Cразу же после свадьбы Наталью и Васю засыпали лестными приглашениями, одно заманчивее другого. За право выставить напоказ разнородную пару сражались самые уважаемые семьи города, так велик был соблазн, прикрывшись радушием, посмеяться над необычным видом супругов. Казалось, весь вельможный Петербург обязался в течение пяти недель чествовать тех, кого за глаза называл Красавицей и Чудовищем – старая французская сказка традиционным для сказок способом устно дошла до России. Наталье льстило внимание круга людей, близких к царице, тогда как Вася страдал, угадывая за их обходительностью насмешку.

Молодые жили на Мойке, в особняке отца, ожидая, когда освободится дом на другом конце города, из которого прежде надобно было выселить прочно обосновавшегося там жильца. Старый чиновник вот уже как двенадцать лет квартировал у боярина. К несчастью, почтенный старичок, сохранивший связи в верхах, отказался покинуть дом, пока не найдет подходящего для себя помещения. Поиски грозили быть долгими. Впрочем, переезд с одного конца города на другой Васю теперь не прельщал, хотя поначалу он ему радовался. Он понимал, что с переменой места в их жизни ничего не изменится. Оставаясь в столице, он будет по-прежнему обречен сопровождать жену на светские приемы, где люди будут тайком над ними смеяться. Если раньше он, актер, жадный до рукоплесканий, готов был служить мишенью издевок, то теперь, когда рядом была жена, ему с каждым разом становилось труднее сносить смех толпы. То, что было почетно для одного, для двоих звучало как оскорбление. Хотелось убежать от этих благополучных людей, избавиться от их унизительного внимания, поселиться с Натальей вдали от всех, найти такое пристанище, где они будут любить друг друга любовью, которую никому не дано понять.

Уединиться в деревне – в этом видел Вася спасение. Ему представлялось Болотово, где прошло его тихое одинокое детство. Именно туда разумней всего уехать, чтобы оградить семью от злых языков. Тем более что после женитьбы, пользуясь положением шута в запасе, он был волен жить где угодно и как заблагорассудится, разумеется, при условии быть готовым в любой момент по приказу Ее Величества явиться на службу. Вася попытался увлечь Наталью задуманным. Но у той нашлось полно отговорок. Среди прочих была и такая: «Провести медовый месяц в деревне среди дурно пахнущих мужиков и скота – глупо!» Ее поддержали Евдокия и Пастухов. Васино бегство не замедлит сказаться на настроении Ее Величества, придирчивой к мелочам. Не подумает ли она, упаси Господи, что Наталья и Вася оставили блестящее петербургское общество из неуважения к тем привилегиям, которые были дарованы новобрачным вместе с царским благословением? Поиграть в отшельников, убежав из столицы, – разве так собирался отблагодарить государыню шут, осыпанный ее милостями?

Остережения отца и Натальины уговоры возымели действие. В утро того дня, когда Вася прощался с мечтой, случилось радостное, взволновавшее всю Россию событие, о чем и трубили на всех перекрестках глашатаи.

23 августа 1740 года любимая племянница Ее Величества, выданная замуж в прошлом году за принца Антона-Ульриха, разрешилась сыном, которого незамедлительно нарекли Иоанном сыном Антона. Рождение наследника было тем значительней, что многие унылые головы предрекали бездетный брак, ибо помнили, с какой неохотой Анна Леопольдовна уступила настояниям царицы. По мнению Евдокии и Пастухова, появление в царской семье младенца было знаком, посланным свыше. Успех Анны Леопольдовны и Антона-Ульриха должен был ободрить Наталью и Васю при их непростых романических отношениях и способствовать продолжению рода, столь важному в мире смертных. В силу мечтательности характера Евдокия уверилась в том, что это сам Господь Бог чудесным образом указал карлику и его жене последовать примеру высокой пары, дабы подобно им обеспечить себе достойное будущее.

Однако ничто пока не говорило о том, что сноха понесла. За неимением отрадных вестей Пастухов удовольствовался тем, что отправился всей семьей на торжественное богослужение по случаю рождения наследника русской короны. Три дня подряд вся страна возносила хвалу Богу за ниспосланную им благодать. Неважно, что у наследника было мало русских кровей. Немец по отцу, сын герцога Брауншвейг-Бевернского, царевич Иоанн был кровно связан с правящей династией Романовых лишь отдаленным родством через Екатерину, дочь Иоанна V, единокровного брата Петра Великого. Но так как Анна Иоанновна удочерила племянницу и обратила ее в православную веру, то этой молодой женщине, как полагал Пастухов, должно оказывать те же почести, что и царице. Того же мнения держались Бирон и кое-кто из близких императрице людей. Соглашаясь с ними, Вася, однако, считал, что лучше быть в стороне от политических бурь и неразберихи по части чинов и званий у знатных персон. Страсть к Наталье поглотила его целиком, оставив одно желание – угождать ей в малейшем. Его приводило в трепет возникшее между ними согласие. Красоту, наверное, тянет к уродству, думал Вася. Насколько Наталья была скромна и пристойна на людях, настолько бесстыдна в любви. Теперь, когда она, забавляясь в постели, разглядывала его нескладное тело, он не стыдился ни своего убогого тела, ни горба, ни кривых ног. Он наслаждался сознанием, что вызывает у женщины иные, чем жалость и отвращение, чувства. Мысль о том, что ее привлекало то, что он привык считать безобразным, возбуждала. Он обнимал ее, покрывал поцелуями, сначала нежными, потом все более страстными, но уже без той унизительной благодарности за согласие лечь с ним в постель, а с удовлетворенным чувством самца, загнавшего самку. И все-таки он как-то ночью, не удержавшись, спросил:

– Как можешь ты отдаваться такому ничтожному?

– Спроси у баб, которых насильничают солдаты в захваченном городе, – вздохнула она, с трудом приходя в себя. – Некоторым это нравится больше, чем когда их берут по-обычному.

– Выходит, что я насильничаю?

– Еще как!

– И ты соглашаешься?

– Даже прошу!

– Жаль, что не я обучил тебя этой игре! – сказал Вася.

– Никто меня не учил. Я такой уродилась. Просто не было подходящего случая.

– А сейчас подходящий?

– Тебе видней!

– Ты не даешь мне передохнуть!

И Вася вновь страстно прижал к груди эту смертную, он, полубог, которому сейчас было все позволено.

Чувственное влечение, обычное между мужчиной и женщиной, встретив непонимание толпы, постепенно перерастало в тайный союз двух заговорщиков, в то, что встречается иногда у супругов, несхожих характерами, – в понимание друг друга. Красота и уродство объединялись, чтобы выстоять, подтвердить, помимо постели, основательность их семьи.

Наслаждаясь семейным счастьем, Вася перестал интересоваться слухами, и все же городские толки о делах государственных дойдут до него. После таких замечательных новостей, как благополучные роды Анны Леопольдовны и обеспечение престола законным наследником, народ снова забеспокоился. Верные люди намеками говорили о внезапном недомогании царицы. Ходили слухи, что она якобы страдает недугом, весьма опасным в ее возрасте, – камнями в почках. Вася, для которого двери дворца оставались всегда открытыми, поспешил туда, чтобы разузнать обо всем на месте. То, что он услышал, потолкавшись наугад по передним, его потрясло. Те, кто был вхож к царице, рассказывали, что она сильно мучается и что Бирон, который зорко следит за ее состоянием, настойчиво просит Ее Величество назначить его регентом, дабы он мог законно править страной до совершеннолетия царевича, разумеется, лишь после того, как оплачет ее кончину. Некоторые опасались, что фаворит, воспользовавшись своим положением, устранит наследника и вместе с подначальной ему немецкой шатией, окружившей трон, укрепится во власти. Родовитые, лелея мечту изгнать из страны иноземцев, заполонивших двор, считали, и не без основания, вопрос о власти делом сугубо семейным. И те и другие по очереди осаждали покои больной, одолевая ее просьбами и советами. В начале осени государыня объявила, что эти склоки у изголовья ее утомили и что она по совету лекарей решила развлечься – это пойдет ей на пользу лучше всяких аптечных снадобий. Бирону было приказано вызвать в помощь шутов. Хотя Вася числился в списке как запасной, его пригласили первым.

Войдя вслед за фаворитом в опочивальню Ее Величества, он с трудом узнал в этой затерявшейся в глубине кровати исхудалой старухе прежнюю Анну Иоанновну. От некогда тучной царицы остались обрюзглые складки у рта и над веками да пронзительный взгляд. Неподвижные руки, лежавшие поверх одеяла, напоминали руки покойника. Бирон подал знак, что Вася пришел. Царица с трудом приподняла голову, заговорила, почти не размыкая губ. Голос звучал глухо, словно пробивался сквозь толщу савана.

– Видишь, Вася, до чего я дошла, одни мощи остались. А ты все такой же! Женитьба тебе на пользу. Не подрос, однако же потолстел. Толстеют только счастливые люди. Я всегда была толстой. А теперь отощала. Это плохой знак. Худеют для домовины. Меня подкосили их мерзкие снадобья. На тебя вся надежда! Посмеши меня, как раньше смешил, до слез! Добрая шутка прибавит здоровья. Ну так чем ты меня порадуешь? Кого сегодня изобразишь?

Застигнутый врасплох, Вася лихорадочно перебирал в памяти свои заготовки, подыскивая историю, которая могла бы потешить прикованную к постели царицу.

– Говори первое, что придет в голову, мне все равно, лишь бы было смешно. Кстати, расскажи о своей первой брачной ночи! Кое-что до меня дошло, но соблазнительно услышать подробности от тебя самого. Ну, давай же! Не таи ничего.

– Да простит меня Ваше Величество, – смущенно пробормотал Вася, – но это была обыкновенна ночь, как все… Разве что со стороны новобрачной было чуть больше смущения, а с моей – неловкости и нахальства…

– Она тебе отдалась? – возбужденно спросила царица.

– Да, Ваше Величество.

– До конца?

– Да…

– Лежала неподвижно или помогала тебе?

Она перевела мстительный, злой взгляд на Бирона. Сейчас Вася более чем когда-либо чувствовал, что он был ставкой в сведении счетов между царицей и ее бывшим любовником. Прекратится ли это когда-нибудь? Сегодня партия разыгрывалась между одержимой ревностью умирающей женщиной и полным сил и здоровья мужчиной, который уже чувствовал себя победителем. Продолжая допрос, она наносила раны Бирону и одновременно травила свои.

– Когда ты тешился с ней любовью, какие слова она тебе говорила? Мне это интересно, вернее нам– мне и моему верному другу. Как она тебя называла в любовном пылу: дорогой, обожаемый или мой карапузик?

Сгорая от стыда, закипая от бессильного гнева, Вася сквозь зубы пробормотал:

– Просто Васей…

– Слишком уж незатейливо!

– Какие затеи в первую брачную ночь, Ваше Величество?

– Ну а после той ночи? – спросила она с усилием. – Непременно желаю видеть тебя вместе с ней. Ничто не доставит мне большей радости – несуразное и красивое рядом. Отправляйся за ней, Бирон! Приведи ее! Повеселимся здесь вчетвером!

Она нервно засмеялась, откинувшись на подушки, потом вдруг закашлялась, захрипела, стала хватать открытым ртом воздуху, глаза закатились, руки судорожно вцепились в простыни.

Бирон тут же выставил Васю за дверь и позвал лекаря, дожидавшегося в приемной.

Хотя внезапный приступ у государыни и расстроил Васю, тем не менее, покидая дворец, он облегченно вздохнул: кончилось его унижение. Наталья разделяла тревоги мужа. Они три ночи не прикасались друг к другу: было не до любви.

Через какое-то время из дворца стали поступать утешительные вести. Прошел даже слух о том, что императрица пошла на поправку якобы благодаря молитвам народа, который боялся «осиротеть». Люди с радостью рассказывали об улучшении здоровья царицы, не забывая, однако, добавить, что этим воспользовался Бирон: Ее Величество подписала бумагу о его назначении регентом до совершеннолетия наследника. Улучшение, увы, было недолгим. В народе опять зашептались: царица-де настолько плоха, что не узнает близких. А вскоре Пузырь, с которым Вася по-прежнему оставался в дружеских отношениях, сообщил, что Ее Величество впала в беспамятство.

28 октября 1740 года погребальный звон всех колоколов Петербурга возвестил о кончине высокочтимой и богобоязненной царицы Анны Иоанновны. Наталья и Вася будут присутствовать на отпевании покойной, а затем и на ее погребении в усыпальнице русских царей в самом центре Петропавловской крепости в соборе Святых Петра и Павла. Возвратившись домой, они будут в узком кругу по-семейному говорить о тех предполагаемых, но неясных пока переменах, которые повлечет за собой смена правления.

Как и опасались, Бирон не замедлил обнаружить свои истинные намерения. С холодной головой посреди общего беспорядка он начал с того, что разместил Анну Леопольдовну с ее мужем и сыном в подобающих их положению апартаментах дворца, хотя, по мнению людей сведущих, он уже тогда готовился любыми мерами устранить наследника и захватить власть.

Генерал фон Миних, бывший советник и любовник Екатерины I, предупредил Анну Леопольдовну о происках Бирона и настоятельно ей посоветовал не медля арестовать последнего. Анна Леопольдовна, страшась и одновременно желая переворота, положилась во всем на Миниха. В ночь с 8 на 9 ноября 1740 года солдаты генерала ворвались в спальню Бирона и, вытащив его из постели, тайно отвезли на Ладогу, в зловещую Шлиссельбургскую крепость. Далее его приговорили к ссылке в Сибирь. Приговор совпал с провозглашением Анны Леопольдовны правительницей страны до совершеннолетия сына.

Все эти новости обрушились на Васю с Натальей, когда опасность уже миновала и заговорщики успокоились. Оба они были опечалены внезапной сменой правителей, но сетовать вслух не осмелились. Васе хотелось бы знать, как Анна Леопольдовна распорядится штатом придворных шутов вообще и его, Васиной, судьбой в частности. Служба шута в запасе, хотя и непостоянная, все же приносила какой-никакой доход и обеспечивала ему покровительство влиятельных лиц. Не лишится ли он всего этого? Ждали вестей. Даже Пастухов был обеспокоен шумной возней вокруг трона. Несомненным было одно: при Анне Леопольдовне тайную власть унаследует Миних, сменив Бирона, который правил страной при покойной Анне Иоанновне. Одна женщина силой загнала другую во власть, а немец своего соплеменника – за решетку. У России был уже опыт: деспот в юбках и немец в советниках. Народ не видел в этом большой беды. Нация тяготела к матриархату. Никто не роптал.

Чтобы отметить вступление во власть, Анна Леопольдовна, мать наследника российской короны, а теперь и правительница страны, приказала выставить во всех кабаках спиртное для пособников своего торжества. Вся столица перепилась, утопив сомнения в водке. Дабы не отставать от других, Евдокия и Пастухов пригласили Сенявских отпраздновать радостное событие в семейном кругу. Вася с Натальей, которые в ожидании обещанного им жилья все еще обретались в доме отца, разумеется, тоже присутствовали за столом. Угощались и пили до двух часов ночи. Добравшись до постели после обильного возлияния, Вася забылся тяжелым сном, не прикоснувшись к жене. Наталья сама разбудила его среди ночи. Подумав, что она потребует от него супружеских ласк, Вася струхнул. Едва ли он сможет в таком состоянии ее удовлетворить. Но Наталья не вожделела к нему, ее что-то тревожило.

– Знаешь, Вася, – доверительным тоном, серьезно сказала она, – мне кажется, что со смертью Анны Иоанновны многое переменится.

– В стране, может быть, да, – ответил он, подавляя зевоту.

– Нет, Вася, в нашей семье.

– С чего ты взяла?

– Не знаю. Просто мне кажется… Что-то вроде предчувствия… Мои родители тоже так думают.

Васе настолько хотелось спать, что он тут же снова уснул, так и не поняв, что томило жену. На следующий день, едва пробудившись, он вспомнил их разговор и попросил Наталью вновь рассказать, но со всеми подробностями то, о чем она ему говорила ночью.

– Пустое… Не бери в голову! – с беззаботной улыбкой прошептала она. – Я уже об этом забыла.

Ответ озадачил Васю. Надо было очень любить жену, чтобы весь день притворяться беспечным. Вид туманного города, падающий первый снег за окном смягчили тревогу. Все выглядело безмятежным, привычным, будничным и вместе с тем обновленным, очищенным белизною снега. Его жизнь будет такой же. К чему было вновь тревожиться? Этим вечером он отправился во дворец на этаж шутов посоветоваться со старичками. Все, в том числе и самый мудрый из них Пузырь, заверили Васю, что у него нет причин опасаться новой правительницы. Анна Леопольдовна, имея здравую голову на плечах и великодушный характер, будет к нему относиться не менее благосклонно, чем покойная Анна Иоанновна.