Подводная лодка почти весь день лежала на дне, выбрав хороший песчаный грунт на глубине свыше ста двадцати метров. Здесь пираты чувствовали себя в безопасности. Случай с военным кораблем, на присутствие которого прошедшей ночью указывали гидрофоны, немного волновал командира лодки. Впрочем, он мог считать эту встречу случайной, да и вряд ли этот корабль подозревал о присутствии здесь подводной лодки. Наконец, как-никак, лодка находилась в нейтральных водах. Анч шутя предлагал пройтись по дну и поискать греческий пароход или недавних гостей, которые этой ночью оставили подводную лодку.

— Если их еще не съели крабы, то они скоро распухнут и всплывут, — отвечал командир.

Днем все же пришлось всплыть на поверхность. Лодка долго находилась под водой, и старший офицер, проверяя качество воздуха, установил, что в нем осталось мало кислорода. Кислорода на лодке было еще несколько баллонов, но их берегли до получения нового запаса с надводной базы. Лодка всплыла на пятнадцать минут. Перед всплытием осмотрели в перископ поверхность моря и, не заметив ничего, поднялись. Уже на поверхности увидели самолет. Он шел на небольшой высоте. В бинокль сразу же определили, что это машина старой конструкции и, значит, не военная. Анч первый высказал догадку, что самолет ищет рыбу. Когда он приблизился и, снижаясь, стал кружить над лодкой, на его борту прочитали надпись: «Разведчик рыбы». Название подтверждало догадку Анча. Настойчивое любопытство самолета встревожило и рассердило командира. Он приказал обстрелять самолет из зенитных пулеметов, надеясь, что летчики не услышат пулеметной стрельбы и не догадаются о ней, пока пули не попадут в самолет.

Попасть в самолет на такой незначительной высоте нетрудно, и после нескольких пулеметных очередей командир, наблюдая из своей рубки, заметил, что машина подбита. Пираты видели, как «Разведчик рыбы» стал снижаться, и немедленно погнались за ним, боясь, что он отлетит далеко и сообщит кому-нибудь о лодке. Вскоре самолет пропал из виду. Но пираты были уверены, что он уже на воде, и продолжали погоню тем же курсом. Не найдя самолета, решили, что он утонул, и командир приказал задраить люки и пустить воду в цистерны, чтобы лодка снова могла опуститься на дно.

Люда проснулась рано и принялась писать письмо отцу, как ей предлагали пираты. Девушку долго никто не тревожил, и она имела время обдумать письмо. Помня слова Анча о том, что можно писать и чего нельзя, она обдумывала каждую фразу. Но вовсе не для того, чтобы выполнить указание шпиона, а чтобы написать письмо, которое Анчу говорило бы одно, а отцу, если письмо попадет к нему, — совсем другое. Она вспомнила, как летом прошлого года к ней в лагерь приезжал отец. Стояла скверная погода, шел дождь, и обитатели лагеря почти весь день провели в клубной палатке. Развлекались играми, а особенно решением шарад, кроссвордов и разных задач и загадок. Отец принимал во всем этом деятельное участие. И она решила напомнить отцу об этом дне, чтобы он понял, что ее письмо тоже читается как загадка, как кроссворд, как ребус. Она вспомнила, как тогда писала письмо, подбирая фразы так, чтобы в них читалось только одно определенное слово. Она мобилизовала всю свою находчивость и, обдумывая каждое слово, в конце концов написала:

«Дорогой папа!

Помнишь наше прошлогоднее пребывание в лагере? Помнишь игры и развлечения, которыми мы все были захвачены? Как мы наслаждались в дождливые дни домино, шахматами, ребусами, а в солнечные — нашей замечательной лодкой! Какую массу мелких рыбок, рачков, а в болоте — лягушек и тритонов наловили мы тогда, чтобы потом любоваться в аквариуме всей этой живностью подводной! Вспоминая эти дни, я чувствую, как подлинное волнение охватывает меня. Надеюсь, мы снова поедем туда; жаль только, что в этом году дела тебя на Лебедином держат. Может быть, я, как в прошлом году, поеду одна, а ты потом приедешь, отдельно.

Мне кажется, что такая прогулка была бы, наконец, тем отдыхом, которого врачи для тебя требуют.

Беспокоюсь, что не получаю о тебе никаких сведений. Мне уже надоели твои геологические дела, а в особенности злосчастный торианит. Хотелось бы на время избавиться от всего этого и сидеть уже с тобою где-нибудь на берегу моря, следя, как уходят вдаль корабли. Надеюсь, если мы поедем, ты попадешь у меня под надежную охрану. Да, чуть не забыла: присматривай за бакланом, которого мы купили у рыбаков. Смотри, чтобы его не постигла участь нашего мартына, которого на прошлой неделе убили.

Когда поедешь в Лузаны (я жду тебя здесь), захвати мои калоши и не забудь свои. Приезжай, ведь мне уже скоро придется снова выполнять свои обязанности.

Жду тебя скоро — ты ведь обещал выполнять мои разумные просьбы, и я это обещание помню.

Крепко целую. Твоя Люда».

Перечитав письмо, девушка почувствовала удовлетворение. Безусловно, Анч ничего в нем не поймет, а отец должен сразу вспомнить ту игру, которую он показывал в лагере. Именно так она тогда написала свою записку, и он первый разгадал ее. Сразу в Лузаны он все равно не поедет — он достаточно взволнован исчезновением ее, Марка и Зори. К легковерным людям он не принадлежит. Однако сердце девушки все же сжимал страх: а вдруг поедет? Но, хорошо обдумав все обстоятельства и свое письмо, она пришла к твердому выводу, что отец прочитает его как надо и сумеет немедленно поступить так, как в таких случаях следует поступать.

Когда пришел Анч, Люда лежала на койке и думала о своих товарищах. Ее волновало, что она ничего о них не знает. Живы ли они?

Как только шпион вошел в каюту, девушка спросила о Марке и Зоре.

— Они чувствуют себя хорошо и… кажется, больше уже не будут отпираться, — улыбаясь, ответил Анч и спросил ее о письме к отцу.

Пока он молча читал письмо, девушка внимательно следила за его лицом, но в нем не дрогнул ни один мускул. Казалось, Анч знакомится с письмом совершенно равнодушно, хоть Люда и не могла этому поверить.

— Я не знал, что вы так интересуетесь живой природой, — сказал шпион, дочитав письмо. — Прямо юная натуралистка! И рыбки… и лягушки… и бакланы… и мартыны… Постараюсь обогатить ваш аквариум представителями морских глубин.

— Буду благодарна, — ответила девушка.

— Прекрасно. Обещаю немедленно переслать это письмо вашему отцу. Думаю, командир нашего корабля не будет возражать против его содержания. Можете писать новое письмо. Хотя, надеюсь, вы вскоре увидитесь с отцом.

Анч вежливо кивнул головой и с письмом в руке прошел в командирскую каюту, где он расположился на время, пока девушка занимала его место. Командир спал. Анч сел за стол, положил перед собою Людино письмо и минут двадцать внимательно разглядывал его, точно ища чего-то особенного. Распределял буквы вертикально по столбикам, слагал между собою первые буквы и первые слоги слов, выбирал буквы и слоги из середины, переворачивал лист, рассматривал его на свет, держа горизонтально, поднимал на уровень глаз. Потом снова положил на стол и снова задумчиво разглядывал, точно перед ним было не обычное письмо, а египетский папирус, исписанный иероглифами. Если бы Люда видела, как внимательно шпион изучает ее письмо, она бы, вероятно, очень испугалась.

Просидев над письмом с полчаса, Анч спрятал его в карман.

Зашевелилась штора, отделявшая маленькую спальню, и показался командир. Он прищурил заспанные глаза, провел рукой по лысине и сел на стул.

— Что? — спросил он Анча.

— Написала. Мой помощник может сегодня же ночью перебраться на остров.

— Вы вполне уверены в его конспиративных качествах?

— Иначе я бы не взял его с собою. Он владеет русским языком так же, как и я. Кроме того, он настоящий артист. Вы сами знаете, как ловко он надул этого мальчишку с запиской.

— А что она написала?

— Пожалуйста! — Анч подал командиру письмо.

— Я же ничего не понимаю.

Анч перевел ему письмо слово в слово.

— Мне не очень нравится… хотя может быть и так… А там ничего не зашифровано?

— Вы забываете мой опыт! — засмеялся Анч.

Он попросил минутку внимания, подчеркнул карандашом несколько слов в письме и показал командиру. Теперь письмо выглядело так:

«Дорогой папа!

Помнишь наше прошлогоднее пребывание в лагере? Помнишь игры и развлечения, которыми мы все были з а х в а ч е н ы? Как мы наслаждались в дождливые дни домино, шахматами, ребусами, а в солнечные — нашей замечательной л о д к о й! Какую массу мелких рыбок, рачков, а в болоте — лягушек и тритонов наловили мы тогда, чтобы потом любоваться в аквариуме всей этой живностью п о д в о д н о й! Вспоминая эти дни, я чувствую, как подлинное волнение охватывает м е н я. Надеюсь, мы снова поедем туда; жаль только, что в этом году дела тебя на Лебедином д е р ж а т. Может быть, я, как в прошлом году, поеду одна, а ты потом приедешь, о т д е л ь н о.

Мне кажется, что такая прогулка была бы наконец, тем отдыхом, которого врачи для тебя т р е б у ю т.

Беспокоюсь, что не получаю от тебя никаких с в е д е н и й. Мне уже надоели твои геологические дела, а в особенности злосчастный т о р и а н и т. Хотелось хотя бы на время избавиться от всего этого и сидеть уже с тобою где-нибудь на берегу моря, следя, как уходят вдаль к о р а б л и. Надеюсь, если мы поедем, ты попадешь у меня под надежную о х р а н у. Да, чуть не забыла: присматривай за бакланом, который мы купили у р ы б а к о в. Смотри, чтобы его не постигла участь нашего мартына, которого на прошлой неделе у б и л и.

Когда поедешь в Лузаны (я жду тебя здесь), захвати мои калоши и не забудь с в о и. Приезжай, ведь мне уже скоро придется снова выполнять свои о б я з а н н о с т и.

Жду тебя скоро — ты ведь обещал выполнять мои разумные просьбы, и я это обещание п о м н ю.

Крепко целую. Твоя Люда».

— Я читаю подряд последние слова каждой фразы:

«З а х в а ч е н ы л о д к о й п о д в о д н о й. М е н я д е р ж а т о т д е л ь н о. Т р е б у ю т с в е д е н и й: т о р и а н и т, к о р а б л и, о х р а н у. Р ы б а к о в у б и л и. С в о и о б я з а н н о с т и п о м н ю».

Над переносицей капитана сошлись морщины. Глаза стали маленькими и злыми.

— Значит, и эта все наврала! — вскричал он. — Теперь она у меня кое-что узнает, прежде чем нырнуть на дно.

— Этого можно было ожидать, — ответил Анч. — Хорошо, что она не выдумала ничего посложнее этой детской игры.

— Что же нам делать?

— В море мы успеем ее выбросить. А пока пускай сидит и пишет письма, они нам пригодятся.

— Заставьте ее писать под диктовку.

— Не надо. Я дал ей возможность написать это письмо в спокойной обстановке, чтобы получить ее обычный почерк. Мой помощник копирует почерки так же хорошо, как я орудую кастетом. По этому образцу он сам напишет нужное письмо, с которым завтра утром явится к Ананьеву, а вечером профессор станет нашим квартирантом. Дочка еще пригодится, когда мы будем выпытывать у профессора его формулы.

До вечера подводный корабль лежал на дне, а когда стемнело, всплыл и двинулся к бухте Лебединого острова, чтобы там высадить помощника Анча. Новое, фальшивое, письмо от Люды, адресованное профессору Ананьеву, лежало в кармане шпиона.

Как обычно, лодка шла без огней, очень осторожно. Но вот вахтенный офицер заметил в море красный огонек. Один красный огонек должен был означать, что парусное судно идет справа от того, кто его заметил. Паровое судно должно было иметь в таком случае еще топовые огни, то есть один или два белых огонька на мачтах. Пираты решили приблизиться к паруснику и посмотреть на него, не обнаруживая себя. Но, приблизившись, увидели такое необычайное судно, что командир приказал осветить его прожектором. При свете прожектора стало видно, что судно почти затоплено. Рассматривая его, старший офицер заявил командиру, что узнал «Антопулос», в который они прошедшей ночью пустили торпеду. На палубных надстройках, торчавших из воды, пираты не заметили никого. Безусловно, экипаж покинул судно. Командир лодки приказал спустить шлюпку, а нескольким матросам — подняться на «Антопулос» и осмотреть штурманскую рубку и каюты, перед тем как окончательно пустить пароход ко дну.

Шлюпка с пятью матросами немедленно отошла. В шлюпке находился также помощник Анча, блестящий исполнитель роли «сочувствующего матроса».