1. Потайной ход

Хаббард–Джонс спрыгнул с автобуса и нырнул в ближайший подъезд. Он украдкой огляделся по сторонам, посмотрел вперед, назад. Через минуту огляделся снова, на сей раз внимательно и не торопясь. Вдруг следом за ним подкатят какие–нибудь широколицые славяне в черной машине с дипломатическим номером или подъедет в такси элегантная черноволосая красотка, иностранная контрразведчица… Но ничего похожего он не увидел.

Значит, все в порядке: слежки за ним нет. Снова разочарование — никакого интереса к его персоне с их стороны. Он пожал плечами и двинулся через дорогу.

На противоположном тротуаре он остановился полюбоваться собой у витрины табачной лавки и остался много доволен тем, что увидел. Приподнятое настроение, в котором он покинул заседание Объединенного совета контрразведки, вернулось к нему.

— Хаббард–Джонс, — обратился он к своему отражению в стекле. — Хаббард–Джонс, приятель, ты, верно, что–то затеял.

— Доброе утро, сэр.

В стекле рядом с ним возникла высокая тощая фигура. Хаббард–Джонс пришел в неописуемую ярость, и хорошее настроение мигом улетучилось. Однако он даже не повернул головы и лишь процедил, как чревовещатель, сквозь зубы:

— За каким чертом вас сюда принесло, Джонсон?!

— Я иду обедать, сэр. У меня сейчас перерыв…

— Сколько раз я вам говорил, — накинулся на провинившегося Хаббард–Джонс, позабыв о конспирации. — Сколько раз! И вам, и всем остальным: встретили меня на улице — сделайте вид, будто не знаете. А если я, черт побери, веду слежку за опасным агентом? И вообще! Вы нас провалите, Джонсон! — вопил он. — Нас всех поубивают из–за вас…

Тут он смолк, заметив, что вокруг в ожидании драки собралась небольшая толпа.

Окинув зевак гневным взглядом, Хаббард–Джонс круто повернулся и зашагал прочь.

Он пересек еще одну улицу и оказался в узком переулке под названием Пикок–Лейн. Там, между конторой строительного подрядчика и довольно сомнительным заведением, где перекрашивали автомобили, помещался его отдел. Хаббард–Джонса трясло от негодования.

— Я из этого Джонсона кишки выпущу! — гремел он на весь переулок, пиная ржавые мусорные контейнеры у входа в дом под вывеской «Акционерное общество Футлус. Производство документальных, видовых и короткометражных фильмов». — И вообще, мне положена шикарная контора на Майфер, а не такая дыра, — добавил он поспокойнее, прыгая на одной ноге и потирая другую: он больно ушиб ее о зловредный контейнер.

У Хаббард–Джонса настроение всегда менялось неожиданно и резко, в этом он походил на английскую погоду. Сейчас его терзала обида на несправедливость.

Войдя в контору, Хаббард–Джонс остановился у стеклянной двери с надписью «Постановочная часть» и злобно воззрился на пятерых сотрудников, которые лениво перебирали за столами бумажки.

— Забываете о конспирации! Распустились! — завопил на них Хаббард–Джонс.

Сотрудники подняли на него равнодушные глаза. Такие вспышки были им не в новинку, и они уже не принимали их всерьез. Хаббард–Джонс повернулся на каблуках и, громко топая, стал подниматься по лестнице. На полпути он остановился, подумал и дальше двинулся на цыпочках. На верхней площадке он неслышно подкрался к двери с табличкой «Посторонним вход воспрещен» и постоял минуту, прислушиваясь.

— В–девять, — услышал он. — В–девять. А–пять. А–семь…

Звучит неплохо, серьезная шифровальная работа, как и полагается на секретной службе. Хаббард–Джонс самодовольно усмехнулся.

За дверью в неприбранной комнате царил покой. Придурковатый шотландец Джок Мак–Ниш, положив ноги на стол, разглядывал картинки в порнографическом журнале и самозабвенно жевал резинку. Молодой человек и девушка играли в морской бой.

—… и А–восемь, там, наверно, что–то есть.

— Ничего, — объявила девушка. — У меня Г–три, ваш крейсер пошел ко дну, мистер Бейтс…

Дверь распахнулась, и на пороге возник жирный, пучеглазый Хаббард–Джонс. Сотрудники на миг оцепенели, потом с виноватыми лицами кинулись к своим бумагам. Хаббард–Джонс не произнес ни слова. Он лишь окинул всех скорбным взглядом и в горестном молчании проследовал в свой кабинет, или, как он его называл, «святилище».

— Вот это влипли! Подловил он нас все–таки, — проговорил, наконец, Рональд Бейтс.

— Ерунда, просто он не в духе. Видно, ему влетело на этом дурацком совещании за то, что много о себе понимает. И поделом ему, воображале, — сказала девушка, повернулась к своей машинке и с силой застучала по клавишам, словно вымещая раздражение на своего шефа.

— Неловко как–то получилось. Он приходит, а мы тут бездельничаем, играем в морской бой, конечно, ему неприятно, — сокрушался Рональд. Он слегка кривил душой — особой неловкости он не испытывал, а просто считал, что добросовестный человек должен на его месте устыдиться такого поведения.

— Заткнись, Рон, — злобно оборвал его Мак–Ниш.

Рональд вспыхнул, но заткнулся. Это был обыкновенный молодой человек, совсем неприметный, и лишь что–то простодушное и открытое в его лице отличало его от других.

Дверь «святилища» отворилась.

— Скромница! Идите сюда, быстро, — скомандовал Хаббард–Джонс.

— И когда он перестанет называть меня Скромницей, — вздохнула девушка, вставая и поправляя белокурые волосы. — У меня есть имя — Джина, Джина Кафф.

Хаббард–Джонс перекрестил ее в Скромницу в честь своей любимой литературной героини — персонажа из серии приключений в картинках, которая публиковалась в «Ивнинг стандард».

Скромница остановилась на пороге кабинета, обернулась и с мольбой взглянула на Рональда — пусть хоть он поймет, как тяжело ей приходится. Рональд смущейно опустил глаза. Джина вздохнула еще раз и исчезла в кабинете, с такой силой захлопнув за собою дверь, что на полках забренчали пустые коробки от кинопленки, загрохотали ящики с наклейками «Сценарии», «Последовательность кадров» и тому подобное. «Акционерное общество Футлус» служило всего лишь вывеской для одного из отделов службы национальной безопасности, но правила конспирации здесь блюлись свято.

Хаббард–Джонс гордился своей должностью. Он надувался спесью от сознания собственной значительности, хотя отдел его был не из особо важных, и работа там была лишена всякой романтики. «Отделу наблюдения за иностранными гражданами» вменялось в обязанность совместно с иммиграционными властями и Особым управлением Скотланд–Ярда вести повседневную слежку за подозрительными иностранцами, обосновавшимися в Соединенном Королевстве. До того как заведующим назначили Хаббард–Джонса, на этом посту много лет находился отставной армейский майор, служака, начисто лишенный воображения. Единственным его вкладом в дело была подробнейшая картотека ресторанов и кафе с восточной кухней. Майор считал, что быстрый рост числа подобных заведений в Великобритании свидетельствует о наличии опасного заговора со стороны восточных государств.

Отдел не располагал особыми возможностями. На его счету не имелось ни одного пойманного шпиона, и роль он играл весьма незначительную, а вернее — он был попросту не нужен. Но теперь его шеф вознамерился все это изменить, по крайней мере так он всем говорил…

«Пока что никаких изменений не видно», — грустно размышлял Рональд. Несмотря на туманные разлагольствования шефа о великом будущем, в отделе царила все та же будничная рутина. Время от времени Хаббард–Джонс пытался оживить работу несогласованными с начальством безумными тратами. Крупные суммы из скудных ассигнований (которые, кстати говоря, сокращались из года в год) выбрасывались вдруг на:

а) сомнительные мероприятия: «Бейтс, всем сотрудникам нужно пройти специальную тренировку. Ходят слухи, что начальство УВБ собирается переформировать отдел в десантный отряд по борьбе со шпионажем»;

б) опасные мероприятия: «Да, вот еще что, Бейтс. Я взял нового сотрудника, Мак–Ниша. Официально его оформить нельзя, поэтому платить я ему буду из наличного фонда. Он туповат, но нам понадобятся крепкие ребята, если придется, — тут он перешел на невнятный шепот, — убивать, когда наступит время…»;

в) личные цели: «Хватит ворчать, Бейтс. Без вас знаю, что девчонка печатает плохо, но, черт побери, глава отдела имеет право выдавать денежные премии по своему усмотрению».

Рональда глубоко тревожили эти нелепые выходки. Он с пуританской бережливостью относился к деньгам налогоплательщиков. В особенное уныние его поверг последний неоправданный расход шефа — Хаббард–Джонс не только выбросил на ветер неслыханную сумму государственных денег, но и лишил своих сотрудников единственного прибежища, превратив уютную уборную в коварную западню.

Почти всю уборную теперь загромоздила старинная газовая колонка, настоящее страшилище. Казалось, будто она наглухо привинчена к стене, на самом же деле она стояла незакрепленная на полу и могла в любую минуту рухнуть на ноги незадачливому посетителю. Это тяжеловесное сооружение из труб, баков и кранов, памятник какому–то давно умершему хитроумному водопроводчику, скрывало за собой секретную дверь в потайной ход — очередная глупость Хаббард–Джонса, которая влетела в немалую копеечку.

— Нам нужен запасной выход, — повторял он несколько месяцев подряд. — Да нет же, Бейтс! Какой еще пожар, дурак вы набитый! Это на случай, — здесь он понижал голос до выразительного шепота, — на случай, если они нападут на нас с парадного хода.

Навязчивая идея об их (кто бы они ни были) нападении все чаще и чаще приходила в голову Хаббард–Джонсу. И когда получили очередную квартальную субсидию, он без зазрения совести истратил ее на аренду заброшенного гаража на пустыре позади конторы… И теперь (если допустить, что нашелся бы подобный смельчак) можно было через дыру за колонкой головой вниз соскользнуть между двумя стенами в набитый старыми покрышками стенной шкаф гаража.

«Но кто полезет туда по своей охоте?» — размышлял Рональд, стараясь не задеть злобную колонку. И в сотый раз спрашивал себя: «Что я делаю? Зачем я здесь? И что будет дальше?» И в сотый раз был вынужден признать, что не может ответить ни на один из этих вопросов.

В огромной картотеке Управления внутренней безопасности на одной маленькой карточке поместилась вся официальная биография Рональда. Там было сказано:

Бейтс Р. (образов. — средняя школа). Место прохожд. воен. службы — Кент. Перев. в разведывательный корпус. Имеет офицерское звание. По оконч. службы завербован в систему безопасности. Назначен зам. зав. отделом наблюд. за иностр. гражд. Дополнение: оч. добросовестен; отлично составляет документацию.

Рональд немало бы огорчился, доведись ему прочесть это бесстрастное жизнеописание. В нем не было ни слова о тяжелом детстве, которое он теперь винил во всех своих недостатках и слабостях. (Правда, там не упомянули также и причины, по которой Рональда перевели на секретную службу — а именно: того, что он показал себя никуда не годным солдатом). Но разве могла официальная бумажка передать, каким разочарованием оказалась для Рональда служба в контрразведке? Солдатом он частенько мечтал о заманчивой стороне этой профессии — белых смокингах, бесшумных пистолетах и пышногрудых брюнетках. Реальность оказалась куда прозаичнее: томительные месяцы в продутых сквозняком коридорах службы внутренней безопасности и ускользающая призрачная мечта о романтическом задании, которое можно доверить только ему. Его не направили в блистательный МИ–5 или куда–нибудь в этом роде — нет, его ждал отдел Хаббард–Джонса. И Хаббард–Джонс преподнес ему самую горькую пилюлю (этого тоже не было в карточке), когда объяснил, почему он,выбрал себе в помощники именно Рональда.

— А, Бейтс, рад видеть вас в числе своих сотрудников, — встретил он его. — Теперь слушайте: главная наша задача — это обскакать все другие отделы контрразведки.

Рональд тупо уставился на своего нового шефа, пораженный его необычайным уродством.

— Вот единственная причина, — безжалостно сообщил Хаббард–Джонс, — по которой я просил назначить вас сюда. Вы столько времени болтались в правлении — у вас там должны быть полезные связи. Так вот, держитесь за них. Я не постою за расходами, чтобы получать информацию о других отделах безопасности и обскакать их. Ясно?

Сокрушительный удар? Но худшее было впереди…

Патриота Рональда привела в ужас легкость, с какой он сумел выполнить недостойное требование шефа. Пока Рональд набирался храбрости, чтобы обратиться к кому–нибудь из знакомых сотрудников Управления внутренней безопасности, один из них сам предложил ему свои услуги. В последующие несколько месяцев почти весь фонд отдела на «непредвиденные расходы» перешел в карман этого информатора, а картотека о соперниках Хаббард–Джонса необычайно разрослась.

Рональду не понадобилось много времени, чтобы понять, как мешают в избранной им карьере энтузиазм, преданность, трудолюбие и другие свойственные ему черты. И сейчас он угрюмо размышлял об этом, подпирая спиной газовую колонку в уборной. В дверь забарабанили.

— Ты здесь, Рон? Он тебя зовет, — пробасил голос с сильным шотландским акцентом.

Минута покоя истекла, Рональд тяжело вздохнул и вышел.

Хаббард–Джонс, казалось, был теперь в отличном расположении духа. Он сидел у Рональда на столе, хлопая себя линейкой по толстой ляжке. В «святилище» у открытой двери Скромница застегивала блузку.

— Живей, живей, живей! — орал Хаббард–Джонс. — Хватит ковырять в носу, Бейтс! Вы — контрразведчик. Нечего ворон считать.

Он игриво хлопнул Рональда линейкой по ноге. Рональд тоскливо подумал, что выглядит как наивный мальчуган.

— Как прошло заседание, сэр? — спросил он вежливо, вспомнив, что шеф только что вернулся из Управления.

— Очень, очень интересно. Об этом я и собираюсь с вами поговорить. Кто–то что–то затевает… Мак–Ниш, убирайтесь, и вы, Скромница!

Мак–Ниш и Скромница нехотя вышли, а он продолжал:

— Видите ли, до начала совещания я постоял у сэра Генри Спрингбэка под дверью, я хотел… То есть, собственно, я приехал в Управление рано. И разыскивал столовую, хотел выпить чашку кофе. Ну, вы сами знаете, Бейтс, это здание — настоящий лабиринт.

Рональд уныло кивнул. Его невыразимо угнетала привычка шефа бесстыдно подслушивать под дверьми.

— Останавливаюсь я, значит, случайно в этом коридоре, хотел спросить у кого–нибудь, как оттуда выбраться — оказалось, что я рядом с кабинетом сэра Генри… Этот старый дурак кудахтал, как истеричная наседка, и все было слышно: «Не могу, не могу — это же государственная измена», потом слышу, еще кто–то (я не разобрал кто, он говорил чертовски тихо) отвечает… Знаете, что он сказал?

Рональд кротко покачал головой.

— Он сказал: «Ваше единственное спасение — никому об этом ни слова. Даже не упоминайте об этом курьере. Если вы проболтаетесь на заседании, все набросятся на вас». Вот так. Каково, Бейтс?

Рональд помолчал минуту и спросил:

— А что было потом?

— Чья–то идиотка секретарша вышла из соседнего кабинета, и мне пришлось спрятаться в шкафу со щетками и ведрами. Но они что–то затевают, это точно. Сэр Генри все заседание подпрыгивал и разевал рот, как издыхающая рыба, — и никто ни словом не обмолвился о курьере.

— Но…

— Бейтс, глава службы внутренней безопасности утаил информацию особой важности о вражеском шпионаже! Намеренно утаил от всего Объединенного совета контрразведки! И все, что вы, черт вас побери, можете сказать — это «но»!

— Но…

— К черту, Бейтс, я вам сейчас сверну вашу дурацкую шею! — Хаббард–Джонс в ярости стукнул по столу кулаком.

Воцарилась долгая и напряженная тишина. Рональд ждал затаив дыхание. Но, как ни странно, Хаббард–Джонс вдруг совершенно спокойно сказал:

— Слушайте внимательно, Бейтс, как раз такой возможности я и дожидался. Мне надо подсидеть старого Генри, значит, нужно разузнать, что именно он утаил… Итак, беритесь за это дело, дружище!

На Рональда надвигалось багровое лягушачье лицо с выпученными глазами.

— Бейтс, это приказ!

Совесть подсказывала Рональду, что нужно возмутиться. Но он свято верил в дисциплину, и неповиновение было для него столь же омерзительно, как джин для трезвенника. А кроме того, он попросту боялся своего шефа, когда тот входил в раж. Он с тяжелым сердцем снял трубку и набрал номер Управления внутренней безопасности.

— Не поиграть ли нам завтра после работы в гольф? — спросил он, когда его соединили.

Он говорил неестественно веселым голосом, хотя лицо у него было виноватое — и немудрено, ведь этот бывший бойскаут принимал теперь участие в купле–продаже государственных секретов.

— В гольф? Вообще–то я сейчас очень занят садом. У меня куча дел — надо пересадить пятьдесят кустов, — услышал Рональд в ответ.

— Да бросьте, вы проведете время в двадцать раз приятнее. Встретимся. завтра, а?

Код был несложен. «Гольф» означал СЕМУВБ, «Сводку ежедневных мероприятий Управления внутренней безопасности», особую книгу с подробным отчетом о каждом действии в системе британской контрразведки, «пятьдесят кустов» — цену в фунтах за то, чтобы эту книгу просмотреть. Бодрое встречное предложение Рональда — двадцать фунтов было с презрением отвергнуто, собеседники долго торговались, хитроумно подбирая фразы, и, наконец, сошлись на сорока пяти фунтах.

— Ну как? — осведомился Хаббард–Джонс, когда Рональд в изнеможении положил трубку,

— Я получу ее завтра вечером, значит, в субботу и воскресенье я смогу над ней поработать.

— Ладно, — сказал Хаббард–Джонс, даже не поблагодарив подчиненного за подобную самоотверженность.

Рональд задумался — единственное утешение было в том, что, заключая столь позорную сделку, он все–таки сумел сберечь пять фунтов государственных денег.

 

2. Государственные тайны

Антони де Вир Бакстер Лавлейс, член клубов Уайта, Брукса и Будла, дважды упомянутый в журнале «Закройщик и портной» в числе десяти самых элегантных мужчин Великобритании, отложил «Файнэншл тайме» и собрался идти обедать. Щегольская внешность этого невысокого, стройного человека странно не вязалась с обстановкой в запущенном здании на Уайтхолле, где под вывеской одного из отделов министерства сельского и рыбного хозяйства скрывалось Управление внутренней безопасности. Лавлейсу было тридцать два года, он двигался изящно, как женщина, отличался аристократической внешностью, вкрадчивыми манерами и непомерным самодовольством.

В длинном коридоре, куда выходила дверь его кабинета, не было ни души, только вдалеке у лифта виднелась изможденная фигура, слегка напоминавшая одну из злых карикатур на Невиля Чемберлена в дни Мюнхена. Это был сэр Генри Спрингбэк. Бедняга сэр Генри! Шесть лет службы в системе британской безопасности превратили его из способного и дельного администратора в жалкого и беспомощного неврастеника.

Прошел всего лишь год, как Бакстера Лавлейса назначили на пост Главного офицера связи объединенной контрразведки, пост, созданный со специальной целью — глава службы внутренней безопасности явно терял способность здраво мыслить и нуждался в прочной опоре. Сейчас, подкрадываясь к понурому сэру Генри, Лавлейс испытывал законную гордость. Многие отделы контрразведки похвалялись тем, что они довели сэра Генри до нервного тика, агентство «Б» ставило себе в заслугу, что у их шефа постоянно трясутся руки. Но Бакстер Лавлейс превзошел их всех. По его вине сэр Генри страдал тяжелой нервной экземой. Она покрывала коростой его бледное и унылое лицо.

— Ой! — взвизгнул сэр Генри, когда ему на плечо опустилась затянутая в безукоризненную перчатку рука. Он испуганно отпрянул назад и, безмолвно открывая и закрывая рот, в ужасе воззрился на своего первого заместителя.

— Что у вас за привычка, Лавлейс, подкрадываться сзади! — вымолвил он наконец.

— Нечистая совесть?

Сэр Генри тихо застонал.

— Зачем вы меня на это толкнули? Это — сокрытие информации, должностное преступление…

— Я вас ни на что не толкал. Вы занимаете ответственный пост, от вас ждут самостоятельных решений.

— Но если узнает министр внутренних дел или эти ужасные типы из отдела борьбы со шпионажем…

Перед ними остановился лифт, и сэр Генри Фаулер Спрингбэк, королевский советник, кавалер ордена Британской империи, вошел в кабину, сопровождаемый своим злокозненным заместителем. В лифте уже находился один пассажир — маленький старичок с добрым лицом. При виде сэра Генри его слезящиеся глазки засияли собачьей преданностью,

— А, это вы, Кроум. — Сэр Генри заметно повеселел. — Лавлейс, вы ведь знаете Кроума?

— Конечно. Кто же его не знает? Действительно, весь штат Управления внутренней безопасности знал и любил старика Кроума, старшего клерка центрального сектора документации. Он бродил по всему зданию, шаркая ногами и благодушно улыбаясь, и где бы ни появился этот согбенный, тощий старичок в поношенном черном костюме, пахнущем чернилами, и сверкающих белизной воротничке и манжетах, везде ему были рады.

— Это чиновник старой школы, — говорили о нем. — Теперь таких не бывает.

Сэр Генри обожал Кроума.

— Как вы себя чувствуете, Кроум? — заботливо спросил он.

— В моем возрасте жаловаться не приходится, сэр. Подумываю об уходе на пенсию. Уже недолго осталось… Что с вами, сэр? — обеспокоился старик, увидев, что сэр Генри переменился в лице.

Откуда было Кроуму знать, что за последнее время сэра Генри терзали странные суеверия — он выдумывал свои собственные приметы. Если он замечал на улице монахиню или беременную женщину, то сидел, скрестив указательный и средний пальцы, пока машина не минует три светофора, вид катафалка на много дней погружал его в уныние. Но старик Кроум был для него связан с самой опасной приметой. Сэр Генри убедил себя, что умрет в тот день, когда старик Кроум уйдет на пенсию.

— Что с вами, сэр? — повторил Кроум.

Лифт остановился, и двери растворились.

— А? Что? Ничего, ничего, благодарю вас, Кроум, — горестно ответил сэр Генри.

Бакстер Лавлейс, радуясь, что лицо у его шефа дергается сильнее обычного, пошел через вестибюль к выходу. Старик Кроум сочувственно покудахтал и тоже покинул лифт, но сэр Генри словно застыл на месте.

* * *

По пятницам старик Кроум всегда задерживался на службе — в нем жил природный ужас перед незаконченными делами, которые могли остаться на следующую неделю. Начальство всячески поощряло его рвение.

— Кроуму цены нет, — говорили они. — Что бы мы без него делали? И не один сэр Генри страшился того часа, когда старик выразит желание уйти на пенсию.

В эту пятницу Кроум завершил свою добровольную сверхурочную деятельность сравнительно рано. В 6.15 он взял котелок, зонтик и портфель, собрал ворох секретных бумаг, которые надлежало сдать в особый сейф, и на лифте спустился в подвал.

Несколько лет назад весь подвал был перестроен, и теперь, выйдя из лифта, вы попадали из помпезного интерьера конца прошлого века в обстановку, представляющую собой нечто среднее между декорацией к научно–фантастической пьесе и вокзалом в стиле модерн.

Кроум пошел по длинному коридору, миновал объявление «Только с пропусками класса «А» и остановился перед массивной стальной дверью. На ней было второе объявление, еще более грозное: «Внимание! Охрана имеет приказ стрелять в каждого, кто пытается проникнуть в данное помещение без пропуска».

У Кроума зажужжало над головой — он попал в зону телевизионного контроля. Затем стальная дверь в десять дюймов толщиной бесшумно отворилась, обнаружив замки, которые сделали бы честь Форту Нокс.

— Привет, мистер Кроум, вы сегодня пораньше, чем обычно, — сказал вооруженный автоматом охранник в черной форме, возникший по ту сторону двери.

Он провел старика Кроума во второй лифт — зловещую ультрасовременную коробку из бронированной стали, отливающей змеиным блеском.

Через мгновение Кроум очутился в просторном бетонном зале. Здесь двое охранников дежурили в будке из пуленепробиваемого стекла. Кроум пересек барьер с рентгеновской установкой — она проверяла, нет ли у входящего оружия, — затем попал под лучи аппарата с чувствительным элементом, реагирующим на фотопленку в любой, даже микроскопической фотокамере, и остановился перед будкой.

— Привет, мистер Кроум, все работаете?

— Что поделаешь, мистер Ледбеттер. Гм… я, значит, хотел бы… — Кроум заглянул в свои бумаги: — Мне нужны Альфа Ноль Три, Гамма Две Единицы и Омега.

Старший охранник повторял кодовые группы, а второй вручал Кроуму соответствующие ключи. Затем они повернули в будке тяжелое колесо, и открылась еще одна стальная дверь —в противоположном конце зала. Дверь вела в хранилище, где под железобетонными, устойчивыми против ядерной радиации сводами в сорок футов толщиной хранились в сейфах самые секретные тайны державы.

— Почему это он проходит не как все? Пропуск не показывает, в книге не расписывается, и вообще? — спросил второй охранник, когда согбенная спина Кроума исчезла за дверью. Охранник был новичок и еще не знал всех особенностей службы внутренней безопасности.

— Вот что, парень, — строго заметил ему старший, — старик Кроум здесь на особом положении. Для него, можно сказать, свои законы.

— Но ведь у него пропуск класса «В». Как же он проходит?

— Класс «В» или не класс «В», ты запомни: Кроум надежнее многих, кто ходит сюда по праву. — с жаром заявил начальник охраны. И уже спокойнее добавил: — Да и как его не пустишь, если он один из всего Управления знает, где что находится.

В хранилище между тем Кроум уже засунул в свой портфель толстый фолиант, на обложке и на каждой странице которого стоял красный гриф: «Совершенно секретно. Ни при каких обстоятельствах не выносить из хранилища». Кроум запер сейф и двинулся к другому, обозначенному «Омега». Там в отдельных ячейках с особыми шифрами находились катушки магнитофонной ленты, числом более тысячи (на каждого сотрудника Управления внутренней безопасности, начиная с главы Управления и кончая официантом, разносившим по кабинетам чай). Это были записи всех телефонных разговоров с внешним миром.

Кроум раскручивал карандашом пленку в ячейке под своим именем и с законной гордостью патриота думал про себя, что за страну, где так замечательно обстоит дело с внутренней безопасностью, тревожиться нечего.

Он вытянул хвостик пленки с четкой надписью: «четверг, 23 сентября, время 12.63—12.56, звонил Бейтс, предмет разговора — гольф», аккуратно срезал его серебряным перочинным ножом и намотал на ручку зонтика.

* * *

Без двух минут семь Кроум был на вокзале Ватерлоо. Он купил вечернюю газету и не спеша спустился по мраморным ступеням в сверкающую белым кафелем уборную. Заплатив четыре пенса, Кроум получил салфетку и одежную щетку. Он снял пальто, повесил его вместе со шляпой, зонтиком и портфелем на вешалку, завернул манжеты и с наслаждением погрузил руки в теплую воду.

Через три умывальника от него другой посетитель поднял голову и стал энергично вытирать лицо. Это был Рональд Бейтс. Кроум украдкой наблюдал за ним в зеркале. Рональд надел пиджак, подошел к вешалке, взял портфель Кроума, и, громко топая, побежал вверх по лестнице на перрон. На соседнем крючке он оставил точно такой же портфель, где лежали 45 фунтов в мелких засаленных купюрах.

 

3. Избранник судьбы

Хаббард–Джонс с бритвой в руке застыл в волнении перед зеркалом. Лицо у него было наполовину покрыто мыльной пеной, но все–таки оно выглядело этим утром необычно.

— Я избранник судьбы, — звучно обратился он к своему отражению, и ванная откликнулась на эти пророческие слова мелодичным эхом.

Из спальни доносилось приглушенное хныкание и шуршание. Скромница одевалась.

— Убирайся к черту! — крикнул он ей и снова погрузился в мечты об уготованной ему великой судьбе. 9.45. Понедельник, 27 сентября. Он твердо знал — наступил его день.

Его день. Быть может, этому дню суждено стать национальным — нет, всемирным! — праздником. Люди приколют на грудь значки с его портретом, и все усядутся за праздничные столы. «Что вы делаете в день Хаббард–Джонса? Едете куда–нибудь?» — «Нет, мы собираемся провести его дома, в семейном кругу, ведь для нас это священный день».

Хаббард–Джонс сделал над собой усилие и добрился. Уж если этому дню суждено стать днем его величия, нужно начинать его достойно…

* * *

Стуча каблуками, Скромница взбежала по деревянной лестнице, и вот она уже в конторе «Акционерного общества Футлус».

— Вы сегодня рано, — заметил Рональд. В его словах не было и тени сарказма. Четверть двенадцатого — это действительно было рановато для Скромницы. Четких заданий отделу не давали, сотрудников нанимали бог весть по какому принципу, и поэтому рабочий день начинался поздно. Но добросовестный Рональд всегда являлся в девять, а сегодня и того раньше — он встретился в кафе с Кроумом, чтобы снова обменяться портфелями.

— Я приехала на метро, — объяснила девушка, усаживаясь на стол, за которым работал Бейтс, и, помолчав, добавила:

— Он меня все время обижает…

Рональду очень хотелось попросить ее слезть с фотокопий, аккуратно разложенных на столе, — это были снимки с двадцати страниц книги, которую он брал у Кроума, — он слышал, как хрустит плотная бумага, но не мог вымолвить ни слова, чтобы спасти плоды своего труда, он только смотрел на гладкое колено и белое–белое плечо. Скромница наклонилась к нему поближе:

— Знаете, что он сегодня утром болтал?

Рональд, в восхищении от ее красоты, лишь помотал головой.

— Он снова завел свою старую песню: мы диверсионно–десантный отряд, и сегодня особенный день, и все мы этого дня столько времени ждали, а сам он на пороге великих дел.

— Кто знает, может, быть, так оно и есть. Поглядите.

Рональд протянул руку за фотокопиями, на которых сидела Скромница, и потащил из–под нее лист бумаги. Девушка вдруг вскочила, сбросив плоды его труда на пол.

— Ах, неужели и вы такой же, как все! — воскликнула она, бросилась в «святилище» и заперлась там на ключ.

Хаббард–Джонс приехал перед самым обеденным перерывом — он все утро отмечал в баре на углу «День Х.-Дж.».

— Сэр, они действительно ведут странную игру, — сказал ему Рональд, как только шеф появился на пороге. — Вот посмотрите. Вы сказали, что сэр Генри упомянул какого–то курьера. И курьер должен был прибыть в лондонский аэропорт накануне этого заседания. И он прибыл. Но его машину по дороге в Форин оффис обстреляли. Курьер был убит, а мешок с диппочтой украден! — Рональд перевел дыхание. — И он не первый, — продолжал Рональд, но шеф бесцеремонно его перебил:

— А что я говорил? Черт возьми, я — гений! Гений! Что я говорил? Утайка. Он это утаил. Даже не упомянул на совещании. Ну, теперь сэр Генри Спрингбэк у меня на вертеле. Я его зажарю! Зажарю!

— Минуточку, сэр, я не закончил. Это не все. Это только начало.

— С меня достаточно!

— Нет, взгляните, сэр, — кодовое название материалов, которые этот курьер вез, — Терпсихора!

Хаббард–Джонс тупо поглядел на Рональда. Он нетвердо держался на ногах.

— Тер–р — как вы сказали?

— Терпсихора, муза танца.

— А–а… Бейтс, вы пьяны.

— Но, послушайте, сэр, — было еще три курьера, их точное так же убили в течение предыдущих двух недель. Вот кодовые названия их материалов. Клио, Талия, Евтерпа… Понимаете?

— Что понимаю? Бейтс, у вас ничего не разберешь.

— Это все имена муз. Понимаете — эти задания все связаны между собой. И их должно быть еще пять — ведь муз было девять…

Но уж этого Хаббард–Джонс снести не мог — он никому не позволит считать его неучем!

— Черт вас побери! Я не хуже вас знаю, сколько было муз. Я тоже учился в школе. Стараясь держаться с достоинством, он проследовал к двери в свой кабинет, но дверь была заперта.

— Какого черта! — завопил он. — Кто там?

— Пошел вон, — донесся из–за двери голос Скромницы.

— Ну это мы посмотрим. Запомните: мы теперь десантный отряд.

Хаббард–Джонс сделал шаг назад и изо всех сил бросился на упрямую дверь в ту самую минуту, когда Скромница, убоявшись своего непослушания, отперла ее. Хаббард–Джонс с разбегу влетел в кабинет, потерял равновесие, стукнулся головой об угол письменного стола и рухнул замертво.

Рональд и девушка склонились над бесчувственным телом, и в это время в комнате появился Джок Мак–Ниш.

— Что случилось?

Рональд и Скромница объяснили как умели, стараясь не выставлять Хаббард–Джонса в уж очень нелепом свете. Джок примерился и тяжелым башмаком три раза сильно ударил шефа в бок.

— Это тебе за безмозглого шотландца, — прошипел он и пошел прочь. — Запомни, Рон, — добавил он, вдруг обернувшись: — Уж если бить, то лучше лежачего. И исчез за дверью.

* * *

Наступили три хлопотливых дня.

Они были полны хлопот для Хаббард–Джонса: долгие часы он сидел в одиночестве у себя в кабинете с забинтованной головой и перевязанной грудью и обдумывал, как наилучшим образом подложить бомбу, которая потрясет Управление внутренней безопасности до железобетонного основания.

Они были полны хлопот для Рональда Бейтса: у него не шла из головы так неожиданно выплывшая тайна «Девяти муз». Он впервые столкнулся с настоящей разведывательной операцией, в которой действовали живые, из плоти и крови шпионы. Он был взволнован и встревожен.

У старика Кроума тоже хлопот был полон рот: человек по натуре справедливый, он не хотел отдавать предпочтение одному какому–то отделу и изрядно потрудился в эти дни, пустив по рукам книгу СЕМУВБ, причем процедура обмена происходила в самых неожиданных местах, включая вагон метро, читальню Общества христианской науки и комнату ужасов в Музее восковых фигур мадам Тюссо.

 

4. День длинных ножей

— Господи! — ужаснулся сэр Генри, открывая дверь своего кабинета и увидев там троих коллег.

Мелкий проступок, совершенный на прошлой неделе, не давал сэру Генри покоя. Ему все время мерещился огромный заголовок в «Таймс»: «ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СЛУЖАЩИЙ СКРЫВАЕТ УТЕЧКУ СЕКРЕТНОЙ ИНФОРМАЦИИ».

В помутившемся сознании сэра Генри рождались мысли о всевозможных напастях, его терзали мрачные предчувствия. Он уверил себя, что сегодня решится его судьба. Самолично им составленный гороскоп гласил: «Если сегодня, в четверг, 30 сентября до конца заседания Объединенного совета контрразведки его преступление не будет раскрыто, значит все обойдется, и никто не узнает его позорную тайну». Но дорога на службу в это утро кишела дурными приметами: на каждом шагу беременные женщины, монахини и катафалки. И теперь, увидев, что в кабинете его дожидаются трое, он понял: это конец.

Слева направо сидели:

Первым — Крэбб, начальник Особого управления Скотланд–Ярда, известный больше по прозвищу Кислятина, которое он получил еще в бытность свою молодым констэблем. Говорили, что за тридцать восемь лет службы он ни разу не улыбнулся.

Вторым — Бойкотт, заместитель начальника Особого управления, самый молодой в стране полицейский в столь высоком чине (всего двадцативосьми лет от роду), поборник использования современных методов.

Третьим — Бакстер Лавлейс.

Первый и второй созерцали друг друга с нескрываемым отвращением. Третий взирал на них обоих с презрительным безразличием.

Сэр Генри не сомневался, что начальство Особого управления явилось его арестовать, а Бакстер Лавлейс пришел поиздеваться.

— Господи! — повторил он и добавил: — Прессе уже все известно?

— О чем это вы? — спросил Бакстер Лавлейс — Вы сегодня очень опоздали. Все вас ищут. — Безжалостные зеленые глаза Бакстера Лавлейса буравчиками сверлили объятого ужасом сэра Генри. — Что это вам вздумалось лазать словно вору по пожарной лестнице на потеху всему Управлению? Вы что, нездоровы? — добавил он с любопытством, но без тени сочувствия.

Сэр Генри (он уже протянул вперед руки в ожидании наручников) икнул и привалился в изнеможении к двери.

— Дело в том, — продолжал Бакстер Лавлейс, — что Бойкотт, по–видимому, откопал какие–то весьма неаппетитные сведения. Давайте займемся ими, у нас есть еще десять минут до этого проклятого совещания.

Начальник Особого управления Крэбб прокашлялся и вставил:

— Мне нужно кое–куда позвонить. Докладывайте без меня, Бойкотт.

Крэбб явно не желал принимать в подобном деле никакого участия. Он оглядел своего заместителя. Казалось, будто гробовщик мысленно прикидывает размеры гроба для смертельно больного.

Успех Крэбба на полицейском поприще объяснялся его блестящей интуицией, которую он сочетал с обстоятельной и упорной логикой. Он приучил себя рассуждать вопросно–ответным методом, и сейчас, как всегда, прибегнул к нему.

В. Долго ли еще ты сможешь терпеть Бойкотта у себя на шее?

О. Нет.

В. Как же ты думаешь от него избавиться?

О. Пока еще не знаю, но нужно придумать что–нибудь похитрее.

И, взяв пальто и шляпу, он вышел.

Заместитель начальника Особого управления Эдвард Бойкотт поднялся во весь свой шестифутовый рост, с грохотом опрокинув низкий столик. Он знал, что Бакстер Лавлейс его не переваривает, но это его вдохновляло и радовало.

В ходе его молниеносной карьеры начальство нашло у Бойкотта лишь один недостаток — бестактность, а если такое заметили в полиции, значит бестактность эта была поистине вопиющей. За полгода пребывания на посту заместителя начальника Особого управления он нажил немало врагов среди начальства, и это являлось для него предметом гордости.

— Кажется, у вас все еще продолжаются неприятности с «Девятью музами», — отметил он с удовольствием.

Бакстер Лавлейс незамедлительно перешел в контратаку:

— Именно. И все благодаря вам. Эти несчастные курьеры просто сидячая мишень, никакие меры для их охраны не принимаются.

— А чего же вы хотите, если МИ–5 не желает сотрудничать с моими людьми? Но я не для того сюда пришел, чтобы снова все это обсуждать, — добавил Бойкотт поспешно.

Он имел в виду недавний инцидент на одном из заседаний Объединенного совета контрразведки. Бойкотт тогда обвинил МИ–5 не только в том, что они подслушивают его телефонные разговоры, но и в том, что у него в кабинете в Скотланд–Ярде установлен магнитофон. И хотя это была чистая правда (МИ–5 устанавливают аппараты для подслушивания повсюду, на случай если какой–нибудь зарвавшийся контрразведчик из другого ведомства вздумает сунуть нос в их дела), начальство славного департамента, все трое, как один, поднялись в глубоком негодовании. И все трое, как один, заявили, что не допустят подобных оскорблений, и опять–таки все вместе, как один, покинули зал заседаний. Позднее они официально сообщили, что прекращают всякие отношения с Особым управлением, пока Бойкотт не возьмет свои слова обратно и не принесет извинений за клевету. Бойкотт, конечно, и не подумал извиняться, невзирая на давление сверху. И сейчас с горделивыми нотками в голосе он продолжал:

— Меня интересует, мистер Лавлейс, через кого происходит утечка информации о дате и часе приезда курьеров с донесениями «Девяти муз». — Он заглянул в блокнот: — У вас, кажется, есть служащий по фамилии Кроум?

— Кроум? — Сэр Генри навострил уши. — О, Кроум вне всяких подозрений.

— Тогда, быть может, вам небезынтересно будет узнать, сэр Генри, что этот Кроум за последние несколько дней положил в банк 450 фунтов стерлингов.

В кабинете воцарилось тягостное молчание, которое, наконец, прервал Бакстер Лавлейс.

— Возможно, этому есть самое простое объяснение, — неуверенно заметил он. — Выиграл в лотерею или еще что–нибудь…

У Бойкотта задергался кончик носа, как у гурмана, почуявшего аромат тонкого и редкостного блюда. Он двинулся на Бакстера Лавлейса, опрокинув при этом горшок с цветком,

— А выигрыш положил на три разных счета? И мелкими купюрами? Наступила одна из счастливейших минут в жизни Бойкотта.

Справка. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЭЛЕКТРОННЫХ МЕТОДОВ В КОНТРРАЗВЕДКЕ Когда Бойкотта назначили заместителем начальника Особого управления, он сделал весьма странное заявление представителям прессы: «Наша контрразведка должна руководствоваться тем, что в эпоху электроники в любом деле можно обойтись без участия человека».

В отличие от своего начальника Кислятины Крэбба Бойкотт придерживался самых современных взглядов. Он хотел прославить свое имя тем что обуздал Науку и заставил ее послужить суровому ремеслу охотников за шпионами. Это он, Бойкотт, несмотря на серьезное противодействие, настоял на приобретении гигантской ЭВМ, которую с трудом втиснули в одну из комнатушек в Скотланд–Ярде.

Теперь его правота подтвердилась. Вероломство старика Кроума было обнаружено с помощью электронной техники.

В трудную минуту Бойкотт мчался к своей ЭВМ, как древние греки к дельфийскому оракулу. Он обратился к ней и на этот раз. Его электронная любимица получила обильную информацию обо всех, кто имел какое–либо отношение к секретной операции под кодовым названием «Девять муз», донесения о которой так ловко похищались, стоило им прибыть в Англию. Прошло не более минуты, и ЭВМ выдала несколько десятков фамилий. Многие из них, к превеликому неудовольствию Бойкотта, уже отбывали в тюрьме длительные сроки по обвинению в государственной измене, другие давно покинули Англию. В конце концов у Бойкотта осталось шесть человек. Все они занимали высокие правительственные посты, и потому, естественно, Кроум в их число не попал. Бойкотт приказал установить тщательное наблюдение за этими потенциальными предателями.

Один из подозреваемых был хрупкий старичок из руководства Управления внутренней безопасности, милейшее существо по фамилии Пирсон.

Внешне он сильно напоминал Кроума. Не удивительно поэтому, что полицейские, которым была поручена слежка за Пирсоном (снабженные фотографией своей жертвы, они постоянно вертелись возле Управления), избрали объектом слежки старика Кроума…

Конец справки

Вернемся в Управление внутренней безопасности, где в главном конференц–зале заседает Объединенный совет контрразведки.

Дама Берта Спротт, единственная женщина среди руководства службой безопасности, сообщила, что в четверг присутствовать на заседании (которое стало роковым) не сможет. Поэтому за столом собрались одни мужчины, числом не меньше двадцати или тридцати, верные стражи наших государственных тайн. Выглядело это сборище необычно — бороды, повязки на глазу, темные очки, бррские шрамы, нависшие брови… Кинорежиссер с самым необузданным воображением не рискнул бы выбрать ни одного из них на роль тайного агента.

В зале царило уныние, лишь двое из присутствующих были настроены жизнерадостно; Хаббард–Джоис и, как это ни странно, сэр Генри Спрингбэк.

Последний председательствовал и занимал место во главе стола, рядом с ним по одну сторону сидел Бакстер Лавлейс, по другую были три пустых стула, где, если бы не присутствие Бойкотта, восседали бы «Трое безымянных» из МИ–5. Непривычный оптимизм сэра Генри объяснялся утренней новостью. Ведь если Кроума посадят в тюрьму (а это неизбежно), он, по сути дела, останется на государственной службе, и значит день его отставки, грозившей сэру Генри, как он вбил себе в голову, неминуемой смертью, отодвинется в далекое будущее.

Этот просвет среди туч, нависших над головой сэра Генри, дал ему силы вынести дополнительное бремя. Заседание подходило к концу, однако никто пока еще не швырнул ему в лицо обвинения в том, что он утаил важную информацию. Он заглянул в повестку дня — оставалось «разное», и сэр Генри был уверен, что с этим пунктом все как–нибудь обойдется, а там заседание закончится — и он спасен!

От возбуждения он начал подпрыгивать в кресле.

На другом конце длинного стола второй оптимист — Хаббард–Джонс, избранник судьбы, дожидался своего часа.

Хаббард–Джонс окинул взором длинный стол: вот командор Бертрам Стадхоум Солт, толстый пожилой, морской офицер, он возглавляет какой–то мелкий отдел морской контрразведки, дальше сидит грозный бригадир Радкинс, в чьем ведении находится таинственная сеть контрразведчиков, известных просто как «радкимены», дальше Бойкотт, у которого победоносно пылали нос и уши, кисло–мрачный, как всегда, Крэбб, еще семь членов Внутреннего совета, и, наконец, на председательском месте… По странному совпадению, Хаббард–Джонс и сэр Генри думали об одном и том же — пройдет «разное», и тогда все в порядке.

Худой прыщавый агент, который уже давно нагонял сон на всех присутствующих докладом о возможности саботажа на одном ядерном заводе, казалось, исчерпал свою тему.

«В заключение…» Магические слова — слушатели начали просыпаться и зашуршали бумагами. «В заключение нужно отметить, что несчастный случай мог иметь место и не в связи с саботажем. Дело в том, что использовались шарикоподшипники того же типа, как и в детских роликовых коньках…»

— Что это он там бормочет, болван окаянный! — громко обратился бригадир Радкинс к командору.

Агент, впервые выступавший на важном заседании, побагровел и хотел было отпарировать такой же грубостью, но, взглянув на своего критика, осекся. Бригадир был огромен, лыс, с лицом как масляный блин, который перерезала прямая линия — рот почти без губ, и в довершение всего на нем были очки с одним светлым, а другим темным стеклом. Прыщавый молодой человек насмерть перепугался, кое–как закончил доклад и быстро сел.

«Разное» прошло быстрее обычного. На сей раз ни один из присутствующих не стал выступать. Это произошло главным образом потому, что сэр Генри, ко всеобщему удивлению и смущению, закрыл глаза и затянул фальцетом «Пребудь со мной».

Несколько подхалимов, решив, что отныне заседания будут кончаться молитвенным пением, поднялись с мест и начали подтягивать. Бакстер Лавлейс подумал, что, видимо, пост главы службы внутренней безопасности перейдет к нему не позднее чем через две недели.

Распевая псалом, сэр Генри неприметно оглядел комнату и, ловко улучив минуту, сделал неожиданный рывок к дверям. Однако Хаббард–Джонс, увидев, что жертва ускользает, ринулся вдогонку, оставив заседающих с разинутыми в изумлении ртами.

— Простите, мне некогда, — бросил через плечо сэр Генри, ныряя в дверь с надписью «Джентльмены». — У меня срочный визит — неотложное дело.

— Вы не сможете уделить мне немного времени? — Хаббард–Джонс пролез в дверь вслед за сэром Генри. — Нам нужно кое–что обсудить, — добавил он, притиснув сэра Генри к кафельной стене. — Речь идет о сокрытии утечки секретной информации.

Сэр Генри в ужасе смотрел в белесые рыбьи глаза Хаббард–Джонса, который размахивал у него под носом авторучкой и листком бумаги…

* * *

Бакстер Лавлейс мрачно растолкал жужжащих, как пчелиный рой, контрразведчиков и кинулся к двери с надписью «Джентльмены».

Совет в полном составе покинул конференц–зал и недоуменно толпился в коридоре. «Какого черта понадобилось этому Хаббард–Джонсу?» — можно было прочесть на всех лицах.

Приняв молниеносное решение, как Нельсон в его лучшие дни, командор Солт на цыпочках вернулся в конференц–зал к телефону.

— Лейтенанта Игара, — скомандовал он хриплым шепотом, когда его соединили со штабом. — Это ты, старина? Послушай, тут один парень, Хаббл–Смит, или как его, что–то замышляет…

Услышав шаги в коридоре, он велел собеседнику подождать, вставил в глаз монокль и тревожно поглядел на дверь конференц–зала. Издалека донесся четкий голос Бакстера Лавлейса:

— Вызовите «Скорую помощь», — приказал он, объятый радостью. — У сэра Генри, кажется, легкий сердечный приступ.

 

5. Личная жизнь тайного агента

— Невероятно, — в восхищении проговорил премьер–министр. — Поверьте, Х–2, вы заслужили благодарность нации. Но как вы снесли такие мучения и пытки?

— Я читал про себя «Грантчестер». Руперт Брук всегда помогает мне в тяжкую минуту.

Как это ни удивительно, беседа протекала в крошечной неуютной комнатушке в Кенгуру–Вэлли. Агент Х–2, он же Рональд Бейтс, лежал на узкой и жесткой кровати, вперив взор в рас–тресканный потолок, где ему рисовалась заманчивая сцена беседы с премьером. Но сегодня он не находил в мечтах обычного утешения. Он не мог ощутить истинной радости от слов главы нации, от его преклонения перед героизмом Рональда. Тень Хаббард–Джонса, так неожиданно получившего пост в Совете контрразведки, вставала между мечтателем и его грезами.

Рональд снова вернулся к проблеме, которая не давала ему покоя с самого утра. По сути своеа проблема особой сложности не представляла. Должен ли он сообщить начальству ужасную правду? Или не должен? Рональд не мог этого решить.

Задача встала перед ним еще тогда, когда Хаббард–Джонс в великом возбуждении объявил:

— Бейтс, сегодня день Д.. Мы выходим на передовую.

Он не нашел на нее ответа и на следующей неделе, когда ему попался на глаза документ (его подготовил Хаббард–Джонс, и подписал дрожащей рукой злосчастный сэр Генри), предоставляющий их отделу неограниченные фонды.

Проблема оставалась нерешенной и в последующие дни, когда Хаббард–Джонс купил себе новую машину (транспорт отдела), меховое пальто Скромнице (защитная одежда), дорогую мебель для «святилища» (деловые контакты). И вот прошли две недели, а Рональд все еще ничего не решил…

 

6. Люди и их тени

Рональд озабоченно вздохнул. Сегодня он был сам не свой.

— С–тире–точка–тире–точка, — уныло бормотала Скромница. — Ну и задаст же он мне, если я этого к вечеру не выучу!..

Тут дверь распахнулась, и через комнату в свой кабинет пронесся Хаббард–Джонс, новый Хаббард–Джонс.

— Бейтс! — завопил он из «святилища». — Идите сюда.

Рональд встал, предчувствуя скорый конец своей карьеры контрразведчика. Скромница посмотрела на него с состраданием.

Рональд с трепетом представил себе, как шеф, приняв гитлеровскую позу у нового шведского письменного стола, учинит ему жестокий нагоняй. Вместо этого, к своему превеликому, изумлению, он увидел, что Хаббард–Джонс притаился на четвереньках в углу у нового итальянского бара.

— Поглядите в окно! Быстро!

Рональд повиновался с некоторой опаской: а вдруг по дороге к окну шеф тяпнет его за щиколотку, как бешеный пес.

— Что там происходит, Бейтс? Да встаньте так, чтобы вас не было видно, идиот!

Рональд отпрянул в сторону.

— А теперь доложите, что там делается, — все подробно!

— Ничего особенного. Рабочий из соседнего гаража разговаривает с девушкой…

— Кому это интересно, остолоп! Что–нибудь необычное? Двоих мужчин не видно?

— Двое какие–то стоят, но ничего особенного в них нет.

— Один косоглазый, в клетчатой кепке и комбинезоне?

— Да.

— А другой очень высокий, в темно–синем макинтоше? Закодируйте их, — приказал Хаб–бард–Джонс, вспомнив один учебный фильм.

— В кепке — «Красный–один», в макинтоше — «Красный–два», — без запинки откликнулся Рональд, вспомнив этот же фильм. — «Красный–один» идет к телефонной будке.

— Ясно. Они ходили за мной по пятам все утро. Хаббард–Джонс потянулся к бару за бутылкой виски, сделал большой глоток и устроился на ковре поудобнее.

— Как же вы не понимаете, Бейтс? У нас были огромные затраты на расширение отдела. Вы, верно, думаете, что я швыряю деньги на ветер, а ведь это необходимо по ряду веских причин.

— Вы хотите сказать, что они хотят выяснить эти причины?

— Именно! — Виски и богатое воображение помчались наперегонки. — Именно! Выслеживают. Они не дураки, эти русские, а может, китайцы. Они быстро пронюхали: здесь что–то затевают. Не сводите с них глаз, мне надо знать каждое их движение.

Хаббард–Джонс говорил и сам начинал себе верить. Все так и есть. Он устроил хитрую ловушку с приманкой, и они в нее попались. Он шантажировал бедного сэра Генри также из патриотических побуждений. Джонс, гроза шпионов, вступил в смертный бой с врагами нации.

Позабыв об опасности, он вскочил и зашагал по комнате, глаза у него горели, и он вдохновенно врал своему доверчивому приспешнику.

— Мы выведем подлецов на чистую воду. «Наши таинственные друзья» из МИ–5 назвали мой план «План Х.-Дж.». Они считают его гениальным, — скромно пояснил он.

— Эй, — Рональд задохнулся от неожиданности. — Они… они фотографируют нас — нашу вывеску, дом!

Крошечный фотоаппарат, который «Красный–один», прикрыв носовым платком, поднес к глазам, развеял сомнения. Да, за ними шпионят.

— Что вы предпримете дальше, сэр? — спросил он.

Хаббард–Джонс не имел ни малейшего представления о том, что предпринять дальше, но он прибегнул к своей обычной уловке:

— А разве вам не ясно, Бейтс?

— Э… значит, когда они уйдут, то есть если они уйдут, мы должны выследить их, они выведут нас к своей базе.

— Точно! Вы понемногу начинаете соображать,

— Благодарю вас, сэр, ох, черт! — Рональд замер в волнении. — Они уходят. «Красный–один»…

Но Хаббард–Джонса словно ветром сдуло. Украв чужой план, он незамедлительно приступал к его осуществлению.

Через мгновение он появился снова. Рональд не сводил глаз с улицы: а вдруг незнакомцы скроются.

— Сэр, они уже на середине переулка. Я пойду за ними.

— Нет, это моя обязанность, — отрезал Хаббард–Джонс. — Я проскользну потайным ходом. Где они сейчас?

— Сворачивают налево. Но вас они узнают, сэр.

— Не волнуйтесь, я замаскирован.

Рональд обернулся — на его шефе была мятая шляпа, темные очки и засаленный макинтош. В одной руке он держал старый парусиновый портплед, в другой — белую палку, с какими ходят слепцы.

— Им меня теперь не узнать! — прокричал он за дверью, и тут же послышался оглушительный грохот и отчаянный вопль. Должно быть, в спешке Хаббард–Джонс позабыл о коварстве шаткой колонки.

Октябрь был на исходе, но день стоял по–летнему ясный. Осеннее солнце ласково грело плечи Хаббард–Джонсу, который шагал по узким улочкам, стуча белой палкой. Оно не жалело своих лучей и для двух агентов Особого управления, расположившихся на травке в Сент–Джеймс–парке. На скамье неподалеку объект их слежки спокойно ел бутерброд — был обеденный перерыв.

— До чего будет жалко, если старика сцапают, — сказал один из агентов с неподдельным волнением.— Я к нему привязался всей душой.

— Точный, как часы, — согласился его коллега. — С ним никаких забот. Хочешь — пойди пропусти стаканчик или еще что, всегда знаешь, где он будет.

— Эх, если бы все такие…

Оба вздохнули, подумав, насколько у них обычно бестолковые и несобранные поднадзорные. На скамье старик Кроум достал серебряный перочинный ножик и начал преспокойно чистить яблоко. На коленях у него лежала раскрытая газета. И вдруг скамья зашаталась — рядом села толстуха лет сорока, крашеная блондинка, с битком набитыми хозяйственными сумками. Приятное одиночество Кроума было нарушено.

— Гляди–ка, он встал! Он никогда не ходит кормить уток так рано.

Агенты всполошились.

Оставшись одна, женщина, которая испортила Кроуму обеденный перерыв, рассеянно подобрала оставленную стариком газету и положила в одну из своих огромных сумок. Затем она устало поднялась и побрела по длинной асфальтовой дорожке.

— Видал? Вот так точно было показано в учебном фильме. И именно здесь, в этом парке. Он оставил ей газету с заданием.

Агент вскочил на ноги.

— Так оно и есть. Она его связная. Приказ, который они получили непосредственно от Бойкотта, был предельно ясен.

— Верно! Теперь он нам не нужен, идем за ней. Ты первый — передашь ее мне у выхода.

* * *

Хаббард–Джонс уже давно преследовал «красных». В целях конспирации нужно было переодеться, и он укрылся для этого в темном подъезде. Содержимое портпледа пошло в ход, и через мгновение Хаббард–Джонс (ни дать ни взять уменьшенная копия Распутина: войлочное пальто с капюшоном и длинная накладная борода) снова шел по следу. «Красные» спокойно шагали, не ведая, что за ними крадется переодетый сыщик. Хаббард–Джонс, в свою очередь, не замечал, что от него ни на шаг не отстает бдительный полицейский, у которого возникли на его счет немалые подозрения.

* * *

Кислятина Крэбб говорил по телефону, когда к нему в кабинет неожиданно ворвался Бойкотт. Начальник Особого управления обладал немалым жизненным опытом, поэтому он ничуть не смутился, увидев своего заместителя, хотя разговор шел именно о нем и был весьма нелестного свойства. Крэбб и бровью не повел и закончил, даже не изменив тона:

— Сейчас я вам об этом больше ничего сказать не могу.

Он положил трубку и желчно спросил у своего подчиненного:

— Вас никогда не учили, что нужно стучать в дверь?

Задумайся Бойкотт над этим вопросом, он наверняка ответил бы отрицательно, но сейчас он не был расположен к пустым словопрениям.

— Кроум встретился со своей связной, — выпалил он, опрокинув подставку для шляп.

— Какой Кроум?

— Тот, через, которого происходит утечка информации из УВБ. Я засек его при помощи электронной машины.

Хотя предательство Кроума раскрылось весьма косвенным образом, Бойкотт наперекор всему расценивал это разоблачение как победу электронной техники.

— А, вот вы о ком… — На Крэбба эта новость, казалось, не произвела ни малейшего впечатления.

— Оставьте свой издевательский тон. Мое подозрение окончательно подтвердилось. Связная, некая миссис Кромески, замужем за поляком.

Он подался вперед и сшиб у Крэбба со стола пепельницу.

— Ее выследили. Вот ее адрес.

— Ну что же, Балморал–Касл–Драйв, адрес не вызывает подозрений.

— Вы думаете, если это окраина, то там тишь да гладь. Работаете по старинке. С новыми методами мы бы их всех давным–давно переловили.

Крэбб не слушал. Он вспоминал, на чем прервался телефонный разговор, когда Бойкотт вошел в комнату. «Не волнуйтесь. При первом же удобном случае я приготовлю для Бойкотта крепкую петлю, а уж он не замедлит сунуть в нее голову…» — пообещал он собеседнику.

Прославленная интуиция Крэбба подсказывала ему сейчас, что удобный случай подвернулся, а Бойкотт, ни о чем не подозревая, продолжал свой доклад:

— Теперь еще несколько слов о связной, этой самой Кромески. Прошу вашего распоряжения установить круглосуточное наблюдение за ее домом. Возможно, это потребует большого числа людей, но, на мой взгляд, игра стоит свеч.

У Кислятины в глазах промелькнула еле заметная искорка.

— Не знаю, как и быть. Сейчас ожидаются два государственных визита.

— Ах, государственные визиты! — Бойкотт не признавал никаких мероприятий Особого управления, которые не были непосредственно направлены на охоту за шпионами.

— Ну ладно, — согласился шеф с покорной миной. — Если уж вы так настаиваете… Этого Бойкотту было достаточно. Молниеносно, как кобра на свою жертву, он кинулся к телефону и отрывисто залаял в трубку, отдавая приказ об установке диктофонов, подключении аппаратуры для подслушивания телефонных разговоров и подготовке электронной системы наблюдения за каждым уголком и щелью в доме Кромески.

Тем временем Крэбб по своему обыкновению анализировал обстановку вопросно–ответным методом.

В. Крепка ли эта петля?

О. Выдержит. Она выдержит целое полицейское управление.

Как всегда унылый и бесстрастный с виду, Кислятина в душе безудержно хохотал. В битве между наукой и интуицией победа суждена интуиции — в этом он не сомневался.

* * *

Был час «пик». Хаббард–Джонс на заднем сиденье попавшего в пробку такси кипел от негодования. «Дураки набитые, фараоны косолапые!» — выкрикивал он, к вящему изумлению шофера.

Он снова переживал события дня. Как все удачно складывалось, пока идиот полицейский не сунул нос не в свое дело!

«Красные — один и два» привели его в район Нотинг–Хилл, к солидной вилле, стоявшей особняком в глубине большого сада. Сад был окружен высоким, футов в девять, забором. Забор венчала полоса битого стекла. Два огромных платана заслоняли окна верхних этажей. Настоящее шпионское гнездо, такое пришлось бы по душе любому матерому разведчику — уединенное место, но и от центра недалеко, в глаза не бросается, и тем не менее вид зловещий — не подступись. Хаббард–Джонс разглядывал виллу, пуская от удовольствия слюни.

На тротуаре напротив были сложены строительные материалы. Укрывшись за грудой кирпича, Хаббард–Джонс торопливо отмечал про себя самые характерные черты этой крепости, которой он дал кодовое название «Роковой дом».

Тем временем «Красные — один и два» ждали у ворот. К восторгу Хаббард–Джонса, их долго и внимательно разглядывали через маленькую решетку, прежде чем впустить. Хаббард–Джонс удостоверился, что на улице ни души, и полез на свое кирпичное укрытие — сверху лучше видно.

То, что он заметил, превзошло все его ожидания! Из одной дымовой трубы «Рокового дома» показался тонкий металлический стержень и медленно пополз вверх.

— Антенна! — трепетно прошептал Хаббард–Джонс, не видя, что из–за его спины вынырнула полицейская каска.

Хаббард–Джонс полез было в карман за микрофотоаппаратом, но почувствовал, что его схватили за ноги.

— Попался! — победоносно завопил страж порядка.

Стараясь удержать равновесие, Хаббард–Джонс замахал руками, но тут почва стала ускользать у него из–под ног, и в мгновение ока оба — и преследователь и жертва — оказались погребенными под целой тонной кирпича.

После этого дела пошли из рук вон плохо. Чертовы ослы в полицейском участке притворились, будто никогда не видели карточки ЦСБ, которой Хаббард–Джонс без всякого успеха размахивал у них под носом, грозя позвонить самому министру внутренних дел. Его бесцеремонно втолкнули в холодную камеру, где пахло дезинфекцией и мочой.

Выпустили его только через несколько часов, когда разыскали инспектора. Тот высокомерно заявил:

— Но вы должны признать, что все это выглядело весьма подозрительно. Наш сотрудник просто–напросто выполнял свои обязанности. Ну ладно, ладно, какого черта вы разорались — ваши дурацкие карточки засекречены, у нас в полиции только инспекторы и высшее начальство знают, что это за бумажка…

— Я этого так не оставлю, — пригрозил Хаббард–Джонс самодовольному фараону, с достоинством покинул участок и сел в подъехавшее такси. По дороге он ругал полицейских последними словами и возмущенно повторял: «По крайней мере, обратно они могли меня отпва–вить в полицейской машине».

 

7. Ночь длинных совещаний

СОВЕЩАНИЕ 1. ЗДАНИЕ НА НАБЕРЕЖНОЙ ВИКТОРИИ. Бойкотт, обращаясь к своим коллегам — полицейским электронного века:

— Теперь все зависит от нас, нельзя терять ни минуты. Главное — любой ценой удержать преимущество во времени. Я никогда не прощу себе, если, положим, МИ–5 опередит нас в этом деле… («Безликие», пожалуй, были единственным отделом безопасности, который не проводил в ту ночь совещаний. Тем не менее все, что говорил Бойкотт, передавалось в секретный штаб МИ–5 на Керзон–стрит и записывалось там на магнитофон)… у нас имеется то преимущество, что мы используем современное оборудование, мыслим по–современному. И главное наше преимущество — никому, кроме нас, не известно о доме Кромески.

Он торжествующе махнул рукой, сбив со стола бюст сэра Роберта Пила.

СОВЕЩАНИЕ 2. ФЕШЕНЕБЕЛЬНЫЙ КЛУБ НА МЕЙФЕР. — Этот осел Бойкотт воображает, будто напал на интересное дело. Его ребята, по–моему, выследили сегодня какую–то женщину. — Бригадир Радкинс беседовал со своими начальниками подразделений. — Пустая затея, конечно, а все же не спускайте с него глаз. В последнюю минуту его всегда можно будет обойти и успех приписать себе…

СОВЕЩАНИЕ 3. ЗАЛ ИНСТИТУТА ЖЕНЩИН НА ОКРАИНЕ ЛОНДОНА. Дама Берта Спротт — на ней изящный туалет, она только что с приема у королевы — держит речь перед сотрудницами своего отдела, отменными уродинами, известными больше как «Ищейки».

— Если предоставить мужчин самим себе, с ними не оберешься хлопот. Я всегда говорю: в интересах нашей контрразведки мужчин нужно держать от нее подальше. А потому, душеньки, займемся–ка этой старой крысой Радкинсом — следите за каждым его шагом.

СОВЕЩАНИЕ 4. ПОХОРОННАЯ КОНТОРА НА ДОЛЛИС–ХИЛЛ. — Разузнайте толком, что замышляет эта чертова кукла Берта Спротт со своими ведьмами, — приказал безымянный глава сектора «Б» службы внутренней безопасности. (Как обычно, он вещал из–за ширмы. Он без малейшего на то основания убежден, что ни одна душа, включая собственных сотрудников, не знает, кто он такой.)

СОВЕЩАНИЕ 5. КАЮТ–КОМПАНИЯ ВОЕННОГО КОРАБЛЯ «X». Командор Солт, обращаясь к лейтенанту Игару:

— Ах, «Девять муз»? Я, старый морской волк, в литературе не очень–то разбираюсь. Но ты, сынок, пока суд да дело, пристраивайся в кильватер к нашему безымянному дружку из сектора «Б».

СОВЕЩАНИЯ С 6 ПО 30. ПОДВАЛЫ, ЧЕРДАКИ, КЛУБЫ, ГОСТИНЫЕ И Т. Д. Совещания мало чем отличаются от описанных выше. Почти все отделы службы безопасности сумели тайком кое–что выведать. В эту ночь стадное чувство согнало их вместе — повсюду строились всевозможные догадки об операции «Девять муз».

СОВЕЩАНИЕ 31. «АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО ФУТЛУС». — Бейтс, если вы не прекратите свою надоедную болтовню о девяти музах, я вас кастрирую.

Хаббард–Джонс по–прежнему считал, что разговор о музах ведется ему в пику, что ставится под сомнение его эрудиция.

— Но послушайте, сэр, ведь это наверняка связано с шайкой, которую вы раскрыли. То есть если они действительно, как вы говорите, новая ударная группа из–за «железного занавеса»…

— Заткнитесь, Бейтс. От вас голова идет кругом. Это совещание началось неудачно. Полчаса потратили, приколачивая к стене «святилища» огромную карту района Нотинг–Хилл. Задача оказалась не из легких — изуродовали стену, Рональд зашиб молотком палец, а у Хаббард–Джонса вконец испортилось настроение.

— Бейтс, сколько у нас всего людей?

— Тридцать восемь человек, сэр.

— Без вас знаю, что в отделе тридцать восемь сотрудников, дурак вы набитый. Отвечайте четко, если вы на это вообще способны, сколько сотрудников могут немедленно выйти на операцию?

Рональд, проглотив обиду, потянулся за списками.

— В нашем распоряжении восемь человек и один в отпуске.

— Чем занимаются остальные?

— Четверо уехали по обмену от Общества англохорватской дружбы, пятеро следят за венгерским рестораном, где…

Хаббард–Джонс не захотел слушать дальше. Встав в наполеоновскую позу, он изрек:

— Снимите их с этого задания. Они мне нужны.

— Но, сэр, это не так просто…

— Мне понадобятся все, кого удастся заполучить, — не унимался Хаббард–Джонс. Он взял гигантскую булавку с красным бумажным флажком и подошел к карте. — Необходимо круглосуточное наблюдение за данным объектом. Линкольн–Террас, 96. Кодовое название — «Роковой дом».

Он театральным жестом всадил булавку в карту. Карта, словно она только этого и ждала, плавно соскользнула на пол. Хаббард–Джонс издал яростный вопль и стал ее топтать.

Он гонял карту пинками по всему кабинету, извергая на нее потоки брани, пока не зашиб ногу — ту самую, на которую утром свалилась газовая колонка. Это его полностью доконало, и он, чуть не плача, повалился в кресло у письменного стола.

Рональд подождал, пока шеф немного отойдет, и начал снова его уговаривать:

— Может быть, лучше передать это дело МИ–5 или Особому управлению?

— Чтобы они потом приписали себе все заслуги? Да вы рехнулись!

Посидев в удобном кресле, Хаббард–Джонс вновь обрел спокойствие, и в нем, как обычно, опять произошла молниеносная перемена — теперь это был хладнокровный руководитель, лаконичный, твердый, как кремень, невозмутимый.

— Вот что, Бейтс. Я получил приказ от верховной власти нашей страны. Я знаю, что делаю, и не потерплю ваших мелкотравчатых попыток мне помешать. Я начал это дело, и я намерен довести его до конца. Ясно?

— Да, сэр, — покорно ответил Рональд.

— Отлично. Значит, сколько у нас людей?

— Девятнадцать, сэр.

— Мало. Чем занимаются остальные?

— Ну, кое–кто приставлен к венскому цыганскому трио.

— Кое–кто? Сколько их? — Напряженная тишина. — Бейтс, я вас спрашиваю.

— Двенадцать, — уныло признался Рональд.

— Двенадцать? — возмутился Хаббард–Джонс. — Двенадцать сотрудников мотаются за этими жалкими цыганами? Отозвать.

— Ни за что, — вырвалось у Рональда из глубины души. Рональд был в восторге от венского трио. Он знал подноготную всех музыкантов и жадно прочитывал ежедневные сообщения агентов о каждом их шаге.

— Конечно, сэр, на первый взгляд может показаться, что двенадцать человек для них и многовато, но ведь их трое, понимаете, сэр, — трио…

— Да я что, по–вашему, не знаю, сколько человек в трио?

Хаббард–Джонсу снова почудилось, будто его образованность подвергается сомнению. Он вытаращил на Рональда водянистые глаза, точь–в–точь обозлившаяся рыба.

Пришлось Рональду уступить — жертва немалая. Теперь он ничего больше не узнает о своих обожаемых цыганах: женился ли Иозеф на той официантке и что будет с Францем, неужели ревматизм в кисти заставит его навсегда бросить музыку?

— Значит, решено, Бейтс, тридцать два сотрудника ведут наблюдение за «Роковым домом». Так–то будет лучше.

Но тут в Рональде заговорило дотоле ему неведомое мстительное чувство — пускай и Хаббард–Джонс попрыгает.

— Да, кстати, почему бы нам не снять еще шестерых с задания? Ведь понадобятся все, кого удастся заполучить.

— Каких шестерых?

— Занятых на операции «Красотка». Хаббард–Джонс неожиданно смутился.

— Да, верно. Как там обстоят дела? Не вижу донесений.

— Вот они, у вас на столе. Поступают ежедневно с ноября прошлого года, — Рональд с наслаждением сыпал соль на рану, злорадно упиваясь неведомым дотоле чувством. — Результатов у них, похоже, никаких, хотя времени прошло и немало.

Хаббард–Джонс раскрыл пухлую папку. Действительно, незадолго до того, как Рональду поступить в отдел, Хаббард–Джонс пришел к выводу, что добиться продвижения по службе легче всего, шантажируя начальство. Многообещающей мишенью казался Бакстер Лавлейс — человек необыкновенно привлекательный и, как это ни странно, в свои тридцать с лишним лет до сих пор неженатый.

— От него всегда разит одеколоном, вы заметили, Бейтс? — сообщил Хаббард–Джонс, листая донесения. — И еще, — продолжал он, словно оправдываясь. — Он ни разу не оставался в своей шикарной берлоге наедине с женщиной.

— Он ни разу не оставался там и наедине с мужчиной, — возразил Рональд, дивясь своей смелости.

Но Хаббард–Джонс твердил свое:

— Черт побери, а ведь он и точно из этой породы. Если бы это доказать, тогда держись! — размечтался он. — Гомосексуалист на важном государственном посту. Это угроза национальной безопасности, Бейтс. Наш прямой долг — оставить сотрудников на операции «Красотка». Пусть следят за каждым шагом Лавлейса вне службы.

Рональд всегда был глубоко предан начальству. Поэтому он так долго, в упорной борьбе с собой пытался сохранить хотя бы долю уважения к Хаббард–Джонсу. Сейчас, однако, от этого уважения не осталось и следа, его сменило острое недоверие. Рональд давно уже лишился покоя. А полтора месяца назад он вдруг сел и написал Лавлейсу письмо, в котором сообщал ему о слежке, установленной за Лавлейсом по приказу Хаббард–Джонса.

Подпись под письмом Рональд не поставил.

 

8. Начало конца одной эпохи

Сэр Генри, точный как всегда, приехал на маленькую площадь вовремя и расплачивался за такси под мерный бой церковных часов.

После сердечного приступа сэр Генри возвратился на службу слишком рано, невзирая на запрет врача. Сэр Генри испытывал непреодолимое отвращение к своим коллегам, но он не мог жить без служебной рутины, она была ему необходима, как воздух, а колкости Бакстера Лав–лейса он сносил легче, чем придирки своей супруги.

Сэр Генри был таким же рабом своих привычек, как старик Кроум. Вот уже многие годы в последнюю пятницу месяца в половине пятого вечера он приезжал сюда, на площадь с облезлыми старыми домами, окруженную тесным кольцом машин. И сегодня он снова стоял здесь, безучастно глядя перед собой, — на церкви били часы, с платанов на землю падали осенние листья. Сэра Генри ждала здесь минута сладостного отдыха, которую он урывал от долгих и подчас мучительных заседаний. Ибо в последнюю пятницу каждого месяца он выполнял тяжкую обязанность: докладывал кабинету министров, как обстоит дело с государственной безопасностью…: «Сколь печальные повести мне подчас приходится излагать», — горестно думал сэр Генри.

Сегодня битком набитый портфель казался тяжелее обычного. Но у подъезда дома № 28 он ощутил внезапный прилив сил. Сэр Генри распрямил усталую спину, лихо заломил набекрень шляпу и нажал кнопку звонка.

Под звонком на маленькой карточке было аккуратно напечатано: «Мисс Домина Уиплеш».

* * *

В эту же самую пятницу наступила передышка и для всей службы безопасности, где в последнее время развивалась непривычно бурная деятельность. Правда, в основном кипучая энергия контрразведчиков уходила на отчаянные попытки разведать что–нибудь об операции «Девять муз» в других отделах и заключалась в слежке друг за другом. Тем не менее это было занятие трудное и небезопасное. И вот, в пятницу по всему Лондону руководящие деятели контрразведки со вздохом облегчения собирали принадлежности для гольфа — до понедельника наступило неофициальное перемирие.

Бойкотту, однако, эти два дня не сулили отдыха. Последние две недели он был занят по горло операцией «Шпионская группа на Балморал–Касл–Драйв». Ежедневно его ЭВМ набивали информацией о каждой мельчайшей подробности из жизни миссис Кромески, но аппарат упорно не желал дать ключ к разгадке загадочного дела, в котором она была замешана. Бойкотт с безрассудством отчаяния занимал слежкой все больше и больше людей, а Кислятина Крэбб, хладнокровно взирая на все это, выжидал, когда его обреченный заместитель сам себя погубит.

Конец недели не сулил отдыха и Рональду Бейтсу. Он вот уже полмесяца усердно трудился, осуществляя, правда в меньших масштабах и без ведома высокого начальства, операцию, подобную той, что проводил Бойкотт. Однако по странной иронии судьбы он в отличие от Бой–котта добился кое–каких результатов. Было установлено, что зловещая антенна регулярно появляется над крышей «Рокового дома», а кроме того, не оставалось сомнений, что там творятся какие–то темные дела в духе «плаща и кинжала». Но какие?.. В пятницу по дороге домой Рональд томился дурными предчувствиями. Таинственный враг, возможно, прекрасно осведомлен о затее Хаббард–Джонса и лишь посмеивался в кулак. А вдруг Хаббард–Джонс вообще замахнулся не по плечу? Тогда отделу несдобровать. От этой мысли Рональд похолодел. Глубоко задумавшись, он стал переходить улицу, но вдруг услышал скрипучий голос:

— Бейтс! Подите сюда!

Рональд недоуменно оглянулся. Кто бы это мог быть? Машина рядом с ним нетерпеливо загудела, и водитель высунул в окно огромную лысую голову. Рональд увидел лицо, как масленый блин, и на лице очки с разными стеклами — темным и светлым. Машина была очень старая, маленькая, чуть ли не с детскую коляску, и неописуемо грязная.

— В чем дело? — спросил Рональд. — В чем дело, сэр? — поправился он: во внешности водителя было что–то начальственное, наводившее трепет.

— Влезай, парень! — Водитель пинком открыл дверцу, и Рональд, обойдя машину, послушно взобрался на ободранное сиденье. Он терялся в догадках, кто бы это мог быть, но тут заметил среди остроумных изречений, начертанных пальцем на грязном стекле, лаконичную фразу: «Радкинс — шпион» — и все стало ясно.

Рональд не знал, чего от него хотят, и застенчиво поглядывал краешком глаза на знаменитого контрразведчика… Машина внезапно дернулась, с оглушительным треском вылетела на шумную, людную улицу и покатила по ней.

Некоторое время Рональд молчал, потом, собравшись с духом, подсказал:

— Сэр, на этой улице одностороннее движение. Потому они все нам и гудят.

Его совет не возымел никакого действия. Бригадир Радкинс лихо свернул вбок и сосредоточенно повел машину против движения со скоростью двадцати миль в час, не глядя на светофоры, не обращая никакого внимания на другие автомобили и на оскорбительные выкрики в свой адрес. Рональд закрыл глаза — ему было страшно смотреть на сумятицу, которая сопровождала их продвижение вперед. «Я попал в лапы к сумасшедшему», — с ужасом подумал он.

— С ума сошел! Окончательно спятил! — неожиданно откликнулся бригадир словно в ответ мыслям Рональда.

— Кто, сэр? — кротко спросил Рональд, боясь разгневать похитителя.

— Как кто? Ваш начальник, конечно. Остолоп. Тупица.

Рональд при всем желании не нашел, что ответить, и промолчал.

— Моих ребят называют «радкимены». Да, «радкимены». Все они у меня не профессионалы, а любители. Единственный профессионал — я сам. И так лучше. А взгляните на мои очки — ловко придумано, правда? У меня их две пары. В одной паре темное стекло левое, а в другой — правое. Если очки незаметно поменять, можно напугать собеседника до полусмерти. Помню, Генри Спрингбек чуть однажды не рехнулся из–за этих очков,

Бригадир неожиданно резко повернул, въехав на тротуар.

По сравнению с мостовой, забитой транспортом, здесь было настоящее раздолье, и Радкинс погнал машину вдоль тротуара. Пешеходы разлетались от него, как испуганные голуби.

— От любителей куда больше пользы. Все двери им открыты. Кого только нет среди них: бизнесмены из Сити, букмекеры, сельские дворяне, актеры, юристы, даже парочка католических священников имеется.

Он внезапно остановился. Они находились посредине пустынной серой улицы. «Наконец–то, — подумал Рональд. — Теперь бригадир заговорит о деле». Рональд чувствовал, что сейчас услышит нечто исключительно важное.

— Какое у нас сегодня число, Бейтс?

— Двадцать девятое октября, сэр.

— Прекрасно. Ну, всего доброго. Рад был встретиться.

Неожиданно бригадир ловким движением выбросил вбок огромную ногу и пинком открыл дверь, у которой сидел Рональд. Рональд очутился на мостовой, вокруг не было ни души, машина, стреляя отработанным газом, исчезла из глаз, оставив в прозрачном осеннем воздухе густое облако черного дыма.

* * *

На некотором расстоянии отсюда, в запущенной подвальной квартире сэр Генри и мисс Уиплеш пили чай. Сэр Генри был доволен и покоен.

— Как дела на службе, милый? — спросила мисс Уиплеш, будто преданная жена.

— Ужасно, — признался сэр Генри. — Ужасно.

— Бедняжка, — откликнулась она совсем по–матерински.

Обсудили здоровье сэра Генри, поговорили о странных болях в спине, мучивших в последнее время мисс Уиплеш. Потом, взглянув на часы, она воскликнула:

— Половина шестого! Сижу и болтаю, словно мне нечего делать. Сейчас надо будет принять одного выжившего из ума старикана. Он наверняка явится раньше положенного!

С этими словами она выбежала из комнаты и стала громко звать свою горничную Розу. Сэр Генри вздохнул. Волшебные минуты пролетели. «Может, она и про меня говорит «выживший из ума старикан»?» — с горечью подумал он. Сэру Генри вдруг пришло в голову, что, пожалуй, это самое подходящее для него определение.

Не успел он выйти от мисс Уиплеш, как Роза закричала из прихожей:

— Старый дурак опять забыл портфель!

— Боже! — воскликнула мисс Уиплеш. — Вечная история!

Она взяла тяжелый портфель из блестящей кожи, туго набитый секретнейшими докладами, предназначенными только для глаз членов кабинета министров, — возвратясь в управление, сэр Генри обязан был тут же их уничтожить.

— Роза, голубка, догони его, пожалуйста!

— Эй! — закричала толстуха Роза, карабкаясь по ступенькам, ведущим из подвала на улицу. Сэр Генри был уже далеко, он заворачивал за угол. Роза бросилась следом со всей быстротой, на какую были способны ее старые ноги. Она побежала через сонную площадь, не замечая мчавшегося на нее фургона. Фургон сшиб старуху, отшвырнул ее далеко в сторону, и ей тут же пришел конец.

Фургон (вел его Мак–Ниш) направлялся к «Роковому дому». Мак–Ниш не обладал чувствительным сердцем и даже не подумал остановить машину. Он видел, что свидетелей нет, и просто–напросто понесся дальше, не ведая, что судьба избрала его своим орудием…

Когда Розу сбило, портфель сэра Генри вылетел у нее из рук и, описав высоко в воздухе длинную дугу, упал на кучу осенних листьев в скверике посредине площади. Листья падали и падали, и через несколько часов портфеля уже не было видно. Портфель остался здесь лежать на всю долгую зиму и мало–помалу сгнил. К весне десяток государственных секретов особой важности превратился в кучку полезного и питательного удобрения.

В ту же самую пятницу вечером сэр Генри повесился у себя в кабинете. По случаю выходного дня тело его обнаружили только утром в воскресенье.

Он позвонил мисс Уиплеш и узнал, что Роза ушла с его портфелем и не вернулась. Но покончил он с собой не из–за этого. Хотя ему было отлично известно, что от дома мисс Уиплеш до русского посольства рукой подать, а за несколько шиллингов Роза готова расстаться со своей бессмертной душой, он в тот момент не предпринял ничего… Нет, он наложил на себя руки несколько позднее, когда, вернувшись в управление, нашел на своем столе вежливую записочку, приглашавшую его на неофициальное торжество — проводы, которые коллеги устраивали мистеру Кроуму в связи с его уходом на пенсию.

 

9. Некрологи

Первыми о смерти сэра Генри узнали «Трое безымянных» из МИ–5.

Тот, который услышал эту весть по телефону, не промолвил ни слова. Он положил трубку и молча прошёл мимо своих двух коллег («Безликих») к щиту, занимавшему целиком одну стену. Там на сложной схеме, отображавшей взаимосвязь всех отделов безопасности, значились фамилии их руководителей. «Безликий» зачеркнул фамилию сэра Генри и вернулся на свое место. Двое остальных кивком головы дали понять, что им все ясно, и заседание продолжалось.

* * *

Бакстер Лавлейс получил сообщение о смерти своего шефа по прямому проводу, соединявшему его элегантную квартиру с Управлением безопасности. Лавлейс не смог уехать за город на эти дни, а сидеть в воскресенье в Лондоне ему было обидно, поэтому он пребывал в дурном расположении духа. Чтобы как–то отвлечься, он лепил фигурку из пластилина, отрабатывая каждую деталь.

— Ну конечно. В этом весь сэр Генри. Нарочно выкинул такой номер в воскресенье, чтобы не дать людям спокойно отдохнуть. Ладно, сейчас я приеду.

Он повесил трубку и вернулся к своему занятию. Фигурка была дюймов в девять высотой и сильно смахивала на Бойкотта.

Бакстер Лавлейс отыскал на письменном столе огромную булавку и с силой воткнул ее фигурке под ложечку…

* * *

— Ох! — простонал Бойкотт, отрываясь от мощного телескопа, направленного на открытую балконную дверь дома Кромески.

— Что случилось, сэр? — спросил полицейский инспектор, вошедший с каким–то донесением в руках.

— Не иначе, как язву заработал, — горделиво объявил Бойкотт, схватившись за живот. Язва, по его мнению, была болезнь достойная, полностью в духе века электроники.

— Вот, только что получено для вас, сэр.

Бойкотт решил, что труды его увенчались долгожданным успехом. Он нетерпеливо вырвал у инспектора бумажку. Оказалось, что это всего–навсего сообщение о трагической смерти сэра Генри. Бойкотт смял сообщение в комок и отшвырнул прочь.

— Кому это интересно! — пробормотал он в раздражении, возвращаясь к телескопу.

* * *

Командор Солт тоже наблюдал через окно за внешним миром, но при посредстве огромного морского бинокля.

— Что за унылая картина вокруг! — заметил он мрачно.

— Унылая картина сейчас на Уайт–Холле — старик Спрингбек повесился у себя в кабинете, — с присущим ему остроумием сообщил лейтенант Игар, подавая шефу рапорт,

— Та–а–а–к, — протянул бравый командор, вставил в глаз монокль и принялся за чтение. — Пожалуй, это сигнал опасности. Давай–ка, приятель, свернем на некоторое время все дела. Надо выждать.

* * *

— Ничего удивительного, — констатировал бригадир Радкинс. — У бедняги Спрингбека кишка была тонка для такой работы. Но все–таки это уж чересчур. Старый дурак.

* * *

— Сибилла! — позвал жену старик Кроум. — Достань–ка мне черный галстук. Только что трагически скончался мой бывший шеф.

Он узнал о смерти сэра Генри из шестичасового выпуска последних известий и огорчился до глубины души.

— Но я уже упаковала все галстуки, Эдвин.

— Прости, дорогая, я тебе доставляю столько хлопот, но сама понимаешь… Завязывая галстук в спальне перед зеркалом, он сказал дрогнувшим голосом:

— Это конец целой эпохи. Он и я, пусть на разных ступенях служебной лестницы, были последние — я в этом убежден — самые последние хранители старых традиций государственной службы.

У старого честного труженика навернулись слезы на глаза, а жена посмотрела на него растроганным взглядом.

* * *

Но тяжелее всех воспринял печальную новость Хаббард–Джонс. Он попросту впал в неистовство.

— Черт побери! — вопил он. — Проклятье! Безмозглый осел! Да как он посмел! Хаббард–Джонс метался по своей роскошной новой квартире, швыряя на пол и опрокидывая все подряд и изрыгая проклятия:

— Черт! Черт побери! Черт их всех побери!

 

10. Операция «Жмурки»

Стоял холодный ясный вечер, какие бывают в пору первых заморозков. В небе висела полная луна, круглая и белая, словно тарелка. Безлюдные воскресные улицы в ярком лунном свете казались театральными декорациями. Фургон «Акционерного общества Футлус» с головокружительной скоростью несся по Кэмден–Хилл.

На крыше фургона под брезентом распростерся мертвецки пьяный Хаббард–Джонс, загримированный под Черного менестреля.

За рулем сидел Джок Мак–Ниш. Ему было невдомек, что смерть толстухи Розы, случившаяся по его вине, послужила толчком для операции «Жмурки».

Сидя рядом с Мак–Нишем, Рональд Бейтс размышлял об удивительных событиях последних часов, из–за которых он попал теперь в эту историю.

Началось все с того, что Рональда срочно вызвали на службу. Факт сам по себе невероятный, ибо в обычное время Хаббард–Джонс скорее пустился бы вплавь через Ла–Манш, чем согласился работать в воскресенье. Вместо приветствия шеф торжественно объявил:

— Бейтс, сегодня вечером мы должны проникнуть в «Роковой дом». Начинаем операцию «Жмурки».

— Какую операцию?

— А вы что, черт возьми, не соображаете? Я вам сто раз о ней говорил. — В действительности мысль об операции «Жмурки» пришла ему в голову полчаса назад. — Это вторая часть «Плана Х.-Дж.», дубина вы эдакая.

Находясь в подпитии, Хаббард–Джонс снова и снова возвращался к идее о блистательном маневре, который раскроет тайну «Рокового дома». Но до сего дня все это оставалось заманчивой мечтой, не влекущей за собой решительных действий. Однако теперь над Хаббард–Джонсом нависла страшная угроза — место сэра Генри займет Бакстер Лавлейс, и тогда прости–прощай его привилегии, которых он только что добился. Наступало время укрепить свои позиции, доказать на деле, что его отдел — боевой отряд контрразведки. И доказать незамедлительно.

— Так вот, — продолжал он. — Массированный рейд. Как можно больше людей. Вооруженных до зубов. — Тут даже он понял, что хватил через край, и несколько сбавил тон. — То есть, не поднимая особого шума, кто–то один из нас должен пробраться в дом.

— Вот оно что, — сказал Рональд. И добавил: — И кто же?

Хаббард–Джонс притворился, будто не слышит. Некоторое время он шагал взад и вперед по комнате, погруженный в раздумье. Наконец как ни в чем не бывало он объявил:

— Бейтс, как только мы туда приедем, вы перелезаете через забор, и после этого вам следует…

— Ни за что, — прервал Рональд с твердостью, неожиданной для самого себя.

— Вы отказываетесь выполнить приказ, Бейтс?

— Да.

Они молча уставились друг на друга. Трудно было сказать, кто из них удивлен больше. И сейчас в уютной и теплой кабине Рональд вспоминал с некоторым даже удовольствием, как он впервые в жизни выказал неподчинение. Правда, Хаббард–Джонс сразу насел на него, пустив в ход весь набор приемов, которым располагает уязвленное начальство, и Рональд чуть было не утратил свой бунтарский дух. Еще немного — и он бы уступил, но тут нечто неожиданное и трогательное вновь придало ему мужество: Рональд откинулся на спинку подпрыгивающего сиденья, и перед его глазами опять прошла следующая сцена.

Место: Отдел наблюдения за иностранными гражданами.

Время: вечер того же дня.

На сцене: передний план — Скромница, Рональд Бейтс. Задний план («святилище») — Хаббард–Джонс.

Рональд в тревоге ходит из угла в угол.

Хаббард–Джонс. Ох! Ой! Какая боль в спине! У меня, должно быть, смещен позвонок.

Рональд. Ничего не поделаешь. Придется мне взять это на себя. Ему такое сейчас не под силу.

Скромница. Нет! Пожалуйста, не надо, мистер Бейтс.

Рональд. О чем это вы?

Скромница (смущенно). Если… если все кончится плохо, если кого–то ранят или убьют, когда нужно будет лезть в этот дом, или еще что… пусть лучше его, а не вас…

Рональд. Но ведь… Вы и он…

Скромница (неожиданно взяла его за руку обеими руками). Да ничего у меня к нему нет… Просто я боюсь его — он командует, и я сразу теряюсь и не могу за себя постоять. Пожалуйста, мистер Бейтс, не подвергайте себя такой опасности!

Рональд (неожиданно дерзко). Надо бы и мне так командовать…

Скромница. Нет, нет! Глупый, ведь вы мне и нравитесь потому, что вы не такой, как он. (Глаза у нее сияют, Рональд зачарованно смотрит на нее. Волшебный миг.) Пожалуйста, мистер Бейтс! Поберегите себя. (Скромница дарит ему нежный поцелуй и выбегает из комнаты.)

Рональд возвращается к действительности и смотрит на часы. Слежка за «Роковым домом» показала, что наиболее удобный момент для прорыва — это одиннадцать часов вечера. Сейчас двадцать пять двенадцатого. Время упущено. Их операция должна бы уже сейчас идти полным ходом.

Подготовительная стадия проходила удачно. В десять часов через забор в сад «Рокового дома» забросили несколько кусков мяса со снотворным. Через четверть часа свирепые сторожевые псы спали глубоким сном. Вокруг все дышало покоем. Хаббард–Джонс, смирившись наконец с тем, что Рональд не возьмет на себя его обязанностей, тоже, казалось, успокоился. Весь день он пил, не переставая, но тем не менее позволил облачить себя в черный кожаный комбинезон и намазать себе лицо черной ваксой.

Скромница вслух читала по списку, а Рональд и Джок Мак–Ниш вооружали и снаряжали нетвердо стоящего на ногах и с ухмылкой озирающегося шефа.

1 нож с длинным тонким лезвием, 2 ножа с широким лезвием, 1 автоматический пистолет 32–го калибра, 2 микрофотокамеры.

И так далее… Длиннейший список, но наконец десантный отряд в составе одного человека был полностью экипирован и готов к бою.

И только когда шефа укладывали на крыше фургона, стало ясно, что он мертвецки пьян.

Хаббард–Джонса спрятали под куском брезента, приставную лестницу унесли, и вдруг из–под брезента высунулась перекошенная черная физиономия:

— Мне не дали бомбы со слезоточивым газом!

— Дали, дали. Я все проверила дважды, — ответила Скромница. Она вышла с ними попрощаться и, дрожа от холода, стояла у фургона. Машина тронулась в путь, когда было далеко за одиннадцать. Скромница помахала им вслед рукой.

Джок гнал сломя голову и не обращал ни малейшего внимания на Хаббард–Джонса, если тот вдруг начинал отчаянно барабанить по крыше, требуя, чтобы машину остановили. Только благодаря Мак–Нишу налет вообще состоялся. Было уже без четверти двенадцать, когда веревку с крюком зацепили за платановую ветвь, и Хаббард–Джонс повис, качаясь, над забором «Рокового дома»… Рональд и Джок ждали, напрягши слух. Наконец послышался тяжелый глухой удар…

— Приземлился!

Затем раздались неверные шаги, приглушенные проклятия, что–то звякнуло. Хрипение, кашель, плевки — из–за забора поднялось клубящееся белое облако.

— Боже милостивый! Он хлопнул об землю слезоточивую бомбу, — догадался Джок.

* * *

Полицейский констебль Уорт любил ночные дежурства. Он с удовольствием бродил в одиночестве по пустынным улицам, погруженный в свои мысли. Он перебирал в памяти все когда–либо нанесенные ему обиды, стараясь ни одной не пропустить. А в этот ясный вечер, совершая обход залитых луной улочек и переулков, Уорт неотступно думал о самой большой своей обиде. Это было нечто из ряда вон выходящее, и вот уже две недели воспоминание о ней наполняло его душу сладостной болью. Подумать только — явился инспектор и приказал (конечно, чтобы задержать продвижение Уорта по службе) освободить из–под ареста преступника (задержанного Уортом с риском для жизни), который выдал себя за слепца, оказал сопротивление властям и совершил нападение на офицера полиции… Тут Уорт заметил неподалеку в тени дерева огромный фургон. Констебль насторожился. Фургон мог быть связан с нарушением порядка, нарушение порядка могло означать арест, аресты же, по мнению простодушного Уорта, означали продвижение по службе.

Используя полицейский прием, известный под названием «растаять в ночной темноте», он стал крадучись подбираться к фургону.

Облако слезоточивого газа развеялось, кашель затих вдали, и Рональд и Джок принялись за запасное колесо, из которого предварительно был выпущен воздух. Они положили колесо на мостовую, разбросали вокруг инструменты, надеясь таким образом создать впечатление, будто заклеивают прокол, если вдруг привлекут к себе чьи–нибудь любопытные взоры.

— Дай бог ему унести оттуда ноги!

— Черта с два, — бесстрастно ответил Джок. — Ничего у него не выйдет. Поручил бы мне — я с четырнадцати лет взламываю замки и залезаю, куда надо. И сцапали меня всего два раза. Так–то. И вообще, на черта нам мерзнуть вдвоем, — рассудил он, забрался в кабину и тут же заснул.

Рональд остался один, он так замерз, что у него не гнулись пальцы. Он считал своим долгом думать и тревожиться о Хаббард–Джонсе, но мысли его были заняты только Скромницей… Внезапно ему в лицо посветили фонариком..

— Что случилось, приятель?

— Ничего страшного, констебль, всего–навсего прокол. Я уже почти привел колесо в порядок.

Уорт прошелся с фонариком вокруг фургона и увидел надпись: «Акционерное общество Футлус. Документальные, видовые и короткометражные фильмы». Подозрения констебля мигом развеялись, он преисполнился доброжелательности.

— Снимаете фильм, сэр?

Рональд начал излагать легенду, сочиненную на подобный случай.

— Совершенно верно. Были на съемках с шести утра. А сейчас уже почти дома, и надо же такому случиться.

— Ну, ребята, вы вкалываете не хуже нашего. Давайте–ка я вам пособлю, устали небось.

— Ничего, констебль… Я и сам справлюсь… Уже почти все… Рональд принялся завертывать гайки, надеясь так потянуть время, но Уорт, ткнув носком башмака в колесо, заключил:

— Верно, у вас тут все в порядке. Теперь гоните домой, и на боковую.

— А я не спешу… То есть, конечно, на боковую, — неумело изворачивался Рональд.

— Вы один, сэр?

— Э–э… не совсем. Рональд открыл дверцу и изо всех сил встряхнул храпящего Мак–Ниша.

— Значит, он вернулся? — поинтересовался Джок спросонья.

Рональд отчетливо и громко прокричал ему в ухо:

— Констебль любезно помог мне, Джок. Можно ехать.

— Ну и ну! — вырвалось у Джока.

— Что делать? Не бросать же здесь шефа одного, — взволнованно зашептал Рональд. Джок лишь пожал плечами.

— Благодарю вас, констебль, — обратился Рональд к Уорту. — Пожалуй, мы двинем дальше.

Уорт закрыл за Рональдом дверцу и вежливо откозырял:

— Спокойной ночи, сэр. Поезжайте осторожнее. Сразу же за углом Джон остановил машину.

— Пойдем глянем, — сказал он. Они вылезли из машины и на цыпочках двинулись обратно. На Линкольн–Террас ни души, вокруг мертвая тишина.

Вдруг из «Рокового дома» донесся оглушительный взрыв. Джок и Рональд в ужасе посмотрели друг на друга.

— Смотри–ка! — прошептал Джок. — Он, кажется, провернул это дело.

На заборе появилась черная тень. Прыжок — и тень благополучно приземлилась, но в тот же миг из мрака вынырнула еще одна черная тень. Завязалась схватка, замелькали руки, ноги… И на середину мостовой в пятно лунного света выкатилась полицейская каска.

— Я смываюсь, — заявил Джок. — Он теперь в лапах у правосудия.

Рональд, к своему изумлению, каким–то образом очутился рядом с Джоком в кабине. Фургон понесся по улице. Рональд понимал, что не проявил должной храбрости, но трусость всегда заразительна.

Схватка на мостовой была недолгой — через минуту Уорт подтащил свою жертву к ближайшему фонарю. Крупные капли пота, стекая, оставляли следы на черной ваксе, и лицо у Хаб–бард–Джонса было все в полосах. Тем не менее Уорту не стоило большого труда узнать черты, столь глубоко врезавшиеся ему в память. Да, ночка сегодня выпала удачная.

— Ах, это опять ты! — воскликнул бравый констебль. — Ну уж теперь держись…

 

11. Тяжелые последствия

Рональд брел по Пикок–Лейн, еле волоча ноги. Он провел остаток ночи без сна, терзаясь сомнениями. Может быть, нужно пойти в полицейский участок Ноттинг–Хилл и выручить Хаббард–Джонса? Или ему следует обратиться в Особое управление и убедить их арестовать всю шайку в «Роковом доме», пока те не удрали, предупрежденные об опасности визитом Хаббард–Джонса? Не в силах, как обычно, отважиться на самостоятельный поступок, он решил пойти на службу — вдруг там есть какие–нибудь новости, которые помогут ему принять нужное решение.

У двери «Акционерного общества Футлус» он остановился в сомнении. А что, если Хаб–бард–Джонса уже выпустили и он его ждет? Рональд уныло отворил дверь и вошел. И тут его подстерегала засада. Ему зажали рот с силой так, что все тело пронизала резкая боль, заломили назад руки, потащили вверх по лестнице и втолкнули в комнату, где он обычно работал.

— Бейтс, — лаконично объявил один из пленивших Рональда.

Рональд, ничего не понимая, поднялся с пола. Несколько человек вели тщательный и методичный обыск, не оставляя без внимания ни единой щели.

— Отойдите к стене, Бейтс. Руки на голову.

Рональд повиновался и обнаружил рядом с собой Джока Мак–Ниша, тоже обхватившего голову руками и выглядевшего весьма нелепо. Они обменялись недоуменными взглядами. Ни Хаббард–Джонса, ни кого–либо из сотрудников не было видно.

Из «святилища» появился высокий и красивый молодой блондин.

— Так это вы Бейтс? Вас ждут, мистер Бейтс. — И с этими словами он взял Рональда за ухо и повел в «святилище».

* * *

Справка. Операция «Жмурки», ретроспективно. Когда слезоточивый газ рассеялся и кашель стих, Хаббард–Джонса охватило странное блаженство — газ и пары виски настроили его на смешливый лад, и в высшей степени серьезное предприятие каза лось теперь ему чуть ли не шуткой. Он с необычайной легкостью проник в дом, как и было задумано, через окно второго этажа, и очутился в узком коридоре.

Где–то вдали часы пробили полночь.

Он соскользнул по лестнице к массивной двустворчатой двери, которая вела в комнату с многочисленными яркими телефонами, пестрыми морскими кодами и мрачными телетайпами. Хаббард–Джонс озирался, как в тумане, пытаясь сообразить, зачем он здесь. Увидев огромный радиопередатчик, он смутно припомнил, что нужно выяснить, на какую он настроен волну.

Но, осторожно подкрадываясь к передатчику, Хаббард–Джонс заметил и многое другое: большие красные ведра с надписью «пожарное ведро», заглавия на морских кодах, неожиданно четко возникшую надпись, которая начиналась словами «Министерство оборо…», потом он почувствовал запах сигары и осознал, что тут кто–то есть. И с него сразу слетел весь хмель.

Он молниеносно обернулся, хватаясь за пояс… В дверях стояли командор Солт и лейтенант Игар. Они смотрели на Хаббард–Джонса участливо, словно посетители в больнице.

— Так–так–так, — произнес командор. К подобному сюрпризу Хаббард–Джонс не был подготовлен. Он настроился на встречу с вооруженными до зубов представителями восточного мира, но никак не ожидал увидеть перед собой холеных морских офицеров с сигарами в зубах. Хаббард–Джонс схватил первое, что нащупал на поясе (это была маленькая ручная граната), швырнул ее в моряков и бросился бежать. Он уже снова забрался на второй этаж, когда раздался взрыв и на пол посыпались штукатурка, крючки и фотографии военных кораблей. Конец справки

Вернемся в отдел наблюдения за иностранными гражданами, в «святилище», где Рональд только что выслушал гораздо более выразительное изложение этих же событий.

Бакстер Лавлейс окинул Рональда ледяным взглядом, Затем посмотрел на полного бледного человека с моноклем, сидевшего справа от него; затем на нахального блондина по левую руку; наконец, на девушку в углу, которая стенографировала беседу (это была Скромница — жива, слава богу, хоть и заплаканная, расстроенная, на Рональда даже не взглянула).

— Я глубоко разочаровался в вас, Бейтс.

— Виноват, сэр, — пробормотал Рональд, вытянувшись по стойке «смирно». Все это очень походило на заседание военного трибунала.

— Я назначил вас в этот отдел, так как полагал, что вы будете оказывать сдерживающее влияние на Хаббард–Джонса, всем известного несколько неустойчивой психикой. Кстати, если вас это в какой–то мере утешит, вчерашний эпизод положил конец его карьере. Я отправил его туда, откуда он к нам пришел, — обратно к иммиграционным властям. Что касается вас, Бейтс, вы поощряли его безумные затеи. Одним словом, Бейтс, вы проявили себя в крайне невыгодном свете. Я закрываю отдел — все равно от него никогда не было толку. А вы, — зеленые глаза сверкнули ледяными искрами, — вы можете считать себя в резерве на неопределенный срок.

Это было равносильно смертному приговору — изгнание из контрразведки, из прекрасного мира мечты.

Рональд прошел к своему столу и начал собирать вещи. Дверь в «святилище» осталась полуоткрытой, и он улавливал обрывки разговора между Солтом и Бакстером Лавлейсом.

— Что вы думаете делать с остальными сотрудниками? — спросил Солт.

— Некоторых мы переведем в другие отделы, но…

— Переведите девушку ко мне. Я давно ищу секретаря.

Рональд уже почти ничего не воспринимал, и эта убийственная просьба даже не задела его. Затем снова послышался голос Лавлейса:

— Некоторые из них вообще ни на что не годны, обыкновенные преступники. Одного вдобавок разыскивает полиция. Он стащил кипу ордеров на обыск и пользовался ими, чтобы проникать в частные дома. Стоило хозяину отвернуться, и он хватал, что плохо лежит, совал в чемодан и исчезал…

У Джока Мак–Ниша лицо внезапно покрылось испариной.

— Разрешите выйти по нужде? — обратился он к своей охране. Те вопросительно взглянули на лейтенанта Игара.

— Один пройдет с ним и станет у двери.

Джока вывели. Через несколько секунд, как Рональд и ожидал, загремела, падая, колонка.

Потайным ходом воспользовались в последний раз, и впервые с толком.

В отличие от Джока Бакстер Лавлейс покидал здание через парадный ход.

— Ну, слава богу, они хоть не занимались подрывной деятельностью. Просто–напросто по воле одного психопата и одного дурака, — он уничтожающе взглянул на Рональда, — выброшена на ветер огромная сумма государственных денег. А вы, командор, дешево отделались. Не стоило, конечно, вам самим браться за обыск, следовало подключить Особое управление — это их дело. Но от них теперь, пожалуй, ничего не добьешься. Кажется, они все до одного торчат возле какой–то лачуги где–то на окраине.

И он исчез за дверью.

— Неплохая работа, неплохая, — потирал рукн командор Солт. — Нам повезло, что все это случилось сегодня — Лавлейс первый день на новом посту вместо Спрингбека. Ну, крошка, идем, — обратился он к Скромнице, которая покорно ждала, когда о ней вспомнят.

Девушка пошла за своим пальто, по–прежнему пряча глаза от Рональда, но он успел заметить, что она опустила какой–то листок в карман его макинтоша.

— Не повезло вам, Бейтс, — посочувствовал командор. — Я всегда говорю: если работаешь у нас в контрразведке, главное — умение лавировать. Иными словами, сиди и не рыпайся.

Командор пропустил Скромницу в дверь и доверительно подмигнул Рональду: «Военная добыча».

* * *

Рональд сидел в кафе, устремив взгляд в чашку с чаем. Все кончено! Вот ему нет и тридцати, а карьера его уже оборвалась. Он мрачно полез в карман за запиской Скромницы. К своему удивлению, он обнаружил там еще одно письмо. На дорогом конверте стояло: «Рональду Бейтсу, эсквайру. Лично. Конфиденциально».

Скромница ему писала:

«Дорогой мистер Бейтс! Простите, не смогла предупредить вас, но через два часа, как вы уехали, те, которые вас ждали сегодня утром, ворвались и держали меня здесь всю ночь. Около восьми утра пришел, который на вас орал. И я так виновата, я все выболтала тому с моноклем. Он мне скомандовал, я и струсила. Тороплюсь, больше писать не могу. Ваша Джина (Скромница)».

«Джина (Скромница)», — печально размышлял Рональд. Он никогда не знал, как ее называть, и обращался к ней просто «вы», а она не пошла дальше «мистера Бейтса». Он грустно перечитал записку, а затем вскрыл дорогой конверт.

«Мне необходимо встретиться с Вами в частном порядке и кое о чем переговорить. Не смогли бы Вы быть у меня сегодня в 8 часов вечера? Проверьте, чтобы за Вами не было слежки.

Искренне Ваш А. де В. Б. Л.

P. S. Не принимайте близко к сердцу утренних событий».

 

12. Петля затягивается

Кислятина Крэбб явился с визитом к Бойкотту во временный штаб. Маленькая комната, некогда служившая гостиной, была завалена кипами бумаг: вся подноготная мистера и миссис Кромески, их прошлое, друзья, враги — все было здесь. Крэбб в восхищении оглядел комнатку и начал свой внутренний диалог:

— В. Как обстоит дело с Бойкоттом?

— О. Прекрасно.

— В. Петля затягивается.

— О. Все туже и туже, осталось лишь дернуть как следует.

— Неплохо, — похвалил Кислятина, указывая на горы толстых папок.

— За две недели набралось, — снисходительно отвечал Бойкотт.

— За девятнадцать дней, — кротко поправил его шеф. — На вас сейчас работает чуть ли не все управление.

Бойкотт начал объяснять в двадцатый раз:

— Сразу положительные результаты получить трудно. Каждый шаг в том доме фиксируется. Каждое письмо, каждый телефонный звонок. Мы знаем, кто к ним ходит, с кем они встречаются вне дома. Вся эта информация ежедневно поступает в ЭВМ. Пройдет еще немного времени — и они у нас в руках. И не одно мелкое звено, как бывало раньше, а вся их грязная сеть.

— Понятно, — добродушно отозвался Крэбб. — Ну что же, только не забудьте: на следующей неделе состоится государственный визит. Президент одной африканской республики.

— Африканской? — Бойкотт вскочил на ноги, сбив со стола поднос с чайником и чашками.

— Да, — продолжал Крэбб. — Вы, наверное, знаете кое–что о деятельности здешних студентов из этой страны. Забавные ребята. Они, судя по донесениям, недолюбливают своего президента, так что нам велено смотреть в оба.

— Но, черт побери, — встревожился Бойкотт, — я не могу снимать людей с этого задания. Если хоть на день прервется поток информации, нужно будет начинать все сначала. ЭВМ должна получать материал регулярно. Это ее хлеб насущный.

— Боюсь, что недельку ей придется поголодать. В штабе еле–еле хватает людей для охраны королевской семьи, не говоря уж об африканских президентах.

У Бойкотта запылал нос.

— Я ставлю вас в известность об этом, так как со следующей недели вам предстоит взять на себя руководство всей нашей конторой.

Бойкотт уронил карандаш.

— Поэтому я к вам и зашел. В понедельник у меня начинается курс лечения, срок — месяц. Доктора велят — ничего не поделаешь, а иначе разве бы я стал перекладывать все дела на ваши плечи?

— Ну что же, — сказал Бойкотт, заметно повеселев. — И прекрасно, то есть я не про вашу болезнь. Я насчет этого государственного визита. Не беспокойтесь, все будет в порядке. Не хотите ли все осмотреть, раз уж вы к нам заехали? У нас есть очень интересное новое оборудование.

Он провел Крэбба наверх, откуда была видна тыльная часть дома по на Балморал–Касл–Драйв.

Комната была невелика и с трудом вмещала огромное количество техники, не говоря уже о сотрудниках. Они преспокойно распивали чай, но с виноватым видом засуетились вокруг аппаратуры, притворяясь, будто работают, когда в комнату втиснулись Крэбб и Бойкотт.

— Что–нибудь новенькое? — бодро спросил Бойкотт. Он видел, что Крэбб настроен недоверчиво, и размечтался: хорошо б сейчас доложили, что в саду напротив только что сел вертолет и высадилась целая группа агентов, и на рукавах у всех у них красные повязки: «СССР. Кадровый шпион».

— Кладбищенское спокойствие, сэр.

— Кажется, ваши сотрудники не сумели установить у Кромески диктофоны? — поинтересовался Крэбб.

— Об этом лучше спросить Гендерсона. Передайте, что его хочет видеть начальник управления.

Через несколько минут появился Гендерсон, эксперт–связист. Лицо у него было сконфуженное.

— Дело вот в чем, сэр. Сперва пошел Морисси под видом газовщика. Потом констебль Нил, притворился электромонтером. Опять ничего не вышло. Тогда отправился я сам, будто я водопроводчик. Единственное, что мне удалось, — это пристроить диктофон в ванной.

— Что же вам мешает? — терпеливо спросил Крэбб.

— Да все эта женщина, сэр. Миссис Кромески. — Гендерсон слегка покраснел. — Она… ну ходит за нами по пятам.

— Зачем?

— Она… она делает разные намеки…

— Интимного характера?

— Именно, сэр. Грязные предложения. И не дает работать.

— Ладно. Надевайте фуражку водопроводчика и отправляйтесь туда снова. И примите ее предложения.

— Но я женатый человек, сэр.

У Крэбба не было ни малейшего намерения помогать Бойкотту, но в нем заговорил профессионал. Он не терпел отсутствия инициативы в работе.

— Вы можете оказаться женатым человеком без работы и без пенсии, если не будете выполнять приказов, Гендерсон.

Гендерсон судорожно вздохнул — ему ничего не оставалось как подчиниться.

— Вот видите, такая простая деталь человеческого поведения ускользнула от вашей электроники, Бойкотт. Ну, мне пора. Не забудьте насчет государственного визита. Да, кстати, надеюсь, Кроум у вас по–прежнему под наблюдением?

— Зачем? Это бы его только настораживало. Мы и так знаем, где его найти, если понадобится.

— В прошлую пятницу он вышел на пенсию.

— Это не имеет значения.

— Боюсь, что имеет, и немалое, — веско заметил Крэбб. — Он, кажется, скопил изрядную толику и приобрел участок земли в Аргентине. Улетел туда сегодня утром с женой. К сожалению, с Аргентиной у нас нет соглашения о выдаче преступников.

Бойкотт разинул рот и вытаращил глаза.

— Похоже, он ускользнул у вас прямо между пальцев, Бойкотт, не так ли?

С этими словами Крэбб покинул своего заместителя.

У ближайшей телефонной будки он остановился. Кислятина знал, что только по телефону–автомату можно говорить без опаски, все частные аппараты прослушивались.

Он набрал одиннадцать цифр. В трубке зажужжало. Затем послышался гудок особого тона. Крэбб набрал еще шесть цифр, и его соединили непосредственно с «Тремя безымянными».

— Он ваш. Можете его брать в любой день на следующей неделе.

— Крэбб подловил для нас Бойкотта, — сказал «Безликий» двум остальным «Таинственным друзьям».

— Превосходно. Один из них встал, прошел к схеме и, взмахнув карандашом, вычеркнул фамилию Бойкотта из списка.

 

13. Новая эра

У Рональда весь день прошел в заботах и беготне, и его подавленность как рукой сняло — он заметно приободрился.

Ни на минуту не забывая о многозначительной просьбе Лавлейса: «Проверьте, чтобы за вами не было слежки», — он носился из одного кинотеатра в другой и с риском для жизни соскакивал на ходу с автобусов, чтобы оторваться от хвоста, который, возможно, был к нему приставлен. Для большей верности он хватал одно такси за другим и на полдороге внезапно менял маршрут. К семи часам Рональд исколесил весь город, умаялся окончательно и остался без гроша.

И вот он бредет, прихрамывая, по Пикадилли к Белгрейвии, где находится дом Лавлейса. Улица Нейпиар–Кресент состоит из роскошных особняков, в большинстве из них разместились посольства, но дом № 32 разделен на квартиры — самые большие и дорогие квартиры во всем королевстве. Перед Рональдом раскрываются тяжелые двери, и он попадает в вестибюль, какой можно увидеть лишь на экране кино.

В квартире Бакстера Лавлейса его встречает экономка в черном платье из плеяды преданных слуг семейства Лавлейс.

— Мистер Антони ожидает вас в кабинете, сэр. Будьте любезны, следуйте за мной.

Рональд идет за нею по устланному толстым ковром коридору, где на стенах красуются портреты предков семейства Лавлейс.

— Мистер Бейтс, сэр, — объявляет экономка.

Лавлейс сидит за письменным столом в другом конце огромного кабинета. В комнате полумрак, обои цвета выдержанного красного вина, мебели немного, но она массивна и роскошна.

— Входите, Рональд.

Рональд вспыхнул от радости. Такая важная персона называет его просто по имени — о подобном он никогда не мог и мечтать.

— Присаживайтесь, — говорит Лавлейс. — Вы, наверно, замерзли. Выпейте коньяку.

Бокал похож по размерам и весу на бочонок, коньяк — старый, ароматный, налит щедрой рукой. Рональд чувствует, как он согревается в жарко натопленной квартире.

— Я должен извиниться перед вами за нелепый утренний спектакль, но я был вынужден его устроить. Все должны были поверить, что вы вышли из игры.

— Понимаю, — сказал Рональд, не представляя себе, о чем идет речь.

— Я вам доверяю. Это вы мне писали, не так ли? Анонимное предупреждение о том, что Хаббард–Джонс установил за мной слежку?

Рональд кивнул. За последние двое суток произошло так много событий, что об этом письме он начисто забыл.

— Я могу положиться лишь на очень немногих. По правде говоря, сейчас только на двоих. Это вы и бригадир Радкинс, — печально говорил Лавлейс. — Вы, наверно, догадались, поговорив со стариком на прошлой неделе, что у меня к вам дело.

Рональд полагал, что теперь его уже ничем не удивишь, но это сообщение его потрясло — значит, нелепая прогулка в машине с бригадиром считалась деловым разговором!

Лавлейс подлил Рональду еще коньяку и продолжал:

— Вам, видимо, небезызвестно, что положение сейчас создалось напряженное. Министр внутренних дел просил меня занять пост главы службы внутренней безопасности, но он отлично знает, что мое назначение не всем придется по душе…

— Сэр, ваше назначение встретят с восторгом! — воскликнул Рональд. Его начинало клонить в сон.

— Нет, многие будут против. Начальникам отделов при Генри Спрингбеке все, что угодно, сходило с рук. Я такого не позволю, и они это отлично понимают. Они будут всячески ставить мне палки в колеса. Но я их одолею. Одолею! — Лавлейс зашагал по комнате. Казалось, он разговаривает сам с собой, а не с Рональдом. — С ними нетрудно управиться. Пусть перегрызают друг другу глотки. Они передерутся, и выстоят только сильнейшие. И тогда я скажу свое слово. Я создам самую эффективную контрразведку в Европе, нет, во всем мире.

Бакстер Лавлейс сверкнул на Рональда зелеными кошачьими глазами и снова подлил ему в бокал.

— И мне это будет нетрудно: моя семья и семьи, с которыми она породнилась, заключая браки, управляют нашей страной вот уже много поколений. Вице–короли, послы, премьер–министры, лорды–канцлеры, истинный правящий класс… — он внезапно прервал себя. (Рональд старался сидеть прямо и щурил один глаз — все перед ним двоилось и плыло.)

— Я вас совсем заговорил. Вы, конечно, жаждете узнать, зачем я вас сюда пригласил. Пока я занимаюсь делами на внутреннем фронте, деятельность нации вовне продолжается. Нам необходимо выяснить, как происходит утечка важнейшей секретной информации. Операция…

— «Девять муз», — не утерпел Рональд и готов был откусить себе язык.

— Вам о ней известно? Боюсь, что известно всем. С этой минуты вы работаете непосредственно на меня. Ни один человек, повторяю, ни один не должен об этом знать. Если вам понадобится помощь, свяжитесь с бригадиром Радкинсом, но только в случае крайней необходимости.

Он протянул Рональду визитную карточку и ключ.

— Связь со мной и бригадиром будете держать через эту даму. Рональд попытался разобрать фамилию на карточке, но не смог.

— Это ключ от квартиры, адрес вот здесь, на ярлыке. Ваша легенда — вы приобрели эту квартиру и въедете, как только она будет отделана. Ваша связная — художница по интерьеру, так что вы можете встречаться с ней ежедневно у себя на квартире — обсуждать цвет обоев и тому подобное. Ясно?

Рональду стоило немалого труда понять, что от него требуется.

— Но у меня нет денег, — сказал он наконец. — И все знают, что нет. Как же я купил такую квартиру?

— Просмотрите вечерние газеты, и вы увидите, что выиграли пять тысяч фунтов—первый приз в викторине компании, производящей консервированную фасоль. И вы сообщили корреспондентам, что всегда мечтали жить в фешенебельном районе.

— Понимаю.

— А теперь, — Лавлейс подлил Рональду еще, — теперь я расскажу вам, как обстоят дела с этими проклятыми «Девятью музами».

— Четырех уже прихлопнули, — подсказал Рональд, с трудом выговаривая слова. Он пытался вспомнить их имена, но не мог.

— Это Клио, Талия, Эвтерпа и Терпсихора. На прошлой неделе убрали Каллиопу и Эрато. Кровавые убийства. У нас почти не остается курьеров.

— А муз осталось три, — победоносно заключил Рональд после долгих упражнений в устном счете.

— Две. Потому что с Мельпоменой расправились сегодня утром. Так что, сами видите, нужно действовать без промедления.

Но Рональд уже полностью отключился. Он вроде бы и не спал, глаза у него были открыты, но голова пуста, как банк в воскресный день. Он только сумел удержать в памяти слова Лавлейса: «Девять муз»— это ряд секретных донесений, которые мы получаем из…»

Рональд Бейтс (недавно назначенный специальный тайный агент) не помнил, как он покинул квартиру Лавлейса. Он умудрился выйти оттуда без посторонней помощи, но двигался словно во сне. Тактичная экономка проводила его до лифта. Он пересек импозантный вестибюль, даже не пошатнувшись. Швейцар распахнул перед ним дверь такси, вызванного Лавлейсом по телефону.

Когда машина отъехала от дома, двое промерзших до костей следопытов, которые прятались за столбом, вздохнули с облегчением.

— Пробыл у него не меньше двух часов, — отметил один.

— Ага. В лицо я его не разглядел, но, похоже, совсем молоденький.

— Теперь шеф обрадуется. Первое дельное донесение за столько месяцев.

Никто не подумал сообщить людям Хаббард–Джонса, следившим за Бакстером Лавлейсом, что в этот самый день еще утром отдел их прекратил свое существование.