Подъезжая к своему дому в Чеви-Чейзе, Честер Сазерленд решил остановиться у заднего входа и пройти через кабинет. Он заметил, что свет во всех окнах, кроме спальни, был погашен.

Остановив машину, Сазерленд не торопился выходить. Последние семь часов прошли для него как в тумане. После двухчасовой беседы с Биллом Стоком в штаб-квартире ЦРУ Сазерленд проехал в свой клуб, где пообедал в одиночестве. А затем произошло событие, которого Сазерленд не позволял себе все последние годы, — доктор пошел в кино. Фильм ему не понравился: претензия на комедию, да и актеров он едва знал, с трудом вспоминая, что видел их как-то в кинофильме «Жизнь в субботу вечером». Молодежь в зале, правда, смотрела комедию с удовольствием. Впрочем, Сазерленду было все равно, хорош фильм или плох. Просто это было какое-то занятие, способ вычеркнуть из памяти двухчасовой разговор со Стоком.

Встреча началась вполне приятно. Сток снова рассказал ему о своем увлечении электронными видеоиграми и о том, что решил в будущем несколько выходных дней посвятить тренировкам, дабы составить достойную конкуренцию своему сыну. Сазерленд вежливо слушал его, пару раз даже высказал одобрение подобному решению, но в глубине души знал, что легкая трепотня скоро закончится и разговор перейдет на серьезные темы, ради чего, собственно, он сюда и приехал.

— Итак, ты хотел поговорить со мной, Честер, — сказал Сток, усаживаясь за стол и кладя на него ноги. — По телефону голос у тебя был расстроенный, да это и понятно: если бы мой кабинет взломали, я бы тоже огорчился. — Он рассмеялся. — Нам крупно повезло, что ты не хранил там досье по проекту МКАЛТРА. Иначе у меня был бы повод беспокоиться, что взломщики могли в них заглянуть.

Сазерленд знал, что Сток с ним играет. Если у него и были раньше сомнения относительно того, кто вломился к нему в кабинет, то теперь они рассеялись полностью.

— Билл, это дело рук Компании?

Сток изобразил на лице удивление, сделал вид, что шокирован.

— Компании? Ты думаешь, мы могли бы поступить таким образом с человеком, которому доверили столь важную часть операции?

Сазерленд вдруг ощутил приступ голода и острое желание что-нибудь выпить: у него с утра во рту ничего не было, а завтрак, прерванный звонком Веры, остался наполовину нетронутым. Он понял, что оказался в щекотливом положении. Если сыщики из ЦРУ не взяли досье, то признание в том, что он на самом деле хранил их у себя, несмотря на постоянные уверения в обратном, выставило бы его лжецом или, того хуже, дураком. С другой стороны, если грабители были со стороны, он чувствовал себя обязанным доложить о пропаже человеку и управлению, которым исчезновение досье грозило бы серьезными неприятностями.

Он решил признаться, что хранил досье дома и что теперь они пропали, надеясь, что его честность вызовет по меньшей мере откровенность со стороны Стока. Однако результат оказался иным… После того как Сазерленд закончил свое признание, директор поднялся и резко ударил кулаком по столу.

— Черт подери, я так и знал! — Он быстро подошел к широкому пролету окна, выходящего на лес, и на какое-то мгновение Сазерленду почудилось, что он собирается кулаком вышибить стекло. Сток провел кончиками пальцев обеих рук по филенке окна.

— Прости, Билл, — сказал Сазерленд, вставая и выходя на середину комнаты. — Ты должен понять, что у меня было несколько причин принять участие в этом проекте. Я готов служить стране, когда и как могу, но, кроме того, я что-то значу и сам по себе. Я ученый или, по крайней мере, занимаюсь наукой, и для человека моего типа отдача заключается в предчувствии открытия, прорыве на новые рубежи, в постижении того, чего мы раньше не знали. Я не мог бы уделять проекту столько времени и знаний, если бы не было этой отдачи, если бы я не держал в руках реальных подтверждений проделанному. Я никогда никому об этом не говорил, и досье все время были спрятаны в моем личном кабинете. Это было очень важно: иметь их при себе.

— Как для Никсона хранить его записи, — заметил Сток. Он был мрачен. Лицо его застыло, как будто высеченное из гранита. Он вернулся к своему столу, открыл ящик и вытащил оттуда несколько папок с досье. Сазерленд сразу узнал в них те, что были похищены из его кабинета.

— Так все-таки это вы… — произнес Сазерленд.

— Конечно, мы, Честер, и в этом нам всем чертовски повезло. Если бы мы знали о существовании этих досье несколько лет назад, то сделали бы то же самое, разве что чуть менее осторожно. В наше время, похоже, американцы требуют большей осторожности от взломщиков.

Сазерленд наклонился к нему.

— Но зачем сейчас-то они вам понадобились? Я же сказал тебе, что их никто никогда не видел. Каждая новая запись делалась лично мной.

Сток швырнул досье обратно в ящик стола и резко задвинул его.

Сазерленд откинулся на стуле и глубоко вздохнул. Он с ужасом понял, что за этим последует.

— Нет, ты не был единственным человеком, имеющим доступ к этим досье, Честер, и тебе это известно. Вторым был твой сын.

Доктор опустил глаза.

— Каким бы ни был и что бы ни делал мой сын, он за это заплатил, Билл. Не нужно больше нападать на него. Теперь неважно, что он там узнал… о людях, о различных вещах… Какой мог нанести вред… Видит Бог, он наказан и не может надеяться ни на прощение, ни на поруки. Мой сын мертв, сэр. Неужели этого недостаточно?

Сток кивнул:

— Я разделяю твое горе, Честер. Я думал о твоем сыне сегодня утром, когда играл со своим парнем. Думаю, нет горше утраты, чем смерть ребенка, сколько б лет ему ни было.

Сазерленд почувствовал, как подвело желудок.

— Тебе плохо, Честер?

— Все в порядке… Мне не нравится то, что сделали ваши люди, но думаю, что смогу это понять…

— Честер, это было нелегкое время для нас: со всех сторон мы получали затрещины, что вовсе не облегчало нашу задачу. То и дело происходила утечка информации, это нам вредило, вот и пришлось предать огласке кое-что из проекта МКАЛТРА в рамках Закона о свободе информации. Конечно, мы смягчили все что могли и скрыли больше, чем, по мнению некоторых, следовало. Но ты же знаешь не хуже любого, как было бы скомпрометировано правительство, будь этот проект полностью рассекречен. Увидев, что на поверхность стала просачиваться нежелательная информация, мы, мягко говоря, забеспокоились. Первое предположение было, что источник где-то у нас, в Управлении, и мы здорово попотели, чтобы найти и прикрыть его. Но потом мы поогляделись и выяснили, что это твой сын прихвастнул в определенных кругах, что имеет доступ к досье своего отца. Разумеется, я не могу рассказать тебе, как мы об этом узнали. Какой позор, подумал я, когда картина стала мне наконец ясна. Черт побери, какой позор!

Последнее было произнесено с чисто британскими интонациями. Сазерленд почувствовал, что его раздражает это копирование манер и языка их английских коллег, присущее высшему начальству ЦРУ.

Сток запер в столе досье Сазерленда, опустил ключ в карман пиджака, встал, обошел вокруг стола и положил руку на спину психиатра.

— Знаешь, Честер, мы живем в странном мире, и иногда приходится прибегать к экстраординарным мерам и людям, чтобы привнести в него немного здравого смысла. Тут нет четких понятий, что хорошо и что плохо, Честер. В основном это вопрос выживания. Кто-то это понимает, кто-то нет. — Сток снял руку со спины Сазерленда и направился к двери. Свое мнение он высказал, встреча окончена.

Прощаясь, Сток протянул Сазерленду руку:

— Я был бы счастлив привлечь тебя снова к программе, Честер, но понимаю, что это может оказаться для тебя слишком сложным. Если так, я думаю, тебе лучше здесь больше не появляться.

Сазерленд едва не рассмеялся при мысли о том, чтобы вернуться к сверхсекретной исследовательской программе ЦРУ, однако не смог отказать себе в удовольствии спросить:

— Почему вы вновь обращаетесь ко мне после того, что случилось?

— Ты не обижайся, Честер, но когда человек совершает ошибку типа той, что сделал ты, его становится намного легче контролировать. Мне было приятно общаться с тобой, Честер. Удачи во всех будущих начинаниях. Кстати, искренне рекомендую тебе приобрести одну из этих видеоигр. Прекрасный способ отвлечься от существующих проблем…

Сазерленд закрыл машину и прошел через заднюю дверь в свой кабинет. Как всегда, Вера оставила включенным ночник: большого прозрачного пластмассового гуся, которого он подарил ей лет пять назад. Маленькая лампочка в его основании освещала игрушку и бросала теплый отблеск на всю комнату.

Сазерленд включил верхний свет, достал ключ из кармана и открыл ящик с буквами МНОП. Он дотронулся до досье с наклейкой «Поулсон Дж.», хотел было вынуть его, чтобы прочесть еще раз, но затем закрыл и запер ящик. Он прошел в дом, мельком взглянул на корреспонденцию, оставленную на столе около лестницы, затем медленно поднялся на второй этаж и открыл дверь в спальню.

Его жена, Элинор, читала, сидя в кресле-качалке.

— Ты дома, — произнес Честер, — а я думал, благотворительное собрание продлится дольше.

— Я не пошла на него, — сказала она, снимая очки, и посмотрела на него, слегка прищурившись.

— Почему?

— Не было ни сил, ни желания. — Она не казалась усталой, и голос ее звучал твердо.

Доктор снял пиджак, повесил его в шкаф, разулся и сел на край их двуспальной кровати.

— А ты где был?

— У меня была встреча, затем я перекусил в клубе, а потом пошел в кино.

— В кино? Ты пошел в кино? Я не могу вспомнить, когда ты в последний раз был там.

— Мне нужно было немного отвлечься.

— Я поражена.

— Поражена? Чем? Что тут необычного?

— Дело не в кино, Честер. Я имею в виду потребность отвлечься. Не могу вспомнить, чтобы ты раньше проявил такую слабость, человеческую слабость.

Сазерленд почувствовал, что жена явно ищет ссоры. Он прошел в ванную, закрыл дверь, быстро принял горячий душ, накинул махровый халат и вернулся в спальню. Элинор стояла перед французским секретером восемнадцатого века, держа в руках толстую пачку писем, ту самую, что читала до этого, сидя в кресле. В эту минуту она была особенно хороша: лицо затуманилось печалью, ставшей постоянной с момента убийства Кларенса, прекрасные белокурые волосы собраны наверху в пышный пучок, и лишь отдельные выбившиеся локоны образовывали очаровательное обрамление ее полному, милому лицу.

— Что ты читаешь?

Она ответила так тихо, что он не расслышал, и повторил вопрос.

— Письма Кларенса. Письма, которые он писал, когда был в колледже, и прочесть которые у тебя так и не нашлось времени.

Сазерленд быстро подошел к своему бюро.

— Глупости, — бросил он через плечо, — я читал абсолютно все, что он когда-либо нам написал…

— Только потому, что я настаивала. Обычно ты лишь делал вид, что прислушиваешься к его словам, что отвечаешь ему, но беда в том, что все это не имело для тебя никакого значения. Тебя никогда не интересовал твой сын… Вот если бы он был одним из твоих пациентов…

— Хватит, Элинор. Мы уже много раз обо всем этом говорили.

Честер следил, как она медленно опустила письма на стол, словно кладя их в огонь, руки ее дрожали. Она ухватилась для поддержки за край письменного стола, потом обернулась и взглянула на него, ее голубые глаза пылали гневом.

— Честер, он мертв, и я считаю, что ты убил его, пусть тебе и не пришлось нажимать на курок. Убить человека можно не только из пистолета, для этого есть и другие возможности…

— Я уже достаточно выслушал, Элинор. Ты пила?

— Как это типично для тебя, Честер, — и как не научно — искать внешнюю причину тому, что тебе неприятно. Ты спрашиваешь, пила ли я? Должна ли я ответить буквально на твой вопрос? Сказать, что упивалась словами сына, которого у меня больше нет, и что я пьяна от его утраты?

— Я устал, Элинор, мы можем обсудить все утром…

Он не ожидал от жены такой реакции. Она сгребла письма со стола, бросилась к нему и ткнула их ему в лицо.

— Прочти их, Честер, — крикнула она. — Прочти их сейчас, когда они уже не имеют смысла. Узнай, хотя бы первый раз в жизни, что было на душе у твоего сына.

Уголок одного письма попал ему в глаз. Он поднес руку к лицу, повернулся, поморщившись от боли.

— О какой душе ты говоришь, Элинор?

Она подошла к нему сзади, положила руки ему на плечи и повернула лицом к себе.

— За что ты его так ненавидел? — спросила она. Слезы струились по ее щекам.

Доктор выпрямился, все еще прикрывая глаза рукой.

— Я не испытывал к нему ненависти, Элинор. Я любил его, черт побери… нет, черт его побери. Он никуда не годился…

— Разве это подходящее выражение для психиатра?

— Может быть, и нет. Но иногда я думаю, что мы оказываем дурную услугу обществу, изобретая жаргон для характеристики поведения. В этом мире есть люди. Элинор, которые ни к черту не годятся, и как бы это признание ни разбивало мне сердце, мой сын был один из них…

Он знал, что́ за этим последует, и не стал уклоняться. Напротив, ждал с каким-то непонятным удовлетворением. Она ударила его по лицу. Видя, что он не реагирует, ударила еще раз, затем обеими руками впилась ему в шею, вонзив ногти в кожу. Сазерленду удалось схватить ее запястья и разжать руки. Крошечные капельки крови выступили там, где ногти разорвали кожу, и медленно скатились к воротнику халата.

— О, Господи… Прости меня, Честер. — Ее тело сотрясалось от рыданий.

— Мы все виноваты, Элинор. Извини… Я лягу спать внизу.