На следующий день я проснулся “с раннего ранья”, как мы говорили в студенческие времена, отделился от спящих Линдси и Элисон, натянул куртку, найденную в прихожей, спустился к озеру. На подъездной аллее позади BMW красовался новенький “форд-таурус” оттенка электрик (авто таких кричащих цветов бывают, наверное, только в прокате). Чак сидел у берега, на деревянной скамейке рядом с пристанью Шоллингов, курил.

– Привет, – сказал я.

– Привет.

– Ты что тут делаешь?

– В мыслях блуждаю.

– Да уж, территория незнакомая.

– Ха-ха.

– Когда вернулся?

– Часа в два или около того.

– Мы не слышали, как ты вошел.

– Знаю. Я за вами подсмотрел, – Чак заговорщицки ухмыльнулся мне, выпустив струю бело-серого дыма. – Неплохо, чувачок. Сразу с двумя, ты подумай. Гигант.

– Нос у тебя получше выглядит.

– Да, – Чак рассеянно потер переносицу. – Вправили. Один знакомый ортопед.

– А жаль. Он так выгодно скрывал твое лицо.

– Очень мило.

Над дальним краем озера вставало солнце – туманный, призрачный шар – и бросало оранжевый отсвет на окрестную синь. От воды неспешно поднимался туман и, казалось, приглушал все звуки, кроме громогласной отрыжки лягушки-быка. Интересно, подумал я, что делают лягушки зимой? Впадают в спячку? Умирают?

Тут над головой зашумело, засвистело, мы взглянули вверх: стая диких гусей – штук пятнадцать – заходила на посадку. Двигаясь синхронно, они облетели озеро и у противоположного берега спланировали на воду, выставив вперед перепончатые лапы, как шасси. Мгновенно в только что неподвижном озере закипела жизнь. Мы с Чаком смотрели во все глаза.

– Потрясающее зрелище, – Чак затушил сигарету. – Того и гляди за кадром раздастся голос британского диктора, который расскажет нам о миграциях белолобого гуся.

Я улыбнулся:

– Для нас, похоже, природа хороша тем, что ее тоже показывают по телевизору.

Позади хлопнула дверь – не наша, соседская. Обернувшись, мы увидели парнишку лет восьми, он спускался к воде, а за ним по пятам бежал большой золотистый ретривер. Мальчуган был худенький, в красно-черной клетчатой рубашке, со светлыми волосами, недавно остриженными и немытыми. Он чуть помедлил в нерешительности, заметив нас, потом накинул собаке на шею поводок и продолжил свой путь.

– Здравствуйте, – он приблизился к нашей скамейке.

– Привет, – ответил я, а Чак помахал рукой.

– Вы живете в доме Шоллингов?

– Да, мы друзья Элисон. Я Бен, а это Чак.

– Ага, – парнишка поскреб псу шею.

– А тебя как зовут? – спросил я.

– Джереми.

Ретривер подошел, обнюхал нас, я почесал ему грудь, чтобы подружиться.

– А это Тас, – сообщил мальчишка.

– Тас?

– Да. Как Тасманский Дьявол, знаете такой мультик?

– Само собой.

Тас, похоже, обожал, когда ему чешут грудь, уселся передо мной, как бы приговаривая: “Чеши-чеши, только подольше”, и зажмурился от удовольствия.

– Ты его так назвал?

– Нет, папа, – сказав это, он вдруг потупил глаза, потом снова посмотрел на нас с какой-то тревогой. – Я на гусей пришел посмотреть. Они прилетают сюда каждый год в одно и то же время.

– Правда? – заинтересовался Чак.

– Да. Это канадские казарки. Летят во Флориду. Пробудут здесь с неделю и полетят дальше. Весной на обратном пути они тоже садятся здесь.

– Здорово, – сказал я.

– А что у вас с носом? – спросил мальчишка Чака.

– Дружок врезал.

– Вы? – Джереми посмотрел на меня.

– На сей раз не я. Обычно мы бьем его по очереди.

– Он, похоже, сломан. Вам бы к доктору сходить.

– Зачем мне к нему идти, я его в зеркале каждый день вижу.

– А в зеркало он смотрит каждые пять минут, – вставил я.

– Вы разве доктор? – спросил Джереми недоверчиво.

– Так точно.

– А людей с коной лечили когда-нибудь?

– Кона – это что?

– Когда спишь, спишь и никак не можешь проснуться, – совершенно серьезно объяснил Джереми.

Я заметил, что у мальчика удивительные голубые глаза и левый время от времени непроизвольно подмигивает.

– Это называется кома. Ка, о, эм, а – кома. Откуда ты знаешь про кому?

– Мой отец ей заболел.

– Правда? – удивился я. – Нам очень жаль.

– Да, – сказал Джереми без выражения. – Он делал пробежку, и его сбил грузовик. Папа спит уже почти три месяца.

– Это правда очень грустно, – вздохнул Чак.

– Он даже ничего понять не успел, – мальчик явно повторял услышанное от взрослых.

Дверь дома Джереми снова отворилась, на террасу вышла девочка лет двенадцати, крикнула:

– Джереми, ты что там делаешь?

– Это Мелоди, – объяснил мальчик. – Думает, раз папы нет, она тут главная.

– Джереми! – снова позвала девочка.

– Я гуляю с Тасом! – крикнул он в ответ.

– Завтракать пора! – настаивала Мелоди.

– Скоро приду.

– Мама сказала – сейчас же.

Джереми раздраженно закатил глаза и слегка потянул Таса за поводок:

– Пойду.

– Ох уж эти сестры, – я сочувственно улыбнулся.

– У вас что, тоже есть?

– Нету, – признался я.

– Повезло, – Джереми повернулся к Чаку. – А вы смогли бы помочь моему отцу?

Мы с Чаком быстро переглянулись.

– Уверен, доктор делает для него все возможное. А я ведь еще молодой врач. Тот, кто лечит твоего отца, наверняка старше и опытней.

– Наверное, – и мальчик пошел к дому.

– Эй, Джереми, – окликнул я.

– Что?

– Еще увидимся.

– Конечно, – он притянул Таса поближе и стал взбираться на холм, – увидимся.

– Бедняжка, – вздохнула Элисон, когда за завтраком я рассказал о встрече с Джереми. – Я и не знала, никто ничего не говорил. Мы с Миллерами давно знакомы. Я даже нянчилась с Мелоди, ей годика два было… Отец с Питером рыбачили вместе.

Готовить не хотелось, мы ели хлопья с молоком, и я знал наперед, что буду за это наказан. Еще один симптом тридцатилетия – привычная легкая непереносимость лактозы внезапно обострилась.

– Плохи его дела, похоже, – Чак отхлебнул сока. – Три месяца в коме. По статистике, шансов у парня мало.

– Надо навестить Рут, – сказала Элисон. – Ей, должно быть, совсем худо.

Она встала, натянула свитер и, направляясь к двери, бросила на ходу:

– Не забудьте покормить Джека.

Джек сидел на постели, завернувшись в одеяло, и как будто не выказывал желания вскочить, метнуться к выходу, поэтому я не закрыл дверь сразу, а решил немного поговорить.

– Как оно, Джек?

– Нормально, – на меня он, однако, не смотрел. – Вы собираетесь меня сегодня выпустить или нет?

Джек сидел глянцевый от пота, капельки выступали на переносице, в уголках век. Глаза налились кровью, веки были натерты до красноты. Я посмотрел на Чака и сказал:

– Не думаю.

– Джек, ты же сразу побежишь искать кокс, он все еще циркулирует у тебя в крови, – начал Чак.

– Но мне нужно что-нибудь, старик. Хоть что-нибудь дайте. Хреново мне.

– Это ломка, – объяснил Чак. – К ночи станет гораздо хуже.

– Да, Чак, врачебного такта тебе не занимать, – съязвил я.

– Вы хоть понимаете, – Джека била легкая дрожь, он выпрямился и плотнее закутался в одеяло, – что по вашей милости я могу лишиться работы?

– В данный момент нас больше заботит твоя жизнь. Попробуй заснуть, – я стал закрывать дверь.

– Бен…

– Что?

– Вы не можете меня больше тут держать.

– Знаю, Джек. Но я буду не я, если не попробую.

Остаток дня Джек провел тихо. Тишина показалась мне отчасти зловещей. Я представлял, как Джек сидит на постели, дрожа, кутаясь в одеяло, словно бродяга, но Чак сказал, что он, скорее всего, спит.

– Организм сам отключится, – пояснил он. – Слезать с кокса – дело нелегкое. Того, что давало силы, больше нет, и издевательство, которое ты учинил над собственным телом, оборачивается против тебя же. Некоторые неделями спят.