Описание самого хода военных операций может показаться несложной задачей по сравнению со сделанной нами попыткой оценить во всей полноте и сложности условия и события, которые в конечном счете привели к вторжению союзников в Россию. Однако следует иметь в виду с самого начала, что эта война на причудливой формы полуострове Черного моря отнюдь не была локальной. Разумеется, Крым был главной ареной военных действий с сентября 1854 года, когда союзники высадились в Каламитском заливе на западном побережье полуострова, и до января 1856 года, когда русские подвергли Севастополь артиллерийскому обстрелу. Именно здесь произошли знаменитые сражения под Альмой и Балаклавой. Здесь же создавалась (или рушилась) слава таких людей, как Флоренс Найтингейл, лорд Раглан и граф Лукан. Здесь Теннисон обрел вдохновение для своего бессмертного стихотворения «Атака легкой кавалерии».

Однако Крымская война по своим масштабам была скорее глобальной — у историка может появиться искушение даже назвать ее самой первой мировой войной. Как мы уже писали, кровь лилась не только в Крыму, а отзвуки этой войны доходили до таких удаленных мест, как Австралия, Канада, Гавайи и Индия. Вторым по важности театром военных действий, не воспетым в стихах и не описанным в романах, стало побережье Финляндии на Балтике. Англо-французский флот обстреливал русские позиции у Бомарзунда и в других местах этого региона задолго до того, как первые пушечные залпы прозвучали в Крыму, и эти усилия союзников не ослабевали почти до самого конца войны. Существовали и второстепенные очаги, на которые редко обращают внимание историки в своих трудах — разве упомянут в примечаниях. Я имею в виду и близкие к Крыму территории — Румынию, Кавказ, Армению, и весьма удаленные — Кольский полуостров, что у самого Полярного круга, и Камчатку на Тихом океане. И там шли бои, и там гибли люди.

Итак, когда и где в действительности началась Крымская война? Французы полагают, что она началась 27 марта 1854 года, когда Франция объявила войну России. По мнению англичан, днем начала войны следует считать 28 марта — именно в этот день войну России объявила Британия. Россия, в свою очередь, официально заявила о том, что находится в состоянии войны с Францией и Англией, 11 апреля. Но пожалуй, самой точной датой начала этой войны следует признать 5 октября 1853 года, когда войну России объявила Турция. А первая в этой войне кровь пролилась месяцем позже, когда Омар-паша одержал громкую победу над русскими войсками при Ольтенице.

Поскольку за пять месяцев до высадки союзников в Каламитском заливе англо-французский флот вошел в Балтийское море, будет разумно начать описание хода войны именно с этого момента.

Когда в Лондоне стало известно о вторжении русских в Дунайские княжества, вице-адмирал Чарльз Непир выказал большую тревогу по этому поводу и заявил, что в связи с неизбежностью войны Британии следует усилить оборону побережья. Русский царь, говорил Непир, имеет на Балтике 28 линейных кораблей и множество вспомогательных судов. Такой флот может создать реальную угрозу береговой линии Британии, которая в настоящее время практически беззащитна, поскольку основная часть британских военно-морских сил была отправлена в Средиземное море. Премьер-министр Абердин поначалу отмахнулся от предостережений адмирала, не считая ситуацию столь острой, однако через пару месяцев, по мере возрастания напряженности, он согласился с Непиром и одобрил план сосредоточения в Спитхеде эскадры, перебазировав туда британские корабли из Лиссабона.

Франция в тот момент была не в состоянии принять участие в балтийской операции, поскольку весь ее наличный флот под командованием вице-адмирала Гамелена находился в Средиземном море, а для создания новой боеспособной эскадры требовалось время. Впрочем, в знак солидарности с Британией одно судно — стопушечный линейный корабль «Аустерлиц» — было послано на помощь союзнику.

Поспешно собранная таким образом эскадра под командой Непира направилась в Балтийское море. В ее составе было 15 судов, на борту которых находились 882 пушки и 8500 человек. Это был самый крупный в то время флот, состоявший исключительно из судов с паровыми двигателями. Позже к нему присоединились и парусные суда. В задачу эскадры входило блокирование Финского залива, чтобы не допустить прохода русских кораблей в Северное море. Кроме того, Непиру предписывалось обеспечить защиту побережья Швеции и Дании, что на самом деле являлось демонстрацией силы с целью повлиять на правительства этих стран, прежде чем они задумаются, не стоит ли им принять сторону России. Приказы Адмиралтейства были сформулированы весьма четко: «Обеспечить полную блокаду Финского залива… и не допустить пересечения русскими судами этой линии». Важно заметить, что на этом этапе не упоминалось о возможных открытых военных действиях. Как мы увидим, Непир впоследствии заслужил суровое осуждение со стороны своего правительства, а также всего британского общества за то, что не преследовал противника более активно.

Эскадра миновала Киль и встала на якорь в бухте Кьоге, к югу от Копенгагена. Именно отсюда, решил сэр Чарльз, он сможет с наибольшей надежностью воспрепятствовать проникновению русских в Северное море. Когда до него дошло известие об объявлении Британией войны России, адмирал обратился к своим подчиненным с громким заявлением, которое потом не давало ему покоя:

Парни! Мы объявили войну врагу грубому и храброму. Если он встретится нам в море, вы знаете, как поступать. Если он укроется в порту — мы должны достать его и там. Успех зависит от того, как быстро и точно вы стреляете. И еще, парни, — наточите ваши сабли, и победа будет за нами!

Однако через две недели Непир покинул Кьоге, и 19 апреля его эскадра достигла входа в Финский залив. Со времен Петра I Финский залив был (и остается) акваторией, стратегически важной для безопасности России и для ее торговли. Триста двадцать километров водного пути отделяют вход в залив от Санкт-Петербурга, бывшего в то время столицей Российской империи. Защита Санкт-Петербурга была сосредоточена в четырех сильно укрепленных пунктах. К северо-западу от входа в залив, между Швецией и Финляндией, расположены Аландские острова с мощной крепостью Бомарзунд. На южном берегу находится Ревель (Таллин), а на северном — Свеаборг, охраняющий подход к Гельсингфорсу (Хельсинки). Последним рубежом обороны столицы стал прекрасно укрепленный портовый город Кронштадт.

Русский балтийский флот был крупнее, чем предполагал Непир. Помимо 27 линейных кораблей в его состав входили 8 фрегатов и 90 других судов — корветов, колесных пароходов, шхун и канонерских лодок. Суммарно балтийский флот России превосходил эскадру союзников по числу кораблей и огневой мощи. Однако русские суда были рассредоточены по нескольким пунктам, причем большая их часть находилась в Кронштадте и Свеаборге. Крейсируя между этими пунктами, Непир не позволял противнику объединить силы и тем самым сохранял превосходство. Кроме того, перед русскими стояли две другие проблемы: лед и неопределенность с командованием. С начала зимы флот зависел от состояния льда в заливе, и в первые недели после неожиданного появления Непира на Балтике русские корабли были заперты в портах. К началу мая, когда лед растаял, обострилась проблема с руководством: у флота не было единого командования. Великий князь Константин Николаевич, в чьем ведении находилась Кронштадтская эскадра, был молод (27 лет), неопытен и нерешителен, а власть семидесятисемилетнего адмирала Петра Ивановича Рикорда, находившегося на борту 110-пушечного «Императора Петра I», вообще была весьма сомнительной, особенно в Свеаборгской эскадре.

Прибытие Непира к входу в Финский залив пришлось на период густых туманов и штормов. Различить береговые знаки не позволяла погода, маяки не горели или были разрушены, лоцманы отсутствовали — адмирал оказался в трудном положении. Помимо этого его эскадра встретилась и с другими сложностями. Матросы оказались по большей части неопытными и необученными новичками или же пожилыми людьми, насильно и поспешно призванными на военную службу. Обычно требовалось не менее полугода усиленных занятий, чтобы из рекрута получился настоящий моряк, и таких у Непира было меньшинство. Из-за нехватки, например, хорошо обученных сигнальщиков возникали проблемы с удержанием судов в нужном положении, а маневрирование в море становилось опасным. Нехватка опытных артиллеристов ощущалась еще острее. Наконец, большая часть британских судов имела глубокую осадку, поэтому они не могли входить в мелководные порты и многие прибрежные зоны. Адмиралу Непиру и его старшим офицерам стало ясно, что их эскадра плохо подготовлена к серьезным активным действиям.

Нескончаемый густой туман угнетающе действовал на людей. Оценив неблагоприятную ситуацию, хотя и не связанную с непосредственной опасностью, Непир приказал своим судам следовать в Стокгольм. Там эскадра провела около двух недель, дожидаясь изменения погоды к лучшему. Во время этого вынужденного перерыва Чарльз Непир получил аудиенцию у короля Оскара I и попытался убедить его принять сторону союзников. Однако усилия адмирала успехом не увенчались — его величество остался твердым сторонником нейтралитета своей страны. Швеция была в прекрасных отношениях с Россией, и король отнюдь не хотел их омрачать в угоду Британии или Франции.

В начале мая погода наконец прояснилась, и Непир решился на вылазку. Он подошел к небольшому финскому городу Ханко (Ганге) у входа в Финский залив и обменялся с береговыми батареями несколькими выстрелами — первыми выстрелами на Балтике в этой войне. Затем эскадра Непира направилась к Свеаборгу, где укрепления были слишком сильны для серьезного нападения на город, а потому Непир ограничился наблюдением.

Со времени прибытия Непира на Балтику прошло почти три месяца. К нему присоединился довольно крупный французский отряд под командованием вице-адмирала Парсеваля-Дешена: двадцать паровых и парусных судов с общим числом пушек 1200. Собственная эскадра Непира к тому времени почти удвоилась, поскольку из Спитхеда подошло подкрепление. Блокада с успехом продолжалась, но для утоления жажды славы, охватившей британскую публику, Непиру нечего было предложить, за исключением символической стрельбы у Ханко.

Однако 21 июля все же произошел огневой контакт с русскими. Капитан Уильям Холл, возглавлявший небольшую эскадру из трех паровых судов — «Гекла», «Один» и «Доблестный», получил приказ занять позицию вблизи Бомарзунда и наблюдать за передвижением русских кораблей. Эта мощная крепость, расположенная в Ботническом заливе между Швецией и Финляндией, имела ключевое значение для защиты Финляндии, которая в то время была российской провинцией. Укрепления Бомарзунда включали в себя три круглые башни и цитадель с толстыми кирпичными стенами, облицованными огромными гранитными блоками. Строительство крепости шло уже двадцать два года и близилось к завершению. Гарнизон Бомарзунда насчитывал 2200 человек и располагал 66 пушками, которые держали под прицелом гавань.

Простояв несколько дней на якоре и умудрившись залучить к себе опытного лоцмана, нетерпеливый Холл решил, что ему надоело безделье. Искусно маневрируя, он провел свои суда по мелководью и приблизился к крепости на расстояние выстрела своих орудий, оставаясь вне досягаемости для большинства русских пушек. В течение последующих восьми часов корабли Холла обстреливали Бомарзунд, оставаясь почти неуязвимым. Лишь израсходовав боеприпасы, он велел своим судам отходить, весьма удовлетворенный результатом. На самом деле ущерб, причиненный крепости, оказался в основном косметическим — загорелось несколько крыш, но огонь не распространился из-за конструктивных особенностей укреплений. Четыре защитника Бомарзунда были убиты, пятнадцать — ранены, у англичан ранения получили пять человек. Позднее Непир строго отчитал Холла: «Если каждый капитан будет тратить все боеприпасы на обстрел каменных стен, флот очень скоро останется беспомощным». К выговору Непира присоединилось британское Адмиралтейство, осудив капитана не только за излишний расход снарядов, но и за то, что он напрасно подверг риску свои корабли. Николай же, напротив, остался весьма довольным действиями гарнизона Бомарзунда — защитники крепости проявили храбрость и заставили неприятеля уйти. Каждый из них получил серебряный рубль.

Впрочем, и английская публика, истомившаяся в ожидании настоящих сражений, с нескрываемой радостью встретила известие о поступке Холла. Особенных похвал удостоился подвиг гардемарина «Геклы» Чарльза Дэвиса Лукаса. Когда на верхнюю палубу его судна упал неразорвавшийся русский снаряд и прозвучал сигнал всем спрятаться в укрытие, двадцатилетний Лукас схватил шипящее ядро, поднес его к борту и бросил вниз. Еще не коснувшись воды, снаряд разорвался, легко ранив двух моряков. В благодарность за этот поступок капитан Холл представил сообразительного юношу к званию лейтенанта, а по окончании войны Лукас удостоился аудиенции у королевы, которая наградила его — первого — только что учрежденным крестом Виктории. Службу Чарльз Лукас закончил в чине контр-адмирала.

К июню, когда британский флот продолжал стоять подле Свеаборга, до моряков добралась холера. Еще сильнее почувствовали на себе эту беду французы. Но, несмотря на это препятствие, союзники решили нанести удар по Кронштадту и 22 июня направились к этой стратегически чрезвычайно важной крепости. Через четыре дня они приблизились к своей цели и еще три дня посвятили разведке и наблюдению, результаты которых были обескураживающими. Во-первых, стало ясно, что силы русских превосходят объединенную эскадру по численности: двадцать два крупных боевых корабля против восемнадцати. К тому же на русских кораблях были команды, имевшие боевой опыт. Укрепления Кронштадта ощетинились мортирами и тяжелыми пушками. После обсуждения ситуации со старшими офицерами Непир пришел к выводу, что нападение на Кронштадт было бы чистым безумием даже без эпидемии холеры. Он отдал приказ отходить, и эскадра снова направилась к Свеаборгу.

Тем временем контр-адмирал Артур Корри оставался у Свеаборга во главе 16 британских и французских кораблей, выполняя приказ вести наблюдение за действиями русских и оборонительными сооружениями. Корри обнаружил огромное количество орудий в стратегических точках и произвел оценку численности гарнизона, которая, по его мнению, составляла около 8000 человек. Подходы к острову прикрывались бонными заграждениями и были заминированы так называемыми «адскими машинами». Свеаборг, доложил Корри главнокомандующему, невозможно взять без огромного риска.

К началу августа Непир получил подкрепление в виде 10 000 французских солдат и моряков под командой генерала Барагэ д'Илье. В Булони и Кале их посадили на британские транспортные суда, и после долгого тяжелого пути люди были в состоянии крайнего недовольства. По сути, прибывший отряд находился на грани мятежа. Главной причиной этого недовольства был рацион, принятый еще на английских галерах. У французов британская еда вызывала отвращение. Один из их старших офицеров докладывал: «Солдаты взяли в привычку жаловаться не переставая: шоколад то слишком крепкий, то слишком слабый, суп пересолен, чай безвкусен… Я решил всех жалобщиков посадить на воду и сухари — это был единственный способ их образумить». Типично французский способ добиться желаемого — через желудок. Но способ подействовал, и дисциплина была восстановлена.

С прибытием этих свежих сил, а затем и тысячи английских военных инженеров и морских пехотинцев Непир почувствовал себя достаточно сильным, чтобы приступить к активным военным действиям против России, а поскольку Кронштадт и Свеаборг казались неприступными, он выбрал своей целью Бомарзунд. Проведенная без должной подготовки, атака капитана Холла не принесла защитникам заметного ущерба; теперь, решил адмирал, все будет иначе.

План был прост: расположить корабли таким образом, чтобы лишить русских возможности подтянуть подкрепления, затем высадить к северу и югу от крепости артиллерию и морских пехотинцев и осадить Бомарзунд, поддержав высаженные войска огнем корабельных пушек. Все прошло согласно плану. Британские инженеры обеспечили действие французского десанта. Высадка состоялась 8 августа, осада началась через пять дней. Артиллерийский обстрел крепости союзники вели одновременно с суши и моря, при этом использовались и французские наземные шестнадцатифунтовые орудия, для установки которых на позиции потребовалось 150 человек. Продолжительный обстрел возымел действие, и на третий день осады комендант крепости приказал вывесить белый флаг. После взятия Бомарзунда не обошлось без мародерства. Кроме того, союзники взорвали церковь, предварительно сняв с нее часы и отправив их в Лондон. Чтобы разрушить гранитные стены крепости, возле них разжигали сильнейший огонь, а потом раскаленные камни поливали водой, в результате чего они трескались и распадались на куски. В плен попали 2225 русских офицеров и солдат, в том числе комендант Бомарзунда, и все они были перевезены в лагеря для интернированных в Англии и Франции.

Непир радовался успеху, британская публика восторженно аплодировала: Аландские острова были захвачены союзниками, которые наконец одержали первую крупную победу. Все были уверены, что война близится к концу.

По традиции того времени британский балтийский флот сопровождали частные яхты с богатыми любопытствующими наблюдателями. Днем эти «военные туристы» могли видеть, слышать и обонять сражение с безопасного расстояния. По вечерам в роскошных каютах и салонах они пили шампанское и вкушали изысканные блюда, приготовленные их поварами. (Не добившись от правительства официальной оценки такого поведения, Непир в знак протеста отказался от одного из высших орденов империи — ордена Бани.) Однако одно дело — издали наблюдать за боем, но совсем другое — находиться на месте сражения после его завершения. После падения Бомарзунда большинство этой публики высадилось на берег, чтобы осмотреть поле битвы. Увиденное потрясло и ужаснуло их. Преподобный Р. Хьюз из колледжа Магдалины Кембриджского университета был среди этих любознательных господ. В своем дневнике он написал, как сильно подействовал на него вид «холодных и безгласных мертвецов»:

Я испытал страшное потрясение от этого неожиданного зрелища. Белые холщовые покровы застывших тел колыхались на ветру, словно движимые дыханием тех, кто уже не мог дышать. Что знали эти люди о «турецкой проблеме»? Но они сражались, они корчились в предсмертной агонии, а теперь их отцы и братья, матери и возлюбленные проливают по ним слезы — и все из-за Дунайских княжеств.

В начале сентября Непир и Парсеваль-Дешен получили приказ вывести флот из Балтийского моря и вернуться домой, самостоятельно выбрав для этого время. На совещании объединенного командования было единодушно решено, что близость зимы препятствует дальнейшим активным боевым операциям, а потому в этом году предпринять что-нибудь против Свеаборга без большого риска не представляется возможным. Надо было возвращаться, что французы и сделали без промедления.

Успех с Бомарзундом стал хорошим началом для того, чтобы утолить жажду славных побед, которой мучилась публика, но в стратегическом отношении он был не слишком значительным. Неутихающие призывы к решающему удару заставили правительство уступить, и вскоре Непир получил послание первого лорда Адмиралтейства сэра Джеймса Грехема, которым тот фактически отменял предыдущий приказ. Теперь Непиру приводили доводы, что все условия для нападения на Свеаборг созрели:

Нельзя забывать, что с началом осени русские линейные корабли всегда воздерживаются от плавания по Финскому заливу, а лед запирает Кронштадт двумя неделями раньше, чем Свеаборг. Поэтому нападение на Свеаборг было бы целесообразно произвести в конце октября… Окончательное решение на этот счет вам следует принять самостоятельно. Если операция против Свеаборга при сложившихся обстоятельствах не имеет перспективы, ее ни в коем случае не следует начинать. Если же после тщательной оценки возможностей неприятельских укреплений и флота у вас сложится мнение, что Свеаборг можно уничтожить, ваш долг в сотрудничестве с французским адмиралом не упустить этой возможности.

По существу, Адмиралтейство предписывало Непиру напасть на Свеаборг, но с оговоркой: окончательное решение возлагалось на командующего флотом. Сэр Чарльз был немало озадачен этим посланием, но его смятение только усилилось тремя днями позже, когда он получил еще одну депешу. На этот раз Адмиралтейство приказывало ему воздержаться от нападения на Свеаборг. Не удивительно, что разгневанный адмирал потерял терпение. Зима на Балтике наступает рано, погода уже портилась. Непир ответил лордам Адмиралтейства резким письмом:

Я сочту себя непригодным для занимаемого поста, если буду вынужден и далее подвергать суда жестоким бурям северных вод. Как лорды Адмиралтейства предписывали мне в письме от 23 сентября и подтвердили письмом от 26-го, я отдам приказ об отходе, когда по нашему общему с французским адмиралом мнению дальнейшее нахождение объединенного флота в этих водах станет небезопасным.

Тон писем, которыми обменивались Непир и первый лорд Адмиралтейства, становился все более раздражительным и менее почтительным, и в конце концов Грехем приказал адмиралу возвращаться. Непир привел свой флот в Спитхед 16 октября, а через два дня у него состоялась бурная встреча с Грехемом, вскоре после которой ему доставили короткий приказ: «По получении сего вам надлежит спустить свой флаг и сойти на берег». Так после 60 лет верной службы королевскому военно-морскому флоту Непир был отправлен в отставку.

На этом балтийская кампания первого года войны завершилась. Результаты ее были не слишком впечатляющими, если не считать разрушения Бомарзунда. Британское общество по-прежнему требовало славных побед. Тем не менее нельзя отрицать, что англо-французским силам успешно парализовали передвижение российских судов в первое военное лето. Николаю не удалось усилить черноморский флот, перебросив туда дополнительные корабли. Тридцатитысячная армия, расположенная в зоне Финского залива, не смогла присоединиться к войскам, находящимся в Крыму. (Остается неизвестным, каков был бы исход Крымской войны, если бы это произошло.) Все это, вместе с точно спланированной и проведенной бомарзундской акцией, было достигнуто, несмотря на многочисленные проблемы с материальным обеспечением флота, эпидемию холеры и противоречивые распоряжения Адмиралтейства. В ходе балтийской кампании Британия не потеряла ни одного судна.

Совершенно очевидно, что Адмиралтейство сделало Непира козлом отпущения, отнеся на его счет неудачи балтийского похода. На него посыпалось множество обвинений: он якобы плохо владел тактикой использования паровых судов, подчиненные ему не доверяли, он был слишком робок и пристрастен к алкоголю, он, наконец, в свои 77 лет был слишком стар. Однако у сэра Чарльза нашлись и защитники, которые указывали на ошибочные действия самого Адмиралтейства — именно оно мелочным вмешательством мешало эффективному действию флота. И действительно, первая половина балтийской кампании велась хаотично.

На следующее лето британский флот вернулся в Финский залив, на этот раз им командовали контр-адмиралы Дандас и Пено. Им надлежало не только восстановить блокаду, но и взять и уничтожить Кронштадт. Флот из 38 кораблей включал в себя 20 винтовых судов и 4 фрегата, которые значительно превосходили русские силы. Однако за зиму укрепления Кронштадта были усилены, количество пушек в крепости увеличено. Подходы к цитадели защищали мины усовершенствованной конструкции. Хотя они и могли пробить насквозь толстый корпус бронированного корабля, их психологическое воздействие оказалось весьма ощутимым. Четыре британских корабля, осуществлявших разведывательную миссию, подорвались на этих минах и получили тяжелые повреждения. Подобно Непиру и Парсевалю, Дандас и Пено после оценки укреплений Кронштадта пришли к заключению, что взять Кронштадт можно только с непомерными потерями. Полагая штурм невозможным, они сочли за благо отвести флот.

Эскадра направилась к Свеаборгу, где успех казался более достижимым, и там 9 августа началось крупнейшее в этой кампании артиллерийское сражение. Войдя в створ крепости, союзный флот в течение двух дней выпустил по ней 20 000 снарядов, подвергаясь все это время ответному огню более тысячи орудий. Крепость защищалась стойко, и союзники вынуждены были отойти к входу в залив, где англо-французский флот оставался до начала декабря. Таким образом, эта глава Крымской войны закончилась ничем. Однако блокада Балтики успешно продолжалась.

Хотя выход в Северное море для русских был закрыт, для них оставался другой путь, хотя и менее вероятный, — через Белое море, обогнув северную оконечность Норвегии. Во время Второй мировой войны этот путь, пролегавший близ Северного полярного круга, получил название «маршрут мурманских конвоев».

На восточном берегу Белого моря в устье Северной Двины стоит портовый город Архангельск, который к середине XIX века был развивающимся и растущим торговым центром. Поскольку этот порт мог в принципе служить нуждам России в Крымской войне, союзники решили распространить свою блокаду и на эти северные воды. Три корабля под командованием капитана Эразмуса Омманея и два французских суда капитана Пьера Жильбера были посланы в Белое море, чтобы завершить план блокирования русского флота. В июле эта небольшая эскадра, состоящая из двух фрегатов и трех корветов (два из которых были паровыми) и имеющая в общей сложности 98 пушек, двинулась к цели вдоль норвежского побережья.

После короткой остановки в Хаммерфесте, где торговцы с готовностью бросились предлагать морякам свои услуги, союзники подошли к Архангельску и обнаружили, что город хорошо укреплен, а его гарнизон насчитывает 6000 человек. Не решившись нападать на Архангельск, эскадра двинулась к расположенным неподалеку Соловецким островам и обстреляла монастырь XV века и окружающие его строения. Истратив все боеприпасы, Омманей потребовал капитуляции, но защитники монастыря это требование тут же отвергли. Не зная, что делать дальше, английские суда уплыли прочь. Во время короткого боя один англичанин был убит, пятеро — ранены. У русских потерь не было. Французы в этой акции не участвовали — их корабли не приближались к монастырю.

Так и не напав на Архангельск и испытав разочарование у Соловецких островов, эскадра союзников направилась к небольшому рыболовецкому порту Коле на берегу Баренцева моря недалеко от современного Мурманска. Ранним утром 24 августа городок подвергся обстрелу. У защитников Колы была лишь одна батарея и десяток ружей. Капитан 14-пушечного корвета «Миранда» Эдмунд Лайонс написал довольно простодушный отчет об этом нападении:

…пушки вскоре удалось подавить, а батарею сровнять с землей. Мы продолжали обстрел домов и защитных частоколов, но ружейные выстрелы в различных частях города не утихали. У меня не оставалось выбора, и город пришлось уничтожить. Мы подожгли его зажигательными снарядами, ветер раздул огонь, и вскоре пламя полыхало повсюду. В это время судно оказалось в сложном положении. Прилив потащил его к берегу вместе со становыми якорями, и мы оказались менее чем в трехстах ярдах от охваченного огнем города. До нас долетали горящие обломки. Обливая водой такелаж и палубу, мы смогли избежать крупных неприятностей и, преодолев прилив, отойти от берега…

Это нападение не дало никаких результатов, если не считать, что было сожжено три четверти из 128 деревянных домов Колы и несколько пакгаузов. Впрочем, эту дыру в северной блокаде удалось залатать. Ввиду приближающейся зимы Омманей покинул субарктические воды и вернулся в Англию. До будущего года блокадный сезон на Балтийском и Белом морях можно было считать закончившимся.

В начале следующего лета в Белое море пришла новая эскадра союзников и блокада возобновилась, несмотря на просьбу Швеции сделать исключение для торговых судов. За все время пребывания в этих водах англо-французского флота никаких сколько-нибудь важных событий там не произошло. Немногочисленные прибрежные поселения ущерба не претерпели, однако союзники все же сожгли около шестидесяти мелких торговых судов. К середине августа эскадра присоединилась к объединенному флоту на Балтике, а затем все корабли вернулись в свои порты, чем и закончилась кампания на севере России в 2900 километрах от крымского театра военных действий.