Возвратились в Донков сторожа поздно вечером. Утром следующего дня, первого дня Нового Года, они уже купались не только в теплых потоках южного ветра, обещающего большой урожай овса, но и в лучах славы. Весть об их приключениях обогнала сторожей. Каждый житель Донкова, считал своим долгом, выразить свою признательность героям и зазвать к себе за праздничный стол. Но Симеонов день закончился, и наступили серые будни, связанные с уборкой урожая и подготовкой к зиме, ведь каждый из них был не только ратником, но и сельским хозяином.

На пятый день сторожей вызвал к себе воевода Вельяминов. От имени государя, за пленение царевича, он вручил Ивану Савину и казакам, взявшим его, Евсейке Печенкину и Фильке Григорьеву по рублю, а всем остальным по его половине. Все были рады, только всегда сомневающийся Филька Григорьев, остался недоволен, выразив свое мнение:

— Не царская это награда. Царевич стоит дороже!

Савин сразу одернул его: — Без языка хочешь остаться умник?

Царскую награду получил, из рук государя воевода Головин. Иоанн Васильевич вручил ему медаль. Не весомый золотой корабленник, с портретом английского короля на корабле в море с мечом и щитом, на одной стороне и изображением лилиевидного креста в восьмидужном обрамлении на другой, который вручался более важным сановникам, а венгерский дукат, весом в два раза легче.

Царевича умыли, одели в дорогие одежды и представили царю. Потом его, осыпав подарками, со свитой, отправили в Крым к своему гарему, обменяв на 20 наших пленников, долгие годы томившихся в татарских тюрьмах.

Скурыдин, приехав, первым делом поинтересовался у сестры об Андрее. Та, грустная от мысли о разлуке с ним, была немногословна, сказав, что он ждет вестей из Москвы. Попарившись в баньке на берегу Дона, вечером следующего дня, Скурыдин отправился к Лыковым в гости. Хозяева были дома. Тимофей Мартынов долго обнимал его, повторяя:

— Ну, ты Василий, как твой отец, настоящий богатырь!

Андрей бросился расспрашивать:

— Расскажи, как все было. Как жаль, что меня не было с тобой!

— Еще навоюешься, Андрюша! — улыбнувшись, успокоила его Арина Евдокимовна, пригласив всех за праздничный стол. — Стратилатов день, Андрюшины именины!

Расспросам не было конца. Лыков, выпив медовухи, вспомнил свои боевые молодые годы. Жена подзадоривала его:

— Неужели все так и было?

Застолье закончилось поздним вечером. Несмотря на улыбки хозяев, Скурыдин сердцем почувствовал тоску тревожного ожидания, поселившуюся в их доме. Арина Евдокимовна, провожая его, тихо сказала, так чтобы другие не слышали:

— Ты не забывай Андрюшу. На рыбалочку или еще куда бери. А то боюсь, не дотянет он до вестей из Москвы!

На рыбалку у Скурыдина не было времени. Но все равно он княжича не забывал, забирая его с собой для решения хозяйственных вопросов. Человек умный, за границей учился, может, что и подскажет. А вопрос был один. Кого посадить на свою землю? 150 четей оклада, которые он получил при верстанье в новики в придачу к отцовской даче, должен был кто-то обрабатывать!

Еще весной подходил к нему Евтифейка Михайлов сын Кошкаров, захребетник крестьянина Искокова. Отдал тот ему в жены свою дочь с условием, что жених отработает на него 10 лет. Уже время прошло, у Евтифейки сыновья подросли, а он все горбатился на тестя скрягу. Сыновья Искокова успели отделиться, и жена уже готова уйти от батюшки, а куда? Денег на обзаведение хозяйством нет!

Васька говорил с баловневскими мужиками. Никто ничего плохого про Евтифейку не сказал — работящий и порядочный крестьянин. Нашлись крестьяне готовые поручиться за него. Но денег у Васьки тогда не было. Сейчас они появились, и надо было договариваться с Евтифейкой, чтобы он порядился на его землю.

Михайлова нашли в коровнике возле дома его тестя в Баловнево. Он грузил вилами навоз на телегу.

— Будь здрав Евтифей! — поздоровался с ним Скурыдин. — Не передумал еще?

— Будьте здравы бояре! — ответил Михайлов обоим. — Это про что?

— Порядиться на мою землю! — напомнил Васька.

Крестьянин повертел головой по сторонам и, убедившись, что они одни, тихо сказал:

— Это можно. Только говорить будем не здесь.

В березовом лесочке недалеко от коровника, споря и клянясь, они договорились о порядном. Евтифей сказал, что он будет не один. Еще один крестьянин, тоже захребетник, его хороший знакомый, хотел бы сесть на земле новика. Василий был рад такому предложению, меньше земли будет под перелогом. Договорились, что они берут участки, каждый по две выти. Скурыдин дает им ссуду 5 рублей и льготу на 2 года для постановки дворов и хоромов, обустройства и распашки пашни, расчистки пожни и луга. Васька, посовещавшись с Андреем, предложил крестьянину размеры оброка деньгами и хлебом. Он согласился. А по изделью был долгий спор, закончившийся обоюдным согласием сторон.

Обговорили и плату крестьян в случае неисполнения ими обязательств. Решили, что в этом случае они должны будут заплатить пожилое за 2 года, ссуду и 7 рублей неустойки. Евтифей пообещал Ваське, что со стороны второго арендатора возражений не будет. На следующий день договорились встретиться в хоромах Скурыдина в полдень. Крестьяне должны были прийти с поручителями.

Следующий визит молодые люди нанесли донковскому дьяку Семину. Узнав, зачем они пришли, дьяк для начала спросил Скурыдина о том, есть ли у него грамота поместного приказа на землю. После его утвердительного кивка, он ознакомил друзей с размерами пошлины на порядную и плату за нее. Плата естественно взималась в натуральном виде. На завтра, для заключения сделки он решил прислать своего подьячего Петрушу Шеина.

На следующий день, в дом Скурыдиных раньше всех пришел подъячий. Первым делом он поинтересовался о плате. Ксения принесла из сеней корзинку с десятком яиц, краюхой хлеба и куском соленого сала с глиняной кринкой молока. Дьячок успокоился. Сев за стол, он выложил на него все необходимое для письма: чернила в глиняной чернильнице, деревянную банку с песком, бумагу в рулоне, маленький острый ножичек и целую связку гусиных перьев. Потом пришли крестьяне. Они гурьбой, подталкивая друг друга, вошли в комнату. Их посадили на лавки возле стен. Василий рассказал всем об условиях договора. Петруша, опросив о согласии с договором арендаторов и Скурыдина, выслушав мнение поручителей, о тех за кого они ручаются, переписал прозвища и имена находящихся в комнате. Поморщив нос, предложил крестьянам на время выйти во двор:

— Что-то нехорошим духом от вас мужички попахивает!

Долго, постоянно переспрашивая Скурыдина, он писал порядную. Закончив, предложил дописать фразу о том, что крестьяне обязуются жить тихо и смирно, корчмы не держать и никаким воровством не воровать.

— Пиши! — равнодушно согласился Васька. — Кашу маслом не испортишь!

Крестьян позвали. Арендаторы оказались неграмотными. Вместо подписей под своими именами, они поставили кресты. Скурыдин витиевато расписался. Удостоверив своей подписью документ, подъячий зачитал его.

— Все верно? — спросил Шеин.

— Верно! Верно! — хором проговорили мужики.

Скурыдин, достав из кожаного кошеля серебро, передал его арендаторам. Мужики тщательно пересчитали деньги, сложив их в потайные карманы своих зипунов.

— После уплаты пошлины, получишь порядную! — объявил подъячий Скурыдину и, забрав, корзинку с продуктами покинул присутствующих.

— Ну, боярин, нам пора! — попрощался подошедший к Ваське Евтифей. — Завтра, всем миром мои хоромы в деревеньке будем ставить! Приходи, на конец деревни, самым почетным гостем будешь!

Андрей, от приглашения Василия отказался, сославшись на то, что ему нужно помочь Анне Евдокимовне собрать яблоки в саду. Скурыдину пришлось отправиться к Ефтифею, одному.

В средине утра следующего дня, он на своем Орлике, выехал в Баловнево. Место строительства дома он нашел по подводам, на которых крестьяне всем миром везли бревна разобранного сруба из леса. «Все заранее предусмотрел! — подумал Васька. — Хорошего работника нанял!»

Действительно. Евтифей, мечтая стать самостоятельным хозяином, время зря не тратил. Еще на Великий Пост, со вторым арендатором, они нарубили нужное количество строительного леса. Лес, пролежал на делянке все лето. Из такого сухого материала можно было рубить дом в любое время. На Третий Спас, едва освободившись от жатвы, там же в лесу, мастер на все руки Ефтифей Михайлов, начал рубить сруб. Работал, не спеша, на совесть. И вот теперь, когда пришло время, обратился к миру за помощью по перевозке разобранного сруба к месту установки дома.

Дом уже начали собирать. Мастера, стуча топорами, подгоняли бревна окладного венца на вкопанные в землю сосновые чурки (подстолбники), на которых должен был держаться весь дом. Рядом стояли столы с угощеньем, вокруг которых суетились наряженные бабы и девки. Михайлов, увидев знакомого всадника, подбежал к нему с радушным приглашением:

— Слезай боярин! Отведай яств с нашего стола!

Скурыдин есть не хотел, но, чтобы не обидеть хозяина, передал поводья коня сыну крестьянина. С наслаждением вдыхая запах свежей щепы и ароматы жареного мяса, смешавшегося с дымом костра, он подошел к одному из столов. На грубо сколоченных досках лежала на глиняных тарелках и деревянных подносах неприхотливая крестьянская еда: вареные яйца, куски копченой свинины, жареные куры, дикие утки, фаршированные яблоками, соленые огурцы, нарезанная ломтиками редька, лук. Между ними в глиняных кувшинах стояли квас и сыть, разведенный по особому рецепту мед.

Попробовав всего понемногу, Скурыдин поблагодарил хозяина и его жену за угощение. Вымыв руки в принесенном одной из девок медном тазике с водой, Васька в сопровождении хозяина направился к строящемуся дому. Дом рос как на дрожжах. В выкопанную под домом яму, мужики опустили небольшой сруб. На пятом венце мастеровые настелили пол, предварительно положив в середине матицу, чтобы половые доски не прогибались. В нем они прорубили вход в этот сруб. Будет где хранить в жару продукты! На седьмом венце вырубили окна.

Крестьянин, стоя рядом с Васькой, довольный происходящим, пояснял:

— Как уложим все венцы, будем конопатить мхом. Потом устроим кровлю. Через год после постройки, конопатить буду еще раз, только не мхом, а льняными отрепьями.

К обеду хозяин пригласил всех к столу. Скурыдин отказался. Он не мог еще отойти от первого приглашения.

— Ну, что ж, боярин, жду тебя через неделю, на «печебитье» — сказал, провожая его, Ефтифейка, — печь всем миром ставить будем!

Скурыдин окинул взглядом радостные лица сидящих за столами крестьян. Девки завели озорную песню. «Надо обязательно приехать!» — решил он, поддавшись общему настроению. Ему еще не дано было знать, о том, какие суровые испытания выпадут на его долю, спустя всего лишь некоторое время!

Решив взять Андрея на пашню, Васька завернул коня к Лыковым. Ворота в стрелецкий двор и дверь в хоромы были настежь открыты. Из дома доносился женский плач. Спешившись, встревоженный юноша вбежал в дом. В горнице, сидя за столом, рыдали, что-то причитая, Ксюшка и Арина Евдокимовна.

— Что здесь случилось? — громко спросил он у них.

Женщины не обращая на него внимая, продолжали плакать. И тут он понял, что в доме нет Андрея.

— Где Андрей? — обратился Васька к сестре, тряся ее за плечи, пытаясь привести в чувство.

— Увезли Андрюшу! — сквозь слезы ответила сестра. — Увезли!

— Кто увез? — не понимая ее, переспросил юноша.

— Из Москвы, люди царские! — опять всхлипнула Ксюшка и еще сильнее заплакала.

Поняв, что от сестры он больше ничего не добьется, Васька обратился к хозяйке:

— Арина Евдокимовна! Ради Бога расскажи, что здесь случилось! Что за люди царские забрали Андрея?

— Трое приставов из Москвы! — вытирая платочком, полные слез глаза, пояснила Лыкова.

— Так что же вы плачете! Приедет в Москву, разберется с наследством, весточку пришлет нам, что жив и здоров! — попытался успокоить сестру и Арину Евдокимовну Скурыдин.

— Боимся мы за него, Вася! — ответила Арина Евдокимовна.

— А что же так?

— Странные они какие-то! Грубые, все торопили! Нам даже не дали времени его собрать!

— Наших попросила бы заступиться!

— Не было наших мужиков!

«Действительно странные! — насторожился Васька. — Должны были для начала заехать к воеводе или приказному дьяку, предъявить грамоту, а потом с ними или с начальником стрелецкого караула явиться к Лыковым!». Смутные сомнения закрались в его душу. Василий вспомнился рассказ Андрея о попытке убить его разбойниками. Кому и зачем нужна была его смерть?

— А куда они его повезли, не видели? — спросил женщин юноша.

— По Коширке в Москву! — ответила Арина Евдокимовна.

— Давно?

— В средине утра! — торопливо сообщила хозяйка. — И заступ у нас зачем-то забрали!

«Время еще есть! Далеко уехать они не могли!» — подумал Васька. Не попрощавшись с женщинами, он вскочил на коня и понесся в острог. Спешившись, юноша вбежал в Приказную избу. Встретившийся на его пути подьячий Шеин, удивленно уставился на него.

— Ты куда такой? Весь в мыле? — поинтересовался он.

— Приставы из Москвы здесь были? — спросил Василий.

— Откуда??? Ты что, у Ефтифейки пива перебрал? — осклабился Петруша.

— Отстань! Я без шуток! Так были или нет?

— Нет! Никого здесь не было! Я здесь один с самого утра!

Скурыдин бросился к выходу. Заскочив, домой, Васька вооружился саблей и саадаком. Еще мгновение и верный Орлик понес его к Коширке. Выехав за Баловнево, Скурыдин перевел коня с рыси на галоп. «Только бы это были настоящие приставы!» — как заклинание повторял он, переживая за жизнь Андрея. На дороге никого не было видно, хотя по всем расчетам, он уже должен был догнать приставов. Васька остановился. Где-то рядом закуковала кукушка. «Раз, два, три!» — машинально перешел на счет Васька. Вдруг, позади, послышался звук удара железа по камню. Юноша развернул коня и, прислушиваясь к лесным шорохам, медленно поехал обратно. Из чащи донеслись человеческие голоса. Скурыдин свернул с дороги в лес. Немного проехав верхом, он спешился и, оставив послушного Орлика, осторожно пошел на них. Через какое-то время он увидел троих. Одного Васька сразу узнал. Это был Андрей. Он копал лопатой яму, стоя в ней по колено. Правый глаз его чернел от нанесенного удара, на лоб стекала струйка крови. Двое приставов, высоких, плотных мужиков наблюдали за его работой. На них, поверх чуг, коротких Зуфряных кафтанов черевчатого цвета, были надеты ферязи, темно-коричневые суконные плащи с капюшонами и рукавами. Один из них, что был чуть-чуть толще своего напарника, вращал на цепи гирьку кистеня. Васька окрестил их для себя «толстым» и «тонким».

— Может, хватит? — донесся до Васьки голос «тонкого» пристава.

— Нет! Зверь может выкопать. И места людные. Шастают тут всякие бортники, звероловы, грибники! — озабоченно ответил «толстый».

— Копай дальше доходяга! А то я тебе перед смертью, все ребра гирькой пересчитаю! — прикрикнул он на замедлившего свою работу пленника.

Бросив на мужиков взгляд затравленного зверя, Андрей продолжил копку ямы.

— Вовремя я приехал Андрюша! — прошептал про себя Васька. — Запоздай немного, ты бы и могилку себе успел вырыть!

Привычным движением он достал лук из налучника и заправил в него стрелу. Взяв на прицел «толстого», как можно громче крикнул лжеприставам:

— Мужики! Оставьте в покое мальчонку! Что он вам плохого сделал?

Голос Скурыдина прозвучал для мужиков, как гром среди ясного неба. Они словно окаменели.

— Не поворачиваться! Стреляю без предупреждения! — не давая прийти в себя врагу, предупредил Васька. — Андрюша! Иди ко мне!

Андрей узнал голос Васьки. Он выбрался на край своей предполагаемой могилы и, отряхнув рубаху и порты от клочков земли, пошел в сторону, откуда послышался голос друга.

— Эй! Кто бы ты ни был! Это «государево дело»! Не лезь в него, если не хочешь неприятностей! — крикнул для Васьки, первым опомнившийся «толстый».

— Поехали в Донков! — злорадно предложил приставу Васька, продолжая держать его на прицеле и подталкивая Андрея по направлению к дороге. — Там и разберемся!

Он упустил из внимания «тонкого» и был за это наказан. Тот, краем глаза увидев, что они имеют дело всего лишь с одним вооруженным человеком, с пол-оборота выстрелил в Ваську из самопала. Пуля обожгла висок. Скурыдин выстрелил в ответ из лука. Предсмертный хрип, из пронзенного стрелой горла «тонкого», огласивший весь лес, заставил замолкнуть птиц. «Толстый», выхватив саблю, бросился на юношу. Они долго рубились среди густого высокого кустарника, пока Андрей, с трудом вытащив саблю из-под тела «тонкого», не подоспел на помощь другу. Уворачиваясь от двух нападавших, «толстый» споткнулся о лесную корягу и упал прямо на подставленный Скурыдиным клинок. Кровь из раны противника фонтаном хлынула на Ваську. С двумя лжеприставами было покончено, а где же третий?

Третий, спасая свою жизнь, прямо перед ними пронесся по дороге. В азарте, Васька, запрыгнув на Орлика, кинулся за ним. У деревянного мостика через неизвестную лесную речушку он почти догнал его и, изготовившись к стрельбе из лука, взял на прицел. Но всадник, не справившись с конем, сбил ограждения из березовых жердей и прямо с ними рухнул с мостика в воду. Остановив Орлика, Скурыдин спешился и с обнаженной саблей спустился вниз. Предосторожности были напрасны. Враг, не подающий признаков жизни, подмятый конем лежал между опорами моста. Глаза его были неестественно широко раскрыты. Скурыдин прислонил руку к яремной вене на шее лежащего. Она не пульсировала. Все три мнимых пристава были мертвы!

Вернувшегося Скурыдина, с радостью встретил заждавшийся Андрей. Возбужденно размахивая руками, он рассказал, что с ним произошло.

Утром, в ворота дома Лыковых постучали. Андрей, оставив работу в саду, ничего не подозревая, открыл калитку ворот. Подвинув его, во двор ввалились трое рослых мужиков. Воровато озираясь по сторонам, один из них, очевидно старший, спросил у него:

— Лыковых дом?

— Да, стрельца Тимофея Мартынова сына Лыкова хоромы! — ничего не подозревая, ответил Андрей.

— А ты, не тот ли самый Удача, который себя за княжича Андрея Бежецкого выдает?

— Я себя ни за кого не выдаю! — искренне обиделся Андрей.

— Дома еще кто есть?

— Кроме меня и хозяйки, Арины Евдокимовны, никого! — простодушно признался юноша.

— Вот ты то нам и нужен! Мы приставы Разбойного приказа! Обязаны доставить тебя в Москву! — заявил старший. — Сам пойдешь с нами или тебе помочь?

— Да мне бы собраться? — неуверенно ответил Андрей.

Старший подал рукой, стоящим рядом с ним приставам, еле заметный знак. Приставы схватили Андрея и начали заворачивать ему руки. От боли княжич закричал. На его крик из сада выбежала Арина Евдокимовна.

— Что вы делаете изверги! Руки ему сломаете! — закричала она, пытаясь вырвать Андрея из рук приставов.

— Не мешай старушка! Дело государево! — прикрикнул на нее старший, без труда оттолкнув женщину от юноши. — Будешь мешать, и тебя заберем!

— Не трогайте ее, я сам пойду! — тихим стоном произнес Андрей.

— Молодец! — одобрительно сказал старший. — Отпустите его!

Андрея повели на улицу. Плачущая Арина Евдокимовна едва успела принести из дома зипун для него. Старший, забрал у нее зипун и выходя со двора, не спрашивая разрешения, прихватил прислоненную к забору лопату. Андрея заставили сесть верхом на коня. Старший подал команду к началу движения и кавалькада из четырех всадников двинулась по улице к околице. Увидев бегущую за ними сестру Андрея, старший приказал пришпорить лошадей. Андрей все время оглядывался назад, пока девушка не скрылась из его глаз. Выехав за город, они зачем-то свернули с дороги в лес. Андрей понял причину, только тогда, когда ему всунули в руки лыковский заступ и потребовали копать яму. Отказавшегося пленника, мужики жестоко избили, принудив выполнить их требование. Андрей уже навсегда простился с белым светом, когда услышал исходящий из зарослей голос друга. Еще стоя по пояс в могиле, юноша понял, что спасен. Андрей был уверен, если его друг рядом, он никогда и нигде не пропадет!

— Ты погоди радоваться! — выслушав рассказ повеселевшего княжича, нахмурясь, произнес Скурыдин. — Кому же это ты дорогу перешел, что ты такого сделал, если тебя ищут даже на украине Русской земли?

Княжич не ответил. Он и сам был в смятении от неизвестно откуда исходящей опасности!

В Донкове к возвращению княжича, отнеслись неоднозначно. Арине Евдокимовне, увидевшей снова Андрея, сделалось плохо от его синяка под глазом и кровавых ссадин на лице. Ксюшка, так и не ушедшая из дома Лыковых, заплакала от счастья. Опомнившись, они обе принялись хлопотать вокруг него. Быстро согрев воду, и дав возможность обоим юношам умыться, занялись лечением ссадин Андрея. Ваську забыли. Никто не задавал вопросов, никто не видел обильно политую человеческой кровью его рубашку. Арина Евдокимовна только спросила:

— Что мальчики? Подраться пришлось?

Вопросы появились с приходом из стрелецкого караула Лыкова. Едва взглянув на Ваську, он изменился в лице. Стрелец понял, что произошло что-то непоправимое, и вызвал Скурыдина во двор, для разговора наедине. Васька, беспристрастным тоном рассказал ему об их с Андреем приключениях. Лыкову хотелось думать, что это неправда, и рассказ Скурыдина о том, как он, мальчишка, расправился с людьми московскими, вымысел, но три чужих лошади, помахивающие хвостами у коновязи, подтверждали обратное.

— Василий, как ты мог поднять руку на приставов? Неужели нельзя было разойтись с миром? — строго спросил Тимофей у него. — За это не сносить тебе головы!

— Они же хотели убить Андрея! — оправдываясь, ответил Васька.

— Может им такое право государем дано! Что ты знаешь о своем друге? — вошел в раж стрелец, вспомнивший предупреждение воеводы.

— Тайно убивать людей? — возмутился юноша.

— Да, что ты видел молокосос! — вышел из себя стрелец. — И не такие зверства творили слуги государевы!

— Ты стрелец говори, да не заговаривайся! Боярского сына бранью поносишь! Я ведь за честь своего благородного сословия не посмотрю и на твои седины! — схватившись за рукоять сабли, вспыхнул Скурыдин.

— Тогда пошли к воеводе! — предложил враз опомнившийся стрелец.

— Пошли! — согласился Васька.

В дверях, дорогу в хоромы воеводы им заслонил его холоп:

— Не велено никого пускать! Отдыхает после обеда воевода!

— Разбуди! — потребовал Лыков. — «Дело государево»!

Холоп не спрашивая, что за дело, скрылся за дверью. Его долго не было, наверное, воевода крепко спал. Лыков хотел сам открыть дверь, но предусмотрительный слуга закрыл ее изнутри. Наконец дверь открылась:

— Проходите! — милостиво разрешил вернувшийся холоп.

— Ну, что там у вас за секреты? — встретил их недовольным голосом воевода. Он только что встал с постели и был одет в ночную рубаху до пят и вязаные чуни на босу ногу.

— Боярский сын Скурыдин, трех московских приставов за княжича убил! — забыв поздороваться, заявил Лыков.

— Наслышан я об этом новике. Но чтобы юнец, трех бывалых московских ратников положил? — рассмеялся воевода. — Ты в своем уме стрелец?

— Зря ты смеешься господин воевода! Посмотри на него! — обиделся Лыков.

Только теперь воевода обратил внимание на бурую от крови рубашку Васьки.

— Что за приставы? Откуда они здесь? Почему я ничего не знаю? — сразу изменившись в лице, закричал он на Скурыдина. — Что ты там натворил, поганец?

Скурыдин, насупившись, молчал.

— Дозволь, я за него расскажу! — напросился Лыков.

— Сенька! — позвал холопа воевода. — Одежду мне! Рассказывай стрелец!

Холоп принес одежду и стал одевать, слушающего рассказ стрельца, воеводу. По мере того, как Лыков углублялся в подробности происшедшего, лицо Вельяминова из красного становилось багровым, а затем начало белеть, приобретя к концу рассказа мертвенно-бледный цвет.

— Все! — одевшись, сказал воевода. — Показывай, где это было?

— Его берем? — кивком головы показав на Скурыдина, спросил стрелец.

Вельяминов с опаской посмотрел на юношу.

— А кто путь покажет? Берем! Нас то, он, надеюсь, не зарубит! — горько пошутил воевода.

Вскоре, четверо всадников, воевода с холопом Сенькой, и Лыков с Васькой Скурыдиным, сорвавшись с места наметом, понеслись к месту происшествия.

В лесу, привязав коней к деревьям на обочине, они вслед за Васькой пробрались сквозь кусты к месту, где должны были лежать «толстый» и «тонкий». Воевода долго смотрел на облепленные мухами трупы приставов со стрелой в горле и проткнутого насквозь саблей, подержал в руках самопал, из которого едва был не убит Васька, заглянул на дно несостоявшейся могилы княжича.

— Сенька! Посмотри-ка, что у них там по карманам? — наконец произнес он.

Сенька, брезгливо отводя взгляд в сторону от лиц покойников, начал ворошить их карманы. Карманы были пусты, но у того, что нашел смерть от Васькиной сабли, Сенька снял с пояса туго набитый кошель.

— Дай-ка мне его! — потребовал воевода. Он сел на ствол упавшего дерева и тщательно пересчитал деньги в кошеле.

— Богатенькие покойнички! — закончив счет, сказал он. — Семь рублей, десять алтын!

Затем они, оседлав коней, переехали к месту, где лежал третий труп. От пальцев его руки, погруженной в воду, взбурлив ее, бросилась в глубину мелкая рыба. Произведенный Сенькой обыск трупа, также не дал результатов.

— Все понятно! — сказал воевода, несмотря на то, что осмотр приставов, ничего не дал. — Едем обратно!

Надежды воеводы, найти у покойников грамоту на сыск, не оправдались. «Впрочем, Скурыдин с этим парнем, выдающим себя за княжича, могли раньше меня найти этот документ в одежде убитых и уничтожить, чтобы я поверил их описанию событий. Для пущей достоверности вырыли яму-могилу. А приставов Васька порешил, спасая друга от разоблачения в Москве. Ой, чувствует мое сердце, что за этим, так называемым княжичем, не простые разбойничьи дела, раз за ним, сюда в Донков, государь приставов прислал! Хоть и молодой, а высокого полета птица, если успел Ваське так задурить голову, что тот за него в огонь и воду! Но ему меня не провести!» — скача в город, думал воевода Вельяминов.

В остроге, Вельяминов, приказав Скурыдину остаться на улице, завел внутрь хоромов Лыкова.

— Вызови-ка стрелец ко мне, начальника караула вместе со свободной сменой! — приказал он Тимофею. — Ваське ни слова! Головой отвечаешь!

— Я все понял! — на бегу к двери, отрапортовал старый вояка.

Начальник караула, пятидесятник Василий Иванов сын Басурманов, привыкший не спрашивая, исполнять приказания, растолкал, разлегшихся по лавкам караульной избы, стрельцов:

— Тревога! Всем, к хоромам воеводы!

Васька, стоящий у крыльца хоромов Вельяминова, удивился появлению Лыкова с начальником караула и шестью, вооруженными бердышами, стрельцами.

— Что случилось? — удивленно спросил он Лыкова.

Не отвечая ему, тот проскочил в открытую дверь к воеводе.

— Прикрой дверь! — приказал воевода Сеньке, увидев перед собой Лыкова и начальника караула. Подойдя к слюдяному оконцу выходящему во двор, из которого ничего не было видно, он приоткрыл его. Убедившись в наличии стоящих перед крыльцом стрельцов, воевода облегченно вздохнул.

— Скурыдина, арестовать и в тюрьму! — приказал он, Василию Иванову. — Окажет сопротивление, рубить без пощады! «Дело государево»!

— А тебе Лыков, подчиняю трех стрельцов, чтобы мнимого княжича под арест взять! — дал задание воевода Тимофею. — И туда же, к Ваське Скурыдину!

Лыков и начальник караула выскочили наружу. Воевода, склонив голову к окошку, застыл, наблюдая за происходящим во дворе. Вышедший на крыльцо Иванов отдал распоряжение стрельцам. Трое из них поспешили за оседлавшим коня Лыковым.

Арест Скурыдина прошел спокойно. Васька с невозмутимым видом снял с себя пояс с саблей и, отдав его начальнику караула, пошел за ним в окружении стрельцов по направлению к осадной тюрьме. У выхода со двора он обернулся. Привязанный к коновязи Орлик рванулся к нему, туго натянув поводья. Словно что-то, сказав на прощание, юноша взглядом успокоил коня и продолжил свой скорбный путь.

«Надо сказать Васькиному опекуну, чтобы забрал коня! — подумал воевода, глядя на стоящего у коновязи Васькиного аргамака. — Ему он больше не понадобится!»

Осадная тюрьма представляла собой деревянную избу, внутри которой, в вырытую под ней яму, глубиной в три человеческих роста, был помещен деревянный сруб. В этот сруб, можно было спуститься через проруб в полу, по приставной лестнице, которую для этого случая опускали вниз. Проруб в полу избы, закрывал решетчатый настил на петлях, в скобы которого были вставлены два увесистых металлических замка. Дневной свет, проникающий в сруб через настил, никогда не достигал его дна. Там царил вечный мрак. Наверху, в комнате, с расположенными вдоль стен лавками, стоял грубо сколоченный стол. В этой комнате проводились допросы узников, и освещалась она через узенькое окошко, с вставленными в нее металлическими прутьями. Ключи от двери в избу и от входа в подземную тюрьму находились у начальника караула.

Иванов, найдя на связке ключ, открыл дверь в избу. Вырвавшийся из нее поток воздуха дохнул на Ваську сыростью и гнилым деревом. Найдя второй ключ, начальник караула открыл замок решетчатого настила. Услужливый стрелец принес с улицы лестницу и спустил ее вниз.

— Вот и все! — взглянув на помрачневшего Скурыдина, усмехнулся Иванов. — Топай по лесенке ножками, «боярин»!

Васька осторожно начал спускаться вниз. Не успел он ногами почувствовать лежащую на дне деревянной ямы, солому, как лестницу потащили вверх. Деревянная решетка, перекрыла выход на волю. Закрыв на замки решетку и дверь в избу, караульные ушли. Васька остался один на один с темнотой и неизвестностью. Нащупав стену, по ней, юноша медленно опустился на солому. Только сейчас он почувствовал навалившиеся на него усталость и чувство безнадежности своего положения.

— Здравствуй, мил человек! — неожиданно раздавшийся из темноты голос заставил его вздрогнуть.

Напрягая зрение, Васька окинул взглядом темницу. У противоположной стены темнели очертания чьей-то фигуры.

— Будь здрав! — ответил Васька.

— Кто ты? — спросил неизвестный.

— А ты кто? — задиристо переспросил юноша.

— Чувствуется, что ты не любитель разговаривать! Будь, по-твоему.

В темнице наступила тишина. Но не надолго. Вскоре к ним добавили еще одного узника. Им оказался Андрей. Васька увидел, что спускается он не пустой. В свободной руке княжич что-то держал.

— Васька! — обрадовался юноша, нащупав рукой друга. — Вот мы и вместе!

Друзья обнялись.

— Присаживайся! Что там наверху? — спросил Васька друга.

— Ничего хорошего. Женщины плачут! Арина Евдокимовна, чуть всю бороду Лыкову не выдергала, узнав, зачем он пришел с караулом!

— Да понятно! Я тоже с ним сцепился! А что у тебя в котомке?

— Чистая рубаха да твой зипун. Ксюшка передала! Еще еда. Хлеб, яйца, вареная курица, баклажка с квасом! Это от Арины Евдокимовны! Переодевайся, да пообедаем! Я ведь с утра не ел!

— Я тоже! — согласился Васька.

Пока Василий переодевался, Андрей, расстелил на участке пола, освещаемом проникающим через лаз дневным светом, скатерку, предусмотрительно положенную в котомку Ариной Евдокимовной и разложил на ней не хитрые домашние яства.

— Эй, ты! Как тебя зовут? Присаживайся к нам! — предложил незнакомцу Скурыдин.

— Зовуткой меня зовут! — обиженно отозвался узник, но все же подполз на коленях к скатерке. Глазами, привыкшими к темноте, друзья разглядели заросшего, худого, но жилистого и прямо держащегося человека.

— Угощайся, Зовутка! — еще раз предложил Васька.

Прошептав молитву, неизвестный с голодной яростью набросился на свой кусок курицы. Друзья не успели съесть и половины своей доли курицы, а незнакомец, обсосав косточки, уже проглотил два яйца, запив их квасом!

— Давно не ел? — спросил его Скурыдин.

— Ну почему же? Правда, хлеб с квасом и то не досыта, едой не назовешь!

— Значит ты не нашенский? Раз некому о тебе позаботиться?

— А ты догадливый! Не вашенский!

— Ну, так расскажи, кто ты? Откуда родом? За что сюда попал?

— Ладно! Быть, по-твоему, парень! За угощение все расскажу! — пошутил незнакомец.

— Родом я из Мурома. Родился в семье боярского сына. Был я у своих родителей один, приступил к рассказу незнакомец.

— Так Бог решил! — сделав паузу, продолжил он. — Жили не богато, не бедно. Пока черт нашего государя на опричнину не надоумил. Батюшка мой естественно в опричную тысячу не попал. Да и сам бы не пошел! Выселили нас в Пермскую волость, на земли худые. А тут еще мор за грехи наши по Русской земле пошел. Матушка и батюшка мои, один за другим Богу душу отдали. Может это даже к лучшему! Не видели, что потом за этим наступило! Голод начался. Люди не то, что собак, кошек, крыс и мышей ели, человечиной питались! В те годы, в Астрахани, на Волге, говорят получше было. Река рыбой кормила. Вот и подался я туда. Пристал к хорошим людям, с Дона. Жили они рыбной ловлей, торговлей и разбоем не гнушались. Обычно нападали на суда персидских купцов. И наших не пропускали. Не станет ждать какой-нибудь купчишка, когда суда караваном, под охраной стрельцов пойдут, отправится в самостоятельное плавание, а мы тут как тут. На челнах наперерез. Приставай дядя к берегу! Продуваним добычу за несколько дней и опять, в пещерах Жигулевских гор караулим одинокое суденышко.

Ходили мы и на турецкие, персидские, крымские земли. Город Азов брали! Сколько раз султан турецкий, шах персидский, хан крымский требовали от нашего государя наказать казаков за походы в их земли и с Дона изгнать. Иоанн Васильевич, конечно, нахмурится, отпишет им, что, мол, не мои эти люди, и мне не подчиняются. А сам прикажет своим боярам, чтобы припасами да зельем нам помогали. Как ни как, казаки подмога христианам от басурман.

А за караваны приходилось головой отвечать. Присылал царь своих воевод с войском на Волгу и Дон. Тех казаков, что не успевали убежать или укрыться ловили и тут же вешали. Но всех не переловишь! На Руси не все караси, есть и ерши! Меня, и друга моего, Ивана Кольцо, несколько раз, не поймав, к лютой смерти приговаривали. Его, и тех, кто с атаманом Ермаком Тимофеевичем в Сибирь пошел, государь за приобретение Царства Сибирского прошлым летом помиловал и подарками отблагодарил. Как я сейчас жалею, что четыре года назад, отказался на службу к купцам Строгановым пойти. Ведь упрашивал меня Иван. Теперь вот вместо чести и подарков, отвезут меня в Москву, выведут на «пожар», и покатится моя бедная головушка при всем честном народе с плахи на помост!

Казак замолчал. Наступила тишина.

— А как же ты у нас оказался казак? — поинтересовался Скурыдин.

— Дела сердечные! — тяжело вздохнув, ответил незнакомец. — Зазноба у меня здесь, дочь местного мельника. Что я ей не дарил: сережки и перстни золотые с бирюзой, лаликами и яхонтами, жемчуга бурмышские, ткани персидские, камки китайские, ширинки тафтяные, все напрасно. Одно говорит, пойду за тебя замуж, только если бросишь свое разбойное «ремесло»! Подглядел кто-то, что я у мельника заночевал и сдал меня губному старосте! Я все рассказал. Думаю теперь твоя очередь!

Скурыдин решив, что казаку можно довериться, рассказал об их с Андреем злоключениях.

— Ну и дела! — присвистнул казак, выслушав Скурыдина. — Сплошная загадка! Может, твой друг что-то не договаривает?

— Я ничего не скрываю! О том, что помню, все рассказал! — обиженно отозвался Андрей.

Незнакомец задумался.

— Да! — покряхтев, произнес он, наконец. — Не завидное у вас ребята положение! В любом случае повезут в Москву. Если приставы настоящие, один из вас, — он рукой показал на Ваську, — вместе со мной взойдет на лобное место, а второму за первую татьбу без душегубства, отрежут левое ухо, закуют в кандалы и на три года в тюрьму заточат.

— Если это мнимые приставы, ты, — он показал на княжича, — не доедешь до Москвы. За одно могут убрать и твоего друга. Кто-то могущественный, пока безуспешно, пытается убить тебя.

Друзья молча переглянулись. Они поняли ход мыслей казака. Мрачные перспективы так заставили их уйти в себя, что они почти перестали разговаривать между собой. Молчал и казак.

Васькину сестру и Арину Евдокимовну, которые через караульных передавали еду друзьям, к ним не пропускали. Два раза в день, караульные выводили их по одному из ямы для справления нужды, но с узниками не разговаривали. Лишь однажды, оказавшийся рядом начальник караула Василий Иванов, с сожалением сказал Ваське:

— Видел я на морозильнике приставов, которых ты отделал. Мастерски! Жаль, что защитником земли Русской тебе уже не быть!

Поэтому о том, что делалось в городе, они не знали. Прошли три долгих дня и ночи. Узники почти не разговаривали между собой. Иногда, казак заводил в полголоса одну и ту же песню степной вольницы:

Спев «Ой», казак горестно вздыхал, делая паузу перед продолжением. Андрей с Васькой подпевали ему.

На четвертую ночь, Скурыдин проснулся от толчков в грудь и назойливого шепота:

— Проснись парень!

Узнав голос казака, Василий, зевая, спросил его:

— Что тебе надо?

— Разговор есть! — ответил казак.

— Дня что ли не хватает? — зло огрызнулся Скурыдин, недовольный тем, что его оторвали от сна.

— Хватает! — согласился казак. — Только днем и у стен есть уши! Послушай меня!

Скурыдин поднялся с соломы и сел, прислонившись к стене.

— Я тут немножко к тебе и твоему другу присмотрелся! — начал издалека казак. — Ребята, судя по тому, что вы натворили, неплохие. Особенно мне понравилось, что не жадные. Со мной посылками с воли делились! Жаль мне вас, молодцов, на погибель бросать! Решил я вам помочь!

И казак рассказал Ваське, что его друзья на завтра планируют побег из тюрьмы. Днем, когда ворота в башнях будут открыты для прохода, они под видом жителей городка проникнут на территорию острога, где, укроются до наступления темноты в одном из помещений казенной житницы. Ночью, открыв замки на двери тюрьмы и решетчатом настиле, они освободят узников.

— А если на них наткнется караульный стрелец? — засомневался Васька.

— Его заранее обезоружат, свяжут и заткнут рот кляпом, чтобы не кричал!

— Тогда где они возьмут ключи от тюрьмы?

— Все продумано! Стрелец, которого свяжут для вида, наш человек. Он уже передал моим товарищам слепки ключей!

— Пусть будет так! — соглашался Васька. — Только как мы из острога выберемся? Ворота закрыты. На стенах караульные стоят! Всех не купите, и не свяжите!

— Это и не нужно! Стена, которая выходит к Дону, не охраняется!

— Ну и что толку? Там же отвесный берег высотой три сажени и две сажени стена острога. Если прыгать, ноги переломаешь! На веревке спускаться, караульные увидят!

— И это учтено! Завтра вечером, в том месте под берегом, крестьяне опрокинут две копны сена. Жить захочешь, прыгнешь!

— А куда потом!

— Можете со мной, сначала в Пермскую землю, на реку Чусовую. Там Кольцо по государевой грамоте охотников набирает, а потом в Сибирь, на помощь Ермаку Тимофеевичу. Государь за это, вам вашу вину простит!

— Мы ни в чем не виноваты! — вспылил Скурыдин. — Не настоящие это приставы!

— Верю! Но другого пути у тебя и твоего друга нет!

— Согласен! — решился Скурыдин. — Сейчас спрошу у Андрея.

Васька протянул руку, чтобы разбудить друга, но тот отвел ее в сторону:

— Я не сплю! Возьмите меня с собой!

— Берем и тебя! Поклянитесь мне оба, что будете молчать, если побег не удастся, и вас схватят! — потребовал казак.

— Клянемся! — почти в один голос, ответили друзья.

Следующий день прошел в томительном ожидании. Долго не наступала ночь. Наконец стемнело. Наверху разбушевалась непогода. Трещали под напором ветра балки на крыше, стучали по тесу крупные капли дождя, гремел гром. Погода, в которую «хороший хозяин собаки на двор не выпустит»! А трое в яме, радовались ей. Где-то около полуночи, когда еще не кричали первые петухи, узники услышали звук открываемого замка. Еще через какое-то время заскрипели петли двери тюрьмы, а затем и решетчатого настила. Опускаемая вниз лестница, чуть было не приземлилась на голову княжича.

— Степан! — послышался сверху незнакомый голос. — Поднимайся!

Казак, которого, оказывается, звали Степаном, полез вверх. Друзья стояли внизу, переживая за то, что их могут не взять с собой и оставить навсегда здесь в этой затхлой, сырой темнице.

— Следующий! — опять услышали они приглушенный незнакомый голос. Василий с Андреем один за другим поднялись наверх.

Разглядеть двоих спасителей им не удалось. Они были заняты связыванием караульного. Аккуратно уложив стрельца на пол и поинтересовавшись, не мешает ли ему кляп, участники побега покинули тюрьму.

Укрываясь за стенами находящихся на территории острога построек, в свете вспышек молний, беглецы незамеченные добежали до восточной стены острога. По шаткой лестнице поднялись на крепостную стену. Заглянув за стену, один из спасителей, очевидно старший, определил место для прыжков вниз.

— Наверное, первый я! — решил Степан. Перекрестившись, он дождался, когда погаснет вспышка очередной молнии, и шагнул за частокол зубцов бревен. Тот, который указал место для прыжков, посмотрел вниз. Довольный результатом, он подал команду:

— Следующий!

— Может мы вдвоем? — спросил Василий, желая поддержать Андрея.

— Нет! — воспротивился казак. — Покалечите друг друга.

— Да не переживай ты за меня! — успокоил княжич друга и решительно шагнул в темную пропасть.

Васька не успел опомниться, как последовала и его очередь. Приземление было настолько мягким, что Скурыдин даже не почувствовал удара о землю. Дождавшись последнего, беглецы, по мосту перешли Дон. Здесь их ожидал всадник с тройкой лошадей.

— На вас не рассчитывали, — пояснил старший друзьям. — Подсядете к кому-нибудь из нас!

Проехав где-то около двух верст, конники свернули с дороги в лес. Еще через версту, плутая за старшим, по одному ему ведомым тропинкам, выехали на поляну, на которой стояла скособоченная, покрытая мхом изба. На вид необитаемая изба была жилой, потому, что над ее полуразрушенной трубой, курился дымок.

— Здесь отогреемся и переждем погоню! — пояснил, изрядно промокшим и замерзшим спутникам, старший.

В крепости пропажу обнаружили с третьими петухами. Стрельца развязали, долго допрашивали, сначала начальник караула, а потом, разбуженный воевода. Стрелец ничего не видел. С его слов, разбойники ударили его по голове чем-то тяжелым, и он потерял сознание. Это подтверждал стрелецкий колпак, насквозь пропитанный кровью (откуда всем знать, что кровь-то петушиная!).

— Чувствовал я, что этот княжич, стреляный воробей! Степка Жадов месяц сидел и никуда не убегал, а этот за пять дней побег организовал! — поверив караульному, сообщил стрельцам, Вельяминов.

Ради святого дела он не пожалел пустить по следу беглецов своих собственных собак-ищеек, говорят выведенных фрягами. Вооруженные конные разъезды местных помещиков были направлены для поимки сбежавших узников. Но дождь смыл все следы, и собаки не смогли взять след. Беглецов все равно бы поймали. Но помешал татарский чамбул, пограбивший Ряжские земли. Помещиков, собранных для поиска беглецов, пришлось послать вдогон ему, чтобы отбить полон и награбленное. Отдышавшемуся после этих бурных событий воеводе Якову Вельяминову, успевшему отписать о событиях в Донкове в Разбойный приказ, оставалось ждать только одного, царской опалы.

Прошло две недели. Вельяминов уже свыкся с мыслью о наказании, как в октябрьскую распутицу, гонец из Москвы, привез ответ, из Разбойного приказа, подлинную грамоту государя, с приписью дьяка Андрея Щелкалова. В грамотке было отписано, воеводе Вельяминову, дурьей башке, что он не тем, чем надо занимается. Приставов в Донков никто не посылал и он, Вельяминов, принял разбойников, за государевых людей. Государь требовал, беглецам сыск устроить и людишек, что им помогали выявить, чтобы каждого по закону наказать. Боярского сына Скурыдина Ваську, за то, что самоуправно разбойников жизни лишил, простить, а за побег из тюрьмы наказать, бить кнутом и отпустить на поруки. Самозванца, выдающего себя за покойного княжича Андрея Бежецкого, если за ним других татинных дел нет, бить кнутом и в холопство на казенные соляные варницы сослать. Степку Жадова, виновного в душегубстве, в Москву, под усиленной охраной отослать.

В тот же день приказал воевода схватить стрельца, которого будто бы злодеи связали. Чтобы он под пыткой всю правду рассказал. Только не нашли стрельца. Сказывают, уехал к дядьке в гости в город Тулу, да так и не вернулся.

Все донковские хозяйки, вздохнули с облегчением, когда по приказанию воеводы, лжеприставов, пролежавших для опознания на леднике, почти месяц, похоронили по православному обряду. Какой нормальный человек, будет хранить припасы, на леднике, рядом с мертвяками?

А Василий с Андреем, как сквозь землю провалились. Да мало ли что, ушли в степь, да сгинули! Наверное, весь Донков считал, что их уже на этом свете нет. Кроме двух человек, Ксюшки и Арины Евдокимовны. Они верили, что несмотря ни на что, друзья живы и молились за них!