Что касается порядка и чистоты, здесь Маккензи Смит был настоящим фанатиком, поэтому его визиты в кабинет к своему другу профессору Монти Джемисону случались крайне редко. Дело в том, что занимаемая Джемисоном в университете комната снискала славу «кладбища твердых токсичных отходов».
— Случись Монти там умереть, мы и не узнаем об этом, да и месяц уйдет, чтобы его отыскать, — подшучивали над ним коллеги в университете.
Что касается Мака, то он знал твердо, что не разделит с Монти такую участь.
Хотя кабинет Джемисона был значительно просторнее, чем у Смита, царивший в нем хаос создавал обратное впечатление. Большую часть пространства занимали небоскребы из книг и бумаг, громоздившиеся почти до самого потолка. Узкий извилистый проход вел от двери к столу, еще более сужаясь, огибал его, оставляя места ровно столько, чтобы Джемисон мог протиснуться в кресло. Монти заявлял, что способен без труда найти любую нужную бумагу или книгу, и Смит в этом не сомневался. На одном из званых обедов Мак оказался в обществе психиатра, который объяснил ему, что люди с высокой степенью организации умственной деятельности не испытывают необходимости в том, чтобы окружающие их предметы находились в строгом порядке. В переводе на обычный язык это означало: ему, Смиту, нужен был порядок, следовательно, его умственная деятельность не отличалась высокой организацией. Усмотрев в этом еще одну ошибку в теории Фрейда, Смит под благовидным предлогом постарался отделаться от знатока человеческих душ и мозгов. Как-то в одной из телевизионных бесед со знаменитостями Смит услышал, как доктор Джойс Бралерз объяснял, что мужчин, которым нравятся аккуратно расставленные на диване подушки, неотступно преследует мысль о женской груди. На диване у Смита подушки всегда были в полном порядке. Мак спросил, что обо всем этом думает Анабела. Она ответила, что его восприятие женской груди не переходит разумных пределов, так что он мог не беспокоиться на этот счет.
Джемисон параллельно вел, как правило, несколько научных исследований. Но лишь немногим было суждено завершиться, поскольку его энтузиазм быстро начинал иссякать, как только его живое и богатое воображение покоряла новая идея. Не так давно Монти поведал Смиту, что занимается исследованием биографии Амелии Блумер, которая в XIX веке возглавляла движение феминисток и явилась изобретателем «блумеров» — коротких брюк-шаровар, названных в ее честь. Одновременно он изучал документы о Джордже Вашингтоне Плунките, политическом деятеле Нью-Йорка, который в начале века обосновывал разграничение взяток на «честные» и «нечестные» и гордо заявлял, что получаемые им «честные» взятки служили интересам общества. И конечно же, ненасытная любознательность профессора американской истории питала его интерес к очередному в истории Вашингтона громкому убийству.
В то утро Смит постучал в дверь кабинета Джемисона и, услышав приглушенное «входите», приоткрыл дверь настолько, насколько это позволили сделать сложенные за ней книги. Джемисон сидел в своем кресле, склонившись над столом, и что-то читал.
— Я не вовремя? — осведомился Смит.
— Ты всегда вовремя, Маккензи, проходи, присаживайся.
— А куда? — поинтересовался Смит. Чтобы отыскать в этом хаосе мебель, нужны были приборы ночного видения.
— А вот сюда. — Джемисон указал на стул, чудом избежавший участи хранилища книг и бумаг.
— Я подумал, что у тебя может найтись какой-либо материал о Клементе Ватландигеме, — сказал Смит, после того как сел, и извинился за вторжение.
— Конечно есть. — Глаза Джемисона радостно засветились. — Первый человек, лишившийся своей страны. — Он с трудом выбрался из-за стола, приподнялся на цыпочки, чтобы дотянуться до книги, погребенной под кипой бумаг на высоко расположенной полке, и едва не упал в груду документов, но удержался, вовремя ухватившись за подоконник. Монти передал книгу Смиту, который вскочил со стула, увидев, что Джемисон начинает падать. — Потерял равновесие, — пояснил Монти.
— Да, конечно, — ответил Смит, размышляя о том, что Джемисон действительно достал нужную книгу, не задумываясь ни на минуту.
— Печальная история с этим Валландигемом, — заметил Джемисон. — Он слишком распускал язык по поводу того, что Линкольн был тираном, его выслали в Конфедерацию, но он им оказался не нужен, и его отправили обратно. Парень так и не смог найти себя и в конце концов застрелился.
Смит пролистывал книгу, в то время как Джемисон кратко излагал факт биографии ее героя. Это было как раз то, что требовалось Маку для подготовки к лекции. Он собирался использовать историю Клемента Валландигема в качестве примера чрезмерного наказания за приверженность оппозиции.
Джемисон вернулся в свое кресло и взял в руки бумаги, за чтением которых его застал Смит.
— Захватывающая история отражена здесь, Маккензи.
— О чем это? — спросил Смит.
— В некотором роде биография Полин Юрис.
— Где ты ее разыскал?
— У Венделя вчера вечером. Мы обсуждали последние детали в связи с субботней постановкой. Когда все разошлись, он вручил мне эти бумаги. Можешь представить мое волнение и интерес, ведь я сам веду дневник.
— Так это ее дневник?
— Ничего подобного, — с низким раскатистым смехом ответил Джемисон. — Род Полин берет начало во времена Революции, и она взяла на себя роль историографа. Такое многообразие личностей: военные, мошенники, преступники, торговцы крупные и мелкие, в роду по отцовской линии была даже одна женщина — организатор профсоюза на текстильных фабриках Массачусетса.
— А зачем Вендель дал эти записи тебе? — спросил Смит.
— Он посчитал, что они могут меня заинтересовать как историка, он надеется, что я смогу отредактировать их и найду издателя. Это было настолько трогательно, Мак. В глазах у Венделя стояли слезы. Он сказал, что опубликование этих заметок явилось бы данью памяти Полин. Я, конечно, согласился.
— Они написаны достаточно хорошо для публикации? — поинтересовался Смит.
— В том виде, в котором они сейчас, нет, насколько я могу судить из прочитанного. Но умелая рука редактора сможет придать им надлежащий для публикации вид. Хочешь взглянуть?
Смит взял записи Полин и был поражен внушительным объемом этого труда. Из собственного опыта он знал, что тех людей, которые грозятся написать историю своей семьи, хватает, как правило, страниц на двадцать. Старания Полин вылились не менее чем в три сотни страниц.
— Странно, Полин не производила впечатление человека, интересующегося историей, — заметил Смит, пролистав рукопись. — Мне она представлялась сугубо современным человеком. И Вендель, говоришь, был растроган до слез?
— В моем представлении, да. Какой приятный и неожиданный сюрприз — открыть в Полин новую грань.
— Ты уже много успел прочитать?
— Нет, и не думаю, что мне удастся продвинуться намного дальше в ближайшие несколько дней со всеми этими приготовлениями к спектаклю об истории Сиклса и Ки. Вы с Анабелой придете?
— Да. Мне интересно было бы это почитать.
— Ого, — сказал Джемисон, — профессор права собирается вторгнуться во владения профессора истории.
— Я бы и не подумал об этом, — улыбнулся Смит, — но у меня сейчас больше свободного времени, чем у тебя. — А про себя добавил: «И больше воздуха в кабинете». Он с трудом переносил тяжелую атмосферу загруженной сверх меры комнаты.
Джемисон придвинул кресло поближе и облокотился о стол. Здесь нет ничего, Мак, что могло бы пролить свет на убийство. Одна сплошная история и только. Я прочитал несколько последних страниц. Она успела дойти лишь до тысяча девятьсот двадцать первого года.
— Я и не ищу разгадок, Монти. Мне просто хочется на досуге почитать семейную хронику.
— Тогда возьми и читай.
Смит задумался, не вернуть ли рукопись. Ведь Тирни отдал ее Монти.
— А ты уверен, что не возникнет никаких сложностей, если я ее возьму? — спросил Маккензи.
— Конечно нет. Вендель не считает тебя чужим.
Смит подумал про себя, что он к этому отнюдь не стремился, а вслух заметил:
— Я скажу ему, что прочитал это.
— Ну естественно, — откликнулся Монти.
— Уже определились с субботней постановкой? Все в основном готово?
Вздох Джемисона едва не вызвал обвал.
— Произойдет чудо, если все пройдет, как запланировано. Это самая значительная из наших постановок. Многое может помешать, и стольких людей нужно удовлетворить. Еще великий бард Шекспир сказал, что в первую очередь необходимо произвести впечатление на юристов. Так ведь? — важно закончил Джемисон.
— Да, — улыбнулся Смит, — хотя у меня с этим проблема, несмотря на то что у Шекспира много последователей.
— Знаешь, Маккензи, лучше сначала удовлетворить актеров и актрис, в мире нет более эгоистичных, сложных в общении, всем недовольных, неуверенных в своих силах людей.
Смит поднялся и сунул под мышку рукопись и книгу.
— Мне пора идти, Монти. Я записан на прием к дантисту, надо быть у него через полчаса. Уверен, в субботу все пройдет отлично. Спасибо за книгу и рукопись. В понедельник верну то и другое.
— Как ужасно то, что произошло со студентом стоматологического факультета, — сказал Джемисон, когда Смит уже готов был уйти. — Я как раз отправил письмо от имени общества «Три С».
— В следующий раз доскажешь, Монти. У доктора есть правило: тем, кто опаздывает, он промывает корневой канал, независимо от того, надо это делать или нет. До субботы.
Кабинет дантиста Бернарда Киршбаума, у которого лечились Смит и Анабела, располагался в комплексе Уотергейт. Список его клиентов напоминал справочник «Кто есть кто?». Там можно было встретить имена, известные в Пентагоне, госдепартаменте, ЦРУ, средствах массовой информации. На стенах приемной были развешаны фотографии пациентов с их автографами, своеобразный архив Киршбаума: «вот это самый сложный случай прорезывания зуба мудрости, с этим пациентом случился обморок при виде иглы, хотя он получил три пули во Вьетнаме, а этот клиент большую часть времени, которое он проводил в моем кресле, принимал звонки из штаб-квартиры НАТО и Белого дома». Доктор просил фото и у Смит, но тот наотрез отказался; по его мнению, дупло в зубе было таким же частным делом, как семейные ссоры, политические пристрастия и ночные кутежи с красотками.
Смит уселся в ультрасовременное кресло Киршбаума. Ассистентка надела на него нагрудник. Смит не испытывал чрезмерного страха перед дантистами. Больше всего его раздражало то, что приходилось сидеть с полным специальных приспособлений и металлических фиксаторов ртом, а в это время доктор непринужденно болтал обо всем на свете: от Мадонны до результатов футбольного матча. В таком положении Смит был способен только мигать или мычать, что не очень оживляло разговор.
И этот визит не отличался от предыдущих. Смит как обычно восседал в зубоврачебном кресле с набитым всевозможными атрибутами лечебного процесса ртом, а Киршбаум развлекал его подробным отчетом о своей поездке на рыбалку в Новую Шотландию. Доктор разложил перед Смитом сделанные во время поездки снимки, и Маккензи одобрительно кивал, надеясь, что не нарушит этим процедуру лечения. Киршбаум работал и болтал без умолку.
— Вы читали о вчерашнем убийстве студента факультета стоматологии? — спросил Киршбаум, смешивая на пластинке вязкий состав.
— Угу, — сумел произнести Смит.
Продолжая правой рукой готовить пломбировочную массу, дантист левой взял со столика лист с напечатанным тестом и подал Смиту. Маккензи был без очков, и ему пришлось держать листок на расстоянии вытянутой руки. Это была компьютерная распечатка. Вверху, через всю страницу кроваво-красными буквами шла надпись: общество «Алый грех».
Уважаемый дантист!
Те, кого интересуют криминальные истории, не предполагают, что и дантисты порой бывают связаны с ужасными преступлениями. В истории известен ряд убийств, имеющих отношение к стоматологии. Наш организационный комитет предлагает в качестве примера следующую историю, чтобы заинтересовать вас и побудишь к вступлению в наше общество.
«Радости современной технологии», — подумал Смит. Это один из тех документов, которые можно рассылать разным адресатам, соответственно меняя информацию: дантистам, бухгалтерам, можно даже попытаться привлечь в общество таксидермистов.
В 1901 году в отеле «Кенмор» в своей комнате был застрелен Джеймс Сеймур Айрес, красивый молодой человек, студент-дантист, работавший кроме того клерком в Управлении переписей, который, по слухам, соблазнил немало молодых особ в Вашингтоне. Свидетели видели, как молодая женщина в ночной рубашке спустилась по пожарной лестнице из комнаты Айреса и исчезла в окне третьего этажа.Монтгомери Джемисон,
Опросили всех проживающих в то время в отеле молодых женщин, но безрезультатно. Однако появились два анонимных письма. Одно из них было получено до убийства конгрессменом от штата Мичиган Виксом. В нем сообщалось, что его дочь, которую часто видели с Джеймсом Айресом, находится в любовной связи с прожженным донжуаном. Второе письмо, написанное после убийства, было подписано «горничная». Там высказывалось предположение, что убийца — молодая женщина, проживавшая в то время в отеле, — Мери Минас из Индианы. Но беседа с мисс Минас также не дала результата.Председатель организационного комитета.
Улики были повсюду. Айреса застрелили из пистолета Гаррисон и Ричардсон 32-го калибра, ствол оружия был испачкан кровью. На подоконнике в комнате убитого имелся кровавый отпечаток ладони. (Но в те времена еще не научились устанавливать личность по отпечаткам пальцев — один из интересных фактов, с которыми знакомятся члены общества на своих заседаниях.)
В итоге в убийстве обвинили тридцатичетырехлетнюю Лолу Иду Хемри Бони, жену коммивояжера, который целую неделю был в отъезде. Многочисленные свидетели показали, что она часто заходила в комнату Айреса, как и в комнаты других молодых постояльцев мужского пола. В ходе допроса она сообщила, что Айрес, угрожая пистолетом, принуждал ее лечь с ним в постель. Между ними завязалась борьба, пистолет выстрелил три раза, и все три пули попали в Айреса. Затем, по ее словам, она покинула комнату через окно.
Заседание суда продолжалось пять часов. Лола Бони была признана невиновной. Это всего лишь краткое изложение этого потрясающего убийства. Подробно о нем мы будем говорить на одном из наших предстоящих заседаний, принять участие в котором мы приглашаем вас и ваших коллег.
Киршбаум взял листок у Смита и продолжат трудиться над его раскрытым ртом.
— Простое совпадение, — заметил он между делом.
Смит попытался изобразить на лице вопрос.
— Я говорю об убийстве студента-дантиста прошлой ночью, — понял безмолвный вопрос Киршбаум. — Вы не слышали об этом?
Смит хотел, но не имел возможности сказать, что его друг и автор листка Монти Джемисон, являющийся председателем организационного комитета общества «Три С», как раз начал ему рассказывать об этом случае.
— Молодой студент-дантист был убит в какой-то гостинице с сомнительной репутацией. Слышал об этом по радио. Свидетели утверждают, что видели женщину, спускавшуюся по пожарной лестнице. Я считаю, сходные обстоятельства рождают одинаковые события. История повторяется.
Наконец процедура была закончена. Смит поднялся и плохо слушающимися от новокаина губами спросил:
— Собираетесь вступить в члены общества «Алый грех»?
— Думаю, что вполне возможно. В этом есть что-то занятное. У них намечается в субботу большое представление?
— Да, ради благой цели.
— Кажется, и вы будете к этому причастны, я имею в виду, как специалист по уголовному праву. Похоже, это как раз по вашей части.
— Может быть, несколько лет назад меня бы это и привлекло, но не сейчас. — Подавив острое желание сказать доктору, что час, проведенный в зубоврачебном кресле, кажется ему ужаснее быстрого и легкого убийства, Смит оплатил счет в приемной, поздоровался со следующим пациентом — молодым сенатором из Массачусетса, с которым он, случалось, играл в рэкитбол. После этого он отправился домой, прижимая ладонь к растревоженной челюсти. Его воображение рисовало женщин в ночных рубашках, спускающихся по пожарным лестницам. Что же сказал ему однажды психиатр? «Стоит запретить человеку думать о лиловых слонах, и они не будут выходить у него из головы». Точно как у него: мысли вертелись вокруг женщин в лиловых ночных рубашках.
Смит дал себе зарок не расставлять больше аккуратно диванные подушки.