Когда «простота хуже воровства»

В свое время меня потряс факт, который услышал на лекции в Академии Генерального штаба: в наступательной операции под Москвой зимой 1941 года из каждой тысячи наступавших советских солдат в живых остался только один. Из всех полков, прошедших по Красной площади 7 ноября 41-го, уже к февралю следующего года едва набралась бы стрелковая рота.

Я часто думал об этом, когда в очередной раз утверждал план проведения той или иной операции очередного этапа действий Объединенной группировки войск в рамках общей операции по восстановлению конституционного порядка в Чечне в 1994–1996 годах. Не забывал о горьких уроках Великой Отечественной и в активный период контр-террористической операции, начатой в августе 1999 года. Но на войне как на войне. Полностью исключить потери среди подчиненных, к несчастью, невозможно, но свести их к минимуму обязан командир любого ранга, а для этого он должен помнить всегда, что задачи надо выполнять, но не любой ценой: не ценой сотен и тысяч погубленных солдатских душ, не ценой сиюминутной победы, окропленной кровью, ради личной славы. Защищая государственные интересы, во «вторую Чечню» погибло более 3000 военнослужащих. И этот скорбный список, к великому сожалению, растет по сей день. Склоняю голову перед ними: они отдали Родине самое дорогое — свою жизнь!

Однако не могу понять тех политиков, которые пытаются на жертвах борьбы с террористами и бандитами сколотить для себя политический капитал. Некоторые из них вовсю стараются доказать, что служба в Вооруженных силах не идет на пользу юношам, а наоборот — приводит к их гибели и увечьям. Так и хочется спросить: а почему не бьют тревогу по поводу того, что в автомобильных катастрофах ежегодно погибают более 30 тысячи россиян? За один год жертв на дорогах больше, нежели за всю новейшую полувековую историю участия российских Вооруженных сил в локальных конфликтах, включая Афганистан и обе чеченские военные кампании. Но об этой национальной беде если кто и упомянет, так это начальник ГИБДД России. Да и то при подведении итогов года.

Для меня, например, очевидно: чтобы меньше было аварий с человеческими жертвами на дорогах, надо не только строго наказывать коррумпированных «гаишников» и пьяных водителей, но и качественно ремонтировать и строить эти самые дороги. И если кто-то из политиков попытается «сесть» на эту тему, то изволь, докажи делом свою правоту: «выбей» деньги под дорожное строительство у правительства России или внедри систему частных дорог, оптимальную схему производства дорожного покрытия и т. д. А если твои дорожные идеи окажутся просто сотрясением воздуха, мыльным пузырем, тогда это достойный финал политической карьеры.

Но не только автокатастрофы уносят человеческие жизни. Сколько сегодня душ человеческих загублено пьянством и наркоманией! Почему же недейственно борются с этим злом, опять же пытаясь критические стрелки перевести в основном на армию.

С армией проще. Если с трибуны Госдумы сказать что-то критическое про Вооруженные силы — в худшем случае обвинят в отсутствии патриотизма. Так что из этого? В конце концов, русофобство все еще модно. И потом, отвечать за промахи и поражения в военном строительстве есть кому — для этого генералы и существуют. Может быть, поэтому сделать военным какую-нибудь «бяку» сегодня стало для некоторых «либералов» чуть ли не делом политической чести.

Возможно, логику поведения некоторых наших законодателей я показываю несколько упрощенно, но по сути очень близко к реальности.

Да, сохранение жизни подчиненных в первую очередь — самая главная забота офицеров и генералов, которым матери отдали своих сыновей. Но тысячу раз не прав будет тот, кто станет утверждать, что это обязанность только кадровых военных. Хотя бы потому, что армия — точный слепок российского общества. От того, насколько подразделения и воинские части в состоянии выполнить боевые задачи, зависит обеспечение защиты государства.

К примеру. Во второй половине прошлого века Советская армия по своей мощи могла противостоять странам блока НАТО. Еще в 1991 году на вооружении в СССР имелись 64 тысячи танков, 67 тысяч орудий и минометов, 76 тысяч БМП и БТР, 10 тысяч самолетов и вертолетов, да еще приплюсуйте к этому количеству комплект техники и вооружения на 3–4 миллиона резервистов. Но уже к началу первой чеченской кампании в 1994 году в России с трудом собрали технику и амуницию для одной общевойсковой армии! Где и как растворилась невиданная боевая мощь СССР? Это остается тайной за семью печатями.

Хотя дело тут не столько в количестве техники, сколько в ее качественных характеристиках, боевых возможностях. И само собой — в обучении солдат умело владеть этой техникой (стрелять и поражать цель с первого выстрела и первой очередью, определять свое местонахождение, не выходя из боевой машины, и т. д.). А если посмотреть на экипировку нашего солдата (бахилы-сапоги, бронежилет весом с гирю, вещмешок образца 1917 года) — рыдать хочется! Неужели мы хуже американского «янки», на экипировку которого любо-дорого посмотреть.

Прошу понять меня правильно: эти цифры и разговор о современной технике и экипировке — не дань ностальгии по мировой мощи Советской армии, но повод в то же время сказать: пора определиться с отношением государства к своей армии. Мне запомнилось такое высказывание: «Государство сильно своей армией. С ним считаются и его уважают, если армия твердо стоит на ногах, а в ее рядах служат люди, сильные духом, и на вооружении ее находится современная боевая техника».

 

Арифметика сокращений

В новейшей истории России об этом, очевидно, забыли: фактически за десять лет сократили Вооруженные силы страны в 4 раза — с 4 миллионов 800 тысяч человек до 1 миллиона 200 тысяч. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в активную фазу контр-террористической операции к декабрю 1999 года в Чечню прибыли военнослужащие практически со всей России: забайкальские танкисты, североморские морские пехотинцы, десантники Псковской дивизии ВДВ, ставший легендарным 245-й мотострелковый полк из Московского военного округа, якуты-снайперы из Дальневосточного военного округа… всех и не перечислишь.

С одной стороны, это обнадеживающий факт: федеральная власть сумела относительно быстро собрать со всей страны необходимые силы на опасном участке и навалилась на терроризм, что называется, всей мощью. Но если проанализировать чуть глубже — общая картина не такая уж и радужная. Скорее наоборот.

К примеру, что такое обе чеченские военные кампании со стратегической точки зрения? Локальные конфликты с ограничением использования возможностей широкомасштабных боевых действий. Говоря проще, с теми боевыми задачами, которые были в Чечне (и в середине, и конце 1990-х годов), должны справляться даже не Вооруженные силы, а внутренние войска того же Северо-Кавказского округа внутренних войск.

Естественно, для решения оперативно-тактичес-ких задач в активной фазе боевых действий (таких, как штурм Грозного, ликвидация банды Гелаева и т. п.) необходимо было придавать частям внутренних войск фронтовую и армейскую авиацию, ствольную и реактивную артиллерию, танки и современную инженерную технику. Но получилось, что вся тяжесть проведения боевых, да и специальных операций (и не только в активный период боевых действий) легла на плечи военнослужащих Минобороны, а не сотрудников МВД. Об этом свидетельствует и статистика: только с 1999 по 2001 год в Чечню был откомандирован каждый четвертый офицер и солдат сухопутных войск! Вот где выплыла в своей неприглядности грустная арифметика непродуманных сокращений армейских частей и подразделений. Из чего обычный россиянин, далекий от проблем военной реформы, вправе сделать вполне логичный вывод: участие одновременно в двух локальных конфликтах (подобных чеченскому) может оказаться не под силу нынешней Российской армии. Горький вывод, но правдивый.

Но ведь Вооруженные силы созданы и предназначены для защиты государства не только от внутренних террористов, но и от внешнего противника.

Мне могут возразить — сегодня у россиян внешних врагов нет. Сегодня нет, а завтра? Кто даст гарантию, что спустя несколько лет в странах, которые сейчас являются нашими стратегическими партнерами, не придут к власти другие руководители и администрации (как бывало в истории не раз), чья политика будет агрессивной по отношению к России?

В свое время СССР тоже имел с Германией договор о ненападении. И мы все знаем, чем это закончилось…

Да, сегодня борьба идет за рынки сбыта, а не за территории. И основные нынешние войны — это войны экономические. Но кто даст стопроцентную гарантию в том, что в запальчивости или излишней самоуверенности иные ретивые политики не перейдут черту. В конце концов знаменитое утверждение немецкого военного теоретика и историка Карла Клаузевица о том, что «война есть продолжение политики государства насильственными средствами», чуть ли не ежегодно подтверждалось на протяжении всего прошлого столетия. Подтверждается этот тезис и в новом тысячелетии. А политика в свою очередь, как известно, есть концентрированное выражение экономики.

Сил Российской армии хватает нынче разве что на два локальных конфликта, а не на полномасштабные боевые действия. Грустный итог военной реформы.

 

Термины вместо денег

Реформа, как в это верили все, когда она начиналась, должна проповедовать не только огульное сокращение армии. Можно же пойти по пути изменения организационно-штатной структуры частей и подразделений.

В том же Северо-Кавказском военном округе крайне необходимы горные егерские полки и батальоны, способные выполнять любые поставленные задачи в условиях горно-лесистой местности. Взять хотя бы военный гарнизон близ населенного пункта Борзой в горной Чечне. Ведь там высота вершин большей частью переваливает за две тысячи метров над уровнем моря. Так вот, в таких особых условиях, при выполнении боевых задач в подразделениях должна быть специальная техника. По узкой колее горных дорожных серпантинов боевой машине пехоты, а уж тем более танку проехать очень даже непросто — у существующих ныне бронированных боевых машин колея шире колеи узеньких горных дорог. Поэтому на маршах бывает, что такая техника срывается в пропасть. И артиллерия нужна универсальная, работающая, как миномет.

Решить проблему обеспечения таких горных батальонов подходящей техникой сравнительно просто: нечто похожее есть в воздушно-десантных войсках. Те же боевые машины десанта или десантные бронетранспортеры при незначительной доработке вполне могут подойти для эксплуатации в горных условиях. А артиллерийская система «Нона», стоящая сегодня на вооружении той же «крылатой пехоты», во вторую чеченскую кампанию доказала свою так необходимую в горах универсальность. Кстати, уже сегодня один из оборонных заводов Юга России готов поставить в такие горные батальоны уникальную специальную бронированную технику, как гусеничную, так и колесную, в том числе и плавающую.

Иными словами, необходимые технические условия для создания горно-егерских частей есть уже сегодня. Как есть и осознание руководством Вооруженных сил необходимости таких специальных частей. Но нет желания что-то менять. Вот уже который год аргументация и тут не претерпевает никаких изменений: нет денег! (А где же их раньше находили, лет 15–20 назад?)

Зато появились новые военные термины. Один из них — «войсковая маневренная группа» (ВМГ). Словосочетание новое, конечно, да вот суть неизменна. Это не что иное, как упомянутый в Боевом уставе усиленный мотострелковый батальон. И считать ВМГ достижением проводимых реформ по меньшей мере наивно.

А вот что действительно необычно, так это деление воинских соединений и частей на элитные (части постоянной боеготовности) и неэлитные (все остальные). В элитные собирают и лучших людей, и лучшую технику, и льготы тут выше, а в остальные — по остаточному принципу («На тебе, боже, что нам негоже»). Это все равно что в одной большой семье делить родных детей на любимых и нелюбимых. Такое разграничение может оправдать разве что бездеятельность некоторых командиров полков и соединений. Потому как готовность в любую минуту выполнить поставленную боевую задачу — краеугольный камень в военном строительстве любого государства. Вот тут-то и не надо экономить государству. Грянет война — все должны идти воевать, и элитные, и неэлитные части, — и что тогда? Армия вся должна быть элитной, во всяком случае ее большая, а не меньшая часть.

«Уши» от словесной уловки сторонников этого проекта торчат опять-таки от ссылки на недостаточное финансирование Вооруженных сил.

Но ведь появились же средства на комплектование Псковской 76-й дивизии ВДВ солдатами-контрактниками? И средства немалые — более двух миллиардов рублей.

 

…Плюс контрактизация всей страны?

На протяжении последнего десятилетия сменились четыре министра обороны РФ. Но и частая смена министров все же не идет на пользу общему делу. Каждый из них привносил с собой что-то новое в понимание военной реформы. Генерал армии Павел Грачев, как десантник, особое внимание уделял развитию воздушно-десантных войск. Игорь Родионов как руководитель Академии Генерального штаба видел решение многих проблем в армии в изменении роли штабов. Маршал России Игорь Сергеев, как ракетчик, считал панацеей для России дальнейшее развитие ракетных войск стратегического назначения. А нынешний министр обороны Сергей Иванов пытается все вышеназванное реформировать.

Однако исполнителем всех начинаний упомянутых министров обороны был и остается один человек — начальник Генерального штаба генерал армии Анатолий Васильевич Квашнин. И какими бы радикальными ни были идеи сменяющих друг друга руководителей российского военного ведомства, пройдя дорожку согласований через Генштаб, все приказы министров несли отпечаток точки зрения именно начальника Генерального штаба. Уж кто-кто, а генерал Квашнин, командуя Северо-Кавказским военным округом и одновременно ходом военной операции по восстановлению конституционного порядка в Чеченской Республике на начальном этапе первой кампании, лучше других в Генштабе знает о проблемах контрактников. Потому как первый и не совсем удачный опыт в этом направлении был именно в «первую Чечню» на базе 205-й отдельной мотострелковой бригады.

Уже тогда было понятно, что для замены солдат срочной службы контрактниками нужны определенные условия.

Во-первых, продуманная до мелочей четкая система отбора кандидатов в волонтеры непосредственно в военкоматах.

Во-вторых, размещение добровольно изъявивших желание служить в армии влечет изменение инфраструктуры военных городков.

В-третьих, необходимо время для перестройки сознания офицеров, привыкших и умеющих командовать в основном «срочниками».

Четвертое условие подразумевает существенное изменение социально-правового статуса самих военнослужащих, подписавших контракт…

Впрочем, подобные «мелочи», основополагающие для соблюдения прав и обязанностей военнослужащего-контрактника, исчисляются десятками. Простое их перечисление заняло бы не одну страницу. И все эти факторы — суммированные или каждый в отдельности — требуют определенного времени, а не штурмовщины. Тем не менее в 2002 году решено было срочно создать «контрактную дивизию» полного штата.

Подобное ускорение можно объяснить не только политическим моментом, но и демографическим провалом: отсутствие юношей призывного возраста в ближайшем десятилетии вряд ли позволит содержать даже миллионную армию. А если учесть, что половина российских детей страдает различными хроническими заболеваниями, шансы увидеть казармы практически пустыми значительно возрастают.

 

«Дикие гуси»

Утверждать, что России не нужна профессиональная армия, так же нелепо, как и доказывать, что армия существует вне политики. Всякий командир мечтает о механике-водителе, знающем конкретную боевую машину (БТР, БМП, танк, САУ и т. д.) не один год, или о заместителе командира взвода, способном при необходимости заменить в бою офицера. Все это так.

При упоминании словосочетания «профессиональная армия» у меня ассоциативно встают перед глазами картинки сидячей забастовки перед зданием штаба СКВО сотен контрактников летом 2001 года, когда им, воевавшим в Чечне, «заморозили» выплату так называемых «боевых». Или толпы тех же «профессиональных» военнослужащих на аэродроме Ханкала, штурмующих «вертушки», уходящие на Моздок, в том же 2001 году, после того как заместитель министра обороны РФ по финансово-экономической работе Любовь Куделина дала разъяснения в газетах по вопросу отмены материальной компенсации за участие в боевых действиях, предоставив право военнослужащим (в том числе и контрактной службы) выполнять свои обязанности в «горячей точке» не за 850 рублей «боевых» — суточных (как это было до сих пор), а за 200 целковых — командировочных.

Психология солдата-контрактника определена словосочетанием «дикие гуси» и известна не одну сотню лет. Сводится она к простой истине: служить там, где платят больше. Платят военнослужащему-профессионалу в России немного, поэтому идея «контрактизации» всей нашей армии может сегодня остаться трудно осуществимой.

В качестве аргумента приведу такой факт: в одной из самых густонаселенных областей России — Ростовской (4,5 миллиона жителей) — за 2002 год военкоматы едва смогли отправить в войска 350 военнослужащих по контракту! По численности — это один мотострелковый батальон (и то неполный). Кстати, никто не даст гарантию, что через год большая часть из них не вернется на Дон, отчаявшись далее верить в многочисленные, но так и невыполненные посулы о достойной жизни. А ведь согласно концепции военной реформы таких батальонов, состоящих из контрактников, необходимо иметь сегодня не один-два десятка, а сотни.

В сущности, жить хорошо — это естественное человеческое желание. Но если у контрактника появится одно только подозрение о недостаточном денежном содержании при полном отсутствии государственных гарантий на льготы, он тут же развернется и уйдет из воинской части.

Повторюсь — это не просто моя субъективная точка зрения. Это мировой опыт содержания профессиональных армий. Со значительной долей уверенности можно предположить, что служба в Вооруженных силах будет восприниматься контрактником как обычное место работы. Как на заводе, в офисе или на строительной площадке.

Но помимо голого прагматизма в воинских частях и подразделениях есть еще и боевые традиции, и священная обязанность защищать свою Родину, и долг поддерживать постоянную боевую готовность. Эти понятия одним только рублем никак не привить. Приведу пример из боевой практики в Чечне.

В октябре 2000 года в Объединенную группировку войск на Северном Кавказе прибыла довольно большая группа контрактников из Приволжско-Уральского военного округа. Их, 300 человек, направили в воинскую часть, расположенную под чеченским селом Шали (кстати, самое крупное село в Европе). Через неделю военные психологи и командиры, проводя профессиональный отбор, взяли для одной воинской части 50 прибывших рекрутов, а для другой — 20. Остальные 230 человек не выдержали отбора, но не особо огорчились тем, что армия их не приняла. «Мы думали, что приехали только воевать, а здесь надо ходить в наряды и даже чистить картошку», — огорчились одни. «Такого жесткого «сухого закона» просто не выдержать», — честно признались другие. Для третьих препятствием стали сроки службы: многие думали, что приехали в Чечню на шесть месяцев, а не на три года, как этого требовали условия контракта. Впечатление такое, что они его и не читали…

Горе-профессионалы решили возвратиться домой. Но при этом, что называется, громко хлопнув дверью. И не придумали ничего другого, как… пикетировать здание местного штаба части. И это в боевой обстановке, когда роты полка были полностью задействованы в операции по уничтожению бандитов!

Командиру части пришлось вызвать разведроту, боевые группы которой опять-таки должны были в это время «прочесывать» местность в поисках баз террористов. А вместо этого разведчикам пришлось силком заталкивать уральцев в вертолет, чтобы отправить их на «Большую землю».

Не спорю: есть факты и другого порядка.

До недавнего времени в одной из разведрот Владикавказского гарнизона служили два брата. Не стану называть имен и фамилию по той причине, что их до сих пор разыскивают бандитские наемники. Назову их условно: Сергей и Игорь.

Парни родом из Грозного. В первую чеченскую кампанию изверги из так называемой личной «гвардии» Дудаева убили их отца — простого работягу, машиниста тепловоза. Очередью из автомата была тяжело ранена мать этих ребят.

Отслужив два года в спецподразделении одной из частей морской пехоты, Сергей в 1993 году вернулся в отчий дом, женился. Но жить в чеченской столице для русского парня, прошедшего к тому же школу Тихоокеанского спецназа, было в то время невыносимо: чеченские эмиссары слишком уж настойчиво предлагали ему стать бойцом армии самопровозглашенной «Ичкерии».

С началом ввода российских войск на территорию Чечни, а позже при штурме Грозного, Сергей сразу же стал помогать морским пехотинцам, став их бессменным проводником по незнакомым улицам и кварталам города. Жену отправил к родственникам под Бамут. Но, как позже стало известно, молодую женщину это не спасло: она погибла от взрыва гранаты, случайно зацепившись ногой за «растяжку», когда шла по воду к колодцу.

Младший, Игорь, волею отца был определен для учебы в Минеральные Воды. Там же по спецпризыву в 1995 году его направили служить в спецназ внутренних войск. С трудом упросил командира части отпустить в Чечню в 96-м, чтобы вместе с братом вывезти мать из Грозного.

…Братья вместе пришли в отдел кадров мотострелковой дивизии в октябре 1999 года, когда российские войска в соответствии с планом контртеррористической операции пересекли бурный Терек. Прекрасно зная чеченский язык, обычаи, нравы, местность, они стоили целого полка. По данным радиоперехватов, определили нахождение более десятка бандгрупп. Младший из братьев зимой 2000 года навел артиллерию на крупный отряд Хаттаба, который шел к Аргунскому ущелью… Почти все бандиты погибли, и Хаттаб объявил солдата-разведи и ка своим личным врагом-кровником.

В ходе боев Сергей был тяжело ранен, но, после того как выписался из госпиталя, вернулся в родную часть.

Братья служили вместе и после завершения активной фазы контртеррористической операции. И лишь серьезные жизненные обстоятельства заставили одного из них сменить камуфляж на цивильный костюм.

Командир батальона часто спрашивал их: вы в разведке «по личным мотивам», чтобы отомстить за гибель своих близких?

— Нет, — отвечали Сергей и Игорь, — мы просто хотим, чтобы другие матери не теряли своих сыновей, а жены — своих мужей.

История этих контрактников, действительно настоящих военных профессионалов, укрепляет в мысли о том, что сознательно, ради идеи, «идти на контракт» способны далеко не все. Для этого нужны, в том числе, и серьезные жизненные испытания, и осознание необходимости, что военная служба — это личная необходимость для подписывающего контракт.

Побольше бы в нашей армии было таких Сергеев и Игорей!

По своему опыту скажу: в Северо-Кавказском военном округе командиры частей и подразделений трижды подумают, прежде чем взять контрактника на службу. При этом стараются не приглашать кого-либо со стороны, а работать с теми, кто проходил в данном подразделении срочную службу и изъявил волю остаться профессиональным военным. Поэтому в ротах и даже батальонах военнослужащих контрактной службы единицы. Но это действительно те, кто хочет и может служить. Как говорится, лучше меньше, да лучше…

 

Один — с сошкой, девятеро — с ложкой

Говорю, как человек, прослуживший в армии более 30 лет: я не вижу ничего дурного в идее всеобщей воинской повинности. Отдал Родине свой гражданский долг — и иди после этого куда хочешь: учиться в институт, работать на предприятие или продолжать служить Родине контрактником. Военный билет мог бы стать главным фактом при поступлении в престижные академии и университеты. Глядишь, со временем выпускники доросли бы до министров и депутатов, а то и до лидеров различных ветвей власти — так хоть взвешенно принимали бы решения по оборонным вопросам.

Впрочем, дело даже не в будущей карьере. Мужская часть общества должна уметь с оружием в руках защищать свою страну. В конечном счете обязательность военной службы придает авторитет не только обществу в целом, но и каждому его гражданину в отдельности.

Ну а пока роты и батареи являются истинно рабоче-крестьянскими. Я имею в виду социальный статус призывников. Парни отличные, с ними горы можно свернуть и в бою победить. Они не дрогнут в бою, да и в своей последующей гражданской жизни не станут хлюпиками… Но даже они в большинстве своем чувствуют себя ущемленными, их души гложет червячок сомнений: кто-то из друзей смог «отмазаться» от призыва, а вот я, дескать, нет…

Понимаю этих мальчишек: по статистике 2002 года на военную службу было призвано лишь 10 процентов от общего числа призывников. По словам бывшего замначальника Генштаба генерал-полковника Владислава Путилина, цифра весеннего призыва 2002 года составила 162 тысячи юношей. Осеннего — и того меньше. Получается так: один с пулеметной сошкой, а девятеро — с родительской ложкой.

Следовательно, пришедший в казарму новобранец испытывает все тяготы и лишения военной службы не только за себя, но еще и за девятерых своих сверстников, которые в это время с удовольствием для себя проводят время на «гражданке». Здесь не просто социальная несправедливость, а настоящая общественная дискриминация. Тем более что зачастую эти «откосившие» от службы в армии в лучшем случае переписывают из Интернета рефераты, дипломные работы и делают вид, что учатся в институтах, университетах и академиях.

Мне не единожды приходилось отвечать на вопросы солдат: почему мы, как говорится на молодежном сленге, «попали» и месим чеченскую грязь, а вот большинство наших друзей развлекаются с нашими девчонками в уютных квартирах? Отвечаю так: вы придете домой уже личностями, которые могут и за себя постоять, и свой бизнес организовать. А если надумаете учиться, то будете не отсиживать лекции, а по-настоящему грызть гранит науки. И заставите любого уважать себя. Именно ВЫ станете элитой нашего российского общества, а не ОНИ, отмазавшиеся от служения своему Отечеству, развращенные и с гнильцой внутри. Ну а по поводу девчонок, не умеющих ждать, — если их чувство не выдержало проверку временем, значит, не настоящее оно: обязательно найдете девушку лучше. Хорошо, что она сейчас «засветилась», а не тогда, когда вышла бы за тебя замуж.

К сожалению, некоторые фракции Государственной думы на стороне уклонившихся от призыва. Они расширяют для этого возможности тех «девятерых», которые к защите Отечества никак не стремятся. Вот и появляются новые обстоятельства для отсрочек. К примеру, теперь, для того чтобы «откосить» от призыва, достаточно оставаться на второй год в девятом классе хоть до 20-летнего возраста и тем самым быть защищенным от военного призыва.

Пусть мою точку зрения разделят не все, но я уверен, что в армии служить должны не год-полтора, а тридцать шесть месяцев. Первый год — учебное подразделение, второй — солдатское становление в линейных ротах и батальонах, а третий — профессиональная служба на контрактной основе и с оплатой службы не ниже, чем на «гражданке». При этом по окончании службы предоставлять льготы не только для поступления в вузы, но и другие. Уже сегодня я на все сержантские должности (командир отделения, замкомвзвода) брал бы служить по контракту ранее отслуживших в армии. Служить должны все юноши призывного возраста, кроме больных, инвалидов, круглых сирот и вундеркиндов. Это поможет решить проблему и «дырявых границ», и в целом обороноспособности России.

Из всякого правила, естественно, есть исключения. К примеру, мальчишка, который уже в школе решает теорему Ферма или показывает спортивные результаты мирового уровня, — такому, конечно же, прямая дорога на студенческую скамью или в Олимпийскую сборную. Армия без них обойдется, пусть прославляют Россию своими талантами. Но ведь потому они и вундеркинды, что их мало. Остальным ничто не мешает осознать смысл понятия Родина через военную службу.

Кстати, еще об одной проблеме. Мехмат МГУ и Бауманку именуют не иначе, как «факультеты Силиконовой долины»: после их окончания выпускники тут же берут авиабилеты в США. Их жаждет практически любая высокотехнологичная фирма деловой Америки. Впрочем, выпускники вузов рангом пониже тоже спешат оформить виды на жительство в богатенькой Европе, Канаде или Австралии. Зачем же мы сознательно и целенаправленно ущемляем себя и укрепляем «оборонку» США и других стран.

Не могу найти ответа и на вполне логичный вопрос: если каждый второй юноша призывного возраста обучается в институте с военной кафедрой и с вручением диплома впоследствии получает воинское звание «лейтенант» — где же тогда обилие офицеров-двухгодичников в войсках? Его почему-то нет. А тем временем, по данным комитета Госдумы по обороне, в Вооруженных силах РФ остаются вакантными 20 тысяч первичных офицерских должностей. Кто же будет обучать и воспитывать солдата? Может, отсюда и «дедовщина», что взводами рулят сержанты-срочники с сомнительными представлениями об этике. Вдумайтесь, 20 тысяч взводов сегодня без офицеров! Но зато с большим удовольствием «военные реформаторы» отрапортовали о десятках расформированных военных институтов (бывших училищ и академий).

 

Обреченные на нищету

И все же главной составной военной реформы считаю коренную ломку общественного сознания в стране по отношению к армии. Ведь Вооруженные силы — это не государство в государстве. В частях и подразделениях служат не иностранные наемники, а наши дети. Непонятно только одно: почему отношение к российским солдатам и офицерам, не говоря уже о генералах, такое же, как к нелюбимым пасынкам?

Порой создается впечатление, что некоторые народные избранники, заседающие в Государственной Думе, до сих пор мстят армии за танковый расстрел Белого дома в Москве 1993 года. Будто военные не приказ Верховного Главнокомандующего ВС РФ выполняли, а устроили поход на столицу по собственному желанию. Мы военные люди, и приказы для нас закон.

«Ах, это несправедливо, что офицеры не платят налогов. Ох, жилищно-коммунальное хозяйство не выдержит бремени пятидесятипроцентной оплаты офицерами жилья и коммунальных услуг!.. И вообще, они получают много и ровным счетом ничего не производят…» Да мы и не должны ничего производить, мы Родину должны уметь надежно защищать от врага!

И как-то замалчивается тот факт, что тот же командир взвода должен арендовать жилье (законодательно квадратные метры для проживания молодым офицерам не положены), прокормить семью на те шестьсот целковых так называемых «пайковых», которые определило ему правительство…

Самый скромный обед в офицерской столовой сегодня едва укладывается в 40–60 рублей. Значит, чтобы поесть хотя бы раз в день самому уже требуется полторы-две тысячи! Поднаем жилья нынче тоже недешев: в малых гарнизонах СКВО — от 70 долларов в месяц, в больших городах — свыше ста «зеленых». Вот и получается, что лейтенант вечно занимает где можно от получки до получки. А когда и чем расплатится — неизвестно. Разве что съездит в Чечню, походит под пулями бандитов за двести рублей суточных. Больше доходных статей у офицера нет. Воровать большинству офицерская честь не позволяет, да и красть-то уже нечего. Не солдатские же портянки на рынок тащить… Подрабатывать тоже нет возможности — ведь с утра до ночи то в казарме, то на полигоне.

Вроде как в июле 2002 года хотели исправить положение: повысили оклад за воинскую должность в среднем в полтора раза. Хотели как лучше, но получилось как всегда.

Приведу конкретный пример. Командир взвода старший лейтенант, проходящий военную службу в гарнизонах Ростовской области, с учетом денежной компенсации за продпаек и поднаем жилья до 1 июля 2002 года получал на руки 3249 рублей. После упомянутого повышения его оклад денежного содержания составил 4575 рублей (казалось бы, неплохо!).

А теперь о расходах. Прожиточный минимум на двух взрослых членов семьи к этому времени составил по области 3120 рублей. Если у этого старшего лейтенанта один ребенок — накиньте еще 1340…

Потом, нашему молодому офицеру надо где-то жить. Средняя стоимость аренды жилья (исключая, естественно, областной центр) к лету 2002 года составляла 2000 рублей. Плюс 500 целковых — за коммунальные платежи.

Итого общая сумма выживания офицерской семьи с одним ребенком 7160 рублей в месяц. Почти в два раза больше того, что предложило государство после повышения «получки». И если семейному молодому офицеру до июля 2002 года не хватало 2481 рубля для своего спартанского военного счастья, то теперь ему недостает уже 2585. Старшему лейтенанту, проходящему военную службу в Кабардино-Балкарии, повезло меньше. До повышения ему не хватало на жизнь 2317 рублей, а после 1 июля 2002 года недостает уже 3007 целковых.

Так это идет разговор только о еде и жилье. А на какие «шиши» купить одежду жене, ребенку да и себе (не круглосуточно же ходить в камуфляже), где взять деньги на покупку телевизора, музыкального центра, кухонной посуды, мебели? А хоть какие-нибудь украшения и парфюмерию жене, игрушки ребенку? Вот это как раз и есть проявление «неуставных взаимоотношений» между государством и российским офицером!

А ведь кто-то же это придумал, посоветовал принять, но при этом умышленно или по недоумению сделал все, чтобы подтолкнуть лейтенанта к увольнению из Вооруженных сил. Почему нашим депутатам в рамках военной реформы не сделать хотя бы небольшой шажок навстречу офицерскому корпусу? При этом не выходя за законодательные рамки. К примеру, обязать правительство по итогам служебной деятельности за год в качестве единовременного денежного вознаграждения (ЕДВ) выплачивать кадровым военным не три, а семь или десять окладов денежного содержания. Ведь в Законе «О статусе военнослужащих» ясно написано, что размер этого самого ЕДВ должен составлять не менее трех окладов. То есть можно и более. Хотя бы потому, что это самое пособие — одна из немногих возможностей для офицера купить какие-то элементарные вещи для быта.

Нет, уцепились наши государственные мужи за эту «тройку» в Законе хваткой бультерьера: никакими доводами не оторвать. Вот и жалуются командиры полков: треть выпускников военных институтов и академий (нынче все военные училища преобразованы в вузы самых высоких рангов) пишут рапорты об увольнении в запас на первом же году своей офицерской службы.

В рамках моей последней итоговой проверки за зимний период обучения я посетил одну из автомобильных частей в гарнизоне Ростова-на-Дону. Часть вроде как и «придворная»: все-таки расквартирована в столице Южного Федерального округа. А молодых офицерских лиц что-то не видно. «Где же, — спрашиваю, — ваша офицерская молодежь?» А командир в ответ: «Прибыли летом из военных институтов семь лейтенантов, да к ноябрю все уволились. Все, как сговорились, «женатики». Я им про условия контракта, а они — про хлеб насущный: не проживем мы в Ростове с семьями на сто пятьдесят «баксов» в месяц».

Что возразишь, когда из агитационной аргументации остается разве что обращение к чести и совести?! Подписал командир части все семь рапортов. То, что в последнее время из частей побежали солдаты целыми группами, факт прискорбный. Но бегут и вслед за молодыми офицерами. Не видеть это смешно. А обвинять в этом генералов — просто глупо. Генерал лейтенанта не может удержать, что уж говорить про солдата…

Меня очень интересовало мнение нашей офицерской молодежи — ведь это наша смена. И на сборе молодых лейтенантов во Владикавказском и Волгоградском гарнизонах решил задать им, вчерашним выпускникам военных институтов и академий, единственный вопрос: как вы оцениваете ход проводимой военной реформы? И три четверти честно сказали, что вся реформа не представляется им конструктивной и видится как обыкновенное сокращение числа воинских частей…

 

Об исторических параллелях и перпендикулярах

Финансовая проблема — обоюдоострая. Ибо подразумевает не только переосмысление отношения «верхов» к службе в Вооруженных силах, но и перестройку сознания самого военного человека. Когда я в свое время поступал в Казанское танковое военное училище, вообще не задумывался о том, сколько буду получать денег. Как и все абитуриенты, просто хотел стать офицером, уметь защищать свою Родину. А вспомните литературные шедевры Александра Куприна, Льва Толстого и Михаила Лермонтова. Как исторические документы их повести и рассказы свидетельствуют о том, что в русской армии доминировали прежде всего понятия воинского долга и чести, а денежное содержание являлось приложением к этому.

Сейчас в российском обществе культивируется другая жизненная позиция, суть которой выражена одним принципом: обогащайся, как можешь.

В армии же способны обогатиться только единицы. Да и те чаще всего попадают в поле зрения прокурорского ока. Значит, если рассуждать с позиции идеологии обогащения, в Вооруженных силах служат одни неудачники. Те, кто не может «крутиться» в гражданской жизни.

Самое печальное, что подобные настроения разделяют многие военные. К примеру, при опросе солдат и сержантов 42-й мотострелковой дивизии, расквартированной в Чечне, на вопрос: «Гордитесь ли вы службой в Российской армии?» — положительно ответил лишь каждый четвертый. Остальные воспринимают пребывание в войсках как тяжкую обузу, потерянные годы жизни и т. д.

Надежда на изменение отношения к армии забрезжила осенью 1999 года, когда банды Басаева и Хаттаба вторглись в Ботлихский и Новолакский районы Дагестана. Тогда практически каждый житель этой многонациональной республики считал своим долгом если не записаться в создаваемые отряды самообороны, то хоть чем-то помочь военным. На горных серпантинах, протянувшихся от Махачкалы до Ботлиха, благодарные люди старались хоть на минутку задержать армейские колонны, чтобы протянуть бойцам горячий лаваш, бутылку воды, дать что-нибудь из одежды, ободрить благодарным словом…

Именно тогда не только здесь, в Дагестане, а весь наш народ приветствовал доблесть десантников 7-й дивизии ВДВ, не отдавших превосходящим силам противника высоту Ослиное Ухо, и мужество мотострелков 136-й бригады, штурмовавших высокогорный аул Тандо.

К сожалению, этот всплеск патриотизма не был продолжительным. После штурма Грозного зимой 2000 года все вернулось на круги своя. Война в Чечне стала обыденностью. Слава богу — не такой, как в 1994–1996 годах, когда ангажированные идеологом самопровозглашенной «Ичкерии» Мовлади Удуговым центральные средства массовой информации называли бандитов не иначе, как борцами за свободу или на худой конец — сепаратистами, всячески стараясь окружить этих отморозков этаким робингудовским ореолом.

Позволю себе небольшое отвлечение от темы военной реформы, но так или иначе касающееся ее.

До 1917 года августейшие особы и крупнейшие русские предприниматели считали своим первейшим долгом помогать армии. Тот же Савва Морозов или семья Демидовых попечительствовали над целыми полками. Слышал ли кто-нибудь в новейшей российской истории, чтобы заместитель главы нефтяной компании «Юкос», получающий (судя по сообщениям в прессе) два миллиона долларов в месяц, или глава российского энергетического гиганта РАО ЕЭС Чубайс, денежное содержание которого обходится акционерам в немалые тысячи долларов, попечительствовали хотя бы над одной воинской частью?! То-то и оно, что нет. А ведь армия защищает экономические интересы страны и бизнес крупных предпринимателей. В том числе и в Чечне.

Сейчас все смешалось: белое стало черным, черное — белым. Возникли не исторические параллели, а какие-то исторические перпендикуляры. Крупный бизнес в лице олигарха Бориса Березовского, да и не только его, финансами поддерживал вторжение банд Басаева и Хаттаба в Дагестан. А вот так называемую гуманитарную помощь для воюющих рот и батальонов Российской армии в ходе боевых действий в Чечне собирали простые люди и средней руки предприниматели.

 

Кто научит любить Россию?

Бесспорно, золотым фондом Северо-Кавказского военного округа являются офицеры, те из них, которые уже перешагнули тридцатилетний рубеж своего жизненного пути. Подавляющее большинство из них прошли горнило локальных войн и конфликтов. Это действительно те, кто служит по убеждению. Да, у многих из них по-прежнему нет собственного жилья, а семьи жалуются на частые переезды. Но у таких офицеров есть четкие жизненные ориентиры. Если хотите — это цементирующее звено Вооруженных сил. Сохранить таких людей в ходе реформы — значит сохранить армию!

Силой личного примера, прекрасным тактическим мастерством и высочайшей ответственностью за каждого своего подчиненного прославился и в первую, и во вторую чеченскую кампании командир батальона воздушно-десантных войск подполковник Игорь Тимофеев. В боях за Аргунское ущелье зимой 2000 года его радиопозывного как огня боялись так называемые бригадные чеченские «генералы».

Человеком-легендой был и остался в памяти воинов-северокавказцев лучший вертолетчик нашей страны Герой Советского Союза, Герой России полковник Николай Майданов, умевший «выжимать» из своего Ми-8 то, что даже предположить не могли конструкторы этого вертолета. Будучи смертельно раненным, Николай Саитович смог выполнить боевую задачу, вывести винтокрылую машину из-под плотного обстрела и посадить ее на «взлетку».

Примером истинного мужества является подвиг начальника парашютно-десантной и поисково-спасательной службы авиации СКВО Героя России подполковника Александра Жукова. Он с земли прикрыл огнем погрузку в вертолет группы спецназа, зная, что остается один на один с десятком боевиков.

Воины-волгоградцы всегда будут помнить о подвиге старшины разведывательно-десантной роты Героя России старшего прапорщика Виктора Пономарева. В 1994 году он закрыл собой генерала Льва Рохлина от пули чеченского снайпера.

Образцом истинного самопожертвования стала судьба Героя России полковника Зарико Иванова. Когда российские войска еще находились на территории Дагестана в 1999 году, уже тогда Зарико, постоянно рискуя, работал с агентурной разведкой в городах и селах самопровозглашенной «Ичкерии». Данные, полученные от его группы, спасли жизни очень многих военнослужащих, перешедших позднее Терек.

Десятки тысяч офицеров и прапорщиков, солдат и сержантов, пройдя сквозь горнило двух чеченских кампаний, делом, а иногда и ценою собственной жизни доказали свою преданность России.

Мне запомнилась беседа с офицерами и членами их семей в одном из мотострелковых полков, расквартированных на постоянной основе в Чечне. Так вот, из 60 этих семей все без исключения, в том числе и жены офицеров, заявили о своей готовности к самопожертвованию во имя Родины.

Это подтверждают и данные социологического опроса, проведенного в 42-й гвардейской мотострелковой дивизии: 70 процентов офицеров написали в анкете: «Знал, на что иду, когда решил стать кадровым военным». Нельзя упрекнуть в отсутствии патриотизма и молодых офицеров, которые более двух лет служат в составе Объединенной группировки войск на Северном Кавказе.

Не люблю пафоса, но здесь иначе не скажешь: в армии сейчас в основном служат те офицеры, кто по-настоящему любит Россию. Таких людей нужно беречь для Вооруженных сил, недопустимо бесконечно эксплуатировать их чувства, не давая взамен ничего. Нет денег, так дайте награду, досрочно или на одну ступень выше занимаемой должности звание присвойте, спасибо скажите, а не шельмуйте в прессе, иначе обидятся и в конце концов разбегутся. С кем останемся?

 

Кто залечит душевные раны?

Следует сказать и про отношение к людям, которые успели повоевать, приобрели не только боевой опыт, но и столкнулись с проблемами психологического свойства.

Много говорят и пишут об экономических, политических, демографических последствиях чеченской войны, но, может быть, не менее катастрофическим оказывается ее влияние на душевное здоровье и армии, и всего нашего общества. Речь идет о психологических последствиях участия в боевых действиях.

Какими бы высокими идеалами ни оправдывалась война, человек рождается на свет все-таки не для того, чтобы убивать себе подобных или же самому быть убитым. Война есть явление, противоречащее самой природе человека. Длительное пребывание в состоянии опасности, вид искалеченных и раненых, гибель товарищей, разрушения, запредельные физические и психические нагрузки — вот неполный перечень того, что переживают военнослужащие, участвующие в боевых действиях. Все это служит источником психических травм.

Проблемы душевного здоровья испытывают все военнослужащие, принимавшие участие в боевых действиях. Различна лишь степень выраженности этих проблем и острота их переживаний. Участие в боях, профессиональная деятельность в экстремальных ситуациях отличается от всего предыдущего опыта военнослужащего. Все это оказывает сильное влияние на все сферы жизни, часто приводит к стойким личностным изменениям не только у военнослужащих, но и у членов их семей. Выработанные на войне стереотипы поведения так глубоко укореняются в психике, что продолжают потом влиять на поведение и в мирной жизни в течение многих лет.

В общем, военные раны надо лечить — это аксиома, но и душевные раны тоже. Очень мало тех, кто может справиться с ними самостоятельно. Но как и кто может оказать помощь?

Уже после первой чеченской кампании в СКВО задумались об организации психологического сопровождения военнослужащих округа. И вот, чтобы наладить психологическое обеспечение боевой деятельности, у нас начала активно создаваться структура военной практической психологии: были введены штатные должности военных психологов, организованы центры и пункты психологической помощи, образован первый и единственный в России Центр психологической помощи и реабилитации (ЦППиР) СКВО. Вот так началась реформа в работе с людьми.

В чем смысл деятельности психолога в армии?

Как подготовить военнослужащих к действиям в экстремальной ситуации?

Как им помочь обрести внутреннее равновесие после участия в боевых действиях?..

Эти задачи и пытаются решать специалисты окружного центра.

Одним из главных направлений его работы стала программа подготовки военных психологов. Основная проблема заключается в том, что, во-первых, подавляющее большинство военных психологов не имеет соответствующего профессионального образования. Во-вторых, уже сложившаяся традиция подготовки военных психологов являлась неудовлетворительной, неприемлемой в реальной работе.

Специалисты центра впервые стали вести подготовку военных психологов, опираясь на практические запросы, актуальные потребности военнослужащих СКВО. Например, уже в 2000 году в Ханкале была осуществлена программа обучения, в которой участвовали военные психологи Объединенной группировки войск и 42-й мотострелковой дивизии. Обучение проводилось в экстремальных условиях, но это были принципиально новые формы обучения — с использованием собственного боевого опыта.

В этом деле приходится преодолевать трудности. Так, во время диагностики 15 военных психологов, проходящих службу в Чеченской Республике, было отмечено появление у них синдрома «профессионального выгорания» и деформации или трансформации ценностных ориентаций.

К сожалению, военный психолог часто занимает позицию воспитателя, судьи, по старинке прибегает к старым способам «накачки» военнослужащих. А такая позиция подразумевает взгляд на психическое состояние военнослужащего через призму общих идеальных критериев, а не с точки зрения его субъективного душевного здоровья, состояния психики.

Многим военным психологам самим нужна помощь специалистов. Тем более что они непосредственно участвуют в боях, рискуют жизнью, разделяют с солдатами все тяготы войны, гибнут, как погибли в Чечне подполковники А. Чернов и А. Гаврилов. Светлая им память…

Но вернусь к главной теме.

Специалисты Центра не только занимаются учебно-методической деятельностью, но и сами практически участвуют в психологическом сопровождении военнослужащих в условиях ведения боевых действий. Что за этим стоит? Работа с людьми. Их доверие. Оказание им психологической помощи. Вот, к примеру, что откровенно рассказывают о своих психических переживаниях военнослужащие, которые приходили на прием к военным психологам.

Военнослужащий срочной службы Алексей С.:

— Мы пошли вниз к речке — набрать воды. Утро такое яркое было. Я вообще-то с ним не корешился. Знал, что он из Ростовской области, что служить ему осталось два месяца. Он чего-то мать вдруг вспомнил, говорил: «Как она там без меня в огороде управляется, картошку садит?» Рассказал, что в Чечню пошел, чтобы помочь матери купить хорошее жилье.

Мы подошли к речке, набрали воды, порадовались еще, что пьем такую вкусную воду. Потому что до этого были в горах и пили даже из лужи, а тут такое счастье — целая река воды… Вдруг хлопок, и он падает мне под ноги. Я сначала не понял. Он на меня смотрит, сказать что-то пытается, а у него изо рта кровь пузырями розовыми… И снова хлопок. Снайпер. Я падаю почти на него. Боли не чувствую. Лежу, не шелохнусь, хочу руки и ноги втянуть и стать маленьким, незаметным, а он рядом хрипит. Его кровь меня заливает. Она уже и в носу, и во рту. Меня просто сводит судорогой тошноты… Шевелиться нельзя. Все вокруг превратилось в кровь. Он умирает, а я больше не могу. Я знаю, что этот гад сейчас выстрелит, и я умру точно так же, как он…

Большинство военнослужащих самостоятельно пытается справиться с психическими проблемами, но, как правило, неудачно. Многие пробуют «лечиться» водкой, даже те, кто не был раньше склонен к ее употреблению. Возрастает количество различных заболеваний, которые протекают в тяжелой и хронической форме и сопровождаются следующими симптомами: ухудшается концентрация внимания, появляются проблемы со сном, повышается утомляемость, раздражительность, конфликтность, ухудшается память. В таких случаях при лечении тех или иных заболеваний требуется распознать и травматическое расстройство психики, иначе это будет блокировать процесс медикаментозного лечения основной болезни.

Интересно также, что у военнослужащих, имеющих многократный опыт командировок в «горячие точки», появляется эффект клановости. «Меня понимают только свои» — это своего рода защитный кокон, уход от решения личных проблем. Негативными проявлениями клановости являются предвзятость и негативная конкуренция между военнослужащими. Можно услышать такие разговоры: «Я в Грозном воевал, а ты в Ханкале отсиживался…»

Психологи отмечают, что среди более половины воевавших офицеров отмечается склонность к рукоприкладству, физическому насилию в отношении к подчиненным, резкое повышение агрессивности.

Возрастает конфликтность и в семьях воевавших ребят. Семья принимает на себя первый удар со стороны психически травмированного военнослужащего, его внутреннее напряжение передается жене и детям. Статистика свидетельствует об увеличении в таких семьях числа разводов, о нарушении супружеских, сыновьих и родительских отношений. Например, жена одного офицера сказала: «После этих командировок в Чечню его семьей стали сослуживцы, а я забыта».

Короче говоря, видно, что участники боевых действий пытаются жить по совершенно иным законам, нежели люди, окружающие их.

Что же делать с ними, прошедшими через войну? Опыт психологов СКВО показывает, что главное — примирить человека с его прошлым. Прошлое нельзя изменить, но можно адекватно его воспринимать. Военнослужащие, прошедшие ад войны, потрясенные увиденным и пережитым на этой войне, находят свой путь к исцелению. И остаются в строю. Остаются полезными гражданами своей страны. Но для этого общество должно их понять и помочь. Я уж не говорю про то, что нельзя их шельмовать и требовать большего, чем они способны дать.

 

У семи нянек…

Ни для кого не секрет, что военнослужащие Северо-Кавказского военного округа — признанные специалисты по части ведения локальных войн. Более 80 процентов из них имеют реальный боевой опыт.

Это заслуживает уважения. Но участие в локальных конфликтах вырабатывает определенный стереотип проведения той или иной операции, зачастую идущий вразрез с Боевым уставом. Объясню на конкретном примере.

По дорогам Чечни принято передвигаться «на броне», то есть на корпусе БТРа или БМП. И это не пижонство, а жизненная необходимость: при наезде на мину или при попадании гранаты ручного противотанкового гранатомета в боевую машину пехоты или бронетранспортер у солдат «на броне» шансов выжить намного больше, нежели у тех, кто находится внутри бронированного корпуса.

А вот практика ведения широкомасштабных боевых действий свидетельствует о другом. При массовом использовании противником авиации и артиллерии подобный способ передвижения грозит полным истреблением личного состава.

Другой аспект: в локальных конфликтах не используется оружие массового поражения (ОМП). Поэтому необходимое снаряжение, предназначенное для защиты от радиационного, химического или бактериологического оружия за ненадобностью покоится на складах. А ведь в современных войнах ставка делается в том числе и на ОМП. Эта тема боевой подготовки (к счастью!) в ходе контртеррористической операции отпала за ненужностью.

Расхождения с основными положениями Военной доктрины Российской Федерации, утвержденной Указом Президента Российской Федерации 21 апреля 2000 года, возникли у артиллеристов, выполняющих сейчас узкий круг шаблонных огневых задач; в мотострелковых подразделениях, личный состав которых большей частью стоит в оцеплении при проведении паспортного контроля в чеченских селениях; изменились задачи и у подразделений ПВО, «работающих» в Чечне не по воздушным, а по наземным целям… Но самым существенным минусом проводимых на практике преобразований является тот факт, что вот уже более десятка лет нет четкого разграничения функций силовых ведомств в зонах проведения контртеррористических операций.

Зачастую получается, что, выполняя боевые задачи совместно с подразделениями тех же Внутренних войск МВД РФ в ходе локальных конфликтов, армейцы превратились как бы в дополнение к силовым подразделениям Министерства внутренних дел. Хотя по количественному составу те же Внутренние войска МВД РФ почти равны Сухопутным войскам МО РФ.

Что мешает подчиненным министра внутренних дел своими силами выполнять задачи, поставленные правительством? Отсутствие надлежащего вооружения? Но та же 100-я дивизия особого назначения Внутренних войск МВД РФ, расквартированная в Ростовской области, в своем штате имеет и артиллерию, и танки, а при необходимости — приданные вертолеты. И если приплюсовать сюда многочисленные СОБРы, ОМОНы, ОБОНы, МОМы, СОМы и т. д., то силища у Министерства внутренних дел просто неимоверная.

Может быть, препятствием для этого является особенность выполняемых ими задач? Тоже нет. Внутренние войска для того и созданы, чтобы разбираться внутри своей страны с различного рода террористами, сепаратистами и т. п.

Не меньшие боевые возможности и у пограничников, защищающих южные рубежи страны. Воины в зеленых фуражках гордятся, что Итум-каленский погранотряд, заставы которого контролируют российско-грузинскую дорогу и ее окрестности, — самый крупный в мире. Не меньше и Назрановский погранотряд. Никто не пытается преуменьшить значимость пограничников на Северном Кавказе. Но почему тогда в сентябре 2002 года банда в две сотни человек перешла государственную границу и из Грузии без особых затруднений подошла к Владикавказу? Значит, наша граница, мягко говоря, полупрозрачная. Значит, скорее всего, назрела необходимость создать на участке границы с Грузией еще один огромный погранотряд, равный по численности Итум-каленскому.

Уничтожать бандитов, пришедших из Панкисского ущелья, замечу, было поручено военнослужащим 58-й общевойсковой армии, а не подразделениям внутренних войск или пограничникам. При этом погибли 17 наших разведчиков и артиллеристов.

Министерство по чрезвычайным ситуациям тоже нельзя назвать малочисленным или малообеспеченным. Но и они не прочь в чрезвычайных ситуациях взять себе в помощь армейские подразделения инженерных и химических войск, а то и мотострелковые полки.

В Военной доктрине РФ четко сказано: «Военная организация государства включает в себя Вооруженные Силы Российской Федерации, составляющие ее ядро и основу обеспечения военной безопасности, другие войска, воинские формирования и органы, предназначенные для выполнения задач военной безопасности военными методами, а также органы управления ими». А на деле получается, что эта самая «основа» должна во всем подстраховывать эти самые «другие войска» практически в любой критической ситуации.

Невольно возникает вопрос: может быть, в этих самых министерствах тоже что-то не так? И они, как и армия, тоже нуждаются в коренной реформе?

Вот уж воистину, у семи нянек дитя без глазу.

В связи с этим насущна другая проблема. Кому бы ни подчиняли руководство контртеррористической операцией — армии, ФСБ или МВД, — общего и безоговорочного подчинения единому начальнику Объединенной группировки войск (сил) на Северном Кавказе не будет никогда.

Во-первых, «виноваты» субъективные причины — каждый командующий той или иной министерской группировки получает инструкции от своего министерства. А значит, обязан блюсти не столько общие интересы группировки, сколько свои, узковедомственные.

Впрочем, и по объективным причинам тоже. Всего один штрих: в тех же подразделениях МВД РФ широко используются средства связи импортного производства типа «Кенвуд» или «Моторола». Армейские же части в вопросах связи не барствуют и пользуются отечественными армейскими радиостанциями, частотный диапазон которых не совпадает с милицейскими. В итоге при проведении совместных операций зачастую возникает сумятица и неразбериха.

Есть и другая незадача: что сказано по «Мотороле» или «Кенвуду», то сиюминутно известно боевикам. И как бы ни наказывала боевая обстановка сотрудников МВД неэффективностью проведения операций по проверке паспортного режима в чеченских селениях, засадами террористов на направлениях движения колонн — связь, перефразируя поговорку, и ныне там.

Впрочем, отсутствие единых образцов средств связи отрицательно сказывается на эффективности взаимодействия с теми же пограничниками или сотрудниками МЧС, с подразделениями министерства юстиции. Однако в общественном сознании и даже в оценках федерального центра ответственными за неудачи, как правило, назначаются армейские генералы.

Сердечной болью отозвалась в моей душе трагедия вертолета Ми-26, сбитого ракетой террористов над Ханкалой. Тогда погибли 120 человек. Подавляющее большинство были воины-северокавказцы.

Молот оргвыводов обрушился на командующего авиацией Сухопутных войск генерал-полковника Виталия Павлова и на меня. При этом Виталий Павлович был срочно уволен министром обороны. Даже несмотря на то, что генерал-полковник за свою многолетнюю службу награжден 27 орденами и медалями, за воздушные бои в Афганистане стал Героем Советского Союза, а за операции в Чечне — кавалером ордена Мужества.

Мотивировка столь строгих мер в том числе была такова: Ми-26 не предназначен, дескать, для переброски личного состава по воздуху.

Но ведь этот прекрасный вертолет для того и создан! И обладающие лучшей в мире грузоподъемностью, эти винтокрылые машины доказали свою эффективность еще в первую чеченскую кампанию 1994–1996 годов.

Экипаж в тот черный для вертолетчиков августовский день 2002 года сделал все, чтобы спасти падающую машину. Но против вертолетчиков сразу же было возбуждено уголовное дело. Немудрено, что после такой «оценки» действий экипажа буквально в тот же день кадровики получили десятки рапортов об увольнении в запас от членов других вертолетных экипажей, воюющих в Чечне.

Кстати, такая же реакция офицеров была и после того, как начальник Генерального штаба генерал армии Анатолий Квашнин принародно, по центральному телевизионному каналу, до выводов суда, назвал командира танкового полка полковника Юрия Буданова подонком.

 

Оружие: от шоу до поля боя

Летом 2002 года меня отправили в служебную командировку в качестве эксперта на английский авиасалон «Фарнборо Интернэшнл-2002», который традиционно считается главной аэрокосмической выставкой каждого четного года. В табели о рангах она занимает второе место в мире после французского ежегодного авиакосмического салона в Ле-Бурже.

Участие нашей страны в британском авиашоу преследует едва ли не единственную цель — поддержание имиджа авиадержавы. Этим мы напоминаем, что способны реально выступать на мировом рынке авиавооружений.

Во время салона довелось поговорить о проблемах использования авиации в локальных конфликтах с генеральными конструкторами КБ Сухого и Миля. С удовольствием передал слова восхищения всех, кто в конце 1999 года видел в деле новейшие штурмовики Су-39 конструктора Владимира Бабака в действии. Воистину — это самолет завтрашнего дня.

Был приятно удивлен, что штурмовик оснащен аппаратурой, позволяющей пилоту видеть даже табличку с названием улицы в городе. А по живучести машина сравнима разве что с танком. Можем же делать великолепную боевую технику!

«Вы не знаете, какие лежат у нас под сукном фантастические разработки, для реализации которых просто нет денег», — честно признались гении русского авиастроения.

В свою очередь, и я поделился своей болью. Речь пошла о «рабочих лошадках войны» — вертолетах.

Более половины авиационной техники ОГВ давно уже выработало межремонтный и назначенный ресурс и эксплуатируется только благодаря продлению ее срока специалистами Министерства авиационной промышленности и НИИ МО. Семьдесят пять процентов двигателей находятся в таком же состоянии. Войскам не до технических новинок: лишь бы винтокрылые машины перенесли их в район выполнения боевой задачи. А вертолетчики и рады бы, но зачастую не могут. Чтобы подняться в воздух, не хватает самого необходимого: лопастей несущего винта, главных и хвостовых редукторов, генераторов и автоматов перекоса лопастей…

Во многом из-за физической изношенности Ми-24 и Ми-8, в основном применяемые в этом районе, не в состоянии совершить противоракетный маневр и становятся легкой добычей для переносных зенитно-ракетных комплексов.

Мне запомнился разговор со старшим летчиком отдельного транспортно-боевого вертолетного полка майором Александром Дзюбой (впоследствии он стал Героем России):

— Вертолетчиков-северокавказцев, товарищ командующий, в авиачастях других военных округов иначе как «божественным ветром» (камикадзе) не называют, — горько пошутил Александр Иванович. — И ведь правда: чем мы отличаемся от японских камикадзе, летавших таранить американские авианосцы в 40-х годах XX века? Поднимаешься в воздух и отгоняешь от себя мысли о том, что родная «восьмерка» может запросто развалиться в небе. При такой интенсивной эксплуатации наша эскадрилья если и протянет, то максимум год…

Что было ответить асу? Что производители боевых машин тоже едва сводят концы с концами? Но ведь это стыдливая полуправда.

Та же статистика свидетельствует: компания «Рособоронэкспорт» по итогам работы в 2001 году по праву вошла в десятку крупнейших мировых экспортеров вооружений, заработав на военных поставках 4,4 миллиарда долларов. Алжир получил ракетные системы для своего военно-морского флота, Греция — противотанковые системы. Китай приобрел 40 истребителей Су-ЗОМК и 8 подводных лодок. Колумбийские государственные символы нанесены на 6 вертолетах Ми-17. «Миль» также построил 6 Ми-35 для чешской армии. Индия купила субмарины и ракеты. Индонезию снабдили автоматами Калашникова и вертолетами, Малайзию — ракетами «Игла», Мьянму — истребителями МиГ-29. Нигерия посчитала необходимым приобрести у России 9 вертолетов Ми-35. Судан закупил 12 истребителей МиГ-29, Пакистан — 12 транспортных вертолетов Ми-17, Йемен — 14 истребителей МиГ-29…

А в зоне проведения контртеррористической операции только за 2001 год 20 вертолетов получили различные повреждения от огневого воздействия с земли. Десять крылатых машин (восемь Ми-8, один Ми-24 и один Ми-26) пополнили по различным причинам список безвозвратных потерь.

Впрочем, итоги технического перевооружения мотострелковых воинских частей и подразделений в ходе военной реформы тоже, мягко говоря, не вызывают особого восторга. СКВО остался со своей старой, измотанной еще в «первую Чечню» боевой техникой. Хотя иногда российские оборонщики преподносили войскам приятные сюрпризы. Нижегородские автомобилестроители порадовали своим ответом на американский автовездеход «Хаммер» — в Чечне проводились испытания аналогичной машины «Водник».

и вертолеты, просто незаменимо. Так оценили ковровский пистолет-пулемет солдаты и офицеры.

Но при личной встрече на мою просьбу продолжить оружейное «меценатство» представитель завода лишь грустно улыбнулся: больше просто не можем. Если бы поступил госзаказ, ответил он, тогда другое дело. Но заказы, увы, не поступают, хотя даже в минимальной партии себестоимость одного «Каштана» не превысила бы двухсот долларов.

Неужели жизнь вертолетчиков и танкистов стоит меньше указанной суммы?!

Вот и воюем тем, что изобретено три-четыре десятка лет назад.

А вот террористы мыслят иначе. Готовясь к той или иной боевой операции, они до мелочей обдумывают свою экипировку, капризно подбирают необходимое оружие. И деньги при этом для них значения не имеют.

В той же банде, прорвавшейся на территорию Северной Осетии из Грузии, оснащение боевиков было на высоком уровне. Да, оружие осталось армейским: автоматы Калашникова, снайперские винтовки Драгунова, переносные зенитно-ракетные комплексы «Игла-2». А вот экипировке боевиков наши армейские разведчики откровенно завидовали.

У каждого командира бандгруппы (такие группы состоят обычно из 10–12 человек) — спутниковая портативная система глобального позиционирования (GPS), позволяющая мгновенно определить свое местонахождение. У всех боевиков — легкие одноместные палатки, невесомые спальные мешки. Обязательными были даже тепловые химические составы: насыпал такого порошка в ботинки — и в течение суток у ступней ног температура 35–40 градусов тепла. Комфортно, и вероятность простудиться минимальная.

Нет этих «мелочей» ни у армейской разведки, ни у войскового спецназа. Да что там «мелочи» — не хватает основного: засекреченных радиопередатчиков, специальных винтовок и автоматов, рейдовых рюкзаков, разгрузочных жилетов, тех же систем глобального позиционирования….

В этой связи мне запомнилась беседа с командиром разведвзвода старшим лейтенантом Анатолием Дронем. В Объединенной группировке войск он прославился тем, что за два с половиной года, со времени прибытия в Ханкалу, не потерял ни одного солдата — все его разведчики вернулись домой живыми. И это несмотря на то, что именно его парням командование частенько доверяло выполнение самых ответственных задач.

За четыре года офицерской службы этот командир взвода награжден двумя орденами Мужества и медалью «За отвагу». Впрочем, за эти самые четыре года офицер, кроме войны, ничего и не видел: после выпуска из Московского общевойскового командного училища прямым распределением — в Таджикистан. Потом — Чечня.

Из своих подчиненных он лепил настоящих профессионалов, занимался с каждым солдатом индивидуально.

Но поразило меня другое: каждый из его разведчиков был экипирован не хуже киношного Рембо. На мою шутку: мол, наверное, крепко с вещевиками дружишь? — командир взвода только рассмеялся.

— Наши снабженцы, — отвечает, — это чеченцы из Ведено.

Дело в том, что боевая группа взвода в последнее время «работала» в горах Веденского ущелья. «Вот уж где настоящий бандитский рассадник, — поделился впечатлениями Дронь. — Там, в окрестностях Ведено, мы обнаружили базы с вещевым имуществом и продовольствием. Эти базы хранения, конечно, уничтожили. Ну а добру — не пропадать же!

«Добро» было очень даже специфичное: натовские камуфляжные летние и зимние костюмы, маскировочные халаты для снайперов, добротные сапоги с пластиковыми пластинами на подошвах, очень удобные «разгрузки», позволяющие распределить всю тяжесть переносимых боеприпасов равномерно на все тело…»

Таким образом разведчики обзаводятся тем, что им действительно необходимо для ведения боевых действий. Тем же, кто подобных «духовских» баз не нашел, приходится закупать необходимое на «Большой земле» в специализированных магазинах (сейчас по части экипировки можно найти буквально все).

То, что боец специального назначения должен иметь специальное вооружение и экипировку, наши государственные мужи осознали лишь после нападения банды Бараева на Театральный центр в Москве. После этих трагических событий нашлись и деньги, и полное согласие депутатов Госдумы с правительством относительно специальной экипировки.

Вот уж воистину, гром не грянет — мужик не перекрестится. Жаль только, что от финансового пирога армейским спецназовцам и разведчикам мало что достанется. Хотя для них в зоне проведения контртеррористической операции практически каждый день — свой «Норд-Ост».

С трудом верится и в то, что даже после утверждения Верховным Главнокомандующим ВС РФ В. В. Путиным планов переориентации части задач Вооруженных сил на борьбу с терроризмом вооружение специальных подразделений армии изменится в лучшую сторону. Ведь в том же Северо-Кавказском военном округе борются с терроризмом уже более десяти лет — начиная с осетино-ингушского конфликта в 1992 году. Сколько было послано «наверх» рекомендаций и пожеланий по поводу выделению необходимого минимума для успешного ведения боевых действий, который под силу даже нашему небогатому государству, не перечесть. А вышло по Крылову: воз наших проблем с нами же и остался.

 

Не благодаря, а вопреки

Офицеры в Объединенной группировке войск на Северном Кавказе часто шутят: мы научились побеждать не благодаря, а вопреки военной реформе. Но в этой шутке лишь доля юмора, а остальное — правда.

Только один штрих: начиная с 1993 года на финансирование статьи «боевая подготовка» в округ не выделено ни одного рубля. А это значит, что боевая учеба проходит, что называется, самотеком. По принципу: кто, что и где достанет.

На одной из итоговых проверок решил лично проверить подготовку танкистов Волгоградского гарнизона. Тем более что на Северном Кавказе мест дислокации этих войск, составляющих главную ударную силу Сухопутных войск, — наперечет. Может, из-за своей малочисленности теперь танкисты считают себя войсковой элитой.

На танковых учениях все было подчеркнуто образцово. Но когда раздалась команда «Вперед!» и боевые машины ринулись поражать учебные цели, от удивления я на мгновение онемел. Вместо привычных, положенных по условиям проведения стрельб фанерных мишеней, выкрашенных в защитный цвет, полигонные подъемники представили на всеобщее обозрение ярко-алые силуэты «танков».

Спрашиваю у командира батальона: что же у тебя стрельбы проходят в упрощенном виде? Ведь такие «танки» и «безоткатные орудия» не только за полтора, а за пять километров любой ребенок распознает. А подполковник, оправдываясь, приводит мне экономические выкладки, говорит про стоимость листа фанеры, который разлетается в мелкие щепки после двух-трех выстрелов, о том, сколько этих самых листов надо только на одну стрельбу батальона. Вот и нашли танкисты выход: выделяли на парково-хозяйственные дни «ударные бригады» грузчиков на подшефное швейное предприятие, а за это оно одаривало военных… кумачом. Другие ткани вроде как в дело пошли, а революционный алый материал был не востребован.

На безрыбье, как говорится, и рак рыба. Так и учились танкисты «ложить» снаряды в красные тряпки мишеней. В общем, коррида…

А вот артиллеристы сподобились готовить к бою расчеты самоходных установок непосредственно в парке боевых машин. Топлива выделяют мало, поэтому технари заставили работать отдельные системы и агрегаты боевых машин через… электросеть. И, как на тренажере, дешево и сердито: не покидая парка, наводчики и заряжающие оттачивают навыки согласно штатному предназначению.

Не от хорошей жизни вводятся новшества и в вопросах вождения. На танкодроме основным методом обучения стал «пеший по-танковому». Механику-водителю надевают на голову ящик из-под бананов или апельсинов, в котором прорезана щель, напоминающая ту, в которую солдат смотрит на дорогу в танке. И мотается он пешком по штатным препятствиям танкодрома до тех пор, пока эту самую трассу не пройдет с закрытыми глазами. А по-другому нельзя.

Проехать по тому же танкодрому на боевой машине механик-водитель может только 1–2 раза в полгода. На большее просто нет дизельного топлива.

Вот так и «крутятся» командиры воинских частей, кто как может. Если есть предпринимательская жилка, тогда ты «на коне»: можно и боевую учебу достойно организовать, и казармы подремонтировать. Если соблюдать все запреты, которыми изобилуют приказы вышестоящих штабов, — не миновать нагоняя, а то и лишения должности за «упущения» в боевой подготовке. И основная боевая учеба воинов-северо-кавказцев происходит в настоящем боевом противостоянии реальному противнику в Чечне.

В период активных боевых действий своей инициативой радовали артиллеристы. Что объяснимо, в частности, объективными причинами: в силу, скажем, непогоды авиация и вертолеты зачастую не могут подняться в воздух. Поэтому, исходя из статистики, поражение 80 процентов всевозможных целей в ходе контртеррористической операции на Северном Кавказе — результат работы воинов-артиллеристов.

Кое-что они взяли из опыта Великой Отечественной войны: эффективно использовали так называемое кочующее орудие. По ложбинам самоходная артиллерийская установка скрытно выходила на позицию для стрельбы прямой наводкой и после первого выстрела тут же перемещалась в другое место.

В ходе боев за село Комсомольское (2000 год) появился у «богов войны» новый способ действий: при обнаружении крупного отряда боевиков артиллеристы ведут огонь, постепенно перенося его в глубину по всему фронту. В итоге у боевиков не было никакой возможности укрыться от осколков.

А выучка расчетов установок залпового огня к началу 2001 года достигла немыслимых ранее высот. Реактивщики научились подавлять огневые точки противника одним боеприпасом. Из оружия, замечу, которое предназначено для поражения целей на больших площадях, а не для так называемой точечной стрельбы. Ювелиры, одним словом!

Естественно, все эти наработки артиллеристов были подчинены одному жесткому правилу, востребованному самой войной: без предварительной огневой обработки того или иного района предстоящих действий мотострелковые и десантные подразделения не приступают к выполнению поставленной боевой задачи. Более того, именно вторая чеченская кампания утвердила как незыблемый следующий закон: ни одна группа, ни один отряд не выходит на выполнение боевой задачи, не имея в своем составе артиллерийского корректировщика, а при возможности — и передового авианаводчика.

Многое изменилось и в тактике самих мотострелковых подразделений. Широкое распространение получила практика действия личного состава в составе боевых двоек и троек и на мушкетерских принципах «Один за всех, все за одного», когда перемещение одного солдата на поле боя огнем прикрывает все мотострелковое отделение. Существенно уменьшить потери с нашей стороны помогали и огнеметчики, приданные отрядам, штурмующим опорные пункты обороны противника.

Тактика локальных войн напрочь отвергла формы ведения боевых действий, применяемые в крупномасштабных вооруженных конфликтах. В условиях высокой плотности огня из стрелкового оружия, который был в том же Грозном зимой 2000 года, при разгроме банды Гелаева в селе Комсомольском или уничтожении боевиков у входа в Аргунское ущелье мотострелкам невозможно было наступать боевой линией, как это требовали боевые уставы. Гораздо эффективнее действия мелкими группами, в составе так называемых двоек: «автоматчик + пулеметчик» или «автоматчик + снайпер». Или троек: «автоматчик + гранатометчик + помощник гранатометчика». Впрочем, состав этих троек может меняться в зависимости от поставленных подразделению задач.

Из практики боевиков пехота взяла на вооружение создание усиленных снайперских групп, особенно эффективных в городских боях, когда работу снайпера прикрывают одновременно гранатометчик и 1–2 стрелка (автоматчик и пулеметчик). Другими словами, все средства хороши. Лишь бы поставленная задача была выполнена при минимуме потерь.

Хочешь жить — умей изменяться. Так говорят сегодня на войне. И меняться надо всем. Иначе понятие «военная реформа» так и останется несбыточной мечтой и для армии, и для общества.

«Особая папка»

Хроника террора

2001 год

В лагерях беженцев в Ингушетии пособниками боевиков продолжается активная пропагандистская деятельность по разжиганию антироссийских настроений.

26 марта в Слепцовской, в палаточном городке беженцев, выступил имам Хатуев. Он призывал к проведению массовых антироссийских митингов, которые «волной» должны прокатиться по всей территории Ингушетии и Чечни.

Некоторые представители ингушских властей оказывают все большее противодействие деятельности руководства Чечни по возвращению в Чеченскую Республику вынужденных переселенцев. В лагерях беженцев «Барт» (Карабулак), «Северный», «Алика» (Орджоникидзевская) ингушские должностные лица распространяют слухи о том, что беженцев якобы переселяют к местам прежнего проживания в Чечню, для того чтобы их уничтожить.

В пропагандистских целях сторонники А. Масхадова используют подпольный передающий центр, находящийся в селении Гойты. В Веденском районе отмечена работа радиостанции, осуществляющей передачи на русском языке и пропагандирующей идеи ваххабизма. При этом допускается вступление в ряды ваххабитов военнослужащих, перешедших на сторону боевиков.

В Урус-Мартане, Беное под видом домашних видеофильмов распространяются кассеты с угрозами в адрес чеченцев, сотрудничающих с федеральными силами.

6 июля в Апхан-Кала убит глава администрации Юшан Гасаёв.

10 июля в здании администрации Шалинского района совершен подрыв самодельного взрывного устройства.

22 июля в Грозном убиты заместитель начальника отдела РОВД Сайди Тасухаджиев и начальник криминальной милиции Расул Хабусеев.

30 июня на территории Дагестана в поезде № 191 Баку-Ростов задержана жительница Урус-Мартановского района Чечни Т. Ножаева. При досмотре ее вещей было обнаружено самодельное взрывное устройство с часовым механизмом, которое она должна была установить в автоматической камере хранения на железнодорожном вокзале в Астрахани.

31 июля на окраине Невинномысска произошел захват рейсового автобуса. Заложниками оказались 39 пассажиров и 2 водителя. Бандит требовал отпустить из тюрем пятерых чеченцев, предоставить вертолет, шесть автоматов, два гранатомета и ящик с патронами. Специалисты уточнили личность террориста. Им оказался ранее судимый Султан Изиев. Бойцы отряда «Альфа» применили спецсредства, а снайпер уничтожил террориста. На его теле было обнаружено взрывное устройство.

В Грозном, на улице Тайханова был обнаружен заминированный бандитами труп мужчины. Взрывное устройство, прикрепленное к телу, состояло из 800 граммов тротила, 122-миллиметрового артиллерийского снаряда и детонатора.

В Грозном взорван радиоуправляемый фугас в тот момент, когда в нескольких десятках метров от него проходила автоколонна с гуманитарной помощью. Пострадали три представителя общественных организаций, проводивших сбор гуманитарного груза.

2 августа в центре Назрани (Ингушетия) на пересечении улиц Магистральная и Скрябина обнаружено самодельное взрывное устройство, мощность которого составляла до 600 грамм тротилового эквивалента.

5 августа на пункте пропуска «Верхний Ларе» (Северная Осетия-Алания) при досмотре рейсового автобуса Тбилиси-Москва обнаружено самодельное взрывное устройство мощностью до 400 граммов тротилового эквивалента.

8 августа при досмотре рейсового автобуса Владикавказ — Минеральные Воды обнаружена тротиловая шашка весом 400 граммов.

4 сентября на участке Северокавказской железной дороги, в районе Махачкалы бандитами произведен подрыв железнодорожного полотна. Мощность взрывного устройства составила от 8 до 10 кг в тротиловом эквиваленте.

10 ноября во Владикавказе на рынке «Фаллой» прогремел взрыв. Мощность самодельного взрывного устройства, по мнению экспертов, составила около килограмма в тротиловом эквиваленте. Пять человек скончались и еще 60 получили ранения различной степени тяжести.

2002 год

При закладке фугасов боевики применяют способ, при котором замыкатель устанавливается на дороге на расстоянии до трех метров после взрывного устройства. При этом, даже при использовании катковых минных тралов, взрыв происходит под бронетехникой.

5 января на территории заброшенных дачных участков в Октябрьском районе Грозного убиты пять человек, среди которых — сотрудники милиции и администрации селения Старые Атаги.

В ночь на 6 января трое неизвестных ворвались в один из домов в Дышне-Ведено и расстреляли из автоматов начальника сельскохозяйственного управления районной администрации, его отца-пенсионера и 10-летнего сына. В том же населенном пункте в ночь с 10 на 11 января боевиками Р. Бачагаева было совершено несколько поджогов домов.

Основным способом вооруженного противодействия федеральным силам со стороны боевиков остается минирование и подрывы минно-взрывных устройств на маршрутах передвижения воинских колонн и подразделений ОГВ(С). При этом тактика и способы подрыва взрывных устройств постоянно совершенствуются. В течение последних месяцев неоднократно отмечались факты двойной закладки фугасов, а также повторного минирования тех мест, где ранее были проведены подрывы военной техники. Кроме того, имеется информация о поставках боевикам партии электронных взрывателей, позволяющих осуществить подрыв двух фугасов через заданные промежутки времени.

Боевики продолжают привлекать к диверсионной работе мирное население. Так, 16 февраля на окраине селения Курчалой при установке на дороге самодельного взрывного устройства подорвались три местных жителя.

18 января в Махачкале на фугасе подорвался автомобиль «ЗИЛ». Погибли семь военнослужащих.

25 января на железнодорожном участке Хасавюрт-Кадиюрт произошел подрыв грузового поезда. Один вагон с углем сошел с рельс.

Чтобы дискредитировать представителей федеральных сил, боевики совершают преступления под видом сотрудников силовых структур. В ночь с 26 на 27 февраля в селении Аллерой бандитами, предъявившими документы сотрудников ФСБ, был похищен директор местной школы И. Дисалатханов. В Аппатово Наурского района вооруженной группой в масках, одетой в форму военнослужащих, совершено несколько разбойных нападений на мирных жителей.

25 февраля в Дышне-Ведено убит Султан Баширов, входивший в совет старейшин этого населенного пункта, а в Гехи-Чу во дворе собственного дома убит участковый инспектор Урус-Мартановского РОВД лейтенант милиции И. Исмаилов.

2 марта в Аргуне бандитами похищен сотрудник районного отдела внутренних дел рядовой милиции И. Бихаев.

6 марта на южной окраине Урус-Мартана обнаружены тела двух местных жителей с множественными огнестрельными ранениями.

11 марта в районе Танги подорвался автомобиль ГАЗ-24 МВД Чеченской Республики. Погибли начальник УБОП УВД ЧР подполковник милиции В. Баталов и два сотрудника, а в селе Гойты боевиками совершено убийство X. Гончаева, председателя совета старейшин района.

21 марта убит глава администрации Бас-Гордали А. Балтукаев, а днем позже глава администрации Катыр-Юрт Р. Боков.

В селении Гойты бандиты из засады расстреляли председателя местного совета старейшин. Пятидесятилетний X. Ганчиев стал председателем совета в 2000 году. По его инициативе в селе из числа местных жителей создан отряд самообороны, который противостоял бандитам.

В Гудермесе мощным взрывом разрушена мечеть. Повреждения получили соседние дома и школа. По некоторым данным, в мечети могли находиться боеприпасы. Именно здесь сотрудники ФСБ уже обнаруживали тайники с боеприпасами, оружием и ваххабитской литературой.

В мечети станицы Наурская бандиты развернули подпольную типографию, где печатали листовки с призывами оказывать вооруженное сопротивление федеральной власти, убивать чеченцев, сотрудничающих с федеральной властью, глав и сотрудников местных администраций.

На северо-западной окраине Грозного бандит расстрелял десятилетнего мальчика. Недалеко от места преступления обнаружены стреляные гильзы и автомат Калашникова.

В результате взрыва фугаса, установленного боевиками на автодороге между Старыми и Новыми Атагами, погибли два местных жителя.

В долине реки Нетхой между селениями Янди-Котар и Старый Ачхой Урус-Мартановского района обнаружены полтора десятка пещер с останками по меньшей мере десяти человек. Этих людей бандиты похитили в период 1994–1996 годов. Стены пещер покрыты надписями на русском языке.

В Аргуне группа боевиков попыталась взорвать местную ТЭЦ. В ходе начавшегося боя семеро нападавших убиты, двое ранены.

Две недели находились в плену у бандитов двое военнослужащих мотострелковой части, дислоцированной в Шали. По словам солдат, их увезли в горы, держали в земляной яме, не давали ничего, кроме воды, постоянно избивали. Освобождение пленников стало результатом спецоперации.

В Грозном, на улице Алтайской взорвались два мощных фугаса. В результате теракта погибли 18 чеченских омоновцев.

Более двух десятков получили ранения. Стало известно, что дерзкий теракт — дело рук Мовсара Бараева и его бандгруппы.

28 апреля во Владикавказе, в районе центрального рынка прогремел взрыв. Есть жертвы. В числе отрабатываемых следствием версий — террористический акт, имевший цель дестабилизировать обстановку в республике во время второго тура президентских выборов в соседней Ингушетии.

9 мая в Каспийске во время празднования Дня Победы прогремел мощный взрыв. Погибли военнослужащие местного гарнизона, участвовавшие в празднике, и местные жители. Пострадавшим от теракта оказывали необходимую медицинскую помощь в местных больницах и Ростовском окружном госпитале.

В Наурском районе Чечни задержаны трое экстремистов. По их словам, они получили задание проникнуть в северную часть республики для организации терактов против местного населения. Все задержанные обучались в специальных лагерях диверсионному делу под руководством арабских наемников.

В Аргунском ущелье уничтожена группа экстремистов. На месте боя обнаружены несколько американских автоматических винтовок М-16.

В ходе спецоперации в Грозном освобожден заложник — военнослужащий срочной службы Юнир Асмадияров. Он был захвачен в плен 5 февраля в районе Ханкалы. Солдата, прикованного цепью, держали в одном из разрушенных домов города. Бандиты требовали, чтобы тот сообщил родственникам о выкупе.

Только по официальным данным, до сих пор неизвестна судьба свыше трех тысяч заложников из числа военных и мирных граждан России, захваченных чеченскими бандитами в период с 1994 года по настоящее время.