Я пережила ту ночь. И пережила множество других ночей. Но ни одна из них не была так страшна, как та, последняя ночь далёкого лета.

С тех пор прошло шесть лет восемь месяцев и семнадцать дней; воспоминания стали сном. Часы в спальне пробили восемь, я открыла глаза и подняла с подушки тяжёлую, словно налитую свинцом голову. Увидела в сером свете майского утра две розы и портрет брюнетки с широко расставленными глазами над хрустальной узкой вазой.

Мы провели эту ночь вместе с ней – вспоминали, курили, пили виски. А вот теперь я, бессильная и разбитая, не успею даже принять душ. В офис придётся ехать в том самом костюме, котором я собиралась явиться на юбилей к своей бывшей классной руководительнице. Надо было всё же раздеться, но я не нашла в себе сил сделать это. Заснула прямо в модельных туфлях, свалившись поперёк широченной постели. Перепуганная персидская кошка Кларисса, уже немолодая и по жизни очень осторожная, пряталась в детской, и я не искала её.

Мне казалось, что в квартире пахнет гарью, и я поспешно вытряхнула окурки из пепельницы, убрала бутылку виски и бокал, обмахнула стол разноцветной метёлкой, привезённой из Туниса. И вдруг я замерла, чертыхнулась и стукнула себя кулаком по лбу, вспомнив, что вчера вечером отключила оба телефона – квартирный и мобильный. Получается, что в течение двенадцати часов до меня никто не мог дозвониться, в том числе дочка, директор агентства, две клиентки, которым в любой момент могла потребоваться моя помощь.

Обе женщины обоснованно опасались за свою жизнь, и я должна была круглосуточно координировать мероприятия по их охране. Бывшая жена крупного бизнесмена, у которой компаньоны её убитого супруга настырно вымогали «бабью долю» акций и прочих ценностей, перешедших по наследству, уже пережила две попытки покушения и обратилась в нашу фирму с последней надеждой. Другую клиентку угрожала прикончить её дочь, предполагаемая убийца маленькой внучки Вареньки. Мамаша-извергиня выбросила ребёнка из окна, чтобы избавиться от обузы и выполнить тем самым условия жениха-иностранца.

В милиции она сказала, что девочка выпала из окна, уперевшись руками в москитную сетку, то есть в результате простого недосмотра. Но бабушка хотела узнать правду, специально приехала в Питер к Озирскому. А неделю спустя сообщила, что родная доченька пообещала забить старушке рот землёй, если та не расторгнет договор…

Представив, что могло произойти за ночь с моими подопечными, я покрылась холодным потом. На ватных ногах обежала квартиру, включила телефоны. Оба стационарных аппарата заверещали, заворчали, как живые. Мобильник тут же исполнил «Танец маленьких лебедей», недавно сменивший надоевшую мне «Ламбаду».

Я сверилась с часами, решила попить кофе уже в офисе. А потом с ужасом поняла, что по «трубе» мне звонит Озирский, а это значит очень много. Ночью или утром произошло событие, потребовавшее его личного вмешательства, и это событие связано со мной. С теми ли двумя клиентками произошло несчастье, или с кем-то ещё, отвечать придётся мне.

Брань, даже выговор и увольнение я должна принять смиренно, потому что в любом случае шеф будет прав. Прав, как всегда. Прав даже больше, чем обычно. Держа «трубу» в одной руке, другой я плескала себе в лицо холодную воду из-под крана – чтобы немного освежиться перед заслуженной поркой. И всё-таки я готовилась отчаянно оправдываться, хотя понимала, что оправдания мне нет. Представила, что после шефа придётся успокаивать ещё и дочку, которая в своём интернате уже неизвестно что успела вообразить. Наконец, махнув рукой, я отозвалась.

– Слушаю!

Ледяной рукой я отвела от глаз волосы, прошла на кухню, без сил опустилась на табуретку.

– Оксана?! – Озирский звонил на мой мобильный телефон и в то же время удивился, когда я ответила. – Оксанка, ты?.. Живая?! Слушай, я не чаял уже… Нет, Это действительно ты?..

Я ожидала от директора агентства чего угодно, но только не этих слов – бессвязных, хриплых, радостных. Он не верил своим ушам и в то же время понимал, что говорит именно со мной.

– Жива? – довольно глупо спросила я и поняла, что позабыла все наши пороли, заготовленные на разные случаи. – А почему я не должна быть жива, интересно? Что-то произошло? Расскажи, ну!

– Не нукай, не запрягла. – Озирский наконец-то пришёл в себя. – Фу-у… – Он несколько раз выдохнул и заговорил отрывисто, сухо, по-служебному. – Значит, с тобой порядок. А я, между прочим, уже в Москве, еду из аэропорта. Сорвался, как только получил агентурную информацию о том, что тебе угрожает более чем реальная опасность. Но, к сожалению, стукнули мне слишком поздно, и я не смог до тебя дозвониться. Дома никого, «труба» отключена. Тут ничего хорошего в голову уже не приходило, и я рванул в Москву, за Октябриной. Так что сейчас заворачиваю к тебе на Звенигородское. В офис пока не уезжай, жди меня – для серьёзного разговора…

– Ничего не понимаю! – Мне казалось, что я ещё сплю. – Почему ты едешь за Октябриной? Какая опасность мне угрожает? Да, с моими клиентами всё в порядке?

– Ты бы о себе лучше подумала! – Озирский скрипнул зубами, теперь уже жалея, что наговорил много лишнего. – Не беспокойся, с бабами твоими пока нормально. Почему ты связь вырубила?

– Ну, ты понимаешь… Мне плохо стало. Голову как обручем зажало. Решила отдохнуть немножко, легла и заснула. Короче, когда приедешь, всё объясню. Ты только не заводись, ладно?

– Да где уж мне заводиться, когда случилось чудо? – Андрей нервно хохотнул. – Ну, ты везучая, подруга! Вчера в гости собиралась? Куда?

– В Митино, к математичке на юбилей.

Я ничего не говорила о своих планах шефу, и потому сразу же поверила, что он узнал про встречу школьных друзей из каких-то своих источников.

– Но ты не была там? – Андрей закашлялся, и я услышала, как грохочут на шоссе автомобили.

– Нет, не была. Уже до метро дошла, а потом вернулась. Устала, наверное, за день, или что-то ещё… Не захотела ехать в Митино. Никого не предупредила, решила, что и без меня обойдутся. Я не должна была выключать телефон, понимаю…

– Вряд ли ты что-то понимаешь, – перебил Андрей. – Вот объясню – тогда поймёшь. Вкратце скажу так – после юбилея математички тебя собирались замочить – на улице или в подъезде, где было бы удобнее по обстановке. Только ты не дёргайся, а слушай. Мы должны к этим вещам спокойно относиться, Оксана Валерьевна, ты же понимаешь. Работа такая. Некую Юлию Губскую ты знаешь?

Андрей, кажется, закурил, чтобы немного успокоиться. А я сидела за столом, как громом поражённая.

– Знаешь? – Озирский переспросил уже раздражённо, настырно.

– Знаю. Это наша бывшая староста класса, она приглашала меня на встречу. Я ведь не ходила туда никогда. Юлька говорила, что бывшие одноклассники хотят увидеться со мной, поболтать, повспоминать… Ну, как обычно. А почему ты о ней спрашиваешь? – спохватилась я.

– Не знаю, как одноклассники, а киллер Рома Шадыев по кличке Кибернетик долго ждал тебя. Ты ведь, наверное, сказала его гражданской жене Юлии Губской, что осталась пока без «тачки». Впрочем, это для Кибернетика особого значения не имеет. По лестнице ты будешь подниматься в любом случае. У лифта перехватить тебя – не проблема.

– А кто… кто заказал? – пересохшими губами спросила я.

И удивилась, потому что мне на самом деле совсем не страшно. В меня стреляли уже не раз, в том числе и через кухонное окно собственной квартиры.

– Ты ведёшь дело Мелентьевой Светланы, у которой «бабью долю» требуют. Мне стукнули, что желающие эту долю получить постановили загасить вас обеих. Значит, боятся они тебя, честь оказывают. Самого Кибернетика подключили! Я когда узнал, что он в деле замешан, приготовился, извини, конечно, венок покупать… Ладно, ты никуда пока не отлучайся, с Губской отношения выяснять не пробуй. Предоставь это дело мне, договорились? Ну, чао, остальные подробности при встрече. Мы уже у Белорусского вокзала, так что скоро встретимся. До этого носа из квартиры не высовывай! Всё поняла?

– Конечно, поняла. – Я встала с табуретки, качнулась и чуть не упала. – Жду тебя. Приезжай скорее!

Телефоны звонили почти беспрерывно, но я не обращала на них внимания. И думала даже не о Юльке Губской, не о её любовнике-киллере, не о вдове бизнесмена-старателя Светлане Мелентьевой. Я вспоминала свой недавний сон, перепуганные лица моих школьных подружек, которые словно хотели о чём-то предупредить, но я не слышала их голосов.

А вот другой – хрипловатый, глубокий, немного вкрадчивый голос – слышала даже сейчас, словно из пустоты. В первый раз он возник в моей памяти, когда у метро я купила две бордово-чёрные розы, изменила свои планы и не поехала навстречу гибели.

«Оксана, вы погубили и спасли меня одновременно. И мне, в свою очередь, тоже хочется спасти вас, выручить из беды…».

Дина Агапова всегда добивалась того, чего хотела. И спасла меня почти через семь лет после того, как исчезла в адском пламени. Значит, она действительно желала мне добра. Ушла, не держа зла на меня, своего противника, своего погубителя…

Я опустилась на колени, низко склонилась над ковром, прижимая сжатые кулаки к лицу. Понимая, что сейчас приедет Озирский, а с ним, возможно, и другие ребята из фирмы, я всё-таки стояла на коленях и ничего не говорила, не думала. Просто смотрела на портрет, в глаза Дине. А она смотрела на меня, как тогда, с порога, в Берёзках-Дачных.

Часы пробили десять. Я медленно встала, опираясь обеими руками на мягкий велюровый подлокотник кресла, подошла к зеркалу и с ужасом увидела над своим лицом седую прядь, которую до приезда Андрея уже никак не успевала закрасить.