Глава 10

17 марта (утро). Вот уже третий день я, как выражается баба Галя, «околачиваю груши». Проще говоря, маюсь дурью. Сплю до полудня, потом не спеша завтракаю. Брожу в Сети, лайкаю прикольные фотки, смотрю телик. Конечно, проверяю наши сайты, чтобы не пропустить ничего важного. Но пока кругом тихо, и солнце сияет по-прежнему.

Похоже, сегодня будет очень тепло. Когда солнце придёт на мою сторону, вытащу на лоджию шезлонг и позагораю. Дядя в Сочи, брат на службе. Надо мной не капает – что ещё нужно? Вообще-то другая тётка, не такая лохушка, как я, давно сбегала бы к врачу и проверилась наверняка. А я всё жду. Надеюсь, что само рассосётся. Ими на таблетки «бэби-капут», что уже не раз помогали. Срок-то у меня не больше месяца – ещё время есть.

А сидеть в очереди уж очень вломно. Как только вспоминаю об этом, сразу портится настроение. Никто за меня этот вопрос не решит. Это, конечно, очень неприлично, но я не знаю, от кого понесла. Да мне это и без разницы – всё равно рожать не стану. Хватит, накушалась одним Маамуном!

Я живу на двадцатом этаже, и окна выходят на промзону «Парнас». Раньше в округе было пусто. А теперь около станции метро такой же бардак, как на «Просвете». Маршрутки, автобусы, дикий рынок – всё прёт, как сорняки, и ничего не сделаешь. В нашем комплексе «Северная долина» дежурят целых два участковых, которых никогда нет на месте.

Я к ребятам не в претензиях. Знаю, сколько у них работы. Городские власти о нас позаботились – выкупили помещения на первом этаже, передали полиции. А то до нашего сорок четвёртого отдела не всегда доберёшься или дозвонишься, когда вечером начинаются скандалы и драки «на ножиках».

Говорят, что в комплексе «Осиновая Роща», в Парголово, целое семейство сосед порезал. Придурок был, а лечить насильно нельзя. Его туда мамочка отселила, тоже в «студию» – от себя подальше. А он пришёл, как будто в гости, с молотком. И давай махать во все стороны…

Я валялась на угловом диване, щёлкала пультом телевизора, перебирала каналы, но не нашла ничего интересного. Моя собственная жизнь столь пёстрая и завлекательная, что сериалы и рядом не стояли. Надо бы обедом заняться. Но лень, чёрт возьми! Привыкла или в кафе забегать, или у других побираться. Позавтракала мюслями без сахара. А на обед надо сварить коричневый рис басмати с кусочком говядины и рапсовым маслом. На десерт у меня есть мороженая малина. Яичко – через день, рыба – тоже.

На такой жаре, когда и солнце, и батареи шпарят, всё время хочется пить. Рядом, на тележке, стоит в графине вода с лимоном. Тошнота окончательно не уходит, и потому аппетита практически нет. А, бывает, я только и думаю, что о бабушкиных наваристых щах и о жареной картошке с котлетой. Прочь, это яд, холестерин! И вообще – конец света…

Я закемарила под бормотание телека и потому не сразу услышала мелодию смартфона. Мне снился огромный белый торт на чужом столике в «Европе». И блестящие пары, что кружились под живой оркестр. Жаль, что мы никогда уже не встретимся с Оноре Арманом. Наверное, сбежал французик со страху после истории с Печениным, и больше не появится. Обрадовался, что тогда не поехал со мной. Хотя ему-то ничто не грозило.

Мужчины вообще неженки. Очень любят себя, жалеют. У меня был один френд из банкиров, который заставлял отпивать вина из своего бокала. Я чуть алкоголичкой с ним не сделалась. Откуда-то взял, что я могу его отравить. Потом оказалось, что у него рак желудка. Оттого и боли в животе…

– Слушаю! – Я с трудом расклеила веки и чуть не уронила трубку. Это оказался Дрон.

– Марьяна, доброе утро! Не разбудил?

– А разве ещё не день? – Я широко зевнула. – Впрочем, какая разница! Что случилось?

– Я к тебе заскочу сейчас, передам кое-что, – торопливо сказал наш новый шеф. Его милый южнорусский говорок будил во мне приятные воспоминания – о детстве и Чёрном море, о пальмах и горах. – Всеволод Михалыч просил проведать. Я, правда, Питер пока плохо знаю. Так что могу опоздать немного…

– Ничего, привыкнете, – успокоила я. – Вы откуда едете? И на чём?

– На машине «Опель-Астра». Мне доверенность выписали, пока своей не обзаведусь. Спозаранку по адресам гонял, квартиру искал поприличнее. Сейчас с «Академки» сорвусь. «Однуха» там ничего, угловая, к метро близко. Ладно, не твоя забота. Ничего купить не нужно?

– Да что вы! У нас тут в первых этажах не только магазины. А даже сауна есть. Вместе с парикмахерской…

– Ты уж прости меня, деревенщину! – заёрничал Дрон. – Мы в Крыму ещё по старинке жили. Короче, жди. Кофейку свари, что ли. Мне взбодриться надо.

Натурально, я больше не ложилась. Поставила чайник на плиту – тут же, за барной стойкой. Кондиционер в «студии» работает, но пищей всё равно пахнет. А вытяжку поставить – вид в комнате испортишь. Я сдуру «студию» взяла, хоть могла и на «однушку» наскрести. Продала бабушкину комнату, когда та в интернат переехала. Давно обещала жилплощадь мне подарить, чтобы не жила вместе с невесткой. Но в коммуналке оказалось ещё хуже. Я промучилась там неделю и побежала к риэлторам.

Студия мне досталась если не в виде бетонной коробки, то с очень дешёвой и дрянной отделкой. Пришлось на пол стелить сизаль, а стены с потолком отделывать тёплой мягкой пробкой. Поверх неё наклеила камышовые обои.

Потом Богдан изругал меня за то, что выбрала сизаль, а не кокос. Тот очень прочный. Но по кокосу мне колко ходить босиком, а я очень люблю это дело. Сейчас всё нормально. Стены «дышат», а покрытия поглощают шум и пыль. Орнамент очень красивый. В одном углу он повторяет рисунок древесной коры, в другом – переплетение ветвей, в третьем – кроны осенних деревьев.

Все эти тростниковые покрытия, циновки, украшения из камыша и папируса удобны ещё и тем, что приглушают звуки во время шумных вечеринок. Я хотела отгородить кухонную зону бамбуковым занавесом, но брат запретил – испугался пожара.

Есть у меня и японская ширма. Ею я перегораживаю комнату, когда оставляю на ночь парочку. Эти мои друзья помешаны на Японии. Спят они только на татами. Свой флэт украсили «рисовой бумагой» и неровным кирпичом. Мне, к сожалению, на всё не хватило места, но планов было громадьё.

Сейчас я скоренько включила зелёненькую электрощётку, обмахнула пыль с мебели, люстры, с клавиатуры компьютера. Насадки меняла, как жонглёр – хотелось понравиться шефу. Потом схватила плед, выскочила на лоджию, несколько раз его встряхнула. Ботва, конечно, но кто увидит на такой высоте? Внизу-то у нас очень красиво. Сверху виден правильный геометрический рисунок, как на ковре – особенно летом. И сейчас, кстати, симпатичные кустики, деревца, газоны, дорожки.

Детская площадка – высший сорт! Мелкие там весь день орут, и сейчас тоже. У нас всё своё, и в город можно не выходить. Есть даже мини-стадион. О скамейках с клумбами и не говорю. Все площадки посыпаны разноцветным песочком. Машины наших жильцов выстроены внизу рядами. Места распределяли с учётом цвета авто – чтобы они тоже стали частью дизайна. Деревья во дворе только хвойные – «шары» и «конусы», «коврики» и «карлики». Масть у них разная – от голубой до красной.

Туда же, на паркинг, сейчас заедет и Дрон. Для гостей там предусмотрены места. Я эти прелести видела только с технической лоджии, потому что моё окно выходит наружу. А там – промзона и гаражи. Из-за этого и шума больше, и пыли. Но всё равно – атас! С моего этажа видны не заводы и склады, а леса и поля. За «железкой» уже начинаются садоводства. Там сейчас жгут мусор после зимы. И над Торфяным, над Буграми всё время поднимается дым.

Дрон, видно, проехал по «Луне», потом свернул на проспект Художников. Но появился он так быстро, что я даже не успела сварить кофе. Для иногороднего вообще супер!

Загудел домофон в прихожей. Зажав плед под мышкой, я опрометью бросилась к трубке.

– Доброе утро, Марианна! – приветствовал меня вежливый молодой голос. – Это охрана, Сергей. К вам приехал Андрей Новодран. Говорит, что вы его ждёте.

– Да-да, конечно, жду! Пропустите!

– Отлично. – И Сергей после щелчка пропал.

В бешеном темпе я застилала диван и прикидывала, не обратиться ли к охранникам по другому делу. Интересно, как они контачат с полицией? Нет, лучше помолчать. Я ведь не могу запретить Сергею говорить о себе с коллегами, с другими жильцами. А потом пойдут сплетни…

Прошло ровно столько времени, сколько шёл лифт до моего этажа. Потом громко позвонили в дверь. Я уже успела переодеться, подкраситься, найти гостю тапочки. Интересно, как ему здесь покажется? Ведь Петренко живёт в старом блочном доме, хоть и с евроремонтом. Уж не говорю про служебную площадь в Феодосии, где Дрон ютился до бегства из Крыма.

Он вошёл в квартиру торопливо, будто хотел поскорее оказаться за дверью. Озирался по сторонам, даже не скрывая этого, и одновременно широко улыбался мне.

– Во люди живут! Я даже не знал, что такое на свете бывает. Ты-то как сюда попала?

– Просто купила квартиру, вот и всё. Это совсем не сложно, если деньги есть. Конечно, дядя тут всё проверил – чтобы без обмана.

– Точно! С генералом полиции связываться – себе дороже выйдет. Тут тебя, вижу, уважают…

– Тут всех уважают – бедных нет, – небрежно ответила я. – Вешайте куртку в шкаф, проходите. Кофе я сварила. Будете просто с печеньем, или сделать бутерброды? – Я подлетела к своей верной «Senseo», подставила чашку.

– Ты мне сперва в термос налей, а то ещё долго кататься сегодня.

Дрон снял ботинки и хотел пройти в носках – по южной привычке. Я подала ему синие гостевые тапочки из шерсти и полиэстера.

– Ого, какой сервис! – простодушно восхитился мой шеф. – А я-то босиком привык.

– Меня в Сочи тоже к этому приучили. Где термос? Ого, в IKEA уже купили?

– Да, вот, – смутился Дрон. – очень нужно было. Болтаешься, болтаешься по Питеру – кушать хочется. А в кафе зайдёшь – мама родная! Цены просто убойные. Я такие суммы и в глаза не видел. Буду потихоньку хозяйством обзаводиться – с получки. Пока мне помогает Геннадий Иваныч.

– Садитесь! – Я указала на угловой диван. Дрон опустился на краешек с таким видом, будто моё ложе могло взорваться. – Всё-таки хочу вас покормить, Андрей Николаевич. Сейчас шведские фрикадельки сварю, с зеленью и пюре. Сама их не ем, а для гостей держу. Мультиварка моя в очередной раз сдохла, так что придётся вставать к плите. Но ничего, справимся. Вы ведь голодный – я вижу.

– Есть маленько, – сконфуженно признался Дрон. – Я привык по-быстрому. Пиво да пицца, ещё фаст-фуд. Гертруда, жинка Геннадия, говорит: «Вредно, помрёшь раньше времени!» А ведь вкусно очень. Колбасу ещё люблю – с кровью…

Солнце играло на лице Дрона. Его плешка блестела, как полированная. Мне всё больше нравился этот мужчина – сильный, смелый, наивный и добрый. Но нравился не как любовник. Скорее, как брат или отец. Хотелось не только накормить его, но и обстирать, заштопать дырки на его одежде.

Дрон, хоть и пытался выглядеть прилично в своей замшевой, болотного цвета куртке и слишком уж новых джинсах, всё равно производил впечатление заброшенного холостяка. Не помогал даже букет мужской туалетной воды «Стратег». Живот моего шефа откровенно нависал над ремнём, а походка стала тяжёлой. А ведь он мог ещё совсем недавно погружаться без акваланга на пятьдесят метров, и задерживать дыхание на восемь минут! Теперь же Дрон сопит даже в комнате на диване…

Поскольку в «студии» отдельной кухни нет, всё находится в одном помещении, я могла готовить и одновременно слушать Дрона. Попивая огненную чёрную жижу из фарфоровой чашечки, шеф восторженно изучал моё жилище. Удивлялся, как на такую маленькую площадь влезает всё, что нужно – даже плита и холодильник. Потом встал, вышел на лоджию, вдохнул сладкого ветра с дымком. Весна его опьянила. Я как раз резала зелень, а фрикадельки уже булькали в кастрюле. Тут же, рядом, набухало пюре с ароматом бекона.

Для тонуса я включила музцентр. Там пел праздничный хор. «Всё будет хорошо, отлично будет, победы предков нас вперёд зовут…» Сначала не обратила никакого внимания, пока не увидела враз побелевшее лицо Дрона. Он стоял в проёме дверей на лоджию, а щёточка усов мелко дрожала.

– Праздник завтра, – еле выговорил он. – Годовщина присоединения Крыма…

Я мысленно стукнула себя по голове. Да, кто-то называет это аннексией, кто-то даже аншлюсом. А Дрон сказал, как положено у нас. С таким видом, словно его резали без наркоза. Что-то надо делать, причём срочно. Руки Дрона дрожали, чего не было ещё несколько минут назад, а по щеке ползла слеза.

– Не надо, я выключу. – Мои ноги будто налились свинцом. – Здесь вам будет хорошо.

– Марьяна, ты пойми! – Дрон стиснул ладонями шею, словно сам себя хотел удушить. – Я ведь не бандеровец никакой. Раньше первым был за то, чтобы войти в Россию! Со своим украинским начальством всё время бодался. Говорил, писал только по-русски. В роду у меня все были – даже греки и крымские татары. Видишь, какой чернявый?

– Да, я заметила. Значит, вас зря обвинили в разжигании межнациональной розни? А на самом деле вы давно выступали за передачу Крыма?

– За что боролся, на то и напоролся. Другие потом тоже поймут, но поздно будет. Уж какие я лозунги малевал на заборе, ещё в девяностых! Как Никиту Хрущёва честил за этот подарок! За несколько дней до того, как шуганули меня оттуда, стакан массандровского вина поднимал по случаю победы. Только вот обронил сдуру, что негоже по живому отрывать эту землю. Они ядерное оружие сдали в обмен на гарантии безопасности. А их будто в спину ударили. Чего тогда стоит подпись России, если в любой момент от неё отказаться могут? Договориться надо было ладком, чтобы злоба не множилась. Теперь вот и Донбасс страдает, в Одессе люди сгорели. И во многих других областях неспокойно. Из худого семени добрый урожай не вырастишь. Почему Польша под шумок Львов не отжала? Да и на Закарпатье бы нашлись желающие. Воровать и грабить негоже – ни человеку, ни стране. Кто сильнее, тот умнее и добрее должен быть. Пусть ваш сосед брухливый, пусть закладывает за воротник. Но комнату у него отнимать не имеете права…

– И за это вас прогнали? – Я быстро выключила конфорку под кастрюлей, откинула фрикадельки на дуршлаг.

– Какая-то гнида донесла. Я не ожидал, не готовился. Той же ночью стёкла в окнах побили, самому намяли бока. Два ребра сломали, и с тех пор одышка началась. И плевать им, что я ходил на демонстрации в поддержку русских, хоть в милиции это не приветствовалось. А я спорил, божевельный! Говорил, что я только на службе мент, а в выходные – гражданин. Меня журили, но прощали. И я привык к вольнице. А тут – в двадцать четыре часа! В Крыму теперь гражданам выдаётся бумага от предтерроризме и предэкстремизме. Тех, кто на заметке, вызывают в прокуратуру и СК. Вручают под расписку, как мне тогда. И ещё послушай совет от специалиста. Если менты долго на вызов не едут – выстави в окно украинский флаг. Сразу прискачут сдирать.

– Давайте не будем переживать попусту! Ничем не поможем, а нервы истреплем. Мне Геннадий Иваныч всё рассказал. Вот, прошу! – Я взяла глубокую тарелку, доверху наполнила её фрикадельками, пюре, зеленью. Потом добавила менажницу – с хлебом, печеньем и прочими приятными мелочами. – И объясните, что дяде нужно. Раз из Сочи позвонил, значит, дело срочное. Да, кстати, Богдан ничего не выяснил про Елену Уланову и Олега Гальцева? Это тот самый менеджер из Приморского порта, что погиб вместе с ней. Брат мне пока не позвонил, хоть дядя и просил разобраться. А вам?

– И я ничего не знаю. – Дрон ел, но без прежнего воодушевления. – Пока, значит, работает. Дело-то запутанное, как мне думается. А если полиция замешана, то и вовсе не разберёшься. Погодим пока с этим – дядя твой о другом просил.

– Что хотел передать? – Я налила кофе и себе. Больше ничего не хотелось. Похоже, и сегодня к врачу не попаду, а ведь уже собралась.

Дрон ответил не сразу. Он закончил свою трапезу, отодвинул тарелку и долго стоял у окна. Потом достал платок и шумно высморкался.

– Говорили, что в Питере солнца нет совсем, и небо низкое. Оказывается, сбрехали. Я, когда ехал сюда, боялся. Как жить без солнца-то, после Крыма? А вот, живу…

Я решила дождаться, пока Дрон созреет для разговора, и принялась собирать посуду. Внезапно шеф вернулся за стол, вытащил пачку «Мальборо», протянул мне. Он знал, что я курю. Опять пришлось сделать над собой усилие, чтобы затянуться, как прежде.

– Утром мне Лёлька позвонила, – прежним, деловитым тоном начал Дрон. Но я видела, что пальцы его до сих пор дрожат, и огненные крошки летят в пепельницу. – Она ведь в «пожарке» работает, верно? Говорит, неделю назад вызов был в посёлок… – Дрон сверился с айфоном. – В посёлок Молодёжное.

– Да, есть такой. – Я навалилась на стол. – И что? Погиб кто-нибудь?

– Хозяин сгорел в частном доме. Жил один, пенсионер. Так при проливке и разборке завалов был обнаружен клад графа Монте-Кристо! Камешки, золотые слитки, украшения, посуда, старинные монеты. А домик-то самый обычный, не коттедж. Соседи говорят, что тот пенсионер очень скупой был. Одежду до дыр снашивал, в долг никому не давал. Кормился тем, что делал миниатюры. Потом туристам продавал в Зеленогорске. Оригинальную технику изобрёл. Прямо Левша сказочный, что блоху подковал. Использовал спичечные коробки, семечки тыквы, карандаши. Вроде как чудил дедушка от скуки. Семья, говорят, в городе жила. Он их к себе не пускал, когда приезжали. И вдруг выясняется, что божий одуванчик держал в Зеленогорске и окрестностях подпольные залы игровых автоматов. У одного из пожарных тесть в полиции служит. Он и рассказал дома, за обедом. Ведь не могли вычислить хозяина всех этих точек! Искали во дворцах, а он оказался в хижине…

– Это точно? – Я даже забыла про посуду. И отключила трубку, чтобы нам никто не помешал. – Может, просто треплются мужики?

– Да нет, крупье его опознал. Как услышал, что старичок сгорел, осмелел сразу. Говорит, чисто «крёстный отец». Всю округу за глотку держал. А соседи-то поражались – неужели на коробках и семечках столько нажил? Всё, конечно, изъяли. Наследникам вряд ли что перепадёт. Все эти ценности по закону не оформлены. Конечно, пенсионеры любят копить. Но чтобы столько!..

– Это у них идея-фикс. И не в голоде тут дело. Из любви к искусству всё собирают – разный хлам, фрукты из полдника, корки хлеба. У моей бабушки в интернате полно таких, – согласилась я. – А с чего Лёлька решила, что дяде это будет интересно?

– Не знаю. Но, как видишь, его зацепило. Хотел вас попросить, девчата… Не знаю, удобно ли. Когда на съёмную квартиру перееду, помогите мне уют навести. Мы с мужиками вещи расставим, как надо, а вы по женской части пройдитесь. Занавески там, мелочи разные. Скажете, какая посуда нужна. Скорее всего, на «Академке» и поселюсь. Дом к Интернету подключён – три в одном. Ещё телевизор и телефон городской…

– Конечно, Андрей Николаевич, мы всё сделаем! – Я не задумалась ни на секунду. – Надо у Лёльки узнать, когда она свободна. Мне давно пора с ней пересечься, обсудить наши дела. Когда вы переезжаете? Решили уже?

– Дня через три, наверное, или через четыре. Устрою пышное новоселье! Местечко, конечно, шумное. Метро, ларьки разные, магазинов тьма. Но я привык. У нас в Феодосии такие шашлычные были! Стреляли там хуже, чем на войне. Люди горячие, только что с гор спустились. Чувства юмора никакого. Так вот, ты сама про бабушку вспомнила. Всеволод Михалыч сказал, что она у тебя лежачая?

– Да. Сначала с палочкой ходила, потом – на костылях. В итоге совсем слегла. Попросилась в интернат, чтобы нас не обременять. Их там шестеро в палате. Тех, кто жилплощадь государству не сдал. Да ей больше-то и не надо. А что?

– Генерал сказал, будто Молодёжное, где дед сгорел, с тем интернатом рядом…

– Ага, в соседних посёлках. Тот, где интернат, называется Смолячково. Я всё думала, можно ли бабушке туда ехать. У неё, плюс ко всему, ещё и астма. А потом узнала, что в тех местах самый чистый снег, представляете? Во всём городе пробы брали. И когда растопили снег из Курортного района, ни крупицы грязи не нашли. Залив совсем рядом, только баба Галя его не видит. Раньше мы её к пляжу на кресле возили, но зимой сделали перерыв.

– Генерал просит тебя съездить к бабушке, причём как можно скорее. Туда ведь ежедневно пускают?

– Да, никаких проблем. – Я всё не понимала, куда он клонит. – А фишка в чём?

– А фишка в том, чтобы под благовидным предлогом там появиться. В таких заведениях обычно работают люди из соседних посёлков. Ты ведь знаешь нянек всяких, медсестёр? Кто ещё там есть? Думаю, что они слышали про старика. Люди ведь болтают про всякое такое. Не может быть, чтобы из соседнего посёлка там никто не проявился…

– Да сколько угодно! – обнадёжила я. – Сразу троих назвать могу. Кто в своих домах живёт, кто комнату снимает. Бывает, люди приезжают из дальних мест. Из Оренбурга, к примеру. Санитарка, которая у бабушки в палате убирает, как раз оттуда. Если она сегодня на сутках, очень повезёт. Я наедине у неё спрошу осторожненько. Что вас интересует? То есть дядю. Почему он вписался в это? Впрочем, моё дело – выполнять.

– Верно, Марьяна! – Дрон похлопал меня по плечу своей тяжёлой рукой. Я даже присела. – В посёлках же всё на виду, сам знаю. Как в Комарово вы сработали, так и в Молодёжном надо. Разнюхай всё, что известно по этому вопросу. Начни с санитарки. Потом, глядишь, ещё кто-то расколется. Как же не посудачить о таких событиях? – Дрон задорно мне подмигнул. – Всё, что узнаешь, доложишь. Твоё появление в интернате особой тревоги не вызовет – привыкли уже. А другим нельзя…

– Сто пудов! Значит, дядю интересует всё, что говорят про этого дедушку?

– Главное – удочку закинь насчёт блондинки в норковой шубе, – посоветовал Дрон. – Раз она засветилась в Комарово, могла и в Молодёжном появиться. Так считает генерал. И я это мнение разделяю…

Дрон курил уже пятую сигарету, а я только гоняла ладошкой дым. Так и знала – опять придётся пилить на длинную дистанцию! И на сей раз рулить самой.

– В Крыму такой случай был. Некоторые группировки связывались между собой через своего рода курьеров. Дань платили «смотрящему», который жил в Симферополе. Оплёл паутиной весь полуостров, и не только. А в прошлом году явился совсем в другом образе – под триколором… Ладно, не будем об этом. Так вот, сновали там разные кассиры. Одних и тех же людей то тут, то там видели. Мне сейчас в голову пришло – а не такая ли здесь история? Гляди – и «клофелинщики» в игре, и барыга этот с картинами, и менты из отделения. И во главе, чисто конкретно, «коза ностра». Очень оперативно рты своим людям затыкают. Стерхов не зря трясётся – меч над ним висит, на волоске. Может, конечно, дед-умелец и случайно попался, но проверить нужно. Лёля квартиру в Зеленогорске снимает? – Дрон то и дело вытирал платком лицо, шею, лысину.

Я тоже об этом подумала – не переночевать ли в Зелике, если устану? Я ещё не восстановилась после операции на Петроградке, и потому старалась не рисковать.

– Да, на проспекте Ленина, в кирпичной пятиэтажке. Всё под боком – залив, вокзал, магазины…

– Передай ей – пусть дальше работает по этой теме. Девичий интерес вполне безобиден. Вечером отзвонись. Скажи, как там всё прошло. А детали обсудим уже у меня, при переезде. Конечно, действуйте осторожно, чтобы никто стойку не сделал. Представляйтесь скучающими барышнями, которым не хватает впечатлений.

– Хорошо, Андрей Николаевич. – Я наблюдала за тем, как командир группы встаёт, берёт со стола термос с кофе и направляется в прихожую. – Думаю, что Татьяна не станет ничего от меня скрывать. Она вообще здесь не при делах. Может, соседей своих посоветует. Я ведь ей потихоньку приплачиваю, чтобы бабушке больше внимания уделяла. Как угодно, но узнаю, чем дышал этот «крёстный отец»…

– Вот и добре! – Новодран с трудом натянул куртку, обулся. – Спасибо, Марьяна, за хлеб-соль! Хорошо стряпаешь.

– Да что вы! Это же всё полуфабрикаты. Только брось – и сварится. Я готовить совсем не умею, честное слово!

– Ладно, ладно, не скромничай! – Дрон взял с вешалки свой кейс и от души пожал мне руку.

И я поняла – он тоже видит во мне дочь, сестру, подчинённую, но только не женщину. Такого в моей жизни не было ещё никогда. И поэтому на губах вдруг проступила горечь обиды…

17 марта (день). Я нагрянула к бабуле неожиданно – на неделю раньше обещанного. Она сначала испугалась – не случилось ли чего. Потом расплакалась от радости, что не забываю, покупаю гостинцы. Действительно, пришлось в Зелике, у вокзала, заскочить в «О'кей». Я специально надушилась «Naf-Naf Tioo» – с запахом розы. Ещё туда входили ноты манго, орхидеи и прочих прибамбасов. Озорной, чувственный аромат весны, юности и надежды волнами поплыл по палате, разгоняя, пусть на время, стариковский смрад.

Бабуля, обнимая меня за шею, мочила мою щёку слезами. Эти посещения всегда давались дорого. Потом приходилось долго отмокать в ванне с маслами. Но это был наш с братом крест, который в основном несла всё-таки я. Богдан, же при каждом удобном случае, переваливал свою часть на Кристину. Он считал, что женщины с такими делами справляются лучше.

В интернате меня знали, и потому разрешали загонять «Вольво» во двор, а не оставлять за забором. Я дотащила бы эти два пакета запросто. Но всё-таки спокойнее себя чувствуешь, когда машина в безопасности. Вряд ли днём её угонят, но могут помять. Так уже разочек было. Какой-то чмошник съехал с узкого шоссе и вломился мне в багажник. Охрана, на счастье, его задержала, а потом вызвала ГАИ. Никуда не делся – расплатился по ОСАГО.

– Марьяша, ты что худенькая такая? – Баба Галя заметила это, когда я, уже в палате, сняла большие тёмные очки-«авиаторы». – На лице никакого жирка, и кожа жёлтая. Не заболела? Смотри, нельзя с этим шутить…

– Да нет, бабуль, просто работы много. – Я старалась казаться беспечной, весёлой. – А приехала раньше, потому что потом могут в командировку услать.

– Опять Всеволод воду мутит?! – Бабуля чуть не села в постели, но тут же упала на подушки. – Отца твоего угробил, теперь вас с Богданом оседлал. Генерал, как же! Скольким кровушку выпил, а сам знай жиреет от этого…

– Не надо, бабуль, дядя очень даже стройный, даже худой. Сейчас заболел, сильно кашляет. А по службе в Сочи улетел. И из-за папы до сих пор мучается, я же вижу. Фиг бы мы так жили без него!

– Без него я бы у сына сейчас жила!

Бабушка опять вспомнила молодость, свою несчастную любовь. Правда, Севки тогда ещё не было на свете. В семье её любимого росла только дочка Оксана. Краем уха я слышала, что Галя Смирнова тогда-то ли вешалась, то ли топилась, но её спасли. Уже на приличном сроке ходила, собиралась замуж за Михаила Грачёва, всем родным хвасталась. И вдруг – ночной кошмар, ставший явью. У него в Сочи – законная жена Надежда…

– Бабуль, дядя папу не просил жизнь за него отдавать! И не его вина, что тебя тогда обманули. Сын за отца не отвечает – это ещё Сталин сказал!

– Всё-то она знает, и про Сталина тоже, – проворчала бабушка, хвастливо оглядывая своих соседок по палате.

Тем было завидно, потому что к ним никто пока не приехал. Да и не было ни у кого внучки модельной внешности. Только ведь и это – исключительно дядина заслуга. Иначе пришлось бы мне постоянно находиться на содержании у разных жуликов и воров, чтобы с голоду не загнуться.

– Только Всеволод от меня не откупится, сына мне не возвратит. Вся жизнь наперекосяк прошла. Им – пироги и пышки, а нам – синяки да шишки. Мишенька старше его был, а с отцом родным не прожил ни дня. А этот с серебряной ложкой во рту родился! И мать свою отринул, в Питер из Сочи сбежал. Не поступают так приличные люди, вот что! А сколько раз жениться можно? Третью проститутку взял, которая потом вдруг умерла. Я всю жизнь в суде работала, понимаю. А он, гляди-ка, теперь на Рублёвке живёт! Любит его Господь наш, хоть Всеволод на форменного чёрта похож! Как проклятье моё на всю жизнь! Ты уж, Марьяна, не давай ему на себе ездить. Загонит тебя, как лошадь, и бросит. Ему не привыкать.

– Бабуль, да никого он не бросал! Наоборот, двоих детей усыновил и вырастил. Да ещё и нас с Богданом! Другой бы давно забыл, что нашему отцу жизнью обязан. Кстати, он за брата ещё давно словечко замолвил – перед своим отцом…

– Ох, ты, милостивец, благодетель наш! – Морщинистые руки бабушки взлетели над одеялом и тут же ослабели. – Взяли Мишеньку на Литейный, на чёрную работу. Допустили до своего семейства, как бедного родственника!

– Бабуль, ну что дядя Сева должен был сделать?!

Мне давно надоели эти жалобы и ругательства, повторяющиеся каждый раз – с небольшими вариациями. Потом баба Галя всё забывала и начинала «петь Лазаря» снова. Конечно, её любимый ни в чём не был виноват. Зато его законный сын огребал по полной. И я должна была каждый раз вновь жевать эту жвачку, чтобы успокоить лежачую старушку.

А ведь подмывало вскочить, броситься вон из провонявшей мочой и хлоркой палаты. Несмотря на ежедневную уборку, проветривание и памперсы, запах пропитан мою одежды, волосы; застрял в подкорке. Потом, уже после ванны, я баллончиками лила на себя дезодоранты, духи – склянками. Надо было срочно избавиться от этого запаха – до следующего раза.

– Нос свой не задирать – вот что сделать! – закричала бабушка.

Я радовалась, что её соседки плохо слышат. Она и сама говорила слишком уж громко, напирая на «о», и потому выглядела безграмотной деревенщиной. А ведь, между прочим, окончила Московский университет. Похоже, бабушка совершенно тронулась умом и постоянно намекала, что с кончиной третьей дядиной жены не всё чисто.

– Не задирает он нос, бабуль, хватит наговаривать! Наоборот, слишком уж часто перед тобой извиняется. Прости, но отец сам решил спасать своего брата. И мы должны уважать его выбор. По-твоему, Мишенька должен был смыться, да? Пусть Севку бандюки на стройке пристрелят, а он к мамочке пойдёт чай пить? Отец не такой был, понятно?

– Ну вот, внучка, и тебя сманил, паразит! Подкупил шмотками за цацками. На это он мастак. Вон, какую кралю подклеил – чуть ли не из Кремля…

– Хорошего же ты обо мне мнения, бабуль! Но я не обижаюсь. Понимаю, как тебе здесь тошно. Но не Всеволод в этом виноват. Не мог он заставить своего отца на тебе жениться – хоть разорвись. А после гибели Михаила застрелиться хотел. Мне Юрий Даль об этом рассказывал, и Богдан тоже.

– Так что же он не застрелился? – своим фирменным судейским тоном спросила бабушка.

– Тебе бы легче стало? – Я глубоко дышала через нос, чтобы не вспылить и не вызвать этим очередную истерику. – Вместо одного трупа – два? Твой сын не воскрес бы, а чужой умер…

– Да, стало бы легче! Всё не одной горе мыкать… Я тут лежу, будто ни сына не было, ни мужа.

– А мать Всеволода в Сочи на кладбище лежит! Это лучше, по-твоему? Ладно, хватит, бабуль. Нам что, поговорить больше не о чем?

– А почему это я о единственном своём сыне вспомнить не могу?! Мишенька ведь Севку ненавидел просто – я уж знаю. Завидовал ему, и справедливо. Сам мне говорил не раз. Мы бедно жили, пока я замуж не вышла за Ружецкого Колю. Так и тогда ютились в коммуналке. А этот лодырь гужевался в Центре, в четырёх просторных комнатах. Просто понять не могу, зачем Мишка его тогда собой закрыл, от верной смерти спас? Отца уже в живых не было, бабки их – тоже. Какая муха сына куснула? Кому что доказать хотел? А обо мне, небось, не вспомнил. Своенравный был, упрямый. С виду суровый, а внутри как мальчишка. Сперва дров нарубит, а потом уже подумает – а был ли прав? С начальством ругался, с работы уходил. Справедливость так понимал. Казалось бы, стерпеть надо, промолчать. Глядишь – и зажил бы лучше. Иногда говорил, что всё вокруг надоело, хочется перемен, хоть каких. В прежние времена, признавался, революционером бы стал. Мишка мог бы – силушка в нём бурлила. Во всех ватагах делался заводилой. Много дрался с всякими «мажорами» – вроде братца своего. Вообще людьми их не считал…

В это время в палату заглянула та самая Татьяна, которую я и ждала. Она обрадовалась, поздоровалась, потом включила телевизор. Дальше принялась мыть пол, драить сантехнику. Я поймала Татьяну в санузле. Как всегда, сунула ей в кармашек фартука несколько сложенных купюр. Разумеется, делала это тайком – старухи следили за каждым нашим шагом. Выплыви эта история наружу, и Таня вылетит с работы в два счёта. А ведь она – вдова, и детей трое.

– Ой, спасибо большое, Марианна! – Татьяна легонько потрясла мою руку. – Замоталась совсем. Я же на двух работах. Сутки – здесь, да ещё в другом корпусе банщицей…

В палате орал телевизор – так, что тряслись стены. Его старались перекричать две старухи, которым не дали до конца выяснить отношения.

– Понятно, что времени мало, – посочувствовала я. – Мне вот тоже не продохнуть. Скоро в командировку посылают. Так что не знаю, когда заскочу в следующий раз. Сейчас уже бежать надо – в городе куча дел.

– А я вот приберусь, и мы вместе выйдем, – предложила Татьяна. Она засунула в ведро все свои флаконы и поддёрнула резиновые перчатки. – Сейчас шваброй пройдусь – здесь и в палате. А вы можете в холле пока посидеть. Бабушка-то ваша опять плакать будет всю ночь…

– А я думала, что она только при мне капризничает.

Надо было половчее выйти на разговор о пожаре в Молодёжном. Разговор не должен напоминать допрос. О том, что я связана с полицией, Татьяна не знала.

– Нет, она и без вас выступает. Всё ей не так и не этак. Врача всё время дёргает. Понятно, сына потеряла. Так ведь и другим людям несладко. Вон, моего мужа чиновник из Роснефти задавил. А потом сказали, что всё так и было. Ладно, что самого не обвинили. Дескать, нарочно под этот «мерс» прыгнул – от жены и детей. Или вот совсем недавно, в Молодёжке, дед сгорел заживо…

Я затаила дыхание. Мои молитвы были услышаны – не пришлось даже задавать наводящие вопросы. Теперь бы только с бабулей распрощаться и отдохнуть немного в холле. Здесь вообще жуткая атмосфера – несмотря на красоты природы и комфорт в заведении. Как будто работает вредный генератор, вызывающий усталость и тоску. Сегодня я вымоталась так, что померкли все предыдущие приключения, включая убийство Печенина. Эти мумии в постелях казались мне уже не совсем людьми. И уже в который раз подумалось: «Господи, как страшно так долго жить!»

– Где дом сгорел? – Я округлила глаза и приоткрыла рот, изо всех сил изображая испуг.

– Да там, где я комнату снимаю. Сейчас выйдем, так расскажу. А то старушки живо начальству настучат, что я не работаю, а болтаю…

Вскоре мы уже шли по залитому солнцем двору. Табло над входом во второй корпус показывало плюс пятнадцать. Персонал озабоченно сновал из двери в дверь. А старики радовались теплу, весне, приятной компании. За громадными елями и соснами сахарно сверкал Финский залив. Асфальтовые и плиточные дорожки уже просохли.

По случаю хорошей погоды проживающие оккупировали все лавочки. На одной из них, у входа во второй корпус, несколько старух горланили песни. Верховодила там бабка в синей куртке и в платке, с двумя палками. У неё было очень страшное лицо – уже похожее на череп. И совершенно мёртвые глаза…

– «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!» – кто во что горазд орали «девочки» – так их здесь называли.

Слова они забывали, мотив врали, но ненависти и злобы в них было больше, чем в солдатах сорок первого года. Правда, когда с балкона второго этажа упал кусочек плитки, певицы испуганно притихли и едва не легли на пол. Правда, вскоре они заголосили вновь. Честное слово, куда приятнее было бы послушать вороний хор.

– У меня ещё утром свет погас! Зайди, глянь! – крикнула одна из певуний парню с бородкой, усами и серьгой в ухе. Он как раз пробегал мимо – в синей робе, неся на плече стремянку.

– Свет погас – это здорово! – пропел парень, даже не обернувшись. Потом всё-таки ответил: – Некогда сейчас. Ближе к вечеру заскочу…

– Ты только не забудь – суматоха ведь сегодня, – попросила старуха. – И так ничего не вижу.

Ещё одна особь, лет за девяносто, торчала посреди двора, как огородное пугало. Меня удивила её совершенно прямая спина, да и ноги сохранились на диво. Портили картину клочья седых волос, перепаханная морщинами жёлто-зелёная физиономия и маразматический взгляд. По этой причине бабушка вышла в марте на улицу без пальто и ничего не чувствовала.

Заметила я трогательную парочку. Татьяна ещё раньше говорила, что поженились они уже в интернате. Интеллигентная дама неспешно вышагивала впереди. За ней семенил согбенный дедушка с палкой. Это были единственные люди, которые не вызывали у меня отвращение. Наверное, тут их только и спасает любовь…

– Вот что телевизор с людьми делает! – Татьяна кивнула на самодеятельный хор. – Зоенька всё поёт и поёт, многих соседей задолбала. Никого не слушает – всё только назло. Чуть что – палками машет. А потом кричит, что все её бьют.

Зоенькой звали ту страшную старуху с аспидными родинками, которая и сейчас пела, набычившись. Она словно готовилась воевать со всем белым светом.

Татьяна была в робе и в фартуке, без шапки. Плотная, приземистая, она шла рядом со мной, сверкая очками. Густые, вьющиеся волосы были стянуты в хвост на затылке. Санитарка мягко ступала в резиновых сапожках, подставляя неурочному солнышку лицо, уже покрытое лёгким загаром.

Я распахнула пуховик «Найк» навстречу слабому ветерку с залива, разбросала локоны по плечам. Ноги в кроссовках той же фирмы отскакивали от дорожек, словно были на пружинках. Теперь я даже пожалела, что не надела свою любимую кожаную куртку «Mexx» тёмно-шоколадного цвета. В ней я смотрелась особенно эффектно. Правда, к ней не шли кроссовки. А надевать за город сапожки я не хотела.

– В четыре часа пожарные приедут, на учения, – снова заговорила Татьяна. – Как раз после той истории всех заставляют тренироваться…

– Да, так что у вас там горело? – Я ухватилась за эти слова, как утопающий за соломинку.

– Избушка – иначе не скажешь, – охотно отозвалась Татьяна. Мы обошли корпус с западного торца, немного углубились в аллею и достали сигареты. – Давайте потихоньку, а то пожарник кругом шныряет. Так вот, в той избушке дедок жил, уже давно. Его родители с финнами знались. Те в гости к нему приезжали иногда. Я сама одного видела несколько раз, по фамилии Хухтасаари. Да и соседушка мой чуть не каждую неделю мотался за границу…

– Он вашим соседом был? – Я скорчила сочувственную физиономию. Но про себя радовалась, что мне опять свезло.

– Ну как сосед? Дом-то у него свой. А я – в двухэтажном, напротив. Болтали, что он и сам из финнов. Ещё до сорокового года в этом домишке обитал. Нелюдимый такой – жуть! У себя никого не принимал, кроме этих вот иностранцев. Да ещё по ночам к нему иномарки ездили, из Зелика. Я окно всё видела. Потом, от греха подальше, занавеску задернула. Заметят меня – бед не оберёшься. В посёлке болтали, что дед – подпольщик…

– Почему ночью-то? – Я закинула ногу на ногу, сбила пепел в урну.

Мы устроились на скамейке, под сосной до неба. Справа шумело Приморское шоссе. Слева уже сверкал бликами Финский залив. Лёд делался мягким, серел, таял на глазах. Какой-то дедок со скандинавскими палками разгуливал невдалеке от нас.

– Кто его знает! – пожала плечами Татьяна. – Спросили пару раз – заругался. Говорит, что дети навещают. И дела до этого никому нет. Мол, днём им некогда. Никто, конечно, не верил, но в открытую не сомневался. Мало ли о чём судачат? Доказательств-то нет никаких. Но я кое-что видела, когда поздно со смены возвращалась. Большей частью мужики приезжали – понятно…

Таня тоже потрясла сигаретой над урной. Обе мы очень боялись запалить сухую траву.

– Но были и молодые женщины. Вели себя тихо, не буянили. Рядом с покойничком старушка одна жила, тоже давно. Говорит, очень уж он соседям не нравился. Один раз она хотела в калитку заглянуть, когда опять машины приехали. Так потом зареклась – такого страху натерпелась! Девица одна её так за горло схватила каким-то приёмом мудрёным, что дыхание остановилось. Еле отдышалась. Творилось в домике что-то несусветное. То ли ругались, то дрались. А женщина, которая душила-то её, с виду ужасная. Сама в норковой шубе и в платке павлово-посадском. Они, знаете, дорого стоят – больше четырёх тысяч. Глаза, старушка говорит, у этой ведьмы светятся в темноте. Брови чёрные, а волосы из-под платка виднеются белые. Будто привидение какой, прости Господи! Уж не знаю, правда ли это…

Я вздрогнула так, что горячий пепел просыпался мне на колено, прожёг джинсы. Ещё в Сочи, в прошлом году, когда была там с «папиком», обратила внимание на контактные линзы Евгении Зубаревой. Рахмон сказал, что они очень помогают видеть в темноте. Якобы это – продукция «оборонки». Конечно, много спрашивать Татьяну тоже нельзя. Да ей уже идти пора. А то хватятся, поднимут скандал. Старикам делать нечего – только следить за всеми.

– Ну, я побежала! – Таня словно почла мои мысли. – Наговорила всякого… Вы в голову не берите. Вам там не жить. А за бабушку не беспокойтесь. Я всё сделаю, и напарницам передам.

– Будьте любезны! – Я перекинула через плечо ремень сумки, взглянула на часы.

План созрел сам собой. Я примерно представляла, где живёт Татьяна. Если не получится найти самой, позвоню Лёльке, спрошу. Других лучше не беспокоить. Кто знает, какие тут люди живут? Может, и со стариком этим были как-то связаны…

Когда я трусила мимо двери корпуса для ходячих, бабушки как раз кончали исполнять «Тонкую рябину» и запели «Хороши весной в саду цветочки». При этом они притопывали в такт ногами и стучали палками. Особенно старалась мадам в больших очках, с сальными седыми волосами до плеч. Она даже не смеялась, а коротко ржала – через каждые несколько слов; размахивала руками. А ведь рядом, за окнами, жили люди. И они вынуждены были слушать всё это каждый день.

Забравшись в свою машину, я включила мотор на прогрев. Потом ткнула пальцем в клавишу магнитолы. Без неё я вообще никуда. Есть люди, признающие только технику высочайшего класса. В противном случае они предпочитают просто слушать звук мотора. Но мне-то музыка нужна хотя бы для того, чтобы обезопасить себя от прослушки. И не надо рассказывать, каково стоять в пробках без музычки. Когда едешь, душа просить чего-то бодрого и зажигательного. А если где-то застрял, лучше выбрать вещь плавную, расслабляющую.

Кстати, Богдан сразу посоветовал мне правильно установить колонки. Система может быть и так себе. Но при правильном подборе компонентов и их грамотном монтаже она будет звучать вполне достойно. И вовсе не нужно при этом врубать такие децибелы, чтобы слышно было всем жителям улицы, по которой ты едешь. Братик рекомендовал мне классного мастера. Тот превратил мою «вольвочку» в настоящую музыкальную шкатулку. В первое время деньги нашлись только на два динамика. Их установили спереди. Потом добавились и задние колонки, которые не раз спасали меня в ночной дороге.

Аккорды начисто прогоняли сон, тонизировали лучше всякого кофе. Сейчас они же вдохновляли меня на борьбу и активную работу мысли. Я порылась в «мобильной фонотеке» и выбрала Макаревича – «Спускаясь к великой реке». А когда ехала сюда, слушала Стинга и Рэда Стюарта.

Сидя за рулём, я думала о том, что тутошний персонал – поистине святые люди. Меня в старушечий интернат никаким калачом не заманили бы, честное слово. Одна моя бабуля может свести с ума, в сколько здесь таких! Всегда любила её, но теперь начала тяготиться. С каждым разом маразм крепчает – никуда не денешься.

Всё время мерещится, что её обокрали, хоть соседки и не могут слезть с кроватей. А санитарки вряд ли способны что-то взять, когда несколько пар глаз постоянно на них смотрят. Да ещё почти у всех глюки. Жалуются даже на то, чего не было. Кроме того, бабуле всё время надо гулять в коляске. Сегодня разревелась, потому что я её не вывезла. А потом будет до ночи хвастаться своими внуками и правнуками. Я достала косметичку, тщательно поправила макияж. Потом махнула охраннику, чтобы он отворил ажурные ворота. Мимо проходной из красного кирпича я выехала на шоссе, повернула направо. И направилась к Молодёжному, пристроившись за жёлтым рейсовым автобусом.

Вдруг я почувствовала, что в голове будто тикают часы. Вроде тех, из коттеджа в Рублёвке. И я стала всё делать быстрее, двигаться проворнее. Казалось, что вот-вот грохнет взрыв, и мне надо бежать. Пока ехала до Молодёжки, щёлканье заметно усилилось. От жары во рту пересохло, на зубах скрипел песок. Потом по радио передали – влажность воздуха двадцать процентов.

Через две автобусные остановки я свернула к почте и к магазину. Вышла и спросила у тётки, что торговала семечками, как проехать в сам посёлок. Тётка уставилась на меня и «вольвочку», как на летающую тарелку.

– Тоже пожар смотреть? – подмигнула она понимающе.

– Какой пожар? – скроила я рожу чайником.

– А то не знаете! Который день народ едет…

– Я из города, ничего не знаю. Меня попросили лекарство передать.

– А-а, вот оно что! Тут ведь у нас старикашечка один сгорел, вместе с хибарой своей. А оказался подпольным миллионером! Вот, езжайте по этой дороге, через лес. А там спросите, как пройти.

На всякий случай я хотела позвонить Лёльке. Пусть хоть она знает, куда я направилась – всякое может случиться. Но, оказалось, она на дежурстве. И очень занята – как раз из-за этих самых учений. Я могла бы позвонить подружке по мобиле, но решила не отвлекать её от дела. Не хватало Лёльке ещё и по службе неприятностей! И так уже человек на себе жирный крест поставил. А ей через неделю – только двадцать пять. Гулять, наверное, будем здесь, в «Гелиосе», где справляли Масленицу. А Лёльке вообще-то всё равно – до сих пор переживает из-за той вонючей истории. И мне, признаюсь, так и не удалось её растормошить.

На самом деле то, что люди принимают за любовь, не имеет к ней никакого отношения. Лёлька этого, похоже, не знала. «Не родись красивой, а родись счастливой» – это как раз про неё. Будь она внешне обыкновенной, не попадала бы в поле зрения разных кобелей. Не принимала бы их приставания за искренние чувства.

Тогда бы сразу стало ясно. А то ведь в Лёльку действительно можно влюбиться с первого взгляда. Кроме того, что красавица невероятная, так ещё и работяга. Сама по себе ценная. И плевать, что её отец владеет островом, плавает на яхте и играет в Монте-Карло. Сама-то Лёлька там никогда не бывала. Пока не сняла квартиру в Зелике, жила вместе с семьёй брата, на улице Зорге. Там Андрей Озирский ещё до эмиграции купил метраж в четыре комнаты, с огромной кухней, и оставил детям.

Конечно, отец помог бы Лёльке, так ведь она ни за что не попросит. Про все свои несчастья ничего ему не говорила, а мне ревела за шкирку. Мол, неужели для неё половинки нет на всём белом свете? Все только в койку хотят затащить. Как поступила в институт МЧС, сразу подкатываться и мальчики-мажоры, и пожилые начальники. Мне-то легко Лёльку утешать, потому что смотрю на все эти вещи здраво. Надо работать с тем, что есть, а не искать идеал. Лёлька сама неотразима, и мужика такого же хочет. Я, понятно, тоже не уродка. Но всегда согласна и на секонд-хенд, если нет ничего приличнее.

Один раз случай был – как у Антонио Бандераса. Я имела перепих с одним перцем из Махачкалы. Даже имя его не запомнила. То ли Магомет, то ли Гаджимурат. Мы познакомились на Крестовском. Кажется, в «Мёде». А на следующий вечер я его не узнала. Закрутила с ними, как с новеньким. Получилось круто. Он сперва обалдел, а потом в драку полез. Вышибалу ножом пырнул. За него диаспора просить приехала. А у перца ещё и паспорт не в порядке оказался. Он крупно попал на «бабки», а потом сбежал к себе.

А Лёлька, кроме всего прочего, до аварии занималась пожарно-спасательным спортом. Лазила по штурмовой лестнице на учебную башню, преодолевала полосу препятствий, разворачивала пожарные рукава на время. Я присутствовала на всех этих соревнованиях. Так орала, что даже сорвала голос. Лёлька, кстати, среди девчонок заняла первое место.

Она вообще привыкла везде быть главной. А вот в любви никак не могла этого добиться. Каялась, что музыкальную школу бросила, не пошла в Консерваторию. Там публика другая – больше ценит красоту и грацию. А мне кажется, что Лёлька ещё может стать певицей. Голос у неё супер – меццо-сопрано.

На дорожке, ведущей в посёлок, стояло несколько машин. Я вылезла из «вольвочки» и оставила её здесь же, потому что дальше на транспорте не пропускали. Я испугалась, что меня завернут – в паспорте нет местной регистрации. Но, к счастью, ошиблась. Народу вокруг толкалось порядочно. Многие делали селфи на фоне пепелища, огороженного красно-белой лентой.

Место происшествия стерегли два младших полицейских чина. Там же стояли штатские; наверное, из Следственного комитета. Паспорт у меня не спросили. Я и сама приложила к этому усилия – мило улыбалась и кокетничала, вгоняя ментов в краску. Им на весеннем солнышке хотелось думать о приятном, а не пререкаться с хорошенькой цыпой. В итоге я оказалась там, где хотела. Теперь нужно было действовать. Близко подходить к пепелищу я не стала – ещё выгонят. Лучше найти информатора из местных. Например, ту бабку, о которой говорила Татьяна. Узнать её имя, не вызвав подозрений, я не могла. Но знала, что живёт она в соседнем доме.

Подходящий оказался всего один. С другой стороны был забор, дальше – лес. Вроде бы, неподалёку помещался целый детский лагерь, вход в который был с Приморского шоссе. Бочком-бочком я подобралась к крыльцу голубого домика с тюлевыми занавесками на окнах. Подоконники украшали глазированные горшки со столетником и геранью. Над цветами мелькнуло перепуганное бледное лицо в морщинах.

Наверное, Таня говорила именно об этой соседке. Шум и гам под окнами на протяжении многих дней явно вогнали бедняжку в транс. Стараясь выглядеть естественно и равнодушно, я поднялась на крыльцо. Ничего противозаконного я не делала – ведь мента к старушке не приставили. Если спросят, опять скажу про лекарство. А потом можно изобразить, что ошиблась и не туда пришла.

Звонка не было, и постучала в дверь. Дом старый, но ещё весьма крепкий. Стена, обращённая к пепелищу, в копоти. Наверное, летели искры, а то и головешки. Но, судя по всему, обошлось, хоть хозяйка и натерпелась страху. Теперь надо думать, что ей сказать, как представиться. Если промахнусь, она откровенничать не станет, да ещё ментов кликнет.

И тут меня осенила идея. Во внутреннем кармане именно этой куртки я давным-давно забыла фальшивое красное удостоверение, купленное около метро. Поскольку настоящего у меня не было, годилось и это. Мы с Богданом вклеили туда мою фотку, вписали какую-то должность – для понтов. Потом я долго искала эти «корочки» и лишь сегодня обнаружила их за подкладкой.

На мой стук высунулась дама лет восьмидесяти. Она была вся седая, высохшая, очень маленького роста. Видела, похоже, неважно, потому что сильно щурилась. Очень хотела понять, кто перед ней. Я раскрыла книжечку, показала издали – чтобы уж точно сразу не облажаться. Хозяйка полезла за очками. А я тем временем заметила на трюмо, среди статуэток, её паспорт. Тут же, в высоких стеклянных вазах, стояли старомодные «метёлки». Конечно, не обошлось и без семи слонов. На стенах висели портреты военных в советской форме, а также каких-то женщин и детей.

– Устинская Наталья Павловна? – Я нахально раскрыла паспорт. Кстати, не ошиблась. В этом году Устинской исполнялось ровно восемьдесят.

– Да, это я, – тонким до противного голоском ответила хозяйка. – А вы кто, извините? Я очень плохо вижу.

«Ничего, ночью за соседом могла подсматривать! – подумала я с раздражением. – Небось, из тез психов, что всегда кладут в рот ложку, а не тапочку…»

– Я из полиции. Показала же документ. Хочу задать вам несколько вопросов.

– Я ведь всё рассказала сразу, – поджала губы Устинская. – Пусть вызывают меня к следователю, если появились вопросы.

– Вот меня и прислали для этого! Зачем вам, пожилому человеку, ездить к следователю, сидеть там в коридоре? Впрочем, как хотите. Вы можете отказаться говорить со мной. Но если к вам вдруг заявится та гражданка со светящимися глазами, в платке из Павлова Посада, спасти вас будет трудно. Это – очень опасная преступница. И она сейчас на свободе.

Устинская замерла с открытым ртом. Потом подняла руки, как будто её собирались бить. Значит, Таня говорила о ней. Нужно действовать быстро – пока никто не пришёл.

– Одна живёте? – Я уселась на скрипучий стул, взглянула в окошко. Действительно, дом соседа отсюда просматривался прекрасно. А заборчик низенький, ещё советский. Тогда люди друг друга не боялись.

– Зачем вам это? – еле слышно спросила Устинская. – Больно молодая вы, девушка. Кто вас знает?..

– Да поймите же вы, что совершено дерзкое, страшное, спланированное преступление! Ваш сосед погиб, и вы можете разделить его участь. Вы долго жили рядом, многое видели. И те, кто расправился с соседом, об этом знают. В частности, та блондинка, о которой я упомянула. Есть ли, кому вас защитить при случае? Конечно, вам решать, сгореть или нет; этой ночью или чуть позже. Насильно спасать вас никто не может. Но я хочу, чтобы вы жили.

– Одна я, давно уже одна, – сдалась Устинская. Видимо, решила, что хуже не будет. – Папу расстреляли в тридцать восьмом. Мама умерла в лагере. Было много родных, а теперь никого. Мужа похоронила пятнадцать лет назад. Детишки, двойняшки, мёртвыми родились. Племянница есть, так она только домом интересуется, моей смерти ждёт. Места тут хорошие, земля дорогая.

– Давайте не будем делать поспешных выводов. – Я достала телефон дрожащими от нетерпения руками. Нашла там фотки Зубаревой-Улановой. – Не хочу вас пугать, Наталья Павловна. Но вы должны осознать всю серьёзность своего положения. Наш народ такой. Сначала отвечать не хочет, а потом кричит, что его не защищают. Вы уж решите для себя, что вам дороже – покой сейчас или жизнь потом. Кем вы работали?

– Библиотекарем, – пропищала хозяйка. Она затравленно взглянула в передний угол, на образа, ища спасения.

А я тем временем осмотрела себя в пыльном зеркале и мысленно матюкнулась. Ну, натурально, у меня башню снесло! Хоть бы волосы догадалась подобрать, прежде чем в дом идти1 Даже эта старушка с дебильной пластмассовой улыбкой, подстриженная под горшок, не поверила, что патлатая коза с ярким макияжем не может служить в полиции. Кто спорит, дудакам везёт. Наверное, я узнаю всё, что нужно. Но в таком виде только на тусняке отрываться, а не опросы свидетелей проводить…

– Как вас зовут, простите? – шёпотом спросила Устинская. – Я уже позабыла. Возраст, знаете ли.

– Марина. – На всякий случай я несколько изменила своё имя. Бережёного Бог бережёт.

– Мариночка, но я ведь никому не говорила про эту женщину в платке! Откуда вы знаете, Господи?..

– Значит, вы не всё рассказали? – Я строго нахмурила брови. – Упустили самую важную деталь. Эти люди свидетелей не оставляют, и вы могли поплатиться. Не молчать нужно, а немедленно заявлять в полицию! Она вас чуть не задушила, а вы меня боитесь. Вот красота!

Я смотрела в мутные голубые глаза за стёклами очков. На верхней губе хозяйки мелко дрожали жёсткие усы.

– На ваше счастье, соседи дали показания. Вы ведь с ними-то делились впечатлениями от той встречи?

– Да-да, я рассказала нескольким людям. – Устинская потёрла лоб ладонью. – Уже и не вспомню, кому именно, но говорила.

«И славно, что не вспомнишь, – подумала я. – Татьяне спокойнее будет».

– А когда пожар был, я со страху вообще ничего не соображала, – честно призналась Наталья Павловна.

Судя по фотографиям, в молодости она была недурна собой. И сейчас ходила в брючках и в джемпере, а не в юбке и платке. Но вот янтарные бусы не смотрятся на тонкой дряблой шее. Тут достаточного нательного креста.

– Было всё, как в тумане. Мне постоянно чудился запах горелого человеческого мяса. А, может, и не чудился. Я хорошо помню его – с войны. Мы тогда попали под бомбёжку. Горел наш вагон. Это было ужасно! И вот, с тех пор…

– Посмотрите сюда! – Я протянула Устинской телефон с фотографиями Зубаревой. – Это она?..

– Ой, батюшки! – Старушка даже не побледнела, а позеленела. – Как есть она… Только здесь без шали. Глаза в темноте светились, как у дикой кошки. На снимке это не так заметно. Но всё равно… Ногти длинные, острые, как когти. Всю шею мне исцарапала, до крови…

Конечно, хозяйка могла и приврать для оживляжа, но это было не главное. Задание выполнено, причём быстро, качественно. И с минимальными затратами, если не считать долгой дороги. Получается, что формально покойная Евгения Зубарева, она же Елена Уланова, была знакома с «клофелинщиками», Юрой-морячком, арт-дилером Печениным и подпольным рулеточником, имени которого я не знаю. Лишь бы Устинская не словила меня на этом. Впрочем, можно уже уходить. Больше мне здесь ловить нечего. И не только можно, а даже нужно. Солнышко уже клонится к вечеру. Так что пока доеду…

– Значит, точно она? – Я взяла у Устинской свою «трубу». Ещё раз взглянула в жестокое, геометрически правильное лицо Летки-Еньки. Даже если её обрить налысо, внешность не пострадает. Не пострадала бы… Теперь-то ей уже всё равно. Может, сообщить бабушке, чтобы не боялась? Впрочем, нет, помолчу.

– Как Бог свят, она! – Устинская даже перекрестилась.

А ведь на одной из фотографий девочка Наташа, с пионерским галстуком на шее, отдавала салют. Тогда, наверное, насмехалась над верующими, раз было велено.

– Я до смерти это лицо помнить буду, – зашептала Устинская, обдавая меня запахами всевозможных лекарств и растираний. – Знаете, как в страшном сне!..

– Когда это всё случилось?

Я то и дело смотрела в окно. Мне не нравились два парня в камуфляже. Если они из полиции, то почему не в форме, без погон? Для «следаков» слишком молоды. И не делают ничего, а просто оглядываются по сторонам.

Один – рыжий, конопатый, высокий. Другой – как Илья-Муромец, только без бороды. Этакий парнишка из русской сказки – простоватый, с открытым широким лицом. Он всё время смеялся, а рыжий хмурил лоб. Может, просто зеваки? На пожарище посмотреть приехали? Не похоже. Слишком уверенно себя ведут и как будто стоят в оцеплении.

– Это было зимой, на Святки. Тут ведь много всяких отелей. Зажиточные люди гуляют. Ряженые ездили, пускали ракеты. Я только удивилась, что они к соседу завернули. Тот этих забав не любил. Всё молчком да молчком…

– Я так понимаю, что женщина была не одна. Других гостей вы не разглядели?

– Нет, что вы! Я со страху имя своё забыла, – простодушно ответила Устинская. – Упала, знаете ли, на четвереньки. Еле доползла до крыльца…

Я на глазок прикинула, что ползла она метров десять-двенадцать. Кстати, парни теперь смотрели прямо на окно Натальи Павловны. На всякий случай я отступила вглубь комнаты. Нет, лучше поскорее свалить – здоровее буду. Кстати, часики вновь затикали под черепом, и я поморщилась.

– Хорошо-хорошо, не волнуйтесь! А эту даму вы всего один раз здесь заметили?

– Да, но мне и этого хватит, – призналась Устинская. Она нервно теребила в руках концы шерстяного шарфа. Неужели ей не жарко, чёрт побери? – До сих пор больно глотать. Часто к врачу ездить приходится. А ЛОРа в Зеленогорске нет – только в Сестрорецке…

– Понятно. – Я убедилась, что больше ничего здесь не узнаю. – Получается, гости к вашему соседу приезжали только ночью?

– Вот это и странно, правда? – Устинская оживилась. – И пароль всегда говорили. Я вижу-то плохо, а слышу хорошо. Пароль такой – «палома бланка». То есть «белая голубка». Раньше песня такая была…

– Превосходно! – А я-то думала, что больше ничего не узнаю. – Всё, побежала, Наталья Павловна. Спасибо за то, что уделили мне время. Всего вам самого доброго!

– Мариночка, а вы разве протокол писать не станете? – Устинская явно поднаторела в таких делах. Вообще-то неплохо было бы получить её автограф под текстом о Зубаревой. Но у меня не было ни времени, ни желания дальше испытывать судьбу. Слишком много народу толкалось вокруг домика.

– Это был не допрос, а опрос, Наталья Павловна. Могу вас на прощание порадовать…

– Чем? – искренне удивилась Устинская.

– Эта дама сюда уже никогда не приедет.

– Так вы же сами боялись, что она мне отомстит! – всплеснула руками старушка. – Думаете, её надолго посадят? Ничего подобного. Такие всегда сухими из воды выходят.

– Я ничего не думаю. Я знаю. Но бдительность терять нельзя. Вы отметили, что женщина была не одна. А что касается моего несолидного вида… – Надо было быстрее валить, но захотелось немного позабавиться. – Между прочим, моему сыну уже восемь.

– Да неужели?! – оторопела Устинская. – Ну, тогда вы великолепно сохранились. Я бы вам чуть за двадцать дала, а то и меньше. Вот и удивилась, что совсем девочка – и вдруг следователь!

– Спасибо на добром слове. Я побежала, а вы отдохните, успокойтесь. Помните – мы на страже.

Я скатилась с крыльца кубарем, оглянулась. Наталья Павловна опять стояла у окна, смотрела мне вслед. И очень, наверное, удивилась тому факту, что я не подошла к полицейским, а направилась совершенно в другую сторону.

Что-то царапнуло меня по сердцу. Я даже сразу не поняла, почему вдруг стало холодно, словно солнце зашло за тучу. Но небо так и оставалось чистым, высоким. На нём лишь проступила предвечерняя прозелень. Огромные ели и сосны стояли, не шелохнувшись. Струи перегретого воздуха ласково гладили меня по щекам. Но в следующую секунду я всё поняла и тотчас же внутренне мобилизовалась. Всё оставалось по-прежнему. Но тех двух парней около ленты, огораживающей место пожара, уже не было.

17 марта (ранний вечер). Я от рождения обладала каким-то звериным чутьём, наитием. Это с успехом компенсировали отсутствие логики, разума. Сейчас я шла и чувствовала себя так, словно в меня из-за еловых лап целился снайпер. Говорят, финские «кукушки» активно орудовали именно в этих местах.

То ли у меня началась паранойя, то ли сердце бессознательно ощущало опасность. Но вокруг не было никого; только за деревьями и кустами слышался хохот. Молодёжь веселилась рядом с пепелищем, где страшной смертью погиб человек – какой бы он ни был. А прикончат сейчас меня – и станут так же «зажигать»…

Я быстро сообразила, что надо избавляться от главной улики – фоток Зубаревой в телефоне. Фальшивые «корочки» – фиг с ними, можно таскать для прикола. А вот портретов Летки-Еньки при мне быть не должно. Скорее всего, за мной сейчас наблюдают. Но несколько минут, наверное, ещё есть. Впрочем, я могу и ошибаться…

Я юркнула за раскидистую ель, и под ногами хрустнул валежник. Солнечный свет ослаб, из чащи потянуло холодом. Открыв сумочку, я вытащила айфон и в несколько кликов удалила фотографии Зубаревой. Ничего, потом верну – у Богдана они есть. Если, конечно, жива останусь. Вроде, кто-то шатается рядом и тоже шуршит прошлогодними листьями.

А снег-то испаряется прямо на глазах, и даже луж не остаётся. В городе давно улицы просохли… Ах, это собака бегала, оказывается. Значит, пока всё спокойно. Можно выдохнуть и идти дальше. Я автоматически сунула «корочки» в косметичку, рядом с правами. Вот, какие-то люди идут. Надо пристроиться к ним. Авось, принародно меня мочить не станут. Да и какой в этом смысл? Кто знает, что дядя с Дроном отправили меня сюда? И с какой целью? Тем более, тётка с семечками сказала, что тут вся округа пасётся…

Я шла уже не спеша, чтобы не обогнать эту компанию, и дышала полной грудью. Сердце уже не скакало галопом, и высох пот на спине. Прикрываясь рукой от солнца, бьющего в правый глаз, я размышляла над нашим делом. Сюжет с каждым часом закручивался всё кучерявее. Тут, похоже, одной нашей группой не обойтись. Придётся дяде докладывать начальству оперативную обстановку и ждать решения, чтобы не подставляться самому.

Лёлькин батя, Андрей Озирский, был гением сыска. Говорю «был», потому что теперь он занимается совершенно другими вещами. Но в течение долгого времени он холил и лелеял лучшую агентурную сеть. Лучшую если не в масштабах страны, то на Северо-Западе – точно.

Правда, дядя Сева уверял, что и за границей не было такого сплочённого, отмобилизованного «ордена меченосцев». Все агенты были лично преданы именно Озирскому, потому что после его отъезда за рубеж отказались работать. Они просто растворились в пространстве. Многие элементарно смылись за границу – в России на них накопилось слишком много компромата. И он мог пойти в ход, если агент перестанет быть нужным.

Андрей Георгиевич часто говорил, что полностью разделяет мнение французского коллеги Жана-Франсуа Видока. Тот сам вышел из криминального мира, а впоследствии долго боролся с ним. «Только преступник может побороть преступность!» – это был девиз и Озириса. Так называли Андрея и друзья, и враги. Он и сам имел судимость в юности. Правда, приговор был условный. В агентуре держал таких жутких типов, что даже слушать об их «подвигах» было очень тяжело. А вот ведь слушались Озириса, ни разу не кинули, не подставили. Служили верой и правдой…

Андрей умело пользовался противоречиями в мафиозной среде и «скармливал» одних другим. Причём всегда в итоге получал свой профит. Конечно, приходилось агентам подыгрывать, но такие вложения полностью окупались. Эти самые «авторитеты» на самом деле совершили больше, чем наилучшие оперативники. Бывшие главари не только сливали своих, но и уничтожали их собственноручно. Они знали законы своей среды, контролировали подступы к «объекту». И проникали в такие дебри, куда не было ходу людям с Литейного. Исполняли работу милиции практически задаром.

И всё кончилось в один момент, говорил генерал Грачёв со слезами на глазах. Теперь ему приходится везде гонять нас, а также другие группы. Но это лишь отчасти восполняет колоссальную потерю…

Я брела по дорожке, щурясь от солнца. И не сразу заметила, что компания разделилась. Три человека свернули к почте и магазинам. Двое курили на той же лесной дорожке. Кроме нас, тут больше никого не было. И машин осталось всего две. Неужели я так долго пробыла у Устинской? Вон, уже тени от деревьев длинные, и солнышко висит не над заливом, а над шоссе.

Сейчас сяду в машину и позвоню Дрону. Скажу, что всё нормально, а подробности при встрече. А то он там сильно волнуется. Сам позвонить не может. Я отключила связь во избежание разных неожиданностей. Несколько раз номера меняла, а всё равно звонят давние приятели, просят о встрече.

Наверное, в банде именно того и боятся. Каждого, кто побывал на Литейном, «гасят» сразу – и Зубареву, и Хайдарова. Помнят чудеса, которые творил Озирис, и боятся перевербовки. Олег Гальцев, скорее всего, заодно с Зубаревой погиб. А, может, нет? И он тоже в доле?

Приморский порт – золотое дно, мечта контрабандиста. Скажу дяде, чтобы Гальцева тоже проверили. Впрочем, генерал Грачёв и без меня догадается. Но две головы всё-таки лучше. А Печенина Старик собирался вербовать – тут уж всё ясно. Значит, заподозрили неладное и приняли меры. Просто так совпало, или знали, что я подставная? Но им-то без разницы. Всё равно убили бы – и концы в воду. Наверное, дед из Молодёжки тоже опасения у них вызывал. На «тёрки» ездили ночами, а потом окончательно решили вопрос…

Я щёлкнула пультом и открыла дверцу своего авто. Всё вокруг дышало таким покоем, что трудно было стряхнуть с себя приятную истому – как после бани. Усевшись за руль, я включила зажигание и стала искать в кармашке сидения бутылку с водой. А когда подняла голову, обомлела.

Передо мной, заблокировав дверцу, стояли два амбала в камуфляже. Солнце светило из-за их спин. Фигуры получались как будто золотые, с нимбами вокруг голов. И только пистолет в руке одного из парней был совсем не божественный. Интересно, это боевой или травмат?

– Ой, какие кайфовые пупсы! – Мой голос звучал на удивление игриво, непринуждённо. Что вам нужно, ребята? – Запах парфюма «Joop!» несколько успокоил меня. Древесные запахи в сочетании с фиалкой и геранью положительно характеризовали вкусы ребят.

Я опоздала всего на секунду, не захлопнула дверцу. И кудахтать теперь было поздно. Кругом никого. Та компания оказалась с этими в сговоре. Мои кроссовки стояли на песке рядом с берцами добрых молодцев. Теперь мне и не шевельнуться – сразу влепят пулю. Или, по крайней мере, двинут рукояткой.

Один из парней молча протянул руку, вырвал у меня сумочку. Вот ещё новости! Я-то их считала людьми, а они – обычные грабители. Но ничего, сильно не разживутся. У меня налички мало, всё на кредитках. А ПИН-коды я им не скажу. Да и не смогут они долго меня раскалывать. Всё-таки тут народ ходит. А я и закричать могу: «Караул, грабят!»

Парень с моей сумочкой из крокодиловой кожи отошёл к своей машине. Отвернувшись от солнца, я узнала его. Так и есть, тот рыжий с пепелища! С ним – курносый, кудрявый. Подстрижен коротко, но колечки всё равно заметны. Не сводя с меня пистолета, он покосился на рыжего. Нет, на гоп-стоп не похоже. Их явно не бабло волнует, а что-то другое. Рыжий надушенный персонаж торопливо просматривал фотки и мрачнел с каждой секундой.

– Есть что-нибудь? – наконец спросил курносый. Ему тоже было вломно стоять здесь с «дурой».

– Ни хрена! – Рыжий на самом деле выразился круче.

Вот теперь я похвалила себя за предусмотрительность. Значит, не кругом лопухнулась. Теперь пусть докажут, что я приходился к Устинской не из-за лекарства. Так или иначе, но с Зубаревой они меня не свяжут.

– Стёрла, наверное! – Рыжий чувак явно боролся с желанием разбить мой айфон на камень. – Ладно, в конторе разберутся. Заныкай «волын», а то вон какие-то типы идут…

Курносый, как фокусник, моментально сунул куда-то оружие, но крепко взял меня за плечо. Рыжий копался в моей сумочке, как в своей собственной. И наконец, нашёл ксиву с моим портретом.

– Ого, это уже теплее! Старушка-то не промах, всё заметила. «Липа», говорит, у девушки, а не удостоверение…

– Кто вы всё-таки, граждане? – спросила я уже совсем другим тоном. – Денег у меня мало, но уж берите. Я даже в полицию не обращусь – только дайте мне уехать.

– Ты поедешь с нами, – спокойно сказал рыжий, засовывая удостоверение в сумку и передавая всё это курносому. – А полицией нас не пугай – сама бойся. За подделку документов надолго сядешь.

«Сдала, сука старая! Жаль, что Зубарева её тогда не придушила. Вот и пожалей хрычей этих, подлюков…»

– Никуда я с вами не поеду! Вы бы свои «ксивы» предъявили, прежде чем меня кошмарить. Ну, купила в ларьке «корочки». И чо? Для прикола, понятно? Скоро первое апреля – одного сохатого разыграть хотела. За это ничего не бывает.

– Поедешь – добровольно и с песнями. – Рыжий взял меня за подбородок, заглянул в глаза. – Тут недалеко, до Зелика. Там тебе все ксивы покажут. Будешь тихо себя вести – доживёшь до первого апреля.

«От большинства людей остаётся только тире между двумя датами…» Вот она, вторая – 17 марта 2015 года. Ещё утром я валялась на диване, смотрела телик, трясла плед на лоджии. Угощала завтраком Дрона. И не подозревала, что это мой последний день. Конечно, останется сын. Но он плохо меня знает…

– Я чётко сказал? Ты «дурку» не включай – зря. – Голос рыжего звучал всё также заунывно. – В патроне – ампула с ядом. И тебя уже не спасут – даже если только поцарапает. Хочешь проверить?

– Греческая трагедия – не борьба добра и зла, – произнесла я печально. Оба парня очень удивились, переглянулись. Меньше всего они ожидали услышать от ярко накрашенной «мочалки» такие слова. – Это – борьба двух сил, каждая из которых есть и добро, и зло». Скажите, что вам от меня нужно? Может, я и так всё отдам. Про деньги уже упомянула. В чём ваша правда? Какие ко мне вопросы? Я вас не знаю. Претензий к вам не имею. А вы ко мне?..

– Куда фотку засунула? Мы точно знаем, что она была! Ты ведь бабке в доме показывала, и она подтвердила. Баба в норке и платке!

– Никакую фотку я ей не показывала. Человек пожилой, да ещё перепуганный. У них в головах кавардак. Может, кто-то другой спрашивал. Менты, например. А хозяйка время не различает, людей путает. Знала бы – не потащилась к ней с лекарством!..

– Не боись – лекарство тебе пропишут, – зловеще-ласково пообещал рыжий. И я почувствовала, что он не шутит. – Не гони. Я сам видел через окно, как ты «трубу» бабке показывала, а она кивала. Всё, коза, садись в свою «тачку», назад. И грабки сюда давай – под браслеты.

– Вот ещё! – Я дёрнула плечом, подалась назад. – Ты чо, в натуре? Спятил, что ли? Отпусти сейчас же, урод! Я тебе тоже двинуть могу – ласточкой улетишь…

– Твои угрозы, словно розы, а позы, словно туберозы! – Рыжий улыбался, но щека его дёргалась всё сильнее. – И ты эти позы примешь. Выбора у тебя всё равно нет. Кроме как из себя, тебе выйти некуда. Это я про душу твою бессмертную…

Положение становилось критическим. У этого веснушчатого юноши были глаза убийцы. Кроме того, он оказался очень исполнительным. Раз получил приказ доставить меня или убить, то так и сделает. Это могло случиться раньше – на Петроградке, за компанию с Печениным. Ерухимович подарил мне четыре дня отсрочки…

Здесь, на лесной тропинке, меня никто спасать не станет. Если позову на помощь, люди разбегутся, как тараканы. Этих амбалов двое, потом ещё трое примчатся. Куда там мирным обывателям!.. А менты, что у пепелища стоят, сто пудов, этих ещё и крышуют. Так что надо выбираться в Зелик. Там народу много, можно попытаться сбежать. Это будет побег на рывок, но другого не дано. Заедаться больше не стану, чтобы ещё троих дружков не свистнули.

– «Ладно, чёрт с вами, банкуйте!», – сказала я вяло, словами Горбатого из «Места встречи».

– Так-то оно лучше! – Рыжий откровенно радовался своей моральной победе. – Жаль губить такую красоту. Давай-ка, крошка, повернись немножко. – Этот парень явно сгубил в себе поэта. Но браслеты защёлкнул весьма профессионально, завернув мои руки за спину. Значит, опасается, а то бы сковал спереди. – Теперь сиди и не рыпайся. Я тебе всё серьёзно говорил. Вот он, – рыжий ткнул пальцем в курносого, – сядет за руль. А я поеду впереди, как эскорт. Если дрыгнешься, по меньшей мере авто своё утратишь. Ясно или повторить?

– Всё, всё, поехали! Мне некогда уже.

Я поудобнее устроилась на заднем сидении. Боялась только одного – что рыжий пристегнёт меня к дверной ручке. Тогда гаси свет. Но прокатило – мальчики тоже торопились.

– Гляди, командует, как извозчиком! – хохотнул курносый. – Девушка без комплексов, молодчина. С такой, наверное, и сговориться можно.

Пользуясь моим беспомощным положением, курносый потрепал меня по щеке, провёл большим пальцем по губам. Пощупал грудь – как коровье вымя. Я демонстративно сплюнула в окно. Потом откинулась назад, отчаянно борясь с желанием немедленно двинуть ногой ему в челюсть. Ладно, погодим немного. Всему своё время.

– Пускай сперва Батя с ней поговорит, – процедил рыжий и быстро пошёл к своему «Крайслеру». – Смотри в оба, дуся…

Мы выехали на шоссе, разминувшись с детским автобусом – рядом помещался лагерь. Того ещё не хватало, чтобы мелкие попали в разборку! Эти урки, чего доброго, в заложники их возьмут. А те трое, похоже, с ними не работали – просто шли вместе. По крайней мере, больше они не возникали. Из-за того, что машин было две, похитителям пришлось разделиться. Это тоже было мне на руку. Больше всего боялась, что меня запихнут в «Крайслер», и кто-то из них сядет рядом. Тогда точно кирдык.

Очень не понравилось другое. Парни не прятали свои лица, не надевали мне на голову мешок, не завязывали глаза. То ли были уверены в своей безнаказанности, то ли не собирались отпускать. Могла быть, конечно, и другая причина. Вокруг ходили люди, которые на маски-шоу непременно обратили бы внимание. Да и человек с завязанными глазами на заднем сидении выглядел слишком уж подозрительно.

Стараясь придавить в душе вполне объяснимую панику, я смотрела в окно, на мелькающие таблички с названиями посёлков. И прикидывала, когда именно осуществить свой план. Только бы в Зелик въехали! Лучше всего – в центр, где публики побольше. И гаишники там обязательно должны быть.

Около Ушково дорогу перегородил красный даблдекер с туристами. Рядом стоял толстяк в форме и в жёлтом жилете. Это были финны, жаждущие расслабона. И, видно, не простые, раз их сопровождала патрульная машина. Может, сейчас рвануть? Я закусила губу – на раздумья оставалась секунда. Нет, не решилась. Рядом остановка, на ней народ. А эти гамадрилы ещё стрелять начнут…

Нет, на шоссе ничего не светит. Как всегда, людей куча, а толку ноль. Они не помогут, но помешают. Мы двигались по узкому извилистому шоссе, вслед за финским автобусом. Совсем рядом сверкал залив – словно усыпанный жемчугом. Солнце светило в спину, золотился вечерний воздух. Такая прелесть кругом, а я в плену! Скорее всего, надолго или навсегда. Если проскочим Зелик, дело труба. Вот кретинка, не позвонила Лёльке, а ведь могла! Она бы всех спасателей на ноги подняла, а те – ментов. И Дрону сообщила бы обязательно. Теперь вот они, бедные, ничего не знают. А мне даже телефон не включить.

«Memento mori!» – подумала я, холодея. На трассах об этом вспоминаешь особенно часто. То тут, то там мелькают кенотафы. Чаще встречаются просто венки, но попадаются и таблички, колонки. А вот у меня ничего такого, скорее всего, не будет. Повезёт ещё, если тело найдут… Стоп, перестань, всё кончится нормально! Подохнуть всегда успеешь, а пока лучше помучиться.

Пока события развивались спокойно, но Зелик неумолимо приближался. Курносый молчал, сопел. Успел перекурить два раза. Сейчас он выглядел скорее растерянным, чем наглым. Без рыжего лидера перец сразу стушевался, и это радовало. Автомобили проносились мимо, не оставляя никакой надежды на помощь извне. Вжикнул слева белый ПАЗик маршрутки. Стыдоба, конечно, душная. Тоже мне, агент Постумия! Накрыли, как бабочку сачком. Но ведь и бабочка улететь может…

Эх, жаль кончаться таким лучезарным вечером! Лучше в темноте, в непогоду. И чтобы сразу… Опять машина ДПС, и рядом гаишник. У кого-то документы проверяет. Нет бы этих субчиков остановить! Так ведь они едут аккуратно. Скоро Лёлька сменится, вернётся в Зелик. Дрон ей позвонит, спросит обо мне. Я ведь собиралась там ночевать. Должна уже вернуться. Может, в кафе пошли бы посидеть, погуляли по Золотому пляжу.

Теперь-то всё счастье в прошлом. Завезут в какой-нибудь подвал, и затрахают там до полусмерти. Ещё пытать начнут – с них станется. Дядя предупреждал об этом сразу. Сначала я боялась, а после ошалела от своих успехов. А теперь выяснилось, что я – не настоящий сталевар. Так, балуюсь.

Мы проскочили «Президент-Отель», потом «Гелиос». Там часто бывали с «папиком», катались на квадрациклах, принимали SPA-процедуры. Ещё стреляли шариками с краской друг по другу и по тарелкам. В «Гелиосе» и Лёльке банкет заказали. Я хотела развлечь подругу. А то она всё работает, а потом ревёт в подушку. Боюсь, что ей теперь и меня оплакать придётся. Больше женщин рядом со мной нет, кроме бабули, но она уже неадекватна. Что касается невестки, она только перекрестится. А я уже и платье присмотрела, хотела напрокат взять. А у Лёльки своих полно, из Парижа. Только она не носит…

Мы въехали в Зелик, и я мысленно возблагодарила Создателя. Вот тут мы катались в «Роллс-ройсе» прошлой осенью. У «папика» был друг. Прямо скажем, очень успешный. По документам, торговал бытовой химией и удобрениями. Но Рахмон намекал, что его дружок ввозит соли в громадных количествах, и многих подростков уже угробил.

Кончил он тем, что утонул в бассейне. У него случился крутой запой – как раз в «Гелиосе». Ночью «поймал белочку», зачем-то полез в воду и захлебнулся. Он вообще-то и раньше странный был. В последнее время ходил с чёрной курицей под мышкой. Купил её за несколько тысяч баксов. Такие курицы только в Инодонезии водятся, с древних времён. Порода называется «Аям Цемани».

У них не только перья чёрные, но и всё остальное, включая кожу, мясо, внутренности. Как будто из смолы их слепили и высекли из чёрного камня. Сразу портится аппетит, и потому их не едят. Держат для выпендрёжа. У этого дядьки идея возникла – разводить таких кур у нас. Всё искал петушка для своей королевы, да не нашёл. Куда курица потом подевалась, неизвестно. А выглядела очень стрёмно…

Мимо мелькали зеленогорские улицы, щиты с рекламой всяких санаториев, домов отдыха, яхт-клубов, ночных заведений, разнообразных магазинов. Из-за отличной погоды весь городок высыпал на солнышко. Люди лениво фланировали по тротуарам, глазея по сторонам. Они лизали мороженое, пили пиво. А я, возможно, жила последние минуты. Если похитители не убьют, так со столбом поцелуемся. Тогда больница мне обеспечена, а то и инвалидность. С машиноя уже мысленно простилась – она вряд ли уцелеет.

Перед воспалёнными от напряжения глазами опять плясали радужные пятна. Солнце то вспыхивало, но скрывалось за деревьями. Куда же они меня везут? Я неплохо знала Зелик – благодаря Лёльке. Подруга как чувствовала, что пригодится. Скорее всего, вывернут на проспект Ленина, что мне и нужно. И куда потом? Здесь много и старых домов, и новых коттеджей. Могут затащить в кочегарку какого-нибудь пансионата, в гараж. Да мало ли где из человека можно при желании выпустить кишки? А там и кладбище близко, чтобы от тела избавиться…

У заправки и магазина мы свернули на улицу Красных Командиров – в своём роде уникальную. Здесь, среди буйной летом зелени, прятались разнообразные строения ушедших эпох. От деревянных дач, построенных ещё в Терийоках, до кичливого новодела девяностых. Помещалась в глубине улицы и местная поликлиника из стекла и бетона. Оттуда как раз брели пациенты – с палками и на костылях. В этом здании сосредоточилась для зеленогорская медицина – от травматологов до дантистов. Но меня больше всего интересовало аистиное гнездо на дереве, за оградой – почти как настоящее.

Эта улица тоже вливалась в главную – как раз у здания, где помещались разные солидные учреждения, включая Сбербанк. И рядом вокзал, много транспорта, народ кишмя кишит. Разумеется, и копы должны быть. Видимо, мои похитители просто срезали угол, потому что повернули к вокзалу. Ещё издалека я углядела напротив Сбера автомобиль ДПС, и решила действовать немедленно. Всё-таки здесь не лес и не пустынный берег залива. Скрываться особо некуда. Тротуары загорожены, ящички для цветов пустые. Будем надеяться, что люди не пострадают…

Всё, пора! Другого шанса не будет. Папа с мамой, помогите! Не зря же вы меня рожали. И мне на миг показалось, что через лобовое стекло на меня смотрят два лица – дрожащие в весеннем воздухе, почти прозрачные.

Извернувшись на заднем сидении, как змея, я упала на спину и ударила курносого пятками в затылок. Тот явно не ожидал от меня такой прыти и выпустил руль. Всего на секунду – но этого было достаточно. Моя «вольвочка» завертелась вокруг своей оси, распугивая других водителей и пешеходов. Оглушительно завизжали тормоза. Теперь я боялась только одного – забыть номер джипа «Крайслер», на котором ехал рыжий. Как назло, нигде не могла его записать.

– Т-ты, с-сука, так?.. – Курносый начал заикаться, чего раньше не было. Он не мог одновременно вести машину и сражаться со мной, а потому предпочёл разделить два этих действия.

Нашарив под сидением гаечный ключ, который я возила для самообороны, он вознамерился вырубить меня надолго, если не навсегда. Но бить было неудобно, и удар получился косой. Впрочем, сознание я потеряла – секунд на десять-пятнадцать. В боксе мне присудили бы поражение.

Когда я очнулась, очень расстроилась. Моя «вольвочка» летела по тому же проспекту Ленина, а за рулём был всё тот же курносый «дуся». Куда подевался рыжий на джипе, я не знала. Но ни спереди, ни сзади его не было. Зато я постоянно слышала полицейскую сирену и номер своей машины, повторяемый через «матюгальник». Далее звучали требования остановиться.

Боже, никогда в жизни я так не хотела исполнить приказ гаишников! Но именно сейчас никак не могла это сделать. Прохожие на тротуарах аж выли от восторга. А дальше начались гонки типа «Форсаж-8». Вместо губастого парня, который только и мог смотреть в рот рыжему, я столкнулась с настоящим асом. И поняла, что никакой я не Шумахер, а жалкий «чайник». Кроме того, я от души гордилась своим авто, способным выделывать подобные фортели – когда искры фонтанами летели из-под покрышек. И теперь уж совсем не хотела с ней прощаться. Но рискнуть всё же пришлось.

Мы вихрем пронеслись мимо спортивно-оздоровительной базы «Прибой», с шиком развернулись, нырнули в какую-то аллею. Потом проехали прямо по поваленному забору. Кругом стояли частные домишки. Жильцы снимали нас на телефоны с крылечек, с крыш, с деревьев. Заодно мы перепахали чей-то огород – по счастью, ещё не засаженный. Неожиданно нам под колёса ринулась пестрая дворняга. Тут же с оглушительным визгом она улетела в канаву, и я вспомнила присказку «папика» про сову и пенёк. Далее мы вломились в ещё один штакетник, потом – в узкий переулочек. Через минуту вновь оказались у вокзала.

Разворотам курносого можно было только завидовать, равно как и его живучести. Все свои чудеса он проделывал под градом ударов. Очнувшись, я снова принялась колотить его кроссовками по затылку. Теперь я очень жалела, что не надела сапожки с подковками. Скорее всего, курносый намеревался проскочить в Центральный лесопарк, но дорогу перекрыли. Кроме того, в парке могли стрелять, чего избегали на центральных улицах. Моя машина нырнула в туннель у вокзала, опять оказалась у Сбербанка, скрылась в очередном переулке. С рёвом выскочила на улицу, название которой я успела разобрать – Конная.

Наверное, весной и летом здесь было прекрасно. Цвела черёмуха, пели соловьи. А сейчас меня будто бы крутили в центрифуге – как космонавта. Заходящее солнце то и дело скрывалось в тучах пыли. Мы прыгали на «лежачих полицейских», как мячики. Я несколько раз прокусила губу и язык. У курносого аса дела обстояли не лучше. Мы чуть не свалились в канаву с маленького мостика.

Здешние просеки сплошь заросли голыми кустами. Улица Красных Командиров ломаной линией рассекала жилой массив, и потому взять нас пытались без выстрелов. Залив у Зелика подходил прямо к шоссе. Скорее всего, рыжий бандит укатил на пляж. Из какой-то машины доносилась песня «Ляписа Трубецкого» «Воины света». Это придавало происходящему весёлый антураж. Очень хотелось, обнявшись с друзьями, покачаться из стороны в сторону.

Поликлиника опять выросла перед нами, и очень быстро приближалась. У въездных ворот стояла машина «скорой». С диким скрежетом «вольвочка» въехала двумя колёсами на тротуар. С двух концов улицы, сверкая мигалками даже при ярком солнечном свете, неслись патрульные машины. Из окон поликлиники таращились зеваки. Кто-то поспешил выскочить в сквер, чтобы не пропустить самое интересное. Старуха на «ходунках» бестолково брела по переходу, жуя губами и глядя из-под руки в нашу сторону.

И тут я решила эту лавочку прикрыть – от греха подальше. Ещё минута азартных гонок – и мы кого-нибудь задавим или сами врежемся в стену. Обхватив ногами шею хрипящего экстремала, я со злости так её сжала, что у него глаза вылезли на лоб. «Вольвочка» вспрыгнула на поребрик, вломилась в кусты и встала, как вкопанная. Ещё пару сантиметров, и пришлось бы выправлять бампер.

У меня тряслась голова, а перед глазами всё плыло. Когда дверца распахнулась, и в салон сунулся гаишник, я долго хохотала. Не могла успокоиться до тех пор, пока из «скорой» не выпрыгнул врач в синей робе с красным крестом.

– Чего, рехнулись совсем?! – завопил капитан, тоже в жёлтом жилете. Своими габаритами и красными щеками он больше походил на повара. – С жиру беситесь?! Горя вам мало?.. Я таких сразу на «пятерик» сажал бы, без всяких штрафов! Вчера два лба на вокзале селфи делали, на цистерне с мазутом. Одного и притянуло к проводам – сразу насмерть. Родители из сил выбиваются, растят этих придурков, гаджеты им дарят. И вот результат! Э-Э, а почему ты в наручниках? – Он удивлённо замолк. – Садо-мазо, что ли?

– Да, только взаправду. – Волосы набились мне в рот. Я никак не могла их выплюнуть. – Меня похитили в Молодёжном…

– Да хватит болтать – похитили! – рассмеялся другой гаишник. Он напоминал молодого Боярского в роли д'Артаньяна. На его погонах сверкали три маленькие звездочки с одним просветом. – Второго вашего друга уже задержали. Сейчас ему перевязку делают в больнице. Так звезданулся, что даже навигатор слетел. А был на «мёртвой» присоске, между прочим.

– Задержали?..

Я буквально наслаждалась ощущением вновь обретённой свободы. С меня только что сняли наручники. Вокруг, как водится, собралась толпа. Подъехала ещё одна патрульная машина – между прочим, «Феррари». Наверное, собирались гоняться за нами до утра.

– А как же! Он всё рассказал, – охотно кивнул старлей. – Говорит, вы в сауну ехали. А девочка с приветом, балуется «травкой». Может нести всякую чепуху. Сам-то чувак сперва на проспекте Ленина ограждение чмокнул, потом по пляжу поехал. А ведь, вроде, трезвый. У Жемчужного ручья остановился, вышел сам. После столкновения с оградой, говорит, плохо стало, голова закружилась…

– А чего бежал-то? – удивился капитан.

– Говорит, кастет был в машине. Побоялся ответственности. Они оба в «Мангусте» работают, в здешнем ЧОПе. Носят травматику легально. Хранят, как положено, в кобуре, на теле. А у вас, барышня, что за шишка на лбу? Он вас бил?

Старлей подозрительно поглядел на курносого. У того под глазом медленно наливался бланш. Судя по всему, мы оба огребли по полной программе.

– Ещё вопрос, кто кого бил! – усмехнулся курносый, разглядывая себя в зеркальце и цокая языком. – У неё в «тачке» целый склад. Монтировка, отвёртка, электрошокер, газовый баллончик…

– А бейсбольная бита есть? – осведомился старлей. – Очень рекомендую.

– Хватит хохмить, Сергей! – осадил его капитан. – Счастье, что хоть так кончилось. Лихо ты рулишь, Водовозов! – Он вернул курносому его документы. – Фамилия у тебя подходящая. Сразу видно, что предки умели с лошадьми управляться. А этот, как его, Классен… Скоро явится?

– Да вот он идёт! – Ещё один гаишник, помоложе, кивнул в сторону поликлиники. – Повезло, что ещё не все врачи домой ушли. А то пришлось бы в Сестрорецк ехать…

– Здрасьте, Марианна! Очень рад встрече. – Рыжий по-шутовски раскланялся. – Приятно было с вами прокатиться.

Теперь, стоя среди гаишников, я чувствовала себя уверенно. Значит, это чоповцы – атас! А я думала – «братва». Теперь-то они будут под психов косить, чтобы увести разговор в сторону.

– Мне тоже, – мило улыбнулась я.

– Смотрите-ка, с каким вы эскортом, фройляйн! – Классен наклонил забинтованную башку, обвёл рукой гаишников и снова шаркнул ногой. – Как говорится, отношение к окружающим сильно зависит от того, зачем они тебя окружили. Надеюсь, вам это соседство приятно. Мне – тоже. Уверен, что и Денис не против сейчас же проехать в отдел полиции…

– В контору надо позвонить, – тихо сказал ему Водовозов. – Или хотя бы Ваньке. Мать с ума сойдёт, а у неё сердце.

– Моя сеструха подождёт, – не очень-то нежно заметил Классен. – У неё свои дети есть.

С улицы Ленина завернул полицейский «Форд»; с лихим разворотом подкатил к нам. Зеваки вокруг зашептались, показывая пальцами на нашу компанию. Похоже, клевета Классена легла им на душу. Гаишники и менты откозыряли друг друга, потом пожали руки.

– Прошу вас, Марианна Михайловна! – Старлей галантно, под локоток, подвёл меня к автомобилю. – За свой транспорт не беспокойтесь. Нам с ним немного поработать нужно. А ты, Классен, хорош через двойную сплошную разворачиваться! Мужик на переходе еле увернулся. Думаешь, если ЧОПовец, можно скакать, как кенгуру? В шашечки играть, где не положено? Понты дороже денег, верно? А ты, Водовозов, фару чужой машины об угол дома разбил. А после чудом на столб не намотался. Известно, дуракам всегда везёт. Ваше счастье, что никто не пострадал. Езжайте, «следак» давно ждёт. Пока что полицейский… И Бога молите, чтобы дело в СК не передали – по статье о похищении человека.

– Да не было никакого похищения! – взвыл Классен, нахально глядя мне в глаза. – Всё по согласию.

– Там разберутся, поехали. – Другой капитан, приехавший на «Форде», мигнул двум своим людям – в синей форме, берцах и беретах. Они крепко взяли ЧОПовцев за локти и подтолкнули к микроавтобусу.

Я ожидала, что со мной поступят точно так же, но этого не произошло. Меня посадили на заднее сидение «Форда». И вдруг к горлу подкатила дурнота. Я поняла – сейчас заблюю весь салон. И стюардессы с пакетиком нет, а потому надо срочно вылезать.

Прижав ладони к горлу, показывая пальцем на рот, я выбралась из «Форда», бросилась в кусты. Низко наклонилась, держась за ствол дерева, и лишь успела пролепетать какие-то жалкие извинения. А после меня долго, больно, мучительно рвало. На сломанные ветки куста, в канаву, прямо на кроссовки…

 

Глава 11

21 марта (утро). Рядом с моей постелью, на столике, стояли кенийские розы. Дядя Сева сидел рядом, держал меня за руку и рассказывал о «Роза-хуторе», где недавно катался на горных лыжах. Я вместе с ним была в Красной Поляне – сразу после Олимпиады. Он отвёл с моего лба волосы, взял уже обе руки и поцеловал. Я была потрясена – раньше такого никогда не случалось.

– Тебя всё ещё тошнит? Сильно? – тревожно спрашивал он. В голосе звучали ласковые, прямо-таки воркующие ноты.

Понятно, дядя чувствует себя виноватым в том, что произошло четыре дня назад. Одни сутки провалились во тьму. И я только со слов Лёльки знаю, что она всё это время просидела рядом со мной.

– Нет, сейчас уже лучше. А то когда мы из Зелика вернулись, я вышла на лоджию – подышать. Мы были с Лёлькой – сама боялась. Голова кружилась дико. И вдруг я увидела северное сияние. Днём и вечером так ярко солнце светило, что иначе и быть не могло. А тогда я решила, что всё кажется, и со страху в обморок грохнулась. Лёлька волокла меня до постели, потом вызывала «неотложку». А я смотрела на потолок и видела там падающие звёзды…

– Эх, сядут они у меня – первый сорт! Будет время о жизни подумать. – Дядя хрустнул пальцами. Заодно с этими парнями он ругал и себя – за то, что послал меня одну в Молодёжку. Я уже устала говорить, что его вины здесь никакой нет. – А ты молодчина, Марьяшка! Из безнадёжной ситуации вышла. За такое во все времена сразу в звании повышали. Ребята говорят, что Водовозов с ужасом тебя вспоминает.

– А я его – с восторгом. Такой гонщик пропадает! А теперь ещё и срок получит…

– Раньше думать надо было! – отрезал дядя. – Расскажет, кто их снарядил, получит меньше. Попробуем его раскрутить. Тот, другой, Александр Классен, на Водовозова сильно влияет. Если Денис пошёл на дело, то с ним за компанию. Надо их поодиночке колоть, чтобы не выпендривались друг перед другом. Эти – даже не менты с Петроградки. Совсем пацаны. Одному девятнадцать, другому двадцать. Холостые ещё, ветер в головах свищет. Но ИЖи, ослабленные «макаровы», носили на законных основаниях. И, пользуясь своим статусом, проникали во все щели. А директор этого ЧОПа, «Мангуста», на «Volvo XY-90» по Зеленогорску рассекает. Прекрасная машина! Большая, просторная, и в салоне полная тишина. Дорогущая – ужас! Так что не мангусты они, а змеюки поганые. Вот им! – Генерал показал дулю куда-то в пространство. – На кого хвост подняли? Пожалеют об этом – обещаю!..

Дядя был загорелый, посвежевший, весь какой-то летний. И мне стало стыдно за свой тухлый вид. Вообще рехнулась – четыре дня маникюр не делала, лак не меняла! Про педикюр вообще молчу. Хотя сейчас, конечно, март. И шузы у меня с закрытыми носами. Нет, как только встану – сразу в SPA-салон! Через несколько дней у Лёльки банкет, а я будто на свалке ночевала. И подружке отдохнуть не дала тогда после смены…

– Никогда себе не прощу, Марьяна! – Генерал ударил сжатыми кулаками по своим коленям. – У меня, говорят, в Сочи седина уменьшилась. А у тебя здесь появилась.

– Да ты что?! – Я хотела вскочить, бежать к зеркалу.

– Не дёргайся. – Дядя силком уложил меня обратно. – Поручи всё мне. Похищение человека. Побои, нанесённые из хулиганских побуждений. Угон автомашины. Неплохо, а? Ведь за рулём твоей «тачки» был Водовозов, и все это видели. Лепечут, правда, что ты сама разрешила, а потом передумала. Но это не поможет. Ампула с ядом в стволе пистолета – очень веское основание для того, чтобы закрыть их лет на десять как минимум. Состав пока неизвестен, вещество на экспертизе. Но всё очень серьёзно – без вопросов. Противник у нас достойный, Марьяна. Я не эту шелупонь в виду имею. Правда, если не остановить, они далеко пойдут. Надо мэнов этих сейчас током ударить. А теперь о том, что довелось узнать в Сочи…

Дядя немного помолчал, собираясь с мыслями. Я видела, как дёргается жилка на его виске, и боялась очередного срыва. Будь его воля, генерал «примочил» был этих ЧОПовцев собственноручно.

– Что там творится, ты себе не представляешь! Я ушам своим не поверил. Оказывается, глава администрации Центрального района исполнял свои обязанности, находясь под судом. Был привлечён за хищение денег, выделенных на строительство олимпийских объектов. На Молодогвардейской улице, в новостройках, где мой зять и племянник квартиру получили, дали по голове аж вице-мэру города! А ещё говорят – «лихие девяностые»! Что-то я тогда подобного не припоминаю. Так чего уж тут удивляться, Марьяна? Понимаю, что ты устала. Возможно, заболела. Но мне не обойтись без тебя.

На секунду у меня возникло желание добавить, что я ещё и беременна. Впрочем, это вряд ли усугубит вину Классена и Водовозова. Явных признаков нет, а я им ничего об этом не сказала. Адвокат откинет довод одним щелчком, поэтому пока лучше помолчать. У дяди и так забот полон рот. Ведь узнал он что-то в Сочи. Наверное, сейчас и расскажет.

– Водовозов, когда в мою машину сел, сразу вырубил видеорегистратор и навигатор. Странно, но я только сейчас вспомнила… Действовал о грамотно – не отнимешь.

– Правда? Вот артист! Когда его взяли, все приборы уже работали. Таким образом, проще всего выпасть из поля зрения. И ведь ничего не упустил, не забыл во время гонки по Зеленогорску! Ему бы у нас работать. – Дядя усмехнулся уже по-доброму. – Жаль, что с судимостью путь в МВД закрыт. Такие кадры пропадают! Конечно, в полиции деньги не те. Это ведь многодетная семья, без отца. Мать – инвалид второй группы. На Денисе всё и держалось. Понятно, парень хватал копейку, где мог. Ну, чего разлёгся на полкровати?

Дядя легонько турнул рыжего Мэйсона, которого Богдан доставил мне для лечения. Кристина уверяла, что кошки обладают такими способностями. Действительно, мне стало легче. Сейчас кот недовольно мяукнул и задвигал хвостом – от возмущения. Он не терпел мужиков – как истинный, не кастрированный натурал.

– Да ладно, пусть валяется! – Я потрепала Мэйсона между ушами. Он тут же сменил гнев на милость и свалился мне под бок. После этого прекратила ныть печень, и стала лёгкой голова. – Расскажи лучше, что новенького узнал. Ты ведь в Сочи не только на лыжах катался.

– Да уж, тесть научил меня шпионить, – ухмыльнулся дядюшка, зарываясь длинными пальцами в свою бесподобную шевелюру. В такие минуты он выглядел совсем мальчишкой, которому очень интересно жить. – От него я узнал, что на самом деле никакого ГРУ не существует. Есть ГУ – Главное управление Генерального штаба. Формально подразделения нет, но все знают, что это такое. Просто убрано слово «разведывательное», а в нём-то вся соль. Так и мафия, ОПГ. Кланы официально не существуют, но держат в страхе всю округу. Этакие «семьи» – не в обычном, а в криминальном смысле. Ни печатей у них, ни бланков, ни легальных расчётных счетов. А работа кипит – другим на зависть. Помнишь, был у покойного Печенина приятель Баландин? Который в Сети торговал наркотой? Да и бандитствовал напропалую. А потом за границу утёк…

– Как же, помню! Мы с Богданом от Кости Чёрного про него слышали. Всплыл где-то, да?

– Пока нет, но дело не в том. Возникла другая говорящая фамилия – Коноплёв. Это тот самый дед, который сгорел в подполе.

– Ого! Значит, побили по базам?

– А как же – такая персона! Звали его Герасим Романович. Всем представлялся потомком богатых русских купцов-староверов. Привлекался по статье 171,2 часть 1 УК России – «Незаконная организация и проведение азартных игр. У него были изъяты игровые автоматы и рулетки – электронные и обычные; столы для игры в покер. Конечно, по возрасту и болезням подал на УДО. Убедил администрацию колонии, что всё осознал, встал на путь исправления. Да ещё разжалобил всех тем, что дочка его умерла. Сын ещё был, холостым в армии погиб. На самом деле дочку насмерть забил законный супруг – тот самый Баландин. Якобы за измену. Они с Коноплёвым давно познакомились, потом породнились. А когда зять свалил за бугор, тесть развернулся во всю ширь. Конечно, были и недовольные. Сначала пытались договориться, переделить злачные места в городе. После того, как Коноплёв их послал, решили вопрос окончательно. В процессе ещё несколько кликух освободилось – калибром помельче.

– Вот это да! С ума сойти! – Я села в постели, скинула ноги на ковёр. Кот выгнул спину, потянулся, зевнул. – Получается, Печенин был дружком его зятя? И Зубарева общалась с ними со всеми? А теперь их кто-то поочерёдно уничтожает? Интересно, кто именно. Баландин?

– Может, и он, – согласился дядя. – Но есть и другой вариант. Баландин и сам под топором, если ещё дышит. Когда «красный угол» в Интерполе на него завели, как в воду канул. Имя сменил ещё раньше. Давно уже ни живым, ни мёртвым его никто не видел. Теперь будут искать. Но скоро сказка сказывается…

– А другие родственники есть у Коноплёва? Кто хоронил-то старичка? – Я то заплетала, то расплетала косу. От волнения не знала, чем занять руки.

– Внук у него имеется, Серафим. Сын дочери от первого мужа, Игоря Ошлакова. Весьма странный юноша. Вернее, сейчас ему уже тридцать, женат. А ведёт себя как подросток. С головой явно не дружит. До недавнего времени был руфером, из группировки «Неуловимые кролики». Носят шапочки с ушами, как в детском саду на утренниках. Да ты и сама их знаешь…

– Да уж, пришлось с ними по крышам полазать! Я сказала, что хочу тем же заняться. С крыш Эрмитажа, главного штаба или Дома Зингера просматриваются все подходы к борделям «клофелинщиков». Но, по-моему, тридцатилетних там не было. Руферы эти не только интим-бизнес охраняли, но ещё и воровали по мелочи. Когда лазаешь по чужим балконам, трудно удержаться. Потом какие-то драгметаллы попёрли и попались крепко. Несколько человек сидят. Значит, и внук входил в эту шайку?

– Да. Но потом отошёл от дел, зашился. У супруги Серафима Ошлакова свой бизнес. Не очень, конечно, жирный, но с голоду молодожёны не пухнут. До последнего времени им и дед помогал. Задарил парня компьютерами, айфонами и всяким разным. А сам по посёлку ходил в ватнике и кирзовых сапогах.

– А чем Серафим-то с женой занимаются? – Я поджала ноги, затащила на колени кота.

Сегодня опять была суббота. Облака, казалось, тёрлись боками о моё окно. Весь город оставался внизу. Я приоткрыла стеклопакет, и холодный ветер шевелил шторы. Дядя, как всегда, куда-то спешил – даже в выходной. Но не хотел бросать меня больную, и потому сдерживал нетерпение. Прочитал нотацию: почему не лечусь у доктора, а просто лежу и смотрю телевизор. Может, у меня сотрясение мозга, а потом начнутся осложнения.

– Они поставляют в питерские магазины разную экзотику. Например, змей и лягушек из Южной Америки или Суринама. Разработали целую систему. Змей упаковывают в деревянные ящики и отдельные мешки из хлопка. Лягушек перевозят в пластиковых контейнерах с вентиляционными отверстиями. Прибыль от этого небольшая – в наших широтах товар не ходовой. Часто приходится вкладывать и свои деньги. Это – своего рода хобби. Богдан встретился с Серафимом и его женой Лушей. Самая олдовая богема. Говорят, что знали о занятиях Герасима Романовича. Но вмешиваться не стали – себе дороже. Да и неприлично доносить на родного человека. Закон это тоже учитывает – статья 151 Конституции. Серафим с Лушей считают, что люди всё равно будут играть. И тут ничего не сделаешь.

– Всё-таки этот Коноплёв был связан с «клофелинщиками», – предположила я. – Видишь, и внучка туда пристроил…

Я, наверное, зря сегодня надела хлопковый костюм «Синее небо». Не тот у меня цвет лица. Восковой какой-то, а не загорелый. А вообще-то я его люблю. Молочно-голубые брюки на кулиске, такая же жилетка, полосатая футболка были очень кстати на фитнессе, на пробежках, на даче и на морских прогулках.

А в эти дни я нежилась, надев любимый костюм, обняв кота и уставившись в телевизор. В уютной мягкой одежде и в шерстяных носках я чувствовала себя примерной девочкой, которая сидит и слушает дядины сказки. Мы были так похожи с ним – люди одной крови! И от этого теплело на сердце, щипало в глазах.

– Не думаю, что дед к делам внука руку приложил, – покачал головой генерал. – Руферы, в основном, работали ради адреналина. Очень прикольно было играть с полицией в казаки-разбойники. Конечно, им платили, но не так уж много. На Юру-морячка работали не только романтики с крыш, но и солидные люди из органов. Вполне вероятно, что гибель Коноплёва именно с этим и связана. Кто-то очень боялся, что пенсионер заговорит. А знал он очень много. Против полицейских начальников районного звена уже возбуждены дела по статьям о хищении чужого имущества в особо крупных размерах и о злоупотреблении полномочиями. Вот потому я и считаю, что Баландин под угрозой. Его показания также никому не нужны. То же самое можно сказать и о Печенине, и о Зубаревой, и о Гальцеве. Последний товарищ тут тоже не мимо проходил, как выяснилось. Потому в ликвидациях и принимают участие действующие сотрудники полиции. А их потом тоже оперативно сливают. Теперь Стерхов всё валит на Хайдарова. Утверждает, что сам не при делах. Ему нужно молчать в тряпочку, а то достанут и в изоляторе. Из этой же оперы те два ЧОПовца в Зеленогорске. Они имели приказ доставить тебя для жёсткого допроса. Раз ты спрашивала о Зубаревой, значит, этой темой ещё кто-то интересуется. Срочно нужно узнать, кто именно. Теперь, когда я вписался за тебя, на той стороне кое-какие выводы сделали. Одно хорошо – в твоём телефоне не обнаружили фоток Зубаревой. И теперь начальство ЧОПовцев в некоторой растерянности. Они полагались на показания Устинской, которая давно заговаривается. Каждый раз свою биографию рассказывает по-новому…

– Вот мне и показалось, что слишком много в её роду всяких надрывных трагедий. Отца расстреляли, мать уморили в лагере, двойня погибла в роддоме. И ещё много разного сериального сиропа. Но кто её знает? Я не стала вдаваться в подробности.

– Бабуся ведь ни в чём не виновата. Ей кажется, что всё так и было, – тихо сказал дядя, словно нас кто-то мог подслушать. – Разнообразные психические отклонения свойственны людям в возрасте. Больше никаких зацепок у них нет. Я вступился за тебя как родственник. Ты приехала в посёлок с целью передать лекарство этой бабушке – по просьбе её знакомой. А у Устинской уже всё смешалось в голове. Вот и будем придерживаться этой версии. Как говорится – «Бог есть Бог, но и сам не будь плох». Марьяна, я выйду покурить?

– Да конечно! Сварить ещё кофе?

Я осторожно поднялась, держась за спинку стула. Голова больше не кружилась.

– Лежи, я сам всё сделаю! – махнул рукой генерал. – Вот ведь обидно как! Столько гостинцев привёз тебе из Сочи, весь холодильник забил. А ты не ешь ничего…

– Да съем я все, дядя Сева! Мне действительно стало гораздо лучше. Ничего страшного.

Я знала, отчего меня колбасит. А дядя не знал, и потому боялся.

– Жутко стоять на такой верхотуре, – проворчал он с лоджии, доставая сигареты и зажигалку. Меня с собой он не позвал. – Серафим запросто носит часики «Corum Admiral'S CUP», ездит на «BMW X5» – и считает это нормой. У них с Лушей по смартфону «VERTU» разного цвета, ручного производства. Молодайка, на минуточку, носит в виде кольца бабочку от Стивена Вебстера. А в виде часов – бабочку от «Омеги», из перламутра. Они заработали сами? Или хотя бы украли? Никак нет. Я тебе сейчас кое-что интересное расскажу, – заинтриговал меня дядя, приоткрыв дверь в комнату. – Быстро управлюсь. Мне ещё на службу надо заехать…

А я тихо побрела в санузел, чтобы набрать воды для кофейника. Сама пила только чай с лимоном, а о снеди в холодильнике не могла даже думать. Зато кот уже сидел у дверцы, требовательно глядя круглыми золотистыми глазами. И вертикально стоящие зрачки делали Мэйсона похожим на какое-то таинственное, инопланетное существо.

21 марта (день).

– Откуда узнали, что Баландин – зять Коноплёва?

Я поставила перед дядей чашку кофе. Пока он курил, я быстро приготовила сэндвичи. Раз генерал едет на Литейной, то скоро оттуда не отчалит. Значит, останется голодным. Из-за случившегося со мной дядя не заскочил в Москву, к семье.

– А очень просто! – Дядя откусил сразу половину сэндвича. – Подняли биографию старика. А его дочь Лариса идёт там как Баландина. Поскольку эта фамилия упоминалась в вашем отчёте, я приказал проверить. Если все эти лица связаны через Зубареву, почему не быть ещё одному общему знакомому?

– А кто этим занимался?

– Наш Богдан, Даня Шипицын. Ещё Корефанов Илья из Зеленогорска. Он там как раз «подпольщиками» ведает. Ещё один дяденька попался на «рулетке». А сам официально дворником числится. А в гараже у него – «проходимец» «Гелендваген», «Мицубиси-Паджеро». И, представь себе, даже «Козёл-патриот». Бережливый человек, и старьё не выкинул. Когда за ним пришли, перловую кашу себе варил…

За окном пронёсся вихрь, и стекло моментально заблестело от мелких капелек. То ли дождь, то ли снег – на такой высоте свой микроклимат.

– Кстати, у Серафима остались фотографии матери. Так вот, на плече у неё тоже была бабочка. Только уже из белого золота, в брюликах и розовых сапфирах. Это было её последнее Рождество. Серафим, конечно, очень хочет, чтобы отчима нашли и наказали. Обещал помогать, по мере возможности.

Чувствовалось, что дурнота вскоре сменится страшным жором. Так было и девять лет назад, с Маамуном-маленьким. И, значит, сочинские вкусности пойдут в ход. Обязательно угощу Лёльку. О ней, бедняге, никто и не вспомнит. Потерять мать в двухмесячном возрасте, а бабушку в двухлетнем – это Судьба.

Классная она девчонка, и подруга верная. Не из тех «листочков», что сметает с деревьев при первом заморозке. О таких, помнится, говорил Наполеон. Я подарю ей на юбилей новую коллекцию с драгоценной смолой агарового дерева. И нашепчу на эти два флакона туалетной воды заклинания – свою страстную мольбу о Лёлькином счастье.

Дело здесь даже не в цене, не в изысканной упаковке, не в роскоши парфюма. Лёлька должна стать царицей для достойного мужчины. «Ты честно заслужила удачу. И это будет, дорогая моя сестрёнка! Мы будем блистать в «Гелиосе», как две звезды. И ты запомнишь свой «четвертак» на всю жизнь…»

– Марьяна, очнись! – Дядя Сева, оказывается, уже давно говорил что-то, а я отключилась. – Где опять твои мысли бродят? Снова влюбилась, что ли? Может, хоть сейчас сделаешь перерыв?

– Влюбилась? В кого? В Лёльку? Ты же знаешь, что я нормальная. Просто хочу сделать ей кульный праздник.

– Это правильно, Марьяна, ты молодец, – одобрил генерал. Он понимал жаргон ничуть не хуже нас с Михоном. – Но давай сейчас подумаем о нашем деле, а потом уже о вечеринке. Конечно, это приятнее. И я рад, что ты поправляешься, раз хочешь веселиться.

– Прости, отвлеклась! Меня всё-таки по голове ударили. – Я готова была провалиться сквозь все двадцать этажей – до подвала.

В последний раз довелось танцевать в «Европе» – девять дней назад, с Оноре Арманом. А мне казалось, что прошло уже несколько месяцев – так много вместилось в этот отрезок времени всяких ужасных событий.

– Хорошо, слушай. Во-первых, о ЧОПе «Мангуст». Вроде бы, ребята там занимались своим делом. Да не совсем! Соседи часто видели Классена и Водовозова во дворе дома Герасима Коноплёва. Того, что в Молодёжном жил. Он выдавал парней за родственников, как и всех остальных гостей. Правда, эти визитёры появлялись и днём. Часто сопровождали старика в поездках. Если учесть, какие несметные богатства хранились в подполе скромного пенсионера, он явно нуждался в охране…

– Получается, плохо охраняли? – предположила я. – Конечно, им ещё немного подучиться надо. Или ты хочешь сказать?..

– Положим, ты тоже ещё не профи, – жёстко осадил меня генерал. – Вся молодёжь друг друга стоит. А сказать я хочу, что охранники – на самом деле лучшие киллеры. От ведь ничего подобного не ждут. Особенно если давно знают и доверяют.

Дядя налил себе ещё кофе. Он мог враз выпить семь чашек, причём самого крепкого. Привык у себя на юге. Евгения приходила от этого в ужас, но ничего поделать не могла.

– Коноплёв же не просто так сгорел. Его убили ударом по голове, а потом уже сожгли. Скорее всего, обухом топора или камнем. Это случилось под утро, когда соседи спали. Но некоторые уже собирались на работу. В темноте они мало что разобрали, но услышали шум отъезжающего автомобиля. А потом отвлеклись на горящий дом и сразу вызвали пожарных…

– Да, там отдельный пост – в Ушково. – Лёлька не раз говорила мне об этом.

– Вот-вот! Приехали быстро, но спасти дом всё равно не смогли. Он был облит бензином. Вспыхнул, как свечка. Если к этому причастны ЧОПовцы, могут и на пожизненное наскрести.

– И совершенно спокойно стояли там, курили с копами! – Прижав к себе кота, я растерянно кусала губы. Это пока только предположения?

– Да, конечно. Я же не следак. Так, погулять вышел. Теперь СК – особая каста. Раньше-то все вместе работали, запросто. А теперь МВД для них – серая кость. Вот пусть и соображают, кто дал приказ убрать Коноплёва. Поскольку дед оказался совсем не тем, за кого себя выдавал, попыхтеть придётся. Таких персон просто так, по пьяни, не кончают. А если прибавить сюда ещё и Зубареву, и Гальцева, и Печенина…

– Многовато для нескольких дней, – согласилась я. – Двух первых прикончили, как я понимаю, ещё вечером двадцать седьмого февраля. В крайнем случае – ночью двадцать восьмого.

– Именно так. И все члены этой весёлой компании погибли при невыясненных обстоятельствах. В ночь на седьмое марта разобрались с Коноплёвым. В ночь на тринадцатое – с Печениным. Ну, а семнадцатого числа едва не загасили тебя. Думаю, что живой ты от них не вышла бы.

Дядя явно наказывал меня за халатность, за глупый кураж. Я свою вину понимала, и потому молчала.

– А теперь – самое главное. Именно за этим я летал в Сочи. Встретился там с Сергеем Бураковым. Он в ихнем Главке работает, по Краснодарскому краю. Скоро ему генерала дадут. А ведь мы пацанами ныряли с мостков, лазали через забор на танцплощадку. Нас дружинники люто гоняли. А мы поклялись, что вырастем, и сами станем всех гонять. Сергей и пробил Зубареву по моей просьбе, переданной через Богдана.

– И что?! – Моё сердце нетерпеливо трепыхнулось. Я уселась в свою любимую позу – по-турецки. – Кого схоронили-то? Удалось узнать?

– А как же! – Генерал откровенно наслаждался моим азартом и своим триумфом. – Ларчик-то просто открывался. Жили в славном городе Сочи, вернее, в посёлке Лазаревском, две сестрёнки-двойняшки – Женя и Лена…

– Полный угар! – Я звонко хлопнула себя по лбу. – А ведь «папик» разок обмолвился, что у Летки-Еньки имеется сестра. Не сказал только про близнецов. Мол, они очень похожи, и этим пользовались вовсю. Обе в банде были, «клофелинщицы».

– Да, их дружки грабили АЗС по ночам. Действовали в масках, с прорезями для глаз. А сёстры были наводчицами. Знакомились с дальнобойщиками, с персоналом магазинов, заправок. И с инкассаторами тоже, кстати. Гонялись и за командировочными. Конечно, развлекали их от души, а потом подливали клофелин, забирали деньги. Женя так обаяла одного охранника в банке, что он отключил сигнализацию. Елена специализировалась на ювелирах. «Цеховиков» на юге много, всё делается в серую. Наличка дома хранится. А таких красавиц мужчины не могли оскорбить подозрениями. Кстати, пока не забыл. Ты обрати внимание на те вина, что я приволок. Это лучшие местные экземпляры. Серёга прислал. Мы с ним долго на веранде сидели. Взяли бутылку рислинга «Мысхако», блюдо фасоли по-сочински. И повёл Бураков неспешный рассказ. Я заслушался, и фасоль остыла. Сколько служу, а ничего подобного не припомню.

– Ой, умираю от любопытства! – Я потёрла руки, опять разбудив кота.

– Первоначально сёстры носили фамилию Хомак. Их папа тоже был цеховиком. Его люди шили джинсы «под фирму», прочие дефицитные шмотки. Папа умер своей смертью, что редко у них бывает. Схватил инфаркт во время круиза вокруг Европы. Мама была курицей, ни в чём не смыслила. Дочкам пришлось крутиться самим. Вместе со знакомыми ребятами сколотили банду, о которой я уже говорил. «Бомбили» город, побережье, модные курорты. Очень часто сходство сестёр обеспечивало им стопроцентное алиби. Правда, потом всё раскрылось. Ребят посадили, а девочек отмазали. Пришлось срочно выйти замуж. Честно говоря, их к этому принудили…

– То есть как?

Я нервно накручивала на палец прядку своих вишнёвых волос. Чем больше узнавала о сёстрах Хомак, об их банде, тем кошмарнее виделось мне приключение в Зелике. Конечно, эти ЧОПовцы связаны не только с Коноплёвым, но и с Леткой-Енькой, которая уже бывала в Молодёжном.

– Люди верно говорят: «Волка на собак в помощь не зови». А эта банда позвала даже двух волков. Им требовалась помощь в противостоянии с ещё одной группировкой. Обычное дело. Но в итоге пришлось очень дорого заплатить. Сёстры, чтобы остаться на свободе, стали жёнами этих волков. Одного из них звали Семён Зубарев, кличка – Металлист. Уроженец Челябинска, где, по статистике, самые крутые мужики водятся. Потом семья переехала в Свердловск. Сёме всего три года было…

– Вау! – я хлопнула в ладоши. – «Папик» что-то говорил про него. А кто второй?

– Валерий Уланов. Кликуха, разумеется, Улан. Этот из сочинских. В зоне сошёлся с Зубаревым, перетащил того к тёплому морю. Две свадьбы играли одновременно, двенадцать лет назад. И стали Зубарев с Улановым из кентов свояками. Как это говорится – евоной бабы сестры мужик. Возможно, хотели таким образом ещё более скрепить свои отношения. Только это – не панацея. Пушкин и Дантес тоже были свояками.

– Что, правда?! – удивилась я.

– Как Бог свят! – поклялся дядя Сева. – Сейчас сёстрам было уже под «сорокет». Говорю «было», потому что обе мертвы. Ты видела в гробу не Евгению, а Елену. Их ведь невозможно различить. Далее Летка-Енька существовала по документам сестры…

– Да Влад ведь говорил! – На меня напал нервный озноб. – Всё сходится. Его клиентка говорила о грехе. Якобы жила под именем мёртвого человека… А что случилось с Еленой Улановой?

Дядя достал планшет, что-то в нём некоторое время искал.

– Видишь ли… Несмотря на то, что сёстры стали матерями в один год, нравы их не смягчились. Евгения родила дочь, Елена – сына. Правда, теперь они не сами шли на дело, а посылали других. Мишенями становились курортники, строители олимпийских объектов. Конечно, и дальнобойщики интересовали бандитов, и прочие искатели приключений. Авторитетные мужья обеспечивали прикрытие. Их даже на время Олимпийских игр из города не удалили. Видимо, вседозволенность вскружила головы.

Дядя помолчал, смакуя кофе. Я понимала, что ему нужно передохнуть, собраться с мыслями. За окнами бушевала настоящая снежная буря. Казалось, что глыба нашего дома дрожит под порывами ветра. Внезапно вихрь ворвался в комнату, и я защёлкнула форточку.

– Дело в том, что свояки сдавали своих жён, так сказать, напрокат. Если, конечно, это требовалось для успеха очередного «проекта». Сначала жертвой пал тот продюсер. Потом – Гальцев. Во втором случае Евгения уже числилась погибшей. Гальцев знал её как Елену. Про него вообще отдельный разговор. Но сейчас речь не об этом. Девочки, которыми рулила Евгения, обнесли на крупную сумму группу видных спортивных функционеров. Те настучали в Москву. Поднялся вселенский хай, и похищенное пришлось вернуть. Из Сочи они свалили. После скандала оставаться там было нельзя. Кругом менты и казачьи патрули. Отец Уланова занервничал очень сильно.

– А почему именно он? – пожала плечами я.

– Потому что Уланов-старший владел сетью ресторанов и гостиниц, где активно работали «клофелинщицы». Елена психанула, стала пить и колоться. И, в итоге, превысила дозу. Намеренно или нет, уже не узнать. И Зубаревы цинично воспользовались этой смертью. Елена ведь мало что решала. Она в этой паре была ведомая. Заправляла всем Евгения. Она железной рукой правила своей интим-империей. Вместе с мужем, конечно. И зять Улан был в доле. Все вместе они решили объявить умершей Евгению, чтобы от неё отстали. Валерий как местный прикрывал уральца, когда возникали конфликты. Семейный подряд они сворачивать не желали, а скандал всё бушевал. Вот и решились на такое святотатство.

– Но Евгения, похоже, страдала, – вздохнула я. – И очень сильно.

– Уж наверное, раз к колдунам бегала. Сестра-близнец – это очень важно. У матери Михона, Лилии, тоже такая сестра была – Георгина. Я в курсе, как они друг друга любят. Это как бы один человек, разделённый надвое. Потеря одного наповал бьёт другого. Евгения написала письмо, оставила у верного человека. Бураков даже не знает его имени. Но после того как Евгению убили в Питере, письмо переслали куда надо. Чтобы полиция знала правду, да и вообще… Тяжкий груз надо было снять с души.

– А я и думаю – откуда всё так точно выяснили! Как давно письмо получили?

– Да только что! – Дядя снова уткнулся в планшет. – Короче, семейка эта опозорила страну в столь ответственный момент. За то и была изгнана. Не по чину замахнулись. Простонародье грабить – милости просим, а элиту не трожь! Валерий Уланов тоже «пошёл в пике». Он ведь знал, что лишился жены, и чувствовал себя плохо. Отсюда – бухло, наркота…

– Доигралась Летка-Енька! Отбацала свой последний танец.

Я спрыгнула с дивана, подошла к окну. Совсем недавно за стеклом была снежная муть. А сейчас беспредельное небо синело до горизонта, но с севера уже летели облака. Жизнь кипела где-то внизу, а мы чувствовали себя одинокими. На парковке назойливо сигналила чья-то «тачка».

– А под кем они ходили в Сочи? – Я подышала на стекло, нарисовала цветочек.

– Под Артёмом-Талибаном, – сразу же ответил дядя. – Между прочим, он сейчас живёт в Греции.

– А почему такое погоняло?

– В Афганистане воевал. Сам татарин, фамилия – Сарутдинов. Сейчас ему под шестьдесят. Кстати, я ещё от своего отца про него слышал. И Талибан Грачёва помнит, очень уважает. Выжили главаря из Сочи ещё до скандала на Олимпиаде. Как раз Женькин супруг Сеня…

– Ах, вот оно что! – Тут мне пришла в голову дерзкая идея. Но, думаю, дядю она посетила ещё раньше. – А не может этот самый Талибан нас проконсультировать? Или лично тебя – всё равно. Ведь не простил же он Металлурга по-христиански, мусульманин-то этот…

– Раньше его звали Мустафа. Он внешне очень похож на героя фильма «Путёвка в жизнь». К Сене Зубареву у Артёма действительно серьёзные претензии. Тот ведь не только сам осел в райском уголке у моря, так ещё начал туда своих уральцев вытаскивать. Львиную долю доходов они забирали себе в «общак». Местным это не нравилось. И во время олимпийского скандала на семейство перевели все стрелки. Чета Зубаревых и вдовец Уланов на некоторое время исчезли из поля зрения. Все трое покинули Сочи прошлой весной, после событий в Крыму. Не знаю, простое ли это совпадение. Скорее всего, решили развернуться на новых территориях. Установлено также, что у Металлиста есть вилла на озере Комо в Италии, за несколько десяткой «лимонов» в евро. А у его свояка – особняк в Порто-Черво. Это – север Сардинии.

– Не хило! – восхищённо выдохнула я.

– Ничего, мы с тобой тоже скоро прокатимся…

– Куда? – Вот этого я никак не ожидала.

– В Грецию, к Талибану. Так что собирайся потихоньку. У Лёльки отгуляем, а там и наладимся. Всё зависит от моего рабочего графика. Тебе хорошо, ты – пташка вольная.

– Ой, дядечка Севочка, какое тебе большое спасибо! Хоть искупаюсь в тёплом море… Надо же хоть когда-то оторваться! А мы точно поедем?

– Точно, если будем живы, – мрачно пошутил дядя. – А то ведь уже ни за что не ручаюсь. Говорю же, что Талибан-Мустафа батю моего чтит до сих пор. У них какие-то свои дела были. Батя уже в Ленинграде жил. Но в Сочи ездил к моей сестре, к зятю, к внукам. Тогда и познакомились с Талибаном, как следует. С Мустафой, вернее. Батя бандюками не брезговал. Напротив, пытался их перевоспитать. Или хотя бы использовать в своих целях.

– Отпад! – От полноты чувств я закружилась по комнате.

И тут опять почувствовала тошноту. Ах ты, блин горелый, надо с абортом что-то решать. Вот слетаем в Грецию, и тогда… Пока не стану заморачиваться. Попробую сперва таблетками. Времени нет ни хрена, а тут бегай, анализы сдавай… А вдруг случится осложнение, и я в Грецию не попаду? Всё, проехали! Даже вспоминать пока не стану.

– Я тоже очень рад, – признался дядя, снова доставая сигареты. – Мои девчонки учатся, Женька их оставить не может. Карина к ЕГЭ готовится, Инга – к сессии. А мне в Греции дама нужна. Пара не привлекает внимания. Да ещё проститутки задолбают. Так что имей это в виду, Марьяна. И вот ещё что. Мне Дрон ещё туда, в Сочи, позвонил. А сегодня, рано утром, мы встретились в аэропорту. Пока до дома Петренко доехали, он рассказал мне очень любопытную историю. Влад передал ему донесение – из своего салона…

Я мельком улыбнулась, вспомнив, что свои послания Брагин подписывает словом «Звездочёт». Кстати, он уже поднаторел в этих делах. Научился составлять гороскопы и гадать по ладони. Интересно, кого он там ещё выудил?..

– Значит, Дрон тебя встречал? Он ещё не переехал на Гражданку?

– Нет, вас с Лёлькой ждёт. Вы же обещали помочь. А в таком случае отказываться некрасиво. Человек и так страдает.

– Да не трави ты мне душу – без того стыдно! – взмолилась я. – Кто виноват, что так вышло? Я три дня встать не могла. Да и Лёлька то дежурила, то со мной возилась. Сегодня же ей наберу, и договоримся. Так что тебе Дрон рассказал? Кстати, где он сейчас? Ты говоришь, только до Петренко доехали? Это же на другом конце города…

– Потом я он-лайн такси взял. И обратно так же поеду, чтобы в субботу своего водителя не дёргать. И разговоров в Главке меньше будет – тоже бонус. Нагряну внезапно, чтобы приготовиться не успели. Не впервые так делаю – и работает. Дрон мне всё по-быстрому доложил. У Влада, как ты знаешь, на приёмах много народу бывает. Тех, кто кажется интересным, он фиксирует.

– А как классно Зубареву вычислил! – вспомнила я.

– Вот именно. А позавчера пришла к нему женщина лет под шестьдесят. Сказала, что буквально сходит с ума. Просила что-нибудь сделать, так как врачи бессильны. Ночью ни на секунду заснуть не может. У неё сына зверски убили. Ему было тридцать три года. Не ангел, конечно, наркотой торговал. Но чтобы так…

Мне моментально стало холодно. Да так, что я даже включила «маслёнку». На двадцатом этаже батареи грели неважно, особенно осенью и весной. Дом был новый, построенный мигрантами и явно не доведённый «до ума». Кстати, и в декабре отключали отопление. Тогда я и купила этот обогреватель. Те два ЧОПовца так и стояли перед моими глазами. И я уже в который раз подумала, что спаслась чудом.

– Она показала Владу фотку сына с невесткой, – продолжал генерал. – Парень ещё молодой, но уже лысоватый. Жена его миловидная, улыбчивая. Жаль её – сколько претерпеть пришлось! Конечно, невестка все деньги и ценности этим изуверам отдала, чтобы её с детьми не трогали. А парень-то «завязать» хотел. Квартиру собирался покупать. А за три дня до гибели вдруг сказал жене, что надо бежать. Толком ничего не объяснил. Только твердил: «Меня уничтожат!» Хотя и уничтожить-то по-разному можно. Знал, на что шёл, но такого конца не предвидел. Супруга запомнила, что он говорил про какую-то «красную» банду, которая требует огромную дань. Но куда бежать, он и сам не знал. У преследователей везде были свои люди. Однажды утром, когда постоянный клиент пришёл за «дозой», вслед за ним ворвались амбалы в масках. Супругов скрутили, детишек забрали. Мешки – на головы, руки – в «браслеты». Всех увезли в Подмосковье, посадили в ледяной погреб. Потребовали отдать всё, что есть – деньги, недвижимость, драгоценности, автомобили. Весь день ездили по Москве, снимали наличку с банкоматов. Передачу имущества оформляли как подарок. Дамочка в ногах у них валялась, умоляла по миру не пускать с детишками. Куда там! Пригрозили, что если ещё раз услышат про детишек, тех не станет. И родителей, разумеется, тоже. В этом погребе, в холоде и голоде, они долго не протянут. Вот глава семейства и отправился к банкоматам, к нотариусам. Действительно, после этого жену и детей отпустили.

– Они в леднике сутки сидели? Или больше? – Мои зубы стучали, а волосы шевелились.

– Нет. Никогда хозяин согласился барахло отдать, их перевели в обычный подвал. А дальше вывезли на пустырь, бросили там. Пришлось «тачку» на шоссе ловить. А денег нет, и сами полураздетые, босые. У всех обморожение, стресс, пневмония. А мужа своего женщина больше не видела. Несмотря на то, что он выполнил все условия, его убили с какой-то шизофренической жестокостью. Да ещё всё засняли. Причём даже не на телефон, а на портативную камеру. Так что расправу можно было наблюдать в Сети, в прямом эфире. Этот ролик до сих пор там висит – Дрон его отыскал, правда, не сразу. Теперь уже все хвосты срублены. Но факт остаётся фактом. Человека сбросили с вертолёта в бочке, утыканной изнутри гвоздями. Можно себе представить, что получилось в итоге…

– Ой, не надо, мне опять поплохело! Зачем такие зверства? Он же всё сделал! Никогда не слышала, чтобы так убивали…

– А я слышал – один раз, – медленно, с расстановкой, произнёс генерал. – Это почерк Аргента, то есть Дмитрия Серебровского. Ещё его называли «Князь Серебряный». Помнишь, на Рублёвке мы упоминали это имя? Именно организовал травлю Андрея Озирского по линии властей. А после начал настоящую охоту за ним в России. И не только за ним, но и за его тогдашней семьёй. Не исключено, что и самого Андрея, и его супругу Генриетту Ронину, и их дочерей ждало то же самое, что того страдальца. Развод с женой и отъезд Озирского в эмиграцию – единственное, что можно было предпринять. Трудно бороться с отмороженным бандитом, когда на его стороне действуют «оборотни» с генеральскими звёздами!

– Да, конечно. Но Аргента давно нет в живых. И обычный наркодилер – не Андрей Озирский…

– Его нет, а последыши остались! – отрубил дядя, ударив ребром ладони по столу. – Узнаю, узнаю Аргента… Это он обожал такие ужасы в Сеть выкладывать. Мало ему учинить расправу, так надо ещё всем это показать. Конечно, после такого людей просто парализует страх. Уж на что Андрей был мужественный, так и он отступил. Не за себя испугался – за семью. Я это знаю точно. Но всё равно вышло, что Аргент победил. И сейчас опять возник – как жуткий призрак. Значит, убийцы того наркодилера были с ним как-то связаны. Здесь и надо искать, сказал я Дрону. Мотивировали жестокость тем, что жертва «травила русский народ».

– Они нацики, что ли? – Мои губы онемели, будто я съела несколько порций мороженого.

– Не без того. – Теперь дядя не выглядел свежим. Морщины углубились на его лице, а загар превратился в нездоровую желтизну.

– И что дальше происходило? – Я поближе придвинулась к «маслёнке».

– Мать принесла в салон вещи погибшего, фотографии сына. И Владу показалось, что на одном групповом снимке, сделанном в Индии, он узнал Летку-Еньку. Потому, собственно, и доложил Дрону. А тот – мне.

– Да неужели?! Похоже, валят всех своих, чтобы молчали… Когда его сбросили с вертолёта?

– В январе этого года, ещё при жизни Летки-Еньки. А супруг её и сейчас в добром здравии. Он на том снимке тоже есть. Влад перегнал Дрону фотку, и тот проверил. Туристическая группа снялась в прошлом году, около храма Тарумалы-Венкатешвары. Надо бы встретиться с вдовой этого несчастного парня. Спросить, там они познакомились с Зубаревыми или ещё раньше общались? Клиентка Владу контакты оставила, и фотки тоже. Он наплёл что-то вроде того, будто это нужно для магических обрядов. Женщина обещала опять явиться, когда Влад её вызовет. Стыдно, конечно, её дурачить, но иначе никак. Со страху замкнуться может, если официально допрашивать. Сказала, что из квартиры сына всё забрали – компы, смартфоны, мобильники. Фотки сохранились только у неё.

– А имя убитого известно?

– Думаю, что да. Надо у Дрона спросить вечерком. Но ты этим не заморачивайся, Марьяна. У меня для тебя другое задание есть. Пока мы в Грецию не улетели, съезди-ка вместе с Михоном в Невский район…

– А что там? – Я вылупила глаза.

– Там живёт старшая сестра одного из тех ЧОПовцев, Александра Классена.

– Очень мило! – Я дёрнула плечом. – В Зелике не добили, так надо ещё один шанс дать?

– Обижаешь, подруга! – Дядя шумно вздохнул. – Я всё-таки не первый год работаю в органах. Вместе с КГБ тридцатник наберётся. И позволь мне решать, как организовывать прикрытие. Сестра тебя не знает, а братишка сидит в изоляторе. С тех пор они даже не встречались. Надежда на пятнадцать лет старше Саши, а родители их умерли. Так что сестра его буквально вырастила. Очень переживает, что братец сел. Если застать её врасплох, можно выведать много интересного. Михон скажет, что практику проходит на этом следствии. Якобы хочет больше узнать о задержанном. Сестра теперь за любую соломинку схватится, чтобы брата вытянуть. Конечно, вас будут страховать. В беде не бросят.

– А сами они колются?

У меня на груди словно лежал камень – так было тошно. Не может дядюшка не рисковать моей жизнью – даже после Молодёжки. И всё в наказание за бурную молодость. Значит, ещё не искупила грехи…

– Признают только очевидное. Говорят, что в ЧОПе им дали задание доставить тебя без шума и пыли. Но это, как известно, не получилось. А в «Мангусте» клянутся и божатся, что ребят этих хотели выгнать. И те якобы в отместку наговаривают. Слово против слова. На эту парочку часто жаловались клиенты, а один даже погиб. Видимо, Коноплёв. Вот и разберись тут! Может, сестра прояснит ситуацию.

– Когда ехать-то? – обречённо спросила я.

– Завтра сможешь? Как раз воскресенье. Муж и сыновья Надежды по выходным всегда на рыбалке. Если не получится, тогда через неделю. Лишние свидетели ни к чему.

– Ясно. А кто страховать будет?

– Группа Подводника. Он как раз из Мурманска вернулся. Много интересного про Гальцева узнал. Олег ведь оттуда родом.

Кто такой Подводник, я не спрашивала. Дядя сказал, что нам не положено знать о членах другой группы, чтобы их не выдать при случае. Это как в лодке, когда задраивают отдельные отсеки ради сохранения всего судна. Обронил только, что у Подводника в Мурманске куча знакомых и родни. В том числе и среди тамошнего бомонда. Так что выход на полицию он всегда сможет найти.

– Да не бойся ты, Марьяна! – Генерал верно понял моё молчание. – Подводник – классный кадр, каких поискать. Потом расскажу, что он накопал про Гальцева. Это очень интересно. А пока я поеду.

Дядя между делом успел вызвать такси на он-лайн сервисе. Видимо, получил сигнал о том, что машина сейчас прибудет.

– Вечерком позвони, сообщи, когда соберёшься к Надежде. Не геройствуй, но и не тяни. Надо этих ЧОПовцев раскрутить по полной программе.

– Обязательно позвоню, дядя Сева! – Я поднялась на цыпочку и чмокнула его в щёку.

– Перед поездкой я с тобой инструктаж проведу. Михону уже всё объяснил. Он будет солировать. А ты – на подхвате. Один не может, нужны два человека. Зачем – быстро поймёшь.

Дядя говорил, а сам натягивал куртку, менял тапочки на ботинки. Освободившиеся от продуктов сумки он аккуратно складывал конвертами и прятал в кейс.

– Всё, побежал. Лишь бы лифт не подвёл.

– Да, это у нас бывает. Пару раз и я застревала. Правда, ненадолго.

Проводив дядю, я подошла к зеркалу и отпрянула. Хорошо, что не с бабой говорила – она бы сразу всё поняла. Кожа восковая, щёки и виски запали. Вроде, уже и пятнышко на скуле проступает. Как тогда, девять лет назад. Потом вены вылезут, и талия «поплывёт».

А костюм-то уже испачкался, мамочки! Надо срочно стирать. А дальше – в ванну. Срочно чистить пёрышки – без разговоров. Ещё так денька три посижу и скачусь окончательно. А если дядюшка будет меня дальше без продыху гонять, придётся идти на криминал – упущу время…

Сбросила костюм, надела любимую тунику «Шахерезада». В ней я по-прежнему восточная принцесса. Спокойно! Фигура пока в полном порядке, и нечего дёргаться. А вот в глазах зажглось какое-то трепетное пламя. Я закинула руки за голову, потянулась, махнула волосами. Сделала несколько движений из «танца живота», который так любил «папик».

Вот хохма будет, если рожу ему сыночка! «Папик» не отказался бы, наверное. Впрочем, теперь он, скорее всего, изменил отношение ко мне. Зря испугалась. Это не пятнышко, а просто тональный крем оказался не на высоте. У страха глаза велики. А серебряные нити в волосах даже придают моему образу особую пикантность.

Запихав костюм в барабан «стиралки», я уселась на диван. И поняла, что спуститься в магазин всё-таки придётся. Я скончаюсь во цвете лет, если немедленно не поем кислой капусты с клюквой, которой не было в моём холодильнике.

 

Глава 12

29 марта (день). Вот уж эти долбанутые мужики – в любую погоду прутся на рыбалку! А потом приходится их спасать, рискуя жизнью. Сегодня на улице мокрый снег и ветер, низкие тучи. Пока мы с Михоном шли от метро, по улице Бабушкина до бульвара Красных Зорь, нам залепило лица и продуло тёплые куртки.

Мы бежали под руку, низко надвинув капюшоны, отворачиваясь от ветра. Трудно было вообразить, что двенадцать дней назад была настоящая весна, и тёплый воздух зримо струился над финским лесом. Только вот, к сожалению, не довелось мне тогда сполна насладиться прекрасной погодой. Случилось это, в числе прочего, по вине юноши, к сестре которого мы сейчас и шли.

Машину я отогнала в ремонт – ралли по Зелику не прошло для неё бесследно. Да и не хочется в такую круговерть выезжать – занесёт за милую душу. Даже если сам не нарушишь ПДД, найдётся какой-нибудь идиот. Уж лучше спуститься в метро, где тепло и сухо, и побыстрее пробежать остаток пути. Вот, конечно, авария на углу с Ивановской улицей, и весь транспорт стоит. Так мы и до вечера бы не управились.

Хорошо, что Лёлькин юбилей позади. Хоть эта забота с плеч долой. Но получилось всё прикольно. Это был потрясающий вечер. Утром двадцать четвёртого марта именинницу по скайпу поздравили отец и брат, которые не могли присутствовать на банкете в «Гелиос-отеле». Каждый – по своим причинам. Евгений как раз танцевал в спектакле, причём за границей. А Андрей Георгиевич просто не имел возможности въехать в Россию, так как был здесь заочно арестован. Аргент погиб, но дело его жило. И никто не собирался снимать с Озирского все эти абсурдные обвинения.

Но свои подарки прислали и тот, и другой. И потому на балу Ольга Озирская блистала, как никогда ранее. Её платье от одного из лучших французских кутюрье вызвало взрыв восхищения и зависти среди дам, часто тусующихся в отеле на всевозможных вечеринках. Колье из жемчужин разных оттенков, такое же кольцо, только ещё со звёздчатыми сапфирами таитянский чёрный жемчуг в серьгах – об этом остальные могли лишь мечтать. Наручные часы с жемчужинами акойя завершили триумф и вознесли Лёльку на недосягаемую высоту.

Я буквально наслаждалась злобными гримасами и бессильными слезами здешней «элитной» публики женского пола. Слишком много они о себе возомнили! Настоящая жемчужная коллекция от Коко Шанель – это не брюлики из питерского магазина и даже из европейского салона. За Лёльку можно было испугаться. Но я была уверена, что никто не узнает эту златокудрую королеву уже завтра. Она отправится на дежурство в пожарную часть, надев лёгкое тёплое пальто с трикотажным воротником. И лицо её будет почти без косметики, волосы – в причёске «каре». Если будут дождь и ветер, Лёлька пристегнёт съёмный капюшон.

Но даже в таком виде всё равно останется изысканной и благородной. Никто у неё этого не отнимет. И здешним «светским львицам» ни за какие деньги не купить этот дворянский шарм. Все косметологи и пластические хирурги окажутся бессильны.

Кроме того, ни у кого из завсегдатаек прибрежных отелей отец не плавал в Монако на собственной яхте, не ночевал в самых дорогих гостиницах мира. И не водил всех своих детей на обед к миллиардеру Уоррену Баффиту. А Лёлька там побывала. Андрей Озирский просто купил право на такой обед и взял с собой детишек от разных женщин. Правда, не всех. Из девяти его отпрысков присутствовали шесть, плюс сам глава семейства. Но всё равно компашка вышла не хилая.

Мой наряд был от Версаче – чёрное мини без рукавов, с золотой сеточкой. Я добавила «перчику», надев к нему тёмные очки, завив волосы и накинув пальто из серебристого песца. Лёлька же ослепила всех норковой шубой «Mari Belle», красивее которой лично я ничего в жизни не видела. Об этом позаботился Евгений Озирский. Он с детства обожал наряжать свою очаровательную сестрёнку. И теперь даже его жена Диана ревновала мужа к золовке. Считала, что той достаётся слишком много внимания.

В концерте первым номером прозвучала «Песня о женской дружбе» в исполнении Лолиты Милявской и Алёны Апиной. Это был мой личный подарок виновнице торжества. Конечно, пели «звёзды» не вживую, но всё равно гостям понравилось. Дядюшка, конечно, скорчил гримасу в ответ на мой маскарад с очками, но ничего не сказал. А я не стала объяснять, что под глазами у меня тёмные круги. Да и синяк, оставшийся после зеленогорских приключений, ещё не до конца рассосался.

Конечно, я не имела драгоценностей под Версаче, и Лёлька ссудила меня потрясающим гарнитуром из золотого плетения. Там были колье, серьги, кольцо и браслет. Я, между делом, заметила, что генерал Грачёв своей племянницей доволен, хоть и пытается это скрыть. А вокруг Лёльки вообще все падали в обморок.

Для нас играл прекрасный оркестр, который заказал Евгений перед отъездом на гастроли. Мы танцевали бальный репертуар – европейский и латиноамериканский. Ещё – танго, сольсу, модерн. Генерал Грачёв в паре с Лёлькой смотрелся гламурно. Они о чём-то оживлённо говорили, а я умирала от любопытства. Потом оказалось, что они обсуждали наши сыскные проблемы. Дрон вообще боялся пошевелиться в непривычном смокинге. Сияющими глазами он смотрел на Лёльку. Губы его благоговейно шевелились, будто в молитве. Похоже, Дрон не верил, что очутился на пышном балу.

Влад и Михон, давно привыкшие к светским раутам, тоже в смокингах с атласными отворотами, развлекали гостей лёгкой беседой. Поначалу некоторые из приехавших тушевались. Но потом, распив ящик шампанского «Кристалл-Розе» двадцатилетней выдержки, все закружились в хороводе.

– «Белая красавица плывёт, лебедушка, никого она не хочет видеть – гордая!» – распевали гости хором, посвящал и этот номер Ольге Озирский.

А Лёлька, в жемчугах и платье из серебристых струй, покачивая невероятной красоты серьгами, жадно расспрашивала нас с дядюшкой о том, что удалось узнать в Мурманске про Олега Гальцева. Кроме того, она очень интересовалась личностью Подводника.

Самое смешное, что меня в «Гелиосе», похоже, не узнали. А ведь раньше мы с «папиком» часто здесь бывали. Мне пришлось потом объясняться на ресепшене. И даже орать, когда срочно потребовался номер для не в меру перебравшего гостя. Это был дядя Лёльки по матери. Пришлось долго доказывать, что и есть та самая Марианна, которая всегда сопровождала Рахмона Адинаева. И потому имею привилегию постоянного посетителя.

Разумеется, всю эту феерию снимали на «цифру». И для истории, и для того, чтобы показать Богдану. Мой братец как раз был занят в рейде по притонам Лиговки, и потому присутствовать не мог. Конечно, майор Ружецкий жутко нам завидовал и называл нас кровососами-буржуями.

– Алё, Марьяна, нам куда? – Михон тряхнул меня за локоть.

Мы вышли из ущелья улицы Бабушкина и увидели женщину в пуховике с капюшоном. Закрыв лицо рукой от ветра с Невы, она вела на сворке двух очаровательных йорков – рыжего и серебристого.

– Какой там точный адрес? – приставал ко мне кузен.

– Думаешь, я помню? Сейчас гляну в смартфоне…

– Молодые люди, вы не ко мне? – неожиданно спросила женщина с собачками.

Она оказалась высокой, худощавой, ещё молодой блондинкой с прозрачными голубыми глазами. В отличие от своего препротивного братца, она производила приятное впечатление.

– Если вы Надежда Черединова, то к вам, – с облегчением ответил Михон.

– Да, это я и есть! – мило улыбнулась блондинка. – Вот, выскочила с собаками погулять. Обычно мы ходим на Куракину Дачу, – она махнула рукой в сторону Невы. – Но сейчас там очень ветрено. Я-то ладно, а вот они простудиться могут. Пойдёмте скорее домой! Я вас напою чаем…

Разговаривать было сложно – снег залетал прямо в рот. Собачки, знакомясь, деловито обнюхивали наши ноги. Потом они, одна за другой, смешно чихнули. На секунду в небе мелькнуло маленькое белое солнце. И мои пальцы сразу же свела судорога.

– Прошу! – Надежда кивнула, приглашая нас во двор массивной «сталинки». Дом почти совсем скрылся за пургой. – Ужас какой… Что они там, на Ладоге, делают? Это я про мужа с сыновьями. Лишь бы хоть сейчас на лёд не полезли. Мало мне с братом слёз! А этим всё равно. Все мысли только о себе. Мать будто не человек. Вот я никогда бы в такую непогоду за руль не села, – честно призналась Надежда.

– Вы водите? – галантно спросил Михон.

– Да, у меня «Тойота-Чайзер». Простите, вы – родственники? Очень похожи.

– Да, кузены, – так же церемонно ответил Михон. – И работаем вместе.

– Девушка тоже юрист? Ой, как замечательно! – На щеках Надежды появились ямочки.

Мы вошли в подъезд – чистый, украшенный картинами-граффити на стенах. На подоконниках стояли цветы. Около почтовых ящиков сидела консьержка в пальто и берете, вязала носок.

– Это ко мне, Анна Степановна, – сказала ей Надежда, хоть её ни о чём и не спрашивали. Старуха кивнула, цепко оглядев нас, и ещё энергичнее заработала спицами. – Надеюсь, мы обойдёмся без лифта. У меня третий этаж. А вы совсем юные…

– Да уж, не старые! – сверкнул улыбкой Михон, стряхивая снег с куртки и с ботинок.

Собачки путались у нас под ногами, но не тявкали, а только дрожали. Вообще-то в такую погоду их следовало выводить в жилетках. Но хозяйке, конечно, виднее.

Сразу бросилось в глаза то, что муж Надежды – человек основательный и не бедный. Правда, особых излишеств здесь тоже не было. Пока Надежда мыла собакам лапки, мы с Михоном разглядывали две входные двери, прихожую, комнаты. Всё, как положено. Внешняя дверь – обычная, деревянная. Зато вторую, наверное, из гранатомёта не пробьёшь. Она бронированная, со скрытыми петлями и время сложными замками.

Евроремонт, подвесные потолки, ламинат на полу, арки, перегородки из гипрока. Очень приличные стеклопакеты. Через балконную дверь видна улица. Кажется, что снег летит прямо в комнату. Получается, ЧОПовец жил здесь? И чего ему не хватало? В СИЗО и в колонии оценит то, что потерял.

– Вот, возьмите, наденьте! – суетилась Надежда, доставая из тумбочки бабуши. Мне дала пёстрые, женские. Михону – кожаные, мужские. – Замёрзли, наверное, так погрейте ноги. Запросто можно простудиться, а начальство сейчас больных не жалует. Проходите на кухню – там будет удобнее. Конечно, нам здесь стало тесно. Для мальчишек пришлось комнату перегородить. Мы с мужем – в спальне. Саша жил отдельно, в маленькой комнате. Потому и жениться не мог. Сюда приводить девушку стеснялся. У неё тоже все на головах сидят. Вот и уехал в Зеленогорск. Ему там комнатку дали, так что встречались помаленьку. Садитесь сюда, к столу. Сейчас чайник поставлю…

Надежда тараторила, порхая по кухне и оставляя за собой аромат цветочных духов. Собачки сопели у своих мисок, ожидая кормления. К нам они уже привыкли и особенно не обращали внимания. Через некоторое время мы уже пили чай с яблочным пирогом по американскому рецепту. В центре стола стояла великолепная трёхъярусная ваза со сластями и фруктами, а на итальянской плите остывал красный чайник со свистком. У нас под ногами собачки деликатно кушали корм, насыпанный из огромного блестящего пакета.

Кухня с трёхцветным гарнитуром, оборудованная всеми существующими приспособлениями и механизмами, привела меня в восторг. Готовить здесь, похоже, одно удовольствие. Правда, цены всего этого не запредельные. Сразу видны бережливость и практичность. Деньги у хозяев есть, но зря ими не швыряются.

Полупрозрачная мясорубка, набор столовых приборов с красными ручками белым горохом, машина для шинковки овощей и фруктов, коллекция сковородок с антипригарным покрытием. Только меняй насадки и нажимай кнопки. И под любую мелочь выделен крохотный контейнер. Открывать лишний раз не нужно – содержимое видно через стенки. Михон изучал электрическую ножеточку, которая годилась и для ножниц.

Надежда всё крутилась по кухне, бегала в комнаты, возвращалась, доводя интерьер и сервировку до совершенства. Мы пока к ней не приставали. Благо, было, на что посмотреть и женщине, и мужчине. Михон уже прикидывал, как станет вить семейное гнездо, и потому засмотрелся на хохломской набор для прохладительных напитков. Им с Эвелиной доставили бы в один момент всё, что есть на планете. Но кузен хотел сразу же взять ответственность на себя и ни от чьей милости не зависеть.

– Нравится? – шепнула я, показывая глазами на кувшин и четыре стакана. Всё это стояло на прелестном подносе.

– То, что надо. Для кваса лучше всего подходит. Иностранцы с ума сойдут. Как приедут, сразу просят то квас, то берёзовый сок, то рассол – с похмелья. Нигде больше такой экзотики не встретишь.

– Вот и ладушки! – Я увидела, что Надежда наконец-то присела за стол и повернулась к ней.

– Может, кофе хотите? – Хозяйка неверно поняла наш с Михоном разговор и метнулась к кофеварке. Я даже сразу не заметила этот агрегат – так естественно он вырастал над таким же чёрно-красным столом.

– Нет, нет, не беспокойтесь! Всё очень вкусно. Мы совершенно не собирались вас грузить…

Сестра Классена выворачивалась мехом вовнутрь, чтобы нам угодить, и никак не могла успокоиться. Кроме чая «Белые ночи» со сгущёнкой, мёдом, кардамоном, гвоздикой и миндалём, а также белым шоколадом и чёрным перцем, она всё-таки приготовила и РАФ-кофе. На его поверхности был рисунок из шоколадного порошка. Казалось, что у Надежды сзади пропеллер – так быстро она перемещалась по кухне. Она даже специально согрела кружки, чтобы разлить РАФ-кофе, сделанный на основе «Эспрессо». И не поленилась добавить к нему по листочку мяты. Кстати, я, любительница «Эспрессо», никогда раньше не пробовала такое чудо.

На улице выл ветер. Двухслойная штора «Вдохновение» играла рюшами. Она была похожа на огромный цветастый балдахин.

– Коньяк я вам не предлагаю, – смущённо сказала Надежда, наконец-то прекратив мельтешить перед глазами. – Вы же по делу пришли.

– После того, как матерные слова стали заменять звёздочками, меня начал напрягать коньяк, – галантно пошутил Михон. Надежда невесело рассмеялась. – Прошу не воспринимать нашу встречу как формальный допрос. Это просто беседа.

– Ах, значит, так? – Надежда заметно воодушевилась. – Расписываться в протоколе не нужно?

– Конечно же, нет. Да и день воскресный, что тоже нам на руку. Вы просто расскажете, как брат дошёл до жизни такой. Кстати, вы в курсе, что именно он совершил? Следователь обсуждал это с вами?

Мы с Михоном замерли. Наверное, лучше было бы провести не беседу, а оперативный разведопрос. Там тоже нет протокола, но форма совершенно другая. В зависимости от реакции хозяйки, мы будем строить схему дальнейших действий. А сделать нам тут предстоит ещё очень много.

– Понимаете, я не верю… Это форменный «кровавый навет»! – блестя прозрачными глазами, заговорила Надежда. Чашка дрожала в её руке, плескала через край. – Знаете, что это такое? Обвинение евреев в убийстве ребёнка. Правда, наша семья не еврейская, а немецкая. Нынешняя моя фамилия – по второму мужу. Но предки были постоянно во всём повинны. И не только в годы Отечественной войны…

– Итак, это ваш ответ? – мягко спросил Михон. Надежда кивнула, глотая слёзы. – Вы просто не верите, и всё? А если окажется, что это правда?

– Мне нужны неопровержимые доказательства, – твёрдо сказала Надежда. – А пока одни домыслы, абсолютная путаница. Что за девушка там была? Как Денис Водовозов оказался в её машине? Действительно ли её хотели похитить? А вдруг она сама во всём виновата? Бывает ведь так, что ребят провоцируют на преступление, а потом вымогают деньги. Это называется «подстава», правильно? А то и вовсе никакого нарушения нет. Могла девица пригласить их в сауну, пустить в свою машину, а потом крик поднять у поста ГАИ. По-моему, эта особа неадекватна. Возможно, пробавляется наркотиками. Нормальный человек на такое не пойдёт.

– Нет, она наркотой не балуется. – Я решила всё поставить на карту. – И в машину к себе ребят не приглашала. Её туда посадили, угрожая оружием.

– Это она говорит! – звонко крикнула Надежда. – Мало ли что ей померещилось? Вы ведь наверняка ничего не знаете.

– Нет, знаю. – Я говорила спокойно, даже сухо. – Знаю наверняка.

– И откуда, скажите на милость? – Хозяйка смотрела на нас уже совсем не ласково.

– Эта девушка – я! – Вот и всё, словно прыгнула в ледяную воду. Даже сердце на несколько мгновений остановилось.

Надежда сначала не прореагировала – так часто бывает при шоке. Потом несколько раз махнула на меня рукой, закрыла лицо ладонями. Наверное, хотела заплакать, но никак не могла. Когда отняла руки, слёзы уже высохли. Но глаза были красными, воспалёнными – как щёки и губы.

– Тогда зачем вы пришли?! – зло спросила хозяйка. – Ещё раз предъявить претензии? Молодой человек говорил, что хочет помочь ребятам. – Она метнула быстрый взгляд на Михона. – Теперь я понимаю. Саша уже сидит из-за вас, Денис – тоже. Что ещё нужно от меня? Все компенсации получите по суду, когда придёт время. Хотите, чтобы я извинилась?

– Не вы же их послали, – примирительно сказал Михон. – За что же вам извиняться?

– Может быть, вы хотите денег сейчас, чтобы пойти на мировую? – предположила Надежда. – Тогда измените показания?

– К сожалению, от меня уже ничего не зависит, – развела я руками. – Дело возбуждено не по моему заявлению, а по факту похищения человека. Все видели меня в наручниках. Пистолет Водовозова был заряжен патроном с отравленной пулей. Скорее всего, меня собирались уничтожить. Я что, сама всё это организовала? Для чего? Мне не нужны ваши деньги. Я и брат пришли с совершенно другой целью…

– С какой же? – прошептала Надежда. Она судорожно глотнула чаю, облезала губы. И я увидела, что под помадой они сизо-синеватые.

– С целью помочь вам. И, между прочим, вашему брату. Они с приятелем из приличных семей. Значит, раньше были другими. Открою вам секрет. Мой отец и, соответственно, дядя Марианны занимает высокий пост в системе местного ГУВД. И он твёрдо уверен, что колония редко кого исправляет. Наоборот, откинувшись из зоны, очень часто туда возвращаются. Кроме того, бывают в жизни обстоятельства, заставляющие человека нарушать закон. Возможно, здесь дело именно так и обстоит. Можете не верить, но мы действительно хотим вам добра…

Я вдруг подумала, что кран над мойкой закручен неплотно, и там плещется вода. Я обернулась – в мойку не капало. Всхлипывания доносились с противоположной стороны. Это навзрыд плакала Надежда. Собачки, стоя на задних лапках, передними царапали колени хозяйки, пытаясь её утешить.

Потом мы долго бегали по квартире, чтобы найти сердечные капли. В какой-то момент едва не вызвали «неотложку». И опять выручили пёсики. Взяв их на руки, Надежда поочерёдно целовала забавные мордочки йорков, а они слизывали с её щёк слёзы. Зоотерапия совершила чудо, и губы женщины порозовели.

– Это мальчик и девочка? – осторожно спросила я. Сразу возвращаться к теме брата была опасно. После сердечного приступа следовало немного успокоиться.

– Нет, обе девочки – Кэти и Амелия. Они – мои подружки, – смущённо улыбнулась Надежда. – А то вокруг одни мужики – слова сказать не с кем. А собачки, как видите, ещё меня и лечат. И уж никогда не огорчат так, как люди. Хотя какие они девочки? Уже и мамы, и бабушки. У них мужья есть – того же окраса. – Надежда допила остывший чай, налила себе ещё. – Мы скоро уедем отсюда – к озеру Разлив. Там подружкам гораздо лучше будет.

– Скоро переезжаете? – вежливо спросил Михон. Любая откровенность хозяйки была нам в радость.

– Муж мой, Ростислав, оттуда родом. Заядлый рыбак, а Ладогу не очень любит. Только Финский залив! Там у нас будет квартира в два уровня, с цоколем. Строили, думали, что места всем хватит. А теперь…

– Ничего, жизнь ещё не кончена, – поспешил успокоить её Михон. – думайте о приятном. О новоселье, например. Вы не в ответе за брата – он уже взрослый.

– Нет, нет, я в ответе! – возразила Надежда. – Маме обещала перед смертью. Это было так всё ужасно, в девяностых… Кто-то сказал: «всё действительное неразумно». Так было и в моей жизни. Возможно, действует проклятие предков. Они работали на почтамте, в «чёрной комнате»…

– Это что такое? – оторопел Михон.

– Место, где вскрывали письма – спицей или над паром. По приказу полиции, ещё в царские времена. А немцы были аккуратные, усидчивые, исполнительные. Вот им и поручали. Мало ли, кто кому что напишет. Чтобы в зародыше задавить любую крамолу… Сейчас вон тоже почту вскрывают, только электронную. А тогда – вот так. Конечно, потомки за предков в ответе. Сказали – нужно молиться за них, чтобы вернуть из ада. Ведь много народу пострадало из-за этого.

– Да вы-то здесь причём?! – Мне было очень жаль эту прелестную женщину в белом лёгком свитере и в чёрных эластичных брюках «Ниагара». – Так вас надолго не хватит. Лично вы ни в чём не провинились. Пусть душа болит у братца. Но он, как видно, всю тяжесть на вас свалил. Так очень удобно. Была б его воля, посадил бы вас вместо себя…

– Не надо так говорить! Вы просто не в курсе, – простонала Надежда. – Саша – очень хороший мальчик!

– Так расскажите, – попросил Михон. – Для того мы и пришли. Если есть смягчающие обстоятельства, мы должны о них узнать.

– Я расскажу! – наконец-то решилась хозяйка. – Хуже уже не будет. Только Саше не говорите. Он рассердится очень. Не любит, когда эти дела ворошат. Пойдёмте в его комнату. Посуду я потом уберу.

– Хорошо, пойдёмте! – Теперь Михон был смугло-бледным от перенапряжения.

Оба мы боялись, что припадок повторится. Значит, жизнь этой благополучной домохозяйки не всегда была спокойной. Мы с Михоном в девяностые только родились, а люди уже вовсю страдали.

Комната Саши Классена, квадратов в двенадцать, ничего особенного из себя не представляла. Обычный скандинавско-немецкий минимализм. Диван убирается в стенку. У окна – компьютерный стол, кресло. Но вот столько фотографий разнообразных лис, причём выполненных на высоком профессиональном уровне, трудно было себе и представить.

– Это Сашин друг снимал, Эдмундас Томашайтис! – гордо сказала Надежда, поймав наши восхищённые взгляды. – Он – отличный компьютерщик, просто гений. Вместе с Сашей учился. Ему двадцать один год, а уже имеет свой кросссовер, «Lexus NX200T». Брат, конечно, завидует. Он очень самолюбивый. Таким трудно быть лузерами. Любой ценой хотят доказать, что не хуже других, а то и лучше. Эдмундас родился в Петербурге. Его мать русская. Он в «Мангусте» уже несколько лет работает. Там есть услуга в прайсе – «Проверка уязвимости нового программного продукта». Ну, чтобы знать, легко ли взломать систему защиты…

– Я слушаю, слушаю вас…, – кивнул Михон, с вожделением глядя на компьютер. И я его поняла. Там может храниться уйма интереснейшей информации. Флэшки у кузена с собой. И надо придумать какую-нибудь фигню для Надежды – чтобы разрешила покопаться в файлах. – Получается, вашего брата этот гений в «Мангуст» пристроил?

– Да, у нас ужасная ситуация тогда сложилась. Я ведь замуж вышла во второй раз только год назад…

– Ваши дети от другого мужа? – зачем-то спросила я и прикусила язык. Надежда ведь могла и обидеться. Но я ошиблась.

– Да, первый был абхаз по фамилии Мирухулава. Звали его Нестор. А сыновья – Рауль и Муради. Такой красавец, что дух захватывало! Я так его и звала – «Прекрасное видение». Он «челночил» вместе с моими родителями. Был у них бригадиром. Я даже не представляла, что такие мужчины бывают в реальности. Прямо как из глянцевого журнала! Конечно, поначалу розы-мимозы, пальмы-мандарины. А потом прекрасное видение растаяло в воздухе. Мне – двадцать, брату – пять. Сыновьям – полтора года и три месяца. Родители больные – надорвались с этими проклятыми баулами. Вот и живи, как хочешь. Мама-то Сашу родила, чтобы её с работы не уволили. А там просто должность сократили. И пришлось ей тюки таскать. А ведь она с высшим образованием, и папа тоже. Как мы жили тогда, вспомнить страшно. Ремонта в этой квартире сто лет не было. Потолок чёрный, обои от стен отстают. Грибок кругом пополз. Входная дверь болтается – пинком ноги открыть можно. Особенный кошмар начался, когда родители умерли, а я тремя мальчишками осталась. И уборщицей была, и дворником, и уличной торговкой. Дошло до того, что Саша в Красносельском районе, в парке, уток ловил, а я их жарила. Специально так далеко ездил, чтобы никто не узнал. Жуть как жалко птичек было, а что делать? Детей еще жальче.

– Это не в Новознаменке? – испугалась я. Лёлька говорила, что утки там часто погибают от какой-то болезни.

– Не знаю, может быть, – отмахнулась Надежда. – Какая разница?

– Вы ведь все умереть могли, – пояснила я. – Это очень опасное место.

– Не умерли же благодаря Богу, – спокойно произнесла Надежда и перекрестилась. – Так вот, Саша тоже работал. После школы, до, вместо – как угодно. Так мы и выживали, пока ему не стукнуло пятнадцать. Это было в девятом году. К тому времени и мне оклад повысили. Самые жирные годы пролетели, и опять кризис. Я поняла, что он будет для нас последним – сил больше нет. Моё «прекрасное видение» исчезло с концами. Об алиментах и речи не было. Тогда Саша нашёл себе место курьера в одной он-лайн фирме. Эдмундас помог – он там тоже сотрудничал.

– И чем они торговали? – безразлично спросил Михон.

– Не знаю точно. Всем помаленьку. Клиенты переводили деньги на электронный кошелёк, а им доставляли товар. Там были очень серьёзные скидки. Новую технику можно было приобрести за полцены. Саша говорил, что она с незначительными дефектами, которые не мешают эксплуатации. Там брат и познакомился с Денисом Водовозовым. У тех тоже многодетная семья. А отец кошмарным образом погиб. Его загрызла стая одичавших собак.

– Действительно, тихий ужас! – Я повела плечами. По щекам побежали мурашки. После такого действительно можно рехнуться. – Значит, они оба были курьерами?

– Да. Как-то интересно эта должность у них называлась. – Надежда наморщила лоб, припоминая. Потом щёлкнула пальцами, сверкнув витым обручальным кольцом. – Ах, да! Дроп!

– Дроп? Интересно. – Михон покосился на меня.

Я незаметно нацарапала это слово на пудренице – карандашом для губ. Никогда его не слышала, и потому боялась забыть.

– Хорошо брат в фирме получал? – ослепительно улыбнулся кузен.

– Да, конечно. Но хотелось ещё больше. После того, что мы пережили, я и этому радовалась безумно, – вздохнула Черединова.

– Надежда Александровна, может, Саша ещё что-то рассказывал вам? – проникновенным голосом начал Михон. – Сам он помочь себе не хочет, так хоть вы помогите восстановить картину. Ребята то ли боятся кого-то, то ли слово дали. Если брат был курьером, и друг его тоже, то вряд ли они могли принимать решения. В ЧОП их устроил Эдмундас – это понятно. Может быть, вы слышали от него ещё какие-то имена и фамилии?

Хозяйка уселась в кресло, покрытое очень красивым гобеленом «Орхидея». Я видела такие в каталогах. Нам она указала на мягкий диван под таким же покрывалом – терракотовым с золотом. В ламинате пола отражались огоньки компактной хрустальной люстры. В окно то и дело ударял ветер – там крутились снежные вихри. Уже начинало темнеть. За метелью окончательно скрылись деревья и дома. Неужели мы так засиделись? Да нет, только четыре. А пришли мы в начале второго.

– Вообще-то их положение – хуже некуда, – продолжал Михон, глядя в расширяющиеся от ужаса зрачки Надежды. – Зачем они мафию из себя строят? Кто-то дал им приказ похитить Марианну. А теперь получается, что это – их инициатива. Руководство «Мангуста» от этого дела открещивается. Говорят, что хотели их уволить, а те в ответ устроили подставу. Вы что-нибудь про такое слышали?

Надежда рассеянно взяла в руки какую-то зловещую, чёрно-серую книгу о Сталине. Наверное, сейчас её читала. Эти странные люди, живущие давним прошлым, всегда вызывали у меня удивление и жалость. Что ей до Сталина, когда брат прямо сейчас угодил в чьи-то грязные лапы? Ого, «Сонник по Фрейду» у неё на полке стоит! Это бы я почитала. Иногда такое приснится, что понятно – неспроста. А растолковать некому. Вроде, я и наяву не особенно себя стесняю. Наверное, нужно ещё больше. А вот Лёлька призналась, что чуть не каждую ночь кого-то убивает…

– Я про увольнение ничего не знаю, – дрожащим голосом сказала Надежда. Она накручивала на пальцы кружевной носовой платочек, которым вытирала глаза. – А в Сашу действительно как будто бес вселился. Никогда не пил, а тут стал прикладываться. На меня наорал ни с того ни с сего. Потом прощения просил на коленях, руки целовал. Складывалось впечатление, что он мечется. Не знает, как поступить. И мне ни в чём не может признаться. Брат давно уже перестал со мной откровенничать. Но кое-что я знаю…

Надежда этими словами нас очень обрадовала. Надо только поднапрячься немножко и заставить её назвать хотя бы ещё одно имя. Она почти готова, но в любой момент может закрыться, просто выставить нас из квартиры.

– Что вы знаете? – Голос Михона стал строже. – Не бойтесь, мы здесь одни. И вы имеете возможность значительно облегчить участь своего брата. Если не сделаете сейчас, потом пожалеете.

– Саша просто обожал своего шефа Глинникова. Это – директор «Мангуста». Герой – в Чечне воевал, потом в Донбассе. Той-то фирмой, где брат курьером был, рулил некто Баландин…

Надежда заметила, что мы оба вздрогнули, и опять надолго смолкла. Я впилась ногтями в свою ладонь и незаметно скрестила два пальца.

– Баландин? – безразлично спросил Михон. Я позавидовала его выдержке. – Вы лично знакомы?

– Нет, что вы! Только от Саши слышала о нём. Баландин с женой уехал за границу. Сначала, вроде, в Испанию, а потом на Ямайку. К тому времени он уже овдовел, и там нашёл себе женщину. Как её зовут, я, конечно, не помню. Да и не в ней дело. Только вот всех своих курьеров Баландин пристроил в разные ЧОПы. А поскольку в «Мангусте» работает Эдмундас, Саша с Денисом попросились туда.

– Всех курьеров пристроил? – покачал головой Михон. – Их же, наверное, много было.

– Кому деваться некуда, то да, всех. На улицу никого не выбросил. И Саша очень дорожил этим местом. А о Денисе и говорить нечего. Вряд ли они стали бы так нарываться. Саша даже у нас на даче разные коробки хранил…

– У вас дача есть? – опять улыбнулся Михон.

– Да, у мужа. А познакомились мы с ним, кстати, в «Мангусте». Ростислав приехал туда по делам, а я зашла поболтать с Сашей. Сначала в фирме друг друга запомнили, потом случайно в супермаркете у вокзала столкнулись. И очень скоро вместе на пляж пошли – дело было летом. Я с сыновьями была. Они у меня – как картинки, в отца. Славе очень понравились. И мальчишки потянулись к нему – стосковались без мужской руки. Сашу-то они своим старшим братом считали, а нужен был настоящий папа. И теперь от него ни шаг не отходят. К рыбалке их приучил – на мою голову. Вот на ту дачу Сашка и возил коробки, большие и маленькие. Говорил, что это аппаратура с работы. Слава разрешил – ему не жалко. А однажды Сашка привёз тюки. Вроде, с военной формой. Ещё там были противогазы, шлемы, бинокли, спальные мешки и другое всякое. В компьютере у брата есть про это. Я видела, как он заносил данные в таблицы. Я поинтересовалась, откуда это богатство. Сашка сказал, что в фирме всякие тренировки устраивают, ролевые игры. Взрослые мужчины, а как школьники забавляются…

– А ваш муж, простите, чем занимается? Он бизнесмен? – Михон снова облизнулся на компьютер.

– Да, строит деревянные домики на продажу. Сразу можно привезти и жить. Для тех, кто не хочет строить сам или некогда. Очень удобно.

– Понял. А сами вы работаете сейчас?

Зачем это потребовалось Михону, я не знала, но в разговор не встревала. Чем больше мы узнаем об этой семье, тем будет лучше.

– А я недавно магазинчик открыла, маленький. Муж денег дал, конечно. Торгую бижутерией ручной работы. – Надежда пошевелила пальцами великолепное колье из очень редкого бисера. Вероятно, его привезли откуда-то с Севера. – Кстати, Кэти с Амелией тоже там работают. Я надеваю на них украшения, и женщины просто визжат от восторга. Не могут отказать милым пёсикам и покупают. Сегодня, правда, народу немного пришло бы – погода плохая.

– Надежда Александровна, – помялся Михон. Он очень натурально разыграл смущение. – Я вот о чём хотел попросить…

– Да, конечно, что смогу! – с готовностью вскинулась хозяйка. В комнату опять вбежали собачки и вольготно развалились на круглом ковре.

– Вы сами упомянули о компьютере брата, когда рассказывали про те мешки и коробки. Могу я просмотреть файлы? Клянусь, что Александр ничего об этом не узнает.

– Да, но… Брату это не повредит?

– Ни в коем случае! Даже поможет. – Михон весь светился изнутри. Таким вдохновенным я не видела его никогда. – Понимаете ли, тут чем больше неясностей, тем сильнее подозрения. Может, это какая-то ерунда, а впечатление производит сильное. Что за приборы? Для кого камуфляжка? Лучше будет, если я сейчас гляну, чем потом к вам маски-шоу ввалятся рано утром – компьютер изымать. Вы – зрелая женщина, должны понимать…

– Конечно, лучше вы, Михаил Всеволодович, – церемонно сказала хозяйка. – Совсем не хочется, чтобы муж и сыновья всё это видели. Они здесь вообще не при делах…

В это время зазвонил хозяйкин мобильник. Она упорхнула болтать на кухню, оставив нас в приятном одиночестве. Собачки тут же бросились за ней. Видимо, это был Ростислав, потому что Надежда обещала ему купить таблетки для посудомоечной машины и освежитель воздуха. Третьим в списке оказался крем для обуви. Кроме того, муж недавно побывал в бане. И потому попросил поменять бельё на их общей постели – на комплект с цветами сирени. Понятно, что пасынки парились вместе с ним и с его друзьями-рыболовами.

– Конечно, конечно, зайчик, всё сделаю! – засюсюкала Надежда, зачем-то прикрыв трубку ладонью. – Чем занимаюсь? Телевизор смотрю. Да, собак скоро выведу. Ты не волнуйся – у меня всё о'кей. Я же дома. Пока, целую!

– Отвлеки её! – сквозь зубы процедил Михон. Он уже вставил флэшку и лихорадочно скидывал на неё один файл за другим. – Мне нужно время, не меньше получаса…

– Надежда Александровна! – сладким голосом пропела я. – Давайте посидим на кухне. Я помогу вам помыть посуду. Вы же неважно себя чувствуете. Переволновались, а тут ещё такой буран…

– Да что вы, Марианна, я сама! – испугалась хозяйка. Похоже, она постоянно помнила о том, что братец похищал именно меня.

– Ничего, мне нетрудно, – продолжала я ломать комедию. – Вы не бойтесь. Миша очень аккуратно всё посмотрит. Вы же говорите, что Саша – нормальный парень. И потому вряд ли в его компе имеется что-то страшное. Расскажите мне про него, пожалуйста. Возможно, я была неправа, погорячилась. Очень вас прошу…

Конечно, госпоже Черединовой не шибко нравилось, что в комнате брата орудует посторонний человек. Но выразить недовольство, а уж тем более выгнать Михона, она не смела. Это могло повредить Саше. К тому же, я с таким участием расспрашивала о брате, что сердце Надежды окончательно растаяло.

«И враги человеку – домашние его», – вспомнила я цитату из Евангелия от Матфея. Тут же в памяти всплыл образ Ерухимовича. Он вспоминал это изречение по другому какому-то поводу. Старик вообще много знал всего такого – ветхозаветного. Как бы там ни было, но к случаю Саши Классена это подошло как нельзя лучше.

В четыре руки мы моментально довели кухню до блеска, потом уселись за стол. Я вытерла руки бордовым махровым полотенцем с бамбуковым волокном. Надя взяла себе такое же, только розовое.

– Мама от гнойного плеврита умерла – простудилась на рынке, – продолжала она свой горестный рассказ. – У папы сердце сдало. Он уже в возрасте был. Вкалывал до последнего, чтобы семью прокормить. У обоих животы постоянно болели от тяжестей. Они ведь не привыкли к чёрной работе. Папа думал, что мышцы сорвал на левой руке, потому и стреляет; или продуло. А оказалось – инфаркт. И вдруг упал в грязь – за прилавком, на Звёздном рынке…

Надя так увлеклась своей печальной исповедью, что Михон успел переписать все нужные материалы, да ещё и потоптаться в прихожей. Спрятав флэшку в рукав свитера, а потом – во внутренний карман куртки, он вошёл в кухню и от души возблагодарил хозяйку. Потом совершенно её успокоил, заявив, что ничего криминального в компе у Саши не нашёл. Значит, до последнего времени брат Надежды не нарушал закон.

Наверное, получил приказ от Глинникова. Тот парню ничего не объяснил. Возможно, наврал что-нибудь про девушку, которую следовало доставить в офис. Саша всецело доверился шефу и постарался как можно быстрее выполнить приказ. Надежда только кивала головой и растроганно улыбалась, наконец-то поверив в нашу искренность.

29 марта (вечер). Потом хозяйка взяла собачек на поводки и снова повела их «на двор». А мы, простившись, отправились к станции метро «Ломоносовская» – по улице Бабушкина. Мимо тяжеловесных «сталинок», магазинных витрин, газетных киосков бежали, как угорелые, потому что ветер дул в спину. Несколько раз мы в метели едва не сшибли «диких» торговцев разной мелочью. У одного из них были, кажется, целые веники из лаврового листа. Другой продавал кедровые орешки стаканами. Мы остановились, чтобы их купить, и в витрине заметили двух подозрительных типов.

Они, как и мы, были в куртках с капюшонами, до половины скрывающими лица. Подбородки они спрятали в хомуты свитеров и в шарфы. «Хвост», несомненно, спустится в метро. Там нас нейтрализовать легче, чем на просторной улице, на виду у прохожих. Вопрос только в том, что им от нас нужно. Может быть, только сфотографировать и проследить, куда мы пойдём. Вполне вероятно, что эти «топтуны» даже не знают, кто мы такие.

И вдруг, как назло, меня опять затошнило. А ведь целый день ничего подобного не было. Дальше вдруг закружилась голова, а уши словно заложило ватой. Я почувствовала, что сейчас грохнусь на асфальт, прямо в лужу, и перепугаю Михона. Нет, надо кончать ломать комедию. Завтра, в понедельник, иду к врачу. Ах, чёрт, скоро ведь лететь в Грецию! Но это не в один день делается. Успею вернуться – и сразу в больницу! Я должна быть в строю, не подводить группу. Но кто знает, как оно там всё выйдет – по закону подлости?..

– Смотри, ещё какая-то компашка! – Михон сжал мою руку в серой драповой перчатке с тонким кожаным кантом. – Что-то больно много для наших скромных персон…

– А, может, нам случайно по пути? – Я немного отдышалась. Кузен, кажется, ничего не заметил.

– Ведут – сто пудов! Только бы понять, какие у них планы. Точно знают, что мы были у Надежды.

– Это ещё ни о чём не говорит, – успокоила я. – Я могла явиться к сестре своего похитителя, чтобы потребовать отступных. Михон, может, такси вызовем? Я что-то устала. Да и отвяжемся от всех…

– Марьяна, метро уже близко, – шёпотом возразил кузен. – Если мы сейчас побежим, они поймут главное. Мы их заметили – раз. Им есть, что взять у нас, – два. А так мы – сияющая невинность. Нам скрывать нечего. Сейчас мы войдём в вагон, и на «Маяковке» пересядем. Лучше расскажи тихонько, что батя тебе про Гальцева говорил. «Хвост» далеко, и в грохоте машин ничего не слышно. И на нас нет их микрофонов. А Гальцев, похоже, не менее интересный персонаж, чем Зубарева. И, кстати, действительно именно он застрелил даму, а потом покончил с собой. Экспертиза сомнений не оставляет. Менты здесь не причём. Они приезжали в другую квартиру. Там псих живёт. Чуть не каждый вечер жену и детей колотит. Охранники подтверждают это.

– Ну и ладно, нам работы меньше, – вяло отозвалась я. Ноги стали ватными, и в ушах тонко звенело. Тут не до Гальцева – домой бы попасть.

– Они видели и известную нам парочку. К ним в квартиру никто не заглядывал. Там же все визиты фиксируются, камеры работают. Из-за качественной звукоизоляции скандала тоже никто не слышал, даже если он был. Только когда грохнули два выстрела, с интервалом примерно в две минуты, соседи побежали на пост охраны…

Тем временем я внимательно наблюдала за нашими преследователями. Первая парочка была в городских ботинках, в изящных приталенных куртках. Зато вторая компания как будто возвращалась с рыбалки – в водоотталкивающих куртках, со светоотражающими полосками, и в таких брюках. Обулись они в зимние сапоги со шнуровкой, на толстой рифлёной подошве. Из-за этого люди оставляли очень красивые следы на пороше. Двое надели камуфляж на меху. У каждого на спине горой торчал рюкзак. Все они тоже следовали к метро, громко разговаривая и хохоча.

Как начиналось всё хорошо, а кончается жопой об косяк! Только что вокруг почти никого не было, и вот они! С вилами, лопатами и буржуями горбатыми!..

От волнения я почти не чувствовала своих ног. Они совершенно закоченели в высоких ковбойских сапогах с ремешками и пряжками на боку. Я тащилась, будто в колодках. А ведь собиралась надеть ботильоны на платформе, с каблуком в девять сантиметров – чтобы соответствовать высокому Михону. Он даже папу своего перерос сантиметров на семь-восемь. Я, конечно, не коротышка, но и не баскетболистка. Вот бы сейчас попрыгала по снежной каше, под которой то и дело обнаруживаются выбоины! Да, правду сказал в ту роковую ночь Даня Шипицын – не живёт асфальт на российской земле!..

– Марьян, да ты не трясись так! – Михон очень удивлялся моей трусости. Наверное, интересное положение давит. Надо потомство спасать. Хотя зачем? Всё равно ему не родиться. – Ничего они нам не сделают. Люди же кругом!

А я подумала, что очень даже сделают. И плевали они на людей. Прямо как у Высоцкого: «Их восемь, нас двое, расклад перед боем не наш. Но мы будем драться…» Вот ведь гениальный человек – у него есть цитаты на все случаи жизни. И даже числительные совпадают. Кстати, не очень-то здесь подерёшься. Заблокируют в вагоне, и никто не поймёт, почему мы с Михоном вдруг упали на пол. Воткнут отвёртку в живот или в сердце, а потом даже не определишь, кто именно это сделал. Да и не поймают их в толчее, сразу же упустят…

Я была, помимо куртки и водолазки, ещё в стёганом жилете на синтепоне и в женских джинсах на резинке. Зря «бронник» не надела, хотя бы облегчённый. Это особо не помогло бы в данном случае, но всё же так спокойнее. Смешно надеяться на чудо, на вмешательство судьбы. Меня колотило уже так, что клацали зубы. Вспоминалась тёплая уютная квартира Надежды Черединовой, где мы пили чай и кофе, ели яблочный пирог, другие вкусности. И очень гордились собой – какие мы хитрые и находчивые.

«Их восемь, нас двое…» Высокий умер за одиннадцать с половиной лет до моего рождения. Но дядя, мать, брат всё время его цитировали. Говорили, что папа был отчаянным фанатом, как и Андрей Озирский. И потому я просто обязана была полюбить этого барда. Должна – и всё, другого не дано. И сейчас уже не могу обходиться без этих удивительных, пророческих цитат.

– Тихо, тут скользко! Раскатали детишки, – предупредил Михон, хватая меня за локоть. – Вроде, школа недалече…

Павильон станции «Ломоносовская» уже сиял перед нами в сумерках. Я инстинктивно обходила всех торговцев и рекламщиков, которые тут же кидались к нам со своими товарами и листовками. Буквально в каждом из них мне чудился очередной враг. И всё же – почему прислали аж восьмерых? Просто выследить могли бы и двое. И даже убить…

Ответ один – нас хотят похитить. Этих людей не остановила первая неудача. Они всегда доводят дело до конца. А уж после того, как мы встретились с сестрой Классена, нас просто невозможно не допросить с особой жестокостью. И на этот раз нам, возможно, не повезёт. Потому что теперь ОНИ приготовились капитально.

– Марьяна, что тебе батя говорил про Гальцева? – не отставал Михон. – Кстати, ты знаешь, кто такой Подводник?

– Нет, а ты? – Я незаметно покосилась на стеклянную дверь станции метро. Все восемь человек в том же порядке следовали за нами.

– И я не знаю. Наверное, уже пожилой, очень опытный. Скорее всего, офицер в отставке. Имеет отношение к морской разведке или контрразведке, раз пользуется такими надёжными источниками.

– Да, вероятно. – Я шарахнулась от попрошайки, которая мелко крестилась у самого входа на станцию. И я позавидовала даже ей. Лучше стоять тут с протянутой рукой, чем вскоре оказаться в каком-нибудь гараже или бункере, на дыбе или в холодильнике. Я вспомнила об участи наркоторговца из Подмосковья и закусила губу, чтобы не завыть со страху. Честно, не знаю, существуют ли в жизни настоящие герои. Твёрдо могу сказать только одно – я к ним не отношусь.

– Говори, говори что-нибудь! – потребовал Михон. – Они всё равно не отстанут. – Он явно хотел отвлечь меня от мрачных мыслей, переключить внимание на что-нибудь другое. – Надо просто быть настороже. Я уже послал сигнал Дрону. Он знает, где мы, и что нас ведут.

– Дядя Сева обещал защиту Подводника. – Я еле ворочала языком. Страх жил скорее в моём сердце, чем в голове. – Только я здесь никого пожилого не замечаю. Все не старше тридцатника.

– Не сам же он пойдёт нас охранять, – резонно возразил Михон. – Мог прислать своих ребят. Но наверняка мы не знаем, так что будем наготове. Доставай жетон, проходи. Сразу видно, что привыкла ездить на авто. Всё время забываешь…

– Тут голову свою забудешь! – огрызнулась я. Турникет проглотил мой жетон, и я бедром отодвинула «ёж».

Может, надо было разбежаться и перепрыгнуть, чтобы нас задержали? Преследователи явно не ждут такого выверта. Да нет, они меня уже знают, и готовы ко всему. А-а, вписываться в разборки из-за турникета тоже не хочется. Дядя с Дроном ждут доклада, а нас в «обезьянник» потащат. Михону в Универ сообщат, мои подвиги вспомнят. Дядя, безусловно, нас вытащит, но душок всё равно останется. Генерала Грачёва и так упревают в семейственности, а уж тут…

Улица Полярников, со всем запрудившим её транспортом, осталась наверху. Как и следовало ожидать, все эти лбы оказались на одном эскалаторе с нами. Они особенно и не прятались. Понимали, что теперь, в метро, нам деваться некуда. Хорошо, что станция закрытого типа – на рельсы человека не столкнёшь. Но и оторваться от них будет трудно – все сгрудятся у дверей. А именно это мы и хотели сделать, чтобы сегодня добраться до дома.

Мы встали на ту сторону, где останавливались поезда, идущие до Рыбацкого. Оба жиробаса в ботинках и куртках немедленно приклеились к соседней двери. Они явно хотели оказаться в одном вагоне с нами, не дать уйти. И всё-таки – какова их задача? Вдруг потребуют отдать носители с информацией, а потом убьют нас обоих? Всё, ша, без паники! Не такие дядя с Дроном дураки, чтобы допустить это. Мы – исполнители; думать должны другие. И они думают, будьте покойны! Генерал Грачёв болеет душой даже за чужих, а уж за сына и племянницу любому пасть порвёт.

Группа рыбаков вообще куда-то пропала. Народу, несмотря на воскресенье, было много. У каждой двери выстроилась внушительная очередь. К противоположной стороне перрона подошёл поезд, идущий в центр. У нас в туннеле тоже загрохотало. Пассажиры задвигались, подтянулись, схватили свои тележки и сумки. Михон тихонько толкнул меня в бок – пора! Авось, наших топтунов задержат. А-а, вон и рыбаки! Стоят, ржут на весь перрон.

Сейчас всё зависит от того, враги они или друзья. Расположились так, что могут помешать и нам, и им. Михон это тоже понимал, но решимости не терял. Может, придётся кому-то и в жбан дать, если на пути встанет…

– Осторожно, двери закрываются! – послышалось на той стороне.

Мы с Михоном, одновременно развернувшись на сто восемьдесят градусов, рванули туда. По счастью, вагон не был набит под завязку. Огребли мы, конечно, свои порцию матюгов, тумаков и проклятий. Но всё же нам удалось ввинтиться в дверь, которая тут же захлопнулась. Михон швырнул меня вперёд – иначе защемило бы капюшон.

Встретили нас в вагоне неласково, но я всё равно лучилась счастьем. Чётко видела, что тех двоих в вагоне нет, и рыбаков – тоже. Наш манёвр удался, и жар от невысказанного счастья бросился мне в лицо. Только что я дрожала, чувствуя смертный холод. А теперь внутри меня вспыхнул живительный костёр. На нас смотрели, как на придурков, а мне хотелось петь и плясать. Теперь топтунам нас не догнать. Могут, конечно, передать другим. Но в этом вагоне их коллег точно нет, а там поглядим…

– Это были наши! – шепнул мне Михон. Я поняла его скорее по губам – такой лязг стоял вокруг. – Окружили парочку плотно, не дали порваться за нами. А то бы сейчас те оказались здесь…

«Отношение к окружащим зависит от того, зачем они тебя окружают», – вспомнила я слова Александра Классена у поликлиники в Зеленогорске. Конечно, не он это придумал, но очень уж к месту произнёс. Я обожала этих «рыбаков», и Михон тоже. А вот топтуны их ненавидели, и были по-своему правы.

– Это Подводник! – Кузен сиял, как новенькая монета. – Батя мне обещал.

– И мне тоже! – От счастья обвила руками шею Михона, от души его расцеловала.

Пассажиры ханжески поморщились. Кое-кто отвернулся. Другие сально усмехнулись. Третьи покрутили пальцами у висков. А я любила их всех и ругала себя. Да как я посмела думать, что нас бросили на произвол судьбы? Что не ведут, не страхуют? И эти милые ребята в рыбацких робах теперь тоже были моими братьями. Расклад поменялся. Нас стало восемь, а их – двое.

Поезд остановился на станции «Площадь Александра Невского», и вагон опустел на две трети. Мы с Михоном одновременно грохнулись на сидение – ноги уже не держали. На предыдущей станции – «Елизаровской» – никто подозрительный не появился. Я зевнула. Потом ещё раз, ещё. После пережитых потрясений мне захотелось спать. Только сейчас я отдышалась и смогла подумать о будущем, не сомневаясь, что оно наступит. Флэшка осталась при нас, и дядя будет доволен.

Теперь можно рассказать Михону про Гальцева, как он хотел. Кузен словно прочитал мои мысли.

– Может, теперь объяснишь, что к чему в Мурманске?..

– Да всё просто. Гальцев родом из Мончегорска – это совсем рядом. Семья там довольно известная, имеет отношение к порту. Теперь вот и к нам щупальца протянули – через Приморск. Прекрасная возможность гнать контрабанду, в том числе и наркотики. Сейчас Мурманский порт специализируется на перевалке угля. А треску толкают в Норвегию – из-за курса доллара. Отец и брат Гальцева – экспортёры-рыбопромышленники. У них громадные доходы. Есть траулеры, рыбозаводы. Всё, что вылавливают по океанической квоте, сдают за границу. Кстати, тем же занимаются Петя Филинцев и Лёша Купоров из «Европы» – я тебе про них говорила. Только те на Дальнем Востоке орудуют.

– Чем именно занимаются? – перебил Михон.

– И промыслом, и «контрабасом». Печенину, бывало, помогали переправлять товар. И тому самому поляку, Здиславу Колоницкому, тоже. А собрались они тогда знаешь для чего? Начался передал сфер влияния после гибели Гальцева. Он ведь сам застрелился, и никто этого не ждал. А теперь ещё неизвестно, кто на его место встанет. От этого многое зависит. Родственники Олега напряглись. Раньше им было всё можно. Они так с квотами на вылов мухлевали – мама, не горюй! Прибрежную оформляли как океаническую и продавали. Да и от научной отгрызали помаленьку. Её ведь никогда до конца не выбирают, распиливают между первыми двумя. Теперь неясно, позволят ли Гальцевым дальше так делать. И «контрабасы» тоже всполошились. Огромный вопрос, удастся ли удержать этот канал – Приморский порт. В принципе, всё путём. Одна загадка – почему Гальцев застрелил Зубареву и покончил с собой? Он же понимал, что после этого начнётся, что его семья «бабки» потеряет. Говорят, мэн был деловой, совершенно не эмоциональный. Вряд ли он стал бы проделывать всё это в аффекте, из-за сердечных проблем. Скорее всего, они что-то не поделили. Так считает дядя…

– Нам сейчас на пересадку. – Михон слушал меня, глядя на экран своего смартфона.

Я уже встала, когда кузен резко дёрнул меня за рукав. От неожиданности я снова кого-то толкнула.

– В чём дело? – Я удивилась, что Михон сидит и никуда не собирается. И тоже опустилась на краешек дивана.

– Сейчас Дрон прислал маляву, – усмехнулся он. – Мы должны ехать до конца, выйти на «Приморской». Там нас будет ждать его «Опель-Астра». Мы ни в коем случае не должны оставаться одни на улице. Батя сейчас у Петренко, и мы там заночуем. Заодно флэшку просмотрим. И размножим – на всякий случай. Отчитаемся о визите к Надежде. Всё ясно?

– Всё. – Я закрыла глаза и облегчённо вздохнула. Как чудесно, что нам не нужно сейчас выходить и дальше идти в неизвестность…