Поток учащихся стремительно катился к воротам. Подхваченный течением, Даниэль, вытягивая шею, пытался разглядеть улицу поверх голов своих товарищей. Он искал глазами жену, которая часто ждала его у выхода из лицея. Поначалу приятели отпускали глупые шуточки по поводу ее беременности, но теперь зауважали, а заодно повысился и авторитет Даниэля. Шутки шутками, но в своем классе он был единственным женатым мужчиной. Благодаря этому обстоятельству Даниэль обрел зрелость суждений, необходимую для освоения философской премудрости. Сегодняшняя лекция Коллере-Дюбруссара повергла Даниэля в шок. Она была посвящена роли восприятия и представлений в теории познания. Вплоть до сегодняшнего дня ему не приходило в голову, что «пространство есть форма координации сосуществующих объектов». В действительности, именно физическое тело разворачивало вокруг себя пространство. Вот, скажем, расстояние, отделяющее его от улицы, создавалось им самим с учетом физических возможностей его собственного существа, являясь экзистенциальным, то есть проживаемым расстоянием.

Он споткнулся и чуть было не упал. Лоран, случайно налетев на Даниэля сзади, толкнул его в спину. Даниэль обернулся и, беззлобно чертыхнувшись, влился в шумную суету бульвара Сен-Мишель.

Под деревьями, в ожидании хозяев, стояли велосипеды и мопеды, их колеса были закрыты на замок. Даниэла с отстраненным видом прогуливалась поодаль. Просторный плащ не мог скрыть ее большого и высокого живота. Казалось, она, как и раньше, прячет под плащом свои тетрадки. Хотя вряд ли эту совершенную и тугую округлость спутали бы с чем-нибудь еще, такой роскошной и живой она выглядела. Подойдя к жене, Даниэль нежно поцеловал ее.

— Представляешь, Коллере-Дюбруссар вернул нам домашние работы. Я получил тринадцать с половиной баллов из пятнадцати, — объявил он.

— Вот здорово! — обрадовалась Дани. — А Лоран?

— Девять, он не раскрыл тему. А ведь я ему говорил…

Как раз в эту минуту к ним присоединился Лоран с товарищами. Дани оказалась в окружении юных философов. В сравнении с ее мужем и братом они выглядели почти детьми. Даниэль и Лоран, не сдав экзамен на степень бакалавра, теперь повторяли курс, имея за плечами лишний год. Мрачный блондин подозрительно косился на живот Дани, словно никогда в жизни не встречал беременной женщины. Остальные непринужденно болтали, притворяясь, что не находят в положении Дани ничего особенного. Компания обменивалась едкими критическими замечаниями по поводу последних фильмов. Все были единодушны в том, что эти новые картины — не что иное, как оскорбительный вызов искусству и здравому смыслу. Неожиданно в центре кружка возник высокий худощавый усатый человек в очках. Это был Коллере-Дюбруссар собственной персоной. Он доброжелательно и одновременно с интересом посмотрел на Дани. Без сомнения, кто-то из учеников уже довел до его сведения, что Эглетьер женат. Поколебавшись мгновение, Даниэль гордо произнес:

— Месье, разрешите вам представить мою жену. Дани, это господин Коллере-Дюбруссар, мой преподаватель философии.

Тот учтиво поклонился и пожал протянутую Даниэлой руку.

— Я счастлив познакомиться с супругой одного из моих лучших учеников. Надеюсь, до скорой встречи, мадам. До завтра, господа.

Он ушел, оставив за собой аромат старомодной галантности.

— Все-таки он потрясающий!

— Да, не скажешь, что преподаватель лицея, — признала Дани и добавила: — Ты пойдешь со мной? У меня сейчас занятия для молодых мам.

Даниэль молча покачал головой.

— Почему? Ты занят? — поинтересовалась она.

Он взял ее за руку и отвел подальше от товарищей.

— Утром по дороге в лицей я увидел на улице Жан-Марка. Мы договорились встретиться в половине пятого в кафе «Суффло».

— Тогда я с тобой!

— Я бы предпочел пойти один.

— Почему?

— Потому что хочу поговорить с ним кое о чем.

— О ссоре с отцом?

— Да, а в твоем присутствии ему будет неловко отвечать на мои вопросы.

— Зря ты вмешиваешься в эту историю!

— Но я, как-никак, его брат, правда?

— Ты, правда, добрый человек, — сказала Даниэла, и в ее глазах отразились любовь и нежность к мужу.

Даниэль досадливо пожал плечами. При чем здесь доброта? Его намерение встретиться и поговорить с Жан-Марком не было связано ни с какими сантиментами. Для него это всего лишь вопрос порядочности, выдержки и здравого смысла. Очевидно, что все разногласия между братом и отцом возникли из-за недоразумения, значит, кто-нибудь здравомыслящий должен убедить обоих, что они заблуждаются. И, конечно, такой личностью мог быть только он, Даниэль, единственный мужчина в семье, не являющийся заинтересованной стороной. Уже целые две недели, прошедшие с того момента, как Франсуаза приоткрыла ему завесу тайны над причиной ухода Жан-Марка, Даниэль, все больше воодушевляясь, разрабатывал этот план.

— Ты там долго пробудешь? — спросила Дани.

— Откуда я знаю, сама подумай. Как только освобожусь — сразу домой.

Даниэла, выражая согласие, кивнула. Она всё и всегда одобряла, что бы ни говорил и ни делал ее муж. Добродетель, редко встречающаяся у женщин. Но он и не потерпел бы обратного. Даниэль воображал, что именно он за несколько месяцев совместной жизни так благотворно повлиял на характер Дани.

Когда они расстались и она повернула за угол, Даниэль послал ей вслед взгляд, выражающий необыкновенную любовь. Потом, погрузившись в размышления о предстоящей встрече, направился выполнять свою миссию.

Застекленная терраса кафе «Суффло» была забита посетителями. Переступив порог, невозможно было сделать ни шагу вперед, настолько скученно было внутри. Тем не менее Даниэлю удалось разглядеть в глубине зала свободное место. Он расположился на диванчике у стоящего в углу столика и заказал кофе. Жан-Марка еще не было. Даниэлю это было даже на руку, он мысленно оттачивал свои доводы в предстоящем нелегком разговоре. Если ему повезет, какое это будут счастье для всей семьи! В предвкушении предстоящей победы он уже видел себя озаренным лучами славы. В этот момент какая-то тень заслонила от него дневной свет. Жан-Марк с мрачным видом пододвинул к себе стул и сел напротив брата.

— Официант, чай с лимоном, — заказал он.

— А что, это мысль, — подхватил Даниэль, — не взять ли и мне чашечку чая?

— И в самом деле! Возьми.

— После кофе?

— Ну да.

Официант принес два чая. Братья пили в полном молчании. Даниэль выжидал, готовясь перейти в наступление. Вдруг Жан-Марк спросил:

— Что у тебя случилось, старик? Рассказывай.

Даниэль вздрогнул.

— Вообще-то, ничего, — удивленно ответил он. — А почему ты спрашиваешь?

— Я полагал, раз ты захотел меня увидеть, у тебя неприятности.

— Вовсе нет.

Жан-Марк заказал еще одну чашку.

— Тем лучше. А Даниэла не с тобой?

— Нет, она занята.

— Жаль, я бы с удовольствием с ней повидался. Когда ожидается счастливое событие?

— Думаю, в начале года.

— Мне кажется, она хорошо переносит беременность.

— Да, тут вроде все в порядке.

— А у тебя-то самого как дела? Как учеба?

— Учусь понемножку, — пробормотал Даниэль.

Он начинал нервничать. Разговор явно уходил в сторону, и Даниэль не мог придумать, как направить его в нужное русло. Все возникающие в его мозгу уловки он отвергал, они казались ему глупыми. Наконец, решив идти напролом, он произнес серьезным тоном:

— Жан-Марк, тебе не кажется, что твоя ссора с отцом — это идиотизм?

Лицо Жан-Марка окаменело. Взгляд стал жестким, уголки рта опустились. Было заметно, что он злится.

— Кто тебя просил в это вмешиваться?

— Никто, — пролепетал Даниэль, — но когда я узнал…

— И что же ты узнал?

— Что ты питал некоторую слабость к Кароль.

Не успев произнести эти слова, Даниэль понял, что брат замыкается в себе и он теряет с ним контакт.

— Займись-ка лучше своими делами, старик, и предоставь мне заниматься своими, — ледяным тоном произнес Жан-Марк. — Это все, что ты хотел мне сказать?

Ужасно расстроенный своей неудачей, Даниэль молчал. Он почему-то решил, что брат сейчас встанет и уйдет. Однако Жан-Марк предложил ему сигарету, закурил сам и, непринужденно откинувшись на спинку стула, начал журить Даниэля:

— Очень глупо с твоей стороны, что ты не позвал сюда Даниэлу. Я жду Валери, мы могли бы их познакомить.

Услышав имя Валери, Даниэль понял, что попал впросак, приставая к брату с разговором о Кароль. Он совершил распространенную ошибку — но что тут удивительного: Жан-Марк такой сложный человек, не мудрено и запутаться в его привязанностях. Даниэль сделал глоток из чашки, чай оказался чуть теплым. Нет уж, он обойдется без такого пойла. Затянувшись сигаретой, он начал понемногу успокаиваться. Кто знает, может быть, Валери удастся разрубить этот гордиев узел? Этакая ласковая телочка, возвращающая в родное стойло рассвирепевшего быка.

Солнечный зайчик, отраженный стеклянной дверью, скользнул по лицу Даниэля. В кафе вошла девушка в узкой замшевой куртке фисташкового цвета. На голове у нее был клетчатый шотландский берет с большим помпоном, на руках зеленые перчатки. Губы накрашены бледной помадой, во взгляде подведенных глаз — разочарование. Даниэль узнал Валери. Удивительно, но и в таком нелепом наряде она не казалась смешной. Валери, почти не глядя на Даниэля, поздоровалась с ним, устало опустилась на стул и простонала:

— Можно и мне чаю?

— Конечно, если ты очень хочешь пить, — ответил Жан-Марк и, позвав официанта, заказал чай.

Валери сняла берет и помотала головой из стороны в сторону. Светлые пряди, словно языки пламени, взвились вокруг ее бледного лица. Окинув ее оценивающим взглядом, Даниэль с полной беспристрастностью решил, что Дани намного симпатичнее. Хотя, конечно, уверенные манеры Валери могли ввести в заблуждение мужчину, не слишком искушенного в жизни. Сделав глоток, Валери взяла двумя пальцами ломтик лимона. Откусив кусочек, она сморщилась и вдруг спросила:

— Кстати, ты увиделся с Жильбером?

— Да, — ответил Жан-Марк, — сегодня утром. Мы обо всем договорились.

— А как они отреагировали на цену?

— Согласились, не моргнув глазом.

Жан-Марк сиял.

— Видишь, я была права. Сколько раз в неделю?

— Три! Это невероятно! Я начинаю завтра.

Повернувшись к Даниэлю, Жан-Марк объяснил:

— У Валери есть двоюродный брат, Жильбер Крювелье, ему 17 лет. Он остался на второй год. Я буду давать ему уроки французского, математики, английского, в общем, всего…

— А ты сумеешь? — спросил Даниэль.

— Должен. Конечно, прежде пролистаю свои конспекты…

— Ну, и как он тебе? — поинтересовалась Валери.

— Мне показалось, что он из тех бедняг, которых состоятельные бабушки и дедушки воспитывают в тепличных условиях, — ответил Жан-Марк.

— Точно! — воскликнула Валери. — Я его всегда терпеть не могла. Он такой зануда!

Она отложила объеденную корку в сторону и тут же взяла следующий ломтик с блюдца Жан-Марка, принявшись грызть его с каким-то радостным остервенением. После некоторого молчания Жан-Марк спросил:

— Его родители развелись?

— Нет, его мать погибла в автомобильной катастрофе. Отец женился во второй раз не то в Голландии, не то в Дании, в общем, в краях, где кругом молочные продукты, протестанты и всяческая добродетель. Эти Крювелье непереносимо скучные. Мои родители иногда с ними видятся, но я туда ни ногой. Ужасно жаль времени, ведь жизнь так коротка. Я давно сделала свой выбор между острыми и пресными блюдами в пользу первых.

Даниэль признался себе, что, пожалуй, еще год назад столь блестящая тирада привела бы его в восторг. Теперь же, благодаря Коллере-Дюбруссару, он научился распознавать истинную суть вещей под мишурой красивых формулировок. Рядом с этой упивающейся дерзким красноречием девицей Даниэль чувствовал себя взрослым мужчиной, уверенным и снисходительным. Вознесенный на вершину философской мысли, он постигал законы человеческого общества, тогда как другие люди, вроде Валери и его братца, изо дня в день влачили бесцельное существование. Неожиданно Валери обратилась к Даниэлю, будто только теперь заметив, что кроме них с Жан-Марком за столиком сидит еще кто-то.

— Ну, а у вас как дела? Жан-Марк говорил, что вы живете у родителей жены. Наверно, это ужасно — оказаться в таком семейном общежитии, где под дверьми спальни дежурят надзиратели?

Даниэль едва не вспылил, но сумел совладать с собой. Ему даже показалось, что в этот момент сам Спиноза успокаивающим жестом положил руку ему на плечо.

— К счастью, надзиратели достаточно умны, чтобы оставить нас в покое.

— Они просто затаились, выжидают. Увидите, что будет через несколько месяцев.

— Я думаю, они не изменятся, не те люди.

— Тогда вам здорово повезло!

— Вероятно.

— Если бы я, выйдя замуж, жила со своими родителями, все закончилось бы печально. Я обожаю маму, но одна мысль о том, что она может вмешаться в мои отношения с мужем…

Даниэль понял, что в словах Валери присутствует тонкий расчет и что совсем не случайно завела она при Жан-Марке этот разговор о замужестве. Однако тот, казалось, с интересом слушал Валери и улыбался. Неужели его уже обвели вокруг пальца? Не может же он, в конце концов, свалять такого дурака! А почему нет? Если он, Даниэль, находит Валери несносной, это вовсе не означает, что Жан-Марк должен разделять его мнение. У них всегда были разные вкусы.

— А как ребенок? — спросила Валери.

— Какой ребенок? — не понял Даниэль, все еще пребывавший во власти своих размышлений.

— Ваш! Вы не забыли, что скоро станете отцом?

Слушая Валери, Даниэль вдруг подумал: «А ведь цель ее жизни — оскорблять, нападать, смущать и приводить в отчаяние». Чтобы самоутвердиться, этой девушке необходимы резкие слова и колкости, подобно тому, как другим нужны доброта, очарование и тактичность. Даже взгляд у нее колкий, а голос неприятно резкий.

— Вы кого хотите? — продолжала она допрос. — Девочку или мальчика?

— Мальчика.

— Вот и правильно. Нечего плодить дур. Ваша жена, полагаю, собирается рожать по методике естественного обезболивания?

— Да.

— Мой дядя, профессор Дебюисак, категорически против. Он считает это ловушкой для простаков. Этих несчастных обучают, если можно так выразиться, как правильно дышать, как тужиться, разыгрывают перед ними комедию, а когда подходит время родов и они начинают орать, им говорят: «Вам только кажется, что вам больно!» Все проще простого. И ваша Даниэла во все это верит?

— Да, — процедил Даниэль сквозь зубы.

Ему бы очень хотелось бросить ей в ответ какую-нибудь хлесткую реплику, но, выигрывая в содержании, он наверняка проиграл бы во внешней форме. Почувствовав, что вот-вот окончательно выйдет из себя, он поднялся.

— Уже уходишь? — спросил Жан-Марк.

— Меня ждут дома, — буркнул Даниэль в ответ.

С тяжелым сердцем он вышел на улицу.

— Ну что, как все прошло? — спросила Дани, когда Даниэль вошел в комнату. Она сидела на кровати и разбирала летние фотографии.

— Отлично, — ответил Даниэль, — но мне кажется, что Франсуаза ошибается насчет Кароль. Впрочем, даже если Жан-Марк и был какое-то время к ней неравнодушен, то теперь все кончено. Он по уши влюблен в Валери. Это видно невооруженным глазом.

— Тогда почему он не заходит к отцу?

— Наверно, они поругались из-за чего-нибудь другого. А может, Жан-Марку просто неохота туда идти, вот он и увиливает под разными предлогами. Ты же знаешь, он у нас со странностями. Я пытался с ним поговорить, но его ничто не интересует, он замкнулся в себе. Я даже заметил, что раздражаю его. Мы так с ним толком ни о чем и не поговорили.

Даниэль сел за письменный стол, открыл конспекты и, обернувшись через плечо, спросил:

— А Лоран уже вернулся?

— Да, он у себя в комнате. Вам много задали на завтра?

— Не очень, я полистаю лекции по философии и сделаю кое-что по химии.

В комнате тихо играла музыка. Вначале звучала нежная, протяжная песня на итальянском языке. Потом ее сменила другая, на английском, темпераментная, возбуждающая. Резкий контраст между этими двумя мелодиями был для Даниэля неожиданным, но приятным. Дани хотела выключить проигрыватель.

— Нет-нет, не надо, — остановил ее Даниэль, — оставь, мне нравится…

Покачав головой, он углубился в тетрадь, исписанную его рукой. «Представления — это образы тех предметов, которые когда-то воздействовали на органы чувств человека, а потом восстанавливаются по сохранившимся в мозгу связям. Когда я смотрю на фотографию товарища, мне кажется, что именно снимок порождает у меня представления о нем. На самом же деле, здесь играют роль мои личные ощущения (знакомая личность, воспоминания о прошлом, приятные впечатления). Фотография же сама по себе, являясь неодушевленным предметом, не несет в себе никакой информации».

Даниэль, оторвав взгляд от страницы, посмотрел на Дани, которая в этот момент вставляла «образы предметов» в альбом. Как здорово, что можно вот так, легко проанализировать и объяснить с философской точки зрения все мельчайшие поступки любимого человека. Комната, оклеенная розовыми обоями, погружалась в сумерки. На верхней полке этажерки рядком сидели куклы Дани, полкой ниже стояли учебники Даниэля.

Звук рычащего крана сотряс перегородку. Это Шарль Совло, придя с работы, мыл руки. Вот уже несколько дней он возвращался домой с озабоченным видом. Занимая должность руководителя исследовательских работ в крупной компании, он подрабатывал техническим консультантом в маленькой фирме, специализирующейся на бытовых приборах. С недавних пор эта фирма находилась на грани банкротства. Если худшие опасения подтвердятся, Шарль лишится дополнительного заработка, что наверняка скажется на семейном бюджете. Он несколько раз заводил об этом разговор за столом. Даниэль страдал от того, что ему приходится жить на деньги тестя. Он был бы рад тоже пополнять семейный бюджет. Но как? Его отец, верный своим принципам, не дает ему ни гроша. Даниэль помнил его слова: «Я предупреждаю тебя: хочешь жениться против моей воли, женись. Но тебе придется выкарабкиваться самому, вместе с теми, кто втянул тебя в эту глупую авантюру». Иногда Даниэлю казалось, что отец не только не испытывает к нему никакой нежности, но даже не интересуется его делами. Чем реже он видит своих детей, тем счастливее ему живется. Все, что напоминало Филиппу о семье, раздражало его, выводило из равновесия. Почему Кароль и он никогда не приглашают в гости родителей Дани? Более того, даже когда супруги Совло звали их на обед, они каждый раз находили предлог, чтобы не пойти. Можно было подумать, что они считают родителей Даниэлы недостойными своего посещения. Даниэль знал наверняка, что его тесть и теща были оскорблены подобным отношением к себе.

Дани встала, положила альбом в выдвижной ящик туалетного столика, покрытого вышитой гладью скатеркой, и вышла. Даниэль догадался, что она пошла к матери. Они часто болтали друг с другом в каком-нибудь укромном уголке квартиры. Эти разговоры были почти беспредметны и могли продолжаться часами. Даниэлю очень хотелось узнать, что они говорят про него. Одно не вызывало сомнений — вся семья безоговорочно приняла его. Шарль и Марианна Совло обращались с ним, как с сыном. Если бы только он мог зарабатывать! Даниэль погрузился в мечты. Он думал о том, как будет завоевывать себе место в жизни и добывать хлеб насущный. О том, что, может быть, удача ждет его в какой-нибудь экзотической стране, вроде Кот-д’Ивуар. Вот он — владелец лесоразработки вблизи Бондуку. И Дани, конечно же, находится с ним. У них темнокожие преданные слуги. Даниэлю приходится совершать долгие, изнурительные поездки на джипе по неровным дорогам. На его глазах происходит торжественная гибель могучих деревьев, медленно падающих в треске ломающихся веток. Он возвращается в полном изнеможении домой. Обедает на террасе вдвоем с женой при свете керосиновой лампы. Наслаждается сигарой, а вокруг звучат пронзительные крики ночных животных в зарослях рядом с домом. Стоп! Он размечтался, как в детстве. Тот же тип представлений, что и у Декарта. Переживание ощущений вне телесной субстанции. Позитив, выстроенный на небытии. Блестящая формулировка. Надо будет использовать ее как-нибудь в письменном задании по философии… Деньги! Какая ужасная зависимость и унизительная обреченность. Особенно когда ты женат. Даже такой человек, как Козлов, и тот иногда вынужден экономить на всем.

Дверь открылась, и в комнату с хмурым лицом вошел Лоран.

— Пойдешь смотреть телевизор? — пробормотал он.

— Я еще не повторил философию.

— Да ладно, нас завтра не спросят. Он ведь сказал…

Даниэль с легкостью дал себя уговорить. В гостиной никого не было. Молодые люди сели в самые удобные, стоявшие напротив экрана кресла и закурили. Перед их глазами замелькали скучные кадры какой-то передачи для женщин.

— Господи, какая пошлость, — недовольно ворчал Лоран, — это просто поразительно!

— Ну что, выключаем? — предложил Даниэль.

— Нет, подожди. Я хочу посмотреть, до какой степени идиотизма они дойдут.

До недавнего времени Лоран был вполне мирным и сговорчивым юношей, но занятия философией почему-то породили в нем бунтарский дух оппозиционера. Лоран считал, что, находясь в состоянии постоянной конфронтации с окружающим миром, он тем самым демонстрирует свое прогрессивное мышление. Он это называл «стилем жизни». И хотя Даниэль учился лучше Лорана, но, поддаваясь влиянию шурина и друга, иногда соглашался с ним.

— Ты пойми, телевизионные передачи делают в расчете на кретинов, — убеждал друга Даниэль. — Ты же не можешь требовать, чтобы для тебя одного снимали то, что не подходит другим. Если не хочешь противопоставить себя обществу.

Еще долго они обсуждали убийственную альтернативу: следует ли художнику опускаться до уровня масс и творить на потребу публике или, наоборот, необходимо нести высокую культуру в массы, даже рискуя быть непонятым. На этой горячей точке их диспут был прерван появлением в гостиной родителей и Дани. Горничная объявила, что ужин подан.

Даниэлю нравились эти семейные трапезы, но сегодня Шарль Совло выглядел грустным. Понятно, что его огорчала ситуация на фирме. Марианна с шутливым негодованием рассказывала о своих препирательствах с шофером такси — возможно, дело тут было в ее более сильном характере или она была недостаточно осведомлена об истинном положении вещей. Шофер, по ее словам, отказывался брать у нее стофранковую купюру на том основании, что та, видите ли, заклеена скотчем.

— Бесполезно было ему объяснять, что деньги совершенно нормальные. Он все время, как дурак, повторял: «Поставьте себя на мое место».

— И был абсолютно прав! — отрезал Лоран. — Главный порок буржуазии в том, что она не хочет ставить себя на место трудящегося человека.

Все были удивлены этим выпадом. Лоран явно искал повод, чтобы развязать одну из тех политико-социальных дискуссий, которыми он в последнее время так упивался. Видимо, он считал, что участие в бурных дебатах позволит ему самоутвердиться в глазах родственников.

— А ты сам разве не буржуа? — с иронией спросил отец.

— Нет!

— Вот это новость! А как же среда, в которой ты живешь, образование, которое ты получил?

— Но ведь это не я выбирал среду и образование.

— Конечно, но ты извлекаешь из них пользу.

— Ну и что? Можно извлекать пользу, но при этом осуждать.

Лоран ликовал. Наконец-то он добился того, о чем мечтал с самого начала обеда — словесная баталия была в разгаре.

— Не очень красиво. Тебе не кажется? — продолжал Шарль Совло.

— А что ты хочешь, чтобы мы делали в нашем возрасте? Вы не даете нам действовать, но вы не можете запретить нам судить!

— Интересно, кого и что вы собираетесь судить?

— Общество, — значительно произнес Лоран, — в том виде, в каком вы его сформировали.

Даниэль понимал, что его шурин явно «перегибает палку», но не вмешивался, боясь еще больше обострить ситуацию. Горничная переменила тарелки и поставила на стол запеченный окорок со шпинатом.

Шарль Совло, улыбаясь, подвел итог:

— То есть ты упрекаешь нас, родителей, в том, что мы недостаточно расчистили перед тобой жизненную перспективу?

— Вот-вот, — горячился Лоран, — обустраивая общество, вы только о себе и думаете. И так продолжается безостановочно. Вы занимаете лучшие места, а молодежь вынуждена пробуксовывать.

— Это в порядке вещей, так было всегда.

— Да, но раньше молодежи было меньше.

— И она меньше стремилась мгновенно сделать себе карьеру.

— А что ей оставалось?

— Хорошо, предположим, что завтра мы все уволимся, — продолжал Шарль Совло. — Что вы будете делать?

— Мы отбросим все старое и начнем с чистого листа. Необходимо, чтобы к управлению обществом пришло новое поколение.

— Твое новое поколение столкнется с теми же проблемами, что и мы.

— Но решать оно их будет по-другому!

В этом вопросе Даниэль не мог не согласиться с Лораном. Ему казалось неоспоримым, что молодежь должна обрести более широкие права и что ускорение темпов прогресса во всех областях жизни неизбежно приведет к досрочной отставке старших.

— Наше общество развивается очень быстро, — вступил в разговор Даниэль. — Отношения отцов и детей не могут оставаться прежними. Уже нет ни деспотичного авторитета с одной стороны, ни слепого послушания — с другой. Все строится на взаимной привязанности.

— Не могли бы вы выразиться яснее? — сквозь зубы процедил Шарль Совло.

— Ты что, сомневаешься? — воскликнула его жена. — Нет, это уже слишком! Из-за своих неприятностей ты теперь все видишь в черном цвете.

Как обычно, она приняла сторону молодежи.

После фруктов все перешли в гостиную. Довольный тем, что довел спор до точки кипения, Лоран завел с отцом мирную беседу о технических характеристиках и преимуществах цветного телевидения. Шарль Совло без особого воодушевления высказал свое мнение по этому вопросу. Его внимательно выслушали. Однако он был не такой простак, чтобы поверить в этот внезапный интерес к своей персоне. Он встал и раньше обычного ушел из гостиной. Жена последовала за ним.

Лоран опять включил телевизор и попал на середину какой-то довоенной мелодрамы. Вначале они потешались над смешной женской модой, но вскоре невыразительные диалоги, прилизанные пейзажи и назойливая тошнотворная музыка показались им невыносимыми.

— Надо же, а папа говорил, что у него остались прекрасные воспоминания об этом фильме, — удивленно воскликнула Дани.

— Все относительно, — начал объяснять ей Лоран, — в свое время этот фильм казался хорошим, потому что, кроме него, не было ничего стоящего. С тех пор кино сделало значительный шаг вперед.

Он выключил телевизор.

— Знаешь, ты сегодня переборщил со своим отцом, — заметил Даниэль.

— Да-да. Я как раз тоже хотела сказать тебе об этом, — поддержала его Дани.

— Может быть, — согласился с ними Лоран, — но надо же когда-нибудь высказаться до конца. Понимаешь, папа — чудесный человек, только ему иногда кажется, что на дворе 1938 год. Он как-то абстрагировался от того, что это его сверстники проиграли войну в сороковом и что именно они изобрели атомную бомбу. Он подзабыл, что это его поколение никак не может восстановить мир в Азии и Африке, из-за чего целые народы буквально подыхают с голоду. Он не хочет понять, что это люди его возраста бросают на ветер бешеные деньги, проводя ядерные испытания вместо того, чтобы строить жилье и дороги. И если сейчас мы находимся у края пропасти, то это — их вина! Подобные споры несколько освежат его память и вернут к реальности.

— У него сегодня был такой печальный вид, — вздохнула Дани.

— Ничего, к завтрашнему дню он все это переварит и с моральной точки зрения ему станет только лучше. Пить хочешь?

— Какой же ты все-таки грубый! — возмутилась Дани и пошла на кухню взять три бутылки кока-колы.

Они пили прямо из горлышка. Уютно устроившись в кресле и устремив взгляд на гравюры со сценами псовой охоты, Даниэль пытался представить себе, что он какой-нибудь важный человек. Однако мысли о том, что ему еще только девятнадцать лет, что он еще не зарабатывает на жизнь и вынужден квартировать у родителей жены, мешали ему возвыситься в своих мечтах. Вскоре Дани пожаловалась на усталость и пошла спать. Сидя друг против друга, Даниэль и Лоран еще какое-то время молча курили. Погрузившись в полное безделье, они тем самым продлевали приятный вечер. Какие-то неясные образы бродили в их сознании, не оставляя следов. Наконец Даниэль тоже встал и пошел в свою комнату. Дани только что вернулась из ванной. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки ее тело казалось еще более грузным. Неужели в один прекрасный день она вновь обретет былую стройность?!

— Это ужасно, — простонала Дани, — я боюсь взглянуть на себя в зеркало.

Даниэль, тоже удрученный переменами в ее внешности, милосердно возразил:

— С ума сошла! Ты… ты просто потрясающе выглядишь! И потом… В общем, ты скоро об этом забудешь.

У Дани на глазах выступили слезы. Даниэль обнял ее и бережно прижал к своей груди. Как странно: верхняя и нижняя части ее тела остались изящными, лоно же раздулось и выпирает вперед, мешая ему почувствовать желание. Сделав над собой усилие, Даниэль пробормотал:

— Моя Дани, моя дорогая Дани.

Она подставила ему губы. В ее дыхании чувствовался запах зубной пасты. Вдруг она резко высвободилась и быстро легла в постель, натянув одеяло до самого подбородка. Даниэль лег рядом и обнял ее. Дани слабо сопротивлялась, ее смущало, что рядом находилась комната Лорана. Было слышно, как тот ходит за стенкой.

— Моя милая Дани, я люблю тебя, — шептал Даниэль.

— Хорошо, хорошо, только молчи.

— Почему?

— Там же Лоран…

— Ах да…

Они с головой накрылись простыней. Их руки и ноги переплетались, рты жадно искали друг друга под сводом матерчатой пещеры. Они занимались любовью в полной тишине. После этого Дани сразу же уснула, а Даниэль еще долго лежал без сна, заложив руки под голову. Погруженный во мрак, он размышлял о ребенке, который скоро родится, о Спинозе, о Канте, о Бергсоне, об экзаменах на степень бакалавра, о будущем их брака и о профессии, которую он выберет. Эти раздумья вызывали в нем тревогу и страх. Сон не шел к нему, и тогда Даниэль решил, что если он будет повторять про себя лекции по философии, то это поможет ему уснуть.