— Но ведь были же у Сазерленда друзья? С ними вы успели связаться? — допытывался у Мартина Дориан Марс.

— Мы этим сейчас занимаемся, — отвечал Теллер.

— Нерасторопно занимаетесь. Вот и начальник управления сегодня звонил. Он рвет и мечет в нас громы и молнии.

Ну Дориан, ну мастак завернуть фразу! Но ничего, нас тоже голыми руками не возьмешь…

— А что он ожидает, что мы будем творить чудеса? — Теллер курил гвоздичную сигару.

— Очень прошу, не кури ты свое отвратительное зелье у меня в кабинете. От этой мерзости нормального человека рвет.

— Меня не рвет.

— Прошу тебя.

— Хорошо, будь по-твоему. — Он бережно загасил сигару, сохраняя недешевый окурок.

— Давай подытожим, что сделано на сегодняшний день, — сказал Марс. — В Верховном суде вы всех опросили?

Теллер отрицательно покачал головой, не отрывая взгляда от потушенной сигары.

— Нет, конечно, на это требуется время. Если человек работает в Верховном суде, то организовать с ним беседу ох как непросто!

— А родных Сазерленда опросили?

— Как раз над этим сейчас работаем. Пока что побеседовали с отцом, с психиатром то есть; мужик он недюжинный, скорее замкнутый, но самоуверенный и заносчивый, как черт знает что. Хорошо одевается. Есть еще сестра, пишет диссертацию в Калифорнии.

— Ты не можешь выражаться яснее? У нее диссертация по калифорнийской тематике? В какой области? Калифорнийское право, политика, география?

— Калифорния, Дориан, это штат, в нем есть университет, где ее взяли в аспирантуру. А диссертация у нее по литературе.

— Классической? Английской?

— Венгерской.

— То есть поехала в Калифорнию защищать диссертацию по венгерской литературе?

— Это ее частное дело. С матерью покойного я пока побеседовать не успел.

— Это еще почему? Нерасторопность, как известно, злейший расхититель времени.

— Потому что ее единственного сына застрелили в Верховном суде. Смерть сына обычно не лучшим образом отражается на здоровье матери.

— Поговори с ней немедленно. Говори с кем угодно о чем угодно, только побыстрей разворачивайся. Чтобы работа кипела. А то на меня сверху давят так, что скоро можно будет просунуть под дверь.

— Это они умеют, — согласился Теллер.

— С Министерством юстиции взаимодействие налажено?

— Само собой. Мы созваниваемся каждый день.

— Прекрасно. А теперь, Марти, скажи мне, что ты нутром чувствуешь по этому делу? Как о нем мыслишь?

Теллер неопределенно пожал плечами.

— Пока не за что зацепиться. Я бы поделился с тобой хоть мало-мальски обоснованной версией, но и ее пока нет. Единственное, что я могу тебе сказать на данном этапе, — что его, мне кажется, убила женщина.

— Почему ты так думаешь?

— Да по образу жизни. Парень он видный, неглупый, любитель пожить красиво, а девок вокруг пруд пруди, он ими вертит как хочет. Могли и затаить злобу, а одна какая-нибудь, может быть, даже решила отомстить. Я, кстати, собирался после нашего разговора съездить в его холостяцкую квартиру в Джорджтауне — осмотреть ее своими глазами. Она ведь так и стоит опечатанная по моему приказу с того момента, как стало известно о его гибели.

— Так ты полагаешь, что женщина?

— Может быть, да, а может быть, и нет. Временами мне такая версия кажется логичной, разве что от нее чересчур отдает дешевым детективом: женщина проникает в полночь в здание Верховного суда и пускает пулю в лоб бывшему любовнику, сидящему в председательском кресле. Стоит взглянуть на дело под таким ракурсом, как склоняешься к мысли, что убийца — кто-то из сослуживцев. Ведь они его тоже сильно недолюбливали.

— За что?

— За карьеризм. Мне рассказали, ему маячил высокий пост. Почему? Может быть, его толкал кто-то из судей, которого — прошу прощения за пошлую догадку — он засек за непристойным для жреца правосудия занятием и с тех пор держал на крючке.

— А если серьезно?

— Я совершенно серьезно. Ведь верховные судьи тоже люди, как ты да я. Они периодически посещают сортир и вот там-то…

— Ну, будет, будет. Вернемся лучше к семье и знакомым. Так отец, говоришь, со странностями? До такой степени, что мог бы убить собственного сына? И если он убийца, то каковы мотивы?

Теллер взял из пепельницы окурок и сунул его в рот.

— Не кури, Марти.

— Я зажигать не буду. Отец? Не думаю. Что же это за отец, если он способен убить собственного сына?

— В жизни всякое бывает. Жизнь — театр, и мы все в нем — актеры.

— Опять же вы правы, начальник… Понимаешь, Дориан, кандидатам в убийцы Кларенса Сазерленда несть числа. Мотивов для убийства достаточно — их едва ли меньше, чем алиби у подозреваемых. Будем копать! Кстати, я заказал настенную схему себе в кабинет.

— Это что-то новенькое.

— Не-а, обычное дело, в технике называется блок-схема. Я боюсь запутаться в деле Сазерленда, поэтому решил перенести его на бумагу. В моей схеме будут стрелки, звездочки и даже фосфоресцирующие буквы для обозначения узловых событий. Тебе подобная схема, скорее всего, ничего не скажет, но мне она просто необходима. И стоит недорого.

— Недорого — это сколько?

— Сотню. Я провел ее по смете по делу Сазерленда.

— Целую сотню, — вздохнул Марс. — Мог бы, кажется, сначала поставить меня в известность.

— Виноват.

— Хорошо, счет я подпишу. Я вообще подпишу что угодно, лишь бы дело двигалось.

— Оно будет двигаться, даю тебе честное слово, Дориан.

— Каждое утро в девять ты будешь являться ко мне с оперативным сообщением о ходе расследования, вплоть до его завершения.

— Так точно, Дориан. Каждое утро я как штык здесь, у тебя, в девять.

— Договорились.

Подъехав к городской квартире Кларенса Сазерленда в Джорджтауне, Теллер увидел у дверей полицейского, а поперек дверей — желтую ленту с надписью «Вход воспрещен».

— Как у вас тут идут дела? — спросил полицейского Теллер.

— Неплохо. А у вас?

— Тоже неплохо. Кто-нибудь заходил сюда?

— Только ваши, из управления, больше никто. Я чего хочу сказать, лейтенант: раз уж вы здесь и пробудете какое-то время, то разрешите, я отлучусь выпить чашку кофе?

— Идите. Только на полчаса — не больше. На большее у меня времени нет.

Он очутился в небольшом вестибюле. Дверь слева вела в квартиру Сазерленда, лестница справа — в другую квартиру, на втором этаже. Теллер вытащил ключ, отпер квартиру Кларенса и вошел внутрь.

Гостиная впечатляла размерами и роскошью интерьера. Большую ее часть занимали диваны глубокого красно-коричнего цвета, образующие в центре комнаты своеобразный салон. Над всей гостиной реял большой проекционный экран. Подойдя ближе, Теллер обнаружил, что он связан со сложной телевизионной аппаратурой, в том числе видеомагнитофоном. Вплотную к ней располагался вместительный шкаф с десятками аккуратно расставленных видеокассет.

Теллер перешел в спальню. Она была того же размера, что и гостиная. Круглое ложе поистине королевских размеров казалось еще больше, отражаясь в огромном, во всю заднюю стену, зеркале. И здесь над всем пространством комнаты парил большой проекционный телеэкран и дорогая стереосистема также стояла почти вплотную к кровати — только руку протянуть.

«А это что за штука?» — спросил себя Теллер, подходя к усыпанной кнопками и тумблерами панели рядом с кроватью. Он нажал одну кнопку — небольшая люстра из крохотных зеркальных осколков завертелась на потолке. Повернул диск — и вспыхнул узконаправленный алый луч. Наведенный точно на люстру, он отразился от граней зеркала множеством мелких вспышек и лег мозаикой мерцающих бликов на пол и углы помещения.

— Лихо! — бормотал Теллер, орудуя прочими кнопками и ручками, так что вскоре у него вся комната закружилась в многоцветном хороводе красных и синих огней. Возник даже стробоскопический эффект, поймав в замедленное движение все предметы в спальне, в том числе и руку Теллера, протянутую ради интереса в его поле.

Выключив шальную иллюминацию, Теллер открыл ящик ночного столика. Ничего особенного он там найти не ожидал: еще при первом обыске квартиры Сазерленда в спальне был обнаружен целый набор так называемых рекреационных наркотиков — относительно слабых по воздействию, но наличия которых в доме хватило бы, чтобы намотать парню срок, если бы события приняли соответствующий оборот. При обыске изъяли также записную книжку с телефонами, ее передали в управление ему, Теллеру, а он, в свою очередь, переправил ее другому инспектору с указанием прощупать путем личного контакта всех поименованных в книжке людей.

В столе оставался, таким образом, один-единственный документ, своего рода дневник-календарь с перечислением дат, имен или фамилий, после которых шли инициалы. Теллера всерьез заинтересовали значки после каждой фамилии, тщательно прорисованные разноцветной тушью, в виде звездочек, кружков, восклицательных и вопросительных знаков, кое-где даже с комментариями типа: «динамит… тоска… перспективная…»

— Трудолюбивый паренек, — пробормотал себе под нос Теллер, опуская дневник в карман плаща. В старые добрые времена его молодости такого посчитали бы элементарным пошляком.

Он осмотрел остальную квартиру, потом вернулся в гостиную, чтобы поближе познакомиться с кассетами на стеллаже в книжном шкафу. Помимо нескольких старых фильмов, основная масса представляла собой обыкновенную дешевую порнографию. Наклейка на одной из таких, снятых на дому порнолент гласила: «Я и Синди. Апрель». Ну как тут не умилиться!

— Прошу прощения, — раздался голос от входной двери, которую Теллер по небрежности оставил открытой.

— В чем дело?

— Вы — из полиции?

— А вы кто?

— Я Уолли Плам из квартиры наверху.

— Чем я могу вам помочь?

— Убрать от входа ваших громил. Я здесь живу, понимаете? И мне осточертело, приходя домой, каждый раз показывать документы.

— Примите мои извинения. Но после проверки вас впускают в дом беспрепятственно?

— Не в этом же дело, в конце-то концов!

Теллер между тем разглядывал Уолли Плама. Худой и, что называется, симпатичный молодой человек, каких в Вашингтоне довольно много. Черты лица заостренные, кожа смуглая, что удивительно, принимая во внимание белесые брови и светлые волосы. Есть признаки преждевременного облысения, поэтому волосы приходится начесывать, чтобы, так сказать, максимизировать наличность. Двубортный темно-серый костюм сидит чересчур в обтяжку, белый воротничок синей сорочки перехвачен под неброским бордовым галстуком вполне заметной золотой застежкой.

— Повторяю, мистер Плам, — продолжал Теллер, — извините нас за причиненные неудобства, но произошло убийство…

— Мне об этом прекрасно известно — мы с Кларенсом тесно общались.

— Вот как? Насколько же тесно?

Плам усмехнулся.

— Ну да, скажи я вам, вы меня тут же внесете в список подозреваемых?

— Не исключено.

— Мы с ним были близкими приятелями. Я, как видите, снимал у него квартиру.

— Значит, дом принадлежит ему?

— Да.

— И он оплачивал домовладение из зарплаты судебного клерка? Неплохо! Совсем неплохо!

— Не без посторонней помощи, конечно.

— Семьи, вы хотите сказать?

— Ясное дело.

— Богатая у него квартира. И изумительный подбор видеокассет.

Плам рассмеялся.

— Да, у него есть занятные ленты.

— Вот эта, например? — Теллер вытащил из батареи кассет «Я и Синди. Апрель» и протянул ее Пламу.

— А что в ней особенного? Мы с ним любили иногда подурачиться.

— И в процессе веселья, надо понимать, снимали себя на пленку?

— А что тут такого?

Теллер взял из рук Плама кассету, вернул ее на стеллаж.

— Спальня больше похожа на видеобар, — добавил он.

— Кларенса она вполне устраивала.

Теллер покачал головой, перейдя гостиную, подошел к дивану, взбил диванную подушку и сел на него.

— Говоря откровенно, мистер Плам, я начинаю думать, что жизнь прошла стороной.

— В смысле?

— А в том смысле, что ваш образ жизни, привычки, все эти штучки-дрючки кажутся мне бессмысленными.

— Так и должно быть. Разрыв поколений. Другие времена, другие нравы.

— Мне об этом рассказывать не надо, — он закурил. — У самого две дочери, с виду вполне нормальные, а откроют рот — сплошная китайская грамота. Ну хорошо, раз уж вы все равно здесь, попробуйте охарактеризовать Кларенса Сазерленда.

— Вас интересует что-то конкретное? — Плам уселся на стул у двери, закинув ногу на ногу.

— Наоборот, самая общая характеристика. В общем, что хотите, то и расскажите. Ну, например, его любимое занятие?

— Вы же видели квартиру.

— А кроме этого?

— А кроме этого ничего, никаких других интересов.

— Как же так, ведь наверняка у него было хобби, возможно даже, не одно. Чем-то ведь он обязательно интересовался, помимо беготни за юбками? Где он любил бывать?

— В самых разнообразных местах.

— Вы посещали вместе эти разнообразные места. Кстати, вы были его собутыльником?

— Кларенс не пил, разве что бокал вина, да и то нечасто.

— Наркотики?

— Определенно нет.

— А у него в квартире хранился солидный запас.

— Мне об этом ничего не известно.

— Жаль. Потому что у меня в таком случае был бы дополнительный повод исключить вас из списка подозреваемых. — Если Плам этому поверит, то он, Теллер, поверит во Второе пришествие. А чем черт не шутит, вдруг мистер Плам и сам…

Плам изобразил удивление:

— Ах, вот как! То есть вы спрашиваете, употреблял ли Кларенс наркотики? Нет, пожалуй, разве что слабые, но кто их сейчас не пробовал?

— Какие конкретно? Марихуану?

— Да.

— Кокаин?

— Периодически. Зато вы пьете спиртное. Вот вам снова проблема отцов и детей.

— Обсуждать ее с вами у меня нет никакого желания, — отрезал Теллер.

— Нет и не надо. Что еще вы хотели бы узнать от меня о Кларенсе?

— Назовите других его близких знакомых. С кем еще он шатался по злачным местам?

— Я с ним по злачным местам не шатался, лейтенант.

— Называйте это как вам угодно.

— У Кларенса было много приятелей. Несмотря на престиж семейства Сазерлендов, он общался с самыми разными людьми. Временами ему доставляло удовольствие окунаться в жизнь социальных низов. Поэтому он не брезговал знакомством со странными типами.

— Назовите хотя бы некоторых из них.

— По фамилиям?

— Если знаете, то по фамилиям.

— Фамилий я не запомнил. Иных он приглашал к нам, с другими встречался в барах, третьим…

— Мужчины, женщины?

— В основном женщины.

— В основном? Значит, он все-таки…

— Бисексуал? Нет. Кларенс был нормальным человеком.

— Но не без причуд?

— Это как посмотреть. С моей точки зрения, лейтенант, он был, повторяю, нормальным, здоровым мужчиной, который брал от жизни что мог, до того как остепениться.

— У него была постоянная девушка? С которой он встречался бы регулярно? Иными словами, не был ли ваш приятель Кларенс Сазерленд, извините за выражение, влюблен в женщину?

— Мне такая неизвестна.

— А не знаете ли вы часом женщины, у которой могло бы возникнуть желание его застрелить?

— Нет.

— Тогда, может быть, вам знакома женщина, любившая Кларенса Сазерленда?

— О да, и не одна. Обаяния у него было море.

— Назовите хотя бы одну из них.

— Лори Роулс.

— Из Верховного суда?

— Точно. Она доводила его до бешенства своими преследованиями: то звонила в неурочные часы, то вообще заявлялась, когда у него была другая, и закатывала скандал. Трудный случай: она ему подыгрывала, но в душе хотела лишь одного — наплодить выводок детей и печь ему яблочный пирог по выходным.

— Судя по описанию, очень милая девушка.

— Как для кого.

— Насколько я понимаю, не для Кларенса.

— Вы верно поняли мои слова. Если помните, я…

— Что еще вы можете мне сообщить?

— Да ничего существенного. Время от времени он встречался с женщинами постарше. Такова современная тенденция: женщину в возрасте тянет к молодому мужчине. От общения с ним она сама молодеет.

— Я бы считал наоборот: острее чувствует свой возраст.

— Вот видите, а жизнь подсказывает свое. Так или иначе, он периодически встречался с женщинами постарше.

— Фамилии?

— Извините, не знаком ни с одной из них.

Теллер встал, еще раз окинул взглядом комнату.

— Вопросов больше нет, мистер Плам. Благодарю за потраченное время и за беседу. Очень, очень поучительно.

— Не стоит благодарности. Так вы скажете своим людям у входа, чтобы меня пропускали?

— Обязательно. Кстати, среди них нет громил. Они — сотрудники полиции, исполняющие свои служебные обязанности.

— Не обижайтесь, лейтенант, просто так говорится.

— Да я не в обиде, чего там. А вот где вы провели ту ночь, когда убили Кларенса?

— В постели.

— Один?

— Нет, конечно.

— С женщиной в летах. Извините…

— Не знаю, возраст не спрашивал.

— А как звали, помните?

— Вроде… честно говоря… как будто… а вам это очень нужно?

— Да нет, если вам не нужно, то нам тем более. Еще раз спасибо.

Теллер задержался в управлении до семи, потом поехал домой. По приезде сунул в духовку замороженный ужин, поставил пластинку «Смерть розы», и когда из колонок полилась мелодия вальса, прошелся в танце по комнате с воображаемой партнершей, которой, конечно же, была Сюзанна Пиншер: «Вы сегодня обворожительны, дорогая». В ответ она посмотрела ему в глаза: «Из всех встретившихся мне в жизни мужчин, вы — самый обаятельный и неотразимый…»

В этот момент его кошка Бист, вспугнутая посторонними звуками, сиганула с дивана на стол, но не рассчитала и приземлилась прямо на вертящийся диск. Зарываясь в пластмассовую поверхность диска, поползла поперек бороздок игла, отчего комната наполнилась какофонией скрежетов и скрипов.

— Брысь! — завопил Теллер на кошку, которая, прошмыгнув у него под рукой, скрылась под стулом. Теллер сходил на кухню, принес из холодильника бутылку джина, налил себе порцию и, усевшись в кресло-качалку, обратился с тостом к пустому пространству в центре комнаты. «Не знаю, где вы сейчас и с кем, но за вас, мисс Пиншер. Не знаю, что ты за человек, но да будет земля тебе пухом, Кларенс Сазерленд!» Он ополовинил стакан и, уже ни к кому не обращаясь, добавил: «Отцы и дети, тоже мне проблема!»