В вечерних новостях – сообщение о катамаране Сантоса. Его выловили. Яхта плыла перевернутая, удаляясь от Майами Бич. Рыбаки, нашедшие лодку, говорят в камеру, что они не заметили рядом с ней ничего и никого. Но на экране крупным планом – фотографии Хорхе и Кейси. Миссис Сантос горько плачет о своем пропавшем сыне, а семья Мортонов держится стойко и в каждом выпуске новостей упорно обращается к тем, кто в море, с просьбой помочь найти их дочь. Артуро доволен:

– Ну вот и славненько! Хоть одна проблема решилась сама собой.

Чуть позже ко мне подходит Джереми и спрашивает:

– Питер, вы имеете отношение к их исчезновению? Это, конечно, не столь важно… Лишь бы они убрались с дороги.

Я смотрю сквозь него, пока он потихоньку не ретируется из моего кабинета.

Пока идут поиски, мы держим наших пленников в доме. Пусть отдохнут и залечат раны в своих камерах. Сначала мы одеваем их в мою старую одежду. Одежда Элизабет мала Кейси Мортон. Они выглядят почти комично, босые, в цепях, в моих рубашках и штанах, сидящих на них мешковато, слишком широких и длинных для них обоих.

Элизабет, глядя на них, ворчит:

– Мои рабы на Ямайке и то были лучше одеты, чем эти двое. У тех, по крайней мере, была обувь.

– Твои туфли ей будут малы, а мои велики,- отвечаю я,- придется купить им новую обувь и одежду на материке.

Кейси все так же пассивна. Она молчаливо выполняет приказания, ковыляя из комнаты в комнату, и никогда не жалуется на свои цепи. Но на кухне от нее толку никакого.

– Я не ем мяса, – объясняет она, когда Элизабет велит ей приготовить бифштексы с кровью для нас, да и для них с Сантосом. – Я вообще почти не готовлю, – она указывает на Сантоса, – вот он это умеет.

– Тебе придется есть, что дают, – говорит Элизабет, – ты слишком худая.

Моя жена объясняет Сантосу, как и что приготовить. Он пробует жаловаться, что цепи ему мешают, но она не обращает на его жалобы никакого внимания. Потом она настаивает, чтобы Кейси съела бифштекс. Она садится рядом с ней за дубовый стол в большой комнате и заставляет ее есть.

– Не стоит заставлять ее есть слишком много,- предупреждает Сантос. Его-то самого уговаривать не надо. Он просто набрасывается на мясо и съедает его почти так же быстро, как мы с Элизабет. А потом мы все трое сидим и смотрим, как Кейси страдальчески запихивает в себя кусок за куском.

Сантос разваливается в кресле, вытянув ноги, как это сделал бы любой человек, хорошо поев. Он оглядывает комнату и замечает на полке керамический кувшин.

– Послушайте-ка, босс, не из этого ли кувшинчика наливала нам ваша жена, когда мы впервые здесь оказались, а?

Я молча киваю.

– А что это такое? Я никогда ни о чем таком не слышал.

– Питер, – беззвучно предупреждает меня Элизабет,- нет никакой необходимости рассказывать им.

– Ничего страшного, – так же беззвучно отвечаю я, – какую пользу он сможет извлечь из этого?

Элизабет тяжело вздыхает и снова переключается на Кейси – толкает ее в бок, чтобы та откусила еще кусочек.

– Семейный рецепт,- отвечаю я Сантосу.- Элизабет готовит это сама.

Сантос хмурит брови, переводит взгляд с кувшина на меня, с меня на кувшин.

– Зачем? – спрашивает он.

– Может пригодиться. Помните, как это на вас подействовало?

Сантос мрачно качает головой.

– Ну вот и хорошо – она закончила! – говорит Элизабет.

Мы все смотрим на пустую тарелку Кейси. Она тихо сидит за столом, глаза ее блестят каким-то нездоровым блеском, кожа – бледнее, чем обычно.

– Она не ела мяса с двенадцати лет, – говорит Сантос.

Кейси кивает, потом громко пукает, а потом сгибается пополам. Ее рвет. Все старания Элизабет разбрызганы по полу.

Сантос злобно смотрит на Элизабет:

– Я же говорил вам! Не надо было пихать в нее еду…

Моя жена раздраженно кричит Мортон: «Прекратить!», но ту продолжает выворачивать наизнанку.

– Сделай же что-нибудь! – обращается ко мне Элизабет.

Она выглядит такой обескураженной, такой расстроенной, что я с трудом сдерживаю снисходительную усмешку. Я развожу руками:

– Над их желудками мы не властны, – беззвучно сообщаю я.

– Убери все это! – кричит Элизабет Сантосу.

Он встает из кресла, чтобы выполнить приказ.

Но прежде поворачивается ко мне и говорит:

– Я ее предупреждал.

Я молча киваю и ловлю на себе разгневанный взгляд Элизабет. Уверен, если бы она могла, она бы и меня заставила убирать.

Время идет, и я постепенно привыкаю к присутствию в доме Сантоса и Мортон, к тому, что они освобождают меня от части моих обязанностей. Мы с Элизабет отправляемся в Армию Спасения и накупаем целые охапки одежды для наших пленников. Я поручаю Хорхе составить список овощей, и мы набиваем холодильник всякой снедью, совершенно непривлекательной для меня и моей жены.

Уставшая от своей беременности Элизабет все больше времени проводит в постели. Только днем она выходит из дома, чтобы проследить за тем, как Кейси работает в саду, или составить мне компанию в поездке на материк. Вечером, перед охотой, она какое-то время дремлет.

Мне даже нравится работать с Сантосом. Парень любит поговорить, и это бывает довольно интересно, если, конечно, речь не заходит о его сестре. У него неисчерпаемый запас забавных историй о своих коллегах и бывших подружках. К моему удовольствию, выясняется, что он любит играть в шахматы – единственную человеческую игру, до которой снисходил мой отец, – и у нас появляется привычка играть партию каждый вечер, после ужина, перед тем как я отправляю Сантоса и Мортон в их камеры на ночь.

Мы с Элизабет никогда не оставляем их без надзора. Запирать камеры на ночь и отпирать их по утрам – ритуал, прочно вошедший в мой распорядок дня. Так как время идет и пленники не оказывают никакого сопротивления, мы с женой решаем уменьшить количество цепей, ограничивающих свободу Мортон и Сантоса. Когда они в камере, можно ограничиться одной цепью, прицепленной к металлическому кольцу в стене и достаточно длинной для того, чтобы они могли свободно перемещаться по своему жилищу.

Кейси, в конце концов, отказывается от своей диеты и ест то, что дает ей моя жена. Она постепенно набирает вес, кости у нее больше не торчат. Элизабет тоже полнеет. Ребенок вовсю толкается у нее в животе. Даже ночью, когда моя жена принимает свое естественное обличье, ее состояния уже нельзя не заметить.

– Ты все еще хочешь меня? – спрашивает она однажды вечером, чем весьма удивляет меня.

– Я думал, ты больше не хочешь этого, – говорю я.

Элизабет качает головой:

– Одно время не хотела. А теперь снова хочу. Мама говорила мне, что это можно… ну, когда ребенок станет немного побольше. Так ты хочешь, Питер?

– Конечно, – отвечаю я, и мы вновь начинаем предаваться любви так же часто, как в первые дни нашего знакомства.

У Сантоса, как я понимаю, тоже секс на уме. Он затрагивает эту тему как-то в конце января, когда мы с ним отправляемся в оружейную почистить оружие и прибраться.

Хотя я представить себе не могу, каким образом Сантосу удалось бы когда-нибудь проникнуть в эту комнату, тем не менее я предусмотрительно заставляю его отворачиваться всякий раз, как подхожу к узкой щели в стене. Я внимательно слежу, чтобы он смотрел в другую сторону, пока я просовываю свою истончившуюся руку в трещину и открываю задвижку с той стороны. Не могу удержаться от довольной улыбки, когда замок щелкает и дверь открывается.

После того как моя рука приобретает свои прежние размеры, я позволяю кубинцу повернуться. Хорхе присвистывает, когда я поднимаю тяжелую перекладину и распахиваю массивную дубовую дверь. Я вижу, как он жадно рассматривает оружие, хранящееся на полках, пушки в глубине комнаты, мешки с дробью, запечатанные свинцовые канистры с порохом.

– У вас тут что, целое войско было?

Я улыбаюсь:

– Не то чтобы войско. Но мой предок считал, что очень важно быть всегда готовым к обороне.

Вот почему здесь столько ружей и пушек.

Сантос берет в руки одно из ружей, внимательно осматривает его и кладет на место.

– Это мушкеты, босс, – возражает он. – У них гладкий ствол. Значит, это мушкеты. А если бы внутри были бороздки, тогда – ружья.

– Я смотрю, ты знаешь толк во всем этом.

Кубинец берет старое массивное короткоствольное ружье на подставке и даже приседает от его тяжести.

– К настоящему-то оружию у меня привычки нет. Тут все коллекционные экземпляры. Вы могли бы получить за них целое состояние, – он осматривает ружье, заглядывает в ствол, – из этого надо стрелять пулей величиной по меньшей мере с кулак ребенка.

– Да нет, – говорю я, указывая на свинцовые шарики размером с мяч для гольфа, что лежат на полке в нескольких футах от нас.

Сантос еще раз взвешивает в руках мушкет, прежде чем положить его на место:

– Неудивительно, что они на подставке: отдача будет такая, что даже самый сильный шлепнется на задницу, – он взводит курок, прицеливается в меня. – Как заманчиво! – смеется он. – Жаль, что не заряжено!

Я улыбаюсь в ответ:

– Все это пустая трата времени. Из этого меня не убьешь.

– Ни из чего, что здесь есть?

– Ну, разве что из самых крупных… и то, если повезет. Но, поверь мне, у тебя никогда не будет случая прицелиться, чтобы попасть в меня.

Он усмехается в ответ:

– Знаете, босс, никогда не знаешь, пока не попробуешь…

Мы проводим день, осматривая каждый мушкет, смазывая оружие жиром. Сантос рассказывает о пушках в Сан-Августине:

– Они почти вдвое больше ваших. В одиночку с ними не справишься. Вы себе не представляете…

Земля дрожит, когда они палят.

– Попозже выстрелим из какой-нибудь пушки снаружи, – обещаю я.

– Было бы интересно, – отвечает Хорхе.

Мы заканчиваем незадолго до наступления темноты и слоняемся по галерее, глядя, как Кейси под присмотром Элизабет полет в саду. Ее светлые волосы успели отрасти, и она собирает их в хвост. Набранный вес в основном сосредоточился на груди, бедрах и ягодицах. Хорхе смотрит на нее, качает головой и говорит:

– Господи боже мой! Это бесчеловечно – так обращаться с заключенными. Даже узникам Рейлфордской тюрьмы разрешались семейные свидания.

Это его замечание приходит мне в голову вечером, после совокупления с Элизабет. Беременность умерила ее природную страстность, и секс теперь стал очень нежным: мы движемся медленно, как будто нас качает на небольших волнах. Но эта нежная неторопливость только разогревает нашу страсть и делает оргазмы почти болезненно острыми. И хотя я все еще предпочитаю свою постель охапке сена, мне трудно не остаться после любви рядом с женой: наши хвосты переплетены, я ощущаю ее тепло, прикасаюсь к ее животу и с радостью чувствую, как шевелится наш ребенок. Это лучшие моменты нашей совместной жизни. Сегодня – один из тех редких дней, когда моя жена расположена поговорить.

– Хорхе сегодня пожаловался мне, что мы не даем им с Мортон спать друг с другом, – говорю я. -Когда я вот так лежу тут рядом с тобой, мне кажется постыдной жестокостью лишать других возможности испытать то же, что испытываем мы.

Она трется щекой о мою щеку:

– Питер, они – всего-навсего люди. Когда ты наконец поймешь, что совершенно не важно, что они чувствуют?

Мне нравится Сантос. Я не вижу ничего плохого в том, чтобы дать ему возможность быть счастливым. Кроме того, так им легче управлять.

– Может, ты и прав,- соглашается Элизабет, – но ведь Мортон подчиняется и безо всякого доброго отношения с моей стороны. Страх действует ничуть не хуже дружелюбия… По-моему, даже лучше.

Я задумываюсь об этом. Мортон для меня остается загадкой. Она делает все, что ей говорят, не проявляя никакой собственной воли. Кроме их перешептываний с Сантосом, она не издает больше ни звука. Она, конечно, отвечает, когда Элизабет о чем-то ее спрашивает, но та свела все общение с пленницей к нескольким коротким приказам. Интересно, может ли другое обращение раскрепостить эту женщину.

– Я предпочитаю другой подход и ценю даже людей. Этот человек интересен мне. Он меня забавляет.

Моя жена вздыхает:

– Не привыкай к нему слишком, Питер. Этот человек тебя еще разочарует. А если даже нет, он все равно умрет еще до начала лета.

Я мысленно отсчитываю одиннадцать месяцев со дня зачатия. Совершенно бессмысленные упражнения в счете, потому что Элизабет уверена, что родит в июне. Тогда я подсчитываю, сколько осталось.

– Каких-то четыре месяца… – говорю я.

Элизабет поудобнее устраивается на сене:

– Целая вечность! Я так устала таскать эту тяжесть! Мне так надоело быть постоянно голодной и уставшей. Это особенно противно, когда я в человеческом обличье. Не представляю, как это их женщины выдерживают: их тела так обвисают, расплываются…

– Я знаю, что ты устала, – успокаиваю я, поглаживая ее хвостом, – но скоро все кончится, и, надеюсь, без всяких осложнений, и это еще один резон не обижать пленников.

Элизабет смеется:

– У тебя ни стыда ни совести! Если ты хочешь, чтобы твои домашние животные трахались, пожалуйста! Мне-то что!

Когда на следующий вечер я сообщаю Сантосу, что сегодня после шахматной партии не будет нашей обычной беседы, он удивленно поднимает брови. Его замешательство вызывает у меня улыбку.

– На сегодня у нас запланировано кое-что другое, – говорю я. – Сегодня я отведу вас с Кейси в подвал пораньше.

Лицо кубинца становится совершенно непроницаемым. Он, несомненно, пытается вычислить, какую еще гадость я им приготовил и как сопротивляться ей. Мне трудно скрыть улыбку. Я следую за ними: первой по винтовой лестнице спускается Кейси, за ней ковыляет Сантос. Спустившись, женщина привычно направляется в свою камеру.

– Нет, Кейси, сегодня не сюда… – говорю я.

Она застывает на месте и делает судорожный вдох. Сантос оборачивается и пристально смотрит на меня. У них обоих такой дурацкий вид, что я не могу удержаться от смеха. Только теперь, когда я весело хохочу, страх на их лицах сменяется озадаченностью. Отсмеявшись, я сообщаю:

– Я подумал, что вам было бы неплохо немного побыть вдвоем. То есть наедине, в камере Сантоса…

На лице Сантоса появляется широкая улыбка:

– Босс! Сукин вы сын! Я уж было подумал, что нас ждет нечто ужасное, – он хохочет, – вот сукин сын! Значит, решили прислушаться ко мне?

– Да, – отвечаю я с улыбкой.

Кейси Мортон обжигает нас злобным взглядом.

– Отдаете меня ему, да? Сначала он чуть не утопил меня, потом вы взяли меня в плен, превратили в рабыню, а эта сучка – ваша жена, заставляла меня жрать всякое дерьмо! Посмотрите на меня! Посмотрите, какая я стала толстая из-за нее! – Кейси топает ногой.- А теперь, значит, вы хотите, чтобы я для вашего удовольствия трахалась, с кем вы пожелаете и где вы пожелаете? Да пошел ты, козел! – она переводит взгляд на Хорхе.- И ты тоже, ублюдок! – она резко поворачивается и, тяжело ступая, шествует в свою камеру.

Сантос улыбается и шепчет:

– Вот теперь я узнаю ее! Весьма признателен вам, босс. Честное слово. Но, думаю, будет лучше запереть меня в ее камере. Клянусь, мне есть о чем с ней побеседовать!

Я освобождаю его от цепей и запускаю в камеру Кейси.

– У вас два часа. Потом я вернусь и снова разведу вас по разным камерам.

– Не волнуйтесь, босс, – шепчет Хорхе, улыбаясь. – Когда надо, я все делаю быстро.

На следующий день Кейси выходит на работу с улыбкой. Впервые за все время, что она у нас в плену, она открыто разговаривает с Сантосом за работой. Даже мне она бурчит что-то вроде: «Прошу прощения за то, что я вчера учинила…»

– Вот видишь,- говорю я Элизабет,- насколько лучше она себя ведет!

Элизабет только фыркает и пожимает плечами:

– Не знаю… Меня они даже больше устраивают пришибленными. А ты – как моя сестра Хлоя. Хочешь нравиться людям. Как бы они себя ни вели, любить они тебя все равно не будут.

Чуть позже я жалею, что Элизабет не видит, как проявляется благодарность Сантоса. Он просто сияет при моем появлении. Он улыбается еще лучезарнее, когда я говорю:

– Отныне, если вы будете хорошо работать и выполнять все, что вам говорят, почему бы вам не навещать друг друга несколько раз в неделю?

– Это здорово, босс,- улыбается Сантос,- правда, здорово. В знак благодарности я хотел бы сегодня вечером приготовить для вас что-нибудь особенное, по семейному рецепту.

– Право, не знаю, Хорхе,- колеблюсь я,- я ведь люблю только мясо…

– Конечно, босс, но вы еще не пробовали Карне Дьябло по рецепту моей матери. Вам понравится. Вот увидите.

Элизабет морщит нос, учуяв запах с кухни, где Сантос колдует над сковородкой. Я ее вполне понимаю. Большая комната постепенно наполняется ароматами специй и жареного мяса. У меня глаза слезятся от дыма, который идет от сковороды кубинца.

– Неужели ты и правда собираешься Это есть? – беззвучно обращается ко мне моя жена.- По мне так лучше есть грязь.

– Не хочу обижать его, Элизабет,- отвечаю я. – Я попробую немного, а потом съем свой обычный бифштекс.

– А если они подсыплют что-нибудь в еду?

Я бросаю на нее удивленный взгляд:

– Яд? Но ведь он готовит для нас каждый день…

– И мы даже не почувствуем. Все эти специи отбивают вкус, он свободно может налить туда чего угодно, хоть кислоты.

– По-моему, ты слишком подозрительна. Впрочем, есть простой способ проверить.

Сантос вносит сковородку с мясом и ставит ее передо мной.

– Карне Дьябло! – объявляет он и уже собирается положить мне нового кушанья.

Я загораживаю свою тарелку и внимательно вглядываюсь в содержимое сковородки: густая коричневатая подливка, которая еще булькает и дымится, и в ней тонкие ломтики мяса.

– Сначала попробуйте вы с Кейси, – говорю я.

– Конечно, босс, – с усмешкой говорит Сантос. – Хотите убедиться, что я не подсыпал туда толченого стекла? – Сантос накалывает на вилку кусочек мяса и отправляет в рот. – Ешь, – говорит он Кейси, – хозяин хочет посмотреть, останемся ли мы в живых.

Он берет еще один кусок, жует.

– Достаточно, босс? Теперь вы успокоились?

Я киваю. Он накладывает мне мяса на тарелку.

Жду, пока он сядет, чтобы попробовать.

– Да ешьте же! – говорит он. – Это всего лишь мясо. Попробуйте!

Запах опьяняет меня. Я накалываю на вилку кусочек и откусываю от него. Несмотря на то, что кусочек малюсенький, я не могу не признать, что это очень вкусно.

– Чудесно! – говорю я, подцепляю второй кусок и набрасываюсь на него. Я пожираю кусок за куском. Хорхе, глядя на меня, улыбается. Интересно, почему это я никогда раньше ничего такого не пробовал и всю жизнь довольствовался лишь полусырыми мясом и рыбой?

Сантос предостерегает меня:

– Не увлекайтесь, босс. Это блюдо острее, чем сначала может показаться.

Но я не могу остановиться, пока у меня на тарелке не остается ничего, кроме подливки. Вот тогда-то и начинает чувствоваться невыносимый жар во рту, горле, желудке. Я хватаю стакан воды и выпиваю залпом, потом делаю знаки, чтобы принесли еще воды.

Убегая на кухню за водой, Кейси и Сантос сдавленно хихикают над моими ужимками. Элизабет страдальчески возводит глаза к потолку. Я жду, хватая ртом воздух. К счастью, они быстро возвращаются и у каждого в руках по графину с водой. Я выхватываю у Кейси графин и пью огромными глотками. Схватив другой, я вдруг замечаю, что они странно переглядываются, но жар внутри опять становится нестерпимым и, отбросив все подозрения, я выпиваю и этот графин.

– Говорил я вам, – укоряет Сантос.

– Да, – хриплю я, – говорил…

– Ничего, в следующий раз будете есть помедленнее.

– Если он будет, следующий раз.

– Да бросьте, босс, вам же понравилось. Это ведь вкусно.

Теперь, когда внутри перестало жечь, я ощущаю лишь приятное послевкусие во рту.

– Да, – признаю я, – это было чудесно.

– Вы ведь хотите, чтобы я как-нибудь приготовил это снова, не правда ли, босс?

Я улыбаюсь и киваю.

Зимний ветер, на удивление теплый в этом году, наметает маленькие сугробики снега на рамах cнаружи. Камин мы не топим. Вечерами еще тепло. Насытившийся, расслабленный, я сижу в кресле и смотрю, как Кейси убирает со стола, чтобы Хорхе мог положить на него шахматную доску. Элизабет встает, целует меня и поднимается наверх поспать.

Я знаю, что потом, когда пленники будут уже заперты в своих камерах, голод вернется ко мне. И мы с Элизабет поднимемся в небо, чтобы поохотиться и добыть свежего мяса и теплой крови. Но сейчас я сыт. Кейси включает телевизор и устраивается рядом с нами, чтобы одним глазом следить за игрой. Хорхе, как всегда, выбирает белые. Он делает первый ход слоном, тем, что справа от ферзя.

Я не могу сдержать улыбки: этот ход ни разу не принес Сантосу удачи. Он начинает агрессивно, а потом пугается и робко уходит в защиту, и все его ходы становятся предсказуемы. Я уже предчувствую шах и мат. Честно говоря, я обыгрываю его каждый вечер. Удивительно, что он до сих пор не утратил вкуса к игре.