– Ты еще немного не посидишь? – мрачно спросил Пьер, отодвигая чашку.

– Не могу, – ответила Анн. – У меня с утра назначена одна очень важная встреча.

– А та замечательная книга? Не сходишь за ней?

– Кто знает…

Она чмокнула отца в щеку и убежала. Оставшись один, Пьер налил себе еще чашку кофе, машинально достал из кармана письмо мадам Жиродэ и принялся его перечитывать. «Я с большим опозданием узнала о постигшем Вас ужасном горе… Поверьте мне, что при этих трагических обстоятельствах… Находясь мысленно с Вами… Осмелюсь сообщить, что заказанная Вами книга находится в моем распоряжении… Если Вы сможете в ближайшие дни заглянуть в мой магазин…» Он, конечно же, заглянет, ради приличия. Книга, о которой он еще совсем недавно мечтал, теперь для него почти ничего не значила – со смертью Эмильен мир поблек вокруг него. Уходя, она прихватила с собой и лампу, в лучах которой сияли даже самые мрачные вещи. Он отхлебнул кофе, нашел его горьким, но удержался и добавлять сахару не стал. Вошла прибрать со стола Луиза и удивилась:

– Как? Мадемуазель уже ушла?

– Да, – ответил он, – она очень торопилась.

На мгновение он забылся, поддавшись накатившей на него волне отчаяния, и, страдая от необходимости жаловаться, тихо промолвил:

– Мне так одиноко, славная моя Луиза! И это правильно. Моя дочь еще слишком молода, чтобы разделять печальную участь живого трупа.

– Не говорите так, мсье! – откликнулась Луиза. – Мадемуазель страдает, но по-своему. Тут мы как-то разбирали старые вещи мадам, так у нее все время глаза были на мокром месте.

Все, что оставила после себя Эмильен, уложили в картонные коробки. Пьер подумал, что ему не нужно было бы соглашаться с таким поспешным наведением порядка. Когда Анн сообщила ему о своей затее, он просто заплакал. Дочь накричала на него, даже толкнула! Она была так груба… Ну зачем все выбрасывать? Боится воспоминаний? Он бы оставил все платья, обувь, белье Мили на привычных местах, в шкафу, чтобы можно было их увидеть, вдохнуть их запах и дать пищу скорби.

– А… а куда моя дочь все это подевала? – поинтересовался Пьер.

– Она нашла им применение, – ответила Луиза.

– Какое?

– Сейчас столько нуждающихся! А мадемуазель такая добрая. И мне тоже перепал подарочек. Черное пальто с меховым воротником нашей бедной мадам, ее каштановый свитер и блузка, которая так шла ей…

– Какая блузка?

– Голубая. Но успокойтесь, мсье, я ни за что не явлюсь в ней к вам. Я так боюсь вас огорчить.

Пьер опустил голову. Гардероб его жены развеян по ветру, на все четыре стороны, какие-то незнакомки носят одежды, освященные телом Эмильен! Храм разграблен, алтарь осквернен… Но в тот вечер ему не хватило смелости противиться воле Анн. В конце концов, может, так и лучше. Он больше не знал, где он. Ему было плохо… Он попытался припомнить, когда Эмильен купила голубую блузку, оказавшуюся у Луизы. Ах да, три или четыре года назад, перед Рождеством. Эмильен была красивой, веселой…

Воспоминание застыло перед его глазами, но, кроме этого моментального снимка, в душе у Пьера не осталось ничего – он уткнулся носом в прямоугольник глянцевой бумаги.

Луиза унесла тарелки, убрала скатерть. Все-таки Анн могла бы с ним посоветоваться, прежде чем принимать подобное решение. Как она изменилась в последнее время… Раньше она держалась в тени Эмильен, всегда чуточку позади, внимая и соглашаясь, и никогда не вмешивалась в домашние дела. А только матери не стало, она тут же властно утвердилась на освободившемся месте. Никакого междуцарствия, никаких парламентских каникул. Из рук жены Пьер сразу же перешел в руки дочери. Безропотно, обыденно, где-то даже с благодарностью. У него перехватило в горле.

– Луиза, я ухожу! – бросил он на ходу.

На улице ему стало лучше. Свежий воздух и пешая прогулка рассеяли тошнотворный туман его мыслей. Однако у книжной лавки Коломбье его ждало разочарование. Двери магазинчика были закрыты. Мадам Жиродэ появится лишь к трем часам. Не возвращаться же домой? Он не сумасшедший.

Чтобы скоротать время, Пьер зашел в бистро и заказал себе кофе. Через десять минут он снова был на улице. Но в магазинчике его встретила не мадам Жиродэ. Вместо нее за кассой стояла светловолосая, голубоглазая, слегка манерная особа невысокого роста.

– Я пришел за одной книгой, которую мадам Жиродэ лично для меня отыскала. «Париж в июле 1815 года» – подсказал он.

– Я не в курсе, – ответила особа. – Но я сейчас поищу. В любом случае, мадам Жиродэ не собиралась задерживаться.

Она принялась рыться в стопках книг, расставленных на длинном прилавке. Пьер взял наугад одну и принялся ее листать. Подборка сводок о боевых действиях армии Наполеона. «Щецин в нашем распоряжении… Нам не о чем больше говорить с русскими. Пусть они приходят к нам сотнями тысяч. Но грохот их шагов будет напоминать не более чем хвастовство. Они побоятся выйти к нам навстречу…»

Тут появилась мадам Жиродэ – белая, хрупкая, напудренная – и рассыпалась в соболезнованиях и извинениях. Не была ли она нескромна, отсылая то письмо? Пьер заверил ее, что он весьма тронут. Она представила ему свою новую продавщицу, мадам Элен Редан:

– Мне уже не хватает физических сил справляться с магазином. Я попросила племянницу, мадам Редан, стать моей компаньонкой.

– Я должна всему научиться, – с улыбкой заметила мадам Редан. – Я совершенно не разбираюсь в книгах на исторические темы.

– Ты все очень скоро узнаешь, моя дорогая, – ободрила ее мадам Жиродэ. – Клиент для нас – не случайный прохожий, он наш друг. Не так ли, мсье Предай? Сейчас я разыщу вашу книгу.

Чуть погодя она протянула ему томик в сафьяновом переплете с богатым золотым тиснением на обложке. Пьер взял книжку с величайшей осторожностью, раскрыл ее и с восхищением прочел надпись на титульном листе.

С черной гравюры, ниже имени автора – «У. Д. Феллоуз, эсквайр» – проступал профиль Наполеона I. На следующей странице расположились цветные миниатюры с изображениями барона де Барри, барона и баронессы Ангулемских, а также графа д’Артуа и самого Людовика XVIII.

Предисловие было дано письмами на английском языке, первое датировано 15 мая 1815 года. Листая страницы, Пьер заметил, как, впрочем, и предполагал, что жизнь во французской столице времен союзнической оккупации автор описывал очень простым, легким для понимания языком. Он порадовался удовольствию, которое доставит ему чтение, и тут же удивился этой пустой мысли.

– То, что вы искали? – спросила мадам Жиродэ.

– Верно, – ответил он. – И сохранилась она прекрасно.

– Я полистала ее. Мне показалось, она полна забавных наблюдений. Думаю, с вашей-то коллекцией книг вы сами смогли бы написать прелюбопытнейшую картину Парижа. Да к тому же глазами иностранцев! Уж они то, я уверена, не пропускали ничего пикантного.

– Да-да, это так, – подтвердил Пьер. – Если бы я умел писать…

Мадам Жиродэ повернулась к племяннице:

– Мсье Предай – настоящая ходячая энциклопедия. Он так много знает о нашем квартале, как никто другой. Это он, к примеру, поведал мне, что Тальма снимал комнату в старом отеле де ля Рошфуко, что на улице Искусств!

– Что вы говорите? – воскликнула мадам Редан.

– Здесь и Давид жил, – подхватил Пьер, – и Себастьен Мерсье. Чуть дальше, в доме 26, находилось старое кабаре «Маленький мавр». Вот туда-то в 1661 году и принесли поэта Сент-Амана, которого на Новом мосту отдубасили люди принца, высмеянного в его песнях. От полученных побоев он скончался. А еще раньше двор этого дома служил неприметным местом для дуэлей.

– Не правда ли, что где-то рядом жил и Расин? – спросила мадам Редан.

– Да, только не на рю де ля Сен, а на Висконти. Он поселился здесь с женой и многочисленным потомством в конце жизни. Здесь же и умер от дизентерии и абсцесса печени, если только не с горя от того, что потерял расположение при дворе Людовика XIV.

Пьеру было что рассказать о последних годах жизни Расина. Он, правда, засомневался, продолжать ли, но обе женщины, казалось, настолько были зачарованы его начитанностью, что он даже заважничал. Дома он был никем, а здесь его слушали, здесь им любовались. Он смилостивился. И обрисовал им пристанище Расина таким, каким сам представлял, прочитав множество специализированных исследований: рабочий кабинет, сарай с укрытой в ней каретой и небольшой прогулочной коляской, конюшня на две лошади…

– Как это замечательно, – пролепетала мадам Редан.

Пьер скромно улыбнулся.

– По правде говоря, – сказал он, – мне бы хотелось работать, скажем, у Рошегюда или у Ленотра, бродить по улицам, расспрашивать владельцев домов и их прислугу, копаться в старых письмах, документах, нотариальных записях, собирать всяческие небылицы об истории парижских домов.

Он даже представил себя в роли этакого страстного разорителя старинных родовых гнезд, зарывшегося в архивы, порвавшего с суетным миром, но заслужившего при этом почтительное признание. Он забыл бы об отпусках. Да и нужно ли о них думать в его-то шестьдесят лет?

В магазинчик заглянул посетитель. Все то время, пока мадам Редан суетилась, обслуживая вошедшего, за ней краешком глаза наблюдала мадам Жиродэ. Пьер с удовольствием задержался бы еще, но, боясь показаться назойливым, заставил себя уйти. Он вышел с книгой под мышкой, расплатившись за покупку. Триста пятьдесят франков, с ума сойти! Однако грядущее удовольствие того стоило. Ему предстояло чудное путешествие, прочь от реальности.

Вернувшись домой, он осмотрел застекленные дверцы шкафов, на полках которых стройными рядами стояли книги по истории Парижа. Здесь находилось лучшее из того, что он об этом знал. Целая эпоха с вереницей персонажей, едва различимый гул безвозвратно минувших дней. Почему им не воздается должное? Лишь прошлое утешает нас в настоящем.

Только что купленный томик, несомненно, будет в его собрании одним из самых занимательных. Пьер погладил его, обнюхал, открыл первую страницу и погрузился в чтение. Время от времени приходилось заглядывать в англофранцузский словарь – уточнить смысл того или иного выражения. Описание парада на Елисейских Полях вызвало у него улыбку. Он решил, что в следующий свой визит к мадам Жиродэ непременно и в деталях расскажет о нем. Неожиданный телефонный звонок вырвал его из толпы зевак, глазевших на проходивших мимо швейцарских гвардейцев. Он снял трубку и услышал голос Анн. Дочь сказала, что обедать не придет, а вечером встречается с какими-то друзьями. С какими, он спросить не осмелился. Дескать, она дает ему отдохнуть. Ну а почему бы и нет? Ей с ним наверняка очень скучно…

Почти тут же последовал еще один звонок – теперь на другом конце провода был Шарль Клардье. Он не появлялся со дня похорон. После банальных дружеских приветствий он пригласил Пьера составить им компанию и сыграть партию в бридж. К своему удивлению Пьер, как бы со стороны услышал собственный ответ:

– В воскресенье? Конечно, старина… и в котором часу?