Минно-фугасная война

Потерпев поражение в открытых боевых столкновениях с федеральными войсками (последняя крупномасштабная операция была проведена в марте 2000 года в селе Комсомольское), бандиты окончательно склонились к проведению диверсионно-террористической тактики. Они все чаще стали обстреливать федералов «из-за угла», проводить диверсии, подрывы, устраивать засады, минировать дороги.

Против федералов, как и против мирного населения республики, была развязана минная война. Готовиться к ней бандиты начали заранее, еще задолго до начала ввода федеральных войск в Чечню. Об этом свидетельствуют такие находки саперов, как мощные фугасы, закатанные в дорожный асфальт, специальные колодцы на перекрестках дорог, куда в любой момент можно заложить несколько артиллерийских снарядов с детонатором…

Противоборство в минной войне осложняется тем, что здесь нет устоявшихся канонов, которые позволили бы военнослужащим раз и навсегда выработать методы, обеспечивающие успех. Тем более когда имеешь дело не с регулярной армией, а с бандитами. Прогнозировать набор провокаций и диверсий, их место и время, увы, непросто.

После окончания активных боевых действий минно-фугасная война стала усиливаться и принимать все более разнообразные формы. Хотел бы напомнить читателю, что многие боевики в свое время проходили службу в Советской армии, они знали минновзрывное дело практически в том же объеме, что и наши военнослужащие. В первую очередь мины и фугасы устанавливались боевиками на дорогах, активно используемых для передвижения как военнослужащими, так и мирными жителями. В качестве планируемого времени подрыва выбиралась самая активная часть рабочего дня.

Особенностью минно-фугасной войны стала ее изощренность. Саперы Объединенной группировки войск, проводя инженерную разведку дорог, нередко обнаруживали, например, заложенные бандитами фугасы, управляемые по проводам. Причем если раньше, при подходе саперов к установленному боевиками фугасу, те стремились поскорее скрыться с места минирования, то позднее стали приводить фугасы в действие, резонно полагая, что потери специалистов-саперов, имеющих боевой опыт, восполнить непросто.

Нередко бандитами применялись и радиоуправляемые фугасы. Только в первой половине 2000 года боевики закупили, например, около 400 радиоуправляемых взрывателей. Они изготавливали фугасы в форме бордюрных камней, труб, широко использовали мины-сюрпризы в виде ракетниц, фото- и радиоаппаратуры, другой бытовой мелочи, которая не должна была вызвать у людей чувство опасности.

Что касается дня сегодняшнего, то ныне у боевиков не в моде, например, мины нажимного действия. Ведь по дорогам бегают десятки легковых авто, которые могут стать легкой добычей неразборчивой «взрывалки». При этом «автора» теракта здесь обычно вычисляют без проблем. А заиметь «кровника» на «глупой» мине никто из бандитов не хочет.

Все реже и реже стали применять фугасы, управляемые по проводам (у этого способа подрыва очень много демаскирующих признаков).

В ходу сегодня, в основном, остались радиоуправляемые взрывные устройства. Эти механизмы относительно просты: из радиоуправляемых детских автомобильчиков извлекаются необходимые «внутренности» и подвергаются несложным переделкам. Правда, такой способ бандиты могут использовать только там, где легко скрыться (в городах или в горной местности), так как нажимающий на кнопку террорист должен сидеть от подрываемого объекта не далее 40–50 метров (объясняется небольшим радиусом действия передатчика).

Как показывает практика, с каждым днем у боевиков все меньше становится профессиональных минеров, а посему все чаще и чаще руководство бандформирований вынуждено пользоваться услугами дилетантов. Необученность же в такой тонкой сфере, как минирование, приводит к гибели минера. Как результат — чуть ли не ежедневно в сводках проходят такие вот строки:

«В Ведено при закладке самодельного взрывного устройства подорвался боевик, являвшийся местным жителем…

В районе рынка в Урус-Мартане произошел подрыв находившегося у бандитов взрывного устройства, в результате чего два боевика погибли, один получил ранение…

При установке фугаса на участке железнодорожного пути близ Шовза подорвались трое боевиков с оружием».

Минно-фугасная война продолжается. Однако она не стала основной козырной картой в тактике боевиков и в той степени, в которой бандформирования предполагали охватить ею Чечню, провалилась. Сегодня инженерные подразделения снимают с дорог до 90 процентов всех устанавливаемых бандитами мин, фугасов и самодельных взрывных устройств.

 

О «тактике пчел» и камикадзе

Во время проведения специальной операции в горной части Чечни нашими разведчиками были захвачены изъятые у боевиков документы. Среди них приказ № 067, подписанный амиром Высшего военного меджлиса-шуры Шамилем Басаевым: «Создавшаяся ситуация, когда осталось чуть-чуть подтолкнуть кафира, чтобы он бежал с нашей земли, требует от нас перехода к новой, более жесткой тактике наших предков — «тактике пчел» — непрерывным мелким и крупным уколам врага, приводя его таким образом к полному истощению и поражению».

ВВМШ отдает приказ:

«1. Всем подразделениям перейти к новой тактике полного жесткого и постоянного прессинга противника.

2. Военному амиру ВВМШ Хаттабу определить каждому подразделению конкретные направления.

3. Всем группам намеченного врага атаковать непрерывно из всех видов имеющегося в наличии оружия. Ничего не экономить. Главное — не мощь атаки, а ее непрерывность.

4. Всем группам держать врага под постоянным контролем в местах дислокации. Следить за каждым движением противника. Устраивать засады в местах вероятного продвижения разведгрупп врага. Вести непрерывный поиск врага».

Как видно из текста, приказ — это плохо замаскированная попытка сохранить хорошую мину при никудышней игре. Главное в нем, помимо «пчелиной тактики», — поднять пошатнувшийся, если не упавший, боевой дух боевиков. Вместе с тем нельзя не отметить, что деятельность бандформирований, засевших преимущественно в горах, время от времени активизируется. Даже в дневное время в населенных пунктах участились случаи устройства боевиками засад. Наряду с кратковременным, но интенсивным обстрелом из стрелкового оружия и гранатометов автомобилей федеральных сил бандиты используют подрывные устройства. К проведению диверсионно-террористических акций они привлекают даже женщин. Так, в Ленинском районе Грозного была предотвращена попытка прорыва к зданию комендатуры и временного отдела внутренних дел автомобиля, напичканного взрывчаткой. В нем была обнаружена и задержана девушка, которую журналисты тут же окрестили «камикадзе».

Использование лидерами бандформирований террористов-смертников, на мой взгляд, тема отдельного разговора.

Еще в июле 2000 года в короткий срок по единому сценарию боевики попытались провести в Чечне сразу несколько террористических актов. По их замыслу, автомобили марки «Урал», начиненные взрывчаткой огромной силы, должны были поднять на воздух ряд военных и гражданских объектов в Гудермесе, Урус-Мартане, Аргуне и других населенных пунктах республики.

И хотя в целом террористическая акция не принесла тех жертв и разрушений, не дала тех результатов, на которые рассчитывали ее организаторы, федеральным войскам все же не удалось избежать потерь.

Первый такой «Урал»-фугас в сгущавшихся сумерках попытался протаранить заграждения на въезде в Урус-Мартан. Автомобиль врезался в стомиллиметровую трубу. От столкновения с препятствием водителя и часть взрывчатки выбросило из машины. Но сила инерции протащила «Урал» к КПП, где и прогремел взрыв.

В Гудермесе планировалось провести сразу три теракта. Так, одна из автомашин-фугасов нацеливалась на комплекс зданий военной комендатуры и администрации А. Кадырова. Не прореагировавший на требование остановиться водитель «Урала» был расстрелян часовым КПП, автомобиль взорвался. Другую начиненную взрывчаткой машину патруль чеченских милиционеров попытался остановить недалеко от городского хлебозавода. Выстрелом в упор бандит убил милиционера Хусейна Асхабова. В ответ патрульные тут же открыли огонь. «Урал» взлетел на воздух. «Не повезло» и третьему «гудермесскому» автомобилю, протаранившему ворота расположения батальона внутренних войск…

Увы, в Аргуне не обошлось без трагедии. Рано утром к общежитию, где был расквартирован отряд УВД Челябинской области, прорвался «Урал»-фугас. Его удалось расстрелять только в непосредственной близости от здания, после чего прогремел взрыв.

Именно тогда на страницах СМИ впервые замелькали по отношению к Чечне определения «камикадзе» и «шахиды», которыми называли непосредственных исполнителей терактов. Хотя, скажем прямо, по смыслу эти слова вряд ли являются синонимами. «Камикадзе» (в переводе с японского — «священный ветер») — название летчиков-смертников в японской авиации времен Второй мировой войны. Исходя из идейных побуждений и руководствуясь моральными принципами, которые прививало им общество, камикадзе управляли самолетами, несшими бомбы или другие взрывчатые вещества, вплоть до момента столкновения с целью. Шахиды же — это мученики, те, кто «пал на пути Аллаха» и «обязательно попадет в рай». Смерть в честном бою за веру всегда считалась почетной (и не только у мусульман). Хотя Аллах запрещает самоубийства.

Как показали результаты расследования уголовных дел, ни камикадзе, ни шахидами исполнители терактов не являлись. Боевики подобрали их кандидатуры из чеченцев, не имеющих средств к существованию. Смертникам за определенную сумму денег (некоторым — просто за мешок муки) предлагали доставить начиненный взрывчаткой автомобиль к какому-то объекту, а затем, скрывшись, привести в действие взрывной механизм. Но, как установили специалисты, от шофера ничего не зависело: автомашина-фугас управлялась извне и взрывалась вместе с водителем. Вот такой получался «камикадзе»… с гарантией! Не исключаю, что и взрывы грузовиков возле Дома правительства в Грозном, а позже возле административных зданий в селе Знаменском осуществлялись не «идейными борцами», а людьми, заранее приговоренными к смерти за какие-либо прегрешения.

По оперативным данным, Масхадов регулярно получал из-за рубежа крупные денежные суммы на подготовку боевиков-смертников, поскольку их действия, как правило, вызывали общественный резонанс. Чаще всего они совершали террористические акты в местах массового скопления людей, применяя оружие неизбирательного действия. Значительную часть смертников составляли женщины, потерявшие мужей, детей, близких родственников, что по кавказскому менталитету равносильно собственной гибели.

Следует отметить, что иногда в качестве смертников бандитами использовались глубоко верующие люди, приговоренные шариатскими судьями к казни за какие-либо преступления. Им внушалась мысль, что такая смерть гарантирует полное искупление вины перед Аллахом и людьми.

Однако удивительнее всего то, что за сравнительно небольшие суммы на боевиков принудительно или по своей воле соглашались работать не только чеченцы, но и представители тех национальностей, которые исторически не исповедуют ислам. К сожалению, были среди них и славяне.

В то же время желающих добровольно расстаться с жизнью становится все меньше и меньше, поэтому главарям бандитов часто приходится идти на циничный обман. Перед диверсионной операцией с использованием взрывчатых средств с жертвой отрабатывают варианты «отхода», а часовой механизм устанавливают так, чтобы он сработал раньше установленного времени. Исполнитель довозит смертельный груз до места диверсии и… взрывается вместе с ним. Именно так было в июле 2000 года, именно так произошло и в Урус-Мартане годом позже: сработал часовой механизм на поясе у женщины-смертницы, и был смертельно ранен военный комендант Урус-Мартановского района генерал Гаджиев. Трудно себе представить возможные размеры трагедии в Москве на Дубровке, если бы сработали взрывные механизмы на поясах двадцати смертниц, сидевших в зале среди зрителей и артистов «Норд-Оста».

Нужно отметить, что подобные акции достаточно сложно предотвращать и крайне трудно расследовать. Сама методика преступления, совершаемого с использованием смертника, удобна тем, что исполнитель не имеет ни малейшего шанса уйти живым с места преступления, быть задержанным и дать какие-либо сведения о заказчиках.

 

Чем занимается сегодня армия в Чечне?

Этот и подобные ему вопросы часто задают журналисты, некоторые политики, их зарубежные коллеги, правозащитники, а то и любители просто так, ни разу не бывая в Чечне, порассуждать. Смысл вопроса можно конкретизировать: что делает в Чечне армия, если военная фаза контртеррористической операции давно завершена? Ответ прост, хотя и требует пояснений. Война в виде едва ли не фронтального противостояния федеральных войск с крупными отрядами боевиков и наемников завершилась еще весной 2000 года. Но мощная федеральная группировка войск продолжает решать непростые и ответственные задачи, основными из которых сегодня являются:

выявление, задержание или уничтожение главарей бандформирований путем комплексной работы с ФСБ, МВД, администрацией республики и органами местной власти;

прикрытие государственной границы; проведение мероприятий по ужесточению режима служебно-боевой деятельности КПП, недопущению перемещения по территории республики мелких групп недобитых бандитов и преступников;

содействие в обеспечении правопорядка, общественной безопасности.

Вообще же, основные решаемые сегодня группировкой задачи можно определить в двух словах — специальные операции (как говорят военные) или адресные зачистки (на языке гражданских). Но суть не в терминах. Бывает, что в день (в зависимости от обстановки) таких специальных операций набегает до десятка. Что такое спецоперация? По простому счету — это проверка блокированного со всех сторон населенного пункта на предмет выявления и ареста, а при оказании вооруженного сопротивления — уничтожения в нем боевиков, обнаружения и изъятия оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ, наркотиков и контрабандного бензина.

Действительно, именно в ходе таких спецопераций задерживаются или уничтожаются боевики, выявляются склады и схроны с оружием и боеприпасами, обнаруживается наркота и «левая горючка». Наши недруги используют проведение подобных мероприятий как очередной повод еще раз заговорить о том, что, мол, военные в Чечне занимаются беспределом в отношении мирного населения. И вот пример.

Мескер-Юрт. Название этого села, расположенного недалеко от Грозного, стало своеобразным символом Чечни 2002 года. В нем переплелась история здешних нравов от Хаджи-Мурата до Ахмат-Хаджи Кадырова. В течение месяца это название не сходило со штабных сводок, журналистских репортажей и бюллетеней правозащитников. В чем же дело?

По оперативной информации нам стало известно, что в село зашли несколько групп боевиков. Их целью был вовсе не отдых после боевых столкновений в горах. Бандиты решили навести «порядок» на здешнем нефтепредприятии. Ночью они зверски убивают местного предпринимателя Саида Симбаригова. Он вел дела с опорой на администрацию села, а потому поддерживал контакты с федералами. Его труп был обезглавлен, а голова выставлена на пике в центре села. Впоследствии обезглавленное тело подбросили к ближайшему от села блокпосту.

За что так показательно растерзали Симбаригова? За лояльность к федеральным войскам? И за это тоже. Но главное в другом — в явном перераспределении доходов от нефтебизнеса, дающего республике 98 процентов официальных финансовых поступлений. Неофициально — этим промыслом живет по меньшей мере та часть Чечни, где эта нефть выкачивается. Тут же она перерабатывается в бензин и мазут, бензовозы-наливники увозят в соседние Ингушетию и Дагестан.

Наливник на чеченских дорогах столь же привычен, как, скажем, пассажирский автобус в любой точке на Юге России, а локальный нефтебизнес стал одним из главных источников пополнения казны чеченских экстремистов, по крайней мере их лидеров. «Левый» желто-мутный бензин по цене 6–7 рублей за литр продают прямо на улицах Грозного в десятилитровых бутылях, а то и просто в трехлитровых банках. Чадящих нефтеперерабатывающих мини-установок (или, как их прозвали, «самоваров») ежедневно взрывают около дюжины, «левых» наливников отлавливают десятки. И все же остановить этот противозаконный бизнес не удается.

Убийство предпринимателя в Мескер-Юрте, как выяснилось, совершили боевики из отряда Мовсара Бараева, племянника Арби Бараева. Но если Мовсар — строчка в ежедневной криминальной сводке (через полгода он «прославится» во время нападения на Театральный центр в Москве), то Арби — это фигурант всероссийского розыска. Впрочем, оба они уже, как знает читатель, уничтожены.

Сама спецоперация, как и предполагалось, принесла ощутимые результаты. Но обо всем по порядку.

В течение месяца Мескер-Юрт был оцеплен внутренними войсками и армейскими подразделениями. Милиция по очереди проверила более 300 домовладений. Тщательно осматривая постройки и особенно то, что находится под ними, федералы обнаружили 53 тайника, из которых изъяли: около 150 тысяч патронов и 660 выстрелов к гранатометам, две противотанковые ракеты «Фагот», 15 подготовленных к закладке фугасов, 54 снаряда различного калибра, 320 электродетонаторов, около 30 кг взрывчатки… Кроме того, нашли четыре схрона, оборудованные в могилах на сельском кладбище…

Во время проведения спецоперации засевшие в селе боевики оказали сопротивление. Завязался бой. 14 бандитов были уничтожены. Двоих из них пришлось «выкуривать» из мечети, чтобы не подвергнуть ее разрушению.

Результаты спецоперации тщательно запротоколированы, засвидетельствованы прокуратурой и представителями местной администрации. Двое задержанных сообщили о лагерях и схронах, расположенных в Шалинском и Урус-Мартановском районах. Вырисовался и адрес следующей спецоперации — Чечен-Аул. Там, к слову сказать, так же, как в Мескер-Юрте, обнаружены оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества, но, кроме того, и противотанковое вооружение (9 ракет и около 40 гранатометов).

Теперь, как говорится, несколько слов без протокола. Законно или незаконно действовали федеральные силы? Наезжающие в Чечню иностранные журналисты и правозащитники (они находились там и во время событий в Мескер-Юрте) получают по-военно-му лаконичный ответ: да, спецоперации проходят в соответствии с приказом № 80 командующего ОГВ(С). Этот приказ как раз и предусматривает правовую регламентацию проведения подобных мероприятий. Оказаться в положении полковника Буданова (хотя это тема отдельного разговора) никто не хочет.

Не хочется продолжать дискуссию, если собеседник (особенно из числа правозащитников) к стволам и пластиту, не говоря о контрабанде, относится как к местной экзотике. Зато маска, скрывающая лицо омоновца (что делать, если он — чеченец), или заляпанный грязью нечитаемый номер на бронетранспортере (неоновой подсветки на нем не предусмотрено) берут такого «борца за права человека» за живое: вот, дескать, и в дверь сапогами стучали! Вместо того чтобы взять руку под козырек: «Не здесь ли, мол, квартирует господин Муса Мунаев — тот, что за тысячу долларов приобрел государственный пропуск для частного наливника и вообще слывет тонким знатоком нарезного оружия?» В ответ — не иначе как: «Ну что вы, милейший господин, Мунаев уже десять лет как занимается переводом мировых классиков на русский язык, а ваши хлопоты, право, пустое».

Вообразить такой диалог в Мескер-Юрте способны разве что журналисты А. Политковская и П. Фельгенгауэр, вопреки фактам не желающие верить, что за соседним забором обнаружен тайник с оружием и боеприпасами.

Существует и такое, чисто чеченское: «ужас, кошмар, что федералы творят!» В действительности это нередко означает эмоциональную оценку запрета на въезд-выезд на время проведения операции. Хотя в начале ее у главы села берут списки нуждающихся в экстренной медицинской помощи или в срочном отъезде — чтобы проверку начать именно с них.

Еще один пример — похожая на анекдот история с политически интригующим началом и конфузным завершением.

В селе идет спецоперация. С криком «Федералы насилуют!» бежит по улице пожилая чеченка. Кричит так, что слышно, наверное, в Страсбурге, где заседают «озабоченные нарушением прав человека в Чечне» участники парламентской ассамблеи Совета Европы. Эх, какой убойный видеоматериал просится для сюжетных репортажей западных телекомпаний: сильно возбужденную бабусю не сразу догоняют двое дюжих омоновцев: «Кого, мамаша, насилуют? Где?»

— Вон там, контрактники…

В зале чеченского дома за столом сидят несколько военных-контрактников. Годящаяся им в матери пятидесятилетняя чеченка заботливо разливает по чашкам чай, а дед — по возрасту чуть ли не вдвое старше ее — увлеченно показывает гостям альбом с марками — флора и фауна (достал вместе с документами). Ничего более интригующего в доме не нашлось, даже для посетителей… «Что же ты, мамаша, орешь?» — спрашивают омоновцы. «А я вижу, солдаты вошли в дом. Там дед и женщина. Что же им там делать?»

Всегда ли столь идиллически строятся отношения между местным населением и армией? Конечно же, нет. В Мескер-Юрте дважды переворачивали вверх дном имущество некоего Малаева, который Аллахом, женой и хлебом клялся, что пулемет видел только в фильме «Чапаев». И дважды у него находили склады артиллерийского вооружения, которые за время спецоперации неоднократно перемещались из «уязвимых» подвалов в проверенные дома, где были установлена личность хозяина и проведен досмотр. В третий раз проверяющие зашли к Малаеву случайно, по ошибке, и опять обнаружили целую оружейную мастерскую, да еще с так называемым «чемоданом подрывника» — для особо «ответственных» диверсионных заданий. Кстати, тогда подорвался на фанате омоновец.

Селения, где проводятся спецоперации, вслух никто не называет бандитскими или контрабандистскими. Но именно в них каждый четвертый-пятый селянин, даже если сам не держит по ротному боекомплекту, ведет себя зачастую как булгаковский кот: «Сижу, починяю керосинку, никому не мешаю, а тут военные…» Именно с таким видом отвечал на журналистские вопросы один из представителей местных властей. Когда, показав на полутораметровую трубу противотанкового «Фагота», его спросили, откуда она появилась в соседнем с администрацией доме, то он так и сказал: «Не знаю, военные откуда-то принесли…»

Есть и такая жесткая реальность: у нас нет другой армии, кроме той, в которую призывают молодых людей. И в составе которой солдат идет в Чечню. Вспомним, что происходило на родных просторах, например, во время проведения футбольных матчей или во время просмотра того же футбола у Манежной площади в Москве в 2002 году — вдали от «темпераментной» Чечни… Нравственнее и законопослушнее, чем само общество, армия быть не может, тем более на войне. Скажу больше: в поиске различий между войной и «спецоперациями» мы рискуем оказаться в этическом тупике. Ответьте: что сделаете лично вы, если двенадцатилетний пацан прицелится в вас из гранатомета? Станете ловить, чтобы за ухо отвести к отцу либо к завучу школы? Или для начала первым нажмете на спусковой крючок?

Спецоперация в Мескер-Юрте — это срез жизни сегодняшней Чечни, то есть той части России, в которой вчера шла война, а завтра должен наступить мир. Не будем лукавить: он наступит, если всечеченской «спецоперацией» будет «зачищена» вся республика. Если преступник окажется в тюрьме, а автомат Калашникова — в армейской пирамиде. Увы, такие времена еще не наступили.

Верховный главнокомандующий В. В. Путин

Штрихи к портрету

Что бы я здесь ни написал о Путине — все равно будет плохо. Если напишу комплиментарно — скажут: Трошев подхалим; если стану «цепляться» за какие-то упущения нашего президента — погрешу против истины, вернее, против себя самого, поскольку такой подход не отражает моего личного отношения к Путину; если начну хитромудро плести узоры из достоинств и недостатков Владимира Владимировича, дабы угодить привередливому читателю, — опять же покривлю душой, потому что не приемлю подхалимажа даже перед широкой публикой. Кроме того, берясь принародно давать характеристику своему верховному, я как бы нарушаю писаные и неписаные законы субординации. Конечно, это не критическая ситуация, подобная реальной боевой, когда комполка командует: «В атаку, вперед!», а кто-то из офицеров начинает дискуссию: «А стоит ли идти в эту атаку, товарищ полковник? Может, дождемся, пока наша артиллерия раздолбает передний край?», но все же… Не в наших традициях «раскладывать шефа по косточкам». Это в Китае в годы культурной революции, когда выкашивали верхушку партии и государства, подчиненные в куски рвали своих начальников. Хотя в 1917-м, после Февральской революции, нечто подобное было и в русской армии. Но недолго.

В общем, принимая решение поместить в этой книге штрихи к портрету Верховного главнокомандующего, я заранее обрекаю себя на критику с разных сторон. Заранее знаю, что эта глава будет многими читаться «под лупой». И тем не менее я решился публично высказаться. Это, естественно, не так рискованно, как встать в полный рост над окопом под огнем, но все же… Уверен, что в меня полетят критические «камни». Не спасет меня и обещание писать искренне. За правду на Руси тоже частенько доставалось. Что ж… Делай, что должен, и пусть другие говорят, что хотят, — не помню, кто так или почти так сказал, но мысль, надеюсь, понятна.

Почему я взялся за эту главу? Считаю необходимым пояснить. Во-первых, писать что-либо о Кавказе, о событиях в Чечне и вокруг нее без упоминания имени В. В. Путина и его роли в моем положении по меньшей мере странно. Во-вторых, по службе мне приходилось несколько раз общаться с ним, когда он находился сначала в должности и. о. Президента РФ, а затем и Президента России, и с его ближайшим окружением, и каждая встреча была сопряжена с незабываемыми впечатлениями — нет смысла это утаивать от людей. В-третьих, общественный интерес к личности Владимира Владимировича так огромен, что, даже если отбросить военно-политические аспекты его деятельности, наши с ним служебные контакты, все равно останется чисто человеческое отношение к фигуре первого лица государства. Для меня оно важно, важно и для широкой публики. Так что, думаю, тут авторский интерес совпадает с интересом читательским.

Итак, к делу. Вначале оговорюсь, что о В. В. Путине я уже упоминал в книге «Моя война». Там речь шла о приезде Владимира Владимировича в Чечню в марте 2000 года. Многие помнят, что он туда прилетел на военном штурмовике. Коротким описанием этого визита (в Грозный и Ханкалу), а также совещания в Моздоке (летом того же года) я тогда и ограничился. Теперь хочу начать с «ближних подступов». Надеюсь, понятно, о чем речь — о возможности порой пробиться к первому лицу сквозь плотный строй личной охраны и ближайшего окружения Президента РФ. Тема эта проста до примитивности и для всех понятна, а для многих еще и актуальна.

Первая встреча с В. В. Путиным вне Чечни, вне войны состоялась еще летом 1998 года в Дагестане. Он был тогда еще первым заместителем руководителя администрации Президента РФ. А я тогда тоже «ходил в замах», еще не был первым лицом округа. Мы познакомились, но почти не общались, что не дало мне возможности, как говорится, почувствовать этого человека. Тем более что держался Путин скромно, свое мнение не навязывал. Помню, что очень внимательно всех слушал, старался поглубже вникнуть в суть обсуждаемых проблем.

Выражаясь молодежным сленгом, разборка тогда шла крутая. В Махачкалу прилетели Сергей Степашин (он в то время руководил МВД), представители Совета безопасности России, ФСБ, Федеральной погранслужбы, региональные лидеры… Моя позиция тогда мало кого волновала — докладывал командующий войсками СКВО генерал-полковник Казанцев. Анализируя ситуацию вокруг фактически самоуправляющейся Чечни, в которой кипели междоусобные страсти и группировки экстремистского толка готовились к агрессии против России, а также влияние «чеченского фактора» на Дагестан и соседние регионы, Казанцев резко критиковал руководство МВД и других силовых ведомств. Это вызвало закономерную ответную реакцию. И пошла разборка по полной программе. Для Казанцева это был тяжелый момент. Даже поднимался вопрос о снятии его с должности (об этом я более подробно писал в «Моей войне»).

Как повел себя в этой ситуации В. В. Путин — не знаю. Знаю только, что у меня остались впечатления о нем как о скромном человеке, вдумчивом, искренне пытающемся разобраться в обстоятельствах дела и не склонном к резким, необдуманным шагам. Учитывая это, думаю, что он не принадлежал к «группе радикалов».

Поскольку в тот момент мы с Владимиром Владимировичем (каждый в своей сфере и на своем уровне) находились как бы не на первых ролях, то и о доступности говорить не приходится. Об этом тогда даже не думалось. Проблема возникла уже после первых встреч в Чечне и Моздоке, где барьеры в общении различных должностных лиц не ощущались. Это случилось в Ростове-на-Дону осенью 2000 года, куда Путин, уже будучи президентом, прибыл с рабочей поездкой в область.

Я был командующим войсками СКВО и, как положено, встретил Президента России — Верховного главнокомандующего, надеясь из первых уст услышать его мнение и ответы на вопросы, волновавшие и всю страну, и лично меня. Больше того, я рассчитывал даже на личную встречу, которая не то что не исключалась, но и с большой долей вероятности предполагалась. Увы, «надежды юношей питают» — меня даже не допустили в зал Донской публичной библиотеки, где проходила встреча В. В. Путина с некоторыми региональными лидерами и представителями общественности. Там были журналисты, библиотекари, преподаватели вузов, студенты… А мне, командующему, охрана дала от ворот поворот. «Вас нет в списке», — ответил молодой парень с переговорным устройством в ухе.

Я так опешил, растерялся, что даже не знал, как реагировать. Меня будто кипятком окатили с головы до ног, но виду показывать не стал и поехал к себе в штаб.

Как позже выяснилось, В. В. Путин хотел со мной переговорить. Нужда в моем мнении по ситуации в регионе возникла еще во время разговора в библиотечном зале. Владимир Владимирович окинул взглядом «круглый стол» и, не увидев меня, подозвал своего помощника и что-то шепнул ему на ухо. Стали искать меня, но не нашли. Звонить и вызывать не стали — слишком жесткой была программа пребывания Президента РФ на Дону. Он улетел, мы так и не пообщались.

Я узнал о желании Владимира Владимировича поговорить в тот же день, но было поздно, чтобы что-то исправить. Поэтому опять разволновался, но теперь уже из-за чувства собственной вины. Понял, что погорячился, не настоял. «Ну, недосмотрели люди из ближайшего окружения президента, ответственные за протокол, — думал я, — ну, бывает. Их тоже понять можно. Не исключено, что работают недавно, опыта не нажили, а я вспыхнул, обиделся, как студент-первокурсник. Не к лицу это человеку моего положения А он, оказывается, хотел встретиться, потолковать и по обстановке в регионе, и по нашим военным делам. А я его подвел…»

Второй случай, который меня покоробил (и опять президент о нем наверняка и сегодня не знает), произошел в Адлере, в аэропорту. Я прилетел чуть раньше Путина, чтобы встретить своего Верховного главнокомандующего, но охрана опять меня не пропустила.

Но я же не посторонний, я генерал Трошев, командующий войсками военного округа. Я там должен быть!..

Молодой парень в черном костюме, с пистолетом и наушником, был неумолим: дескать, ничего не знаю, вас в списках нет, отойдите отсюда.

Мои уговоры сообщить по рации своему старшему охраннику ни к чему не привели. Правда, чуть позже, как бы извиняясь, он сказал:

— Вы извините, товарищ генерал, но у меня служба. А за людей, которые создают вот такие унизительные проблемы для вас, мне очень стыдно, — и опустил глаза.

Я молча пожал ему руку.

В общем, я простоял вместе с водителями служебных машин на обочине аэродрома. Они посматривали с сочувствием на меня, отчего мне было еще обиднее, а я посматривал в сторону самолета Президента РФ. Там Владимир Владимирович здоровался и разговаривал с полпредом В. Казанцевым, с губернатором А. Ткачевым, с мэром города и еще множеством чиновников различного уровня. А про меня никто не вспомнил и не заступился, не протащил сквозь охрану. В тот день круг моего общения составили шоферы служебных легковушек. Хорошие были ребята, эти водители: анекдоты рассказывали, успокоили меня очень тактично, даже развеселили. Я их уже скоро всех в лицо и по именам знать буду. Но все равно в Ростов я улетел с неприятным осадком в душе. С Верховным тогда так и не встретился, хотя Устав к этому обязывает, да еще самолет тучу керосина спалил зазря.

Для непосвященного читателя вынужден оговориться, что все эти страсти-мордаста с охраной и тоннами топлива для перелета — не личные амбиции Трошева, не желание «царедворца» покрутиться на глазах у лидера страны и засвидетельствовать свое почтение, не жажда потренировать позвоночник в «прогибах» перед начальством. Речь идет о том, что мне, как командующему, по Уставу положено встречать Верховного главнокомандующего на территории вверенного мне военного округа. Служебная обязанность у меня такая. И если я ее не выполняю, то меня наказать должны. Это во-первых. А во-вторых, мне, как военачальнику, который несет прямую ответственность за то, что происходит в Чечне и вокруг нее, который руководит воюющими войсками, а кроме того, еще и участвующими в ликвидации последствий бесконечных стихийных бедствий на юге страны, всегда есть о чем доложить президенту — Верховному главнокомандующему. Причем поводы для разговора и проблемы, решение которых нужно докладывать и согласовывать с первым лицом государства, как правило, более серьезны и актуальны, чем у многих гражданских чиновников, зафиксированных в протоколах президентских встреч.

И пусть не обижаются на меня, к примеру, те же мэры городов, но, ей-богу, неужто их проблемы важнее тех проблем, которые решают в данный момент военные?! Я понимаю: другое дело, когда нет войны, когда все спокойно в регионе, когда армия занимается плановой боевой подготовкой, озабочена лишь строительством строевых плацев и подготовкой к парадам… Но ведь война идет! Пусть не широкомасштабная (слава богу!), специфическая, но она же идет — рвутся мины, гибнут люди… И в такой обстановке президент страны прилетает в неспокойный регион, его встречает мэр маленького благополучного курортного городка, а командующего воюющими войсками держат за «забором» из плечистых охранников на расстоянии пушечного выстрела от своего Верховного главнокомандующего! Парадокс. Уму непостижимо. Такие несуразицы даже далекому от политики и армии человеку очевидны.

К слову, всегда, как только я, презрев протоколы, правдами и неправдами прорывался к Путину, у него находился повод со мной побеседовать.

— Геннадий Николаевич, нам с вами нужно переговорить, — пожав руку, говорил Владимир Владимирович.

Я кивал, пристраивался к «свите» и ждал своей очереди.

Как-то (это было именно тогда, когда Ткачев «пробил брешь» для меня в толще охраны) президент, увидев меня на аэродроме и поздоровавшись, сразу отвел в сторону, и мы стали обсуждать ряд актуальных вопросов. А вся большая группа сопровождавших и встречавших его лиц терпеливо топталась у самолета в ожидании окончания нашего разговора тет-а-тет.

Оказывается, нужен был я Путину в тот момент Причем срочно. А меня не хотели пропускать.

Высказывая все эти претензии к «протоколу», не называю конкретных фамилий не потому, что боюсь кого-то обидеть, навлечь на того или иного чиновника гнев начальства и тем самым, возможно, спровоцировать ссору с сотрудниками Администрации Президента РФ. Я действительно не знаю механизма составления протокола и тех, кто за это отвечает. Я в самом деле не понимаю, почему один человек (вроде бы, ответственный за протокол) звонит мне и вызывает на встречу с Путиным, а другой (тоже, вроде бы, ответственный) мою фамилию в какие-то списки не вносит, и я оказываюсь «за бортом» — лечу за сотни километров в другой город, чтобы послушать, как шоферы анекдоты травят.

Я знаком со многими людьми из ближайшего окружения президента. Все они по отношению ко мне проявляли явное уважение и даже дружелюбие. Не было случая чтобы, увидев меня, не подошли поздороваться, поинтересоваться служебными и личными проблемами. Да так оно и должно быть всегда. Одно общее дело делаем…

Свои претензии по поводу протокольных «заморочек» я никому раньше не высказывал, но не могу не вспомнить мой разговор с одним из заместителей главы Администрации Президента РФ.

— Понимаете, — сказал я ему, — все эти «мелочи», если они накладываются одна на другую, формируют настроение и даже отношение. Вот при Борисе Николаевиче Ельцине, например, командующие войсками округов ко всем государственным к праздникам получали поздравительные открытки за его подписью. Как говорится, мелочь, а приятно. Теперь нас Верховный не поздравляет. Я далек от мысли, что раз открытку не послал, значит, мы ему не нравимся. Но в совокупности с другими деталями взаимоотношений невольно начинаешь задумываться: может, что-то не то делаешь?..

Он, в принципе, со мной согласился. И со временем открытки от Верховного главнокомандующего я стал получать. Видимо, он до Президента довел наш разговор, а может, даже не до него, а до того чиновника, которому самому положено было это делать, без напоминаний и подсказок.

Чтобы читатель не фыркнул: дескать, Трошев из-за открытки обиделся, я упомяну здесь еще один момент, чтобы четче просматривался общий фон, на котором рождаются мысли о «мелочах».

Однажды возвращаюсь поздно ночью домой из командировки. Лариса, моя супруга, спрашивает:

— Обращение Путина слышал?

— Какое Обращение? Я только что с аэродрома.

Она мне стала объяснять. Включила телевизор, когда передача заканчивалась. Многие детали мной упущены. В общем, понял, что было Обращение президента к народу по одной из важных проблем. Ладно, думаю, завтра все выясню из утренних теленовостей.

На следующий день сразу косяком пошли звонки с Генштабом и Минобороны по разным служебным вопросам. Пока разговаривал, в приемной народу набилось как сельдей в бочке — нужно срочно решать массу проблем. Короче говоря, одним глазом косился на телеэкран, другим — в бумаги, одним ухом слушал телекомментаторов, другим — посетителей. В общем, опять не уловил многих нюансов Обращения. Только к вечеру, получив газеты, стал разбираться в сути проблем, поднятых президентом, и то в комментариях журналистов…

Подобных примеров связи командующего с лидером страны — множество. И это при том, что среди публики, перед которой выступает президент, — масса людей, которые запросто могли бы узнать мнение В. В. Путина и в телевизионном варианте. Ничего бы не потеряли. А вот я потерял. Не уловил многие нюансы и акценты.

На эту тему я высказался однажды в беседе с президентом.

— Владимир Владимирович, — говорю, — там иной раз в зале перед вами сидят бизнесмены средней руки, чуть ли не фермеры (пусть они не обижаются, я отнюдь не умаляю важность их работы), но нет людей, напрямую обязанных вас слышать, видеть «вживую», а то и в обсуждении вопросов участвовать. Ведь мы, командующие (нас шесть человек всего!), — в значительной степени олицетворение федеральной власти на местах. Конечно, мы не единственные в регионах, но тем не менее. А нас напрочь перестали звать в Москву… Командующий не просится на каждое совещание к вам в Кремль — у них такой возможности-то нет. Однако на знаковые мероприятия, проводимые президентом, командующих стоило бы приглашать. А то мы порой, как разведчики, газеты анализируем и выслушиваем минимум трех телекомментаторов с разных каналов, чтобы вывести среднее арифметическое и максимально приблизиться к истине: что, как, зачем и кому вы говорили…

Путин со мной согласился.

Вообще же хочу заметить, что Владимир Владимирович умеет слушать и слышать. Не помню случая, чтобы он кого-нибудь грубо обрывал, мешал сделать доклад или высказаться по сути вопроса. Я уже упоминал об этом его качестве, когда рассказывал о совещании в Махачкале летом 1998 года. Позже, в Ростове-на-Дону, в штабе округа, мы с генералом Казанцевым докладывали ему свои варианты решения по «чеченской теме». Он только один раз перебил, сделав это очень тактично. Извинился, что прерывает нас, но задал такой вопрос, ответ на который требовался немедленно и мог изменить всю логику доклада и, соответственно, выводы.

Впрочем, ничего удивительного в такой манере поведения нет: Путин прекрасно понимал, что люди военные лучше кого бы то ни было знают обстановку в республике (тогда еще проводились масштабные боевые операции), им виднее, к их предложениям нужно относиться внимательно…

Кстати, по поводу такта. Во время очередной поездки в Астрахань президент в один из моментов сказал мне: нужно обговорить один вопрос. И вот мы в резиденции губернатора Астраханской области Анатолия Гужвина. Я настраиваюсь на беседу с Верховным главнокомандующим. Слегка нервничаю, роюсь в своей папке с документами, потому что в таких случаях всегда хочется иметь под рукой какую-нибудь шпаргалку (мало ли о чем спросит). Хотя у Путина нет этой манеры устраивать экзамен какому-либо должностному лицу по «арифметике».

— Цифр пока не надо, Геннадий Николаевич. Это после, если понадобятся, — не раз говорил он. — Главное — идея, замысел…

Но все равно по привычке, выработанной годами, всегда старался запастись «опорными» документами. Меня пригласили, когда я уже наскоро успел еще раз пробежать глазами основные бумаги (как позже выяснилось, совершенно не понадобившиеся мне в тот момент).

В кабинете губернатора Владимир Владимирович находился один. Гужвина не было. Мы стали беседовать. Разговаривали минут десять, обсуждали крайне важные вопросы. И тут постучался и вошел Анатолий Петрович, чтобы доложить президенту о том, что тот попросил его накануне выяснить.

Договорить мы с В. Путиным не успели, появление Гужвина оборвало меня на полуслове, и в той ситуации я не знал, как быть: то ли продолжать речь, то ли сделать паузу. Двусмысленность положения усиливалась тем, что Анатолий Петрович явился не по своей воле — президент попросил его прояснить какой-то вопрос и доложить, что тот по-быстрому и сделал. Во-вторых, мы находились в личном кабинете губернатора, то есть как бы в гостях. В-третьих, Гужвин, хоть и гражданский человек, но занимает важный державный пост, прекрасно понимает, что такое военная и государственная тайна.

Владимир Владимирович мог бы его попросить выйти и подождать. Гужвин все бы понял и вряд ли обиделся. Хотя, конечно, ему, как и всякому человеку, при котором явно секретничают, было бы неприятно. Президент мог бы также дать мне понять, что беседу стоит продолжить и при губернаторе, что тоже было бы естественным. Но тогда в неловком положении оказался бы я. Дело в том, что обсуждали мы очень деликатную тему, а некоторые вопросы касались только нас, военных.

Короче говоря, все вышеизложенные соображения пронеслись в моей голове за считанные секунды. На какой-то миг я замялся, не знал, как быть. И тут президент незаметно для губернатора глянул на меня и приложил палец к губам: мол, перенесем разговор на потом. Я облегченно вздохнул. Ситуация разрешилась наилучшим образом. Гужвин стал докладывать, а я тут же откланялся.

Иду по коридору и думаю: это же надо, как он ситуацию «разрулил»! И губернатор не в обиде, и я избавился от необходимости лавировать в беседе, и время у меня теперь есть, чтобы хорошенько подготовиться ко «второй серии» разговора… В общем, в этом случае В. В. Путин проявил себя человеком тактичным и даже деликатным…

Само собой разумеется, основное содержание моих встреч и бесед с Верховным главнокомандующим не может быть вынесено на обсуждение широкой публики по вполне понятным причинам. Вопросы и проблемы, которые мы решали, возможно, навсегда останутся тайной. Что вполне закономерно. Поэтому пусть читатели меня простят за немногословие и не судят строго. Я лишь то могу рассказать, что могу.

Одной из проблем, возникших на юге России, была проблема надежного прикрытия государственной границы, а отсюда и вопрос передислокации некоторых частей. Никто уже не сомневался, что на территории Грузии находится банда Гелаева и что не сегодня, так завтра она будет пытаться прорваться на территорию Чечни.

Верховный главнокомандующий давно был обеспокоен этой проблемой. По данному вопросу он консультировался и с министром обороны РФ, и с начальником Генштаба. В конце концов дошла очередь и до меня. Мое мнение оригинальностью не отличалось. Я тоже считал, что передислокация нужна. Налицо был явный дисбаланс: в отдельных регионах наблюдалась переизбыточная концентрация войск (например, в Северной Осетии), в других же субъектах Федерации — вообще ничего (несколько военкоматов — не в счет).

Гелаевцы начали то тут, то там прощупывать границу, в том числе и через те участки, где в глубине территории или вовсе не было войск, или силы были явно недостаточны для блокирования и уничтожения бандитских отрядов. Участок российско-грузинской границы, проходящий по территории Чечни, гелаевскими бандитами был уже проверен и изучен в достаточной степени и не обещал ничего хорошего для успешного похода. Теперь готовились прорываться в других местах. Последующие события под Галашками (в Ингушетии) в сентябре 2002 года подтвердили наши опасения, об этом я подробно рассказывал ранее.

Короче говоря, передислокация назрела сама собой. Уже много лет, несмотря на войну в Чечне и военную реформу, ничего подобного не происходило. Но как отнесутся к этому республиканские лидеры и местное население? Вот в чем был вопрос.

В книге «Моя война» я рассказывал, какой политический скандал и вооруженный конфликт возник, когда я в феврале 1996 года попытался провести военную колонну через территорию Ингушетии. Даже люди погибли. А что будет сейчас? Над этим думал я, думали в Генштабе и Минобороны, думал и президент страны.

И вот совещание в Сочи. Присутствовали главы администраций всех субъектов Федерации Юга России. Были приглашены и силовые ведомства. В. В. Путин всех представил и попросил участников внимательнейшим образом отнестись к тому, что будет говорить командующий войсками СКВО и другие военные. Я высказал свое видение ситуации и свои предложения. Выступили и региональные лидеры. В общем, разговор состоялся серьезный и заинтересованный.

Когда совещание закончилось (было это в Бочаровом ручье), все вышли прогуляться и перекурить. И тут меня пригласили к Владимиру Владимировичу. Он находился в цокольном этаже, в зале с низкими потолками. Вместо одной стены зала — широкое окно, за ним морской пейзаж. Когда я вошел, президент стоял в задумчивости и смотрел на море. Услышав мои шаги, быстро повернулся и подошел.

— Вот видите, Геннадий Николаевич: мы с вами долго судили-рядили, с какой стороны «подъехать» к руководителям субъектов, а они сами стали просить, чтоб на их территории войска разместили…

Итоги совещания радовали В. В. Путина не меньше, чем меня.

Кстати, на территории Ингушетии решено было «посадить» мотострелковую часть. Вопросы о месте ее дислокации и обустройстве Верховный главнокомандующий попросил периодически ему докладывать. «Держите это на личном контроле, Геннадий Николаевич. Это очень важно», — подчеркнул Путин.

По этому вопросу я около трех часов беседовал с Президентом Ингушетии Муратом Зязиковым. Специально прилетал к нему, и сел самолет на аэродроме в станице Слепцовской, где с 1994 года не приземлялся ни один военный самолет, словно Ингушетия была не в России! Теперь обстановка изменилась. Вот что значила смена руководителя республики.

Решено было вначале разместить на новом месте одно подразделение, которое взялось бы за обустройство военного городка, а затем перевести сюда и всю часть. Зязиков пообещал помочь в этом деле. И не только материально. Чтобы соответственно подготовить местное население, он планировал даже официально обратиться к народу республики. Короче говоря, дело пошло. Обо всем этом я доложил Верховному главнокомандующему.

Кстати, о докладах. Поскольку военные вопросы В. В. Путин всегда держал на контроле и старался глубоко вникать в суть армейских дел, он не раз звонил мне напрямую, минуя Минобороны и Генштаб, и интересовался проблемами. Я, как положено, докладывал. Но это порой раздражало некоторых военачальников в Москве.

— Ты чего президенту звонишь через мою голову? — задавал мне иной раз вопрос мой старший начальник.

— Я ему не звонил, он сам на меня вышел, — объяснял я, но раздражения на другом конце провода тем не менее не мог снять.

Увы, такова наша армейская жизнь. Строгая субординация не всегда вписывается в жизненные рамки, а иногда даже провоцирует недоразумения.

Еще о недоразумениях. Касательно взаимоотношений военачальников. Однажды в них вмешался и Верховный главнокомандующий. Было это в период активных боевых действий в конце 1999 — начале 2000 года. Из-за некоторых шероховатостей в управлении действиями западной группировки войск обострились отношения между Казанцевым и Шамановым (об этом я частично писал в своей книге «Моя война»). Поползли слухи о снятии Шаманова, о ссорах между генералами. Вплели туда же и меня. Все это просочилось в прессу. Короче говоря, пошла сплетня набирать обороты. И В. В. Путину журналисты стали задавать вопросы.

— Мы боевыми генералами не разбрасываемся, — коротко ответил он.

И как-то все само собой успокоилось. Дескать, воюйте, ребята, спокойно, никто никаких разборок устраивать не будет.

Это было правильно. На войне никогда ничего гладко не проходит. Как правило, без столкновения мнений и характеров не обходится. Что ж, по каждому спорному моменту комиссии из Москвы для разборов высылать? В свое время это даже скорый на расправу Сталин на второй год Великой Отечественной войны понял. Поначалу гонял Мехлиса по фронтам для экзекуций, а затем кое-чему научился и перестал всерьез воспринимать наветы этого армейского инквизитора. Больше того, многих уже сидевших из тюрем выпустил — всех подгребал, кто мог немца бить. Впрочем, не буду углубляться в прошлое. Факты общеизвестны… Другое дело, что не всегда усваиваем мы уроки истории. В данном случае глупости не повторили. И слава богу!

Говорю об этом еще и потому, что однажды сам оказался в ситуации, грозящей серьезными последствиями. Не исключал я и так называемых оргвыводов. Речь идет о памятном для многих моем выступлении перед журналистами в Ханкале, когда я в эмоциональном порыве сказанул, что бандитов надо принародно вешать. Господи, что тогда началось! Правозащитники и либералы готовы были рвать меня на куски. Даже симпатизировавший мне Дмитрий Рогозин (он в Госдуме занимается международными проблемами) высказался с осуждением:

— Ну, Трошев же умный мужик. Как он мог такое выплеснуть, тем более публично?

Честно признаюсь: никто бы меня больше и строже не осудил, чем я сам. Клял себя за несдержанность, но слово не воробей. То, что шум в прессе поднялся, — этому я не удивился. Хотя странно было, что слова мои восприняты были так, будто я — опытный дипломат, который совершил роковую ошибку. Мне хотелось кое-кому сказать: «Ребята, я старый вояка, ветеран войны, а не ветеран дипкорпуса!»

Не буду кривить душой: меня, конечно, тревожило, как на мою несдержанность отреагирует В. В. Путин. Реакция не заставила себя долго ждать. На одной из пресс-конференций у него спросили впрямую обо мне, то есть о тираде, которую журналисты по всему свету разнесли.

— Трошева можно понять, — коротко ответил президент.

И все. И разговоры потихоньку смолкли. А ведь многие надеялись, что Верховный главнокомандующий меня снимет с должности. Нет, простил, потому что чувствовал, по всей видимости, состояние моей души.

Как бы то ни было, но история эта послужила мне хорошим уроком. Надеюсь, и для многих других будет поучительна. Дело в том, что некоторые военные люди считают: мы, дескать, народ фронтовой, грубый, нам политесы ни к чему. В общем, козыряют даже этим. Потому что чувствуют: простой публике нравится эдакая окопная замшелость, гусарская лихость и тому подобное. В этом есть даже что-то экзотическое. Такой настрой офицеров затягивает, к нему привыкаешь.

А потом вдруг возникает ситуация, когда ты становишься фигурой политической: на тебя смотрят не только как на военного, но и как на представителя государства, реализующего его генеральную линию. Это, кстати, зависит не только от больших погон и высокой должности. Какой-нибудь наш молоденький лейтенант в Косово, в Таджикистане или в Абхазии — в том же положении, что и я в Чечне. И вдруг каждое твое слово, поступок, манера поведения, даже жест начинают восприниматься окружающими как позиция или облик всех Вооруженных сил, а то и страны. А ты не готов к этому внутренне, не настроился. В общем, здесь ухо надо держать востро. Простая небрежность, несдержанность — и готов международный скандал. И попробуй потом оправдаться, что я, дескать, фронтовой рубака, а не военный атташе.

Двести лет назад герою войны с Наполеоном атаману Платову прощали все: и грубые манеры, и даже хмельные кутежи с прусским полководцем Блюхером… Европа задыхалась от любви к матерому русскому казаку. Британская королева в его честь прием устроила. Но времена изменились. Теперь Европа со своими ОБСЕ и Европарламентом за каждую мелочь к нам цепляется. Да что Европа, и своих ревнителей военных нравов в Чечне хватает. Что уж обо мне говорить! Самому В. В. Путину досталось. Вспомните, как накинулись на нашего президента, когда он на пресс-конференции резко ответил на бестактный вопрос французского журналиста репликой про обрезание. Кто-то тогда заступился за него, сказав: «Какой вопрос — такой ответ». Пользуясь случаем и не боясь обвинений в подхалимаже, тоже хочу защитить своего Верховного главнокомандующего от публичных нападок. В свое время он сказал по поводу меня: «Трошева понять можно…» Теперь и я замечу: Путина понять можно.

Кто хотел понять, давно все понял. И про «двойные стандарты», где есть «хорошие» и есть «плохие» террористы, и про «мирное население», с которым якобы воюет в Чечне армия, и про Масхадова, который к «Норд-Осту» вроде отношения не имеет, но почему-то за месяц до захвата террористами центра сделал на видео запись о готовящейся его людьми «спецоперации» в Москве…

Понятно, что В. В. Путина вся эта «либеральнобандитская» брехня просто достала. Да, я утверждал и доказывал, что наш президент — человек вдумчивый, выдержанный, тактичный. Но ложь он не терпит: ни из уст европейских и отечественных политадвокатов, обеляющих басаевых, бараевых и «примкнувших к ним» Масхадовых, ни из уст российских чиновников, неспособных справляться с порученным делом.

— Не обманывайте! — обращался он к функционерам не раз на совещаниях. — Сообщите реальные данные! Не завышайте, но и не занижайте цифры! Скажите правду, чтобы можно было понять, как исправлять ситуацию…

Было это не единожды по поводу целой череды стихийных бедствий, обрушившихся на Юг России. Информация о ликвидации последствий наводнений была, мягко говоря, противоречивой, и Владимир Владимирович прилетел разбираться лично.

Я редко его видел таким. В свитере, болониевой курточке. Был строг и спрашивал дотошно. Тут уж не до идей и замыслов, требовались конкретные цифры.

Докладываю: округ выделил более четырех тысяч человек на аварийные работы, для этого задействована большая часть инженерных войск со специальной техникой, руководит работами генерал Красников, восстановили столько-то мостов, столько-то дорог…

Путин слушает молча и кивает.

— Кроме того, — добавляю, — офицеры собрали несколько миллионов рублей и передали пострадавшим, на днях отправили колонну «КамАЗов» с вещевым имуществом для тех, кто остался гол и бос, провели субботник и воскресник — личный состав работал безвозмездно на тех участках, которые согласовывались с местными руководителями пострадавших регионов.

Президент смотрит на С. Шойгу. Тот признается:

— Без армии МЧС в одиночку не справилось бы…

Путин кивнул. Но на этом не кончилось. Уже когда сели в вертолет и на небольшой высоте стали облетать зону бедствия, еще дважды подзывал меня к себе и, глядя вниз — на последствия стихии, спрашивал, что еще войска могут сделать, чтобы помочь людям.

Приземлились в поселке, который губернатор Ставрополья А. Черногоров решил показать президенту как образцовый. Вышли из вертолета. Кругом грязь непролазная. Дома, правда, стоят, но дороги даже не отсыпаны, дренажа нет.

Путин в своих ботиночках, почти не глядя под ноги, пошел прямо по чавкающей грязюке. Мы все, человек десять прилетевших плюс местное руководство, за ним.

С. Шойгу и А. Черногоров, жестикулируя, комментировали и показывали, что сделано. А вокруг люди, женщины плачут, кто-то приветствует президента, кто-то жалуется на местную власть, кто-то благодарит. Владимир Владимирович к людям подходил, отвечал на приветствия и вопросы. Но долго не задерживался, хотел увидеть побольше своими глазами. Увидел…

В конце концов помрачнел. Хотел высказаться, но при людях сдержался. А ведь мог разнос учинить публично. Народ это любит — когда царь бояр стегает. Но президент только челюсти сжал и желваками заиграл. Зато так посмотрел на С. Шойгу и А. Черногорова, что даже у меня спина похолодела…

— Если вы мне показали лучшее, то как же тогда выглядит худшее?! — спросил Путин позже на совещании.

А уж энергетику, который предложил повысить тарифы на электроэнергию, досталось по полной программе.

— Вы в каком государстве живете?! Вы на общей беде нажиться, что ли, хотите?! — в упор посмотрел на чиновника президент, и все присутствующие нервно засуетились.

Некоторое время спустя «под раздачу» попал A. Ткачев (губернатор Краснодарского края):

— Вы будете виноваты, — обратился к нему B. В. Путин на совещании, озвучив в процентах ход работы по ликвидации последствий стихийного бедствия в крае, — я с вас спрошу!

Сидя на этих совещаниях, глядя, как жестко президент разговаривает с ответственными должностными лицами, я им сочувствовал. Сам-то, хоть и отчитался за свою работу, но тоже мог попасть под горячую руку. В то же время понимал, что по-другому в такой ситуации поступать нельзя. Сам грешен. У нас в армии разносы покруче. Вояки — народ в этом смысле закаленный. А здесь, наблюдая за некоторыми участниками совещания, невольно в душе жалел их.

Еще о жесткости президента. Помню разговор, который состоялся в моем присутствии. Владимиру Владимировичу доложили, что один из глав администрации, на которого завели уголовное дело, снял с работы двух прокуроров.

— Впервые такое слышу, — изумился президент и распорядился разобраться.

Уже на следующий день этот глава администрации покинул свое кресло. Я мысленно поаплодировал Владимиру Владимировичу и вспомнил, как чеченцы — местные жители тех районов, которые освобождали войска нашей восточной группировки, зимой 2000 года пришли ко мне со списками и подписями в поддержку В. В. Путина, он тогда исполнял обязанности Президента РФ.

— Передайте ему, чтоб президентом становился. Порядок нам нужен. Надоело всем это бандитство… Путин может порядок навести. Мы ему верим…

Я пообещал, что списки и письма передам.

Однако закончить эту главу хочу не рассказом о требовательности и взыскательности Владимира Путина, а примером иного порядка, высветившим другие черты характера Верховного главнокомандующего.

В начале сентября 2001 года Владимир Владимирович посетил с рабочим визитом Кабардино-Балкарию. Программа его пребывания была очень насыщенной — мероприятий много. И вот в один из моментов Владимир Владимирович Кокову говорит: «Валерий Мухамедович, насколько мне помнится, в этом районе живет ваша мама (видимо, кто-то из близкого окружения президента подсказал ему это). Давайте навестим ее, мне кажется, что она рада будет»… Коков, не ожидая такого разговора, как-то растерялся, но тут же решительно пригласил В. Путина в гости.

Тут, как всегда, вынырнул человек из свиты:

— Невозможно, Владимир Владимирович, у вас протокол, масса мероприятий, не успеем!

Я-то на себе испытал этот протокол. Действительно, жесткая «вещь». Соблюдался он всегда строго. Но тут В. В. Путин ответил:

— Нет, протокол протоколом, но мать — это святое. Не могу не заехать, Валерий Мухамедович!

Я удивился.

Это было очень трогательно — приезд в село. Мать у Кокова — женщина пожилая, ей около 90 лет, ходить уже не может. Сидит во дворе в кресле, насторожилась, когда услышала шум машин, а затем голоса людей.

— Здравствуй, мама, — сказал Валерий Мухамедович, — я президента Владимира Владимировича Путина к тебе привез.

Мать руки протянула, попыталась встать. В. В. Путин тут же поддержал ее, обнял. Родня во дворе аж прослезилась. У меня у самого сердце защемило.

Потом были разговоры. Односельчане пришли, хорошие слова говорили. Речь держали в основном старики — каждый лет под сто. Степенно общались, теплые слова говорили Владимиру Владимировичу. Он отшучивался. Гости улыбались. Хозяева звали за стол…

Все было просто и искренне. Мне показалось, что во дворе даже светлее стало.

 

Как переломить ситуацию?

Разгромив крупные бандитские формирования, армия в Чечне свою миссию выполнила. Увы, это было достигнуто ценой жизни нескольких тысяч офицеров и солдат, до конца выполнивших свой воинский долг и остановивших распространение террора и распад страны. А те, кто сегодня говорит, что мог бы сделать это лучше и эффективнее, видимо сберегая свои патриотические порывы, отсиживался в это время на значительном удалении от Аргунского ущелья. Бог, как говорится, им судья.

Что я, как человек военный, понимаю под словами «армия выполнила свою задачу»? Главное то, что на сегодняшний день в Чечне не осталось ни одного бандформирования, угрожающего устоям федеральной власти, а содержание ежедневных сводок соответствует в основном тематике телепрограммы «Криминал», но не выпусков новостей. Заслуга армии состоит еще и в том, что она вернула менее «волевым» государственным структурам утраченную ими власть и служебную инициативу. Армия помогла милиции и ФСБ навести порядок: поймала и сдала прокурорам мерзавцев, ставивших фугас, поставила часовых у спасенных или восстановленных мостов… В сознании многих из нас вчерашний экстремист-сепаратист, то есть фигура политическая, сегодня — всего лишь бандит с оружием в руках. Он не «национальный освободитель», а «клиент» РУБОПа. А ведь вспомните, что было несколько лет назад? Любой уголовник-чеченец выставлялся как борец за свободу.

В общем, завершив контртеррористическую операцию, армия свою задачу выполнила. И все же есть одно «но». Чтобы поставить точку в десятилетней кавказской эпопее, нужна надежная гарантия безальтернативности мира в Чечне. Укреплением этой гарантии по всей территории республики и занимается армия. Именно поэтому на территории Чечни обустроилась всерьез и надолго 42-я дивизия, совершенствуется деятельность военных комендатур.

На первый план, как известно, вышла работа спецслужб по поимке главарей бандформирований. Объединение подразделений специального назначения под единым руководством позволило повысить эффективность их работы. Внезапные и адресные действия «спецов» приносят ощутимые результаты. Подтверждение этому — заметное ослабление организованного сопротивления бандитов. Все чаще целые отряды боевиков сдаются властям вместе с оружием, надеясь на амнистию, которую, кстати, может себе позволить только сильная государственная власть.

Представителями спецслужб, других силовых структур, находящихся в Чечне, приобретен не только опыт, но и обеспечены надежные источники информации и агентура в бандформированиях, с помощью которых в результате спецопераций удалось ликвидировать ряд влиятельных полевых командиров, захватить в плен и менее крупные фигуры среди бандитов и наемников.

Не стану приводить подробный статистический анализ: сколько уничтожено боевиков, сколько единиц оружия, боеприпасов захватывают чуть ли не ежедневно в результате спецопераций и поисково-разведывательных мероприятий в Чечне. Об этом регулярно сообщают средства массовой информации. Однако хочу подчеркнуть, что спецоперации по нейтрализации остающихся боевиков, изъятию оружия, а также пресечению подпольного нефтебизнеса проходят в соответствии с боевыми распоряжениями. Они же, в свою очередь, не могут противоречить известному приказу № 80 командующего ОГВ(С) на Северном Кавказе. Этот приказ регламентирует правовые аспекты деятельности войск, придает им максимально допустимую открытость, гарантирует государственную и общественную подконтрольность спецмероприятий. Под их результатами ставят свои подписи и глава администрации населенного пункта, в котором проведена проверка, и соответствующий прокурор. Тем не менее всегда находятся недовольные, которые готовы «протрубить» на всю страну уже набивший оскомину тезис: «федералы» опять нарушили права человека, опять после проведения очередной «зачистки» пропал без вести такой-то уроженец Алхан-Калы или Мескер-Юрта…

Никто не отрицает, в том числе и командование группировки войск, что иногда со стороны военных допускаются противоправные действия и даже грубые нарушения законности. Для этого и существует прокуратура. Именно она, возглавляемая главным военным прокурором А. Савенковым, начиная с осени 1999 года приняла к производству 145 уголовных дел. Окончено расследование 12 дел об убийствах. Осуждены 34 военнослужащих. Эти цифры дают общее представление о состоянии законности в группировке.

Скажу больше: если в целом по стране тяжкое преступление совершается каждые 30–40 минут, то «чеченские показатели» в армии на порядок ниже и спокойнее. Другое дело, что злоупотребления в армии вообще и в северокавказской группировке в частности более на виду, чем, к примеру, мздоимство и воровство некоторых чиновников (в том числе «полусиловых» ведомств). Это во-первых.

Во-вторых, пропавшими без вести (не без участия родственников) прикидываются и те, кому не хочется, чтобы их нашли. Приведу только один пример. Судя по лозунгам майского (2002 года) митинга у Дома правительства в Грозном, проходившего под хорошо отрепетированное: «Вывод войск!», уроженец Урус-Мартана Руслан Дадашев, «пропал без вести» в Шалинском районе еще в 2000 году. Его фотографию демонстрировали и на июньском (2002 года) митинге в Шатое. На сей раз Дадашева называли «зверски убитым при зачистке Jlepмонтов-Юрта», которая там если и проводилась, то еще во времена поручика, давшего селу свое имя.

Уважаемые родители Руслана Дадашева! Ваш сын жив и находится в составе одной из банд под Ведено. Если вы действительно соскучились по своему непутевому отпрыску, то посоветуйте ему «со штатным» оружием прибыть в военную комендатуру Веденского района. Если за ним не числится ничего, кроме «экстремального туризма», вы его обнимите явно раньше, чем соберется очередной митинг в защиту «жертв произвола федералов». Более того, в информационных сводках руководства контртеррористической операции упомянутая Алхан-Кала по меньшей мере четырежды за весну — лето 2002 года фигурировала как место разбоя боевиков, облаченных в форму федералов. Может, о судьбе пропавших без вести люди спрашивают не у тех и не там?

В-третьих. Пусть те, кто действительно потерял в круговерти чеченских событий последнего десятилетия своих родственников и близких, простят меня. Но всплеск митинговых, публичных поисков пропавших порой на редкость точно совпадает с визитами в Чечню высокопоставленных международных эмиссаров. И списки сочиняются, и фактура обогащается перед Домом правительства Чечни аккурат за день до посадки вертолета с визитерами из Страсбурга. Федеральному собеседнику международного гостя порой ничего не остается, как, смахнув со лба пот, пообещать разобраться. Необходимость в этом, правда, отпадает иногда уже на следующий день. «Замученные» и «похищенные», не ведая о всемирно-гуманитарном внимании к своей особе, спокойно едят шашлык на свадьбе двоюродного брата. А некоторые (бывает и так) находятся в местах лишения свободы за совершенные чисто уголовные преступления…

Тема завершения контртеррористической операции в Чечне волнует сегодня многих: и государственных мужей, и простых домохозяек. Вновь стали появляться «готовые» рецепты, как разрешить ситуацию. Некоторые отчаянные головы, преимущественно из числа либералов, предлагают «отпустить» Чечню с миром, другие не прочь вновь сесть за стол переговоров с Масхадовым. В том числе с их подач нет-нет да выплеснется на страницы газет очередная страшилка о «геноциде чеченского народа».

Вести разговоры о том, как долго будут наводить порядок в Чечне, можно бесконечно. Ясно одно: коль широкомасштабные боевые действия уже завершены (это, кстати, не отрицает никто, даже правозащитники), на первый план, кроме адресных спецопераций, выходят правоохранительные органы, милиция и т. д. Другое дело, эффективность их работы зависит от многих факторов, которые отличают Чечню от других 88 субъектов Российской Федерации.

 

История вопроса

Размышляя о том, почему конфликт принял такой затяжной характер, почему его эпицентром стали горные районы, почему именно там больше, чем в равнинных районах, распространились антироссийские настроения, хочу поговорить об этом подробнее.

Одна из особенностей менталитета чеченцев заключается в умении сохранять в памяти родословную своего тейпа до восьмого и более колена. Не раз в доверительных беседах доводилось слышать от собеседника, как его предок еще при царе Александре III и даже при Александре II совершил тот или иной смелый поступок, за что был награжден. А уже об их участии в движении Шамиля говорили тем более. В то же время из поколения в поколение в чеченских семьях с содроганием вспоминают о царском наместнике генерале Ермолове. Его именем (оно звучит по-чеченски Ярмул) родители пугали своих детей. Здесь до сих пор помнят его слова: мирный чеченец — это мертвый чеченец. Все это не стерлось в памяти народной.

За годы советской власти, что бы ни говорили сейчас, было сделано очень и очень много для улучшения материального и культурного положения чеченского народа, для укрепления уз дружбы с другими народами. И успехи в этом плане были, без преувеличения, колоссальными.

Любимыми местами отдыха многих грозненцев стали предгорья Урус-Мартановского района за селом Грушевым (так оно тогда называлось) или у подножия горы Бандук под Шатоем, с неописуемой красоты видом на Шатойскую котловину, реку Аргун, средневековые сторожевые башни. Мог ли кто-либо тогда подумать о том, что здесь будут проходить ожесточенные, кровопролитные бои? Летом детишки выезжали в Сержень-Юрт, где располагались многочисленные пионерские лагеря. Мне неоднократно самому в детские годы выпадало проводить летние каникулы в этих местах.

И тем не менее по некоторым объективным и субъективным причинам многое в обустройстве жителей горных районов было недоделано. Что имеется в виду? Известно, что чеченские семьи, как правило, многочисленны. Особенно в селах. А экономика развивалась медленно. В горных селах скапливалась избыточная рабочая сила. Или, как тогда было принято говорить, население, не занятое общественно-полез-ным трудом. А попросту говоря, скрытая безработица, которая из года в год все более и более возрастала. Выход из создавшегося положения был один — отходничество, которое тогда не только на бытовом уровне, но и в СМИ, и в официальных органах стали именовать шабашничеством. Произносился этот термин с явно негативным оттенком.

Бригады шабашников формировались из близких родственников или хорошо знавших и доверявших друг другу людей с единственной целью — заработать. И они работали. Работали, что называется, от зари до зари.

Из года в год, отправляясь из Чечни в северные районы России, в Казахстан и Западную Сибирь, они все более и более неофициально утверждались в статусе особой социальной прослойки общества, не особенно им почитаемой.

Не менее важно то, что в этих бригадах формировался особый микроклимат, особые отношения между членами бригады, между членами бригады и бригадиром, между бригадой и работодателями, между членами бригады и местным населением. Они далеко не всегда были безоблачными. Далеко не всегда соответствовали существовавшим законам, общепринятым тогда нормам морали, нравственности. А отсюда: не в этих ли условиях возникло, а затем и закрепилась это нелепое по своей сути определение — «лицо кавказской национальности»? Не там ли его корни? Еще. Не тогда ли стали зарождаться принципы организации, которые оказались востребованными в новых условиях, при формировании групп боевиков? Известно ведь — ничто не возникает на пустом месте.

Гайдаровско-чубайсовские реформы всем видам шабашничества положили конец. Работодатели в северных районах России сами остались без работы. Работодатели Казахстана оказались в зарубежье. А источник-то поставки свободных рабочих рук — горные районы Чечни — сохранился. Кто не замедлил воспользоваться этим источником? Наверное, те, у кого в руках оказался и поныне пока безотказно действующий стимул — доллар..

Один из самых мрачных (если не самый мрачный) периодов в истории чеченского народа, как и других репрессированных народов, была их депортация, на века оставшаяся в народной памяти и, несомненно, негативно отразившаяся на формировании общественного сознания определенной части чеченского народа. Те чеченцы, кому сейчас за шестьдесят, — живые свидетели той страшной даты — 23 февраля 1944 года. Мне много об этом рассказывал мой дед, Михаил Никитович. В частности, он мне поведал о том, что на протяжении нескольких десятилетий о депортации категорически запрещалось говорить вслух. Официальными органами создавалась видимость, будто ничего особенного не произошло. Дело доходило до курьезов.

Помню, в начале 1970-х годов, уже будучи офицером Советской армии, в отпуске гостил я у своих родственников в Грозном. Надел военную форму. Выхожу из дому. Навстречу сосед. Чеченец. Протягиваю ему руку и улыбаюсь. Поздравляю его с праздником, а было это 23 февраля. Он, не выпуская моей руки из своей, глядя мне в глаза, отвечает: «Для кого праздник, а для кого день скорби». Готов был сквозь землю провалиться, не хотел его обидеть. Но урок этот запомнил на всю жизнь.

А вот что мне рассказал профессор Грозненского университета Ф. Боков. В 1975 году в связи с 30-летием Победы над фашистской Германией под эгидой обкома партии была организована научная конференция на тему: «Чечено-Ингушетия — фронту». Пикантность этого мероприятия состояла в том, что с февраля 1944 года Чечено-Ингушетия как таковая не существовала. Но это никого из организаторов научного шоу совершенно не смущало. Что касается промышленности — там все шло без сучка и задоринки. Какая разница. Была республика — промышленность давала фронту все, на что она была способна. Ликвидировали республику, создали Грозненскую область — та же промышленность продолжала давать фронту все, что могла. А вот с сельским хозяйством дело обстояло совсем иначе. Суть сообщения Федора Павловича на этой конференции заключалась в следующем.

1943 год. Несмотря на то что вся техника была мобилизована на нужды фронта, да и лошади, являвшиеся значительной тягловой силой, также были мобилизованы, а поэтому во многих случаях колхозникам приходилось даже под зерновые обрабатывать поля вручную, республика к январю 1944 года выполнила план поставок государству по всем видам сельскохозяйственной продукции. А в феврале сельское население республики — чеченцы и ингуши, выполнившие это задание, были высланы. Где же логика? Уже один только этот факт с достаточной убедительностью говорит о том, что депортация целого народа была акцией неоправданной ни с политической, ни с экономической точек зрения.

Размышляя над происшедшим в Чеченской Республике, невозможно пройти также мимо еще одного факта.

Я уже говорил о том, что где-то в конце брежневского периода правления с прямого благословения ЦК партии по всей стране была запущена пропагандистская идея о «добровольном вхождении» народов в состав России. В Чечено-Ингушетии эту «идею» подхватил и при активнейшей поддержке обкома партии в красивой упаковке «Концепции добровольного вхождения Чечено-Ингушетии в состав России» преподнес общественности доктор исторических наук, профессор В. Виноградов. Для пропаганды «концепции» с целью «интернационального воспитания трудящихся» ему открыли зеленую улицу. Буквально все печатные и электронные СМИ были предоставлены Виноградову в безраздельное пользование. В республиканской типографии под видом научных изысканий непрерывным потоком печатались псевдонаучные «труды» его самого и немногочисленных последователей. Всем отделам пропаганды и пропагандистским учреждениям было вменено в обязанность предоставлять трибуну Виноградову. На республиканском стадионе устроили грандиозное пропагандистское шоу, транслировавшееся по телевидению на всю республику.

Первыми о неприятии этой «концепции» и ее научной несостоятельности, хотя и в узком кругу ученого совета Научно-исследовательского института истории, языка и литературы, официально выступили молодые научные сотрудники Абдула Вацуев и Магомет Музаев. А вскоре после их выступления в местной газете «Грозненский рабочий» была опубликована информация «с заседания бюро обкома», на котором было подвергнуто критике «проявление» этими учеными в их выступлениях «махрового национализма». Вскоре после появления такой отповеди в официальном органе, без какой-либо проверки, без беседы с учеными, они были уволены из института. А точнее говоря, изгнаны из института и из науки вообще.

На них навесили тогда ярлыки диссидентов. Кстати, дочь Вацуева Асет с недавнего времени успешно выступает в роли ведущей популярной программы «Страна и мир» на телеканале НТВ.

Бездумное вдалбливание в сознание населения республики высосанной из пальца «концепции» и жестокая расправа с ее оппонентами не могли не вызвать ропота среди интеллигенции. Лишь немногие, в том числе Федор Павлович Боков, выступили в защиту молодых ученых и сумели доказать фарисейство и лживость этой концепции. А на лжи, как известно, никакой работы, а тем более воспитательной, построить невозможно. Изгнание из научно-исследователь-ского института молодых, перспективных работников является не чем иным, как расправой за их убеждения. Так неприятие этой «концепции» было вынесено официальными кругами из узких рамок научной аудитории на «суд широкой общественности». Но вскоре наступили другие времена…

 

Народ сделал выбор

30 марта 2003 года в Чечне состоялся референдум. Свыше 90 процентов населения республики проголосовали за новую чеченскую конституцию, за Чечню в составе России. Впервые в своей истории чеченцы сами, добровольно определили свою судьбу. Причем ничего подобного у них до этого никто не спрашивал. Ни двадцать-тридцать лет назад, когда партия спускала циркуляры и концепции типа «добровольного вхождения», ни сто пятьдесят лет назад, когда покорялся Кавказ, ни в начале 1990-х годов, когда Дудаев провозгласил «независимую Ичкерию». Результаты референдума многих ошеломили. Многих, но не самих чеченцев. Жители республики сделали свой выбор в пользу мира, а не войны. Хотя, конечно, наивно полагать, что после референдума на всей территории Чечни воцарятся спокойствие и стабильность, прекратятся взрывы и диверсии. Это как раз понимают многие чеченцы, и в первую очередь, те, кто наводит порядок в собственном доме.

В книге «Моя война», в одной из глав под названием «Неожиданные союзники» я рассказывал о том, как войска восточной группировки освобождали от бандитов Гудермес, Аргун, Шали… Уже тогда, когда вовсю шли настоящие войсковые операции, на помощь нам зачастую приходили чеченцы. До сих пор с благодарностью вспоминаю братьев Ямадаевых, Джабраила и Халида, Супьяна Тарамова, других. Они были в числе первых, кто плечом к плечу с «федералами» уничтожали бандитов. Тактика выдавливания боевиков при поддержке местных жителей позволяла нашим подразделениям, во-первых, не разрушать жилые дома в селениях и не подвергать людей опасности, а во-вторых, наносить точечные удары по скоплениям боевиков на дорогах и в лесных массивах.

После окончания активных боевых действий Ямадаевы активно включились в создание правоохранительных структур республики. Халид был назначен заместителем военного коменданта Чечни, а его братья Джабраил и Сулим стали командирами комендантских рот. Однако весной 2003-го пришло печальное известие. При проведении одной из операций погиб Джабраил Ямадаев. Я хорошо знал этого мужественного парня.

Вспоминается солнечное морозное утро в декабре 1999 года. Войска восточной группировки вошли в горное селение Беной. Собрался митинг, на нем присутствовали практически все жители Беноя. Решили водрузить на самом видном месте российский флаг. Джабраил Ямадаев сказал тогда мне: «Товарищ командующий, можно сделать так, чтобы флаг водрузили чеченцы?»

«Конечно», — согласился я и передал в руки Джабраила триколор. Пожалуй, уже тогда, на глазах сотен людей и десятка телевизионных камер чеченцы во главе с Ямадаевым фактически провели свой «референдум».

До сих пор в Чечне и вокруг нее не умолкают споры о том, кто должен наводить порядок в республике. Среди множества вариантов предлагался такой: формировать стрелковые роты, личный состав которых укомплектовывать местными жителями. Конечно, некоторые подобные подразделения, мягко говоря, не отличаются твердой дисциплиной и в реальной боевой обстановке от них пользы мало. А вот, к примеру, стрелковой роте в Урус-Мартановском районе даются прямо противоположные характеристики. Бойцы этого подразделения участвуют в самых сложных и опасных операциях, оказывая неоценимую помощь в восстановлении спокойствия в районе.

Характерно, что история этого подразделения по большому счету началась еще во время прошлой чеченской кампании. Еще тогда местным ополченцам удалось навести в своем районе твердый порядок, и по сравнению с остальной Чечней здесь был создан настоящий оазис спокойствия. Даже после подписания так называемого хасавюртского мирного соглашения в 1996 году силами стрелковой роты еще несколько месяцев удавалось в отдельно взятом районе сдерживать стремительно накатывающийся хаос. В тот период времени здесь строго соблюдались российские законы. Конечно, долго терпеть у себя под боком неподвластную территорию новый бандитский режим не мог, и скоро в Урус-Мартан были высланы карательные отряды. Бои шли ожесточенные, но соотношение сил было далеко не в пользу тех, кто хотел мира и порядка у себя дома.

С началом контртеррористической операции многие бывшие ополченцы вновь взяли в руки оружие. Они активно сотрудничали с федеральными войсками. А когда начала формироваться стрелковая рота, первыми вступили в нее. Сегодня бойцы роты — самые яростные противники боевиков. Причем их самоотверженность подкрепляется хорошим знанием обстановки, местных особенностей и традиций.

Служба в стрелковой роте пользуется большой популярностью у местных мужчин. Подразделение состоит из жителей города и района, которые проходят службу по призыву и по контракту. В контрактники (их большинство, и это в основном те, кто за плечами имеет большой боевой опыт) берут после серьезного конкурса. Попадают сюда служить по рекомендации и только после тщательной проверки. Многие родители из Урус-Мартана стремятся направить своих сыновей на срочную службу именно в это подразделение, что вполне объяснимо. Ведь сегодня ни в городе, ни в районе практически нет никакой работы.

Все больше и больше чеченцев служат и в комендантских ротах. Активно формируется во всех районах республики местная милиция. Работает МВД Чечни.

 

Нефтяной Гольфстрим

Сегодня абсолютное большинство политиков, военных, простых граждан понимают, что мир в Чечне не может быть установлен только силовым способом. Употребляя газетный стереотип, «умиротворение мятежной республики, ее замирение с Россией» должны базироваться и на социально-экономическом факторе. Только в этом случае произойдет возвращение, реинтеграция Чечни в российское политическое, экономическое и правовое пространство. Однако первые шаги, предпринятые на этом непростом пути, оказались недостаточно эффективными: у государства не хватает средств.

На экономическое развитие всего Северного Кавказа в предстоящие несколько лет предполагается расходовать не более 1,5 миллиарда долларов в год. А по предварительным оценкам, лишь на одну Чечню, ее восстановление и развитие необходимо не менее 1,5–3 миллиардов долларов в год в течение десяти лет! При этом, как утверждают экономисты, неизбежны заранее предсказуемые неэффективные расходы и даже разворовывание значительной части выделяемых средств.

Таким же неэффективным будет и так называемое шефство российских регионов над Чечней или различными ее сферами жизнедеятельности, создание в Чечне филиалов и предприятий смежников. Специалисты утверждают, что сегодня и завтра Чечня — это инфраструктурный тупик.

Утопическими являются и планы создания единого Северокавказского хозяйственного комплекса с внутрирегиональным разделением труда.

Я не экономист. Не могу утверждать, насколько реалистичны эти прогнозы. Но хорошо знаю одно: пока еще Чечня существует во многом за счет криминальной и теневой экономической подпитки, в том числе и из других регионов России. А переломить такую ситуацию можно только в том случае, если попытаться коренным образом изменить, трансформировать ту модель социально-экономического поведения населения Чечни, которая выработалась здесь в последнее десятилетие — бандитизм, набеги на сопредельные территории, работорговля, криминальный бизнес внутри и за пределами республики.

Что я имею в виду? Параллельно с честными тружениками — врачами, артистами, учеными, квалифицированными рабочими, то есть всеми, кого война согнала с насиженных мест и разбросала по российским городам, — в этих же городах появились агрессивные преступные группировки. В хаосе 1990-х годов именно они оказались на гребне волны, подминая под себя наиболее прибыльные сферы криминального, а затем и легального бизнеса.

Впрочем, лидеры этих группировок хорошо понимали, что рано или поздно хаос кончится и надо обеспечивать себе тылы. А лучшего тыла, чем формально независимая от России Чечня, придумать трудно. Часть денег (и немалая часть) стала вкладываться в такую «независимость». Но при этом «независимая» республика лишалась главного источника своего существования — российского бюджета. В конце концов пришло прозрение. Одни тут же пошли на попятную, другие сумели получить финансовую поддержку из-за рубежа. Но только для себя лично, а не для своего народа. Однако Чечне надо было как-то жить, продолжать «сосать» деньги из российского бюджета. И тогда была придумана совершенно гениальная афера, которая наверняка войдет в учебники по экономической преступности. Афера с чеченскими авизо. Вспоминаете?

Всего за пару лет своей самопровозглашенной независимости (1991 и 1992 годы) Чечня вытащила из кармана страны около 400 миллиардов рублей наличными! Эти деньги в мешках вывезли в Чечню на пассажирских самолетах и скорых поездах, которые к тому времени еще курсировали в Чечню из Москвы.

Вот только несколько выдержек из аналитической справки МВД РФ 1995 года, когда в Чечне уже разгорелись боевые действия. Динамика этого вида преступлений характеризуется следующими цифрами:

1992 г. — 328 дел, ущерб — свыше 94 миллиардов рублей;

1993 г. — 469 дел, ущерб — 148 миллиардов рублей;

1994 г. — 120 дел, ущерб — 175 миллиардов рублей.

Следственной частью МВД РФ в период с 1992 по 1994 год расследовалось 11 уголовных дел, по которым проходило 2393 фальшивых авизо на сумму свыше 113 миллиардов рублей.

Обналичивание похищенных сумм проводилось с участием 892 российских банков и 1547 предприятий, расположенных в 68 регионах страны.

К уголовной ответственности привлечено 417 человек. Более 300 до сих пор находятся в розыске, 46 из объявленных в розыск скрываются сегодня на территории Чечни и Ингушетии.

Наибольшее количество хищений с применением фальшивых авизо было зарегистрировано в Москве и Санкт-Петербурге, в Ставропольском и Краснодарском краях, в Московской и Томской областях, Дагестане.

Опыт северокавказских преступных группировок был использован для совершения аналогичных преступлений в центральных областях России и Сибири. Успехи, достигнутые организаторами преступлений, и получение значительных сумм от преступной деятельности привели к созданию устойчивых преступных групп, которые стали использовать похищенные денежные средства на становление и финансирование криминальных структур.

Ни один из московских финансистов, так или иначе участвовавших в афере века с чеченскими авизо, не был новичком в своем деле. Каждый прекрасно понимал, что он делает. Ведь львиная доля этих денег пошла не на хлеб чеченцам, а на оружие и боеприпасы, на оплату «услуг» государственных чиновников и средств массовой информации. И все эти «товары», включая журналистов, покупались не в Турции или Иордании, а у нас самих, в России.

Вторым важным источником подпитки криминала в Чечне являлась и продолжает является нефть. Уже после окончания первой чеченской войны перед руководством самопровозглашенной республики во весь рост встала проблема финансирования своей «независимости». Вся надежда была на «трубу», проходившую по северному маршруту, — экспортного трубопровода Баку — Грозный — Новороссийск. И, вероятно, если бы чеченские полевые командиры действительно (как это предполагалось мирными соглашениями) уступили власть гражданскому руководству Чечни, то «труба» могла бы стать неплохим подспорьем для экономики республики. Но власть осталась криминальной, и первая же партия нефти, закупленная в Баку для транспортировки на Запад через Новороссийск, не могла дойти до порта в течение года!

По пути бакинская нефть попадала на сотни частных перегонных мини-заводиков, принадлежащих разным полевым командирам. Ворованные солярка и бензин вполне решали финансовые проблемы каждого полевого командира и его личной охраны. Но никак не могли решить главную проблему Чечни как независимого государства. Того государства, которое по идее должно иметь бездефицитный бюджет, а при его дефиците — перспективу займов или инвестиций извне. Ичкерийские лидеры вряд ли задумывались над этим. Нефть им нужна была прежде всего для своего личного достатка, для закупки оружия…

Впрочем, «труба», но уже в более широком смысле слова, и поныне является источником доходов криминала. До 1992 года добыча нефти в республике ежегодно составляла 2–2,5 миллиона тонн. Состояние республиканского нефтедобывающего комплекса соответствовало всем техническим требованиям и принятым в стране стандартам. Рентабельность добывающей отрасли была высокой. Из 56 фонтанных скважин работали 43, остальные находились на капитальном ремонте. В добывающей отрасли трудились семь тысяч человек. Все предприятия нефтеперерабатывающей промышленности работали на полную мощность. До 18 миллионов тонн нефтепродуктов ежегодно поставляла республика стране и за рубеж.

В период дудаевско-масхадовского режима добыча нефти резко сократилась до 600 тысяч тонн в год, а к 1999 году упала до 400 тысяч тонн. Это было связано не только с боевыми действиями на территории Чечни, но и в значительной степени с массовыми хищениями нефти. Более 700 тысяч тонн «черного золота» ежегодно похищалось и вывозилось за пределы республики. Кроме того, на территории самой Ичкерии большое количество ворованной нефти перерабатывалось на кустарных производствах. Количество таких мини-заводиков в то время достигло 15 тысяч! Они действовали даже в тех районах, где нефть вовсе не добывалась.

С 1994 года добыча нефти в Чечне была полностью прекращена и возобновилась только в середине 1996 года. Однако объем нефтедобычи оставался очень низким. Почти 90 процентов средств, направленных федеральным центром на восстановление нефтекомплекса республики, были похищены.

Период «самостийности» нанес нефтеперерабатывающей и нефтедобывающей отраслям колоссальный урон. Было уничтожено более 500 километров нефтепроводов, полностью разграблен резервуарный парк, демонтированы линии перекачки. Приблизительная оценка ущерба, причиненного нефтекомплексу в результате разрушения оборудования, составляет 9–12 миллиардов рублей, и для его восстановления потребуется не меньше 15 миллиардов рублей.

Незаконная добыча, переработка и реализация нефтепродуктов и сегодня остаются одним из основных источников доходов криминальных структур и поступления от них денежных средств на поддержание бандитов.

В моем архиве сохранилась справка об итогах проведения армейскими и милицейскими подразделениями специальных мероприятий по пресечению хищений нефтепродуктов, незаконного оборота нефти в Чеченской Республике за 2001-й год и за зимние месяцы 2002 года. Вот что в ней, в частности, говорится:

«В ходе проведения специальных мероприятий проверено более 4,5 тысяч объектов топливно-энер-гетического комплекса Чечни и приграничных районов, выявлено 5,5 тысяч правонарушений, по которым возбуждено 179 уголовных дел. Установлено и уничтожено около 3 тысяч объектов незаконной добычи, хранения, переработки и транспортировки нефти и нефтепродуктов. Изъято из незаконного оборота 1253 тонны нефти и 3245 тонн нефтепродуктов, около 400 единиц автотранспорта, составлено 5379 протоколов об административных правонарушениях. Всего по линии топливно-энергетического комплекса выявлено 287 преступлений (каждое четвертое из всех зарегистрированных преступлений в республике)…

В ноябре — декабре 2001 года силами ОГВ была проведена еще одна специальная операция под кодовым наименованием «Труба». В ходе операции уничтожено 272 кустарные мини-установки по переработке нефтепродуктов.

За январь — февраль 2002 года обнаружены и уничтожены 1941 мини-установка по переработке сырой нефти, изъято из незаконного оборота 235 тонн горюче-смазочных материалов…»

Как видим, нелегальные заводики растут независимо от активности силовиков. А все потому, что нередко в преступном бизнесе замешаны, к сожалению, и некоторые представители органов местной власти республики.

Вот только несколько примеров. На Терском хребте, недалеко от села Первомайское, действовали несколько заводиков, принадлежащих некоему Аслану Байсангурову, который пользовался покровительством главы администрации района. Сам же Байсангуров, как выяснилось, активно поддерживал Масхадова, оказывая помощь его боевикам, а часть выручки от проданных нефтепродуктов передавал одной из криминальных группировок, действующих в Чечне.

Там же, в Грозненском районе, было установлено, что к хищениям нефти был причастен Расул Тасуев, глава администрации поселка Виноградное. За денежное вознаграждение он давал разрешение на «добычу» нефти жителям Аргунского и Шалинского районов и продавал лицензии на право ее переработки. В свою очередь, его прикрывал глава администрации района Шаид Жамалдаев и его сотрудник Молди Нухаев, получавшие немалую часть выручки за проданную нефть.

Основным маршрутом, по которому «налево» уходит большое количество нефти и нефтепродуктов, является маршрут на Хасавюрт. На границе с Дагестаном высокопоставленными чиновниками правоохранительных органов, непосредственно отвечающими за порядок на административной границе, на выгодных условиях, в сговоре с реализаторами нефтепродуктов специально создавались коридоры для прохождения автотранспорта с самопальным бензином и соляркой.

Нефтепродукты кустарного производства, выработанные «под крышей» местных властей и коррумпированных представителей правоохранительных органов, отправлялись и в Северную Осетию, Кабардино-Балкарию, Калмыкию и в Ставропольский край. Имеющиеся на пути следования блокпосты бензовозы, как правило, проходят беспрепятственно. Пропуском является взятка.

Нужно признать, что сигналы об этом мне, как командующему группировкой, а затем и войсками округа, поступали не раз. Увы, за всеми «нечистыми на руку» не уследишь. Но вдвойне досадно, когда в сделках с преступниками замечены сотрудники правоохранительных органов. Так, по одной из оперативных информаций в Заводском районе Грозного, на территории завода имени А. Шарипова, действовало 60 скважин и значительное число мини-заводиков по переработке нефти. Обеспечивали их деятельность сотрудники администрации Чеченской Республики и командир дислоцировавшейся в Заводском районе части внутренних войск МВД РФ.

Вместе с тем в основном именно силами внутренних войск осуществляется борьба с незаконным оборотом нефти. Воинами внутренних войск взяты под охрану 63 нефтедобывающих скважины, 6 нефтеналивных парков, 2 нефтеналивные эстакады, водозабор, сепараторная установка. Однако этих усилий мало. Нефть, добытая незаконно, как говорят пограничники, по-прежнему обеспечивает финансами теневую экономику сопредельных территорий.

Невидимый нефтяной Гольфстрим Чечни в целом поддерживает криминальный климат, подпитывает преступный бизнес Северного Кавказа, который, к сожалению, некоторые специалисты рассматривают даже как некий позитивный фактор. Дескать, именно теневая экономика является буфером между старыми и новыми формами хозяйствования. Но даже беглый анализ статистических данных, кстати приведенных в открытых источниках, дает возможность обозначить главные отрасли теневого оборота на Северном Кавказе. В их числе наряду с кустарной переработкой морепродуктов (икра осетровых пород рыбы) и нелицензированного производства алкоголя из контрабандного спирта, значится также и нелицензированное производство нефтепродуктов и их продажа. И вот результат. По оценкам дагестанских экономистов, размеры денежной массы, то есть эмиссии денег, осуществляемой Дагестанским отделением Центробанка России, в 4–5 раз больше, чем в центральных областях страны.

Важным показателем того, что в наличном обороте региона находятся немалые суммы денег, служит величина объемов покупки иностранной валюты населением. Доля рублевых затрат на ее приобретение в Дагестане из года в год растет. По официальным данным, жители республики тратят на это около 10 процентов своих доходов. В одной только Махачкале действует 60–70 меняльных лавок, в которых без заполнения документов можно продать или купить иностранную валюту.

В Ингушетии, одном из типичных сельскохозяйственных субъектов Федерации, в результате повсеместного упадка сельской экономики в последние годы без работы остались многие жители. Приспосабливаясь к трудностям, они нашли себе другие занятия, в том числе кустарное производство горючего. Сырьевой базой для кустарей служат нефть Чечни, ввозимая в республику незаконно, и собственные месторождения.

В Северной Осетии — Алании в последние годы экономическая жизнь концентрируется в основном вокруг спиртоводочной промышленности. По данным МВД РФ, эта отрасль еще два-три года назад выпускала каждые две из пяти бутылок водки, производимых в Российской Федерации. По информации налоговых служб республики, 2/3 от всего выпускаемого объема водки нелегально производится на легально действующих предприятиях.

Конечно, эти факты говорят об огромных недоработках правоохранительных органов. Но не только.

К сожалению, со стороны Москвы Северный Кавказ многие годы слышал лишь то, что он является частью «великой и неделимой страны». Не делалось, к примеру, даже серьезных попыток обеспечить соответствующее информационно-пропагандистское сопровождение действий федерального центра на Северном Кавказе. Например, чтобы объяснить населению Чечни всю несостоятельность надежд на ее чудесное превращение во второй Кувейт в случае обретения ею независимости. Кстати, монархическая власть Кувейта не разворовывает нефть и доходы от ее реализации, а, наоборот, создает нефтефонд для будущих поколений. У нас же в Чечне, во-первых, доходы от природных богатств идут в грязные карманы, а во-вторых, уничтожаются сами природные богатства. Почва республики настолько загажена неразумной добычей и переработкой нефти, что вскоре на ней ничего живого не останется. Грядет экологическая катастрофа. О каком будущем можно говорить?