Последующие недели были для Армана периодом насыщенной деятельности. Он не стал писать больше, но заботы о дочери целиком поглотили его. Горе так подействовало на Санди, что отец не решался расстаться с ней больше чем на час или два. Арман опасался, что в порыве отчаяния она может покончить с собой. Оставив туманные творческие замыслы, в которые больше не верил, Арман навещал ее по шесть раз на дню, под разными предлогами, будто больную. И при каждой встрече его действительно не покидало ощущение, что у нее болит все и она не в себе. Санди то проклинала ЖВД, то винила себя в том, что не сумела его удержать, что слишком часто показывалась перед ним в непривлекательном виде, почти ненакрашенная, непричесанная, одетая как придется. Она потерпела поражение — вероятно, ей просто не хватило кокетства, но эта неудача начисто лишила Санди уверенности в себе. Любовник бросил ее, и она никому больше не хотела нравиться. Жизнь женщины для нее прекратилась. Напрасно Арман умолял ее не отказываться от невинных радостей своего пола. Санди мыла лицо с мылом, перестала красить губы, наскоро причесывала взлохмаченные волосы, с утра до вечера не снимала сиреневый махровый халат, пила много виски и выкуривала сигарету за сигаретой, глотая дым. Даже если бы она желала уничтожить себя физически и морально, она не могла бы избрать более безрассудного поведения. Санди оживлялась, только когда вспоминала историю своих бурных взаимоотношений с ЖВД. Арману не нужно было спрашивать: она сама невольно рассказывала ему о своих страданиях, повторяла произнесенные оскорбления, вспоминала сцены примирения, на которые, по слабости своей, соглашалась. Она не утаила от отца ни одной подробности этих любовных баталий, завершавшихся обмороками. И эти обмороки становились тем сильнее, чем больше было в их отношениях лжи, расчета и беспощадных слов. Она с такой точностью воспроизводила пережитое, что, в конце концов, Арман стал разделять ненависть дочери к этому узурпатору славы и обаяния. Чтобы уберечь ее от излишних волнений, он не показывал ей газет. Теперь не очаровательная Санди, а жизнерадостная Аврора появлялась на страницах прессы в обществе самодовольного Жана-Виктора Дезормье, который, по всей видимости, безмерно гордился тем, что был нарасхват и в любви, и в литературе. Но Санди договорилась с прислугой, и Мануэла приносила ей газеты и журналы с фотографиями и искусными подзаголовками, прославлявшими успех ее соперницы. Санди проглатывала эти материалы, будто смертоносный наркотик, и без него уже не могла обойтись. И когда Арман приходил к ней, она прижималась к нему в слезах, как несчастная, которой нравится усугублять собственное страдание, читая о чужих страстях.

А тем временем спектакль «В западне» прошел с аншлагами на парижской сцене и, по удачному стечению обстоятельств, вскоре выезжал со всеми исполнителями в гастрольное турне по Южной Америке. Вне всякого сомнения, ЖВД больше увлекся Авророй Бюгатти, чем в свое время дочерью Армана, потому что отправился вслед за труппой в путешествие через Атлантику. После некоторых заметок об успехе комедии Фейдо в Чили, Аргентине и Бразилии французские газеты словно позабыли о существовании ЖВД и его юной спутницы. Однако затишье на любовном фронте не успокоило Санди в ее стремлении покарать виновного. Как будто, удаляясь от нее, вероломный любовник и его новая избранница усугубляли свою вину. Вне всякого сомнения, за границей они готовили торжественное возвращение в Париж. Или даже брак — при поддержке рекламы? Подобная шумиха вполне во вкусе этих выскочек, дорвавшихся до славы. Простое сожительство еще можно стерпеть, но свадьбу, сыгранную как подобает, с белым платьем, церковным органом, с подружками невесты, с фотографами, приемами и так далее — нет! Напуганная перспективой столь незаслуженного наказания, Санди снова принялась жаловаться. Когда эта старая песня зазвучала вновь, Армана вдруг осенило. История любви его дочери трогательна и назидательна. Так почему бы не сделать из нее роман? Не это ли лучший способ избавить Санди от навязчивых идей?

Сообщая дочери о своих планах, он был уверен, что получит отказ, но надеялся, что со временем она согласится. Вопреки ожиданиям Армана, Санди с первых же слов загорелась его затеей. Сама того не осознавая, она именно этого и желала: воспользоваться талантом отца, чтобы дать выход накопившейся злобе. Вместо того чтобы проглотить обиду, она обратит ее в поток чернил, и великий писатель обмакнет в них свое перо. Неблагодарному лучше поостеречься. Она разоблачит его, развенчает, и он будет смешон рядом со своей актрисулькой! Конечно, имена героев романа и некоторые факты будут изменены, во избежание судебного преследования. Арман серьезно размышлял над этим вопросом. Чтобы замести следы, не уходя слишком далеко от истины, он предложил вывести Жана-Виктора Дезормье под именем писателя Максима Делатрей, Санди — в образе свободной и блестящей Маризы, а Аврору Бюгатти — в роли второстепенной актрисы, Коринны Пэскари. Если блеск и остроумие, свойственные Арману, не изменят ему в этой книге, ни ЖВД, ни его Аврора не оправятся после такой публичной экзекуции. И теперь уже сам Арман колебался, не решаясь ввязываться в столь рискованную авантюру, а дочь торопила его приняться за книгу.

И все же с самого начала работы эта полудостоверная, полупридуманная история увлекла его, и чудесным образом к нему вернулась легкость пера, которую он считал навеки утраченной. Каждый вечер Арман шел на улицу Висконти, чтобы прочесть дочери последние страницы. Это хождение взад-вперед вскоре так ему наскучило, что для большего удобства он перенес к Санди свою рукопись, заметки, справочную литературу и, в конце концов, прочно обосновался у нее дома. Санди приготовила ему комнату для гостей. Он превратил ее в кабинет. Пребывая в уединении, согретый присутствием любящего человека в соседней комнате, он вдруг ощутил, что начинает новую жизнь. Он одновременно был дома и в гостях. В присутствии дочери он посмеивался над двусмысленной ролью, которую играл рядом с ней. Порой, в обществе Санди, ему хотелось предаться усталости, простительной в его возрасте, а иногда, наоборот, удивить ее живостью ума и бодростью, не утраченной, несмотря на прожитые годы. С тех пор как он стал жить рядом с дочерью, он больше внимания уделял своему туалету. Однажды Санди похвалила Армана за то, что он надел рубашку светло-зеленого цвета с открытым воротом. В свое время он забраковал ее, посчитав «слишком броской, слишком молодежной». И слова дочери польстили самолюбию старика. Впрочем, он сам иногда хвалил ее про себя за легкий макияж или платье, которое вдруг у нее обнаружил. Она же говорила, смеясь, что он видел его сотню раз. Но ей по-прежнему претила одна мысль о том, чтобы записаться к парикмахеру. Отец уговаривал ее:

— Я тебя уверяю, тебе нужно…

— Зачем? Для кого? — грустно возражала она.

— Да для тебя самой и немного для меня!

Она улыбалась.

— Хорошо, хорошо… — говорила она. — Я схожу… Немного позже… Кстати, папа, тебе тоже не помешает сходить к парикмахеру! Что скажут коллеги, если ты придешь в Академию с волосами до плеч!

Они то хвалили, то поддразнивали друг друга, доверительно и с изяществом. Предаваясь невинной игре во взаимное обожание, они будто старались утешиться, она — от того, что лишилась любовника, он — от того, что лишился жены. И это удивительное согласие подкреплялось для Армана замыслом книги, задуманной, чтобы помочь Санди забыть о любовной неудаче. Той самой неудаче, которой он давно желал, хотя и не осмеливался сказать об этом. Спрятавшись за вымышленными персонажами — очаровательной и остроумной Маризой, ветреным и изворотливым Максимом Делатрей, невзрачной Коринной Пэскари — он ликовал, исписывая страницу за страницей. Нынешний порыв напоминал ему воодушевление и юношеский пыл тех лет, когда он делал первые шаги в литературе. Ему предстояло заново выдумать целую вселенную. Что его так вдохновляло: сюжет книги или мысль о том, что стоит только открыть дверь — и он увидит Санди за каким-нибудь повседневным занятием? Достаточно потрудившись над очередной главой, он звал дочь, чтобы прочесть ей написанное — как он говорил, «с пылу с жару». Героиня романа и его критик одновременно, она с благоговением выслушивала рассказ о собственных невзгодах. Она, по большей части, одобряла версию своего историографа, подсказывала ему какой-нибудь нюанс или добавляла пикантную подробность для большей остроты.

— Мне сейчас вспомнилась одна забавная деталь, — говорила она. — Типичная ситуация: я всегда знала, когда у него свидание с другой, потому что накануне он делал маникюр! Он даже полировал ногти! И так было всегда! Если он ухаживал за руками, я уже знала, в чем дело!

Арман, которого позабавило такое замечание, беспощадно и с благодарностью записывал ее слова. Посвящая себя работе над книгой, он чувствовал, что трудится одновременно во имя дочери и для себя самого. И действительно, честь Санди была задета. Но, реабилитируя дочь, он одновременно карал ЖВД, затмившего его как писателя. Для большего энтузиазма он думал о том, сколь немногим до него посчастливилось восстановить справедливость и в творчестве, и в любви одновременно. Это была расплата, двойная вендетта, к которой он был призван Богом. Когда Санди и Арман собирались за столом, чтобы, как обычно, позавтракать, пообедать или поужинать вместе, они беседовали, как два заговорщика. Отец и дочь старались превзойти друг друга в работе над романом, и он продвигался гигантскими шагами. Вместе они выбрали название для будущей книги: «Здравствуй, до свидания, прощай!» Эти банальные слова в сжатой форме передавали трагедию женщины, которая в силу возраста оказалась уязвимой перед интригами негодяя. И Арман, и Санди втайне радовались при мысли, в какую ярость придет ЖВД от такого унижения. Вскоре Арман убедился в том, что в случае с Санди литературная терапия оказалась более эффективной, чем все нравоучительные речи и все транквилизаторы, вместе взятые. Доказательством стало решение дочери пойти к парикмахеру. Она вернулась преображенная. Не только волосы ее были вымыты шампунем, подкрашены и уложены, но и сама душа. С того дня отец Санди мог говорить, что воскресил собственную дочь. Некогда виновник ее рождения, теперь он стал причиной ее возвращения к жизни. Еще немного, и он согласится, чтобы она снова влюбилась. Правда, при условии, что ее избранник не будет писателем! Но она ни с кем не встречалась, держалась в тени, затворницей, рядом с отцом, и с нетерпением ожидала выхода их книги.

Они так хорошо построили совместную жизнь, что больше и не думали разъезжаться. Когда Арман переехал на улицу Висконти, Анжель последовала за ним на новое место. Здесь она снова встретилась с Мануэлой. Такое обилие прислуги представлялось Арману оправданным, ведь и домработница Санди, и его собственная горничная приняли участие в заговоре. Из простых служанок они стали единомышленницами, что было для них и продвижением по службе, и залогом стабильной работы. Теперь, когда четыре участника операции отмщения собрались в квартире по улице Висконти, она походила на логово заговорщиков. Здесь вовсю кипела работа по подготовке бомбы из чернил и бумаги.

Дела продвигались так быстро, что уже через два с половиной месяца Арман смог передать в издательство «Дю Пертюи» полную рукопись книги «Здравствуй, до свидания, прощай». Бертран Лебрук проглотил роман за двое суток, назвал его очень трогательным и «во вкусе публики», но выразил опасение, что нескромность некоторых разоблачений может задеть чувства читательниц.

— Печатать зашифрованное произведение всегда опасно, — заключил он.

— Даже если ключ к этому шифру лежит на самом дне кармана? — возразил автор.

— Вы прекрасно знаете, что ни один карман не устоит перед рукой любопытной женщины! Я вас предупреждаю, поскольку это мой долг как издателя. Дело мне кажется выполнимым, но небезопасным. И конкуренция будет жесткой. На прошлой неделе я получил рукопись будущей книги ЖВД «В последнюю минуту». Первоклассная вещь!

— Вы будете ее публиковать?

— Конечно! Несколько месяцев назад он намеревался отказаться от сотрудничества с издательством «Дю Пертюи», но я только что позвонил ему в Рио-де-Жанейро, он там находится в турне со спектаклем «В западне». Мы договорились обо всем. Он вернется в Париж к выходу своего романа.

— Значит, книга ЖВД выйдет одновременно с моей?

— По всей видимости, да, с разницей в несколько дней. Вас это смущает?

— Ничуть! — сказал Арман гордо. — С этой стороны мне нечего бояться.

— Действительно! К тому же, ваши книги такие разные!

Арман застал дочь дома, но решил не говорить ей о том, что по стечению обстоятельств будущий роман ЖВД выйдет одновременно с их книгой. К чему тревожить Санди до времени? Он еще сможет предпринять меры предосторожности, чтобы уберечь ее от неприятных сюрпризов, когда ЖВД и Аврора Бюгатти вернутся из своего экзотического путешествия. Главное сейчас — тщательно отредактировать рукопись, выверить корректуру, договориться с пресс-атташе и представителями отдела рекламы об условиях выпуска. Эти мелкие профессиональные заботы заглушали в душе Армана тревогу, которую он испытывал всякий раз, когда его очередная книга выходила на суд тысяч незнакомых людей.

Роман «Здравствуй, до свидания, прощай» поступил в продажу в начале мая. Первые отзывы были доброжелательными, но без особого интереса. Критики, безусловно, хвалили изысканный стиль Армана Буазье и его знание психологии любви, но ни один журналист не осмеливался заявить о разоблачении. Воодушевление толпы вызвали слухи. Всю Францию, с быстротой молнии, облетела новость о рождении шедевра, о том, что в небольшой книжке автор сумел воздать должное страданиям и достоинству женщины на пороге пятидесяти лет. Покинутые жены, любовницы, недовольные своим положением, нетерпеливые девственницы, одинокие и озлобленные вдовы, немолодые дамы, оплакивающие свое тело, некогда желанное, — все они узнавали себя в печальной истории Маризы, то есть Санди, ставшей жертвой самодовольного негодяя. Радуясь тому, что наконец их понял писатель-мужчина, к тому же преклонного возраста, десятки читательниц осаждали книжные магазины, где уже не хватало экземпляров книги. Роман «Здравствуй, до свидания, прощай» Армана Буазье все выше поднимался в списках бестселлеров. В то же время книга ЖВД держалась на последних строчках рейтинга. Бертран Лебрук потирал руки, а пресс-атташе уже не знали, что и выдумать для рекламы товара, который «продавался сам собой».

Что до Армана, то после нескольких дней опьяняющей эйфории он погрузился в непонятные сомнения и сожаления. Чем больше интереса проявляла публика к его книге, тем меньше он гордился, что написал ее. Он много думал о своем последнем романе. В конце концов он пришел к мысли о том, что в который раз наживается на недоразумении, и это недоразумение, рано или поздно, обернется против него. Было очевидно, что в его романе публику привлекала не творческая изобретательность, проницательность, психологизм и стиль, а дух скандала, исходящий от книги. Ее открывали, чтобы вдохнуть запах спальни. За несколько франков люди покупали право подглядывать в замочную скважину в надежде подсмотреть сцену бурной ссоры или неистовой любви. Конечно же, имена главных героев были изменены. Но, благодаря «утечке информации» из газет, очень легко было понять, кто есть кто. Всякий, кто умел читать между строк, быстро понимал, что речь идет о дочери члена Французской академии Буазье и ее «друге», обольстительном и блестящем писателе ЖВД. Осознавая, с какой легкостью каждый может расшифровать эту историю, Арман спрашивал себя, как он мог проявить такую слабость и употребить свое перо в столь низких целях. В стремлении утешить Санди он не понимал, что коммерческая операция такого рода никогда не станет произведением искусства. Он полагал, что переживает обновление, а на деле запятнал себя. В надежде возвыситься, он продался. Он навредил Санди, думая, что отомстил за нее. Абсурд! Бред! Взглянув со стороны, он понял, что проиграл. Эта книжка, написанная по случаю, недостойна занять место в полном собрании его сочинений. Он не должен был ставить на ней свое имя. Нужно было поступить, как Ромен Гари: опубликовать роман под псевдонимом и наблюдать издалека за реакцией простофиль. Конечно, без имени автора это сочинение не имело бы столь сильного резонанса. Ну так что же? Хотя Арман и стремился к тому, чтобы его услышали многие, он всегда запрещал себе, в явной или скрытой форме, искать одобрения толпы. Несмотря на внешние обстоятельства, он не изменился. Сейчас, как и раньше, он искал молчаливого согласия между тем, что сделал, и тем, что намеревался сделать, возможности сказать себе по окончании работы, что он хорошо выполнил обязательство перед самим собой. Теперь ему казалось, что, написав свой последний роман, он впервые изменил взятому перед собой обязательству. Санди по-прежнему радовалась прекрасным продажам книги и тому, как стойко она держалась в списках бестселлеров. Но Арман не смел сказать ей, как безразлично было ему все это и какую горечь вызывал в нем столь незаслуженный триумф.

А тем временем ЖВД и Аврора Бюгатти вернулись в Париж. Это внезапное возвращение внесло здоровое разнообразие в повседневные хлопоты Армана и его дочери. Признав провал своего последнего романа, ЖВД старался привлечь к нему внимание заманчивыми откликами в прессе. У него было много друзей в редакциях, но несмотря на это результат не оправдал надежд. Ветер успеха сменил направление и теперь играл чужими волосами. Тогда ЖВД пошел ва-банк и объявил, что собирается жениться на Авроре Бюгатти. Однако его подруга поспешила опровергнуть это заявление, и оно прошло незамеченным. Даже на Санди оно не подействовало. Мысль о возможном браке бывшего любовника с актрисой только усилила ее презрение к ненавистному романисту.

— Жаль, что они не женятся! — пробормотала она, глядя вперед отрешенным взглядом.

— Как ты можешь так говорить? — простодушно удивился Арман.

— Прекрасный был бы сюжет для нового романа! — решительно ответила она.

Сначала он подумал, что она шутит, но Санди очень быстро вывела его из заблуждения:

— Уверяю тебя, папа, это хороший материал!

Он был поражен и вдруг осознал, что говорит не с дочерью, а с коллегой. Опьяненная успехом, она собиралась писать роман в соавторстве с отцом, чтобы на этот раз и ее имя появилось на обложке. Она говорила с Арманом о своем намерении и считала его естественным следствием первого опыта совместной работы с ним. При одной мысли о второй замаскированной исповеди, о втором скандальном успехе Арман приходил в ужас и собирался отказаться наотрез. Но Санди сумела придать своему взгляду столь подкупающую мягкость, что он растаял в приливе отцовской нежности и писательского тщеславия. Его окончательно убедила мысль, что на обложке нового издания, рядом с его именем, будет стоять имя Санди. В этом он видел чудесное свидетельство того, что они заодно как в творчестве, так и в жизни. Вечером, за ужином, они забавлялись тем, что придумывали сюжет для новой книги. Из нее можно сделать — почему бы и нет? — продолжение романа «Здравствуй, до свидания, прощай». Они сидели друг против друга, как двое любовников, а Мануэла и Анжель по очереди подавали на стол. Новая книга будет называться «Последнее прощанье», речь в ней пойдет о молодой вдове, которая вырвалась из порочных тисков сексуальности и обрела счастье в общении с талантливым человеком, вдвое старше ее.

Пока они обсуждали перипетии будущего шедевра, роман «Здравствуй, до свидания, прощай» продавался по-прежнему бойко. Неделю за неделей он все выше поднимался в рейтингах продаж. У Санди появился и другой повод для радости: планы брака ЖВД и Авроры Бюгатти расстроились. Недавние газеты сообщали, что парочка полюбовно разошлась. Теперь, когда публика позабавилась, главные герои прошедшего фарса не были интересны никому. Однажды утром, в середине июня, Санди вошла в кабинет отца, потрясая кипой газет и журналов. Лицо ее выражало воинственную решимость. Она походила на Минерву, идущую с победоносного сражения. Она остановилась перед Арманом и произнесла срывающимся от волнения голосом:

— Наша взяла, папа! Мы — первые!

Сраженный на месте, Арман встал и отступил на шаг, крепко вцепившись в спинку кресла.

— А ЖВД? — пробормотал он.

— Его вообще нет в списке бестселлеров!

Волна счастья вперемешку с паническим ужасом захлестнула Армана. Он поднес руку к груди, открыл рот, будто собирался разом вдохнуть весь воздух в комнате, ноги у него подкосились, и он рухнул на пол у письменного стола.

В ужасе, Санди попыталась привести отца в чувство. Она знала, что с ним часто случались такие обмороки. Но на этот раз приступ оказался намного серьезнее. Мануэла и Анжель, которые поспешили на помощь хозяйке, смогли только подложить подушку под голову Армана и накрыть его пледом, чтобы он не простудился.

Вызвали «скорую», санитары перевезли больного в больницу Некера. После второго сердечного приступа Арман Буазье скончался, не приходя в сознание.