К половине одиннадцатого утра в пятницу я сижу как на иголках. Сегодня доктор Сандерсон должен сообщить мне результаты биопсии. Почему он до сих пор не позвонил? Если бы все было в порядке, он бы, скорее всего, уже позвонил, радуясь возможности избавить меня от мук неизвестности. Если же новости неутешительны, тогда он наверняка подождет, пока у него выдастся свободная минутка, чтобы ответить на мои вопросы и обсудить лечение. Никто не любит сообщать дурные вести. Наверно, за эти годы у него выработался целый ритуал: если результаты анализов хорошие, он немедленно звонит пациенту, а трудные разговоры оставляет на потом и звонит в конце рабочего дня, после приема больных. Садится в дорогое кожаное кресло за стол из красного дерева, отпивает для храбрости глоток виски из бутылки, хранящейся в ящике стола, и принимается звонить тем, чьи дела плохи. Он тоже посредник между лабораторией и пациентами, и пусть он в этом не виноват, но решать проблему все-таки приходится ему. Мы всегда перезваниваем клиенту сразу же, как узнаем, что товар прибыл раньше срока, или нам удалось выяснить недоразумение с поставщиком. Если же все плохо, мы оттягиваем до последнего, а позвонив, надеемся, что клиент окажется занят и нам удастся ограничиться сообщением на автоответчике. Для Сандерсона я Крейг Ходжес, мои раковые клетки — свуши не того цвета, и пусть доктор ни в чем не виноват, все равно он понимает, что разговор будет неприятный.

Черт. У меня рак. Я так и знал.

Я уже раз пять звонил в приемную, но бросал трубку после первого же гудка. Я боюсь нарушить хрупкое космическое равновесие, как будто от моего звонка результаты анализов изменятся. Нет, уж лучше с буддийским спокойствием ждать, пока Сандерсон позвонит сам. Но какое уж тут спокойствие, когда по спине течет холодный пот, ладони влажные и ледяные, а ноги дрожат. Так что я поднимаюсь и иду в душ. Стоя под струями воды, я представляю, как рассказываю Хоуп и Тамаре о своем диагнозе и что за этим следует. Хоуп рыдает, обнимает меня и принимается звонить родителям; поплакав, они с мамой обсуждают, что отец должен найти лучших специалистов и подключить все связи, дабы нас немедленно приняли; все это Хоуп говорит, решительно вздернув подбородок. Тамара, с трудом сдерживая слезы, бросается мне в объятия, заключив всю свою затаенную страсть в бесконечном поцелуе, а потом молча ведет меня в спальню, чтобы мы наконец смогли выразить невысказанные чувства перед предстоящей мне битвой со смертью. И только час или два спустя, после того как мы торопливо и нежно занимаемся любовью, она заливается слезами, спрятав лицо у меня на груди, и мы лежим в отчаянии, обнявшись, голые и мокрые.

Представив себе это, я испытываю такое возбуждение, что никакие грустные мысли не способны его унять. Да пошло оно все к черту, надо же как-то убить время! «Все равно ты болен», — говорю я себе, спустя несколько минут выходя из душа.

В половине двенадцатого я сдаюсь и с кухни звоню Сандерсону. Джед с Нормом в гостиной смотрят CNN.

— Добрый день, — любезно здороваюсь я с секретаршей, как будто ее расположение мне чем-то поможет. — Могу я поговорить с доктором Сандерсоном?

— Представьтесь, пожалуйста, — низким голосом просит она с русским акцентом, выговаривая слова со старательностью новичка.

— Закари Кинг. Мне на этой неделе делали цистоскопию.

— Доктора сейчас нет, — отвечает она.

— Не подскажете, когда он будет?

— В понедельник.

— В понедельник? — изумляюсь я. — Но я должен был созвониться с ним сегодня.

— Сегодня его нет.

— Он в клинике? С ним можно как-то связаться?

— Доктор уехал на выходные, — поясняет она. — Сегодня дежурит доктор Пост. Если хотите, я передам ему ваше сообщение.

Я чувствую, как во мне нарастает паника.

— Послушайте, — говорю я. — Как вас зовут? Секретарша озадачена.

— Ирина, — отвечает она.

— Так вот, Ирина, — продолжаю я. — Результаты моей биопсии должны были быть готовы сегодня. Я не знаю, кто кому должен был звонить: я доктору Сандерсону или он мне. Но я должен был сегодня узнать результаты. Их передадут доктору Посту?

— Нет, — говорит Ирина. — Их доставят сюда.

— Вы не знаете, они уже пришли?

— Конверты с результатами анализов имеют право вскрывать только врачи.

— Поэтому я был бы очень благодарен, если бы вы передали сообщение доктору Сандерсону на пейджер.

— У него нет пейджера, — настаивает она. — И в эти выходные доктора в клинике не будет.

— Но вы ведь наверняка знаете, как с ним связаться.

— Доктор вернется в понедельник, — упорствует секретарша.

— Давайте называть вещи своими именами, — не выдерживаю я. — Вы предлагаете мне все выходные сидеть и гадать, есть ли у меня рак, только потому, что вам лень позвонить доктору?

— Как только доктор узнает результаты анализов, он с вами свяжется.

— Но результаты уже пришли, — я почти срываюсь на крик. — Просто нужно позвонить в лабораторию, или открыть конверт, или что там у вас в таких случаях делают!

— Извините, мистер Кинг, я ничем не могу вам помочь.

Я швыряю телефонную трубку и испускаю вопль отчаяния.

— Зак, что случилось? — окликает меня из гостиной Норм.

Я сажусь на диван к Норму с Джедом и рассказываю о разговоре с секретаршей.

— Что за бред! — Норм возмущенно вскакивает на ноги. — Поехали.

— Куда? — недоумеваю я.

— В клинику.

— Зачем?

— Затем, что при личном общении я куда убедительнее, — поясняет Норм, заправляя рубашку в брюки.

— Что ты собираешься делать?

— Что и всегда, — отвечает он. — Скандалить и бить на жалость.

Я открываю рот, чтобы возразить, и понимаю, что возразить-то мне нечего. За последние несколько дней не раз оказывалось, что слепое упрямство Норма приносит плоды. Что плохого, если теперь оно поможет мне добиться своего? Я постою в сторонке, а Норм пусть сам во всем разберется. Говорят, отцы обычно так себя и ведут.

На пороге мы вдруг слышим, как телевизор замолкает. Я оборачиваюсь и вижу, что Джед встает с дивана, смущенно пожимает плечами и улыбается мне, на время забыв о вчерашнем недоразумении.

— Подождите минутку, я только оденусь, — говорит он.

Мы втроем заходим в приемную, где царит характерное для таких мест гнетущее, тяжелое молчание, или, скорее, сумма отдельных молчаний; пациенты, дожидающиеся, пока их примут врачи, бросают на нас рассеянные взгляды поверх журналов, отмечая наше присутствие, и снова впадают в притворное забытье. Ирина оказывается дородной женщиной средних лет с грустными славянскими глазами и волосатой родинкой на жесткой щеке. На лице секретарши, кажется, навсегда застыло свирепое выражение — вероятно, от долгих лет, проведенных на леденящем ветру суровых российских зим. Но как бы ни была трудна прежняя жизнь Ирины, ей явно не доводилось сталкиваться с типами вроде Норма, который нарушает тишину приемной, точно булыжник, брошенный в пруд, и с точно рассчитанной жестокостью извергает на секретаршу поток бессмысленного юридического жаргона.

— Доктор вернется в понедельник, — отвечает ему Ирина, грозно подняв сросшиеся брови.

Над ее столом висят фотографии и листы с отпечатками детских ладошек, обведенных цветными карандашами, — видимо, подарки от внуков, которые ее до смерти боятся.

— Слушайте меня внимательно, — цедит Норм, нависая над ее столом. — Если вы через пять минут не позвоните доктору Сандерсону, у вас будут серьезные неприятности с законом. Вы готовы за это отвечать?

— Отойдите от моего стола, — сердито говорит Ирина и встает.

Норм смотрит ей прямо в глаза и произносит тише:

— Меня не волнует ваше личное пространство. Меня не волнует, что доктор Сандерсон уехал развлекаться на выходные. Видите вон того мужчину? — Он указывает на меня, и я робко киваю в знак приветствия, стыдясь роли, отведенной мне в очередном спектакле, который закатывает Норм. — Он неделю глаз не сомкнул, дожидаясь результатов, которые ему должны были сообщить сегодня. Если ему придется понервничать лишнюю ночь, потому что доктор Сандерсон не сдержал слово, мы сочтем это преступной небрежностью, отвечать за которую будет клиника. Вы понимаете, к чему я клоню?

— Я тут ни при чем! — шипит в ответ Ирина. — Я ничем не могу вам помочь.

— Значит, позвоните тому, кто сможет, — отрезает Норм.

— Не мешайте мне работать!

— Милочка, я еще даже не начинал, — с серьезным видом доверительно сообщает Норм. — Это была разминка.

— Я не могу с ним связываться, — от волнения Ирина начинает ошибаться.

В холле за ее столом открывается дверь, и появляется Камилла, медсестра, которая готовила меня к цистоскопии. Она выглядывает из кабинета, пытаясь понять, что за шум, видит сцепившихся Ирину и Норма, хмурится и уходит по коридору.

— Ого, — тихонько присвистывает Джед. — Это кто?

— Медсестра, — поясняю я.

— Красивая.

— Вперед, — саркастически усмехаюсь я.

— Не помнишь, как ее зовут?

Я бросаю на него скептический взгляд.

— Чего ты? — смущается Джед.

— Ничего, — отвечаю я. — Камилла.

— Камилла, — повторяет он. — Спасибо. Отвлечешь секретаршу?

Я многозначительно смотрю на Норма, которому удалось схватить телефонную трубку со стола секретарши, чтобы она не могла ответить пациентам, которые звонят сразу по двум или трем линиям. Ирина перегнулась через стол и, осыпая Норма русскими ругательствами, отчаянно пытается отобрать у него трубку, но он описывает неторопливые круги на месте, подняв телефон высоко над головой, так что провод обматывается вокруг него, а пациенты, ждущие приема, с ужасом наблюдают за развитием событий.

— Готово, — говорю я.

Джед в мгновение ока скрывается в коридоре, оставив меня одного стоять посреди приемной.

— Норм, — окликаю я, делая шаг вперед, будто судья на ринге. — Верни ей телефон.

— Верну, — отвечает Норм, не отрывая взгляда от секретарши, — как только она пообещает позвонить доктору.

Мгновение они смотрят друг другу в глаза; телефон меж тем разрывается от звонков. Наконец Ирина, тяжело дыша, опускается на стул.

— Вы с ума сошли, — она в изумлении качает головой.

— Я всего лишь отец, который беспокоится за сына, — с гордостью отвечает Норм.

За спиной секретарши открывается дверь, и появляется доктор в белом халате; в его высокой коренастой фигуре есть что-то медвежье.

— Что за трезвон? — раздраженно интересуется он у Ирины.

— Этот псих забрал у меня трубку, — поясняет она.

Доктор впивается в нас сердитым взглядом.

— Что здесь происходит, черт возьми? — гремит он.

Однако Норма так просто не возьмешь.

— Нам необходимо срочно переговорить с доктором Сандерсоном.

— Его сегодня нет. Ирина передаст ваше сообщение его помощникам.

— Так не пойдет.

— Еще как пойдет, — угрожающим тоном произносит доктор.

Выглядит он внушительно, как Пол Баньян, — толстая шея, широкие плечи, румяное лицо в веснушках покраснело от злости так, что заметно даже под бородой.

— Мы можем поговорить с глазу на глаз? — меняет тактику Норм.

— Вы записаны на прием?

— Ладно тебе, Норм, — смущенно говорю я. — Давай оставим сообщение и пойдем.

Норм поворачивается лицом к пациентам, ждущим приема.

— Мой сын Зак должен был сегодня получить результаты биопсии, — сообщает он им. — Как вы догадываетесь, эта неделя выдалась напряженной для всех нас. — Доктор делает шаг вперед, протягивает руку, чтобы схватить Норма за плечо, но тот уворачивается и выходит на середину комнаты. — Но его доктор уехал, и теперь нам все выходные придется гадать, нашли ли у Зака рак мочевого пузыря или нет. Представляете? И все потому, что ни у кого в клинике не хватило совести преступить правила и сделать один-единственный звонок.

Пациенты уткнулись взглядом в колени, недовольные тем, что нарушили их молчаливое ожидание и втянули в этот неприглядный спектакль. Доктор побагровел от ярости и сжал кулаки, как будто вот-вот скинет халат и набросится на Норма. На мгновение мне действительно кажется, будто вся эта нелепая ситуация закончится дракой, но тут в приемную из коридора выходит Джед.

— Оставьте их, — окликает он Норма из-за стола секретарши. — Поехали.

— Какого черта вы тут делаете? — обернувшись к Джеду, рявкает доктор.

— Все в порядке, док, — отвечает Джед. — Все под контролем.

— Кто вы такой?

В отличие от Норма, Джед ростом не ниже доктора. Он подходит к нему вплотную и с холодным безразличием смотрит ему прямо в глаза.

— Я тот, кто решит эту проблему.

Доктор отступает, а мы направляемся к выходу, таща за собой Норма, который разразился было перед пациентами пылкой речью, похожей на предисловие к пространным извинениям. В лифте Джед с гордостью демонстрирует нам листок для записи рецептов, на котором Камилла нацарапала название загородного клуба в Уэстчестере, где, по ее словам, доктор Сандерсон старается до прихода зимы наиграться в гольф.

— Загородный клуб «Ларчмонт», — читает Норм. — Я знаю, где это.

— Может, просто позвоним ему? — предлагаю я, с содроганием представляя себе очередной набег с участием Норма.

— Она не знает его мобильного, — поясняет Джед.

— А это что?

— Это номер Камиллы.

— Я-то думал, это что-то важное, раз она его дважды подчеркнула.

Джед улыбается, складывает бумажку и прячет в карман.

— Видишь, на что я иду ради тебя?