Дизайнер обложки Елена Хуторная

© Константин Викторович Трунин, 2018

© Елена Хуторная, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4474-8766-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 

4:00

Что-то неладное происходит вокруг. Мир меняется. Одолевает чернота. Уходят белые оттенки. Погружение вниз. Нет взлёта. Пытаешься найти свои руки. Но рук не видишь. Их чувствуешь под собой. Хочется увидеть руки. Почему-то мелькают мысли об осознанном сновидении. Неужели получилось. И толк от такого знания? Вокруг чернота. Ничего не видно. Может, лежу в постели с закрытыми глазами? Откуда же тогда ощущение провала в пустоту?

Невозможно лежать и проваливаться вниз одновременно. Где же руки. Почему они не поднимаются. Почему не могу пошевелить головой. Откуда наваливается чувство безысходности. Что может значит такой сон. И почему в голове мысль о сне. Невозможно спать и думать о сне. Это неправильно. Если чувствуешь себя во сне, то должен совершать активные действия. Но не получается. Проснуться не получается. А может, это не сон? Летаргический спросонок или что такое, как бы понять. Открыть глаза не получается. Руки, где же руки. И где ноги. Вижу пустоту. Вокруг всё чёрное. Ощущение провала. Падаю. Ветер не обдувает тело. Нет никакого чувства, кроме падения. Кровь скопилась в затылке. Голова куда-то едет. Голова не проваливается. Чувство онемения разливается от правого виска к левому и обратно. Будто кровь живая. Она ищет выход из тела. Я ведь не могу быть парализованным. Мне всего двадцать девять лет. Я бы слышал, я хотя бы понимал. Но нет и этого. Значит, я сплю.

Говорят, сон снится в быструю фазу и длится всего пять минут — остальное растягивается за счёт нашего подсознания. Как бы не так. Наверное, минут десять я пребываю в таком состоянии и не вижу просвета. Всё-таки невозможно спать и ощущать. Я не владею такими техниками. Пробовал — не получалось. Да мне и сны ведь не снятся никогда. Им просто некогда сниться. Ведь сон человек видит перед пробуждением, а я встаю по будильнику. Организм не расслабляется до конца, он не может получить возможность для анализа прожитого дня. Мозг выкидывает лишнюю информацию по одному ему известному принципу. Что бы сказал Фрейд, вот это мне больше интересно, я уже забыл про свои руки, я вижу черноту. Фрейд в таком случае потреплет меня по голове и скажет: «Сия проблема мною не изучена, решать, сынок, её тебе предстоит самому, я старый швейцарский психиатр, не в то время ты видишь этот сон, надо было видеть его сто пятьдесят лет назад, тогда бы и обсудили». Что за чепуха в голову лезет. Хотя бы лезет. Пребывание в таком подвешенном состоянии угнетает. Проклятье.

Это был сон. Всего лишь сон. Вот зазвонил будильник. Пора вставать. Моя рука резко дотягивается до будильника и отключает его. Жена спит, и её пока будить не надо. Глаза смыкаются. Вставать нет желания. На часах четыре часа утра. Очень тяжело в это время вставать. Никогда не могу себя приучить. Тут трудно обосновать причину. Она понятна и без этого. Нет, дело не в совах-жаворонках-голубях. Человеческий организм требует сон. Ему надо отдыхать. Мозг должен восстанавливаться. Жаль, что человек — не дельфин. Пока работает половина мозга, другая функционирует. Люди при таком режиме либо с ума сошли бы, либо умерли от работы, либо от скуки, либо творили без конца. Если организм не требует сна, значит, общество имеет другой порядок. Мир мог выглядеть иначе. Давай вставай. Развёл тут философию. Надо собираться на работу, а не глобальные вопросы поднимать. Мне, кажется, что-то снилось. Не помню. В детстве мечтал свои сны записывать и писать на их основе фантастические книги. Прекрасная была задумка, только сны мне снились редко и всё не те, в них сюжета не было, а если и был, то забывался при пробуждении.

За дверью активизировался кот. Знает, рыжая морда. Услышал шевеление. Будет теперь требовать утреннюю порцию корма. Вот, начал ломиться. Скребётся. Жена спит. Видимо, уже просыпалась ночью, сон у неё чуткий. Я собираюсь тихо, греметь начну лишь перед выходом, но к тому моменту она уже проснётся и даже помоется. Стягиваю со стула футболку и трико. С вечера висит так, чтобы было удобно надевать и не думать, где перед, а где зад. Трико только дырявые в области левого колена. Ступня каждый раз проворно делает дырку всё больше. Зашивал не раз, лучше не стало. Ступня привычно проделывала отверстие. Вот и на этот раз приходится тянуть ногу обратно и аккуратно натягивать штанину руками. Где-то на полу валяются носки. Вот они. С носками проблем обычно не возникает. Это жена свои кидает перед сном и потом их найти не может, а я всегда свои держу рядом. Мужские носки — вещь святая. Не даю им теряться в пасти стиральной машины, потеряться за ночь тем более не дам. Потягиваюсь. Опять зазвенел будильник. Я его с первого раза не отключил. Отключаю. Нахожу на столе наушники и иду на кухню. Предстоит сперва утихомирить кота.

Рыжий кот путается в ногах. Случайно наступаю на хвост чёрного кота — он любит лежать там, где ходят люди, создавая помехи для движения. Уже не раз на него наступали, но чёрный кот по-прежнему падает посередине коридора. Даже не мурчит — молча принимает свершившееся как факт. Рыжий кот бежит впереди и утыкается носом на кухне в шкаф, где хранится его любимый сухой корм. Включаю свет и тянусь к дверце шкафа, доставая корм. Пусть ест. Сразу отстанет и не будет поднимать спящих своими заунывными песнями.

Пожарить мясо, сварить макароны, перемешать. Помыть голову, почистить зубы. Время летит. Автобус ждать не будет. Пора запрыгивать в униформу, одеться потеплее, прикрыть шарфом нос. И бежать. Осталось ещё двадцать минут.

Есть своя прелесть в работе далеко от дома, тем более если ты работаешь с людьми. Можешь всегда столкнуться со знакомыми на работе. Это неприятно. Одно дело оказывать помощь незнакомым, другое дело — помогать своим. Вне работы ещё ладно, но на работе — возникает дискомфорт. Ведь тогда с человеком общаешься не как со знакомым, а как медик с пациентом. Стыдно пройти к нему не разуваясь. Потоптаться на коврах. Поэтому я работаю далеко от дома, хоть всё равно и там есть знакомые. Автобусы туда ходят не очень регулярно, особенно в шесть утра. Есть один, придерживающийся расписания. На нём и езжу. Рядом с домом пробегает не самый надёжный, по соседней улице маршрутка раньше семи часов не пройдёт, а вот нужный автобус в пятнадцати минутах ходьбы.

Мороз щиплет лоб. Щёки и нос защищены шарфом. Предпочитаю быть в тепле, иногда становлюсь объектом насмешек. Остаётся отвечать, что сибиряк это тот, кто тепло одевается. Зимой верят, а летом нет. Тогда приходится отвечать, что люблю тепло. Всегда находятся люди, которые поддержат. Возникает спор между мерзляками и хладными, завершающийся улыбками. До следующей смены. Потом всё повторяется снова.

Дойдя до перекрёстка, замечаю ненадёжный автобус. Надо сказать, вредные водители его водят. Никогда не остановятся в неположенном месте. Машешь ему, а он только руками разводит. Остаётся ему пожелать благополучно доехать до пункта назначения, всё-таки его конечная — деревенское кладбище. Уехал на погост и не взял того, кто от погоста может уберечь. Суровые реалии утра наводят на разные мысли. На улице мало людей, и каждый куда-то спешит, каждый чего-то ждёт. Вон люди ждут трамвай, а вот пустая остановка, откуда тридцать секунд назад отъехал обидевший меня автобус.

Снег падает крупными хлопьями. Удивительная погода — ведь не должно быть мороза. В такие периоды всегда более-менее тепло, а тут щиплет и не думает успокаиваться. Улицы пустые, не проедет машина. Крепче сжимаю пакет со снедью и двигаюсь дальше.

У злачного места толпится пьяный весёлый народ. Всегда тут многолюдно по утрам. Люди веселились всю ночь, их ещё не отпустило. Не понимаю, как можно так долго бодрствовать, я уже в десять вечера валюсь с ног, что на работе, что дома. Нужен отдых. Полежать да вытянуть ноги — вот оно счастье, если хондроз не внесёт свои коррективы и коленки не будут ныть сильнее обычного. Проскальзываю сквозь толпу, как рыба, не желающая стать объектом внимания рыбаков. Что на уме у пьяного, то у собаки в пасти. Пусть они будут привязаны шаткостью к бару, сидят на цепи веселья. Меня радует музыка в ушах, создающая лирическое настроение и позитивный настрой на работу. Японская попса заряжает, китайская классика вдохновляет, корейская же музыка мало чем отличается от западной. Нотки композиций с граульными завываниями разбавляют общий фон радости, вбивая в мозг заряд индастриала. Шагается веселее и бодрее. Злачное место пройдено.

Развевается флаг над администрацией. Крепко сжимают руки скульптурные мужчина и женщина на постаменте у театра. Фонтан застыл до лета. Композиции из фотографий людей, которыми гордится город. Лестница и много-много ступенек. Я уже вижу ту улицу, на которой располагается нужная мне остановка. Обхожу памятник старого забытого лидера. Он указывает мне, что работа — важный элемент для трудящегося человека. Труд сделал из обезьяны человека, а человек сделал из труда обезьяну — вот так и знайте, забытый товарищ. Мелькнула шальная мысль. А вот и автобус. Надо бежать.

Добрый автобус, дождался меня. Водитель, кондуктор и я… 6:15 — рано он сегодня. Продвигаюсь на задний ряд сидений, что подобны тронной скамье. Одну руку кладёшь на перекладину, в другой держишь пакет, как державу. Голова поставлена высоко. Смотришь по сторонам, пока автобус двигается по маршруту. Только сейчас вспоминаешь о раннем часе, потянуло спать.

Временами сознание меркнет, временами проясняется. Кажется, будто не спишь. Картинка за окном меняется в противоречие домыслам. Вот организм почувствовал рельсы под колёсами автобуса, проснулся, заснул. Автобус стал брать штурмом гору, ревя мотором под тобой, ведь я сзади и мотор сзади, проснулся, заснул.

На этом отрезке пути могут подсесть сотрудники. Первая остановка, вторая, третья. Нет, никто не подсел. В автобусе по-прежнему нет никого, кроме меня, кондуктора и водителя.

На часах уже 6:40 — вот он, родной Юго-Западный посёлок с крупным лицом всё того же лидера на въезде, своеобразный крупный бюст, установленный кем-то давным-давно. Снова он мне напомнил про обезьян. Первая остановка, вторая, третья — пора выходить.

Не знаю почему, но в посёлке всегда холоднее, нежели в городе. Автомобили за ночь покрываются коркой льда. Кутаюсь в шарф посильнее и дышать начинаю чаще. Нос всё-таки подмерзает, и ничего его не спасает.

Поселковая больница пролегает по правую сторону пути, где, как говорят наши пациенты, скорее умрёшь, нежели выйдешь здоровым, где поликлинические терапевты давно разбежались, где невролог все болячки объясняет старостью, а женщин пугает климаксом, где когда-то было роскошное детское инфекционное отделение, а теперь в тех развалинах растут деревья и греются друг о друга бомжи, где под слоем льда ждёт лета глубокая яма на въезде, сломавшая не одну неосторожную ногу и помявшая не один автомобильный кузов, покарав всех смелых, решившихся без разведки наехать на лужу; куда возит скорая помощь пациентов, что не могут перейти через дорогу, где скорую помощь не ждут с радушием, где ругают пациентов прямо в приёмном покое за неуважение к своему здоровью; в той больнице кипит своя жизнь, которая мне неведома и о которой я не знаю ничего, кроме наличия приёмного покоя.

По левую сторону пути дорога, а за ней жилой массив. Старые пятиэтажки, возведённые давным-давно, в них живут старые люди, когда-то поселившиеся тут для доблестного труда ради процветания страны и ради уважения самих себя. В той стране нельзя было быть ленивым, нужно было быть трудягой. Поэтому по воле случая возник посёлок на этом месте, когда кто-то в верхних кругах политической жизни задумал в сосновом бору разбить секретный завод по производству различных вибрирующий и жужжащих орудий. Страна та пала, завод переключился на удовлетворение нужд людей и выживает по своим способностям. Обитатели посёлка постарели. Они не переменили место жительства. Благодаря им тут появился град. Один из самых зелёных уголков города. Но только летом. После глобальной обрезки деревьев по всей стране посёлок ныне напоминает скорее фрагмент из страшной детской книжки. Особенно ощущение усиливается зимой. Мёртвые с косами стоят да грозно вслед тебе глядят.

Счастлив тот, кто работает рядом с домом. Воистину. Мне никогда не везло. В детский сад меня возили очень далеко. В школу я ближе, чем из соседнего квартала, никогда не ходил. Колледж тоже на окраине города был. Далёкое расположение работы стало закономерным явлением. Мне так больше нравится. Только дальняя дорога утомляет. Живущие в посёлке на работу ходят пешком и экономят не только время, но и деньги. Пускай небольшие. Ведь на работу ходишь в среднем шесть раз в месяц.

Не такая мука приехать, как попытка уехать. Хочется спать. Все автобусы набиты битком. В посёлке работы практически нет, все едут в город. А мне бы сесть, но свободны только стоячие места. Можно за поручни не держаться — тебя удержит толпа, она не даст упасть, ты стиснут.

Разные мысли посещают по пути на собственную работу. Вот вижу большой магазин, построенный специально для меня. Он строился, когда я устраивался на работу. Был построен, как устроился. Но я его не посещаю. Слишком много людей стоит там в очередях. Мой путь лежит мимо него. Идти в обход длинного забора.

Когда-то пустырь, где росла трава, иногда выше человеческого роста. Летом там двигался, как в джунглях, не хватало лиан. Если бы не протоптанная дорога, то можно было легко заблудиться. Никто и не сунулся бы туда, не вооружившись как минимум мачете. Сейчас весь пустырь обнесён забором. Путь удлиняется на пять минут. Не самое приятное, ведь можно поскользнуться и вообще не дойти до работы.

Тот, кто обнёс пустырь забором, сам не знал, зачем это сделал. Долго воевал с соседними домами, даже со скорой помощью, перегородив ей все выездные пути, создав из продуваемой всеми ветрами площадки затык. Идёшь на работу по лабиринту, окружённому стенами. На том месте планировались жилые дома, но их так и нет. В этом квартале вообще нельзя было многоэтажные дома строить, но кому это интересно. Весь застроили девятиэтажками. Теперь подвалы весной полны воды, плесень растёт по стенам вверх, при входе в нос бьёт запах канализации. Всё для людей.

Вот оно здание скорой помощи — обширное, одноэтажное, где мне предстоит «жить» следующие двадцать четыре часа. На въезде стоит «собака». Название пошло откуда-то издалека. Постоянно забываю суть истории. Этот автомобиль должен привозить и увозить сотрудников с подстанции до гаража, если кому надо. Однако обслуживает, скорее, сотрудников гаража, потому как по семёрке работает лишь одна бригада, другие по восьмёрке. Почему я на ней на работу не приезжаю — можно опоздать. Подъезжает тютелька в тютельку, а смену надо принимать за пятнадцать минут. Хоть я сегодня приехал позже, не всегда получается добраться вовремя. Здороваюсь с сотрудниками, что мёрзнут у входа.

 

6:55

Разбираться с приёмом медикаментов, осмотром машины — всем этим можно заниматься только на работе. Описывать процесс не стоит, можно задеть чью-то тонкую душу. Стоит сконцентрировать своё внимание на действительности. Отдать себя в аренду работе. Теперь я не буду принадлежать себе. Моё естество поглощается. Был человек — нет человека. Есть сотрудник скорой помощи — бесправное создание, прав не имеющее. Хотите почувствовать себя нужным обществу изгоем? Пожалуйста — попробуйте стать медиком. Вы будете поднимать других, другие будут вас ронять. Вы будете недоумевать от наплевательского отношения людей к собственному здоровью, другие будут вас оскорблять за безразличие к чужому здоровью. Вы постараетесь спрятаться за маской цинизма — вам укажут ваше место. Вам скажут, как вести себя, вам скажут диагноз, вам скажут, как лечить, — вам скажут всё. Вас выжмут и выставят за дверь. Кто ты, в конце концов? Арендованный человек. Ты вынужден заботиться о других, пока другим наплевать на самих себя. Кто плоть от плоти? Зачем чужая кровь на рукаве халата… Целых двадцать четыре часа, не меньше, возможно, больше. Оперативная бесплатная аптека, бесплатная консультация на дому, бесплатная диагностика, бесплатное такси, бесплатный аттракцион, бесплатный театр, плевать на чужую жизнь. Здесь правит балом пациент. И пока правит один, другой умирает — ему не позволяет совесть побеспокоить людей. Таких носишь на руках с удовольствием. Ради таких работаешь. Таких ждёшь с раболепием. Тёплое слово согреет даже ночью, после трудной светлой части дня. Нет жалости за отрыв от приёма пищи, лёгкий взлёт на пятый этаж. Всегда вам рады.

Другая трудность — люди. Не пациенты. Другие работники скорой помощи. Твои коллеги. Им тоже свойственно болеть. Они стойко переносят всё на ногах, пока окончательно не слягут в постель. Иной раз хочется сесть рядом с бабушкой да попросить померить не её, а твоё давление. Пусть удивляется, что к ней приехал человек, которому в данный момент хуже. У которого давление выше. Хочется сесть рядом с молодой мамой, попросить у неё градусник — пусть удивится, что к её чаду приехал медик, чья температура выше температуры её крошки на несколько десятых градуса. Хочется присесть рядом с молодым парнем, мучающимся животом и жидким стулом. Он не знает, куда деться от съеденных запасов, а мы попросим нас накормить, ведь живот сводит голодной судорогой, а стула вообще быть не может, ему неоткуда взяться. Хочется схватиться за спину, так же, как мужчина средних лет, что мучим хондрозом первый раз в жизни, хочется откровенно ему позавидовать и сослаться на свою больную спину, больные колени, уничтоженные и искрошенные жёсткой подвеской машины об дырявый и кривой асфальт. Нам говорят — лечите так, как хотите, чтобы лечили вас. Но почему же люди не лечатся сами так, как хотели бы, чтобы их лечили. По той же причине нам делают дороги так, как хотели бы на них ездить. Делают машины так, как делают дороги. Пресловутое «бы» в абсолюте. А бы да кабы.

Коллеги, скрипя зубами, работают. С цинизмом смотрят на страдания других. Понимая, как легко на самом деле сделать жизнь проще. Несут свет. Говорят, как улучшить самочувствие. Объясняют в первый раз, во второй, в третий. Хорошо, когда разным людям, плохо, когда одному и тому же. Бывают люди, которые не могут понять прописных истин, но которые знают свои права. Они пожалуются при любом удобном случае, даже на человека, что поставит их на ноги. Найдут, к чему придраться. И ты рад уже за слово «спасибо», а не за очередное: «Тоже мне скорая, ничем помочь не может». Мы-то себе можем, просто понимаем бесполезность помощи в одностороннем порядке. Тут необходима взаимность. Без желания помочь самому себе никто не сможет помочь. Эффект плацебо творит чудеса — главное, верить. Тогда всё поможет.

Мы не вечные. Скорая помощь — коллектив избранных людей. Тут действительно работают душевные люди, работают до последней капли терпения. Кто-то доживает до пенсии, кто-то находит вторую работу, кто-то уходит, не в силах терпеть многое. Не только неблагодарность, ведь от доброго слова и кошка млеет. Тяжёлые условия труда усугубляют положение. Ничего не поможет. Головная боль приходит к обеду и не покидает тебя до утра. Чувство усталости приходит вечером. Желание спать одолевает ночью.

Скорой помощи не нужны узкие специалисты. Доктора скорой помощи выжимаются не только низким уровнем зарплаты, но и дополнительными требованиями. Любовь к скорой помощи можно было привить только одним способом — работать на ней. Есть своя романтика в таких условиях труда. Ведь все профессии хороши — выбирай на свой вкус. Не знаю, как в ваше время, сейчас на скорой помощи нет студентов-санитаров. Они уже не видят прелести работы в таких условиях. Они смотрят на предлагаемую зарплату, на отсутствие перспектив в карьерном росте и уходят в другие специальности. скорая помощь уплывает в руки фельдшеров. Да и те когда-нибудь перейдут в разряд западных парамедиков, чьей обязанностью является довезти пациента до больницы, а там уже пусть разбираются. Когда-нибудь так и будет. Но тогда людям придётся за это платить. Покупать специальные страховки. Объяви сейчас цену за вызов скорой помощи в пятьдесят рублей… и скорая помощь останется без работы. При отсутствии финансирования извне это будет сродни краху. Всё завязано на страховых компаниях — небожителях положения.

Кадровая проблема будет всегда. Нам не привыкать работать в одиночку. Радует наличие водителя. Без него всё было бы куда хуже. Вот я — парамедик. Вот кадровая проблема. Вот я вынужден ехать один. Никуда это не годится.

Эта смена не предвещает радости. В графике стою один до вечера, помощник не выйдет из-за болезни. Придётся работать сутки одному. Днём ладно, а ночью страшно.

 

7:10

Каждый раз, когда приходишь на работу, мечтаешь о спокойной смене. Такие мысли не покидают даже ночью. Вот вытянешь ноги на кушетке, провалишься в сон и под громкий крик диспетчера через селектор проснёшься, но не на вызов, а чтобы заносить оборудование и готовиться к пересмене. Такое бывает редко, но все-таки случается. У нас нет права на сон, но никто не запрещает отдыхать. Ведь не будешь вставлять спички в глаза. Попробуй провести двадцать четыре часа только рабочего времени, не смыкая глаз. Человек не может функционировать без кратковременного отдыха. Мозг требует отключения. Под припекающим солнышком в машине, под навевающей тоску луной, при виде разнеженного пациента, так уютно лежащего в постели перед тобой.

Другое желание — сесть и спокойно позавтракать. Не все люди едят с утра. Я по утрам ем. И очень неспокойно на душе, если остаюсь голодным. Бывает разогреешь еду, садишься довольный. Вызов! Вот примерно как сейчас. Машина и ящик с медикаментами проверены, везде подписи проставлены, папка с документами приготовлена. Самое главное — желудок не набит. Из-за дальней дороги дома поесть не успеваешь. Кому так неймётся в семь утра? Спать в такое время надо. Закидываю еду обратно в холодильник. Надо отзвониться и спешить на вызов, вдруг там действительно что-то серьёзное. В карман кладу мешок с заранее нарезанным яблоком. Будет чем перекусить. Его на четыре часа мне хватит.

Здороваюсь с сотрудниками, которых не видел. Кто-то пришёл, кто-то уходит. Скорая помощь работает круглосуточно в напряжённом режиме. Кони бы давно сдохли. А наши машины держатся — наматывать в среднем по двести пятьдесят километров каждые сутки задача не из простых. Люди меняются каждый день, но машины работают по пять-семь лет и не жалуются. Новые машины быстро приходят в негодность. При таком режиме ресурс вырабатывается через три-пять лет, потом машину нужно менять. Иначе возникает дискомфорт у медиков, да и пациенты начинают жаловаться на щели с палец, пробирающий холод и слабую печку.

Компьютеризация никого не обошла стороной. Компьютеры стоят в школах и, наверное, в детских садах тоже. Вся медицинская статистика обрабатывается отныне не вручную, а с помощью специальных программ. Достаточно нажать пару кнопок, и вся информация перед тобой. Вот и наш диспетчер восседает перед монитором, отбивая чек и приклеивая к карте вызова. Стало ли ему проще? Наверное, нет — работы только прибавилось. Когда-нибудь диспетчера уберут. Тогда вся тяжесть ляжет на плечи выездных бригад. При такой нагрузке иначе быть не может. Если заезжаешь на подстанцию только на обед и на ужин, да и то с большими проблемами, то рассчитывать на сохранение должности диспетчера тем более не приходится.

Не вечно медикам писать на бумаге. Станет ли от этого легче, пусть судят будущие поколения. Сперва импровизированный минибук, потом планшет, затем интегрированная в мозг плата, впоследствии имплантируемая каждому человеку, записывающая все процессы работы, дающая всю нужную информацию доктору дистанционно, позже заменяющая доктора и предоставляющая рекомендации самостоятельно. Всё сведется к созданию неких микроустройств для самостоятельной диагностики и лечения без привлечения посторонних лиц. Если медицина не будет стоять на месте, а патентное право наконец-то будет модернизировано, то ждать этого не так долго. Если же фармацевтические компании и инженерные концерны все так же будут накладывать запрет на бесплатное использование своих технологий, пока срок патента не закончится, в таком случае прогресса ждать не стоит. Мизерный шаг в пятьдесят лет будет тормозить развитие любой науки. И не будет ничего.

С силой захлопываю дверь автомобиля. Ехать недалеко. Вызвала бабушка за восемьдесят лет, ей плохо. В чём выражается плохо, знаю заранее. Эта бабушка вызывает каждый день.

Людей можно делить на бесконечное количество психотипов. Самое удивительное, что люди во всём своём неисчислимом многообразии способны повторяться. На улице легко обознаться, приняв незнакомого человека за знакомого. Услышав знакомый голос у незнакомца. Манера речи. Привычки. Жесты. Будто родные люди. Они друг с другом редко встречаются, природа хранит саму себя от саморазрушения. Да такие люди и не поймут, что перед ними их точная копия с некоторым количеством отличий.

Чем больше возраст, тем меньше остаётся мужчин. Неудивительно количество бабушек. И бабушки не зря так долго живут. Любят они беседовать с докторами в поликлинике. Подумайте, в коридоре столько людей, общайся от души, что уж говорить про лечащего доктора. Труднее становится с возрастом — в поликлинику ходить нет сил. Доктор из поликлиники приходит только на пять минут и тут же убегает, полностью уверенный в бесполезности разговора. Устаешь из раза в раз объяснять прописные истины.

Потому и не живут деды долго. Они привыкли справляться со всем самостоятельно. Ребёнок вырастает, чтобы потом снова стать ребёнком. Ребёнок мужского пола с малых лет усваивает модель поведения «Я сам!» и руководствуется ею всю жизнь. На склоне лет она приводит к трагическим последствиям. Незначительная боль в сердце выражается отмашкой. Дед не скажет об этом родне. Он справится самостоятельно.

Впрочем, до деда надо ещё дожить. Мужчины, нагруженные множеством проблем, в цивилизованном обществе погибают молодыми. Кого-то подтачивает стресс, иных изнашивает сама жизнь, третьи не переживают достижения пенсионного возраста и перехода от изматывающего труда к состоянию мирного покоя.

Всё может быть обманчивым. Ведь дед крепок и держится до последнего. Он не пойдёт в поликлинику и не станет вызывать скорую помощь.

Бабушки — женщины в возрасте. Не смейтесь. Не каждая бабушка согласится быть названой бабушкой. Иная обидится и на женщину. Некоторым нравится, только если называешь их девушками. Деды уходят и бабушки остаются одни. Дети и внуки давно разбежались. Просишь их приехать, а они скорее доктора из поликлиники вызовут, дабы проведал бабушку как специалист. Женщины требуют больше к себе внимания, теперь его крайне мало. Остаётся общаться с медиками. Если здоровье позволяет, то поликлиника. Если нет, то скорая помощь и стационар.

К таким бабушкам медик приходит, как к себе домой, занимает любимое место, заново ведёт тот же самый разговор, что и бесчисленное количество раз до этого. Кто-то ругает, кто-то улыбается. Всё зависит от человека. Многие принимают старость как фактическое объяснение такого поведения бабушек. Иной выразится грубее, кинув в качестве диагноза энцефалопатией. Конечно, бабушка редко вызывает по действительной надобности. Она и сама знает, как лечиться, правда, отчего-то не следует предписаниям. Для нее это лишний повод вызвать медиков и пообщаться.

Не все, но некоторые, предпочитают добиваться стационара. С такими же стариками пообщаются, да и пенсия целее будет. Опять же, может, родственники наконец-то изъявят желание посетить их. Если скорая помощь сразу не увозит, могут вызывать бесконечное количество раз. Им трудно отказать в вызове, никто этого никогда не сделает. Все боятся последствий.

Попробовав раз, вызывают постоянно. Пообщавшись со знакомыми и напугав их жалобами, получают совет вызвать скорую помощь. И, на удивление, получают разъяснение в виде фразы: «Я сама так делаю постоянно!» Трудно различить надписи на таблетках, вдруг давление понизится, море других поводов. Рука тянется к телефону, ожидание в течение десяти минут. И вот к вам стучатся в дверь. Открывайте им поскорее — может, кому-то скорая помощь действительно нужна. Сейчас всё сделают как надо и убегут быстрее ветра, пообещав пригласить участкового терапевта. Хорошо, ещё кто-то придёт попроведать.

Таких бабушек много. Обо всех не расскажешь. Вызывают каждый день за редким исключением: может быть, есть дела поважнее или уже увезли в стационар. Все вдыхают побольше воздуха. Легче от этого отнюдь не станет.

Мы подъехали. Разумеется, идти на пятый этаж. Такое лично я называю болезнью пятого этажа. В своём большинстве вызывают люди с верхних этажей — это в очередной раз подтверждает, что чем выше живёшь, тем больше болеешь. Хоть и полезно подниматься по лестнице, но с возрастом это правило перестает работать. Чем ближе к земле, тем лучше. Не в буквальном смысле, впрочем, только ничего от этого не меняется. Такие походы и молодого способны довести до безумия, особенно после сытного обеда, когда в себя в быстром темпе запихнул побольше еды да залил побольше чая, чтобы дольше есть не хотелось. Еда бьётся о стенки желудка, вода булькает, а ты с ящиком в руке прыгаешь через ступеньку. Так быстрее преодолеешь подъём и тем меньше потом будут болеть колени.

В нос бьёт острый запах чего-то противного из канализации. Остаётся только сказать себе спасибо, что ещё не успел поесть. Ступеньки располагаются неравномерно. Лестницы к площадкам присоединялись, как душе было угодно. При невнимательности можно запнуться. Ширина маленькая, если использовать носилки, больше измучаешься. А вот кто-то поставил скамейку на третьем этаже, рядом висит зеркало. Чуть не доходя до пятого этажа, видишь сломанный унитаз у стены да пепельницу с окурками на подоконнике, отмечаешь про себя всю важность совершаемых тут процедур. Немного сбилось дыхание, нажимаю на звонок.

Дверь открывается практически сразу. Бабушка бойкая для своих лет. Наш постоянный клиент. Она жмётся к стене и пропускает тебя в квартиру. Не надо спрашивать куда идти. Планировка квартиры известна давно. Слева ванная, где можно руки помыть. Справа зал, где будем бабушку смотреть. В дальнем углу зала стоит стол, где располагаются все лекарства. Чего только бабушка не пьёт. Всё у неё в наличии.

— Рассказывайте, — бросаю я дежурную фразу.

Бабушка садится на диван и разводит руками. Её лицо всегда выражает крайнюю степень недовольства. Хмурый взгляд практически исподлобья. Руки отчаянно жестикулируют, чаще обращаясь к потолку. Взгляд направлен в мою сторону. Он исполнен чувства собственной правоты и отсутствия надежды на реальную возможность оказать ей полноценную медицинскую помощь.

— Голова болит, — изрекает бабушка. — Да мочусь часто.

И что же не так на этот раз, возникает мысль. Ничего нового. Всё по-старому. Аккуратно, печатными буквами, переписываю паспортные данные. История болезни известна как своя собственная, можно не заглядывать в карточку. Бабушка отличается крепким здоровьем. Только давление её беспокоит, да в последнее время откуда-то цистит появился. Цистит теперь изводит не только бабушку, но и скорую помощь.

— Какое давление сегодня намерили? — с тайной надеждой спрашиваю я, хотя ответ знаю заранее, ведь давление бабушке измеряет только скорая помощь. Бабушка не отвечает, пожимая плечами и делая взгляд ещё более грозным.

— А какие таблетки приняли? — с той же надеждой задаю я следующий вопрос, и опять же знаю ответ — бабушка принимает таблетки по большим праздникам, редко отступая от традиций, выработанных десятилетиями.

— Температуры нет?

Зачем я всё это спрашиваю? Только для приличия. Бабушка ведь опять пожмёт плечами.

— Поноса не было?

— Нет.

Вот он — верный ответ.

— В туалет когда ходили?

— Постоянно бегаю, сынок.

Этот «сынок» режет слух. Для всех бабушек ты сынок, а по пути в больницу ещё и санитар-студент. Не мирятся бабушки с мыслью, что если парню под тридцать лет, то он может быть полноценной единицей в рядах сотрудников скорой помощи. Что уж говорить про фельдшеров. Фельдшер приравнивается к санитару. Никого не интересуют четыре года обучения, что коренным образом отличает его от санитара. Практически помощник доктора, а на деле — полноценная замена.

Постоянно бегает. Такую фразу слышишь от неё теперь каждый раз. Раньше было проще. Приезжаешь, меряешь давление, даёшь ей её же собственные таблетки и уезжаешь. Теперь иначе. Чем-то облегчить её цистит в экстренном порядке невозможно. Нет такого лекарства у нас в ящике, чтобы помочь хоть от одного заболевания. Окажем симптоматическую помощь — остальное в руках пациента.

Давление оказалось нормальным, её рабочим. Всем бы сто двадцать на восемьдесят. Мне бы такое тоже не помешало. Любая профессия чревата будущими профессиональными заболеваниями. Организм не может работать на износ. С годами поднимается давление, начинает болеть спина, а кого-то донимает геморрой. Про различные запахи молчу. В городе какой только химии нет, да и в машине нет-нет, а невольно бензина можешь нанюхаться. Возникает резкая головная боль, и сознание куда-то уплывает независимо от твоего мнения. Головная боль — спутник работы. Она возникает к обеду и не отпускает до утра.

Ах, вот оно что. Можно обрадовать бабушку. Прекрасно понятно её желание поехать в стационар. Просто с циститом не увезёшь. Нужно иметь как максимум кровотечение, как минимум температуру 37,2 градуса.

— Собирайтесь, бабушка. Поедем в больницу. У вас температура повышенная.

— Да я уже собралась.

Разумеется.

Обрабатываю градусник, руки, тонометр. Складываю в ящик с медикаментами всё, кроме рук. Их я вынимаю обратно. Всё-таки они мои. Пока бабушка будет собираться, можно спокойно писать карточку. При всей собранности она не будет готова раньше, чем через десять минут.

— Подождите, пожалуйста, я ещё трусы переодену.

Разумеется. Для больницы всегда надевают самое лучшее, а перед скорой помощью предстают во всей красе, не прихорашиваясь, дабы вид был более болезненным.

Бабушка будет собирать тарелки, кружки, ложки, вилки, снедь да лекарства, всё упакует в большущий баул, который, сами подумайте, кто вниз потащит. Это точно будет не бабушка. Папку в зубы. И вперёд. Впрочем, есть ещё три минуты. Бабушка выбирает шарф покрасивее.

Дверь закрыта. Пять минут на спуск. Остаётся попытаться забраться в машину. Высокий дорожный просвет, призванный помочь автомобилю быть мобильным и вездеходным, тут вступает в противоречие со способностями людей поднимать ноги. С возрастом это становится проблемой.

Бабушка стоит перед открытой дверью машины и тщательно всё обдумывает. Ведь не раз забиралась бабушка в такой автомобиль. И всегда с посторонней помощью. Положив пакеты внутрь, перемещаюсь за бабушку. Протягивая руку под её правую ногу, с усилием переношу эту ногу на подножку. Прошу бабушку покрепче ухватиться за поручни и сделать всё от неё зависящее, чтобы получилось оторваться от земли. Не с первого раза, но раза с третьего, руки бабушки всё-таки обретают прежнюю силу. Бабушка подтягивает тело внутрь. Основная тяжесть ложится на моё плечо, которое всё это время ловко толкало бабушку под попу, дабы придать ей большую отталкивающую силу. С горем пополам бабушка оказывается внутри автомобиля. Захлопываю дверь. Едем.

 

7:50

Суровая зима ныне напоминает ту самую зиму, о которой так любит вспоминать старшее поколение. Сугробы по шею да трескучий мороз. Пока одни умные люди спорят о глобальном потеплении, другие умные люди склоняются к теории наступления очередного ледникового периода. Занять чью-то позицию трудно. Одно можно сказать точно — летом приходит потепление, зимой — похолодание. Температура скачет от плюс сорока до минус сорока градусов по Цельсию. Славится наша страна экстремальными температурами. Пускай Канары хвалятся разнообразием климатических зон на небольшом пространстве. Мы же привыкли наблюдать причуды природы на одном месте, хоть и с определённым временным промежутком. Сегодня валит снег, при этом стоит мороз. При продолжении буйства стихии это всё выльется в довольно неприятную ситуацию. Уже с неделю забита и не прочищается одна из центральных улиц посёлка. Туда рискуют проезжать только внедорожники, ну и наши машины. Правда, не все, а имеющие четыре ведущих колеса. Только тому автомобилю, что способен ехать по полю без дорог, эта погода не будет доставлять неудобств.

Бабушка сидит спокойно, ничего её не тревожит, осталось спокойно доехать. Предлагаю водителю начать движение в сторону больницы. Какой выбирать маршрут — это уже его задача. Он сам с ней справится. На мне наблюдение за пациентом во время транспортировки и оценка окружающей обстановки.

Рука тянется к рации. Отзваниваюсь. Мы двигаемся в урологию. Диспетчер будет в курсе.

Заурчал желудок. Вспоминаю о яблоке в тесном кармане халата. Достаю четвертинку и ем. Кислое. Очень кислое. Зелёное яблоко должно быть кислым. Такой сорт. Водителю не предлагаю. Стыдно предлагать яблоко, покрывшееся коричневым налётом. Вот было бы оно целое, с белой мякотью — тогда не стыдно предложить. С другой стороны, яблоко полезнее, когда уже разрезано, да немного полежавшее. В первую очередь съедаю семечки, дарующие мне долголетие. Проглатываю хвостик и выедаю середину. Остальную сочную мякоть растягиваю на десять минут.

Наш автомобиль тем временем встал в хвост ряда машин. Медленное движение. Включать сирену да объезжать нет смысла. Дорога скользкая, люди во встречных автомобилях злые, наш пациент не требует срочной доставки в больницу. Торопиться не следует. Наш автомобиль нам ещё пригодится. От быстрой езды он точно развалится раньше срока, разойдётся сомкнутый металл, ржавчина кое-где уже вступила в свои права. Кое-как работает печка, что должно радовать всех.

Какой-то шум за переборкой.

— Всё в порядке? — спрашиваю бабушку.

Бабушка ничего не отвечает. Она вжалась в кресло, сидит с покрасневшим лицом. Суровый взгляд не утратил своей прямоты. Он буквально пробивает стекло, а лицо обдувает встречным потоком ветра.

Транспортировка пациента в больницу — задача не из простых. Медикам и водителю всё едино, а вот больной человек может проявлять беспокойство. Если его везут в больницу, значит его что-то беспокоит. И беспокоить это его будет на протяжении всего пути. Если болит живот или почки, то от метаний по салону его следует удерживать. Если рвота, нужно вовремя подставить ведро. Если просит закурить, категорически отказать. Просит пить — развести руками. За время транспортировки у человека может возникнуть много разных желаний. Если кровь можно остановить, боль унять, а температуру снизить, то бывают случаи, когда помощь не представляется возможной.

Бабушка хотела в туалет. Желание усиливалось с каждой секундой, с каждой неровностью асфальта и с любым шевелением её мыслей. В плотном автомобильном потоке не остановишься. Тем более пробку мы проехали. Просишь потерпеть. Выйти из машины до ближайших кустов тоже не получится. Пока бабушка будет вываливаться из салона, может случиться конфуз. Просишь терпеть.

Люди предсказуемы в своей непредсказуемости. Стоило оглянуться на бабушку, как челюсть отвисла. Бабушка присела в проходе между носилками и дверью. Если бы скорая помощь привезла вас на пять минут позже, то мы ничем не смогли бы помочь — любимая фраза в стационарах. Если не сработает внутреннее предчувствие, то потеряешь пациента — это уже мысли сотрудников скорой помощи. Непоправимого развития ситуации следовало избежать как можно скорее. Молишь бабушку не совершать задуманного. Убеждаешь, что сейчас всё исправишь. Пусть терпит ещё минуту, пока, в лихорадочной попытке, я выдёргиваю ведро для рвотных масс из-за пассажирского кресла, практически переместившись из кабины в салон автомобиля. Водитель аккуратно притормаживает у обочины.

Бабушка взгромоздилась на ведро. Зажурчало.

В голове забегали нехорошие мысли. Первый вызов является определяющим в рабочих сутках. Если перевозка женщины, как сейчас, то возить придётся практически всех пациентов. Если эта женщина помочилась в машине во время транспортировки, то к чему будет данная примета? Смена покажет. Но мысли заранее нехорошие. Будут брызгать кровью, изливать рвотные массы, окропят носилки околоплодными водами, потекут мозги либо будет много грязи в салоне? Грязи точно быть не должно. Зима — не сезон для этого. Если и поднимать алкашей, то они будут лежать в сугробах, только при оттаивании могут измазать салон чем угодно, вплоть до каловых масс.

Выплеснул содержимое ведра под ближайшее дерево, благо путь лежит через лес. Отдал ведро бабушке для дальнейшего использования, чтобы дело делала в него и не думала о иных местах приседания. В таких случаях следует думать перед транспортировкой. Но кто мог предположить? Поставить перед транспортировкой катетер, да пусть бежит сия жидкость по трубке в какой-нибудь сосуд. Оптимально, согласен. Однако как его там закрепить, ведь он может в любой момент выпасть. Иных катетеров, которые можно внутри закрепить, у нас в ящике не предусмотрено. Они нам и не нужны. Всякие ситуации случаются, даже такие. Единичные случаи ни к чему не обязывают.

Суровый взгляд бабушки стал ещё более суровым. Не хватало ей позора в таком возрасте. Лицо приняло спокойное выражение, больше в дороге оно не краснело. Водитель правильно оценил её критическое состояние и решил поскорее доставить бабушку в больницу. Пол ведь мы будем мыть с ним вместе. Отказаться у него не получится.

Запах мочи не чувствовался. Лично у меня в носу стоит фильтр. Могу не заметить запах алкоголя изо рта, специфический запах старых людей. Иные запахи быстро становятся составной частью воздуха. Как бы ни были противны запахи биомасс, к ним привыкаешь. Спустя пять минут будто их и не было. Профессиональная способность адаптироваться очень помогает. Гораздо лучше людям, полностью лишённым обоняния. Им можно только завидовать. Иногда способность анализировать запах всё-таки нужна в работе, но чаще всего она причиняет больше дискомфорта, нежели действительно помогает. Противогаз в машине не предусмотрен. И зря! Я бы с радостью его носил.

Представляете, к вам заходит скорая помощь, вас беспокоит температура. А медики будто в очаг особо опасной инфекции прибыли, где малейшее вдыхание воздуха приведёт к заражению, только при обычной форме на их головы натянуты противогазы. Когда-нибудь так и будет. Только вместо противогаза будет использоваться анализатор окружающей среды, предоставляющий полную информацию о ситуации и самостоятельно принимающий решение о необходимых мерах. Вплоть до мгновенной изоляции пациента.

Мы подъехали к больнице. Сразу на повороте «лежачий полицейский». Их ставят везде, даже там, где их быть не должно. За ним дорога, которая сама по себе является сплошным лежачим, стоячим и сидячим служителем службы по устранению автомобилей с дорожного полотна при полном отсутствии оного. Следом начинается крутой спуск, и он в данный момент занят — по нему пытается взобраться грузовик с маленькими колёсами и большой будкой, собравший за собой вереницу подобных себе. В моменты отката его юрко объезжают легковые машины и вездеходы скорой помощи, беря наклонную поверхность штурмом, чаще по ещё непримятому снегу. Надо полагать, мочевой пузырь бабушки задумался об очередной попытке выйти из-под контроля. Благо наш автомобиль заехал на пандус приёмного покоя.

Урологические стационары всегда производили на меня благоприятное впечатление. Увидеть уролога лично — практически праздник. Чаще общение заканчивается со средним медицинским персоналом. Всегда дело обходится приветствиями и передачей пациента из рук в руки. Приёмному покою важен лишь сопроводительный документ, с остальным они разберутся сами. Впрочем, пациентов здесь принимают, даже если их нет рядом. Вот и бабушки след простыл, видимо, ушла на поиски ближайшего туалета. Прощаться с приёмным покоем не принято — это тоже плохая примета. Сказать слова прощания практически идентично бросанию монетки в водоём, когда желаешь вернуться в это место ещё раз. Твоему возвращению никто не будет рад, даже ты сам. Это подсознательное чувство желания себе здоровых пациентов.

Сперва был тот загадочный сон, теперь бабушка с простой человеческой потребностью. Захлопываю дверь машины. Начинаем движение в сторону подстанции. Вовремя спохватился и вернулся обратно за ведром. Бабушка его тщательно вымыла и попросила забыть о её маленькой оказии. Обработал ведро по всем правилам. Захлопнул дверь.

 

8:20

Удалённость подстанции от города имеет свои ощутимые плюсы для медика и относительные плюсы для водителя. Медик получает отдых в двадцать-тридцать минут во время дороги, в течение которых он может полностью сконцентрироваться на себе, полностью отвлечься от работы, взирать на обстановку вокруг, наблюдать за потоком машин, за людьми на остановках, замечать то, что в иной ситуации не успеваешь увидеть. Где-то изменился ландшафт, где-то началась стройка, смешной рекламный баннер, лихачество водителей на дорогах, один подрезает другого, третий наплевательски относится к знаку «Стоп» перед светофором.

Зимой дороги сужаются. Там, где раньше было три полосы, теперь две полосы. Эта зима характерна не только сильными снегопадами, но и неповоротливостью коммунальных служб. Когда на магистрали на полосах движения глубокие колеи, то это непорядок. Если эта проблема не решается вовремя, это приводит к странной ситуации, когда на дороге вместо двух полос движения появляется второй и третий ряд трамвайных путей. Не хватает равномерного стучания колёс о сочленения рельс да рогов, питающих автомобиль. Впрочем, раньше конки тоже возили по рельсам, и было свое удобство в таком виде транспорта, когда лошади тянули за собой карету по рельсам. Позже необходимость в лошадях отпала, карета смогла самостоятельно двигаться. В будущем машины так же будут привязаны к земле. Будут двигаться строгими рядами. Свобода передвижения по мостовым встала на рельсы. Свободный автомобильный поток обязан будет встать на рельсы. Только рельсы будут другими, а при движении человек не сможет прикасаться к панели приборов.

Сегодня такое невозможно. Будет ли возможно в будущем — тоже вопрос. Летать в такую погоду сродни самоубийству. Передвижение по земле настолько же затруднительное. Каждый поворот во двор занят. Вот застрял легковой автомобиль, а вот буксует грузовой, вокруг каждого бегают люди, кто-то помогает, толкая, кто-то усиленно прорывает лопатой путь к дороге. Техника не справляется. Коммунальщики откладывали чистку дороги до того момента, когда снег закончится. При ясном небе они уж точно наведут порядок в городе, и не надо будет повторно заходить на места былой расчистки. Дорожная ситуация оказалась непредсказуемой, небо не желало останавливать снежный поток. Спокойно себя чувствуют только водители внедорожников да счастливые обладатели машин, чьи четыре колеса могут быть ведущими. Пока не посадишь машину на брюхо, всегда есть возможность проехать.

Высокая посадка гарантирует машинам скорой помощи большую маневренность. Только пациенты это не всегда ценят, особенно если они не могут самостоятельно забраться в салон. Можно положить пациента на носилки и загрузить его таким способом, но не каждый пациент на такое соглашается. К тому же сегодня, при таком снегопаде, это слишком трудозатратно. Из-за снега колеса носилок ведёт в сторону, перепад высот создает дополнительные сложности. Всегда возникают проблемы — они решаемы. Лучше иметь высокую посадку и большую проходимость, нежели идти пешком несколько километров.

Заговорила рация. Записал вызов. Едем на женское кровотечение. Довольно банальный повод. Пациента в таких случаях везём в гинекологию, либо на сохранение беременности, или не на сохранение — там уж как решат доктора. Бывают, конечно, иные причины, например травма. Ничего смешного. Видел один раз… девушка в гололёд села на шпагат. Случай интересный, но всё ведь бывает. Хорошо, что девушка оказалась гибкой, иначе травма была бы более неприятной и болезненной.

Проехали мимо места, где бабушка устроила нам представление. Посмеялись с водителем над комичностью ситуации. Задумались о продолжении смены. У водителя урчит живот. Он, бедняга, ничего с собой не прихватил, придётся ему в магазин зайти или ждать возвращения на подстанцию.

Проехала по встречной полосе одна из наших машин. Обменялись любезностями. Ещё друг друга не видели. Подскочили на «лежачем полицейском». Что-то они совсем неразличимы под снегом. Хотя, казалось бы, снег должен сглаживать неровности дороги, служить мягкой прослойкой. Одно но! «Лежачие полицейские» редко кто кладёт по технологии, особенно в сёлах. Там они не в виде ровной площадки с пологими скатами, а скорее напоминают кочку, растянувшуюся поперёк дороги, перед которой надо полностью остановиться и неспешно через неё переехать, иначе легко подпрыгнуть и удариться головой о потолок кабины. Ещё один «полицейский». Заныла спина. Рано ей ныть.

Вызов в одно из ближайших сёл, примыкающих к нашему посёлку. Свернули до начала плохой дороги, где нечищеный снег превратился в невообразимую череду кочек, сравнимых с «лежачими полицейскими», разбросанными всюду в хаотичном порядке. Мы свернули раньше. В проулке снег слоем в двадцать пять сантиметров, следов машин нет. Постепенно пробиваемся к нужному дому.

Особенностью частных домов является отсутствие прямой связи с вызвавшим человеком. Либо включаешь сирену, либо злишь собаку — звонка ведь нет, вот собака и является своеобразной формой звонка со звуковым сигналом в виде лая. Сейчас не представляется проблемой позвонить по указанному при вызове контактному номеру, чаще всего прибегаем к этому способу. Но ведь случаи разные бывают.

Сами пациенты вызывают скорую помощь редко, за них это делают другие люди. Видят плохое самочувствие и вызывают. Иной раз смотришь на пациента, а он недоуменно смотрит в ответ, чувствует себя очень прилично и в услугах медицины не нуждается. Он откажется — мы разворачиваемся и уходим. Согласен на осмотр, значит, смотрим. Порой вызывают скорую помощь дистанционно от нужного человека, то есть находятся где-то за десять километров в своей тёплой квартире. Хорошо, если больной знает, что к нему должны приехать, а если не знает? А во дворе клацает зубами большая собака. Часто такое практикуют терапевты, иногда без уведомления пациента, вызывая нас для перевозки. Человек в больницу при этом не собирался. Сплошные проблемы.

Собака во дворе — опасность для любого. Как бы ни убеждали хозяева в добром нраве питомца, до конца не уверен в собственной безопасности. Если держит крепко цепь, тоже нет уверенности. Если собака гавкает из вольера, уверенность призрачная. Ходить по дворам опасно в любом случае. Без хозяина тем более.

Вот и сейчас нас не выходят встречать. Диспетчер зло ругается в рацию, осыпая ехидными упрёками в трусости. У меня нет желания быть укушенным. Чувствовать себя куском мяса для агрессивного пса никто не согласится. Заходить на чужую территорию без согласия хозяина в любом случае нельзя. Бывает, на свой страх и риск проникаешь в чужие дома, откуда тебя выгоняют, ведь там не вызывали. С одной стороны, человеку плохо, с другой, он мог назвать неправильный адрес, с третьей, зубоскалит собака. Испытывать судьбу? Определённо нет — собственная безопасность важнее здоровья другого человека.

Включаем сирену, смотрим на лающую собаку, думаем о кровотечении у пациента. Может, сознание потерял. Как быть, куда деваться, пойти на корм — из роя мыслей вырисовывается печальная перспектива диверсионного прорыва через забор, полосу препятствий, бой с противной собакой, разбитым вдребезги ящиком медикаментов, пострадавшим от соприкосновения с мордой животного, взламывание двери и проникновение в помещение для оказания срочной медицинской помощи. Даже будь так, а как потом выходить? Пустые мысли, конечно. Нас уже вышли встречать.

Согбенная бабушка улыбается. Приглашает проходить. Там нас давно ждут. Волнуются, что так долго ехали. На просьбу убрать собаку, поворачивается в её сторону и обдумывает действия. Лично я сильно засомневался в способностях бабушки удержать бойкого пса. Тем не менее бабушка загнала его в конуру и подперла лопатой. Заверила меня в стопроцентной гарантии эффективности приёма. Первый шаг за калитку отозвался потяжелевшим затылком, ослабевшими руками и немотой в коленях. Конура рядом со мной, впереди коридор в десять метров, ограниченный с двух сторон глухими стенами, прятаться будет негде, бежать придётся вперёд или принимать бой.

Уверенным шагом. Уверенным быстрым шагом. Практически за четыре метра до входной двери раздался лай, крик бабушки, лязг цепи. Душа похолодела. Не оборачиваюсь, шаг переходит в бег. Мысли трансформируются в немой мат. Сердце разбилось на две части, ошпарив горячим пятки. Перед глазами только дверь, сознание уже за ней, тело почти закрыло дверь. Электрические мухи перед глазами наводят порядок. Тревога отчасти оказалась ложной. За пять метров до двери цепь у собаки закончилась. Пёс в отчаянном порыве смотрел на меня и продолжал скалиться, пытаясь оборвать цепь и добраться до двери. Натягивая изо всех сил, опираясь на задние лапы. Надо иметь толстую шею, чтобы не оторвало голову при такой скорости и такой массе, заставляющей разогнавшегося зверя останавливаться за одно мгновение. Дрожащими руками закрываю за собой дверь.

 

9:00

Квартиры бывают разные: от красивых широких до захламлённых узких. Передо мной был средний вариант. Дом не старый, значит, не надо пригибаться до пола, чтобы пройти остерегаясь люстр, свисающих до уровня плеч. В этом доме порядок: коврики поверх покрашенных досок, задорно щёлкают дрова в печке, много света.

Встречает девушка крупной комплекции. По таким всегда трудно что-то понять. Не скажешь ни о возможных заболеваниях, не сможешь угадать даже возраст. Нет, она не выше меня. Такой же рост. Плечи опущены, взгляд слегка угрюмый. Внешне не замечаешь каких-либо изменений в её самочувствии.

Стояние в коридоре затягивалось. Услышав мою просьбу пройти в более удобное помещение, девушка мечется из стороны в сторону. Предлагает в одну комнату пройти, потом в другую. Наконец-то она определяется, выбирая самую маленькую, где трудно повернуться. Я сажусь на стул, она продолжает стоять. Прошу присесть на кровать. Девушка в лёгкой панике. С трудом усаживаю. Прошу документы, начиная расспрашивать о жалобах.

— Как вам сказать… — короткая фраза, один из самых частых ответов на первый вопрос о причинах вызова.

«Как вам сказать» принимает разнообразные формы. Это может вылиться в историю жизни, когда медик будет пытаться отсеять лишнее, прося пациента рассказать о том, что беспокоит его именно сейчас. Но и в этом случае пациент может толком ничего не рассказать, пожимая плечами. Складывается впечатление, что человек решил вызвать просто так, по чьему-то совету, не испытывая нужды в медицинской помощи, не имея конкретных жалоб и принимая своё нынешнее состояние как извечное, постоянное и практически ничем не мешающее благополучному существованию.

Медик — это следователь. Как бы сказали в Испании — инквизитор. Именно медик должен приехать на место заболевания, задать нужные вопросы пациенту, опросить родственников, провести следственные эксперименты, вызвать подкрепление в случае необходимости, либо самостоятельно отконвоировать пациента в место дальнейшего лечения, либо оставить пациента дома под подписку о соблюдении правил ожидания участкового терапевта для дальнейших разбирательств, или оставить под честное слово. В обязанности медика также входит оценка обстановки в квартире, чтобы иметь чёткое представление о возможном привлечении к делу других служб или если службы сами проявят интерес к медику после проведения своих собственных мероприятий.

Девушка кажется адекватной, но слишком нервной: глаза не бегают, однако движения резкие. С большим трудом, отталкиваясь от повода вызова, удаётся выяснить, что у девушки кровотечение всё-таки есть, оно сохраняется с трёх часов прошлого дня, возникло до посещения гинеколога, сама девушка связывает кровотечение с некими маточными полипами. Она так твёрдо и настойчиво о них начинает говорить, что невольно представляешь перед собой энциклопедию, словно читаешь её сам, а не слушаешь в этот момент, как кто-то тебе её читает.

Неожиданно девушка начинает уверять, что ещё вчера гинеколог предлагал сразу вызвать скорую помощь для перевозки её в гинекологический стационар. Я не стал уточнять, что за гинеколог, куда она ходила на приём, какие обследования ей делали. Впрочем, никакой медицинской документации девушка мне предоставить не смогла.

— Когда у вас были в последний раз месячные и вы уверены, что сейчас у вас не месячные? — вполне резонный вопрос в таких ситуациях, когда надо исходить из самого простого и разумного.

— А как же, — по лицу девушки проскользнула глупая улыбка, — вчера должны были начаться. У меня, знаете ли, они всегда в этот день начинаются. Месяц назад, два месяца назад — они у меня всегда в этот день начинаются. Меня насторожило, что они стали более обильными, кровь выходит сгустками, такого никогда раньше не было.

Порыв откровенности — без уточняющих вопросов — это хорошо. Иногда девушка теряется, пытаясь подобрать слова, но в другой раз выдает большой поток слов по делу. Когда спрашивал о месте работы в начале осмотра, тогда она тоже выпалила информацию, словно пулемёт. На просьбу повторить — повторяла с такой же скоростью.

На вопрос о болях в животе, на наличие беременности девушка отвечала категоричным «Нет». Давление и температуру она позволила себе измерить, но смотреть живот запретила, заливаясь громким смехом и отталкивая руки, якобы боясь щекотки. Сомнения в её адекватности всё-таки возникли. Но если пациент против чего-то, то никто не станет его заставлять силой. Не хочет смотреть живот — значит, не будем. Сделаем отметку в карте вызова. Всё равно надо исключать подозрительное для девушки кровотечение, пусть гинекологи устанавливают истинную причину. Визуальный осмотр живота не говорил ни о чём, кроме ожирения. Живот свисал, не выпирал, пупок чётко вырисовывался глубинным колодцем.

— Собирайтесь в больницу. Дойти до машины сами сможете?

— Я не хочу в больницу.

Немой вопрос «Зачем вызывала тогда?» повис в воздухе. Мне же пришлось её уговаривать, угрожая необратимыми последствиями вплоть до летального исхода. Женское кровотечение — весьма коварное явление, в связи с которым девушки склонны испытывать стеснительность. Они могут бесконечно консультироваться, но на приём идут в самый последний момент, когда бледный вид пугает окружающих, а по телу разливается ощущение слабости. Может, и сейчас девушка ждала ободряющих слов, полного уверения в наличии именно обычного менструального цикла, но никак не грозного кровотечения из-за маточных полипов.

Байка о гинекологах на скорой помощи имеет место быть. Якобы до тебя приезжали опытные ребята, всё «там» посмотрели и ощупали да дали толковую информацию о дальнейших действиях. К сожалению, гинекологические услуги на дому скорая помощь не оказывает, только в очень редких случаях медики проводят осмотр, дабы провести исключительную диагностику с другими заболеваниями или при иных угрожающих жизни состояниях. При простом кровотечении, даже из-за полипов, медик попросит показать промокшую салфетку, но чаще поверит на слово. Эта девушка мне салфетку показала, от неё исходил запах свежей крови.

Ехать надо. Я уговорил.

Вновь возникла проблема собаки за дверью. Девушка мимо пройдёт спокойно, ей собака ничего не сделает. На меня же милый пёс явно затаил обиду. Собака — животное непредсказуемое. Снова и снова могу это повторять.

Собака около конуры принимает пищу. Бабушка стоит рядом и держит за цепь. Чемодан вперёд, вера на счастливый исход мне поможет. Не раз наблюдал, как пёс рвёт цепь, когда ты идёшь в дом, но псу плевать, когда ты из дома выходишь. Видимо, это тот случай. Собака отработала функцию звонка, предупредив хозяев о возможной угрозе, теперь спокойно ест плату за свою работу. Ни ухом, ни хвостом, ни каким иным способом собака не отреагировала на меня.

Поскорее заскочил в машину и закрыл дверь, чтобы уж точно собака до меня не добралась. Спустя пять минут к машине вышла наша девушка. Едем в гинекологию.

 

9:25

В салоне слегка прохладно. Как прохладно… дубак там. Дубак — такое яркое, звучное слово, точно характеризующее температурные особенности. Печка не справляется. Отчасти тепло только рядом с ней, когда машина стоит. Если машина в движении, тепло с места не сдвигается. Какую бы теорию относительности вы ни пытались применить, говоря об отношении одного тела к другому в пространстве, о скорости движения человека со скоростью автомобиля, находясь внутри, — всё это к теплу не относится. Оно остаётся там, где секунду назад стоял автомобиль. А ещё спустя секунду можно смело сомневаться в существовании тепла. Кажется, его никогда не существовало. Есть только холод. Не думайте, что в кабине теплее, — там ситуация немногим лучше при наличии других отягощающих обстоятельств. Я немного приукрасил действительность. Печка справлялась бы, будь на улице потеплее, но сейчас слишком холодно. Сил у печки не хватает, щели в кузове пропускают холод.

Для таких случаев у нас есть одеяло. Бережно укутываю в него девушку. Она не такая стойкая, как предыдущая бабушка с циститом. Возможно, тогда тепло ещё присутствовало. Теперь же даже я стал ощущать подбирающийся к ногам холод. Возможно, на улице стал усиливаться мороз, снег уже не идёт, появилось солнце, темнота отступила.

Чудотехники, что конструировали автомобиль, не задумывались над особенностями отечественной промышленности, когда однажды созданная модель будет эксплуатироваться без изменений не одно десятилетие, а буквально половину века, без модификаций и любых улучшений. Не считая разве только электронной начинки, от которой едет голова у наших водителей. Ежели раньше всё казалось простым и ремонт не вызывал затруднений, то теперь машиной управляет компьютер, как бы дико это ни звучало, на нашем-то автопроме. Танки и самолёты делать умеем, а автомобили нет. Впрочем, усложнённый конструктор теперь приносит больше мороки, да ещё при быстро ржавеющем кузове.

Электропривод стёкол — это не про нас. Тут рычагов-то нет, давно сломались, стёкла открываются и закрываются посредством самодельного устройства, управляемого натягиванием и ослаблением с фиксацией узлом на дверной ручке. Треугольное окошко закрывается наглухо или будет постоянно нараспашку. Водителя радует гидроусилитель руля, ему не надо прилагать дюжей силы, чтобы поворачивать, хотя есть в арсенале скорой помощи машины без усилителей. Печка имеет только три режима: дует слабо, дует сильно, не дует. Никаких других градаций не предусмотрено. Нет толкового распределения воздуха по салону, как направишь самодельными приспособлениями, так там и будешь себя обогревать.

Мотор под боком, от него в основном и начинает болеть голова ближе к обеду. Если же начинает глючить электроника, то двигатель исходит диким криком, а там уже хоть сам вой. Как бороться и как исправлять — никто не знает. Недаром про наш автопром говорят, что разбери и собери заново самостоятельно, всё равно всё будет сыпаться, хоть качественными деталями заменяй, хоть воссоздай под старым кузовом новую иномарку — и это не поможет. Хорошо быть патриотом, но плохо поощрять раздолбайство.

Хоть пациентка в дороге не жалуется, сидит спокойно, ей тепло. Нам пока тоже тепло, только ноги предательски подмерзают. Плохо мне, плохо водителю.

Заурчал желудок, достал четвертинку яблока. Кислая!

Дорожной техники по-прежнему не видно. Машины едут тихо, придерживаясь колеи. Всё равно не вырваться. Правило «не трамвай — объедет» ныне не работает, из колеи вырваться можно лишь с большим трудом. Либо ехать над колеёй, либо по ней. Едут по-разному.

Вот и первая жертва дорожных условий. Маршрутка врезалась в столб — видимо, выбросило из колеи. О причинах можно гадать вечно. Может ведь и просто выкинуть, если водитель решил газу прибавить, а может, маршрутка манёвр совершала да не удержалась на дороге. Хмурые пассажиры с огорчением выходят на холод, кто-то из них стал ждать у дороги, кто-то двинулся в сторону ближайшей остановки. С виду все целые, никто на помощь не зовёт.

В приёмнике гинекологии, как всегда, закрыта дверь. Медсёстры пьют чай за перегородкой. Нужно их каждый раз персонально звать. Работа тут протекает неспешно, пациентам редко грозит смертельная опасность, всё может быть вовремя исправлено, а помощь заблаговременно оказана. Вот и сейчас медсёстры задорно смеются, бренчат стаканами, хлопнул холодильник, несколько раз пикнула микроволновая печь, уведомляя о завершении программы разогрева продуктов. Стучусь в дверь и объявляю о своём прибытии.

Медсестра, а может, санитарка — никогда не определишь, крупной комплекции женщина, практически такой же, что привезённая мной пациентка, только ростом пониже. Вытирая руки о край халата, она открыла дверь, выключила бактерицидную лампу и пригласила заходить. Диагнозу на сопроводительном листе удивления не высказала. Это обычное явление для гинекологии, в котором разбираться предстоит только им. При наличии такого кровотечения именно им искать причину и никому другому. Расписалась в карточке за доктора. Я попрощался с пациенткой и вышел.

Заполнение медицинской документации — дело крайне ответственное. Писать карту вызова надо сразу, пока помнишь, ведь память предательски может подвести уже на следующем вызове. Медиков иногда стесняются, что легко объяснимо. Только вот медик ваше стеснительное место забудет, если не сразу, то через час, не вспомнит никаких подробностей. А вы будете об этом случае помнить долго. Таким образом работает избирательная память, позволяя запоминать редкую информацию. Ежели работа сводится к постоянному повторению одних и тех же действий, то каждый цикл не запоминается. Медик к вечеру не только вас не вспомнит — он забудет вообще про то, что вы вызывали, он не сможет назвать количество обслуженных вызовов.

Через пять минут из дверей приёмного покоя выскочила девушка в белом халате. Подбежала к машине, попросила вернуться — доктор хочет со мной поговорить. Сказав, сразу побежала обратно. Значит, дело срочное, если выскочила в чём была, не надев куртку и тёплую обувь.

В комнате приёмного покоя пятеро в халатах. У всех круглые глаза. Все с каким-то подозрением смотрят на меня. Хрупкая женщина в возрасте, стоявшая спиной ко мне у стола, стала поворачиваться. Пациентка за ширмой на смотровом кресле. Женщина, видимо, доктор, повернулась ко мне полностью и поинтересовалась, зачем я им беременную привёз, да ещё на сороковой неделе беременности и, мало того… в родах.

Как в такое поверить? Разыгрывать не могут. Провели осмотр. Поставили диагноз. Теперь сами в шоке. У них нет желания принимать роды, им надо как можно быстрее проводить девушку в роддом, где ей и предстоит рожать, но просто так туда теперь не переправишь. У пациентки нет никаких обследований. К нам в город она приехала недавно из другой страны, где, как оказалось, она наблюдалась с беременностью, но там документацию предоставляют только в электронном варианте. Почему-то только через неделю и не раньше. Вся нужная информация для родов отсутствует. А ведь мне пациентка твёрдо, глядя в глаза, ответила про отсутствие беременности, да ещё собиралась дома остаться.

У меня пропал дар речи — я молча разводил руками на любой упрёк гинекологов, пытаясь осознать происходящее и думая о дальнейших проблемах. Кому скажи, теперь на смех поднимут. Пропустить сороковую неделю беременности. Как такое вообще возможно? Да, беременность отрицалась, но живот при таком сроке должен говорить сам за себя. У девушки же за беременность ничего не говорило. Разве мог тот комок жира, свисающий ниже пояса, содержать в себе плод. Ничего не понимаю.

Роддом для необследованных находится далеко, по дороге может родить. Остаётся ехать в тот, что рядом. А я не могу ждать. Звоню для консультации старшему врачу смены и предельно ясно объясняю ему всю ситуацию. Старший врач весьма недоволен моей безалаберностью и даёт распоряжение оставить беременную на попечение гинеколога, а самому ехать на следующий вызов. Если гинекологи договорятся с роддомом, то вызовут другую бригаду для перевозки.

Новая информация оказалась малоприятной для медиков приёмного покоя, теперь уже у них подкосились ноги. Быстрое развитие ситуации раскалило ситуацию до предела. Доктор начал заикаться, заговариваться, потерял уверенность в своих действиях. Он твёрдо понимает, что нужно как можно скорее переводить рожающую в роддом, но там не входят в положение дел, прося сперва сделать все обследования. Доктор белеет, обхватывает правой рукой лоб, пытается убедить кого-то по телефону войти в его положение, понять всю парадоксальность ситуации и, наконец, быть человеком. Как об стену. Без обследований не примут.

Всё это время пациентка сидела на смотровом кресле. Только сейчас она его покинула и стала одеваться. Другие медики вставляли свои реплики, пытаясь помочь доктору, поддержать его, выражая молчаливые мысли как мои, так и пациентки. Понять происходящее можно — трудно сказать разумное. Про меня уже договорились, что я подожду. Старший врач всё-таки согласился. Пациентку отправили на ультразвуковое исследование.

Идти нужно в соседний корпус. Предложил довезти, чтобы всё сделать быстрее, но пациентка отказывается. Она не выпускает пакет из рук. Остаётся её ждать.

Вернулась она довольно быстро. Шла обратно всё так же не выпуская пакет из рук, будто в нём находилось что-то жизненно важное. Вела её под руку медсестра. Прошли мимо меня, унося все бумаги гинекологу.

Внутри не утихают страсти. Эта история ещё долго будет пересказываться в их разговорах. Гинеколог пишет направление в роддом, задавая от волнения совсем уж несуразный вопрос: «„Врачом“ — через „о“ или через „ё“?», — в руках присутствует дрожь. Всё улажено, можно увозить.

Пациентка, теперь уже в статусе роженицы, постепенно становится всё более агрессивной. Она выражает недовольство сервисом, грубым к ней отношением, нежеланием понять её состояние, постоянными указаниями на то, что ей следует делать. Мне не хочется смотреть в её сторону. Отношение от благожелательного давно поменялось в сторону отрицательного. Зная о своей беременности, разыграла цирковое представление. Выставила дураком, в первую очередь меня. Не люблю, когда люди начинают во мне сомневаться.

Беременная сильно хлопает дверью автомобиля. Я прошу водителя как можно быстрее доехать до роддома. Он же не торопится. Ему не до конца ясна ситуация. Он притормаживает на светофоре, давая дорогу пешеходам, планируя ждать зелёный сигнал, чтобы пропустить помеху справа и продолжить движение. У меня начали сдавать нервы. Я всегда спокоен, но, как оказывается, не всегда.

— А работают ли они? — задал мне озадачивающий вопрос водитель, в ответ на повторение строгой просьбы продолжить движение, включив сирену и маячки.

— Они могут не работать???

Водитель меня уже не слушал, он извернулся со своего места, опираясь одной рукой на открытую дверь, а другой удерживая руль, выгнув шею в сторону крыши. Необычное представление, на которое с интересом смотрели прохожие.

— Вроде работают, — обрадовал водитель, включив сирену, и тронулся с места, разгоняя переходящих дорогу пешеходов.

Резкий звук сирены, раздающийся рядом с тобой, всегда вызывает смешанную бурю эмоций. Тем более если это происходит неожиданно. Кто-то из пешеходов погрозил кулаком, кто-то припустил быстрее, большинство же осталось вне дороги. Наша машина быстро покинула перекрёсток.

Роддом располагается в пяти минутах езды, включая два всегда загруженных перекрёстка. Сирена и маячки творят чудеса. С ними не проедешь только в плотном потоке, но и там иногда происходят удивительные вещи, когда машины увиливают куда угодно, лишь бы пропустить. Автомобиль с сиреной может вылететь на тротуар, разгоняя людей, либо поехать прямо по трамвайным путям. Если ситуация требует спешки, надо двигаться крайне быстро, но с соблюдением мер безопасности.

Наша беременная сидит тихо, переваривая свои переживания внутри себя. Она позволяла себе гневные высказывания, но до угроз не доходила. Её поведение мне кажется странным. Окончательную картину я пойму позже, после разговора со старшим врачом, а пока пребываю в неведении.

Около роддома три машины скорой помощи — они уже выезжают с территории, предоставляя нам право быть следующими. Напряжённая обстановка ожидается внутри. Опускающийся шлагбаум едва не стукнул по крыше наш автомобиль, что иногда случается. Шлагбаум — вещь хрупкая. Он имеет свойство ломаться от соприкосновения. Кто будет виноват в этой ситуации, не столь важно, нам надо спешить.

Подхватываю беременную под руку, выводя из салона. Она не желает торопиться, пребывая в своих думах. Может, действительно беременность явилась для неё сюрпризом, и всё её поведение стало проявлением защитной реакции, доводящей до безумия окружающих и её саму. Трудно переварить информацию, когда тебе говорят о том, что тебе предстоит рожать. Рой переживаний, миллион сомнений. Что потом с ребёнком делать, как сказать родственникам. Присутствует боязнь процесса родов. Мне остаётся только предполагать. Сейчас поведение беременной изменилось — она уверяет, что знала о своём положении. Её история тоже крайне правдива.

В приёмном покое роддома ажиотаж. Им только вот привезли трёх женщин, ещё подвезли мы. Да подвезли не простую, а полную загадок беременную. Обследований нет, на руках только свежее УЗИ. Словам моей пациентки никто не верит.

Акушерка ругается. Она в бешенстве. Но не из-за нас. Куда-то подевалась санитарка, некому протереть смотровое кресло. Меня самого начинает бить мандраж. Все доктора принимают роды, смотреть некому, санитарки разбежались.

Быстро прибегает другая акушерка с ведром и тряпкой, начинает вытирать кресло. Спустя ещё минуту прибегает санитарка, объясняя своё отсутствие большим количеством работы. Раздаются крики рожающих. Роддом — это непередаваемая атмосфера: стоны, крики. А ты, белый и пушистый, сидишь в углу да ждёшь своей очереди. Мне милее шум мотора, запах бензина, тряска дороги, но эмоции рожающих женщин — выше моих сил. Кажется, легче целый день переносить пациентов на носилках, нежели от восхода до восхода слушать чьи-то стоны.

Пришёл доктор. Надел перчатки. Усадил беременную на смотровое кресло. Сделал вывод, что действительно наблюдается начало родов. Только сейчас замечаю, что доктор — молодая девушка, блондинка, волосы сплетены в тугой хвост, белый халат, голые ноги ниже колен и непрезентабельные сланцы, пот струится со лба, на лице читается усталость и некая злоба. Никто не любит аврал на работе — не любят его и медики. Если у иных работников завал бумаг может подождать, то ропот толпы пациентов за дверью, а тем более очередь из рожающих женщин, вот где надо быть крайне скоординированным. Злость простительна, главное, чтобы она оставалась только на лице и не переходила в слова и на дело.

Блиц-опрос беременной оставлял большинство вопросов в воздухе, но на какие-то она давала чёткий ответ. Так мы узнали, что она собиралась жить в другой стране, причём в стране, где уровень медицины на высоком уровне, что она наблюдалась у гинеколога и знала о своей беременности, вновь она повторила историю с результатами обследования в электронном виде, ожидаемыми ею на следующей неделе. Но беременная не смогла объяснить, почему за две недели до родов она решила вернуться обратно. Ничего не объяснила о своём муже, отчего все пришли к заключению, что его нет. Опять рассказала историю о маточных полипах, что не думала об опасности кровотечения, что собиралась спокойно переждать дома, так как ничего особенного не заметила, и вообще это должны были быть месячные, они всегда у неё начинаются с этого числа. Месячные были упомянуты ею зря — никто не смог сдержать приступ громкого хохота. В данной ситуации ответ беременной казался комичным.

Доктор распорядился взять кровь на всевозможные анализы. Мне вопросов никто не задавал. Это редкий момент, когда сотрудник скорой помощи отпускается без претензий и без укора в свой адрес, выступая лишь в роли службы социального такси. Действительно мы порой возим таких пациентов, которые могут самостоятельно добраться до больницы без лишних затруднений. Но зачем? Ведь есть бесплатная услуга перевозки, да ещё иногда удаётся оказаться первым в очереди на приём среди собравшихся плановых больных.

На улице потеплело… или мне стало жарко. Выйдя из приёмного покоя, я выдохнул, окутываясь вырывавшимся паром изо рта. В салоне чисто. Беременная не оставила внутри никаких признаков своего присутствия. Можно смело ехать дальше.

Заурчал живот.

 

10:30

Кислое настроение заел кислым яблоком. Осталась всего одна четвертинка, позже придётся слушать урчание, ежели не доведётся доехать до подстанции. Ощущение холода вернулось, как и осознание произошедших событий. За всей их скоротечностью совершенно утратил ощущение реальности. Надо собираться с мыслями. После такого вызова, где происходит эмоциональная встряска, организм требует спокойствия хотя бы на час. Моя работа не предполагает какого-либо разгрузочного момента. Ты должен быть стойким, ко всему приспособленным, и желательно, чтобы у тебя отсутствовало чувство самосохранения. Иной раз после реанимации возникает такое же желание побыть в покое. И этого не дают. Чемодан от крови вымыть не успеваешь — кому-то вновь нужна срочная помощь.

Задумываются ли люди, когда доверяют своё здоровье медикам, работающим в уличных условиях, что когда они заходят к вам, то вымыть руки или обработать их антисептиком — это не гарантия чистого подхода. Человек пришёл извне, он может с собой принести не только улыбку до ушей, но и сотни тысяч микробов от других пациентов. Задумываются ли люди, когда садятся в автомобиль таких медиков, что там ведь тоже нет стерильных условий. Где-нибудь на западе принято тщательно обрабатывать салон машины после каждого пациента. У нас такого нет. Не каждая организация предоставляет своим сотрудникам униформу, благо у нас с этим проблем нет, пускай не дают обувь, но лучше придти в своей, нежели надеть обязательную и неудобную. Что же говорить о машинах, да с такой нагрузкой. Не успеваешь до подстанции доехать, поэтому разговор о санитарной обработке салона тем более остается в стороне. Летом ещё можно это сделать в пути, но зимой… зимой это нереально.

Стоило доесть яблоко, как диспетчер по рации дал новый вызов. Ехать в сторону того же села, откуда забрали беременную, только ехать дальше, а значит, предстоит пытка в виде прыжков по мелким частым смёрзшимся кочкам льда и снега. Повод, казалось бы, понятный — обычные жалобы онкобольного. Только вот таким людям мы помочь ничем не можем, разве только оказать моральную поддержку да устранить кое-какие симптомы. Ничего больше.

Во всём мире отношение к онкобольным неоднозначное. Онкология возникает из ниоткуда, поражает людей любого возраста. Причины её предполагаются, но точно вам никто не скажет, с какой именно стороны пришла болезнь: плохая экология, нерациональное питание, наследственность — всё может привести к развитию патологического процесса. Избегнув на ранних стадиях развития, можно считать себя заново рождённым. Дотянув до метастазов, пора прощаться с миром. А мир не понимает вашего состояния.

Адекватное обезболивание выбивается с большим трудом, желание уйти из жизни раньше времени — не рассматривается. Есть только одно условие, когда общество позволит умереть, — это состояние, которое приведёт к вашей скорейшей смерти. Злокачественное онкозаболевание — одно из противопоказаний к реанимации. Вас не будут спасать, если не станут настаивать родственники. Такой подход подразумевает гуманность — чтобы человек больше не страдал. Разобраться с лечением не получается. Мифические слухи о разработке лекарств для борьбы с раком, о препонах государств, о невыгодности — слишком больная тема для людей. Люди, скорее, поверят знахарям. При таком заболевании испытываются самые фантастические способы лечения. Лишь бы помогло. Хуже уже не будет.

Адрес диспетчер продиктовал не совсем понятный. Встретят на трассе и проводят до дома. Мы доехали до кочек да поскакали. Водитель снизил скорость до десяти километров в час, ехать быстрее невозможно. Это невыносимая пытка. Я бы вышел и пошёл пешком, но идти придётся дольше, идти нужно далеко, к тому же не стоит забывать о холоде. Приходится мириться и материться. Невыносимая тряска. Просто ужасная. Чёрт-чёрт-чёрт!!! Хоть бы в эту сторону больше не посылали, ещё и обратно по этой дороге ехать. Где взять силы для борьбы с суровыми условиями зимы. Зачем сюда люди вообще забрались, почему не остались жить в тёплых краях.

Множество мыслей скачет вместе с телом. Я привстал в позу наездника, оторвав попу от кресла. Слишком большая нагрузка с позвоночника была перенесена на колени. Они после этого станут ныть, зато не будет прокалывающих болей в пояснице и грудной клетке, а значит, до утра я смогу доработать. Боль в коленях можно унять, а вот боль в спине так просто не уйдёт. Такая боль заставляет принимать определённые позы, подчиняет тебя, ты становишься её рабом и полностью исполняешь прихоти этого данного природой врага-информатора о неполадках в организме. Научиться бы такую боль отключать.

Медленно и верно доехали до нужного указателя на трассе. Никого нет. Слева коттеджный посёлок, но дорог туда нет — их все замело, там не проедет даже наш автомобиль. Справа чистое поле. Остаётся ждать. Диспетчер по рации пообещал, что встречающий подойдёт через десять минут. Остаётся радоваться краткому покою. Наше родео не выбило нас из седла, помешали двери, а так бы вылетели из кабины. Очень интересно — откуда появится встречающий.

Спустя десять минут он появляется. Нужно проехать немного назад, там есть поворот к коттеджам. Но… через тридцать метров от трассы дорога кончается. Встречающий угрюм, шарф натянут до глаз, видимая часть лица красная, это не вызывает удивления — человек одет по погоде.

— Куда идти? — спрашиваю его с любопытством.

— Прямо, до тех деревьев. — И машет рукой в сторону этих самых деревьев, что располагаются примерно в одном километре от трассы.

Вспоминаются заветы молодым о пользе длительных пеших прогулок по лёгкому морозу. Другого выбора у меня всё равно нет. Шарф я с собой не захватил, зато перчатки взял. Их надел поосновательней. Взял ящик с медикаментами. Буду с ним, сине-оранжевым пятном на фоне белизны, стану маяком для ждущих и провожающих. Застегнул куртку. Оценил размеры сугробов — они выше меня. Дорога не просто по вершине сугроба — я же не по пустынным барханам пойду. Ветер создал такие условия, что тропа будет петлять снизу вверх и обратно. Главное, не провалиться под тяжестью собственного веса. Шаг за шагом дойду до цели — так гласит известная китайская поговорка. Лыж нет, да и не умею я ими пользоваться. Снегохода у вызывающих тоже нет, и никто, кроме них, в этой глуши не живёт. Все на время зимы перебрались в тёплые городские квартиры.

Мы идем, но нужный дом почему-то ближе не становится. Он то виден, то скрывается за очередным сугробом. Руки стало щипать холодом, ящик предательски выбивает из равновесия. Ещё и папка затрудняет продвижение — то выскальзывает из подмышки, пока рука согревается в кармане, то норовит выскользнуть из рук. Чередование всевозможных комбинаций — по согреванию рук в карманах, переноске чемодана и удерживанию папки — постепенно превращается в рутину. Встречающий ушёл от меня на приличное расстояние. Я уподобился перископу, погружаясь в морские пучины и поднимаясь над водной гладью. Снег — одно из состояний воды, поэтому сравнение пришлось как нельзя кстати.

При подъёме на один из сугробов снег стал уходить из-под ног. Разумное ускорение и понимание неизбежного провала уберегло от неприятности, но только до следующего сугроба, где тело непроизвольно было засосано по грудь. Произошло это в один момент, я так и не понял всей цепочки событий. Главное, что не по голову — тогда исход мог оказаться печальным. Пришлось вопить изо всех сил, дабы крик донёсся до встречающего. Самостоятельно выбраться никак не получалось, опереться было не на что. Снег в руках рассыпался, ящик и папка были откинуты в стороны, их ещё предстоит потом найти. Пока же главной задачей становится освобождение от плена. Подбежавший встречающий протянул мне руку, только теперь я смог выбраться. Нашёл ящик с медикаментами, опрокинутый на бок. Нашёл и папку. Сразу отдал ящик встречающему, чтобы сам его нёс. Я же намеревался в дальнейшем быть крайне внимательным и не подвергаться новой такой опасности.

Всю дорогу снег предательски желал принять меня в своё лоно, а провалившиеся следы от ног говорили, куда лучше не наступать. Дальше я шёл за встречающим след в след. Только таким образом удалось удачно достичь дома. Основательно замёрзнув, зашёл погреться.

В доме онкобольных редко наблюдаешь хорошее настроение, особенно если появился повод вызвать скорую помощь. Моим третьим пациентом за эту смену становится сорокалетняя женщина, она лежит в кровати, вид измождённый, синева под глазами, полное отсутствие волос на голове, дышит ровно, но делает вид, что кислорода ей всё-таки не хватает.

При всех симптомах такие люди могут не знать о своём основном заболевании. Это ещё одна загадка человечества. Не выработан единый подход, существуют разные версии. Кто-то считает, что человек угаснет быстрее, если узнает об онкологии, кто-то наоборот придерживается мнения, что лучше узнать раньше и подготовиться к неизбежному, нежели сообщать в самый последний момент, когда человек не сможет осознать и точно угаснет. Всегда сперва стоит выяснить, крайне осторожно, знает ли человек о своём заболевании. Чаще всего родственники сообщают такую информацию за дверьми перед входом в дом. Мне не сообщили. Но женщина знала, об этом были её первые слова.

Ухудшение самочувствия продолжается в течение двух недель, всё это время у неё поднимается температура тела, появился кашель с мокротой, она твёрдо уверила себя, что желает ехать в больницу. Стабильность у онкобольных всегда относительная. У женщины присутствуют хрипы в лёгких, нельзя исключать их воспаление. Таким пациентам всегда предлагаем госпитализацию. Но…

— А вы сможете перенести транспортировку? — задаю разумный вопрос. Уже не раз бывали случаи, когда онкобольные умирали в машине, а тут до машины бы суметь добраться. Целый километр по сугробам в лютый мороз. Дойти сюда было проблемой, обратно идти — тоже проблема.

Женщина отвечает утвердительно. Она хочет ехать, родственники тоже уговаривают не отказываться. Их желание понятно. Они измучились, хотят отдохнуть, пусть за больной ухаживают в стационаре, заодно окажут нужную медицинскую помощь, да продлят дни на этом свете. Однако — до больницы нужно ещё доехать.

У меня с собой нет ничего, кроме ящика с медикаментами. За лечением вопрос не встанет. Оказываю нужную помощь. Женщина отмечает незначительное улучшение самочувствия. При этом её состояние действительно не вызывает опасений. Давление в норме, температура слегка повышена, насыщение крови кислородом почти как у здорового. У женщины не указаны метастазы в медицинской карте, но предполагать их наличие в лёгких не будет заблуждением. Может, и ухудшение началось из-за них.

Ещё одна проблема. Женщина совсем обессилила — она не сможет идти. Значит, придётся её нести. Кроме меня, есть ещё два человека, поэтому это не станет проблемой. Положим на крепкое тёплое одеяло, укутаем как младенца, чтобы не замёрзла в пути до машины, и двинемся покорять снежную пустыню.

Расстелил одеяло на кровати, попросил перебраться на него. С большим усилием женщина это сделала. Она уже одета в шубу, тщательно укутана шарфом, но лицо шарфом закрывать не стали, чтобы не затруднять дыхание. Укутали очень хорошо. Вес женщины увеличился — такое количество верхней одежды само по себе много весит. Я взялся сбоку, встречающий с другого бока, ещё одна женщина поддерживает ноги. Ко всем проблемам добавляются узкие дверные проёмы, через которые не так-то легко пройти. Наличие высоких порогов также затрудняет продвижение. Я уже молчу про крутую лестницу из дома в гараж, по которой надо спуститься, да не потерять равновесие при этом.

Руки предательски устают, расшатанная спина также отдаёт прокалывающей болью, сковывая грудную клетку, пальцы ослабли, а ещё нужно будет каждый раз возвращаться за ящиком. Папку положил под ноги женщины. Начал потеть, главное теперь, не переостыть. Идти целый километр, возможно, потащим волоком. Десятки новых проблем только предстоит разрешать.

Всё время движения спрашиваю женщину о её самочувствии. Она постоянно говорит, что чувствует себя терпимо. В гараже женщина перестала отзываться. В чём причина??? Прошу всех остановиться и положить её на пол. Так и есть! Не выдержала. В душе проклинаю злосчастный день с таким количеством сюрпризов. Женщина могла прожить ещё бесконечно долго, но суждено умереть именно сегодня.

Встречавший оторопело опёрся об стену, помогающая женщина зарыдала. На предложение начать реанимацию, они вместе угрюмо повертели головами из стороны в сторону, выдавливая из себя тихое-тихое «Нет».

Оставлять тело в гараже бессмысленно, поэтому предлагаю перенести обратно в комнату. Они соглашаются. Перенести обратно было легче, никто уже не старался нести аккуратно. Все были слишком подавлены. У меня на душе тоже стало неспокойно. Всегда нелегко смотреть в глаза людям при таком исходе событий. Им сейчас не до меня, у них другие переживания. Теперь предстоит думать о похоронах.

Звоню старшему врачу — тот передаст сведения в полицию, а оттуда должны уже прислать соответствующих сотрудников. Как они всё там будут организовывать, не представляю. Пригонят ли трактор для расчистки территории или так же устроят штурм сугробов — это уже они сами решат. Мне же предстоит идти назад к автомобилю. Меня никто не будет сопровождать, поэтому надо идти крайне аккуратно. Мужчину всё же прошу побыть на крыльце, чтобы в случае чего придти мне на помощь. Мужчина неуверенно кивает, его мысли сейчас далеко отсюда. Пожалуй, я не буду торопиться, пойду очень медленно.

Шёл я по прежним следам, тщательно наступая и опираясь поверхностно при каждом шаге, прежде чем переносить вес с одной ноги на другую. Стараюсь идти широкими шагами. Дошёл до места провала, очень аккуратно его преодолел и двинулся дальше. Машина уже была чётко различима впереди. С трассы к ней подъехал легковой автомобиль. Возникло смутное подозрение, что человек только одной профессии мог так быстро оказаться рядом, но может, это сосед или кто-то по иным делам решил остановиться. Это может быть знакомый водителя. Тот соскучился от безделья, либо замёрз — они ведь любят экономить бензин, останавливая мотор, дабы не работал на холостых оборотах.

Из подъехавшей машины вышел человек и направился мне навстречу. Очень быстро мы сравнялись, правда, человека постигла печальная участь. Прямо передо мной он ушёл в сугроб. С удовольствием посмотрел, как я сам совсем недавно принимал такие же снежные ванны. Конечно, я ему помог. Человек в чёрной одежде, чёрных ботинках и чёрной шапке оказался никем иным, как похоронным агентом. Лишних вопросов я ему не задавал, только пожелал аккуратно идти по моим следам да сильно не торопиться.

Когда подошёл к нашему автомобилю, с трассы свернул ещё один автомобиль. Впрочем, он быстро уехал. Агенты друг друга знают, бессмысленно устраивать торги на дому — коли опоздал, то дай работать другим, ты можешь наведаться позже, но не стоит. Когда у людей горе, они не смотрят на мелочи, стараясь побыстрее решить все важные вопросы. Спектр услуг широкий — всегда найдётся достойное предложение.

Мне, пожалуй, пора отсюда выбираться. В машине меня передёрнуло от лёгкой волны тепла, после воздействия которой всегда ощущаешь ещё больший озноб, нежели тот, что мучил тебя на улице. Но ничего — скоро я согреюсь, может быть. По крайней мере, мне не грозит в ближайшее время такой забег по морозному полю с препятствиями.

 

12:55

Смешанные чувства — на такой работе нельзя быть в одном режиме. Постоянно переключаешься. Теперь мне грустно. Собрать все мысли в кулак да сконцентрировать внимание на более обыденных вещах. Колесо жизни — устойчивый принцип. С ним нельзя спорить, человечеству неведомо бессмертие. Всё в этом мире умирает, уступая место новому. Стираются в порошок горы, реки меняют русло, вековые деревья высыхают. Человеку даровано шестьдесят-сто лет жизни. Кому-то не суждено прожить и одного дня — есть и такие существа на нашей планете. Всё строго подчинено закону колеса. Веришь ли ты в загробный мир или предпочитаешь не задумываться о ждущей пустоте бесконечности за последним вздохом — жизнь не остановится.

Размышления оборвали кочки. Нехотя, снова принял позу наездника, уберегая позвоночник от грубых потрясений. Яблоко доедать не стал, время близится к обеду, теплится где-то внутри надежда, что позволят доехать до подстанции.

Главное, верить, тогда всё возможно. Только надежда помогает в любых ситуациях. Без надежды будет печальный расклад. Слишком пессимистично настроенные люди сгорят ранее отпущенного им срока. Если нет капли оптимизма, стоит зарядиться частицей цинизма. И смотреть на жизнь с трезвой точки зрения.

Наконец-то отпустили на обед. Загоняем машину в гараж, пусть греется. Да, у нас есть отапливаемый гараж. Это одно из замечательных преимуществ, за которое прощаешь всё. Зима сурова к тем автомобилям, которые помещаются хотя бы на короткое время в тёплый гараж, — их кузов сгнивает гораздо быстрее. Именно из-за этого автомобили за несколько лет превращаются из цельнометаллических в пронизанные дырами агрегаты. Однако нет ничего приятнее, чем садиться в тёплую машину. С содроганием вспоминаю старые времена, когда машина не могла прогреться больше двадцати минут, и всё это время ты сидел не в салоне, а на улице, обо всём моля весь свет, лишь бы согреться побыстрее.

Подстанция встретила ароматами масла и бензина. Пока водитель убежал есть, я пошёл улаживать дела с картами пациентов. Их нужно дописать и сдать диспетчеру для обработки. Впрочем, карты уже написаны. Стоит лишь прояснить ситуацию с беременной пациенткой у старшего врача.

Краткое знакомство с ситуацией весьма позабавило старшего врача. Я же попросил его прослушать запись приёма вызова. Вот как обстояло дело:

— Скорая помощь. Здравствуйте.

Голос диспетчера по приёму вызовов чётко поставлен.

— Привет, разведбат. Привет, разведбат. Мне нужна помощь. Докладываю, мне нужна помощь. Нужна помощь, срочно! Разведбат, алё-о-о-о-о, как меня слышно?

Диспетчера, люди ко всему готовые, их так просто не смутишь. Они привыкли к психически нездоровым вызывающим, к неадекватным просто и неадекватным пьяным; готовы к наездам и мольбам; порой выслушивают концерты самодеятельности с песнями и музыкой. За всей чехардой на том конце трубки диспетчера не всегда могут уловить суть просьбы. Люди могут сознательно обманывать и вводить в заблуждение. Не всегда удаётся выяснить точную причину. От всего этого потом бывают в недоумении выездные бригады, прибывая на горловое кровотечение, оказавшееся банальным жидким стулом.

Вот и сейчас диспетчер не замолчал, а продолжил выяснять мотивы для вызова скорой помощи. Опрос выявил только необычное менструальное кровотечение и боль в животе. Больше ничего. Наличие беременности тоже отрицалось категорически. Впрочем, разговаривать с таким человеком было трудно. Я на личном опыте убедился в том, что никогда нельзя подходить с одинаковой меркой к людям. Все люди совершенно разные и непредсказуемые. Нельзя никому доверять полностью, как бы пациенты ни обижались. Надо устраивать форменный допрос и обязательно перепроверять правдивость слов полным осмотром пациента. Получив подтверждение этой истины в очередной раз, я вспомнил про обед.

По подстанции бродит много запахов. Запаха медикаментов только нет. Самые яркие запахи встречают тебя в мужском туалете, на кухне да в комнате отдыха. Если с туалетом и кухней понятно, то комната отдыха всегда пахнет по-разному. Во многом это зависит от людей, которые работали накануне, то есть в предыдущей смене. Хорошо, если смена была женская. Останется приятный аромат либо ничего не останется. А вот мужская смена накладывает свой отпечаток, связанный с мужской физиологией. Ладно бы туалет — там можно задержать дыхание либо в женский сходить, если совсем нестерпимо. В комнате отдыха можешь пребывать длительное время. Просто так форточку не откроешь — всё промёрзнет, но другого выхода не остаётся. Сегодня в комнате устойчивый запах потных носков.

Откуда растут руки и откуда растут ноги — не оправдание. Руки растут оттуда, где присутствует такой же неприятный запах. Бороться с таким запахом можно аналогично — точно таким же дезодорантом, только наносить его на стопу и между пальцами сразу после мытья. Запах устраняется моментально, он больше не появляется. Такой нехитрый способ помогает избавиться не только от запаха, но и от многих сопутствующих проблем.

Специфический запах не вызывал бы такого отторжения, будь он только в комнате. Запах же вырывается через дверные щели, просачивается в вентиляцию и разносится по всей подстанции, включая кухню, где хочется вкушать с удовольствием, а не принюхиваясь к еде, думая, что она негаданным образом испортилась.

У меня сегодня жареное мясо с макаронами. Очень полезное и питательное блюдо. Наедаться до отвала я не буду, так как предпочитаю есть малыми порциями, но часто. Мой организм любит запасаться продуктами впрок, откладывая лишнее в виде жировых отложений. Давно борюсь с такой его склонностью, приучая организм к тому, что откладывать еду на чёрный день не нужно, так как еда будет поступать каждый час, а значит, никаких недоразумений в виде голодовки не произойдёт. Не сразу, но постепенно организм привык. Теперь он расходует еду по мере поступления, лишь изредка позволяя себе что-то отложить — его никогда не разубедишь в нужности данного действия. Отчасти организм прав.

Выбор продуктов при этом не ограничен. Нужно разбивать всё на многократные приёмы. Если я сейчас поем макароны с мясом, то через час поем сладкого, а ещё через час выпью что-нибудь. Такая система на работе трудно реализуема, поэтому приходится идти на разные уловки — в моих карманах есть фрукты и сладкое, это позволяет всегда чувствовать себя сытым и довольным. Без сладкого трудно сохранять положительный настрой. Отсутствие сладкого — угнетает. Витамин радости должен обязательно поступать в организм, иначе задавит хандра.

На кухне работает телевизор, идёт какая-то передача. Я не обращаю на него внимания, заткнул уши наушниками и слушаю аудиокнигу. На этот раз попалась довольно удачная, помогает скрасить время между вызовами да немного расслабиться, порой уводя в сладкую дрёму. Не зря детям читают перед сном — это самый простой способ заснуть в любом случае, даже тогда, когда спать совершенно не хочется. Кратковременные отключения в течение дня необходимы — они помогают беречь силы и восстанавливаться, давая мозгу отдых. При этом постоянно приходится отматывать аудиокнигу назад. Как бы ни убеждали, что в момент засыпания информация как-то усваивается — это обман, она никогда не усваивается. Попробуйте усваивать информацию от собеседника, повернувшись к нему спиной и зажав уши. У вас ничего не получится.

Люблю заедать острым. Оптимальный вариант — жгучий перец. Однако я всё никак не могу к нему привыкнуть. Наверное, нужны долгие тренировки или пристрастие к нему с детства. Жгучий перец жжёт ротовую полость, щиплет язык, пылающим болидом летит по пищеводу в желудок, вызывая у организма чувство приближающейся беды. «Пожар!» никто не закричит, лишь диафрагма отзовётся икотой, доводя ситуацию до абсурда. На тебя смотрят с любопытством. С чего бы это ты стал так безудержно и смешно икать? Можно запить холодным, если другого под рукой нет. Объём выпитого иногда доходит до литра. Всё-таки жгучий перец — для экстремалов.

Гораздо привычнее из острого и наиболее щадящего — это хрен или горчица. Воистину! Острая пища — зарядка для иммунитета. Сколько бы ни утверждали, что простудные заболевания нужны, — они позволяют быть организму всегда в форме. И болеть придётся, но не так часто, как раньше. Достаточно ввести в рацион привычку регулярно есть острое — можно смело забыть о частых простудах. И не нужен никакой чеснок с луком — зачем подвергать себя лишнему осуждению.

Небольшой перекус. Я уже доволен.

Остаётся малость полежать, вытянув ноги. Такое редкое и приятное удовольствие. Нет ничего лучше, чем лечь на спину да накрыться двумя одеялами — позаимствовал второе с соседней кушетки, всё равно я работаю один. Ближе к ночи можно будет себе царскую кровать сделать, позаимствовав с той же соседней кушетки матрас. Буквально принц на горошине, только мне ничто не помешает. Сон у меня здоровый и крепкий. Если лягу, то ничто уже не удержит. Вне работы, да в мягкой тёплой постели… только вот постель не тёплая и комната тоже не тёплая. Сами батареи еле тёплые. Эта часть подстанции почему-то крайне плохо отапливается. Укрываешься одеялом с головой, пытаясь спасти от охлаждения самую важную и теплолюбивую часть тела — нос.

Почему столько проблем вокруг? Можно бесконечно выискивать минусы и неудобства… мне даже не хочется говорить об униформе. Лежу в полном облачении: в куртке и ватном зимнем комбинезоне. Не всё так просто. Мёрзнуть не хочется. Единственный обогреватель стоит у диспетчера. Ему нужнее — он в ватнике не ходит. Разуваться приходится, в обуви ложиться в постель — натуральное свинство. Одеяла всегда придирчиво осматриваются, ведь можно укрыть нос той частью, что вчера укрывала чьи-то ноги, — тогда стойкий запах будет обеспечен, такого допустить нельзя.

Приятно лежать. Слегка задремал, очнувшись от голоса диспетчера по селектору. Громкая связь прорвалась через потухающее сознание. Остаётся обуться, стряхнуть с себя усталость, достать из пакета апельсин, что теперь заменит мне яблоко, да положить вкусных конфет в карман. Теперь я готов ездить хоть до ужина.

Повод — перевозка. Очень неоднозначное отношение к таким вызовам. Редкий процент действительно нуждается в услугах скорой помощи, чаще же пациенты могут добраться до больницы самостоятельно. Главный поставщик перевозок — терапевт. Он приходит к вам домой, что-то обнаруживает и убеждает вас в обязательной срочности ехать в больницу. Например, терапевт услышал пневмонию, моментально вызывает по телефону скорую помощь, пугает вас срочной необходимостью сделать снимок лёгких, дабы не упустить драгоценное время. О том, что от пневмонии сразу не умирают, для этого нужно как минимум несколько недель, он вам не скажет. О том, что можно сделать снимок в поликлинике, там же получить лечение и ходить в процедурный кабинет, терапевт тоже не скажет. Он сразу вас направит в дежурный терапевтический стационар, где вам снимок сделают обязательно и сообщат о ваших дальнейших действиях. Опять же, до стационара можно добраться самостоятельно. Если нет высокой температуры, если вы дышите спокойно, то о какой срочности может идти речь. И это касается не только пневмонии.

Пациенты — люди стойкие. Они терпят до последнего момента, до пяти утра воскресенья, когда уже не остается сил выносить страдания, начавшиеся неделю назад. О походе в поликлинику и речи быть не может — просто лень, да неудобно людей отвлекать. Вызвать среди дня терапевта на дом тоже неудобно — он и придёт в самый неподходящий момент. В выходные поликлиника вообще не работает — в этом твёрдо уверен большой процент людей; хотя дежурный врач в поликлинике всегда присутствует, кроме ночного времени, разумеется.

С такой стойкостью всегда можно самостоятельно обращаться в дежурный стационар. Если болит живот, смело идите в дежурное хирургическое отделение, минуя поликлинику. Беспокоят почки — в урологическое отделение. Туда же, если у вас проблемы с мочеиспусканием — дело в том, что скорая помощь тоже может вывести мочу, но со стопроцентной вероятностью занесёт вам инфекцию в мочевой пузырь. Гинекологические проблемы — соответственно, в гинекологическое отделение. При начавшихся родах вы можете смело обратиться в желаемый роддом, потому как скорая помощь увезёт вас не туда, куда вы желаете, а согласно приказу по госпитализации рожениц. Во многом скорая помощь потому и называется социальным такси, что развозит всех подряд, даже когда нет угрожающих жизни состояний. Поступает она так, дабы избежать жалоб от населения и из-за боязни отдалённых последствий. Если пациент умрёт, то никого потом не будет интересовать, почему ты данного человека не увёз в больницу.

С экстренными транспортировками ситуация ясная, а как быть с плановыми, когда у пациента имеется договорённость со стационаром на определённое число — такие, по идее, должны обращаться в больницу самостоятельно. Иногда случается, что для перевозки вызывают скорую помощь. Нередки были случаи, когда пациент чувствовал себя практически здоровым, не предъявляя жалоб. Его участковый терапевт долго готовил к госпитализации, постоянно приглашая сдавать те или иные исследования. А в день госпитализации настоял на вызове скорой помощи, причём стационар располагается с другой стороны того же здания, где и поликлиника, куда пациент каждый день ходил по просьбе врача. Загадка из загадок.

Но больше всего недоумений возникает из-за вызовов, когда поликлиника или стационар расположены через дорогу от дома пациента. Сейчас как раз такой случай. Причём стационар располагается на одинаковом расстоянии как от подстанции, так и от дома вызывающего.

 

13:35

Ситуация на улице не улучшается. Если мороз будет стоять, то чистое небо грозит вновь разродиться снегом — тогда будет настоящий коллапс. Сейчас не так критично, по крайней мере для нашей машины, мы ещё можем спокойно передвигаться.

Путь наш лежит по улице, где теперь никто не ездит: слишком глубокий вязкий снег и нестабильная колея. Машина напоминает корабль, рассекающий волны. Только все ведущие колёса способны тут проложить себе путь вперёд. Остаётся этому радоваться, иначе пришлось бы идти пешком, а я сегодня уже находился.

На звонок домофона мне не открывают, приходится помёрзнуть в ожидании. Сверился с данными в карте — домофон указан по квартире. Спас вышедший человек, запустивший меня внутрь.

Обыкновенный подъезд обыкновенной пятиэтажки, только внутри всё красиво, начиная от входных дверей и заканчивая разрисованными стенами. Сразу видно, что жители старались придать ему уюта. Нигде не заметно следов вандализма. На каждом пролёте большая ваза с цветами. Небольшое стихотворение на листочке прикреплено на первом этаже на доске объявлений, там же ксерокопия грамоты «Лучший подъезд города». Я согласен — здесь очень хорошо. Не хватает лифта. Он не предусмотрен в таких домах. Идти, каким бы это ни показалось странным, на четвёртый этаж. Лёгкой походкой через ступеньку, ведь усталость как рукой сняло после обеда, быстро добираюсь до нужной двери.

Позвонил в звонок, постучал в дверь — ответа нет. Очень странно. Может, при вызове адрес не тот дали или мы не к тому дому подъехали. Понуро спустился вниз. Спросил первого встречного — так и есть, ошиблись домом. Наш располагается дальше во дворе.

Всё-таки номерные таблички на многоэтажках — явление странное. Они располагаются где-то сбоку, порой очень маленького размера. Чаще ориентируешься по карте, благо ныне это стало возможным — все машины оснащены автонавигаторами (которые годятся лишь для ориентирования на местности), да интерактивные карты на коммуникаторах сильно облегчают поиск адреса. Но не всегда смотришь, особенно если данный район вроде бы знаешь, — мелких ошибок избежать невозможно.

Подъехать к нужному дому нельзя — там дорога перегорожена несколькими буксующими легковыми автомобилями. Зачем их водители в такую погоду решили выехать — непонятно. Выберутся они со двора, а дальше как? До той дороги, где их автомобили смогут проехать, не доберёшься, нужно ждать чистящую технику, либо ближайшего потепления, или же самому с лопатой пробивать себе дорогу. Взяв ящик с медикаментами, я двинулся к нужному дому.

Путь лежал мимо буксующих автомобилей. Взмыленные водители ни на кого не обращали внимания, они были поглощены процессом освобождения своих автомобилей из снежного плена. Снега не много. Много — это когда по колено, сейчас же снега по середину голени. Пешеходы давно протоптали себе тропы, поэтому движение пешком не составляет проблем.

Теперь мне дверь с домофоном открыли сразу, ждать не пришлось. Подъезд не самый лучший в городе, но он и не радует на входе запахами канализации, стены также не просят ремонта. Обыкновенный подъезд. Нужная квартира располагается на первом этаже. Всегда бы так.

У улыбчивой девушки быстро меняется хорошее настроение на грустное, когда начинает рассказывать о своём ребёнке, о походе к педиатру, об отсутствии мест в больнице, о направлении на госпитализацию. Направление написано на листочке в клеточку, аккуратно вырванном из тетради и по линейке оторванном до совсем крохотного кусочка. Ровным, красивым, но совершенно нечитаемым почерком что-то написано. Разобрать можно только печать внизу и первые четыре буквы диагноза — ОРВИ, так как они написаны печатными буквами. Завершающим штрихом поставлен вопросительный знак. ОРВИ под вопросом, возможно, что-то другое. Предстоит детально разобраться в ситуации. На слово маме я уже не поверю, буду разговаривать с ребёнком.

Дети для меня — большой стресс. Своих детей не нажил. К чужим подхожу с опаской. Общаться с ними непросто, если нет навыка. Обучение не предполагало изучение детской психологии. Что там детская психология — во время учёбы не учили инъекции делать, предоставив на одном занятии шприц и поролон. Где поролон — это ягодица. То занятие я всё равно пропустил, пришлось закреплять знания во время больничной практики, но и там вместо оттачивания навыков приходилось быть санитаром: генералить, штамповать, возить склянки, раздавать таблетки и белить бордюры. Безусловно, такая практика даёт стране превосходных специалистов. Понятно, что студентов не хотят допускать до больных, чтобы избежать возможных жалоб и любых осложнений, но ведь когда-нибудь людям придётся начинать работу. И укажут при трудоустройстве на отсутствие опыта и на плохие навыки, которые в этой же больнице в своё время дать отказались.

Ладно, когда ребёнок уже всё понимает. С ним всегда можно найти общий язык. Передо мной девочка пяти лет. Она, к сожалению, не отличается сообразительностью, смотрит на меня испуганными глазами, нервно теребит плюшевого зверя и постоянно переводит взгляд на маму, затем на пол, несколько раз кашлянула.

Первым делом измеряю температуру, узнаю у мамы всё о здоровье её дочери. Девочка болеет неделю, наблюдается у педиатра в поликлинике. Почему именно сегодня решились на госпитализацию? Поднялась температура до тридцати восьми градусов, это вызвало смущение у педиатра. Поноса не было. Живот не болит, горло тоже. Кроме температуры, ничего не беспокоит, лишь иногда кашель с мокротой. Градусник показал нормальную температуру. Дальнейший осмотр обнаружил хрипы в лёгких, тут уже точно не ОРВИ. Теперь надо исключать пневмонию. Почему это не сделал педиатр — непонятно. Он мог спокойно отправить на снимок лёгких, вместо этого выдал направление в больницу подальше, хотя стационар располагается в соседнем корпусе, где девочку давно могли полностью обследовать. На мой укор мама вспомнила про отсутствие мест в больнице. Понятно.

Такое состояние не требует срочной госпитализации, но по всем правилам мы обязаны её предложить, тем более с направлением на руках. Такое направление можно выкинуть и везти со своим сопроводительным листом. Ехать в больницу через дорогу. У мамы возникает чувство негодования. Они были сегодня рядом, могли сразу туда обратиться. Но от предложения дойти до больницы сейчас самостоятельно мама отказалась — им со скорой помощью будет спокойней. Меня всегда удивляет уверенность в содействии скорой помощи в успешном приёме доктора приёмного покоя, хотя скорая помощь заводит, вручает сопроводительный лист и выходит не прощаясь — чаще всего обходится без слов. Пациент вашего участка по вашему профилю, остальное он вам сам расскажет.

Начались сборы. Мамы всегда делают удивлённое лицо, когда надо собираться. Они не уверены в том, что нужно собираться. Они не знают, какие именно вещи с собой взять. Постоянно спрашивают медиков. Медики тоже не знают. У каждой больницы свои порядки. Разумно взять предметы личной гигиены, сменную обувь, посуду — остальное на усмотрение. Но и тут мамы начинают выбирать одну вещь из нескольких. Помимо ребёнка, нужно собрать ещё и себя. Тут возникает гораздо больше вопросов.

Я терпеливо жду. Иногда поторапливаю. Постоянно напоминаю, что в случае чего тут идти недалеко — всё можно будет позже принести. Мама наконец-то успокаивается, одевает ребёнка потеплее и готова ехать. Я предупреждаю, что машина стоит не у подъезда и придётся до неё пройтись пешком. Мама немного притормаживает, задумываясь о том насколько тепло одела ребёнка. Скинула ботинки и натянула носки поплотнее, после чего вернула ботинки назад. Теперь точно готовы идти.

Двое автолюбителей так и бегают вокруг своих автомобилей. Мама семенит за мной, крепко держа ребёнка за руку. С собой ничего не брали, на них возымело действие упоминание о близком расстоянии. Нет никакой гарантии, что их всё-таки примут и не отправят домой. Скорая помощь такой гарантии никогда не даёт, окончательное слово всегда будет за доктором приёмного покоя.

Путь от двери квартиры до двери приёмного покоя занял пять минут. Пешком он был бы чуть дольше. К моему удивлению, доктор приёмного покоя сидит на лавочке возле кабинета. Он ждёт следующую скорую помощь, они сегодня к нему зачастили. Ему надоело ходить по лестнице, всё равно через десять-пятнадцать минут ему позвонят и пригласят обратно. Доктор просит нас не шуметь и приглашает пройти внутрь приёмника.

Чем отличаются приёмные покои детских больниц от взрослых? Если взрослые бывают совершенно разными, то детские все в виде маленьких и тесных комнат, где трудно развернуться. Если же понадобятся носилки, то со своими по больничным лабиринтам не пройдёшь, а больничные для тебя будут искать не менее двадцати минут. Считается, что ребёнка всегда можно перенести на руках. Однако дети иногда достигают довольно внушительных габаритов.

Пока мама раздевает ребёнка, доктор рассматривает мой сопроводительный лист и вздыхает. Снимков, разумеется, нет. Он просит маму перестать раздевать ребёнка, так как сейчас всё равно придётся его одевать и вести на рентген в другой корпус (который, кстати, располагается ещё дальше, чем их квартира). Я свободен.

Следом за мной из больницы вышла мама с ребёнком. Будут сразу делать рентген или сперва домой зайдут — это уже они сами решат.

Разумно подумать об изобретении телепорта. Я надеюсь, что когда-нибудь он всё-таки будет изобретён. Человечество отчаянно нуждается в быстрых средствах передвижения. За последний век скорость движения по планете возросла с одной лошадиной силы до очень большого количества лошадиных сил, всё ближе подбираясь к скорости света и более того.

Как будет функционировать телепорт, остаётся только гадать. Перемещение в пространстве с его помощью не будет одномоментным, ведь для всего нужно время. И для такого движения тоже. Как не сразу доходит сигнал издалека, так и телепортация будет делом длительным. Что будет представлять из себя человек в пути — он будет разложен на составляющие части? Или это будут иные способы перемещения в пространстве, где не будут задействованы провода? Только всё должно осуществляться в пространстве из одной точки в другую, без использования каких-либо устройств в промежутке. Сущность человека будет растворяться, исчезать в пустоте, чтобы где-то потом заново появиться.

Фантазии на грани фантастики кажутся нереальными. Впрочем, почему же они кажутся нереальными. В наш век всё кажется возможным. Машины пока не летают, но уже готовы перевозить людей и грузы без участия водителей. Информация передаётся «по воздуху», уже не нужны провода — всё происходит загадочным для человека образом. Стоит порадоваться за развитие науки, но очень трудно представить свою жизнь через пять лет, ведь всё может измениться. Как когда-то на смену чёрно-белому телевизору пришёл цветной телевизор; цветной телевизор стал очень плоским, а теперь и выгнутым — скоро его можно будет гнуть в разные стороны.

Когда-нибудь скорая помощь будет к вам являться незамедлительно. Достаточно будет открыть двери, и они уже у вас. Телепорт ли или иное, но человечество придумает способ быстрого передвижения, если окончательно не погрязнет в недрах виртуальной реальности, заменяя свои оболочки чем-то другим, пребывая всегда в одной позе в некой капсуле, откуда люди никогда не выйдут и которая будет подпитываться всеми важными веществами для функционирования тела. Виртуальная реальность полностью изменит все представления о жизни, заменив настоящее искусственным. В таком случае скорая помощь вообще не будет нужна.

Капсулы будут заниматься диагностикой здоровья человека, самостоятельно исправлять все дефекты. Самих дефектов будет очень мало. Достаточно поддерживать жизнь — всё остальное заменит виртуальная реальность. Окружающая действительность уподобится компьютерной игре. Человечество давно мечтало погрузиться с головой в иллюзорный мир фантазий, где всё возможно, где нет социальной несправедливости и где все имеют равные права. Нам будет казаться, что есть пациенты и медики, что одни болеют, а другие их лечат, что люди вызывают и к ним приезжают; в это время капсула всё исправит.

Остаётся надеяться на благоразумие людей. Виртуальная реальность должна быть ограничена разумными пределами, позволяя оттачивать навыки, но не заменяя весь жизненный цикл. К больным людям скорая помощь будет являться незамедлительно другим способом, даже не телепортом. Предположить можно что угодно. Например, многоступенчатую систему медицины и создание единого центра. Сперва вас наблюдают специалисты широкого профиля, потом узкого, затем специалисты по конкретному заболеванию — всё это происходит на дому. Лишь на финальной стадии человек будет доставлен в единый центр, где уже будут проведены все исследования. Богатые пациенты смогут лечиться на дому, имея устройство, полностью восстанавливающее функции организма. Бедные пациенты останутся вне больничного обслуживания по всем понятной причине. Гадать о гуманности будущего человечества в мире с большим количеством людей трудно.

Мама с ребёнком не утаптывали бы снег и не ждали скорую помощь. Они могли давно понять причину заболевания и начать лечение. Будет ли когда-нибудь медицина направлена на лечение именно человека, а не его заболевания; будет ли когда-нибудь медицина работать по принципам человеколюбия, а не опираясь на клятву Гиппократа; будет ли когда-нибудь медицина способна бороться с заболеваниями ещё до зачатия, а не сражаться с необратимыми последствиями? Большой вопрос.

По сути, человек недавно вышел из пещеры. И всё ещё живёт по пещерным правилам. Что-то исправить невозможно. Можно размышлять, но в далёкой перспективе ничего не изменится.

 

14:20

Вызов дали сразу, без промедления и без задержки. Пока с неба медленно спускались первые снежинки, я записал адрес и повод. У кого-то поднялась температура. И адрес хороший, там только очень богатые живут. Очень-очень богатые. Отдельный коттеджный микропосёлок в лесу, там на въезде шлагбаум, кругом стены в шесть человеческих ростов, узкие проезды могут вызвать приступ боязни закрытых пространств, не хватает колючей проволоки по периметру. Идиллию нарушают редкие лужайки с газонами, любовно вычищенные от снега, да шмыгающие белки, предпочитающие бодрствовать круглый год, покуда им всегда достаются щедрые угощения от милых красивых людей.

Почему-то в атмосфере шикарной обстановки начинаешь чувствовать себя ущербным, с такими людьми стараешься вести себя крайне вежливо. Подсознательно понимаешь наличие связей с сильными мира сего, от чего может зависеть твоя дальнейшая работа. К жалобе таких людей прислушиваются более внимательно, а мы люди маленькие, даже не из среднего класса. Живём от зарплаты до зарплаты и крепко держимся за рабочее место. Если водитель может найти себе работу лучше, то фельдшер нет.

Богатые люди болеют болезнями богатых. Небольшая температура для них катастрофа, онемение пальцев на руке — истерика, головная боль — конец света. Не стоит говорить о психических неврозах, так свойственных людям, которым в жизни больше нечего желать, когда всё есть. Ещё удивляет их желание обращаться в бюджетные медицинские структуры, а не к личным докторам. Если в поликлинику они не пойдут, то услугами скорой помощи всё-таки пользуются. Скорая помощь не делает разницы между людьми, она ничего не требует за свои услуги. Есть города, где, помимо бюджетной скорой помощи, функционирует платная скорая помощь. Наш город не такой большой и богатых людей, видимо, не так много, поэтому платной экстренной службы нет.

Наш автомобиль вновь включает функцию движения по глубокому снегу. Хоть к больнице и подъехали спокойно, а развернуться и выехать не так просто. Рядом много припаркованных автомобилей, ожидающих улучшения погодных условий, надолго застывших, привязанных к месту буйством стихии. Если начал падать снег, улучшения ждать не стоит. К вечеру не все наши машины смогут пробиться к подстанции, что тогда будут делать медики, мне пока непонятно. Наверное, будут дежурить в автомобилях и слушать рацию. Мы не выезжаем на проезжие улицы, а пробиваем себе собственную дорогу по одной из засыпанных улиц, чтобы объехать вынужденные заторы. Нас ждёт привередливый клиент… впрочем, повод не обязывает спешить, мы и не будем.

Подъезжая к адресу, видим идиллию — трактор чистит дорогу вокруг микропосёлка. Чистит так опрятно и хорошо, что не веришь в дорожный коллапс, поглотивший весь город. Тут ощущаешь только пробирающий мороз, чувствуешь падающий сверху снег, но не видишь сугробов. Как от них избавляются — загадка. Может где-то снег растапливают. Вполне возможно.

Охранники быстро пропускают и объясняют, как проехать до нужного нам дома. Он практически рядом, особых проблем с поиском не возникло. Но всё-таки пришлось подождать у забора, пока хозяева нажали кнопку на пульте дистанционного управления и дверь открылась. Только я не пошёл. Хоть территория и охраняемая, нет гарантий, что там за оградой не сидит аллигатор с сотней острых зубов. Для связи около двери есть звонок с громкоговорителем. Нажимаю и жду ответа. Не подумайте, я не пытаюсь издеваться. Понимаю, что хозяева не испытывают большого желания выходить на улицу и встречать меня лично, но хотелось бы быть точно уверенным в безопасности пути. Недовольный голос ответил и уверил в отсутствии собаки. Теперь я смело зашёл внутрь, озираясь по сторонам.

Передо мной возвышается особняк в четыре этажа из серого кирпича, чем-то сходный с готическим замком. До входной двери пятьдесят метров, на территории стоят два шикарных джипа, слева небольшой круглый бассейн глубиной в семь метров — в такой по незнанию в тёмное время суток можно свалиться, своеобразная полоса препятствий для человека, решившего забраться внутрь без приглашения. Собак действительно нет, значит, не обманули — не стали использовать в качестве корма, покуда до магазина зябко идти.

Встречает девушка, она просит не разуваться. Хотя не помню, чтобы я когда-нибудь на вызове разувался. Я же вижу перед собой ковёр с высоким густым ворсом — такой топтать жалко, да совесть не позволяет. Прошу дать мне бахилы. Их нет. Тогда прошу любые пакеты. Они есть. Обматываю вокруг обуви и завязываю на узел. По этажам меня водить не стали, за это отдельное спасибо. По печальной статистике, в таких домах плохо чувствующие себя люди забираются под крышу. Хозяева этого дома проявили благоразумие и сами спустились вниз. За это им ещё раз спасибо. Ведь лестницы всегда крайне крутые и с них легко упасть, особенно когда ноги обвязаны пакетами, имеющими свойство скользить по тем полам, которые есть в таких домах.

Температурящий пациент возлежит на белом кожаном диване под тремя толстыми одеялами. Я хотел было начать знакомство с нотаций, но тут моё внимание привлёк аквариум во всю стену. Нет, не так! Но тут моё внимание привлёк аквариум вместо стены. Словно под воду погрузился на райском острове. Не хватает только песка вдоль стены, яркого солнца, шелеста пальм и приятного ветерка.

Прошу табурет. Приносят мягкий стул. Неудобно на него ставить ящик, но других стульев нет. Теперь пришла очередь нотаций. Я сильно ругаю пациента за такой подход к своему здоровью. Мужчина кутается ещё глубже.

— Нельзя укрываться, вы словно внутри печки, температуре некуда уходить, и она будет только расти. Убирайте одеяла скорее.

Замечаю на мужчину тёплую кофту.

— И кофту снимайте.

Мужчина отказывается. Приходится вручить ему градусник. И объяснить на всякий случай, что градусник надо поместить под подмышку. Не знаю почему, но многие люди не знают, как пользоваться обычным градусником. Представители соседних государств всегда смотрят на него с недоумением, им приходится демонстрировать, как надо им пользоваться. Жители дальнего зарубежья всегда норовят поместить градусник в рот, отчего у меня подпирает нехорошее чувство из желудка прямо к горлу. Всё-таки не стоит забывать, что этот градусник был у разных пациентов… и как его ни обрабатывай, а брезгливость остаётся. Помимо тебя, этим градусником пользуются при работе медики других смен — как они им пользуются, остаётся только гадать.

Оголить спину всё-таки пришлось. Пресловутые хрипы в лёгких — их надо всегда искать у пациентов. Как и смотреть живот, измерять артериальное давление, стучать по почкам, сравнивать величину зрачков, искать перекосы лица, сыпь на теле да и много чего другого. В лёгких чисто. Пациента беспокоит температура и горло. Больше ничего. Горло красное. Надо будет мужчине его полоскать либо леденцами пользоваться, коли не хочет испытывать неприятные ощущения. Температура тридцать девять градусов.

Пока я проводил осмотр, в комнату зашёл ещё один мужчина. С аккуратной бородкой, щегольскими усами, в круглых очках и в деловом костюме, однако его взгляд нервно бегал, а движения были слишком жеманными. Благоприятное впечатление быстро сменилось ощущением внутренней неприязни. Как оказалось, это личный доктор пациента. Тогда понятен подход максимально вежливой угодливости. Нужно обладать железными нервами, чтобы отвечать на постоянные вопросы о здоровье, не зная, по сути, как лучше ответить, поскольку ответ не подразумевает необходимости конкретного решения, а сам вопрос всегда поражает своей наивностью. Я знаю, что сейчас с моим пациентом и чем он болеет. Это знает и личный доктор. Но он не станет советовать, как я, принимать жаропонижающие каждый четыре часа и симптоматическое лечение по мере необходимости. Этот доктор придумает хитрый, трудно выговариваемый диагноз, подберёт самые дорогие препараты, которые будут иметь эффективность самых дешёвых, либо вообще оказывать иной эффект, или не оказывать его вообще. Тут главное — правильный подход. Чем дороже, тем лучше. Личный доктор стоит дороже услуг бесплатной скорой помощи, значит, плохого не посоветует.

Отодвинув меня в сторону, личный доктор принялся за осмотр. Одна голова хорошо — две головы лучше, тем более если вторая голова принадлежит доктору, а не личному фельдшеру. Интересно, почему не бывает личных фельдшеров? Я бы с удовольствием им побыл. Работа не требует напряжения сил, да оплачиваться будет ничуть не хуже. Хватит одного клиента. Мешает только уважение к собственной личности и пресловутая гордость.

Я предлагаю мужчине жаропонижающий укол. Он соглашается. Честно его предупреждаю, что через четыре часа температура вновь начнёт расти, а мышца будет болеть примерно неделю. Это его не пугает. Тем более личный доктор настаивает на уколе. Многие слышали о литической смеси, и, может, кто-то знает, что в неё входит. Однако в условиях скорой помощи температура снижается обыкновенным анальгином, что одинаково эффективно помогает и в виде инъекции, да и в виде таблетки оказывает такой же превосходный эффект, если не надевать кофту и не укрываться тремя одеялами — в таком случае ничто не сможет сбить температуру, ведь человек должен потеть, за счёт этого и уйдёт жар. Ещё бы не морозило — этого боятся все пациенты, никто не готов стойко переносить данное ощущение, на рефлексах укутываясь тёплыми вещами.

Особенно любят анальгин мамы, требуя поставить его своим чадам. Таким бы мамам самим колоть анальгин, может, тогда задумаются, почему дети боятся медиков. Медики — не звери. Они готовы рассказать, как бороться с температурой самостоятельно, но мамы отчаянно требуют болезненный укол. Где тут ребёнок будет спокойно относиться к людям в белых халатах.

Нам всегда говорят — относитесь к пациентам так, как хотите, чтобы относились к вам. Честно! Я бы не стал вызывать скорую помощь, не стал бы брать тот градусник, что мне предлагают. Я бы не дал измерять себе давление аппаратом скорой помощи, да я бы сто раз подумал, прежде чем к себе допускать другого человека, что до меня побывал неизвестно где; может, он десять минут назад пьяного грязного соседа ко мне на этаж попутно поднял да сразу ко мне в квартиру зашёл. Что уж говорить про инвазивные мероприятия, когда мне захотят сделать укол или иное проникающее действие. Да я лучше сразу в стационар пойду. Смириться готов только в критической ситуации. С температурой, больным животом, поносом и прочим я могу справиться самостоятельно. А где не хватит знаний, там можно всегда в интернете перепроверить, ведь медицина не оффлайновая у нас, есть много хороших источников в сети.

Пациент желает укол. Нет проблем. Только пациент не знает, что у нас иголки тупые, порой с зазубринами попадаются. Мало того что больно, так ещё и часть мышцы выйдет следом, повиснув на игле. Скажете, жуть? Нет, это реальность современной медицины. Одноразовые шприцы облегчили работу, раньше их кипятили между вызовами. Вот в то время я бы точно никого к себе не подпустил. Не было бы уверенности в прокипячённом шприце, а коварное заболевание потом можно было бы связывать с чем угодно, только не с давним кратковременным визитом скорой помощи. Здоровье человека в руках самого человека — не надо стараться переложить заботы о нём на других.

Личный доктор закончил осмотр. Он уже сидел в кресле, закрыв глаза и шевеля усами, о чём-то усиленно думая, так как его брови сходились и расходились да изредка приподнимались. Я попросил пациента перевернуться на живот и оголить ягодицу. Волна страха пробежала по его телу. Таким уколы надо ставить лёжа. Если стоя, то надо быть готовым к обмороку и падению с высоты собственного роста плашмя вперёд — так и шею свернуть можно.

Раздался скрипучий звук — это игла разодрала плоть, проникая вглубь мышцы. Бедный человек, такого и врагу не пожелаешь. Обладай любым мастерством, но без боли такой укол не сделаешь. Руки мужчины лежали по швам, и в момент инъекции его пальцы судорожно сжали простынь. При этом на выдохе он охнул. Личный доктор на мгновение открыл глаза и сразу закрыл, прижав ладонь правой руки ко лбу и согнувшись в позу мыслителя. У него появилась отличная возможность прописать лекарства и для ягодицы, которая точно будет беспокоить пациента продолжительное время и послужит отличным поводом для дополнительных визитов.

От участкового терапевта мужчина отказался. Я закрыл ящик с медикаментами, попрощался и пошёл искать выход. Часто бывает так, что зайдя по одной дороге, потом не помнишь, как двигаться в обратном направлении, особенно если много поворотов. Мужчина за моей спиной стал о чём-то разговаривать с личным доктором. У них теперь будет дружеская беседа. Мой сигнальный лист сожгут в камине. На выходе из комнаты я заметил, что мужчина снова забрался под свои одеяла. Мои советы стали бесполезными. Только личный доктор сможет оказать правильную помощь. Видимо, на вызове скорой помощи настояла та девушка, что встречала у двери.

Снимаю с ног пакеты и бросаю их в угол. Девушка что-то мне протягивает. Смутное чувство подкидывает мысль о деньгах. Так и есть. Краткое мгновение — душа холодеет. Самая крупная бумажная купюра нашей страны. Я отказываюсь. Начальство запрещает брать деньги за оказанные услуги… но тут треть моей месячной зарплаты. Всё равно отказываюсь. Возможно, если бы девушка мне их насильно запихнула в карман, то, может быть, я не стал бы их доставать и отдавать обратно. Однако девушка, приняв однократный отказ, уже не возобновляла попыток высказать благодарность. У меня мелькнула только одна мысль, что эта купюра покроет сегодняшний визит личного доктора. Может, за свои услуги он возьмёт несколько таких бумажек.

Я живу в стране честных людей, население которой воспитано на суровых нормах морали, когда взять чужое тайком не зазорно, но в открытую — хуже лютого злодейства.

 

14:55

Жил когда-то очень давно Гиппократ. Он лечил людей. Якобы он придумал клятву. С тех пор клятва Гиппократа стала проклятием медиков. Узнай Гиппократ, до чего извратили его слова, он бы сильно удивился. Те принципы, за которые он стоял горой, ныне изменились кардинальным образом. Изменился сам подход, основная суть не изменилась. Здоровье человека — тонкий инструмент, при грамотном подходе позволяющий наладить успешный приток денег.

Возьмём для примера фармацевтические компании. Они готовы живьём съесть, но никогда не упустят прибыли. На пятьдесят лет заблокируют любые исследования в области, где им посчастливилось совершить открытие. Пока не будет выжата последняя монета — до той поры компания будет сопротивляться. При наличии реальной возможности облагодетельствовать человечество — этого не происходит. Они верны настоящей клятве Гиппократа. Они ли одни… так себя ведёт абсолютное большинство людей, потирающих руки о блага патентного права.

Интеллектуальная собственность должна хорошо оплачиваться. Человек редко что-то делает для чужого блага. Таких альтруистов слишком мало, а денег много не бывает. Всё упирается именно в деньги. Они — проклятие человечества, и они же единственный способ оказывать влияние. Они не стоят ничего, но служат гарантом опосредованного бартерного обмена. Никто не хочет получать зарплату продуктами своего производства. Куда эти продукты потом девать — как обменивать? Безусловно, деньги нужны.

Почему такие грустные мысли возникли в моей голове? Личный доктор богатого пациента получит плату за свой труд. Он тоже верен клятве Гиппократа. Ведь Гиппократ запрещал оказывать любую помощь бесплатно, он в случае необходимости мог умертвить пациента, если тому не хватало денег на что-то иное, кроме как быстро облегчить страдания. Гиппократ был против того, чтобы сообщать пациенту хоть что-нибудь о его заболевании. Пациентам нельзя было знать вообще о каких-либо заболеваниях, такие сведения могли распространяться в узком кругу среди коллег и учеников — больше никто не мог знать о том, как всё-таки оказывать помощь людям.

В наши дни существует клятва врача, основанная на клятве Гиппократа в вариации Всемирной организации здравоохранения при Организации объединённых наций. Она подразумевает гуманное отношение к людям и даётся выпускниками высших учебных учреждений. Я всегда удивляюсь, когда меня начинают обвинять в незнании клятвы Гиппократа… ведь я же клялся. Минутку! Фельдшера и медсёстры никаких клятв никогда не давали. Поэтому следует опасаться средний медицинский персонал — он пациенту ничем не обязан.

Сантехник не станет чинить кран — он перекроет воду. Электрик не станет чинить проводку — он обесточит электричество. Медик же почему-то должен думать о чужом здоровье, иначе ему грозит наказание за халатность… Когда мне говорят: «Тоже мне скорая, ничем помочь не может!», — я бы с удовольствием послушал рассказ этих людей о том, как они кому-то помогают безвозмездно, заранее осознавая запущенность положения и невозможность хоть как-то повлиять на ситуацию. Станет ли сантехник омолаживать прохудившийся трубопровод, а электрик пришедшие в негодность провода? Здоровье на новое не поменяешь, есть ситуации, когда можно смело развести руками, однако в душе неприятный осадок всё равно остаётся.

Гуманное отношение — признак цивилизованного общества, но также и источник многих проблем со стороны тех, кто этой гуманностью пользуется, не предлагая ничего взамен.

С неба падает снег, горькая печаль сидит глубоко внутри. Нет аппетита. Трактор наворачивает круги, тщательно вычищая территорию посёлка. На дорогу выехать не получается, машины идут сплошным потоком. Куда они все всегда стремятся? Безусловно, в этот день можно было поставить личный автомобиль на стоянку, а самому воспользоваться услугами общественного транспорта. Может быть, это таксисты, но их слишком много для такси. Не бывает такого количества клиентов. Люди в нашей стране привыкли экономить деньги — в этом плане мы уступаем немцам, но широтой души пользуемся не каждый день и не каждый месяц, предпочитая отдавать кровно заработанные деньги только на действительно важные нужды.

Нет больше такой страны как наша. Пожалуй, нигде нет таких различий по уровню жизни, когда при одинаковой стоимости всего кто-то считается иным. Другой уровень жизни — такая формулировка для жителей столицы. Но почему-то им заработной платы хватит снять квартиру, оплатить коммунальные платежи, да ещё как минимум столько же на жизнь останется. А вот где-нибудь чуть поодаль, там бюджетнику уже не так легко — денег хватит на аренду квартиры и, может быть, на квартплату. И больше нет денег. На поесть, на проезд — нет. Спасает положение супруга. Её денег хватает на поесть и на проезд. Ну, а если будут дети? Что тогда, куда деваться? Стоять стеной за страну, которая обрекает свой народ не на достойную жизнь, а на выживание. Безусловно, денег хватает. Голодной смертью трудно умереть, если ты человек порядочный и трудолюбивый. Всё в наших руках — надеяться нужно только на себя.

Когда говоришь о людях с высокой зарплатой, то не говори о них, а действуй. Пусть в столице не жалуются на понаехавших, если не желают делиться со страной, пусть принимают в ряды своих жителей.

Появилась брешь в потоке автомобилей. Наша машина с небольшими затруднениями перескакивает из одной колеи в другую, пока не добирается до нужного ряда. Диспетчер отреагировал моментально, предлагая записать следующий вызов. Ехать близко, но для этого придётся разворачиваться, что довольно проблематично. Водитель тоже не высказывает особого удовольствия. Однако делать всё равно нечего, надо искать место для разворота.

Я не теряю времени и чищу апельсин. Предлагаю водителю — он отказывается. Настаивать не буду. С другой стороны, правильно — руки липкие, пятна на одежде, желудок захочет более основательной пиши. К малым порциям нужно быть заранее подготовленным. С апельсином повезло, он оказался сладким. Люблю, когда у них корка красная — одни из самых вкусных. Правда, у этого и мякоть красноватая, что не является лучшим из лучших на вкус. Но я не буду жаловаться. Главное, самому аккуратно есть. Три четверти апельсина вместе с кожурой отправились в пакете обратно в карман, ожидая своей очереди на поглощение.

Водитель развернулся, постепенно меняя одну колею на другую, нагло вылезая на встречную полосу боком. Зима хороша тем, что не видно дорожную разметку. Если бы не колея, то езди в своё удовольствие, поворачивай куда угодно, подъезжай к светофору вплотную, только не забывай дистанцию держать — коварный лёд всегда залегает там, где чаще всего тормозят и выстраиваются паровозиком, провоцируя последующие дорожно-транспортные происшествия.

Едем мы в многоэтажный дом. Но тоже не простые люди там живут. Хотя как знать. Место считается экологически чистым. Только вот выход канализации всё портит, одаряя округу запахом фекалий. Как такое может быть — непонятно. Однако самые дорогие апартаменты в городе располагаются именно в этой местности. Престиж определяет всё, а некий душок роли не играет. Главное — быть среди своих.

Поиск дома не составляет труда, охранник, открывая шлагбаум, верно указывает направление. Летом там не проехать, но зимой дорога есть везде. Её могло не быть, но местные жители хорошо укатали. Нашей машине не составит труда проделать путь и вне всякой дороги. Проблема в другом — архитектор хитро придумал систему подъездов. Со стороны двора может зайти только человек с ключом от домофона, остальные же должны обходить дом и искать дверь с самим домофоном.

Резко и неожиданно заболела голова. Радуюсь, что спина пока себя хорошо чувствует. Протаптывая дорогу, обхожу дом по кругу. Открывать мне не торопятся, поэтому танцую верхний брейкданс около двери, чтобы не замёрзнуть. Стараюсь вспомнить элементы тектоника не только верхнего, но и нижнего — он здорово разгоняет кровь по телу. Думаю, до акробатического рок-н-рола дело не дойдёт — можно поскользнуться и разбить себе голову. Поэтично описав круг на одной ноге вокруг себя, наконец-то слышу сигнал открывшейся двери. Волной взрывного дабстепа врываюсь в тёплое помещение. Вспоминаю про ящик с медикаментами, сиротливо оставшийся на морозе. Заношу его тоже.

Квартира на первом этаже сразу настраивает на позитивный лад. Обычно дверь открыта. На этот раз нет. Ждут персонального звонка. Я постучался. Не сразу — опять пришлось подождать — открыли. Бледного вида парень, одной рукой опирающийся на стену, а другой рукой держащийся за живот, сразу пошёл по коридору вглубь квартиры. Не поздоровался, значит, что-то его серьёзно беспокоит. По внешнему виду я бы склонился к язве желудка. Пол не покрыт коврами, поэтому я смело иду за парнем следом, прикрыв за собой дверь. Парень не произносит слов, но беспрерывно мычит, делая круглые глаза. Видимо, ему очень больно.

Кое-как удаётся собрать всю нужную мне информацию, включая историю болезни. У парня действительно язва желудка. Последнее время она часто обостряется, а вчера была принята ударная доза алкоголя, после которой утром стало совсем невмоготу. Обезболивание помогало, но к обеду боль уже не уходила. От предложенных спазмолитиков он не отказался, но я сразу предупредил, что облегчение будет только на десять минут, и надо срочно ехать в больницу. Он не против.

Поражает обилие испускаемой парнем слюны. Он то и дело переходит на рыдания, отчего количество соплей превышает все мыслимые пределы. За отсутствием платка он вымазал себе все руки и всю постель, на которой лежал. Подняться с кровати он не смог, резко хватаясь за живот, показывая, что укол ему никак не помог. Состояние его стабильное, почему не хочет вставать на ноги — непонятно. Был бы я с помощником, мы бы его смогли вынести на носилках вдвоём, а сейчас кто мне поможет? Нужно искать соседей, иначе никак.

Первый встречный на площадке огрызнулся, а я уже подумал о негаданном счастье в виде помощника. Понимаю, человек замёрз и хочет поскорее в тепло. Больше всего поразила формулировка отказа: «Это ваша работа, вам за неё платят!» Честное слово, дар речи от людского сочувствия у меня иной раз напрочь пропадает. Там, где не надо, готовы на кусочки искромсать, а там, где помощь действительно нужна, убегут в ближайшие кусты и спрячутся. Нет, так нельзя поступать. Либо будьте последовательными до конца, либо не устраивайте акт пустой гуманности.

Главное — иметь хорошие отношения с соседями. Они, если нужно, всегда придут на помощь. Соседи парня не сразу согласились помочь. Наверное, натянутые отношения. Но я убедил, что потом будет ещё хуже. На это соседи согласились. Пока я уносил ящик с медикаментами и возвращался с мягкими носилками, они придержали мне двери. Странный механизм выпускает во двор, не пускает обратно со двора, а обходить снова не хочется.

Парень лежал на одеяле — это облегчило процесс. Взявшись с соседом с разных сторон, аккуратно перенесли моего пациента на носилки, подоткнув со всех сторон одеяло. Я брался со стороны головы — взял на себя самую тяжёлую часть. Как бы грыжа с такой работой не вылезла, а вылезти может как со стороны спины, так и со стороны живота — мучайся потом да испытывай вечный дискомфорт, претерпевай огорчающие высказывания работодателя за такое неправильно отношение к своему здоровью. Летом нельзя ходить в сланцах, зимой скользить по льду, ночью спотыкаться в тёмном подъезде и ни в коем случае не дерзить собакам. При наличии вагона с тележкой требований нет никаких подвижек в сторону облегчения труда собственных сотрудников.

Донести до машины было нетрудно, только сосед немного хилый оказался, пришлось несколько раз останавливаться и укладывать парня на холодный пол. В эти промежутки отдыха лично закрыл дверь пациента, обнаружив ключи в замке с внутренней стороны. Потом положил ключи хозяину квартиры в руку. Водитель всё уже подготовил со своей стороны — выгрузил носилки из машины, на которые мы и положили парня с совсем уж побледневшим лицом. Слюна и сопли стали красиво замерзать, образуя твёрдую корку. В машине немного оттает, хоть и не настолько там тепло для этого. Выбирать ему всё равно не приходится.

Остаюсь с пациентом в салоне, что-то он мне совсем не нравится. Всю дорогу он мычал. Я беседовал с ним на разные темы, пытаясь отвлечь от боли. Спрашивал о вечере, ругал за злоупотребление алкоголем, да совсем неожиданно парень вспомнил, как его били по животу. Захотелось повыразительней посмотреть ему поглубже в глаза, но они у парня были крепко закрыты. Осталось с сожалением посмотреть на потолок и причитать про себя, укоряя судьбу за такую смену, где загадка вытекает из загадки, а человеческий парадокс вновь подтверждает себя раз за разом. Впрочем, тактика от этого не меняется. Никто не исключает обострение язвы и наличие тупой травмы живота одновременно — всё равно с этим разбираться хирургам, только им предстоит решать две проблемы вместо одной. Для внутреннего спокойствия перемерил давление — нормальное.

Выгрузить парня из салона мне помог водитель, он же помог перегрузить на больничные носилки. Радует, когда приёмный покой оборудован нормальным пандусом либо не имеет никаких лестниц и перепадов высот. До сих пор существуют больницы, встречающие скорую помощь крутой лестницей, заставляя испытывать постоянный дискомфорт. Хорошо, когда администрация больницы не жалеет денег для улучшения всех аспектов работы. Плохо, когда кладёт деньги в карман, а на людей просто кладёт. Наличие грамотного администратора сразу замечаешь, когда в больнице начинает что-то меняться, значит, предыдущего уволили — иначе не бывает. Хоть и говорят, что перемены никому не нравятся, но это касается только тех случаев, когда существующее положение меняется в сторону самодурства отдельных мыслительных элементов каждой новой метлы, а не когда кто-то начинает демонстрировать действительно продуктивный подход к делу. Труд нужно облегчать, а не ставить на его пути новые препоны. Человек должен ходить на работу с радостью, но в большинстве своём люди работают только из-за необходимости кормить семью, осознавая беспросветность и череду грабель.

Сдал пациента доктору приёмного покоя без проблем и лишних вопросов с его стороны. Доктор хитро посмотрел на парня и заставил того встать. В приёмниках особо не церемонятся с больными людьми, и те не могут им перечить — всё-таки не скорая помощь, которая бесконечно испытывает ярость тигров, превращающихся в кротких овечек только в приёмном покое больницы, откуда их могут попросить идти домой, если что-то не нравится. К моему удивлению, парень встал не поморщившись, выражение лица из страдальческого перешло в обыкновенное, глаза широко открылись и мычание исчезло в один момент. Я засомневался в том, что у него вообще что-то болит, да и болело ли вообще.

Не надо ходить в цирк с такой работой.

 

15:50

Водитель с удивлением смотрит на мой недоуменный вид, спеша озадачить вопросом о ситуации в приёмном покое. Я ему рассказал. Он перестал удивляться и заметил, что годы идут, а за двадцать лет работы на скорой помощи ничего не меняется. Стало только хуже. Люди напрочь потеряли совесть, стали вызывать по любому поводу.

Я сам прекрасно помню, когда шесть-семь вызовов за сутки на бригаду считалось большим объёмом работы, потом в один год с первого января нагрузка увеличилась до двенадцати-восемнадцати вызовов. На Новый год работы всегда было много, но после того Нового года не отпустило, количество вызовов только продолжало расти. Теперь и подавно.

С удивлением слушаешь рассказы ветеранов о старых временах. Тогда действительно небо было голубее, а трава зеленее. Тотальный контроль отсутствовал, диспетчер на подстанции сам распределял все вызовы между своими бригадами, любой упрёк имел воздействие, и всегда можно было придти к единой точке зрения, телефонов практически не было, поэтому просто так вызвать было нельзя. Люди в алкогольном опьянении боялись скорой помощи как огня, им выдавался сигнальный лист с красной полосой. То было другое время и другая страна.

Звоню в полицию и передаю информацию о нашем пострадавшем. Раз его били по животу, значит, совершали противоправные действия — с этим должны разбираться органы внутренних дел. Голос на том конце трубки записал всю информацию, диагноз и поинтересовался местом пребывания пострадавшего в данный момент. Мы же едем дальше.

Время приближается к четырём часам дня. Девять часов позади, впереди ещё как минимум пятнадцать часов. К своему удивлению, спокойно доезжаем до подстанции. Всё это время диспетчер по рации беспрерывно разговаривает с бригадами, передавая им вызовы, изменяя статусы и проясняя различные моменты.

Одна из бригад припарковалась у магазина, их машина не приспособлена к езде по такому бездорожью, которое теперь надо преодолеть на подъезде к подстанции. Такой снег надо брать штурмом, а их машина слишком тяжёлая и не обладает нужной проходимостью. Бедные медики — они проходят большие расстояния ногами, оставляя машину далеко от места вызова. У них нет другой возможности добраться. Похоже, им весь остаток смены придётся ходить туда-сюда, а водитель и вовсе не сможет покидать машину, чтобы сохранять оборудование под личным надзором.

С трудом, но мы доезжаем до гаража, загоняем машину в тепло.

На подстанцию постоянно приходят люди: кто-то просит сделать укол, кому-то необходима срочная перевязка, кто-то решил своё давление узнать, бывает болит голова — чем не повод зайти. Ничего не имеем против, заходите — будем рады, если мы там окажемся. Но не забывайте — на случай незначительных изменений в здоровье существует поликлиника. Она на этом специализируется. Мы же не имеем права выполнять прописанные кем-то инъекции и осуществлять плановые перевязки при отсутствии стерильных условий, а уж давление надо уметь измерять самостоятельно. Берёте тонометр, берёте фонендоскоп, накладываете манжету, рабочую поверхность фонендоскопа помещаете на локтевой сгиб, накачиваете, спускаете воздух… и слушаете — начало стучать, значит, верхнее, перестало стучать — нижнее.

Из-под двери смотрового кабинета вытекает кровавый ручеёк, там что-то происходит. Бригада работает, слышна ругань. В углу коридора на скамейке двое мужчин сидят с угрюмым видом. Диспетчер не выражает беспокойства. Через небольшое окошко видно троих медиков, развернувших весь комплекс реанимационных мероприятий. Со слов диспетчера, принесли огнестрел, якобы случайно был ранен на охоте. Через десять минут медики вышли, разведя руками. Про себя отметил удачное стечение обстоятельств. Такой вызов мог достаться мне. И что бы я один с ним делал? Тут был хоть призрачный шанс, со мной не было бы и его.

У меня же есть апельсин! По пути в комнату отдыха умял следующую четверть аппетитной сочной мякоти. Снял обувь, лёг на кушетку. Про себя отметил, что обувь зря снимал — плохая примета, значит, сразу на вызов поеду. Так и оказалось. Громкая связь объявила номер моей бригады. Мочевой пузырь напомнил о себе. Нужно обязательно удовлетворить физиологическую потребность организма. Удивительно, как мочевой пузырь находил возможность молчать. Холодная подошва и скверная пробирающая погода должны стимулировать его активность. Наверное, я зря об этом вспомнил. Теперь он будет напоминать о себе часто.

Пока я был в туалете, по громкой связи объявили номер той бригады, что пять минут назад закончила реанимацию. Им не дали время привести в порядок свой внешний вид, смыть кровь с аппаратуры, восстановить потраченные моральные силы. Как будто не люди, а роботы. Может, поедут на действительно срочный вызов, где человеку нужна неотложная помощь. Не спасли одного, успеют спасти другого. Как бы не так! У двадцатидвухлетней девушки болит сердце. На таких вызовах в 99,999% случаях ничего, кроме запущенных форм неврастении, не находишь. Приедут такие уставшие люди, посмотрят на нового человека с обыкновенными жалобами, выражающими наплевательское отношение к самому себе, возможно, нагрубят, а может, и сдержат себя, чтобы молча выйти, ничего друг другу не сказав, понимая бессмысленность любых слов. Верно говорят те, кто считает, что пока скорая помощь обслуживает такой несерьёзный вызов, где-то человек может действительно умирать и его жизнь будет зависеть от тех минут ожидания, что бригада занята девушкой, которая не знает расположение своего сердца, а боль между рёбрами принимает за инфаркт.

Бригада просит подбросить до автомобиля, припаркованного у магазина, так как идти до него более ста метров, а всё реанимационное оборудование будет неудобно переносить через снежные сугробы. Я не отказываю, да и сама просьба была озвучена только из вежливости. Сам бы предложил подвезти их. Тем более у нас перевозка ребёнка, в примечаниях сказано, что с поносом. Торопиться точно некуда.

Однако торопиться требуют. Мы едем в жесточайшей пробке, в это время всегда нарастает напряжённость, и она будет только увеличиваться. Во многих местах приходится стоять основательно — объехать негде, все ряды заняты, машинам некуда деться, чтобы нас пропустить. Выехать на встречную полосу невозможно — там стоят точно так же. Раз за разом диспетчер уведомляет нас о том, что вызывающий вышел встречать и постоянно перезванивает. Пока мы ехали, он это сделал больше десяти раз. Мы с водителем переживать начали, а вдруг там действительно совсем плохо ребёнку стало. Я говорю диспетчеру про пробку каждый раз, он в ответ просит поторопиться. Хоть как торопись, но быстрее не доедешь. С другой стороны, повод обыкновенный, с ребёнком ничего не должно быть страшного, иначе повод давно поменяли на другой и послали другую бригаду, при условии, что она свободна, разумеется.

Чтобы не переживать, остаётся смотреть по сторонам. Вот моё внимание привлекает автобусная остановка. Раньше на её месте стоял основательный короб, размером больше пяти метров в высоту, пяти метров в ширину и около восьми метров в длину. Под такой остановкой можно было спрятаться в любую непогоду, она могла защитить от любых природных катаклизмов. Во время наводнения можно было на крышу забраться. А теперь как? Крохотная остановочка, поставленная только для вида. Крыша прозрачная — летом от солнечных лучей не спрячешься. Вместо сиденья две трубы, на которые садиться нет никакого желания. От дождя под такой остановкой не укроешься, от брызг из-под колес автомобилей тоже.

Лучше бы позаботились о людях и создали герметичную конструкцию адекватного размера, желательно с подогревом, и ещё лучше — с бомбоубежищем. Всё в жизни возможно, ведь может пригодиться, политическая обстановка всегда нестабильная, покуда человек будет взаимодействовать с человеком. Чиновников останавливают от этого шага только денежные затраты. Никогда не понимал чиновников — куда они тратят свои зарплаты? Первые лица государства с месячного заработка и заслуженной месячной пенсии могут спокойно купить квартиру в нашем городе. Но зачем я подумал о деньгах — каждый достоин того, что он имеет в данный момент. К остальному надо стремиться.

Путь до встречающего занял двадцать минут, но это не уберегло наши уши от усиленного потока отборной брани. Спорить с человеком не было смысла. Он слышит только себя, он знает только свою правду, он видит мир несколько иначе. Впрочем, в критической ситуации так будет мыслить каждый человек. Удивило другое — мы с водителем сразу поняли причину постоянных перезвонов, стоило только увидеть этого человека. На улице мороз, а он в сланцах. Зря средства массовой информации вещают со страниц газет и с экранов телевизоров о быстром перемещении карет скорой помощи. Отнюдь, за пять минут к вам подъедут только при самом благоприятном стечении обстоятельств. За десять минут могут подъехать, но тоже сомнительно. Чаще машина едет дольше. Виной этому могут быть не только пробки, но и малое количество бригад и ещё меньшее количество свободных бригад. Никогда не будет такого, чтобы в каждом дворе стояло по экипажу в ожидании именно вашего вызова. В наше время такси невозможно дождаться, а уж они-то всегда едут с закрытыми глазами, не обращая внимания на препятствия, лишь бы подать вам свой автомобиль как можно быстрее.

Так и думал вызывающий. Не успев положить трубку, он сразу пошёл встречать. Не взял он в расчёт многих факторов, а подумал только о своих проблемах, забыв о проблемах других людей, ставя превыше всего личную персону. Забыл про обувь, забыл надеть шапку и варежки, хоть куртку накинул, уже хорошо. Ожидая скорую помощь, он подходил всё ближе к дороге, откуда ожидал наш автомобиль. Машины всё не было, звонок за звонком, ему отвечали, что скоро подъедут. В итоге, наши уши свернулись в трубочку, пока он нам показывал куда ехать. Злился всё сильнее, глядя на то, как медленно продвигается автомобиль. Пусть скажет спасибо, что подъехали мы на нашем вездеходе, а не та бригада, которая вместе с ним дальше пошла бы уже пешком. Боюсь, им пришлось бы нести и самого встречающего с окоченевшими конечностями. Дорогу давно засыпало снегом. Без его указаний мы могли и не поехать — неизвестно ведь, что может ждать под снегом. Там вполне мог оказаться глубокий ров, из которого пришлось бы вытаскивать машину с чьей-нибудь помощью.

Пешком всё равно пришлось идти. Дом вызывающего располагается в низине, куда можно спуститься, но обратно можно уже не подняться. Частые кривые повороты обрамляют помятые металлические и изрядно избитые кирпичные заборы. Тут проблематично летом проехать, не стоит говорить о зиме. Встречающий показывает на замёрзшие пальцы и взывает к нашей совести, упорно не желая помнить ни о чьих интересах, кроме своих. Теплее ли ему в салоне, чем на улице, или он уже двигаться не может от окоченения? Водитель однозначно отказывается спускаться вниз. Помять забор не страшно — обиднее помять автомобиль, потом начальство обязательно выставит счёт за испорченное имущество.

Я укутываюсь и забираю ящик с медикаментами из салона, предлагая вызывающему не упираться, а идти вперёд, показывая менее скользкую дорогу. На этом склоне хоть соревнования по горным лыжам устраивай, только трасса неподготовленная. Впрочем, можно держаться заборов или столбов, хотя и это не является гарантией удачного спуска, учитывая крутые повороты.

Встречающий идёт вперёд, то и дело падая. Я же иду не прямой походкой, а боком, ставя ноги ребром подошвы, кое-где удерживаясь за забор. Ситуацию усугубляет папка с документацией в одной руке и ящик в другой. Сохранять равновесие невозможно. Каких-либо страховок на нашей работе не предусмотрено. Нам вообще запрещают совершать какие угодно действия, от которых может пострадать наше здоровье. Запрещение оказывается понятным только на бумаге. В реальности приходится совершать действия, к которым стоит привлекать только спасателей. Сомневаюсь, что спасателей хватит на всех. В колодец мы не полезем, по реке не поплывём, но иные опасные действия всё равно совершаем, оставив в стороне благоразумие. В следующий раз обязательно захвачу с собой оборудование альпиниста. Плевать на денежные затраты, здоровье мне важнее. Стоит задуматься о специальных шипованных насадках на обувь, они станут каким-никаким гарантом устойчивости на таких покатых скользких поверхностях. Всё-таки по снежному склону легче спускаться, чем весной через огород проходить, где вода по колено протекает бурной рекой.

За следующим поворотом мне показалось, что помощь нужнее человеку, который отважно вышел нас встречать легко одетым. Охлаждение организма он точно заработал, если не отморозил себе пальцы, надо будет не забыть ему посоветовать правильно их отогревать, чтобы совсем худо не стало. Я могу удерживаться за забор, а его пальцы не в том состоянии. Приходится ускорить движение и уточнить его самочувствие. Он отмахивается… и падает. Помогаю встать. Подумать только, наш салон идеален для транспортировки людей с отморожениями. Таких пациентов нельзя согревать, запуская механизмы разрушения тканей. Доезжают в идеальном состоянии, когда опытный врач-комбустиолог начинает работу с грамотно доставленным материалом (иначе отмороженные конечности назвать трудно). Если человек отказывается, то настаивать не стоит — здоровье в его руках. Больше матов в свой адрес услышу — бранная речь не покидает уст данного человека на протяжении последних восьми минут, и с каждой минутой его причитания становятся всё громче и однообразнее.

Ещё несколько пройденных поворотов. Дом всё ближе. Об этом можно судить по обрывочному бормотанию встречающего. Он двигается всё медленнее. Дотащу ли я его обратно, если ему действительно понадобится помощь, вот о чём стала терзаться моя душа. И такое ли тяжелое состояние ребёнка, если человек повел себя так безрассудно? Наверное, всё не так серьёзно на самом деле. Тут дело частного случая и наплевательского отношения к самому себе.

 

17:00

Обычный неказистый дом предстал передо мной. Калитка отперта, но во дворе три собаки. Встречающего отправил домой, чтобы вывел оттуда другого взрослого, который запрёт свирепую свору псовых. Вышла женщина, тоже налегке. Одну собаку закрыла в конуре, другую заперла в вольере, а третью заняла кормом и так крепко обхватила за шею, что у меня пропали все сомнения. Угроза была ликвидирована, и я смело прошёл в дом.

Замёрзший куда-то пропал. Наверное, пошёл отогреваться. Окликнул и отыскал его. Он с радостным выражением на лице разогревал чайник. Я его сразу предупредил о нежелательном быстром отогревании. Слушал ли он меня, водя руками поверх закипающего чайника? Скорее всего нет. Последние надежды на благоразумие данного человека меня оставили, и я дал несколько советов женщине, но та лишь махнула рукой, выражая сомнение в его способности к пониманию.

Только теперь меня провели к ребёнку. Глядя на него и не скажешь, что чем-то болеет. На руках у мамы направление. Сегодня с утра их посещал педиатр, тщательно осмотрел, расспросил, узнав про жидкий стул, уверил в необходимости ехать в инфекционное отделение. Я поинтересовался, когда появился понос да сколько раз был. Удивительно, был всего один раз за несколько часов до визита педиатра, которого вызвали из-за беспокойства о ребёнке, проявлявшем необычную вялость, так ему несвойственную. Я хотел было отговорить от больницы, но мама стала в такую решительную позу, что стало ясно — любые попытки ее переубедить бесполезны. Пусть собирается, нам лишние жалобы и последующие проблемы не нужны. Не увезу я, значит, вызовут ещё раз. Возможно, опять приеду я. У меня нет желания совершать повторные спуски и восхождения по той убийственной дороге. Стоит ли в такую погоду везти ребёнка куда-нибудь, не станет ли ему хуже уже только от такой низкой температуры за стенами дома и сможет ли мама его донести до машины?

Сборы закончились быстро. Встретивший нас мужчина с блаженной улыбкой обнимал чайник. Настроение его улучшилось. Но когда он узнал, что придётся помогать, уголки губ резко упали вниз. Надо будет подержать собак, а потом придерживать маму с ребёнком. Я бы тоже помог, да у самого в руках папка и ящик с медикаментами, их я никому не передоверю.

Выйдя со двора, начали подниматься по склону.

Сложнее подниматься или спускаться? Точно я вам ответить не смогу. Трудно совершать оба действия. Если при спуске можешь хоть как-то контролировать своё падение, то при движении в гору можно неудачно откатиться назад. Зажатая подмышкой папка и ящик в той же руке освободили левую руку, которой я смог держаться за любые выступы, что постоянно встречались на пути. Пошёл следом за мамой с ребёнком и непонятно чертыхающимся мужчиной. Он теперь оделся потеплее, натянув валенки, шапку-ушанку и что-то вроде ватника. Можно ли в валенках ходить по такой дороге? Оказывается, можно, однако крайне опасно. Женщина шла уверенно, равномерно шагая вперёд и не выражая особого беспокойства. Ребёнок на руках молчал. Я старался от них не отставать. Гораздо быстрее, чем спускаясь, мы дошли до нашего автомобиля.

Проблемы всегда случаются там, где они обязаны быть. О сумках все забыли, а там сменная одежда и гигиенические принадлежности с посудой для ребёнка и мамы, да документы. Впрочем, необходимость документов, на мой взгляд, сомнительна. Ребёнок не является гражданином нашей страны, его родители уже больше года живут в этом городе и возвращаться обратно не планируют. Что-то мне подсказывает о новых проблемах в стационаре. Мужчину отправили обратно домой за документами, сами же остались ждать. Водитель завёл мотор, наполняя салон теплом. Пока машина стоит, печка будет работать на совесть; нет внешнего потока воздуха, способного понизить температуру внутри салона до температуры окружающей среды.

Свободное время занимаю заполнением медицинской документации. Особой сложности тут нет. Правда, большой объём всегда удивляет. Это, конечно, не история болезни, которую от руки пишут в больницах, отчего каждому пациенту становится понятна тайна почерка медицинских работников. Большое количество информации в учебном учреждении уже тогда заставляет трансформироваться любой стиль в тот, что со временем всё труднее становится разобрать. На работе послаблений нет, писать приходится не меньше, а больше. От этого почерк становится всё хуже, позволяя медику экономить время, выводя на бумаге невнятного вида прописные буквы, упрощённые до самого малозатратного вида.

Кроме прочего, виной такого почерка становится пресловутая лень. Было бы свободное время и другие возможности, почерк не был бы столь ужасным. Оптимальным вариантом является использование в работе печатных букв. В условиях скорой помощи ещё можно приноровиться к такому способу письма, напрочь устраняющему несколько лет начальной школы, возвращаясь к первоначальному варианту. Впрочем, пропись разработана совсем недавно, достаточно вспомнить текст и вид посланий, допустим, Петра Великого.

Может, со временем у медиков отберут ручки да выдадут иные приспособления, на которых придётся печатать или, о чудо, достаточно будет говорить, а заморский прибор будет сам преобразовывать слова в текст. Такая аппаратура установлена в современных диагностических центрах, где если не сам доктор заносит всю информацию в компьютер, то это за него делает его личный секретарь. Нам секретарей выдавать никто не станет, хотя почему-то у докторов-криминалистов они есть. А ещё у докторов-криминалистов иногда есть сопровождающий их охранник в погонах. Хорошо, когда руководство думает о своих сотрудниках. Нам же ясно дали понять — выделить каждой бригаде по охраннику нет возможности, что же тогда говорить про секретарей. Руководство страны решило ситуацию ещё лучше, отобрав у бригад санитаров, которые являлись иногда не только носильщиками и практикантами, но могли выступить в роли секретаря и охранника. Теперь нет и этого.

Карточка пациента заполнена, сопроводительный лист написан, а мужчина не возвращается. Женщина в салоне не волнуется, терпеливо ждёт. Раз такое дело, мы тоже не тревожимся. Ребёнок спокойно сидит у женщины на руках. Всем тепло, все греются. Недоволен только водитель, ему жалко расходовать бензин, он уже думает заглушить двигатель, но я его отговариваю от этого. Не хватало нам укоров от людей в салоне, они ещё успеют замёрзнуть, пока мы будем ехать: противный ветер выдует тепло, останется только терпеливо ждать прибытия в больницу.

Ожидание закончилось благополучно. Забрав сумки у совсем измученного мужчины, поставил их в салон. От медицинской помощи он продолжал отказываться. Против воли ничего не сделаешь. Пожелал ему мягкого спуска.

Снег продолжает падать. Такое количество осадков уже не радует. Оно и до этого не радовало, а теперь и вовсе нет желания смотреть на небо. Свод разверзся, одаряя мир залежавшимся богатством. Где-то воды нет годами, а у нас её такое количество, что девать некуда. Аккуратно выехали на дорогу, вклиниваясь в растянувшуюся пробку. Едем медленно и аккуратно. Больница располагается в спальном районе, туда, как раз в это время, люди начинают стремиться, освобождая тёплые помещения своих рабочих мест. Мы поедем в общем потоке, не включая сирен и не пытаясь наглеть. Для этого нет необходимости, да тепло хоть немного будет задерживаться в салоне.

Женщина ехала спокойно, но через небольшой отрезок времени стала отчаянно возмущаться из-за пробирающего холода. А ведь я ей говорил, когда отговаривал от поездки, что на улице холодно и в машине тоже холодно. Видимо, не ожидала женщина именно такого холода. От предложенного одеяла отказалась, продолжая ругаться, что если бы знала о таком несерьёзном отношении к людям, то сама могла спокойно уехать на общественном транспорте или в крайнем случае на такси.

Я, конечно, сильно сомневаюсь в тепле общественного транспорта. Не каждый автобус радует горячим отоплением, про троллейбусы и трамваи можно не заикаться. Но трамваи стоят особняком — зимой они напоминают гробы. Всегда поражался людям, которые каждый день в трамвае передвигаются по городу, а ещё больше меня удивляют люди, которые в таких условиях работают. Там же спокойно не присядешь на сиденье, рискуя, как минимум, заработать воспаление мочевого пузыря. Да, у нас условия труда сегодня не лучше. Есть у скорой помощи автомобили с нормальным отоплением, но я не привык выбивать для себя какие-либо снисходительные условия.

Если работаю один, не возмущаюсь. Бывает, конечно, иной раз могу состроить обиду, но уходить на больничный от этого не стану. Холодный автомобиль можно заменить на тёплый, только нет их свободных в наличии. Расформировать бригаду также невозможно — будет меньше машин. Одна надежда на перевозимых людей, что они пожалуются куда надо, после чего сверху задумаются о проблемах работников или хотя бы о неудобствах пациентов. Дни идут, а никто из пациентов не спешит изливать душу начальству. Всё высказывают нам лично, мы передаём непосредственному начальнику, а как там дальше происходит, уже не важно. Не стоит решать проблемы через голову выше тебя стоящего.

Недолго женщина сохраняла неприступность. Стоило нам покинуть пробку и ускорить движение, как она тщательно укуталась сама и ребёнка укутала получше. Слов неблагодарности больше от неё не было слышно. Вместо этого она раскачивалась вперёд-назад, размышляя о таком удручающем стечении обстоятельств. Главное, не срывает зло на ребёнке. Пусть ругает нас, мы привыкшие и в ответ ничего не скажем.

Было бы в кабине тепло, садили бы пациентов туда, но в кабине не теплее. Наоборот — пальцы на ногах зябнут непередаваемо. Водитель ногами хоть что-то делает, ему это необходимо для управления автомобилем. Я же изредка собираю пальцы в щепотку, проверяя адекватность их реакции; постоянно борюсь с желанием снять обувь и согревать ступни в собственных руках. Зря я не надел три пары шерстяных носков, они бы малость мне помогли.

Допустим, в кабине было бы тепло. Тогда почему я сам должен мёрзнуть, если каждого пациента туда садить? Данный конкретный случай не требует вмешательства скорой помощи. Ребёнок не в критическом состоянии, мама его может спокойно сама довезти до больницы, с ним ничего не случится, он никого не заразит.

Инфекционное отделение встретило лабиринтами. Можно зайти с двух сторон. Каждый раз идёшь не туда. По какой-то неведомой причине вводят запреты проходить именно через выбранную мной дверь. Отчего так, работники и сами объяснить не могут. Мама с ребёнком остаются в общем коридоре, я же захожу с документами в приёмный покой, где доктор смотрит ранее поступившего по скорой помощи пациента. Медсестра без особой радости взирает на заграничное свидетельство о рождении, где хоть и понятными буквами всё написано, однако наличие некоторых несвойственных нашему языку букв сразу выдаёт страну рождения.

Медсестра зовёт маму, чтобы не откладывая прояснить всю ситуацию. Мама припоминает случай, как примерно шесть месяцев назад они уже лежали в некой больнице, там ничего против не имели. В доказательство она показывает паспорт гражданина нашей страны. Оформить гражданство на ребёнка у неё до сих по не получилось. Причин не пояснила — может, некогда было, может, другие бюрократические проволочки помешали. Медсестра спросила доктора о своих дальнейших действиях, тот тоже не знал, что в данной ситуации делать. Всё разъяснил звонок начмеду больницы. Тот однозначно сказал про платное лечение, за свой счёт никто ребёнка не будет лечить. Мама от огорчения садится на кушетку, чуть не придавив ребёнка, осматриваемого доктором. Вовремя опомнившись, извиняется. Продолжает настаивать на том случае шестимесячной давности. Медсестра тоже ничего не может сделать со своей стороны. Стоимость всего лечения равняется сумме чуть меньше моей месячной зарплаты. Вот такой бюджетный вариант санатория.

— А если он умрёт, кто отвечать будет? — быстро находится мама, нанося удар по самому больному месту любой медицинской организации, стремящейся избегать жалоб и конфликтов с пациентами, однако и не желающей совершать убыточные для себя действия.

В первичном осмотре ребёнку никто не отказывает. Доктор обязательно его посмотрит. Персонал приёмного покоя успокаивают мои слова, что с ребёнком нет ничего серьёзного. Ему поставят нужный диагноз, пропишут лечение и с пожеланием скорейшего выздоровления сразу отправят домой. Только вот как мама всё это потащит обратно, я себе слабо представляю. Вызвать такси можно, но это не гарантия, что оно приедет. А если приедет, то всё равно к дому подъехать не сможет. Может, дальше автобусной остановки откажется ехать по тем буеракам, по которым опасались проехать даже мы. Для чего была задумана вся эта поездка и почему люди не слушают добрые советы знающих людей?

Я не торопился возвращаться в машину, предпочитая постоять в стороне и понаблюдать за развитием ситуации, вынося для себя много нового и поучительного. Всё равно без подписи доктора в карте вызова о приёме пациента мне предписывается находиться в приёмном покое. Раньше этого момента могу уйти только по разрешению старшего врача, которое в данном случае не требуется. Ничего важного не произойдёт за это время — доктор почти закончил осмотр ребёнка и дал распоряжение о его подготовке к госпитализации. Мама моего пациента с завистью посмотрела на этого счастливчика, имеющего полис обязательного медицинского страхования, позволяющий сохранить родителям порядочную сумму денег.

Увидев розовые щёчки заграничного маленького пациента, доктор приёмного покоя сразу же расписался в моей карте, пожелал мне поменьше проблемных больных, после чего я сразу вышел. Очень мне не хотелось покидать тёплые стены помещения, хоть и принадлежащего инфекционной больнице. Микроорганизмы и вирусы, они, знаете ли, на улице по воздуху редко передаются, предпочитая обитать вот в таких тесных закрытых пространствах.

Вдыхать поглубже воздух я не стал, скорее, весь из себя выдохнул, чтобы выйти на улицу и испытать прекрасное ощущение слипающихся ноздрей. Вдыхаю и выдыхаю, с замирающим сердцем ощущая некоторый дискомфорт в носу. Пока он ещё не замёрз, можно получить радость от минусовых температур. К сожалению, чем дольше организм подвергается охлаждению, тем быстрее настроение стремится к точно такому же минусу.

 

18:05

На улице стемнело. Всегда удивляет такое быстрое наступление темноты зимой. Где-нибудь в горах такое явление легко объяснимо, но там, где солнце ничего не закрывает, сложно понять причины этого. Оно словно резко падает. Заводил маму с ребёнком при ярком освещении, а спустя десять минут день уже закончился.

Автомобиль остыл. Поражаюсь водителю — может, он и не человек вовсе, а допустим, Дед Мороз или, если отбросить невероятные объяснения, морж, что обливается холодной водой и в свободное время любит устраивать заплывы в ледяных водоёмах, освобождённых от слоя замёрзшей воды. Нет, грубо, конечно, но я бы не постеснялся сравнить его с пингвином. Было бы любопытно взглянуть на слой жира под тем мехом, что пробивается на слегка оголённой груди через расстёгнутый ворот рубашки в клеточку. Со своего кресла он сходит только на подстанции, всё остальное время пребывая в крайне замороженном состоянии, сохраняя тепло внутри себя и не давая ему выходить наружу. Удивительный человек, мне бы тоже не помешало иметь какие-нибудь сверхспособности, но я не пингвин, не морж и не Дед Мороз, а человек, что тепло одевается, отчего мне тоже не слишком досаждают низкие температуры, но ноги всё равно ничем спасти не удаётся: мёрзнут бёдра, холодеют ступни.

Половину обратного пути до подстанции мы проехали спокойно. Пока в лесу, совсем рядом с тем местом, где ещё утром я испытал культурный шок от поведения первого пациента, нас не остановил наряд полиции. Они попросили оказать помощь найденному здесь же человеку, мирно спавшему в сугробе. Он в сильном алкогольном опьянении, но серьёзно обморозился, поэтому они не могут забрать его в отделение и совершенно спокойно решили передать заботам медицины. Они уже собирались звонить в скорую помощь, но увидев нашу машину, решили её остановить. Был бы у меня в этот момент в машине пациент, я мог бы спокойно отказаться, уведомив при этом диспетчера, который прислал бы другую бригаду. Всё хорошо, но я мирно ел апельсин и не планировал так сразу отрываться от процесса поглощения. Однако пришлось.

Ничего не имею против выпивающих людей. Только одно дело, иногда выпивать для поддержания жизненного тонуса, и совсем другое, сделать это образом своей жизни. Как только этот человек добрался сюда? Может, кто-то его вёз и высадил — скорее, именно так. Больше всего не нравится запах от таких людей. Это и запахом не назовёшь — очень пахучая вонь. Она слегка подмерзла, но по мере оттаивания наш автомобиль все больше будет наполняться неприятными ароматами. Документов при человеке нет, сам он весь трясётся — вряд ли от охлаждения его так кидает в разные стороны, тут виноват алкоголь. На руках ничего нет. Такие люди кисти берегут от холода, пряча их в рукавах, втягивая руки поглубже в куртку. Не удивлюсь, если сей гражданин не имеет определённого места жительства, проводя всё своё время на свежем воздухе. Такие очень любят быть клиентами ожоговых центров зимой, да и в другое время года они тоже не против побыть несколько недель в больнице, где им дадут кров и вкусно накормят.

Руки он точно отморозил. В отношении остальных частей тела оценку дать невозможно. В нашем салоне мужчине отогреться не получится, ему это, впрочем, противопоказано. Жалоб не предъявляет, разговаривать тоже не может — алкоголь порядком расслабил его, не давая возможности вернуться членораздельной речи. Согласен или не согласен, его спрашивать не надо. Сейчас от этого ничего не зависит. Вот если бы он говорил поразборчивей и обматерил нас поосновательней, выламывая дверь и буяня, сразу отправился бы обратно к добрым полицейским. Мне помогли его перегрузить из машины полиции в нашу, где мужчина удобно расположился на носилках и сразу заснул. Вот же люди, отрежут ему кисти, дадут инвалидность да пропишут в каком-нибудь доме-интернате, а то и вовсе умрёт на улице — пропащий человек.

Раньше в нашей стране существовали вытрезвители, где давали возможность провести ночь нарушителям общественного порядка, пожелавшим отдохнуть в лежачем положении на дорогах, тротуарах и других местах города, окончательно ослабших от большой дозы алкоголя. Кто-то счёл такое гуманное отношение к людям негуманным, унижающем их достоинство. С тех пор нет единой точки зрения на данный вопрос. Такие отдыхающие не нужны полиции и не нужны медикам, но куда-то их девать всё-таки следует. По умолчанию, если человек может ходить на ногах, то его забирают в отделение, если не может — скорая помощь доставляет в больницу. Где-то таких клиентов принимает терапевтическое отделение, где-то токсикологическое. Но нигде не хотят с ними иметь дело. Как правило, всё упирается в деньги, поскольку люди с тягой к асоциальному образу жизни не имеют страховки, которая им положена бесплатно. Нет времени или нет возможности, а может, без паспорта не могут получить. Круговая система проблем упирается в самого человека, который не любит в первую очередь себя. Поэтому стоит ли винить медиков, с пренебрежением к ним относящихся.

С отморожением просто так из больницы не отпустят, хотя если доктора не увидят ничего серьёзного, то задерживать у себя не станут из-за малого числа коек, количество которых с каждым годом только сокращается. Считается нужным развивать поликлиническую службу, только я лично вижу по своим пациентам, что в ту службу никто обращаться не хочет. Там постоянно нет нужных специалистов или очередь на несколько недель вперёд, а платно идти никто не желает. Да и нет у поликлинического доктора возможности постоянно наблюдать за пациентом, который легко может отказаться пить прописанные таблетки, сводя на нет все затраченные доктором усилия, и от этого у доктора только голова сильнее болит, ведь прописанное лечение должно было вылечить, а эффекта нет.

Хорошо пьяным в токсикологии зимой — их спящие тела всегда лежат вдоль стен в коридоре рядом с дверью приёмного покоя. До утра их никто не трогает, зато охраннику новой смены будет чем заняться, пытаясь спровадить очнувшихся людей да хоть слегка проветрить помещение до вечера, когда всё повторится снова. Летом в токсикологии всегда наблюдаешь бои гладиаторов, когда охранник с одной стороны и несколько пьяных с другой. Охранник их выталкивает за дверь, а те активно сопротивляются. Впрочем, будучи выдворенными, они всё равно далеко не уходят, устилая газоны внутри территории больницы и снаружи. К таким никто не подходит. Все в округе знают главную истину — проспится, тогда сам уйдёт, а иначе всё равно из больницы выйдет и ляжет на это же самое место.

Ровное дыхание заснувшего мужчины быстро перешло в громкий храп, сотрясающий барабанные перепонки. Руки он зажал между бёдрами, где они у него должны согреться. Я его разбудил и попросил держать руки свободно, на что он отреагировал с адекватной покорностью. После чего переворачивается на другой бок, засыпает, начинает храпеть, а руки снова зажаты между бёдрами. Не буду его больше беспокоить. Лучше обработаю свои руки специальным средством.

В больницу ехать обратно в спальный район, да по тем же самым пробкам. Радует одно — скоро машин станет меньше. От пьяного пациента отгородились, закрыв перегородку — единственное средство сообщения между кабиной и салоном. Не слишком хорошая защита от шума, но отличное средство, препятствующее проникновению в кабину постороннего запаха. Пахнет работник скорой бензином и перегаром — известная истина. Бензином пахнет от постоянно протекающих шлангов в моторном отсеке, а также из-за запасной канистры. Перегар и прочие запахи немытого тела достаются от пациентов, один из которых сейчас мирно спит в салоне, и салон теперь так просто не проветришь. Сам работник ничем не пахнет. Посторонние запахи впитывает униформа и волосы. Если одежду можно снять, то волосы после каждого вызова мыть не будешь. Хорошо, что пока требуют мыть лишь руки. Дома, после смены, семья всегда воротит от тебя нос, указывая в сторону ванны.

Пока мы едем, есть повод вспомнить состояние после работы. Не зря существуют анекдоты о соседях, о которых весь дом думает, будто они постоянно с перепоя, не понимая, что человек после смены пришёл. Он идёт качаясь, изредка зевая, потирая рукой лоб, глаза у него красные, речь невнятная, соображает он также очень медленно. Хорошо, когда есть возможность спокойно лечь и заснуть. В частном доме могут помешать важные дела, в молодой семье — маленькие дети, в многоквартирном доме — затеявшие ремонт изверги. Вот немного поспал. Хорошо ли теперь себя он чувствует? Нет! Голова болит, хочется постоянно пить, руки трясутся, глаза по-прежнему красные, способность логически мыслить продолжает хромать. Нужно мне было как-то сходить в магазин после такого сна. Те ощущения сохраню до конца жизни. Мне взвесили товар, назвали цену, а я, как олигофрен в последней стадии отупения, пытаюсь отсчитать нужное количество бумажных и железных денег трясущимися руками, понимая нелепость всей ситуации и боясь взглянуть в глаза продавцу. Хорошо тем, кто отдыхает между сменами не менее трёх дней — такие люди могут придти в себя. Чаще люди себя не берегут, работая через сутки или через двое. Лично мне сомнительна долгая жизнь и лёгкая старость таких стахановцев.

Вспомнил про две дольки апельсина, так грубо возвращённые мной обратно в пакет. Аккуратно развязал маленький, быстро завязанный узел, потратив на это никак не меньше пяти минут. Этот пакет мне потом целым пригодится — вдруг кто рвотные позывы не удержит, а ведро мне будет жалко ему давать, вот и подсуну мешок. Сейчас в нём лежит кожура апельсина и ещё одна его четвертинка.

Не самое приятное чувство отозвалось со стороны желудка. Еды в запасе ещё на один час, а дальше начнётся дискомфорт. Надо будет что-то придумывать, так как на ужин рассчитывать не приходится. Люди окончательно осознают свою беспомощность после семи вечера. Примерно как у Габриэля Гарсии Маркеса в его повести о человеке, выжившем после того, как он оказался за бортом корабля. Там к нему акулы каждый день приплывали ровно в пять часов вечера. Так и у нас — пациенты вспоминают о том, что нельзя на завтра откладывать то, что можно сделать вечером; что нельзя до утра откладывать то, что можно сделать ночью. Очень повезёт тем бригадам, которым удастся добраться до подстанции и с мольбой в голосе рискнуть отпроситься поесть. Не повезёт тем, кто будет вынужден обслуживать вызовы до одиннадцати, а то и дольше. Конечно, существуют нормативы, коих следует придерживаться. Но каждый старается уберечь себя, посылая голодных недовольных медиков вновь и вновь, не обращая внимание на просьбы на человеческое к себе отношение. В вечернее время медики пугают пациентов урчанием желудков, вдыхая ароматы с кухни на очередном вызове, — и хоть кто бы чем-нибудь угостил.

Ожоговый центр традиционно недоступен. Мой пациент преспокойно продолжает спать в машине, пока я с помощью звонка пытаюсь добиться внимания медицинского персонала. Вот замок щёлкнул, но дверь не открылась. Разумное действие в такой мороз, значит, медсестра сразу отбежала от двери вглубь помещения. Я тоже дверь не стал открывать, а пошёл будить пациента. Он недовольно отбивался от моих попыток поднять его пьяное тело. Изрыгал проклятия, да отмороженными пальцами начал отчаянно цепляться за носилки. Трудно его было поднять.

В помещении пьяный пациент сразу упал на кушетку и продолжил спать дальше. Медсестру это привело в крайнее возмущение, а подошедшие санитарки стали его интенсивно тормошить. Мужчину им придётся раздевать самостоятельно, если тот не в состоянии это сделать сам. Чуть позже подошёл доктор. Я его сразу узнал, он нам как-то лекцию читал в актовом зале, где администрация скорой помощи старается повышать уровень знаний своих работников. Только работники, крайне неблагодарные, на те занятия ходить не хотят, отчего чувствуешь себя весьма неуютно, будто все договорились сбежать с занятий, а ты один решился пойти против коллектива.

На таких занятиях иногда получается вынести для себя что-то действительно полезное. Только вот крайне полезная информация разбивается о нормативные акты и иные препоны, обязывающие нас поступать согласно старым заветам, а не так, как требует стремящаяся вперёд медицинская наука. Получается парадоксальная ситуация — для блага человека нужно делать одно, а для блага пациента другое, отчего пациент продолжает пребывать в статусе больного человека, не понимая, почему же ему не удаётся стать полностью здоровым. Избитая истина приходит на ум каждую смену — мы лечим заболевание, а не того, кто от него страдает.

Доктор посмотрел на нового пациента, на медсестру, на санитарок, потом посмотрел на меня. Вздохнул. Расписался в карте вызова. Больше здесь мне делать нечего. Спокойно выхожу, навожу порядок в салоне, даю пять минут на его проветривание, открывая боковую и задние двери. Сам стараюсь заполнить карту пациента, только пальцы мёрзнут быстро, и я прекращаю этим заниматься. Лучше пусть руки будут в тепле, для чего сам их втягиваю внутрь рукавов куртки. Так действительно теплее. Вот почему таким способом некоторые люди предпочитают уберегать кисти рук от холода, только всё равно не следует отказываться от перчаток или варежек — пальцы лишними не бывают, да и сами руки могут в жизни много раз пригодиться.

От запаха полностью избавиться не получилось — это и не требовалось. Жалко мне тех людей, которым предстоит ездить в салоне и вдыхать ароматы непонятного происхождения. Но деваться некуда. Только на подстанции есть средство для опрыскивания салона. Оно тоже не избавляет от запаха и не маскирует его, а уничтожает болезнетворные микроорганизмы и вирусы. Иного не предусмотрено. Поэтому-то я в случае личной надобности предпочту добраться до больницы самостоятельно. По этой же причине в боулинг хожу со своей обувью. Скажете, вот же брезгливый какой. Ошибаетесь. Я не забываю о голове на плечах… и другим советую не забывать о своих головах.

 

19:10

Техника по очистке от снега вышла на улицы. На нашем пути особое оживление. Надежда на свободные дороги гибнет при виде пробки там, где её никогда не было. Думал про аварию, но дело оказалось в чистящей технике. Трактор пытался расчистить одну из полос, создавая препятствие для продвижения автомобилей.

Почему в нашей стране все работы предпочитают начинать делать в час-пик, а асфальт кладут непременно в дни, когда идёт дождь? Возможно, пережитки старых времён, когда требовали что-то начинать делать по всей стране, не учитывая местных факторов, отчего страна переживала не самые лучшие дни. Что-то подобное происходит и сейчас. Сверху дали указание, а ты молча выполняй — им там лучше видно обстановку.

Радует, что начали чистить, но огорчает, когда расчистка приводит к проблемам. Многие машины с большим трудом могут выбраться из одной колеи, чтобы перебраться в другую — это манёвр для профессионального водителя, а таковых во всём городе немного наберётся. От этого растёт напряжённость и увеличивается размер затора. Таким образом скоро станет весь город, а те, кто ещё не успел добраться до дома, долго будут пребывать в гневе.

Говорю по рации о нашем пребывании в пробке. Диспетчер в ответ измученно просит не сообщать ему о пробках, в них сейчас стоит половина бригад. Но раз уж я его побеспокоил, то диспетчер просит записать новый вызов. Повод — болит голова, адрес — рядом с подстанцией.

Мне понятен повод «плохо» — люди редко могут толком объяснить изменение в своём состоянии. А иной раз их жалобы невозможно отнести к какой-либо группе заболеваний. Приходится ставить повод «плохо», отчего медики всю дорогу до вызова не знают, к чему быть готовыми. А вот повод «болит голова» — самый странный. Диспетчер не может ограничиться поговоркой «завяжи да лежи». Он шифрует нужным образом, посылая бригаду на место.

Можно найти множество причин, отчего головная боль может нанести вред здоровью, но нам чаще всего приходится иметь дело с простой головной болью, жизни никак не угрожающей. Как и когда люди придумали по этой причине вызывать скорую помощь — понять трудно. Всегда ломаю себе голову над этим. Будет интересная ситуация на вызове: человек с болями в голове приедет оказывать помощь человеку с болями в голове. Если сам себе ничем помочь не могу, то смогу ли облегчить страдания своего пациента? Конечно, смогу. Он, в отличие от меня, находится дома, может обеспечить себе спокойствие, прекрасную ночь и глубокий сон. Я не могу — это и является причиной моей головной боли, не считая гулкого шума от мотора в кабине, от которого никак не спастись.

Можно, конечно, использовать беруши. От долгих разъездов без дополнительной нагрузки на мозг мой разум может быстро меня покинуть. Нужно нагружать голову, как-то отвлекаясь от боли и ускоряя время. Музыка через наушники хорошо помогает компенсировать нагружающий уши рёв двигателя, хотя быстро надоедает. Другим выходом становятся аудиокниги. Вот где прячется истинное спасение. Такой вариант не только разгружает мозг, позволяя провести время в пути с пользой, но порой способствует кратковременному погружению в сон.

Диспетчер проигнорировал, что нам ехать до вызова придётся долго. От него всегда слышишь стандартную отговорку — ближе вас свободных бригад нет. А то, что этот вызов пребывает в статусе активных уже несколько часов, никого не интересует. Его отодвигали, посылая бригады к более нуждающимся людям. Значит, помимо всего прочего, мне ещё предстоит выслушивать поток слов по этому поводу от самого пациента или от его окружения. Вы подумайте… у человека голова болит, а мы едем к нему три часа. Звучит саркастически, но на пятьдесят одновременных головных болей по всему городу, отложенных людьми до вечера, все бригады не могут поехать сразу. Кроме людей с головной болью, вызывают люди с болями в сердце, в животе и кому стало «плохо».

Пятиэтажный дом, этаж пятый — нисколько не удивляюсь. Подниматься легко, ведь желудок свободен. Ящик с медикаментами к вечеру натёр мозоли на ладони, даже перчатка не спасает. Дверь открыли сразу. Внутри мрачная атмосфера. Бывает, на входе пахнет затхлостью, чаще старостью, изредка иные неприятные запахи — тут ничем не пахнет, но воздух стал сразу душить, отчего пришлось несколько раз прокашляться. Мебели практически нет. Женщина в возрасте и женщина помоложе, у обоих головы повязаны чёрными платками, провели меня в комнату к ещё одной женщине, её голова была повязана точно таким же платком.

Отсутствие мужчин, неуютная обстановка, суровые лица людей вокруг — будто попал в обитель чёрных вдов, где мужчин поджидает скоропостижное ухудшение самочувствия, а при более длительном нахождении — смерть. Сглотнул слюну, пытаясь освободить горло от чьих-то невидимых рук. Мне здесь действительно неприятно находиться. Искать мистические причины не буду, надо обслужить вызов и бежать отсюда быстрее, пока моя личная головная боль не закончилась разрывом сосудов в голове, а то и иной причиной неблагоприятных последствий.

Выражение лиц трёх женщин одинаковое. Все сверлят меня глазами. На всякий случай уточняю, кому конкретно вызвали скорую помощь. Женщины постарше показали на самую младшую, в комнату которой меня и привели. Удивление вызвал возраст девушки — ей всего восемнадцать лет. Можно было бы оспорить это, но против года рождения в паспорте не возразишь. Девушка выглядит много старше своих реальных лет. Остаётся предполагать, что она дочь одной из рядом стоящих женщин и, разумно предположить, внучка другой. Всё-таки точно — к чёрным вдовам попал. Буду надеяться, что они меня не съедят, а выпустят обратно из квартиры, из которой я уже порывался уйти — нужно было вдохнуть порцию свежего воздуха.

Предлагаю открыть форточку. Со скрипом соглашаются. Мне сразу стало легче, теперь можно приниматься за осмотр девушки. Её действительно беспокоит головная боль. Наличие дистонии подтверждает кивком. Давление повышено на десять единиц (это не считается отклонением), температура тела в норме, остальное тоже в порядке. Я не стал говорить о тяжёлом воздухе в комнате, от которого у меня у самого голова заболела сильнее, нежели болела до этого, — такую причину ухудшения самочувствия не воспримут всерьёз.

Девушка перед моим приездом выпила спазмолитик, что немного облегчило боль, но полностью избавиться от дискомфорта в голове не смогла. Дальнейший опрос выявил несколько бессонных ночей, которые были вызваны стрессовыми ситуациями. Честно говоря, в таком окружении я бы тоже плохо спал. Зачем давить на молодое поколение своей отрицательной сутью. Это не из области официальной медицины, но ничто не мешает иной раз предположить совершенно невероятные факторы.

Впрочем, зря я открывал рот — меня сразу попросили не рассуждать, а облегчить состояние девушки. У меня осталось только одно средство. Если давление повышено, то надо дать таблетку для его снижения. Про себя отметил наличие многих факторов, из-за которых головная боль всё-таки не пройдёт, пока девушка не выспится. Сон творит чудеса. Жаль только, существуют люди, портящие жизнь и сводящие попытки жить спокойно на нет.

Форточку закрыли. Я с ними согласен — не следует проветривать помещение, когда в нём находятся люди, лучше на это время выходить в другую комнату. К горлу сразу подкатил комок. Успокаиваю себя расшатанностью собственных нервов, которые не дают спокойно существовать, ожидая подвоха с любой стороны. Девушка слабо улыбнулась, радуясь уходящей боли. Значит, пора вручить сигнальный лист и скорее выходить в подъезд. Но…

Старшая из женщин просит меня не торопиться и закатывает рукав на правой руке. Раз я здесь, то нужно и ей своё давление узнать. Она тоже с утра себя не очень хорошо чувствует. Вчера поругалась с внучкой, из-за этого давило сердце. Сейчас чувствует себя нормально, но лучше проверить. Присесть негде, поэтому проходим на кухню. Честное слово, лучше это было сделать стоя — погрешности при таком измерении минимальные. Осветившийся мрак кухни ушёл не сразу, расползаясь по всем углам. Меня от увиденной толпы тараканов ещё долго будет мутить. На кухню я идти отказался. Пусть своих домашних зверей они кем-нибудь другим кормят. Не хочется быть кормом для насекомых.

В зале старый разваленный диван и крайне пыльный ковёр на полу. На стены я старался внимание не обращать, как и на люстру, с которой свисала паутина. Кому скажи — никто не поверит. Но почему же… работники скорой помощи обязательно мне поверят, они и не такое видели. Тем и хороша наша работа — она позволяет увидеть, как живут другие люди. Если в богатых домах подбираешь челюсть, с жаром рассказывая всем об увиденном, то про бедных и не вспоминаешь, уберегая психику от дополнительных травм. Но в этой квартире живут три женщины — у них не может быть такой обстановки в доме. Одна женщина — уже гарант одной чистой комнаты. Таких впечатлений мне хватит до конца смены.

Обычно люди стесняются. На каждом втором вызове слышишь про начало ремонта. Просят простить за такую обстановку. Там, где ремонта нет, а лишь беспорядок, там тоже пытаются всё объяснить ремонтом. Тут же никаких слов. Такое состояние квартиры медика не должно беспокоить, ему вообще не полагается по сторонам смотреть, а разговаривать только с пациентом, лишь благоразумие чаще всего заставляет здраво смотреть на вещи, оценивая ситуацию вокруг.

Старшая из женщин села на диван, предлагая мне тоже присесть. Вбитая временем привычка всё делать стоя позволила мне спокойно отказаться. Причины такого банальны и их множество: там может оказаться мокро, там могут быть вши, там можно легко испачкать одежду, даже пружина может серьёзно ранить. И так далее и тому подобное. Давление оказалось рабочим. Улыбка на лице не появилась, никаких слов благодарности я не услышал. Сделал дело — иди гуляй смело. Я бы и пошёл, если бы с аналогичной просьбой измерить давление не подошла средняя из находящихся в квартире женщин. Отказать не могу. Прошу присаживаться.

Очень надеюсь, что это мой последний пациент в этой квартире. Не хочется видеть соседей по площадке и со всего подъезда. Такое часто случается в общежитиях, где к тебе тянутся вереницей, словно тут обосновался фельдшерский пункт либо какой-нибудь поезд здоровья приехал. Подобное происходит и во время дежурства на общественных мероприятиях, когда к тебе в машину валом устремляются люди с разными проблемами, облепляя всё вокруг, нервничая и повышая себе общей суматохой давление, отчего они из здоровых действительно превращаются в пациентов. У обычного человека давление поднимается редко, а остальные должны с собой таблетки носить.

У этой женщины давление тоже нормальное. Она вспоминает о своём нестабильном стуле три дня назад. Связывает с подозрительным поведением дочери и пожаренной ею печенью. Думает о преднамеренном отравлении. Сейчас стул нормальный, живот не болит. Измерил температуру — без отклонений. Про себя отметил, что еду с их кухни я вообще отказался бы есть, мало ли какие специи там могут подмешать, отчего не только жидкий стул появится, но и море сопутствующих проблем.

В четвёртый раз крепко взялся за ручку ящика с медикаментами, устремляясь к двери. Теперь меня тут уже ничем удержать не получится. И так стала одолевать чрезмерная сонливость, на плечи словно мешок с картофелем положили, а колени сами собой подгибаются. Энергетические вампиры мной наелись вдоволь. Надо будет отдышаться в подъезде, аккуратно спускаясь вниз без спешки. Сильно разболелась голова, стало ломить спину, между третьим и вторым этажом я сел на одну из ступенек лестницы, отгоняя сотни призрачных чёрных мух, налетевших на меня со всех сторон, оставляя за собой в воздухе чёткий вибрирующий и переливающийся под светом лампочки след. Лампочка быстро погасла, отчего мне пришлось хлопнуть в ладоши. Слишком гнетущая атмосфера квартиры плохо на меня повлияла. Нет чувства тошноты — хоть это радует.

Кто-то поднимался по лестнице. Увидев меня, остановился. Спросил, в какую квартиру вызывали. Я сказал про пятый этаж. Отчего-то этот человек перекрестился сам и перекрестил меня, сразу скрывшись в своей квартире.

До машины я добрался шаткой походкой. Едва не поскользнулся, когда запрыгивал в кабину, — образовалась наледь на подножке. Главное, руки меня не подвели. В них осталось ещё немного силы. Я закрыл глаза и ещё минут пять приходил в себя, успокаивая участившееся дыхание. Надо восстанавливаться. Не сообщал диспетчеру об освобождении, пока не доел остаток апельсина. Сейчас я могу себе позволить вмешаться в рабочий процесс, поскольку моё состояние никого не интересует, хоть упади я на следующем вызове в обморок рядом с пациентом.

Вновь вышел из машины. Набрал в руки побольше снега. Лёгкими массирующими движениями охладил лицо, ощущая, как возвращаются силы. Теперь можно ехать. Голова и спина продолжают нещадно болеть — остаётся надеяться на быстрое окончание смены и спокойную ночь без вызовов.

Снег больше не падал. К подстанции ехали быстро. Водителю сильно хотелось в туалет, да перекусить он бы тоже не отказался. Пока диспетчер молчал, надо было делать всё возможное. Он, конечно, может не отпустить нас на ужин, даже доберись мы до подстанции, но там нам уже никто не помешает воспользоваться краткими мгновениями доступа к холодильнику. Да и мне тоже надо в туалет сходить… вывести из себя последние остатки негативной энергии, скопившиеся в почках и мочевом пузыре.

Ужин так и не дали, сославшись на другие ужинающие бригады, хотя из наших бригад на подстанции только мы. В нос ударил трупный запах.

 

20:20

Коридор подстанции рядом с комнатой диспетчера мерными шагами обходит полицейский. Таких всегда присылают на охрану трупов, чья смерть похожа на криминальную, где надо сохранить всё в неизменном виде. Огнестрельное ранение является прямым доказательством отклонения версии травмы бытового характера. Мог самостоятельно прострелить себя на охоте, но ему могли и помочь в этом. Боюсь, диспетчер этой ночью не заснёт, наблюдая караваны людей в погонах, любопытных с улицы и заполняющих коридор истошными криками родственников умершего. Меня уже было хотели пригласить в качестве понятого, но я отказался по причине острой занятости. Главное сейчас, успеть добраться до туалета, а потом расчехлить пакет со сладким, что-то меня уже начало потряхивать от всего этого. Особенно сказался последний вызов, внёсший существенную сумятицу в самочувствие.

Простой смены ждать не приходится, это я понял ещё с самого утра. Нет, даже раньше, когда смотрел сон перед пробуждением. То непонятное ощущение внутренней пустоты и падения в бездну должно было к чему-то привести. Я не суеверный и не верю в разного рода предсказания, только реалии отчего-то каждый раз пытаются меня переубедить. Когда я открывал дверь в туалет, до моего слуха донёсся номер бригады по громкой связи. В туалет я всё равно схожу — не хочется на морозе прятаться за автомобиль где-нибудь в глухом углу города. Быстро добегаю до комнаты отдыха, где на столе стоит пакет, извлекаю из него весь кулёк со сладким. Не стал разбираться с узлом, рвать оболочку тоже не стал. Пусть лежит в машине, ничего с ним не случится.

Диспетчер протянул мне карту, куда я не стал заглядывать, сразу направляясь к автомобилю. Впрочем, водителя в машине нет. Надо его искать. Оказывается, он с упоением впился в тарелку, только-только вынутую из микроволновой печи. Зверский оскал и злобный взгляд его глаз не дали мне ничего сказать, так как всё было понятно и без этого. Я попросил его быстрее разделаться с котлетой да выгонять машину из гаража. У меня появилось время достать несколько пряников. Хоть я ел совсем недавно, но организм хочет есть всегда. С моим дробным питанием я давно превратился в автомат по поглощению еды. Каждый час появляется желание есть. Самое удивительное — ешь много, ешь всё, а не толстеешь. В иные дни наоборот сбавляешь вес. Любая диета запрещает тот или иной продукт, практически все против белого хлеба и сливочного масла, но я могу этим питаться целый день, отчего жировых отложений всё равно не будет.

Водитель наконец-то вышел, кряхтя, запрыгнул в автомобиль. Пришло время открывать ворота, откуда в лицо дунул ветер, обдавая холодом и настраивая на продолжение работы. Чувствую себя отлично — сладкое бодрит и даёт силы, наполняя сознание радостью. Кто-то не может жить без мяса, мне же нужно побольше углеводов. Посмотрел карту вызова — температура.

То, что у нас в стране не умеют бороться с температурой, я понял давно. Вполне может быть, люди умеют бороться, но когда постоянно приезжаешь, смотришь, видишь одно и тоже, то возникает мысль только о настоящей безалаберности, когда заботы о собственном здоровье перекладываются на чужие плечи. Ладно, если повысилась температура у ребёнка, тогда у родителей пелена застилает глаза — мозг окончательно отключается, соображать они уже не в состоянии, требуя раз за разом укол для своего чада, от которого ребёнок исходит на крик… и правильно делает. Вот бы им поставить внутримышечно анальгин, который действует не более четырёх часов, зато ягодица потом болит неделю. Сам процесс постановки инъекции крайне болезненный. Помню одного парня — он потерял сознание, настолько тяжёлой оказалась для него эта процедура. Почему люди не пьют таблетки? Каждые четыре часа принимаешь жаропонижающее, позволяешь организму потеть, скидывая с себя всю теплоудерживающую одежду. Радуешься эффекту. Но всё не может быть так просто — такая мысль прочно сидит в головах людей, решивших вызвать скорую помощь.

Часть людей боится пневмонии, кто-то желает поделиться своей инфекцией с другим человеком, отчего сотрудники скорой помощи часто уходят в зимнее время на больничные. Если не переохладишься, так обязательно подхватишь инфекцию от другого человека, от чего маска не всегда может помочь.

Вызывающий живёт недалёко от подстанции, поэтому мы подъехали очень быстро.

В каждом населённом пункте имеются районы, а чаще отдельно стоящие строения, где собирается весь негатив. Что именно так влияет на людей и отчего они предпочитают собираться под одной крышей — загадка человечества. Может быть, тут имеет место теория отрицательных мест, так их манящая. Так или иначе, но передо мной один из таких домов. Это пятиэтажка с малосемейками — когда на этаже две двери, за каждой из которых коридор с общей кухней и санузлом на определённое количество комнат. В данном доме их по пять на секцию. Тяжело представить себе трудности быта. Я бы не смог жить в таких условиях.

Дом настолько обветшал, что, подходя к подъезду, надо быть очень внимательным, желательно поглядывая наверх, откуда легко может прилететь на голову кирпич, не вовремя вывалившийся из расшатавшейся кладки. Этот дом может легко завалиться набок, что тоже не позволяет чувствовать себя спокойно не только внутри, а даже рядом с ним. Иная проблема заключается в самих подъездах. Когда строили дом, то архитекторы считали обязательным для местного жителя посещение бани. Баню тут уважали изначально, но годы сменились вместе с жильцами, которые баню на дух не переносят, как не переносят соседи ближайших домов и самих жильцов, зажимают нос от вони различного неприятного свойства, так легко вырывающейся на свободу, чтобы заполнить чистое пространство. Некоторые секции обзавелись ванными, после чего в подъездах случился форменный хаос, выразившийся в облезании краски и изъязвлении более нижних слоёв стен, где порой можно легко найти сквозную дыру.

Этот дом населён не пчёлами-труженицами, а пчёлами-лодырями, которые окуривают сами себя, сохраняют вялость, балуются алкоголем, не задумываясь о завтрашнем дне. Такие люди находятся на дне общества, при этом нисколько не стесняясь сложившейся ситуации, предпочитая ставить в неудобное положение своих гостей, и это нисколько не способствует созданию комфортных условий для работы. Тут тебя не может ждать обыкновенный человек. Обязательно кто-то подрезал крылья пчеле-лодырю, хотя сия пчела могла подрезать себе крылья сама, ведь психика данных созданий в крайне запущенном состоянии.

Сквозные дыры в стенах меркнут зимой, когда в подъезде обнаруживаешь протоптанную дорогу. Ладно, если снег на первом этаже, поскольку деревянная дверь сгнила десять лет назад, давая ветру вольно кружиться на входе. Но снег лежит на всех лестничных площадках, вплоть до последнего этажа. Причина этого довольно банальна — подъезд лишён стёкол, вместо которых пустые оконные проёмы. Именно через них снег попадает в подъезд.

В тёмное время суток продвижению по подъезду помогает фонарик. Без него тут делать нечего. Освещения в подъезде нет, а метод слепого упирания ногой в ступеньку тоже не подойдёт. Иная лестница представляет из себя залихватского вида горку, которая может быть полита водой. Дети любят шалить. Так и спускаться быстрее. Хорошо, когда в корке льда кто-то сделал зарубки, чтобы можно было подняться на верхние этажи. Мне сегодня повезло, не придётся изображать из себя акробата, цепляющегося всеми возможными способами за перила, не имея иного способа найти точку опоры. Вызвали на второй этаж. Можно вздохнуть спокойно.

На короткий двойной удар в дверь быстро откликнулись. Практически сразу открыли, не интересуясь кто пришёл. Лицо обдало паром. Если это был пар. Судя по запаху, это скорее что-то подгорелое вперемежку с табачным дымом и некой изрядной долей кислятины, отчего сразу заслезились глаза. Входить совершенно расхотелось. Коридор в секции задымлён основательно. Освещение тут отсутствует вообще, поэтому выхватывание светом от фонарика отдельных элементов окружающей обстановки не способствует сохранению благостного расположения. Мировосприятие пошло на убыль.

С кухни раздаются гнусавые хихикающие голоса наркоманов, в какой-то из комнат шумит астматик, других звуков нет. Возникает сильное желание потереть глаза да смахнуть выступившие слёзы. Мне показывают комнату, куда следует пройти.

Температурящий больной, вызвавший скорую помощь, всегда выглядит одинаково. Этот человек в толстой кофте также лежит под толстым одеялом… к тому же не стесняясь курит. Точнее, она не стесняясь курит. Кроме кофты, никакой одежды больше нет. Спасибо первичным половым признакам, они помогают отличить женщину от мужчины — иногда знание данной физиологической особенности помогает в работе.

Документов при себе нет. Со слов, сорок лет, хотя больше похожа на сгорбившуюся коротко стриженную бабушку лет ста двадцати. Говорят, алкоголь полезен. Только любой яд полезен в малой дозировке. При превышении нормы потребления организм отравляется. Кто-то обижается, когда ему в лицо говорят, что он ханыга, хотя при этом это самое лицо, в которое ты говоришь, всеми своими складками и характерным видом прямо заявляет о привычке много выпивать.

Неблагополучный пациент пугает возможным наличием туберкулёза лёгких в открытой форме, от которого можно легко получить себе такой же. Поэтому я ставлю ящик с медикаментами на пол и надеваю маску. Только после этого я подойду к человеку. Прошу принести свет в комнату. Через несколько минут мне принесли свечку. Скорее всего, с кухни, так как хихикающие голоса разразились бранью, пожеланиями скорейшей смерти в простейше-примитивной форме. Только сейчас я увидел комнату.

Интересно, не наслали ли на меня проклятие те три женщины, от которых я час назад пытался убежать всеми способами? Много насмотрелся на работе, но чтобы вот так, да всё разом — такое достойно только художественного произведения из жанра мистики или ужасов.

Сама комната до предельности проста. Ничего лишнего — только старая разваливающаяся кровать, исходящая на скрип при каждом движении лежащего на ней человека, покосившийся шкаф в углу, такая же покосившаяся люстра без лампочек, окно основательно забито досками, отчего вся комната производит вид кладовки, где соседи держат весь хлам. Только тут пусто.

Пациент скинул с себя одеяло, не желая снимать кофту. Детальный расспрос выявил удивительный факт. Женщина считает во всём виноватой прививку против гриппа, которую этой женщине поставили осенью в поликлинике. Как там мог оказаться данный пациент, совершенно не могу себе представить. Впрочем, желание бюджетных организаций отчитаться перед вышестоящими контролирующими органами всегда поражает воображение.

Нас строго контролируют в дни выборов, когда чуть ли не конвоем водят к избирательным урнам, также нас строго контролируют на предмет выполнения всех других предписаний. Например, строго обязательно прививаться от того же гриппа, от чего многие отказываются. Начальство грозит отстранить от работы, а больничный не оплачивать, если он будет по любому из простудных заболеваний. Только на практике именно вакцина от гриппа сваливает людей окончательно. Почему тогда положительная статистика? Мало кто вакцину действительно ставит. Люди давно приметили особенность, что когда обходишься без такой вакцины, то заболеть зимой трудно, зато с ней — легко.

Из всех прививок именно прививку от гриппа можно честно назвать вредной. Все остальные не просто нужны — они жизненно необходимы! В наше время стало модно отказываться, ссылаясь на побочные действия. Вот только стоит здраво рассудить, когда так думаешь, предполагая возможность заболеть. Если ребёнок перенесёт какое-то заболевание и навсегда останется инвалидом, то он никогда не простит родителей за такую халатность и надуманность проблем в обход тех, что действительно могут стоить здоровья и жизни. Грипп тоже угрожает жизни, только каждый сезон он разный, ведь грипп никогда не повторяется. Можно ли привить то, что лишь может облегчить симптомы гриппа, уберегая от возможных осложнений, влекущих смерть? Возможно! Каждый должен решать сам за себя.

Осмотр зева опроверг предположения пациента — у него ангина. Единственная его проблема сейчас — это наличие гноя в организме, от которого температура и поражает своим размахом, достигая сорока градусов. Я совсем забыл о накуренном помещении, хотя пациент продолжал курить сигарету за сигаретой, отказываясь, из уважения ко мне, отложить процесс вдыхания никотина. Спасибо природе за способность к адаптации. Любые условия принимаешь за тебя всегда окружающие. Шоковое состояние быстро преодолевается организмом, и начинает казаться, что ничего необычного уже больше не происходит. На данный момент я точно уверен в отсутствии солнца на небе, и я знаю, что состав воздуха на самом деле не такой, каким он был для меня ранее, включая его видимость. Воздух должно быть видно.

Пациенту пришлось сделать одно строгое внушение, без которого я отказался продолжать оказывать ему медицинскую помощь. Для инъекции нужны чистые кожные покровы, а тут ссохнувшаяся грязь вместе с остатками испражнений. Поставь укол в такую ягодицу, и не миновать последующего абсцесса, за который так любят наказывать медиков. Разве можно делать уколы в таких условиях, где о стерильности никто не знает? Любые мероприятия такого плана надо осуществлять в больницах или поликлиниках, имеющих оборудованный процедурный кабинет. В остальных местах только в условиях острой необходимости. Хочется, чтобы об этом помнили все люди, допускающие до себя медиков, которые не способны создать идеальные условия для манипуляций, но не могут ничего с собой сделать, когда их укоряют в чёрствости. Да, помощь нужно оказать — принцип, когда из двух зол выбирают меньшее, действует безотказно. И не стоит винить медиков в абсцессе после инъекций — это прямое следствие вынужденности.

Где и как эта женщина вымыла нужное мне место, я не следил. Тщательно протёр спиртом и ввёл лекарство. В больницу ехать не желает, но на вызове терапевта из поликлиники настаивает. На рекомендации купить в аптеке жаропонижающие таблетки отмахивается, ссылаясь на то, что если температура снова поднимется, то она опять вызовет скорую помощь. Самое удивительное — скорая помощь приедет к ней ровно столько раз, сколько она захочет, чтобы поставить укол, так как у пациента нет денег на грошовые лекарства. Откуда тогда возможность покупать сигареты и алкоголь?

 

20:50

Закашлялся астматик. В таком дыму ему ничем не помочь. Нужно выходить на улицу, но потом придётся вернуться обратно. Скорее всего, ему плохо по той причине, что с кухни доносится тошнотворный запах непонятного химического соединения, отдающий не кислятиной, а чем-то совершенно непередаваемым. Спрашивать я бы всё равно не стал. В этой секции медицинская помощь нужна каждому человеку, только она нужна лишь с моей точки зрения. По мнению людей, проживающих тут, у них всё замечательно и лучше быть не может.

Не успел я вручить сигнальный лист одному пациенту, как ко мне подошёл следующий, прося помощи. Одного взгляда на него достаточно, чтобы либо отправить его к психиатру, либо вызвать сюда полицию. В правой руке этот человек сжимает нож, направленный остриём в мою сторону, отчего вновь вернулись мысли о плохо начавшемся дне. Тельняшка на мужчине вся в крови. Сам он плохо держится на ногах. Только он цел, просто в сильном алкогольном опьянении. С трудом удалось разобраться, что помощь нужна его жене. Неужели именно её кашель надсадно прорывается сквозь хихиканья соседей? Прошу человека вести меня в нужную комнату. Идти перед ним я не хотел. Наличие ножа в руке нервирует, как и пребывание в этом помещении, из которого я был бы рад поскорее уйти.

Зажал нос, проходя мимо кухни. В туалете кого-то выворачивает. Астматик по-прежнему кашляет, но меня ведут не к нему. Человек, отыскавший свечку, продолжает служить подсвечником, озаряя пространство светом. Коридор явно требует уборки, здесь никто никогда не разувается. Штукатурка не заметена вдоль стен, поэтому перемещение к следующему пациенту сопровождалось звуком раздавливаемых частиц былого благополучия.

Мужчина с ножом не идёт прямо — он тихо крадётся по стене, тщательно выверяя каждый свой шаг, чтобы не упасть. Но дойдя до комнаты с открытой дверью, неуклюже проваливается туда, резко уходя из области обзора. Свечка не может помочь выхватить нужный ракурс. Фонарик выхватил из темноты фигуру лежащего мужчины на боку, откинувшего нож вглубь комнаты. Главное, что сам не напоролся — остальное пустяки. Пьяному и море по колено, такие не разбиваются при крушении самолётов, а падение с девятого этажа подобно планированию. Злокозненное отношение мира к хорошим людям компенсируется прощением прегрешений злым — сохраняется равновесие, плохо понимаемое людьми. Кроме мужчины, фонарик осветил среднюю часть комнаты, залитую кровью. Дальше из-за задымления ничего не видно. Переступать через мужчину никто не стал, все дождались, пока он сам встанет.

Когда мужчина сумел встать на колени и отползти в сторону, он мычанием пригласил заходить. Затем забился в угол и отключился. Видимо, заряд бодрости покинул его окончательно. Тщательно выбирая более чистые места, я прошёл внутрь.

За столом сидит женщина, чья левая рука крепко перевязана рукавом спортивной куртки выше места, откуда сочится кровь. С помощью фонарика удаётся внимательно осмотреть рану. Она ужасна! Будто руку пилили тупым ножом с зазубринами. Лоскут кожи и мышц свисает с плеча чуть выше локтя, белея надорванными сухожилиями. Правая рука не в лучшем состоянии — на ней аналогичным образом повреждён один из пальцев.

Логическая связь ножа у мужчины, что меня сюда привёл, и ран этой женщины способствовала воссозданию картины произошедших событий. Женщина, к моему удивлению, говорит очень внятно, хоть от неё и разит алкоголем. Рукав, выполнявший роль жгута, был наложен около получаса назад тем самым мужчиной, который оказался её мужем. С большим трудом мне удалось разместить свою куртку на холодильнике, где относительно чисто и, самое главное, нет крови, в которой её испачкать нет никакого желания.

Милая беседа во время обработки раны и тщательном тугом бинтовании, выявила детали трагедии, которые женщину почему-то совсем не расстроили. У мужа давно проблемы с головой, участившиеся после несчастного случая с их сыном. Лечение алкоголем усугубило сумасшествие. Жаль, ведь при потере близкого нужно продолжать сохранять разум. Например, завести бойцового петуха или мадагаскарского таракана, отдавая все силы новому увлечению. Соседи не поймут, но их мнение особой роли не играет. Главное, следить за сохранностью приобретения, покуда они не надумают его украсть, чтобы найти деньги на бутылку или на дозу.

Открытые раны нужно зашивать, поэтому предлагаю женщине поехать в больницу. Она категорически отказывается. Никакие уговоры не помогли. В таком случае мне нужен документированный отказ. Кисть правой руки свободна, но вся в крови. Пришлось надевать ей перчатку, чтобы не испачкала мне ручку. Но и тут много неудобств, когда женщина начинает отказываться ставить свою подпись на бумаге, что плотно не лежит на какой-нибудь твёрдой поверхности. Как итог — несколько утонувших в крови карт вызова.

Наличие на карте крови трактуется как ненадлежащее заполнение документации. Раньше кровью могли расписываться в важных документах. В наше время всё изменилось. Эта подпись всё равно никому не нужна, только уберегает от дальнейших судебных разбирательств, если придётся иметь дело со следователем или прокурором. Одного слова медика будет недостаточно. Почему-то правда всегда на стороне пациента, словам которого верят безоговорочно. Докажи потом, что предлагал госпитализацию. Иначе будь добр, возмести моральный ущерб от оставшихся рубцов. Наличие вблизи разнообразных медицинских служб — одна из прелестей городской скорой помощи. Большинство манипуляций на дому не делается, пациента увозят к специалистам.

Это правильно, когда помощь оказывает узкий специалист. Данной женщине нужно не просто зашить рану, поскольку у неё повреждены сухожилия. Мне страшно представить, если скорую помощь обяжут делать всё то, что делают в стационарах. Тогда зачем будут они вообще нужны? Извращённое чувство гуманности и так возведено в абсолют. В ближайшем будущем ожидается расширение обязанностей человека перед природой, когда медиков совместят с ветеринарами. Полечил бабушку, а заодно и её кошку.

Уведомил диспетчера о новом вызове. Слышится недовольство в его голосе. Он там специально держит вызов для меня, надеясь на скорое освобождение. Пришлось его расстроить, припугнул, что, возможно, повезу. Не дело это — вызовы держать.

Надеясь, что больше в моей помощи тут никто не нуждается, я ухожу, предварительно растолкав пьяного мужчину, чтобы убедиться в его целости. Мужчина проснулся и стал ползать в поисках ножа, который от него уже спрятали, унеся на кухню. Свеча погасла, поэтому мне пришлось освещать дорогу до выхода из секции фонариком. Совершенно забыл про астматика, как и про хихикающие голоса: всё погрузилось в необъяснимую тишину. Похоже, тут жизнь готовится вступить в следующую активную фазу после краткого пробуждения. Для таких людей больше свойственна ночная жизнь, нежели дневная. Под покровом темноты ощущаешь больше комфорта в пространстве, что уже не давит на тебя своей открытостью и солнечностью. Возникает новый прилив, особенно при виде полной луны.

На лестнице слышно, как сверху кто-то упал, нецензурно выругавшись, пока несколько голосов предлагали протянуть ему руку помощи. Видимо, кому-то надо срочно подняться, а ледяные горки мешают.

Я ощутил смрадное дыхание подъезда. Кажется, начал приходить в себя, если уже различаю запахи. Медленно спустился вниз, с удивлением обнаружив рядом с нашей машиной другой автомобиль скорой помощи с одной из отдалённых подстанций. При виде меня оба водителя замолчали, с отвращением отворачиваясь, быстро отходя в сторону. Оказывается, от меня исходит крайне неприятный запах, которым я сильно провонял, впитав в себя всё разом. Водитель с другой подстанции сразу побежал за свою машину, издавая характерные звуки рвоты. Представляю, как ему будет плохо, когда к нему его собственная бригада спустится, вот от неё деться будет уже некуда. Интересно, не они ли там переругивались, падая вновь и вновь?

Решив не переносить запах с себя в машину, открыл дверь в кабину и, разложив папку на кресле, начал заполнять документацию. Надо припомнить все детали двух последних вызовов. Водитель с другой стороны читает газету, смирившись с тем благоуханием, которое продолжает от меня исходить. Да я и сам стал всё острее ощущать ту смесь запахов, с которой столкнулся, зайдя в то тёмное задымленное помещение.

На газете водителя размещен заголовок крупными буквами об очередной особо опасной инфекции, от которой за последние десять лет её существования умерло в двести раз меньше людей, нежели за один год уносит человеческих жизней простой, всем известный грипп. Мы давно ознакомились со всевозможными приказами по данному заболеванию. Поудивлялись новым неведомым способам передачи этой инфекции, один из которых, с изрядной долей вероятности, означает передачу через чтение газет об этом заболевании. Изумились опечаткам, да уверились в полной профанации и надуманности, основанных на очередном запугивании людей, отвыкших от грозящих концов света, так быстро ушедших в прошлое, уступив место неведомой заразе. Человек обязан держать себя в напряжении, выискивая в самом себе первобытные страхи. Без разрядки жизнь становится скучной и монотонной. Социальная зависимость от общения с другими людьми порождает усиление потока информации, когда говорить больше не о чем.

Надо браться за проблему с иного конца, занимаясь профилактикой. Только не заболеваний, а психологической к ним предрасположенности. Все болезни идут из головы, а метод плацебо очень хорошо обоснован. Когда последнему вместо сладкой каши дают солёную, то он ею насыщается без удовольствия, видя, как остальные уплетают за обе щеки, но принимает всё как должное. Стоит ли искать очередной мировой заговор, когда человек сам обманываться рад?

Продолжать писать карточку уже нет никаких сил, поскольку замёрзли пальцы, да ноги надо с улицы также заносить в кабину, поскольку холод пробирается под одежду, если сохраняешь неподвижность. Пальцы на ногах раньше других частей организма потребовали прекратить над собой издевательство. Водитель больше не морщится, принимая исходящий от меня запах за нормальное положение вещей.

Будем считать, что я не мылся перед сменой. Только ведь медик должен быть всегда опрятным: волосы причёсаны, ногти подстрижены, отсутствие постороннего запаха. Кажется, от меня ещё не раз люди будут отходить подальше, а кто-то пожалуется. Главное, чтобы не признали пьяным — тогда отправят на медосвидетельствование в токсикологическое отделение, где будут брать разные анализы, включая кровь. Можно отпроситься помыться — у нас на подстанции есть душевая комната, только меня не отпустят. Есть смысл вымыть лишь голову, от пропахшей куртки мне всё равно не избавиться. Не смогу я без неё в такой мороз на улицу выходить, а со своим пуховиком, в котором пришёл на работу, я на вызовы ходить не буду. Зачем вещь портить. Всё равно после каждого вызова не сможешь менять на новый.

Освобождение с одного вызова омрачилось получением нового. Немного радует, что его повод — повышенное артериальное давление. Может, получится отдохнуть немного, спокойно разговаривая с пациентом. Была бы моя воля, я бы только к таким людям ездил. В ящике с медикаментами много различных таблеток и ампул, позволяющих успешно бороться с симптомами большинства заболеваний, включая и само давление. Наученные мной пациенты давно разучились вызывать скорую помощь, самостоятельно снижая давление на дому, не прибегая к чужой помощи. Но осталась старая гвардия, которая понимает только инъекционный способ лечения, так часто практикуемый до сих пор медиками всей страны. Неважно, что нельзя снижать давление до нормы за одну минуту, что нужно делать это в течение двух часов. Неважно, что существует определённый порог, ниже которого переступать не следует по причине того, что это может вызвать больше осложнений, нежели само повышенное давление. Сосуды — материал капризный. Особенно если эти сосуды располагаются в голове.

В средние века европейские доктора лечили кровопусканием любую болезнь, прибегая и к помощи пиявок тоже. Делали это подобно знахарям, чьи методы основывались исключительно на наблюдениях. Если человеку становится легче после процедуры, значит, следует этот метод продолжать использовать в своей практике. Хорошо, когда кровь у наших пациентов идёт носом, значит, организм нашёл правильный выход из ситуации. Плохо, когда сосуд разрывается в голове, тогда всё весьма печально.

Следить за сосудами надо с молодого возраста — в запущенном состоянии человеку уже ничего не поможет, кроме каждодневного приёма прописанных терапевтом медикаментов, поддерживающих состояние здоровья в удовлетворительном состоянии. Всё осложняется сопутствующей энцефалопатией, что быстро прогрессирует, доводя человека до того состояния, из-за которого никто не хочет доживать до старости. В трезвом уме и памяти до пожилого возраста дотягивают единицы. Для этого нужно, например, читать книги и анализировать прочитанный текст, что служит интеллектуальной зарядкой. Трудно однозначно настаивать на правильности данного предположения, но будет приятно, если это так на самом деле.

Съем-ка я ещё один пряник, пора зарядиться позитивом. Поглубже вдохну воздух, чтобы выгнать из лёгких остатки табачного дыма, которого надышался на несколько смен вперёд. Хорошо, что водитель у меня сегодня некурящий попался. Отчего-то вспомнил инструкцию по пожарной безопасности, обязывающей сотрудников скорой помощи курить в строго отведённых для этого местах. Смешно, конечно, что следуя такой инструкции, я именно обязан это делать.

Быть буквоедом — не значит грызть официальный документ. Хочется, чтобы такие бумаги писали всё обдумав, а не для лишь бы было. Иной раз, скопировав должностную инструкцию доктора, полностью прописывают её фельдшеру, наделяя обоих одинаковыми обязанностями, отчего различие между доктором и фельдшером стирается. Как-то у нас опечатались до важной истины — фельдшер обязан иметь законченное высшее медицинское образование. А если нет разницы между фельдшером и доктором, то возникает очень много почему, на которые руководство отвечает стандартно — вы должны уметь всё. Где же эта грань между доктором и фельдшером?

 

21:20

Снег не падает продолжительное время. Может, ситуация скоро нормализуется. Ехать нам недалеко. За это время успею передать поножовщину в полицию, а заодно отзвониться старшему врачу смены, чтобы передать отказ от транспортировки в больницу. Надеюсь, старший врач согласится прислать психиатрическую бригаду, пока игры с ножом не закончились более плачевным исходом. Моё присутствие там больше не требуется: мужчина обезврежен алкоголем, острый предмет от него изолировали, значит, бояться нечего.

Над нужным мне подъездом загорелась лампочка. Приятный сервис. Сейчас ещё можно передвигаться под светом окон, но дополнительное освещение не помешает. Ящик с медикаментами вновь оттягивает мою руку, начавшую ныть в районе локтя. Не хватало мне суставами мучиться. Быстро, через ступеньку, добираюсь до нужной квартиры. Немного задумался на лестничной площадке, когда смотрел на четыре двери передо мной с полным отсутствием нумерации. Пришлось спускаться на этаж ниже, где на одной из дверей всё-таки обнаружил номер, только написанный фломастером. Нехитрый подсчёт выявил нужную мне квартиру. Позвонил… Тихо. Пришлось стучать.

Мне открыла бабушка и пригласила проходить внутрь, указав в направлении следующей комнаты. Практически сразу почувствовал натяжение куртки со стороны капюшона. Оказывается, я слишком тороплюсь. Мне нужно надеть бахилы, причём свои. На утверждение, что скорая помощь своих бахил не имеет, получил суровое внушение о том, что такого быть не может — они у меня обязаны быть, ведь город выделяет на это деньги. Источник информации бабушка уточнить не может. Прошу принести мне магазинные пакеты, разуваться у нас не принято. Вообще-то люди, которые соблюдают в доме чистоту, всегда дают при входе бахилы или пакеты, иногда застилают пол газетами, изредка требуют разуться, но эта просьба никогда не выполняется, если ты только не приехал к своим родственникам или хорошим знакомым, где раньше всегда разувался, бывая у них не по работе.

Мне принесли мешочки. На вопрос «Как?» получил очередное суровое внушение. Попросил нормальные большие пакеты. Бабушка несколько минут шуршала на кухне, пока не вручила два разноцветных. Аккуратно надел их на ноги, завязав ручки узлом. Теперь главное не поскользнуться на голом полу. Шурша на всю квартиру, наконец-то двинулся в комнату.

Скорая помощь нужна встретившей бабушке. Она села на диван, показала куда мне идти, куда поставить ящик с медикаментами, куда повесить куртку и куда сесть. Если она ещё будет говорить, как её лечить, то от меня на этом вызове потребуется лишь присутствие и слепое следование приказам. Я понимаю, когда желание клиента — закон. Это правило применимо в экономических отраслях, но откуда взялась традиция понимать данную аксиому буквально и в медицине, где почти во всей документации пациент не называется пациентом, он является именно клиентом. Раньше пациентов называли больными. В последнее время такое слово стали считать некорректным по отношению к человеку. Даже в карте вызова в графе «Состояние» на первом месте стоит «удовлетворительное». Считается, что у человека в современном мире не может быть отличного и хорошего здоровья — оно именно «удовлетворительное». Если человек вызвал скорую помощь и его что-то беспокоит, то это уже «средней степени тяжести», как у этой бабушки, если у неё действительно повышенное давление. Она недавно рассасывала клофелин под языком, и, по ее словам, он ей не помог.

Перед каждым вызовом требуется мыть руки под проточной водой с мылом. Я редко так поступаю. Считаю достаточным обработать руки антисептиком, которым мы обрабатываем кожу перед постановкой инъекции. Если он способен очистить покровы не хуже спирта, то значит, пациенту бояться нечего.

Измерение давления показало сто восемьдесят на сто. Для бабушки это давление повышенное, но не настолько, чтобы делать какую-то инъекцию. Я вообще не сторонник таких манипуляций. Всегда могут возникнуть осложнения, за которые получу только выговор, да лишение части тех крох, которые мне выплачивают каждый месяц, оттяпав от этой суммы изрядный кусок. Современный подход к снижению давления настаивает именно на лечении таблетками. Их немного, и они свободно продаются в аптеке, где достаточно сказать, что нужны таблетки для снижения давления, и вам сразу их предоставят. Я уже было начал доставать таблетку, но бабушка вовремя осведомилась, чем я её буду лечить. Узнав про таблетки, отрицательно покачала головой, вспомнив про аллергию почти на все лекарственные препараты. Ей помогает только клофелин.

Удивительная бабушка — я уже подумал про магнезию, которой раньше только и лечили любое давление, не проявляя никакой фантазии, покуда не ввели протоколы оказания помощи, окончательно исключив её из препаратов, которыми следует снижать давление. Угроза быстрого снижения бабушку не испугала, она лишь улыбнулась, показывая на ягодицу, ведь так процесс лечения будет протекать мягче, и она будет чувствовать себя превосходно. День проходит тяжело, поэтому я не стал оспаривать её точку зрения, поскольку бабушка всё равно права. Таблетки пришлось убрать обратно в ящик.

Бабушка выглядит крайне молодо для своих восьмидесяти лет. На её лице с трудом можно разглядеть морщины, но при этом меньше шестидесяти лет ей всё равно не дашь. Пока я набирал лекарство в шприц, она без умолку сетовала на поликлинику, где почти не осталось терапевтов, и на то, что дома они уже давно её не посещали (по причине сильной занятости оставшихся). По собственной инициативе подняла тему о заработной плате, о тяжёлых условиях работы.

Когда я подошёл к ней со шприцем, бабушка наконец-то почуяла подвох, зажимая нос. Поинтересовалась причиной запаха. Мне пришлось объяснять. После инъекции она легла на диван и стала говорить дальше, покуда я уселся с комфортом за стол и начал заполнять карту. Бабушка долго рассуждала о моём запахе. Я с ней согласен. Она ещё не знает о планах умных людей в правительстве переделать скорую помощь на манер американской, где два парамедика осуществляют доставку пациента в свою больницу, особо не задумываясь о лечении на дому. У нас же доктор или фельдшер приезжает к человеку и уже на месте решает задачу об оказании помощи и/или транспортировке в больницу. Всё может закончиться тем, что уберут водителей, а я не только буду помощь людям оказывать, но и за рулём сидеть. Вот тогда от меня действительно будет постоянно пахнуть посторонними запахами. Если запах бензина — характерный запах сотрудника скорой помощи, то руки в машинных жидкостях, да с явными признаками загрязнения, уже действительно станут перебором.

Разговор перешёл ко вчерашнему звонку заведующей нашей подстанции. Бабушка оказалась её хорошей знакомой. Она узнала про эмоциональное состояние сотрудников, а также поинтересовалась количеством людей на больничных. Посочувствовала. Ей хочется увидеть у себя одного из обходительных докторов, умеющего мастерски общаться с требовательными пациентами, как данная бабушка. Мне кажется, заведующая будет потревожена снова, когда бабушка решит поднять вопрос о наличии бахил и о том, чтобы по возможности что-то делать с теми, кто побывал в неблагополучных местах, дабы как-то привести их в форму. Я сам на такой разговор надеюсь. Мне самому неприятно ходить в обуви по квартире, особенно по коврам. Уж про запах и вовсе молчу.

За время беседы давление благополучно пришло к нормальным рабочим цифрам. Бабушка повеселела и безудержно меня благодарила, ни на секунду не замолкая. Такие люди редко выходят из дома, поэтому иногда вызывают скорую помощь просто так, лишь бы увидеть живого человека, с которым можно хотя бы немного поговорить. Могут специально не пить таблетки, чтобы не встретить грубое отношение, а показать действительное ухудшение самочувствия. Я понимаю такое желание старых людей, поэтому не стараюсь уходить от них сразу после оказания помощи. Им приятно, я тоже их не разочаровываю. Знаю точно, что это наверняка поможет избежать повторного вызова после моего визита, ведь пациент останется удовлетворён не только лечением, но и приятной беседой.

На лестничной площадке я чуть ли не начал раскланиваться, аккуратно спускаясь по лестнице вниз, ещё раз десять попрощался, чтобы бабушка наконец успокоилась и закрыла дверь. Воистину, сотрудник скорой помощи должен иметь диплом психолога либо пройти какие-нибудь курсы. Ведь мы работаем с людьми, и знать об их поведении нужно гораздо больше, нежели мы представляем. Мне повезло с характером — он у меня покладистый. Некоторые медики отличаются импульсивным нравом, они готовы разорвать людей в прямом смысле слова либо стерпеть, но вступить в перебранку, иногда такие люди кидаются в драку. На моей памяти было несколько случаев, когда пациент нагло себя вёл, обнажая кулаки и унижая тебя прилюдно. Полиция с такими поступает очень просто, прижимая их лицом к полу. Нам такое не позволяется. Но всё-таки, дабы уберечься, иногда приходится обороняться. Лучший выход — грамотное избегание конфликтной ситуации, только никогда не знаешь, когда она случится, поэтому бываешь к ней не готов.

Стоило мне вспомнить про конфликты, как тут же ко мне сверху быстро спустился мужчина сорока лет. Стал настойчиво узнавать, в какой квартире я был. Вообще-то это медицинская тайна. К ней относится любая информация о здоровье, включая сведения о визите скорой помощи. Ввиду отсутствия других сотрудников скорой помощи в подъезде этот человек пришёл к выводу о том, что именно я был у его мамы. Он начал интересоваться состоянием её здоровья. В ответ опять получил отказ от меня разглашать такую информацию. И тут мужчину понесло! Он громко и грязно стал меня ругать. Любопытные соседи в количестве трёх человек тут же высыпали из квартир посмотреть на скандал.

— Просто приехали, измерили давление, поставили укол, и всё на этом? А вы знаете, что у неё кружится голова, что она очень плохо ходит, у неё болит спина? Почему вы кардиограмму ей не записали?

Перемешивая свой монолог с бранными выражениями, этот мужчина практически заплевал меня с пяток до макушки. Он, наверное, действительно кинулся бы на меня, если бы вовремя не опомнился и не заметил любопытных соседей. Я пытался сказать о своей компетентности, о хорошем самочувствии пациента, об оказанной медицинской помощи в полном объёме. Не выдержав после очередного упрека, я отметил его плохое отношение к собственной матери и то, что он ей откровенно зла желает, если открыто приписывает такие проблемы со здоровьем, которых у бабушки на момент осмотра не было.

За время жаркой дискуссии ящик с медикаментами пребывал у меня в руках, готовясь в случае драки принять основной удар на себя. Бить агрессивного человека я не буду даже без свидетелей. Слишком категоричное утверждение с моей стороны, но в этой ситуации такого исхода точно не будет.

Когда, с моей точки зрения, разговор подошёл к концу, то я, пятясь задом, начал продвигаться к выходу. Сожалея об одном — не догадался включить диктофон. Мужчина отчаянно жестикулировал, продолжая осыпать меня бранными выражениями, пока не бросил крайне обидное личное оскорбление, сообщив о намерении пойти завтра и пожаловаться на мои методы работы. Пусть жалуется, я бы ему посоветовал лечить энцефалопатию, которая съела его мозг окончательно. Разумеется, вслух такого я произносить никогда не стану. Его мать сохранила твёрдый рассудок, но сын нет. Сказалось ли на его манерах воспитание, а может, он был рождён в позднем возрасте или питался неправильно — мне это совершенно не важно. Только настроение испортил. А я ведь так хорошо поговорил с бабушкой, мог делиться радостью дальше. Но не тут-то было.

Все эти жалобы всегда получаешь на ровном месте. Самое интересное, жалуются не сами пациенты, а их родственники или случайные прохожие. Мне всегда было интересно, если человека всё устраивает, то почему серьёзно рассматриваются жалобы непричастных к этому людей? Одному не нравится внешний вид, другому в твоей манере разговаривать чудится желание нагрубить, а кто-то твои взоры на стены толкует как проявление заинтересованности с последующей попыткой грабежа. Очень много разных причин для жалоб может быть. Можно только удивляться. Женщины иногда недовольны, когда перед ними двери не открывают или руку не подают, не обращая внимая на то обстоятельство, что они лишь сопровождают престарелого родственника, и вся бригада в данный момент выполняет упражнения по подъёму весьма тяжёлого веса, отчего торопиться демонстрировать свою обходительность, как в любовных романах, никто не станет.

При любой жалобе медик в редких случаях может отстоять свою правоту. Почему-то во многих больницах руководство старается выгораживать своих сотрудников, исправляя их огрехи. Сотрудники скорой помощи всегда предстают моему взору совершенно безобидными людьми, на которых сорваться может кто угодно и ему за это ничего не будет. Более того, сорвавшись, такой человек окажется ещё и прав. Наше собственное руководство проедет по нам, проведёт аргументированную беседу, в итоге которой чувствуешь себя половой тряпкой, которую погрузили в ведро с грязной водой, а потом долго и нудно выжимали.

Водитель в автомобиле навалился на руль и похрапывает. Данное поведение опрометчиво с его стороны. Он всё-таки должен за оборудованием следить. Так выйдешь с вызова, водитель в сугробе лежит, а автомобиля рядом нет. Как тогда всё объяснять? Ладно, пока есть водитель. В будущем его не будет. Вместо того чтобы идти на вызов, сперва нужно будет отыскать место для парковки, которое во дворе днём ещё можно найти, но вечером и ночью придётся бросать автомобиль у подъезда, что может обернуться проткнутыми колёсами или другими малоприятными актами вандализма. Закрою я машину на ключ, может, на сигнализацию, да пойду. А если придётся пациента на носилках нести? Эх, завидую сотрудникам скорой помощи, которые уходят на пенсию, открещиваясь от всех нововведений.

 

21:50

Только сев на кресло в кабине, я заметил «бахилы» на ногах. Оказывается, забыл их снять. Узлы завязал основательно. Пальцы начало схватывать морозом, поэтому не стал вести себя аккуратно, а просто разорвал пакеты. Сложил компактно и задвинул с глаз подальше куда-то за кресло. Ни о чём говорить совершенно не хотелось, а у водителя, наоборот, такая потребность проснулась. Он всегда становится разговорчивым в тёмное время суток, мешая моему мозгу отключаться, чтобы получить краткий отдых. Мужчина в подъезде так понизил уровень настроения, что, наверное, не скоро приду в себя. Иные могут жаловаться на угрюмое выражение лица и на отсутствие улыбки. Где же из себя выжмешь притворную радость? Мы не боремся за клиентов, они вызовут и после угрюмых медиков тоже. Вызов скорой помощи легко сравнить с вредной привычкой. Попробовав один раз, уже никогда не сможешь остановиться, не пытаясь осознать возникшую зависимость.

Как ни ешь периодически, а организм всё равно требует основательный приём пищи каждые восемь часов. Я уже не помню, сколько прошло времени после обеда, но урчание желудка водителя подхватил и мой желудок. Не раз ловил себя на таких моментах — от звука урчания живота у пациента мой живот также начинал урчать в ответ. С одной стороны, стыдно, а с другой — почему мне должно быть стыдно? Когда в нашем обществе голодный человек вызывал осуждение? Я же не ветры пускаю и не чихаю, а просто мой живот поёт песни дуэтом с другими животами. Сейчас песню исполняем мы вместе с водителем.

Для себя в данный момент я твёрдо решил: если не доедем до подстанции, то я достану из мешка что-нибудь сладкое. Гастрит мне совершенно не нужен, только почему это не понимает начальство? Ладно, когда сотрудник подвергается стрессам, но уж отпустить его поесть всегда можно. Разве сгорит кто-нибудь от высокой температуры за это время или повышенное давление приведёт к необратимым последствиям? Да, такое может быть. Но все эти люди не резко почувствовали себя хуже, а тянули изо всех сил до самого последнего момента.

Борьба за показатели сводит на нет разумный подход к реальному видению мира: выехать за две минуты, доехать максимум за двадцать минут, обслуживать пациента не более тридцати минут — это для сотрудников выездных бригад. Для работающих на приёме и передаче вызовов существуют свои нормативы, которые они со всей строгостью стараются соблюдать, и у них во главу угла ставится время передачи вызова свободной бригаде. Передашь раньше, значит, бригада будет ехать дольше.

В такой борьбе сражение идёт внутри организации: одни не понимают других. Пока выездные сотрудники урчат животами, они не поминают добрым словом того, кто этот вызов им дал, ведь тот человек сидит рядом с чайником и микроволновой печью. И уж что-что, а поесть он всегда может спокойно, пускай и с набитым ртом будет диктовать каждый последующий вызов. Так видят ситуацию медики в бригадах — как обстоит дело на самом деле, остаётся только гадать. Может, диспетчер также сидит голодный, ему запрещается принимать еду, пока все контролируемые им бригады не поедят. Может, он домой не имеет право уходить после смены, пока задержавшиеся бригады не вернутся на подстанции. Если начал вести, так надо доводить всё до конца. Только я в этом сомневаюсь.

Не успели выехать с дворовой территории, как наше внимание привлекла другая машина скорой помощи, у которой одно из передних колёс находится в воздухе, а весь автомобиль неестественно устремлён в сторону крыш. Оказывается, подтаял один из колодцев, да кто-то к нему недавно пробивался. Этого водитель не заметил, наехал на колодец колесом, двигаясь задним ходом. Большой слой снега стал ловушкой для автомобиля, куда провалилось колесо, да так, что без посторонней помощи не выбраться. Неудивительно — снежный колодец был практически метровой глубины.

Мой водитель сразу побежал помогать. Они минут пять усиленно пробивали снег рядом с колесом, чтобы можно было подтолкнуть сзади, избавляя машину от плена. К моменту окончания работ из ближайшего подъезда вышли медики этой бригады… их трое. Не простая бригада — специализированная! Быть в составе такой бригады одно удовольствие. Доктор думает, а фельдшера работают. Не как у меня — я себе и доктор, я себе и помощник, я себе и носильщик. Они могут друг с другом разговаривать, чего опять же мне не хватает. Водитель этого автомобиля побежал за руль, а мой водитель пригласил всех к задним дверям. С пятого раскачивания удалось вытолкнуть машину.

Возможно, что из-за этой небольшой задержки мы не успели проехать считанные десятки метров, оставшиеся до подстанции, потому что поступил следующий вызов. Мольба отпустить поесть не помогла. На том конце рации человек был вне себя от злости, поскольку вызовов меньше не становится, а общая ситуация всё напряжённее. Пациенты срочно требуют медиков на вызов, а медики угрюмым тоном чуть ли не угрожают расправой диспетчеру, до последнего надеясь на его сочувствие. Никаких поблажек — езжайте на следующий вызов. Пока не будут обслужены все, никто есть не будет. Я со скрипом захрустел лимонной вафлей — надо поднимать себе настроение сладким. Водитель лишь удручённо вздохнул — он сладкое не ест и с собой в дорогу ничего не взял. Малая нужда взяла верх. Подстанция близко, поэтому говорю водителю ехать туда. Он быстро перекусит, а я облегчу организм от скопившейся жидкости.

На подстанции по-прежнему стоит трупный запах. Кто-то в смотровой комнате в погонах ходит вокруг тела. Видимо, приехал эксперт. Рядом с ним молодой парень. Оба одеты в военную форму, головы квадратные, причёски короткие, брюки заправлены в сапоги с высоким голенищем, слышен командирский голос. Весьма интересный типаж, я ранее таких людей на подобной работе не видел. Может, армия одолжила или случилось что-то из ряда вон выходящее? Впрочем, мне это совершенно безразлично в данный момент, я бегу в туалет, покуда водитель следом хлопает гаражной дверью.

Вернувшись в автомобиль, услышал по рации номер своей бригады. Диспетчер, оказывается, уже несколько минут следит по компьютеру, как мы стоим рядом с подстанцией и никуда не движемся. Не знаю почему, но это его сильно беспокоит. Объяснение я ему могу дать только одно — мы успешно движемся на вызов, в остальном пусть ищет причину где-то в районе спутника, что неверно принимает сигнал.

Вместо улучшения автопарка и поднятия зарплаты кто-то придумал потратить очень большие деньги на оснащение машин спутниковым слежением, позволяющим получать информацию не только о месте нахождения машины, но и о расходе бензина. Из-за последнего, поскольку понадобилось пробивать бензобаки автомобилей, первое время во многих машинах нестерпимо пахло бензином, а несколько автомобилей сгорели. Проводка ли подвела или была иная причина возгорания, однако это произошло именно после работ над бензобаками. Стоит ли говорить о талантливых механиках, которым тоже похвастаться нечем, покуда их непосредственный начальник меняет одну машину за другой, чего на должности пониже за ним никогда не наблюдалось.

Помню, когда на подстанцию в последний раз приходила новая машина, которой все сперва радовались, а потом бежали от неё куда подальше. Вроде бы вот только с завода, однако печка в салоне уже не работает, а сама машина при движении издаёт звуки, схожие с гоготаньем гусей, доводящие до головной боли. Всегда думаешь, что начинать нужно с себя. Покуда я не стесняюсь выкидывать мусор на улице мимо урны, допускать халатное отношение к пациентам на работе, небрежно относится к рабочему автомобилю, медицинской аппаратуре, документации и прочему казённому имуществу — ничего не изменится. Поведение народа в целом выражается через проявление мелких привычек отдельно взятых людей, что наглядно демонстрирует нам самих себя. Пока все вокруг поступают подобно тебе, изменений ждать не приходится. Поэтому у нас с завода новый автомобиль приходит словно старый, а руководство озабочено собственным благополучием. Правда ведь — мы заслуживаем то, что имеем.

Водитель вернулся довольный, со ртом, вымазанным маслом, он его вытирал рукавом, пока пытался запрыгнуть в кресло, обхватив руль руками и подтягиваясь всем корпусом, картинно изворачиваясь подбородком по куртке. Ехать нам далеко, поэтому причина его радости понятна. Возвращение на подстанцию произойдёт ближе к полуночи, когда я сам смогу доесть остатки еды, оставленной в холодильнике.

На выезде из города стоят работники дорожной полиции, запрещая выезжать на трассу. Надо полагать, что дорога перекрыта ими давно. Об этом свидетельствует вереница грузовиков вдоль обочины — они тоже стали заложниками разбушевавшейся непогоды. Вынужденный простой их не радует, но с другой стороны, лучше остаться, окруженными цивилизацией, нежели замёрзнуть насмерть где-нибудь между населёнными пунктами. На трассу выпускаются только те машины, которые сообщают полиции о том, что им далеко ехать не надо, их дом располагается совсем рядом с перекрытым участком дороги. Если кто-то из них решится ехать дальше, то будет делать это на свой страх и риск. Покуда город не расчищен, трасса аналогичным образом засыпана большим количеством снега.

Нас пропускают, не спрашивая, куда мы едем. Перед нами также пропустили машину с раскраской почтовой службы. Мы пристроились к ней в хвост, двигаясь с небольшой скоростью. Ситуацию усугубляет сильный боковой ветер. На встречной полосе машин нет. Под светом фар снег перебегает с одной стороны дороги на другую, кружась в вихре. До деревни едем спокойно, до этого места дорогу уже прочистили. Но вот в саму деревню дороги нет. Пешком идти слишком далеко.

Попросил по рации диспетчера позвонить вызвавшему, чтобы тот шёл к машине, или вёл пациента, либо надо что-то придумывать. Диспетчер, не делая попыток связаться с вызвавшим, сразу предлагает мне идти пешком. Я, конечно, могу с радостью выполнить любую просьбу, но такой ответ, выражающий собой завуалированное послание, задающее мне направление в хвойный бор лесополосы, немного меня возмутил. Сегодня мной уже был сделан пробег по заснеженной пустыне с проваливанием по грудь. Остаться наедине с собой в очередном сугробе на этот раз у меня желания нет. Замёрзну только — в лучшем случае отделаюсь ампутацией чего-либо с последующим увольнением за профнепригодность, а может, околею полностью. Диспетчеру ответил категоричным отказом. Пусть разговаривает со старшим доктором смены.

Если на вызове очередная незначительная проблема, использованная как повод, чтобы службами скорой помощи и прочими была расчищена дорога к их дому, то будет печально. Таким способом частенько любят забавляться над нами после снегопадов. Человеку нужно оказать помощь! Если с ним что-то случится, то никого не будет интересовать, почему скорая помощь не озаботилась мерами по устранению препятствий для доступа к нуждающемуся человеку. СМИ подхватят эту новость и станут наперебой трубить о человеке, которому скорая помощь отказала в вызове. Тут такая же ситуация, как и с пешеходами, что не смотрят по сторонам, когда переходят дорогу в неположенном месте, а водитель сбившего их транспортного средства, оказывается виноват. Ещё ни разу не видел, чтобы СМИ обвинили пешехода в халатном отношении к своим обязанностям при пересечении проезжей части, отчего-то все накидываются на водителя, выставляя пострадавшего пешехода невинным ангелом с отличным послужным списком и самыми приятными фотографиями.

Диспетчер молчит более десяти минут, водитель глушит двигатель. Начинает пробирать холод, ветер быстро выдувает из кабины тепло. Иначе нельзя — на трассе тоже можно задохнуться от угарного газа. Люди, заблокированные на трассах, погибают не от холода, а от отравления продуктами желания пребывать в тепле. Ветер оказывается настоящим убийцей: отбирает одно, дарует другое. Люди не понимают, затем засыпают, после чего их жизнь заканчивается печальным образом. Поэтому мы стоим на одном месте и мёрзнем в ожидании ответа. Редкие попытки связаться с диспетчером оказываются неудачными. Он может нас не слышать, но может и игнорировать.

Прошло двадцать минут, водитель решается немного прогреть салон, поскольку, кажется, его тоже стало пробирать. Это удивительно, я-то думал, что этот человек не подвержен влиянию низких температур. Он тоже человек, такой же терпеливый — других на скорой помощи нет. Люди с железными нервами, со способностью абстрагироваться от любых условий: эмоционального напряжения — при нахождении в окружении жаждущих видеть тебя за работой людей; нервного напряжения — через двадцать часов после начала смены, оказывая помощь с закрытыми глазами и мозгом дельфина, когда работает только одна его половина; физического напряжения — после энного количества подходов к подъёму тяжестей, от которых быстро сдадут силы у опытного пауэрлифтера, да заставят усомниться в своих способностях участников соревнования по выявлению самого сильного человека.

Ещё пять минут, и я плотно сел на рацию, пытаясь выйти на связь с диспетчером. Оказалось, что нас уже вышли встречать, да не на пешком, а на снегоходе. Чувствуется, прокачусь по сугробам с ветерком, либо не прокачусь, если пациент едет на этом же снегоходе. На самом деле я буду больше рад осмотреть пациента в салоне нашего автомобиля, нежели с неизвестным человеком ехать в неведомом направлении. Людям верю, но всегда в них сомневаюсь. Долг обязывает доверять, поскольку люди мне тоже доверяют своё здоровье и сообщают замалчиваемые от других сведения. Бережёного, сами знаете кто, бережёт.

Чувство безысходности можно сравнить со смирением перед смертью, когда приходит последнее осознание безысходности или когда смиряешься с тем, что уже не можешь исправить. Такое чувство у меня сегодня возникало не один раз, но только после того, как я выходил сухим из воды: побег от собаки или же путь в снегах, который я преодолел с большими трудностями. Оно ещё не раз возникнет сегодня перед неосвещёнными дворами частных домов, тёмными подъездами со сломанными лестницами, немотивированными актами агрессии ко мне лично. Спасает только осознание простого факта — утром это всё закончится.

 

22:40

Со стороны деревни слышен приближающийся рёв мотора. Не стал терять времени даром, захрустев очередной вафлей, успокаивая разбушевавшийся желудок. Он у меня устал от сладкого — хочет мяса либо какой-нибудь крупы, но никак не такой лёгкой пищи. Котлеты я с собой не вожу. А следовало бы. Контейнер для хранения продуктов не нужен — его заменит салон-холодильник, где оптимальная температура для поддержания жизненного тонуса находящихся там людей, значит, и продукты будут чувствовать себя в безопасности.

Рёв подъехавшего снегохода перекрывают крики человека, скорчившегося в неестественной позе позади водителя. Он не сдерживается, осыпая самого себя матами. Из обрывочных восклицаний сразу удалось установить картину событий и само заболевание. Человек решил очистить двор от снега, только не учёл остеохондроза позвоночника, который у него периодически обостряется.

Мужчина — всегда мужчина. Не должен он обращать внимание на ноющую спину, повышенное давление и прочие обстоятельства, если надо что-то делать и, главное, если ему это хочется сделать. Такого может свалить лишь банальная простуда с повышением температуры. Также его легко сваливают осложнения тех заболеваний, которые мужчина предпочитает игнорировать. Остеохондроз знаком каждому взрослому жителю нашей планеты. Нет никого, у кого не болела бы спина и кто не представлял бы себе всех связанных с этим мук.

К остеохондрозу отношение неоднозначное — заболевание считается хроническим. В стационарах со смирением смотрят только на очень молодых людей, таких могут госпитализировать. Остальных скорее отправят домой, нежели предложат что-то адекватное.

В принципе, устранять надо не боль, а причину. Только причина чаще всего не устраняется, отчего и приходится мучиться до последних дней, благодаря предков, решивших встать на ноги и обрекших себя таким образом на тысячелетние страдания. В первобытное время этой проблемы не возникало, так как никто долго не жил. Сейчас люди стремятся продлить свои дни на этом свете, отчего испытывают на себе все прелести старения. Остеохондроз зарабатывается со школьной скамьи, а потом благополучно забывается до тех моментов, когда как вот этот приехавший на снегоходе пациент не почувствует всех прелестей болезненной спины.

Мужчина орёт дурниной от любого изменения положения. Осмотреть на снегоходе его невозможно. В такой мороз не сможешь адекватно пропальпировать позвоночник через толстую шубу, чтобы провести сравнительную диагностику с другими заболеваниями. Может, не остеохондроз это, а допустим, почечная колика. Хоть ей несвойственна данная симптоматика, однако нужно полностью осмотреть человека, прежде чем начать что-то предпринимать. Но для этого его надо снять со снегохода, да перенести в салон, где можно провести весь комплекс связанных с осмотром мероприятий, включая адекватное обезболивание.

Можно поставить укол прямо сейчас, но я не представляю осуществление данного процесса. Человек не кошка, чтобы ему через шубу делали инъекцию. Сейчас мужчина сидит и не кричит, поскольку пребывает в покое. Поставь ему укол не так, как надо, сразу можно начинать ждать абсцесс, за который потом никто мне спасибо не скажет, а наоборот, пожалуются. Попросить мужчину собрать силы в кулак, сделать несколько уверенных движений, преодолевая боль, и пройти в салон нашего автомобиля тоже не представляется возможным. Те, кто был скован подобной болью, знают об ощущении парализующего действия плотно схваченного и скованного по рукам и ногам. Тебе хочется пошевелиться, но ты боишься это сделать, мысленно представляя быструю расплату за любое совершенное движение.

Конечно, я спросил о том, что мужчина принял для обезболивания, но его ответ был вполне предсказуем — ничего не принимал. И этот человек тоже любит себя, пытаясь терпеть подобную боль. Надо было озаботиться противовоспалительными таблетками, способными незначительно, но всё-таки облегчить боль. Прими анальгетик да спазмолитик — всё-таки уже пойдёт сигнал в мозг, говорящий о готовности тела к снижению болевых ощущений. Мазь? И тут нет. Зато двор практически освобождён от снежной массы, чему будет завтра радоваться каждый житель его дома.

Возникает мысль сделать инъекцию в кисть, попытавшись найти там вену, но идея быстро сходит на нет, так как у меня это не получится по многим причинам, и одна из них — это лютый мороз, который сразу схватит мои пальцы, лишая их чувствительности. Предлагаю водителю снегохода сойти со своего места и помочь в перемещении пациента в наш салон.

Остаётся только взять носилки из автомобиля и, не обращая внимания на сопротивление пациента, быстро его переложить на них со снегохода, причиняя ему нестерпимую боль. После этого будет гораздо легче обращаться с человеком, лежащим на плоскости в горизонтальном положении. Мою идею все встретили с энтузиазмом, только пациент посмел выразить несогласие. Пришлось его предупредить, что он имеет полное право отказаться от осмотра, после чего мы сразу уедем, оставив его наедине с собственными проблемами. Сложно представить, как со снегохода его будут снимать и пытаться довести до дома.

Носилки не стали разбирать, решив оставить их на стоящей каталке, куда с подъехавшего снегохода в одно движение перенесли пациента. Всё прошло без осложнений — носилки сразу закатили в салон, где печка трудилась изо всех сил, пытаясь нагнать тепло, что у неё получалось плохо, но всё-таки внутри было теплее, нежели на улице.

С трудом освободили мужчину от шубы, делая возможным осмотр. Действительно остеохондроз. Ничего больше тут нет. От предложенного укола мужчина отказываться не стал. Поставил ему внутримышечно противовоспалительный препарат, чтобы действие сохранялось максимально долгое время, постепенно всасываясь. Кто-то настаивает на внутривенных уколах — только эффект от них моментальный, а боль возвращается буквально через двадцать минут. Сейчас боль начнёт постепенно ослабевать, но всё-таки не исчезнет. Лечение остеохондроза длительное — нельзя мгновенно облегчить самочувствие до оптимального.

Предлагаю ехать в больницу, хотя заранее предупреждаю об отказе в госпитализации. Неврологические стационары не примут и с отнявшимися ногами, так что уж говорить о простом болевом проявлении. Мужчина сам не желает никуда ехать, пребывая в твёрдой уверенности, что одного укола ему хватит. Боль уйдёт, а если нет, то он будет пить таблетки и применять мази. Рекомендую ему обратиться в поликлинику для консультации со специалистом, а также в будущем поберечь свой организм от излишних физических нагрузок.

Пока мы беседовали с пациентом о снегопаде, заносах и методике построения иглу, он постоянно делал попытки приподняться, отчего сразу с криком припадал обратно на носилки. Он лежал на животе, смотрел на заледеневшие стёкла, изредка по его лицу пробегала искра радости. Он не был мазохистом, но в каждой попытке встать ему удавалось продвинуться немного дальше, нежели до этого. Минут через десять после инъекции ему удалось повернуться на бок, а потом аккуратно сесть. Видно, что боль его полностью не отпускает. Советую мужчине быстрее добраться до дома и занять удобное положение, пока боль не вернулась. Она обязательно вернётся. Будет пить таблетки — станет легче. Не будет пить — не сможет двигаться. Мужчина полностью усвоил информацию, покидая салон.

Сиди этот человек дома, да заблаговременно думай о своей спине, укрепляя мышцы и проходя профилактическое лечение, то может, не дошло бы до такого состояния. Хотя как знать. Причин болей в спине много, и далеко не всегда дело в одном остеохондрозе. Буду надеяться, что этот человек сообщил всю информацию о собственном здоровье.

Зря я, наверное, не стал у него лёгкие слушать. Но далее раздевать человека в холодном салоне (он так и не стал действительно тёплым) мне показалось излишним издевательством над ним. Многие пункты в карте вызова всегда вызывают у меня большие сомнения, потому что туда заносится информация, о которой постесняешься спросить в экстремальных ситуациях. Проверить же всё полностью иногда не представляется возможным. Сейчас как раз такой случай.

К повороту в деревню, у которого мы продолжаем стоять, подъехал деревенский автобус — по всей видимости, последний. Из деревни никто не уезжал, а приехало всего несколько человек. Они неуверенно пошли по дороге дальше. Кто-то достал фонарик. Путь предстоит неблизкий, но иначе никак. До самой деревни идти около двух километров. Я бы точно отказался идти, как бы меня ни заставляли. Это опасно и вообще больше похоже на безумство. Хорошо, что пациента привезли на снегоходе, а теперь вот увозят. Зачем и для чего нужна была скорая помощь — остаётся лично для меня непонятным моментом. Как вообще такого человека смогли довести до снегохода, посадить, да ещё и везти мне навстречу. Реальной помощи я ему не оказал — краткое обезболивание эффективным лечением трудно назвать.

Глаза стали слипаться, а мозг отчаянно нуждался в отдыхе. Вне работы в такое время я бы уже спал. Сейчас же организм урегулировал все процессы, настроив их на нужный лад, когда все привычки отходят на второй план, уступая место новому режиму. Никогда не перестану удивляться таким особенностям человеческих возможностей, способным раскрыть неведомые стороны при вынужденных обстоятельствах. Преобладает только желание есть и боль по всему телу — всё остальное забывается. Некогда позвонить по телефону, да это и не требуется. Отключение от всего на двадцать четыре часа, будто попадаешь в иной город, где нет связи с внешним миром, а сам ты существо, выполняющее чужие функции.

Наблюдая за удаляющимся автобусом с одной стороны и снегоходом с другой, не заметил, как удобно пригрелся в салоне, да так, что не хотелось выходить. Начни движение, и холод вернётся в автомобиль обратно, выдувая всё тепло без остатка. Ветер на улице успокоился, снег всё также не идёт, вдалеке заметны жёлтые мигающие огоньки, которые, надо полагать, сообщают мне о приближающейся очистительной технике. В деревню она не поедет, надо срочно очищать трассу, чтобы разблокировать сообщение между населёнными пунктами и освободить людей из вынужденного плена неудачно сложившихся обстоятельств.

Отзваниваясь по рации, готов был писать следующий вызов, не напоминая диспетчеру о том, что он задолжал нам ужин, но попросил дать бригаде заправку бензином, поскольку действующая система обязывает заправиться смене до полуночи, после чего бензин, грубо говоря, сгорит. Диспетчер, похоже, и правда собирался диктовать нам вызов, но и не отправить на заправку он не может, поэтому весьма грубо разрешил ехать. И мы поехали, ощущая холод, пробирающийся через трещины в салоне, крадущий тепло прямо из-под носа, оставляя вместо себя чувство онемения пальцев на ногах, такое родное и привычное — а ещё мне хочется есть. И сладкое я доставать из мешка не буду — пускай желудок ест себя изнутри, даруя урчание и усиление спазмов, намекая на назревающую революцию недовольства. Я погладил себя по животу, обещая обильный приём пищи в самое скорое время. Урчание прекратилось.

Заправка располагается в пятнадцати минутах езды от того места, где мы находимся сейчас. Едем с соблюдением всех мер предосторожности, поскольку летняя резина не способствует уверенной езде. Почему резина летняя? Можно представить наш автомобиль автобусом или грузовиком — они тоже на всесезонной резине. Однако наш автомобиль почему-то всегда способен тормозить в нужный момент и пробираться через любые препятствия, несмотря на то, что ярко выраженного рисунка на колесе нет. Может, нашей бригаде не повезло, поэтому и шин зимних не дают. Автомобиль давно пора списывать: чем скорее он придёт в негодность, тем скорее заменят — может, тут стоит искать именно такую логику.

Иметь в качестве своих клиентов скорую помощь выгодно любой организации, поэтому не удивлюсь, если окажется, что за право заправлять наши автомобили происходит настоящая война с применением хитростей и уловок, возможно, в виде откатов — почему бы и нет, ведь такая система широко распространена по всему миру, который давно перестал считать такое положение дел чем-то зазорным. Иначе почему у нас иглы такие тупые? Явно кто-то экономит, но по ведомостям проводит как самые дорогие. Тяжело думать об этом, но иного в голову не может придти, когда на кончике иглы вновь видишь плоть.

Хорошо, если дело ограничивается шприцами и летней резиной; плохо, если лекарственные препараты в ящике для медикаментов не отличаются качеством, отчего иной раз не приходится удивляться, что эффект от лечения всё не наступает. Такое уже ни от кого не зависит, и это печально, поскольку когда покупаешь лекарства в аптеке, нет гарантий, что они помогут. Доктора рвут себе волосы на голове, видя бесполезность прописанного лечения, от которого динамика состояния сохраняется на прежнем уровне, а то и ухудшается. Опять же, причины стоит искать в себе — главное, урвать лично, а остальное мало заботит.

Сейчас мы заправляемся на хорошей заправке, тогда как всего несколько месяцев назад приходилось пользоваться услугами непонятной организации, отчего за сутки со смены могло сойти до пяти-десяти машин, хлебнувших некачественного бензина. Подумать только, ведь одна наша машина за сутки съедает пятьдесят пять-шестьдесят литров, что не вызывает удивления при среднем пробеге в двести пятьдесят километров, чаще получается больше.

Водитель достал из салона канистру — это мера вынужденная. Я сам не понимаю, но, с его слов, один из бензобаков настолько плох, что если из него бензин будет перекачиваться во второй, то туда вместе с бензином попадёт вся муть и прочий нежелательный мусор, который топливной системе не нужен. Поэтому в течение суток происходит постоянный подлив из канистры, и ездим мы только на одном бензобаке, иногда соблюдая равновесие и прося больных с избыточной массой тела садиться на нужную сторону для противовеса или грамотно рассаживаем сопровождающих пациента.

До подстанции мы доехали спокойно и всё-таки добились права на тридцатиминутный перерыв для приёма пищи. Надеюсь, ничего экстренного за это время не случится, и нас не снимут с долгожданного ужина. А ведь могут!

 

23:30

Гараж подстанции пуст, значит, никого нет, остаётся только гадать о том, кто уже поел, а кому это ещё только предстоит. Я — практически счастливчик, ведь успею поесть сегодня, служа демонстрацией известной истины о том, что нельзя откладывать на завтра. Сразу иду на кухню, где достаю макароны с мясом, помещаю их в микроволновую печь, предварительно сбрызнув водой из-под крана, чтобы при разогревании в еде осталось хоть немного жидкости, коя из продукта легко исчезает вследствие действия неких физических процессов, связанных с работой печи. Заодно накрываю специальной крышкой, якобы препятствующей выводу воды из разогреваемого продукта, только у неё механизм недоработанный, поскольку вся жидкость скапливается на внутренней стенке крышки, отчего остаётся либо всю воду стряхнуть обратно на еду, либо отставить крышку на своё место, чтобы не портить вкус примесью воды в чистом виде.

Медленно есть смысла не было — я всё-таки планировал помыть голову, желая убрать неприятный запах, который чувствую и я. Поэтому макароны поглощались быстро, только мясо я тщательно разжёвывал, смазывая каждый кусочек порцией горчицы. Опустевший мешок выбросил в мусорное ведро, а руки попытался помыть с помощью хозяйственного мыла, которым следом отмывал вилку. Браться за губку и моющее средство я не стал — от них больше жира на руки попадёт, который потом будет очень трудно отмыть. Отчего случается всё наоборот — не знаю. Своё моющее средство носить не хочется, а стоящим около раковины я отказался пользоваться по причине тщетности попыток найти в нём хоть немного способности к отмыванию посуды.

В каждой комнате на подстанции имеется раковина с краном. Немного неудобно, но голову под кран всё-таки можно поместить. Мыло с собой имеется — нам как-то выдавали по куску несколько лет назад. Я бережно его сохранил у себя в шкафу для одежды, где мыло исполняло дополнительно роль освежителя воздуха для антидушистой верхней робы.

Положил рядом полотенце, приготовился принимать водные процедуры. Очередной признак того, что день не задался, возвестил о себе шумом, когда я смывал мыльную пену, и тут же я обнаружил, что штаны и обувь забрызганы водой, а на полу около раковины растеклась лужа. Порвался шланг подачи холодной воды — вот отчего я голову домывал быстрее, поскольку попытка добавить холодной воды не делала температуру оптимальной лично для меня. Пришлось перекрывать вентиль, отвечающий за подачу холодной воды. Завтра надо будет сообщить сестре-хозяйке, которая, в свою очередь, озаботится вызовом сантехников.

Одна радость — чистая голова. Буду надеяться, что она успеет высохнуть до конца ужина. Поскольку время позднее, я сразу стал готовить себе постель — как знать, может, больше вызовов не будет, а я погружусь в глубокий сон. Обратился к потолку, взывая о справедливости и заслуженном отдыхе. Прошу дать покой на четыре часа, которых хватит для восстановления сил. Пожелал всем людям чувствовать себя здоровыми.

Как и планировал в обед, перенёс матрас с соседней кушетки на свою, создавая знатные условия, напоминающие домашние. Так как матрасы весьма прохудившиеся, то только положенные друг на друга они напоминают один добротный, в то время как если их использовать по одному, ощущения лежания на них будут больше схожи с лежанием на доске. Вторую подушку убрал, ведь и с одной неудобно. Какой-то непонятный внутри наполнитель, от которого шея начинает болеть спустя пять минут, но и без подушки шея тоже начинает болеть, поскольку головной изгиб кушетки располагается не под самым удачным углом, отчего шее снова неудобно. Оба одеяла будут служить для меня единым покрывалом.

Постель ко сну готова, только на сон надо ещё настроиться. Ему мешают стенания людей, раздающиеся со стороны диспетчерской, разлетающиеся по коридорам подстанции, отскакивая от каждой стены, словно эхо. Дело усугубляет протянутая по всем помещениям единая система вентиляции, служащая хорошим проводником не только запахов, но и звуков. Скорее всего, те люди — родственники человека, умершего днём на нашей подстанции. Когда же его тело заберёт специальная служба? Как знать, может, именно сейчас она эвакуирует тело того пациента, который умер на моих руках утром, хотя, возможно, она от этого отказалась, ведь вскрытие там, честно говоря, не требуется.

Когда мыл голову, думал не только о наконец-то выветрившемся запахе ног прошлой смены, но и о том, что эта смена могла свои ноги мыть в той раковине, где я мыл голову. Вполне возможно, благо я всё делал аккуратно, не позволяя голове соприкасаться ни с краном, ни с раковиной. Коснись я какой-то поверхности, то хуже мне от этого не могло стать. Окончательно смыть с себя всю грязь, пот и усталость можно будет только дома, после чего точно буду спать. Какой бы ни вышла эта ночь, если буду спать ещё шесть часов, то накопившаяся за весь день усталость свалит меня потом ещё на добрые шесть часов, и следующую ночь я проведу без снов, легко засыпая, продолжая ощущать усталость прошедшего дня. Для полноценного восстановления требуется два дня, только на третий я наконец буду чувствовать себя человеком.

Одного я не заметил, когда стоял у раковины. Я не почувствовал холода, что стал ощущать сейчас. Может, быстрый темп дня сохранил во мне остатки тепла, способные помочь продержаться голому торсу пять минут. Теперь надо уходить из комнаты, если не планирую переостудить голову, что может обернуться многими проблемами, начиная с простуды. Остаётся идти в диспетчерскую — нужно сдавать карты.

Диспетчер подстанции и тот диспетчер, с которым я общаюсь по рации, — это разные люди. На подстанции диспетчер следит за всей подстанцией в течение смены, а также заполняет электронную версию карт вызова. Трудно судить, где проще работать. Наблюдая за людьми, сидящими в отчаянии в коридоре и несколькими бегающими туда-сюда, заламывающих себе руки, вижу усталого диспетчера, который все двадцать четыре часа не может сомкнуть глаз, уподобляясь роботу.

Надо сказать, глаза у него устают быстро, поскольку он целый день смотрит в монитор, не отличающийся высоким качеством, отчего возникает чувство тяжести и тупой, тянущей, ломающей боли в глазах. На подстанции люди стараются всеми силами помочь, если возникает какая-то техническая неисправность. Вот сейчас я заметил на мониторе эффект тени, весьма напрягающий зрение. Где-то давно читал, что причина может быть только в кабеле. Так и оказалось — достаточно было поплотнее прижать кабель питания к разъёму сзади монитора, как напряжение на лице диспетчера сменилось лёгким ободрением. Боль в глазах всё равно сможет унять только отдых, для чего их надо закрыть и пробыть в таком положении хотя бы час.

Лицо диспетчера снова стало удручённым, когда я положил ему на стол свою кипу карт. Он знал о них, он был готов их заносить в компьютер, но был бы рад это сделать несколько раньше, чтобы сейчас устроить отдых уставшим глазам, а не тратить ещё несколько часов на новую работу. Можно отложить до утра, но нет гарантий, что утра ему для этого хватит, поскольку другие бригады тоже подвезут ему большой объём работы.

На подстанцию зашли люди в погонах. Попросили всех в коридоре, кто является знакомым умершего, пройти с ними в отделение. Теперь можно закрыть входную дверь на замок.

Я приник головой поближе к обогревателю, надеясь на воздействие тепла на мои мокрые волосы. Отсюда я не сдвинусь до окончания ужина, а потом, с сухими волосами, можно будет заниматься чем угодно.

Диспетчер отложил карты в сторону, пересев за импровизированный обеденный столик, где только что вскипел чайник. Стеклянная прозрачная чашка без рисунка приняла в себя несколько ложек кофе, позже обильно залитых водой, да разбавленных несколькими ложками сгущённого молока. Не будет ли изжоги у диспетчера от такого обилия кофе? Наверное, не первую чашку он выпивает за этот вечер, перед началом ожидаемой бессонной ночи. Ему бы дать отдых на несколько часов, но заменить его некем. Я могу закрыть глаза в машине и отдохнуть в пути, а диспетчер на нашей подстанции единственный и незаменимый. На крупных подстанциях допускается несколько диспетчеров, наша же не отличается размерами, поэтому и диспетчер всего один. Работы у него меньше, с этим трудно поспорить, только человеку от этого не легче, поскольку всё относительно.

Очень трудно выполнять одну работу, не имея рядом с собой помощника, способного в нужный момент тебя подхватить и, если надо, исправить производственные ошибки. Мне также никто не может помочь, поскольку я тоже один. Всё-таки любят у нас в стране, когда люди берут на себя повышенный объём работы, предпочитая отделываться малыми силами, зато требования не снижаются, оставаясь на прежнем уровне.

Диспетчер зевает, трёт глаза. Жалуется на тяжёлую смену и на так неудачно принесённого мужчину на подстанцию, который в итоге умер, а его тело забирать не спешат. Оно спокойно лежит в соседней комнате на кушетке, ничем не прикрытое — родственники до этого мешали накинуть на него простынь, а теперь в этом нет нужды, поскольку комната закрыта, а за окном давно ночь.

За время моего ужина до подстанции всё-таки добралось несколько бригад, одна из которых опять шла пешком от магазина, у которого была оставлена машина — та не способна преодолеть снежные заносы, образовавшиеся на подъезде к зданию. Первой бригаде дали ужин, а вторую попросили подождать, так как нельзя одновременно отправить есть столько бригад. Медики, разумеется, недовольны. Активно высказывая накипевшее с использованием всех подходящих для этого случая слов, они быстро двигаются в сторону кухни, где всё равно поедят, и если их отправят на вызов, то раньше малейшего насыщения их оттуда не сдвинуть.

Некоторые медики могут с увлечением рассказывать разные истории о своей работе. Интересно, почему это у меня не получается. Мой ум не отличается способностью в точности сохранять впечатления о происшедших событиях и придавать им форму увлекательного рассказа. Вместо этого я могу рассказать в перерубленном виде, путая слова местами и начало с концом, теряя по пути нужные определения, так что в итоге получается форменный сумбур. Доктор, что уселся писать в коридоре карты, поведал о двух вызовах, которые для него стали действительно необычными. На одном вызове он поучаствовал в операции наркоконтроля, накрывшего притон наркоманов, где были выбиты стёкла, а осколки разбросаны по всем помещениям, и захваченные ими люди босиком ходили по ним, находя справки о плохом состоянии здоровья и требуя вызвать скорую помощь, иначе прямо тут и сейчас они могут умереть.

Другой вызов — авария на остановке, где в припаркованный грузовик с прицепом въехал легковой автомобиль с пьяной молодёжью. Все отделались испугом, кроме водителя — молодой девушки, которой череп срезало ровно наполовину, заставив весёлую компанию придти в шоковое состояние от вида обезглавленного товарища, чью голову им предстоит ещё найти. Доктор рассказывал, красочно описывая свои истории и заставляя завидовать, что не ты там побывал и не тебе об этом теперь приходится делиться впечатлениями.

Я с трудом вспоминаю свои собственные вызовы, о которых точно не смогу поведать столь же увлекательно. Ну, опростоволосился утром, ходил далеко, проваливался, мёрз, бегал от собаки — больше ничего не могу вспомнить. Вроде что-то делал, куда-то ездил, кого-то лечил, но полностью картина в голове не восстанавливается. Для этого, наверное, надо всё тщательно записывать, чтобы потом сесть и красиво изложить на бумаге. Может, когда-нибудь так и поступлю, а пока я всего лишь сушу волосы, да испытываю неприятные ощущения в груди, связанные с неудобной позой и расшатанным позвоночником, не позволяющим мне спокойно принимать любые положения в пространстве. Схватило грудь и шею, отчего мне пришлось выпрямиться и поискать пальцами те болезненные точки на спине, от нажатия на которые якобы становится легче. Рукой достать неудобно, просить кого-то бесполезно — всё равно не сделают так, как это мне требуется.

Доктор, рассказывавший нам с диспетчером истории, сложил карты стопочкой рядом с клавиатурой и отправился принимать заслуженную пищу. По пути он посмотрел через стекло на труп в соседней комнате и поделился удивлением от того, что его до сих пор не забрали. Увидел ли он труп на самом деле — непонятно. Из диспетчерской его трудно разглядеть в углу на кушетке. Наверное, хватило нескольких определяющих линий. Всё-таки наблюдательный он человек, всё завернёт в красивую обёртку, даже при отсутствии действительно чего-то интересного.

Диспетчер сделал последний глоток, потянулся и пошёл за свой стол, где ему предстоит продолжить работу. Мне же дальше отдыхать не пришлось — я увидел пришедший по компьютеру вызов на мою бригаду, что случилось за пять минут до окончания отведённого на ужин времени. Такое считается вполне нормальным и естественным явлением, ругаться и спорить из-за этого мизера не с кем, да и нет желания портить себе настроение. Только адрес вызова знакомый, повод ожидаемый и фамилия хроника не дала усомниться в том, что этот вызов мог лежать и дальше. Тому человеку, вызывающему каждый день, скорая помощь не нужна — по крайней мере, лично я не помню ни одного случая, когда ему действительно нужна была экстренная помощь.

Всё снова и снова ведет к одному и тому же выводу, от которого давно сошла на нет любовь к людям и угасло желание им помогать. Правильно говорят про цинизм у медиков — это защитная реакция организма, позволяющая сохранить разум в ситуациях, когда жизнь воспринимается с наивностью ребёнка, только вывернутой наизнанку, словно стома кишечника, позволяющая видеть и ощущать скрытую доселе реальность.

 

23:55

Все вызовы собираются в едином центре, куда люди звонят и откуда идет распределение по подстанциям либо напрямую бригадам, если они находятся вне подстанций. Сейчас вызов пришёл через компьютер. Было бы любопытно наблюдать работу колл-центров банков или сотовых операторов, когда после поступления вашего запроса к вам сразу выезжал бы специалист, чтобы на месте устранить все неполадки и угодить любому вашему желанию. Там всё решают дистанционно, но на скорой помощи считается, что пациента нужно видеть лично. Возможно, в каких-то городах всё решается по телефону, а не как у нас, когда посылается бригада, хотя человек всего лишь хотел узнать адрес дежурного стационара, куда собирался поехать самостоятельно. Его попросили подождать медиков, которые приедут и сами разберутся в ситуации. Случай кажется неправдоподобным, но такое случается регулярно, отчего удивляться не приходится.

Усталость начинает сказываться всё больше. Поднимаясь на пятый этаж зашарпанной высотки, я испытываю внутри себя борьбу гнева с благоразумием. Надо помогать людям, несмотря на их свинское к тебе отношение. Хочется каким-либо образом напакостить или вообще ничего не делать, а развернуться и уйти. Только заранее знаешь об обстановке, когда вокруг соберутся все соседи, да начнут на тебя давить, упирая на плохое самочувствие человека. Как бы не так, думаешь про себя, если бы только ему действительно было плохо. Как может быть ему плохо, опять думаешь про себя, если в лёгких всё чисто, дышит он нормально, приступа никакого нет, а просто человек ловит кайф от укола, который ему приятно получать в состоянии алкогольного опьянения. Вколоть и уехать спокойно — иначе невозможно.

Входная дверь в секцию дырявая в районе замка, поэтому она легко открывается изнутри. Но я всё равно стучу, ведь негоже вторгаться на чужую территорию, даже если тебя там ждут. Дверь пациента сразу прямо. Он сидит в привычной позе астматика, с усилием выдыхает воздух, глаза широко открыты, запах свежего алкоголя в воздухе, несколько впечатлительных соседей, находящихся всё в том же алкогольном опьянении. Я постарался было собрать анамнез, да где же разговаривать с человеком, пытаясь узнать о проблемах с его здоровьем, когда благожелатели готовы тебя разорвать, видя спокойного медика, не желающего раскрывать ящик, чтобы вколоть целебное снадобье.

Прошу всех покинуть помещение и не мешать работать, отчего удостаиваюсь грубых выражений, а один из выходящих специально пошатнулся, чтобы задеть меня плечом. Пациент продолжает сохранять удручённый вид, иногда вздыхая, поддерживая образ болезного. Не знаю почему, но пациенты любят показывать себя более больными, на чём их иногда ловили. Сейчас от меня требуют только укол. Ехать в больницу отказывается — причина в отсутствии денег на обратную дорогу. Купить лекарства для каждодневного приёма отказывается — причина снова в отсутствии денег. Разумный выход имеется, когда на алкоголь надо откладывать, а скорая помощь всегда под рукой.

Отмечаю в себе некоторую агрессивность, которую стараюсь всеми силами погасить: я не принадлежу себе, я сейчас на работе, я — никто, я — инструмент, я — помыкаемое создание, я сам обрёк себя на такую жизнь, никто меня не уважает, никому я не важен, я — номер на компьютере, я — оранжевый ящик с медикаментами, я — шприц с раствором.

Присесть мне некуда — еле пристроился в углу, где стоит маленький обеденный столик, куда я посмел поставить ящик с медикаментами, чтобы постоянно не наклоняться. Безусловно, можно выстроить ампулы на полу и уже с него набирать всё это в шприц, только в комнате, мягко говоря, срач.

Когда я набрал лекарство и подошёл со шприцем к пациенту, то он недовольно посмотрел на мою обувь, а потом на меня, одаривая презрением, переводя взгляд на свои ноги. Он, как бы, разутый, так почему я не разулся. Не стал ему говорить про опасности разувания на вызове, что можно наступить на иголку либо в чью-нибудь мочу, а то и грибок подхватить. Я проигнорировал его намёк, продолжая молча устраивать его руку в удобном для меня положении, перетягивая плечо жгутом, начиная искать вену. Приглушенное освещение, сонливость, отсутствие всякого желания быть полезным — всё это продлило мучения пациента, пока я продолжал иглой искать вену и никак не мог её найти. Мужчина скрипел зубами, но терпел. Выбирать ему не из чего.

Сторонний наблюдатель обязательно меня бы уже съел, но я вовремя удалил всех доброжелателей из помещения, поэтому теперь могу работать без отвлекающих факторов. Не найдя вен в одной руке, стал их искать в другой. Может, мои руки не хотели мне помочь — такое вполне реально. Во второй руке вены оказались ещё хуже: они либо сразу лопались, либо оказывались забитыми. Переключил внимание на кисти, куда ставить гораздо больнее. Думаю, пациент потерпит. Сейчас он сидит, зажав ватки в локтевых впадинах, пытается меня обругать да укорить в неумении ставить уколы. Его право так считать. Только я его сразу обрадовал, что пока не найду у него нормальную вену, то от него не уеду.

Взял иглу калибром поменьше — такой проще осуществлять инъекцию на небольшом оперативном просторе. Пока пациент держит жгут на предплечье, я всё-таки нахожу вену и начинаю вводить лекарство. Пациент отпускает жгут и замирает в неподвижности. Пока ставил укол, заболела спина. Вот я стою над пациентом, попеременно глядя на место инъекции и на лицо человека, чтобы не было ухудшения самочувствия и лекарство не пошло мимо сосуда. Можно было бы, конечно, немного промахнуться, надув под кожу, только я не форменный садист: во мне присутствует что-то от человека, чего нет в моём пациенте, пребывающем в пьяном угаре, ссылающемся на свою бронхиальную астму.

Честное слово, ни разу не видел у него приступ. Всегда вижу пьяным да с однотипными жалобами. Приступа нет и сейчас, его можно называть полностью здоровым, только в состоянии алкогольного опьянения, но просто так человека не оставишь, поскольку за дверью поджидают добрые люди, готовые на мне оторваться, если я человеку откажусь оказывать помощь по причине её ненужности. Такое называется — по социальным показаниям. То есть если хочешь остаться целым, тогда подчиняйся желаниям толпы.

На выходе доброжелатели задают ожидаемый вопрос, причём с характерной улыбочкой в виде форменной издёвки, спрашивают, будет ли жить этот человек. Могу ответить только, что он будет жить, но только если пить перестанет, а иначе это трудно назвать жизнью, когда день за днём твой организм зависит от новой порции алкоголя, пребывая в неприятной тряске всё остальное время, ожидая и предвкушая следующий стакан.

Каждый живёт согласно своему убеждению. Моё не совпадает с интересами таких людей по причине легко объяснимой — не употребляю. Версий о пользе и вреде алкоголя много — все они упираются в главный закон медицины: поступайся чем-то другим ради более важного. Понимаю, мой мозг к старости станет напоминать что-то хрустящее и забитое, мои мысли потеряют былую остроту, а способность осознавать окружающий мир притупится, только с печенью у меня проблем точно не будет, да и лицо останется цветущим, не обременённым морщинистыми складками, вплоть до сочного цвета волос, куда не должна попасть седина, если стрессы на этой работе меня не доведут окончательно.

После инъекции пациент лучше дышать не стал — лучше дышать невозможно. Предложил ему поехать в больницу — отказался. Предложил я не просто так, а заранее зная о возможности повторного вызова — когда этому человеку захочется получить новую порцию лекарственного раствора, он не задумываясь вызовет скорую помощь снова. Для меня же это обернётся испорченной статистикой, о которой я сильно не переживаю, поскольку всё это входит в возможные погрешности за счёт неадекватной клиентуры, однако неприятно становиться источником испорченного настроения других людей.

Паспортную часть переписал, сигнальный лист оставил, попрощался и вышел. Можно смело спускаться на первый этаж, чтобы вдохнуть свежего воздуха вне пропитанных перегаром стен дома. Мне не чинили препятствий — все разбежались по своим комнатам. Время позднее, пора всем спать. Отметил для себя начало нового дня, проведённое в столь скверных условиях. Обиднее бывает в смену на Новый год, когда страна сидит за праздничным столом, а ты едешь на вызов, где тебя не встречают, так как сами заняты застольем, лишь случайно вспоминают о том, что кто-то из присутствующих вызвал скорую помощь, попросят сделать звук телевизора потише да услышат надрывающуюся трель звонка от человека, стоящего в полном недоумении под дверью более десяти минут. Что случилось? Знаете, сегодня днём вот его избили — надо снять побои. И совсем неважно, что скорая помощь таким не занимается, что избит человек был ещё ранним утром. Праздник продолжается, уже никто не вспомнит о том, зачем всё-таки вызвали именно в это время.

Как хорошо осознавать, что в нашем мире нет всей той мистики, которой так ловко пытаются запугивать человека. Сплошные выдумки и ни слова правды — именно так можно охарактеризовать всё мистическое и ужасное. Кто-то борется с полтергейстами, кому-то по ночам мерещатся вампиры и оборотни, а иные люди патологически не могут находиться в темноте, потому что их воображение в слабо различимом пространстве начинает рисовать фантастические образы, чаще всего наполненные кошмарными воображаемыми созданиями, для которых существует лишь одна цель — растерзать человеческую оболочку. Даже тараканы устремляются прочь от человека, стараясь приближаться только ночью, да не с целью забраться в ухо или нос, а заползти под одеяло и прижаться к вам поплотнее, согреваясь и получая свою порцию пользы от тесного общения. Безусловно, страшно ходить одному по тёмным подъездам — вне работы такое боязно совершать, а вот на работе организм принимает факт неизбежности, полностью подчиняясь необходимости.

До машины я дошёл практически на автопилоте, пытаясь справиться с единственным в мире проявлением мистики — желанием спать. Большую часть жизни человек отдыхает. Так устроен организм, позволяющий равномерно распределять силы. А может, это специально заложенная в нас программа, ограничивающая потенциал возможностей, много теряющий из-за таких ограничений. Вне работы сокрушаешься малому количеству часов в сутках, на работе, наоборот, был бы рад, если бы они были хоть на несколько часов покороче. Идёт постоянная борьба двух противоположных желаний: обладать неограниченным временем и по максимуму сократить время. Обычный человек, работающий по пятидневной схеме, зовёт пятницу для окончания рабочей недели, зовёт конец месяца для получения заработной платы, зовёт скорейшее начало пенсии — но такое подразумевается, об этом мечтается, но в действительности этот момент хотят оттянуть.

Сотрудники скорой помощи тоже ждут день получения заработной платы, для них жизнь также пролетает от получки до получки. Годы идут… и вот она, заслуженная пенсия. Если, конечно, она будет. Моя бабушка говорит, что в годы её молодости постоянно пугали увеличением возраста выхода на пенсию. Современное положение дел даёт представление о бесполезности выплат в пенсионный фонд, поскольку пенсионеры больше от этого не получают, а пенсионный фонд строит себе дворец за дворцом — это всего лишь спонсирование государственной структуры, а не надежда на собственную пенсию по старости. Вот взяли бы, да позволили человеку самостоятельно решать — откладывать себе на старость или добровольно платить ежемесячные пенсионные отчисления, которые, кстати говоря, всё равно растают в неизвестности.

Согласен, пока спускался по лестнице, мне снился сон о сне, захотелось добраться до постели, отдохнуть несколько часов. Водитель по-прежнему спит, навалившись на руль. Я поставил ящик с медикаментами в салон, а сам запрыгнул в кабину, где все так же холодно. Разбудил водителя, отзвонился диспетчеру. Нового вызова не последовало, значит, мы возвращаемся на подстанцию, где на подъезде с удивлением обнаруживаем трактор, расчищающий подъезд к гаражу.

Поужинавшие бригады так никуда и не уезжали. Несколько человек развлекают диспетчера, грея руки о кофейные кружки. Остальные разошлись отдыхать — нужно пользоваться возможностью. Я спросил людей в диспетчерской о том, почему они не спят. Они лишь с вымученной улыбкой категорически помотали головами из стороны в сторону — зачем издеваться над организмом, всё равно скоро вызов придёт. А если не придёт? Они уверены, что обязательно будет, иначе не может быть. Но всякое случается.

Я из тех, кто надеется до последнего на благополучный исход. Прилягу отдохнуть да утром встану, радуясь солнечным лучам. Почему бы и нет. Каким бы я ни был — оптимистом или фаталистом, флегматиком или доверчивым человеком, — главное, не унывать. Что-то держит меня на этой работе: при всех минусах вижу только плюсы. Иные скажут, что живут одним днём, а другим ближе понятие неизбежного исхода, можно получать удовольствие или не задавать себе глупых вопросов. Достаточно почувствовать себя каплей в водоёме, и уже от осознания характера общего потока строить свои собственные выводы. Если болото, то выбраться невозможно. Если бурная горная река — вперёд к новым горизонтам. Если океан — пришло время перемен: испариться и начать всё заново.

Хорошо чувствовать себя каплей в окружении себе подобных. Только сейчас мне предстоит упасть обессиленным на кушетку, закрыть глаза и постараться себя сохранить, не поддаваясь влиянию пробирающего холода. Оставить частницу тепла, не позволив организму переступить порог нуля.

Несуразный сумбур играет с моим разумом в странные игры. Я снимаю обувь, забираюсь под одеяло, чувствую холодную поверхность, меня бьёт озноб, пальцев на ногах будто коснулся ментол, жду отдачи организмом тепла окружающей среде. Возникает ощущение провала в пустоту.

 

00:40

Сон сковал тело, мозг позволил себе отключиться. Продолжалось это недолго. Раздался телефонный звонок, оповещающий о вызове. Вот таким образом нас поднимают на вызов ночью. Громкая связь может потревожить тех, кто с таким трудом смог забыться.

Мозг не сразу приходит в себя. Сложно осознавать окружающую действительность. Телефон где-то внутри головы, будто во сне. В сознание приходишь, только ощутив прохладу слюны на щеке. Не храпеть, но спать с открытым ртом — нормальное явление. За несколько мгновений отдыха мозг расслабил весь организм, готовый в любой момент обрести прежний тонус.

Рука потянулась к аппарату, трезвонящему подобно размеренным ударам кувалды по голове. Не стал подносить трубку к уху, чтобы что-то сказать. Приподнял и тут же положил на место. Провёл рукой по волосам. Принял вертикальное сидячее положение и нащупал ногами свою обувь. Склониться и обуть её нормально нет возможности, остаётся просунуть ноги внутрь и сгибать ногу уже в колене, ставя ступню на стул — на другое сил уже не хватает.

Снова зазвонил телефон. Так же поднимаю и опускаю трубку. Я ещё не полностью пришёл в себя. Помотал головой из стороны в сторону, потянулся.

Подстанция пуста. Никого нет. Только труп лежит у диспетчера за стеной. Он лежит в темноте за закрытой дверью, и его как будто нет. Моё внимание привлекает девушка в коридоре около входной двери — оказывается, подстанция не такая уж и пустая. Может, родственница трупа или следователь в штатском — мало ли, это может быть кто угодно. Так бы и прошёл я мимо, если бы диспетчер не вручил мне карту вызова и не ткнул пальцем в девушку — это к ней. Бедная! Как же её мне смотреть, не в проходе же. От девушки разит алкоголем, и она невнятно говорит, что медицинская помощь нужна не ей, а её подруге, которая живёт недалеко от подстанции, но сама дойти не может.

Пытаюсь собрать мысли воедино, что-то они скачут слишком беспорядочно. Внимательно вглядываюсь в карту, смотрю на адрес вызова. Действительно, надо ехать. Девушка же будет нашим проводником. Она сама не в курсе всей ситуации, ей позвонила подруга и попросила приехать, так как той крайне плохо, не может встать с кровати. В душе надеюсь на адекватного пациента, учитывая тяжесть нестояния на ногах сопровождающего. Если не сказать, что девушка присела мне на уши, значит, обойти вниманием звуки, нарушающие опротивевший гул мотора в кабине.

Надо разбудить водителя. Они отдыхают отдельно от бригад в своей комнате. Бужу по принципу чесания пяток. Не хочется трясти за плечо. Доволен он или нет — разницы особой нет. Отказаться ехать на вызов он не сможет. Гаражную дверь беру приступом — кажется, она слегка примёрзла — после этого плечо будет немного болеть. Девушка уже сидит в салоне автомобиля.

Ехать до вызова десять минут. Всё это время наш Сусанин о чём-то говорил. Я не слушал, провалился внутрь себя, чтобы выйти наружу, когда будем подъезжать. Организм — удивительный механизм. При полном отключении мозга он всё равно продолжает функционировать и готов к любой ситуации. Глаза знают, когда им нужно открыться, а мозг — когда ему начать осмысливать ситуацию, либо, не осмысливая, стереть поступившую информацию.

Приехали. Девушка пошла уверенным петляющим шагом к дому. Я не пошёл. Просто посмотрел на неё в недоумении. Окна угнетают мрачными тёмными занавесками, свет не горит, и нас там, похоже, никто не ждёт. Быть принятым за грабителя поздней ночью у меня нет желания. Вторгаться в чужое жилое помещение я тоже не стану. Встретит собака — ещё ладно. Может встретить хозяин с пистолетом, да не станет сильно разбираться в ситуации, а разрешит все свои сомнения одним нажатием указательного пальца, причём не куда-нибудь, а в меня.

— Я не пойду!

— Но человеку же плохо, пойдёмте быстрее!

— Включите свет в доме сперва, тогда я ещё подумаю.

Девушка дёргает за ручку входной двери — заперто. Тогда она, придерживаясь стены, шагает через сугробы, а где-то глупо падает и ползёт дальше, пока не исчезает за углом дома. Я было попытался обменяться недоумёнными взглядами с водителем, но тот бессовестно спал, склонившись головой на руль. Так и стоял я около пяти минут между машиной и калиткой, ожидая увидеть свет. И свет всё-таки загорелся на втором этаже. Послышался зовущий крик из-за дома. Делать нечего — придётся идти на свой страх и риск.

К моему удивлению, сзади двери не было. Вместо неё узкий проём в стене. Я всё больше чувствую себя взломщиком. Вся ситуация мне очень не нравится. Я бы с удовольствием ушёл обратно в машину и уехал отсюда куда подальше, но иного выбора нет, нужно идти вперёд. Узкий проход разветвляется на сеть коридоров, похоже, первый этаж не отапливается вообще, может, не отапливается и второй этаж. Девушка кричит откуда-то сверху, слева замечаю такую же узкую лестницу с практически вертикальным подъёмом. Нет, надо отказываться от этого безумия, думаю я, пока аккуратно переставляю ноги и протаскиваю ящик с медикаментами, обдумывая возможность быстрого отступления — тут, похоже, переломаешь все кости, если решишь быстро уходить.

Мало было вскарабкаться на лестницу… мне стоило сразу закрыть глаза. Из-за следующего угла показалась задняя часть крупной собаки и длинный хвост, скорее всего немецкая овчарка. Гасить фонарик поздно, поднимать сердце из пяток тоже — теперь остаётся принять неизбежное. На мой нервный жест и прямой взгляд в сторону собаки девушка глупо улыбается и со всей силы пинает ногой крупное животное. Животное с неестественной лёгкостью отлетает куда-то вглубь комнаты. Собака оказалась довольно натуральным муляжом. Отчего же не крокодила поставили в охранники? Наверное, в крокодила никто бы не поверил.

В бедно обставленной комнате на широкой двуспальной кровати лежит женщина бальзаковского возраста. Она весьма пьяная, её язык заплетается точно так же, как и у пригласившей нас сюда девушки. Они не могут внятно объяснить суть проблемы. Когда говорит одна, её тут же подхватывает другая. В итоге получается набор бессмысленных звуков, от которых мой непроснувшийся мозг впадает в крайнее непонимание, всё более отдаляясь от меня куда-то в свои глубины. Любые попытки достучаться до женщин заканчиваются провалом. Они не понимают просьб дать документы, не стараются меня вообще слушать, продолжая наперебой рассказывать о своих проблемах. Причём совершенно непонятно, чьи конкретно проблемы до меня пытаются донести.

С большим трудом удаётся понять основную жалобу — отказали ноги. Понятна тогда суть такого особого внимания к остро возникшей проблеме. Только при дальнейшей работе фильтра по отсеиванию невнятных звуков выясняются дополнительные подробности: это случилось не сейчас и не вчера, а относительно недавно. Давность установить так и не получилось. Зато мне точно сказали, что употребление алкоголя затянулось до нескольких месяцев, в течение которых каждый день руки приносили изрядную долю алкоголя ко рту, отправляя эту отравляющую смесь бродить по организму, порождая нарушения функций тела.

Зависимость от алкоголя надо лечить у наркологов и психиатров, стараясь избавить человека от влияния этой вредной привычки, которую также давно пора перестать считать привычкой. Зависимость! И никак иначе. Такой же зависимостью, но немного безобидней, является курение. Только обе эти распространённые зависимости, на которые в обществе смотрят спокойно, лишь с небольшим укором, с возрастом всё сильнее сказываются на здоровье, ставя перед человеком неразрешимые вопросы на темы о повороте патологических изменений назад. Обращаются в поликлинику, вызывают скорую помощь, требуют дать им «живую воду». Но поезд уехал, а уровень медицины ещё не достиг тех высот, когда можно будет запускать переустановку организма с запущенного на будто вчера родился.

После объяснения женщине отрицательного влияния на её организм алкоголя и необходимости перестать не просто злоупотреблять, а полностью от него отказаться, я удостоился грубого послания, которое заставило мои руки опуститься. Я не специалист по борьбе с зависимостями — могу вести санпросветработу, которую все воспринимают с усмешкой и нелепыми доводами, разбивающими любые попытки что-либо донести. Нынешнее состояние лежащей передо мной женщины — прямое следствие длительного употребления вещества, что в малых дозах считается лекарством, но в больших — является ядом.

Всё, чего я добился, стал отказ от дальнейшего осмотра. Мне так и не дали документы, фамилию называть тоже отказались, коли не могу оказать помощь, то могу идти на все четыре стороны. Спрашивается, зачем тогда приглашали и какую помощь надеялись получить?

К этому моменту вся моя сонливость уже прошла. Видя глухую стену непонимания, окончательно поняв отказ от осмотра и категорический отказ от росписи в поле для такого отказа, я лишь взял ящик с медикаментами с пола, зажав его крепко в руке, развернулся и пошёл к выходу. Меня никто не стал останавливать, и в спину оскорблений я тоже не услышал. Аккуратно взглянул на игрушечную собаку, грубо откинутую в сторону холодильника. С опаской стал спускаться по лестнице, извернувшись неестественным способом, переставляя ноги и подтягивая следом за собой чемодан. По своим следам обошёл дом и вернулся к автомобилю.

За что любишь ночные вызовы вне города, так это за красивое звёздное небо над головой. Честное слово, при ярких источниках вокруг отчего-то небо над городом не манит с той же силой, что и небо деревенское. Мириады звёзд — можно вспомнить школьные годы да поискать большой ковш, а при особом везении крохотную красную точку, которая является одной из соседних планет. Нет нужды обладать какими-то особыми познаниями в астрономии — достаточно небольших знаний, а можно обойтись и вовсе без них. Поднять лицо к небу и смотреть, смотреть, смотреть. Звёзды — это неподвижные облака ночи, приклеенные к кромке неба. Пока учёные рассматривают их в телескоп и посылают исследовательские станции к ближайшим планетам, простой человек ещё долгое время будет смотреть на всё это со стороны, не придавая звёздам абсолютно никакого значения, кроме осознания факта их пленительной красоты.

Хотел поделиться с водителем красотой небесной картины, но он, похоже, не просто спит, а иногда звонко подхрапывает. Пусть немного поспит ещё, я осторожно включу общий свет и доведу карту вызова до совершенства. Писать там практически ничего не надо, всё-таки она, как у нас говорят, закрывается на ноль. Подбить время, написать обоснование отказа пациента от осмотра. Иные медики включают фантазию, выплёскивая на бумагу едкие ехидные замечания, отражающие реальное положение дел; другие предпочитают вообще никак не обосновывать отказ, а я пишу, что отказались от осмотра в грубой нецензурной форме. И я никого не обманываю — так было на самом деле.

Сидеть на морозе нет никакого желания. Тем более что меня снова потянуло в сон. Бужу водителя. Он вяло открывает глаза и очень широко зевает, потирая глаза и обхватывая шею двумя руками, очень медленно опуская их затем на руль. Так же медленно он тронулся.

Отчего водители не засыпают ночью во время движения — это величайшая загадка. Какие они придумывают для этого ухищрения, вот бы знать. Ведь глаза помимо твоей воли слипаются, мозг на долю секунды утрачивает связь с реальностью, отключаясь, чтобы в моментальном обязательном порядке заработать вновь. Такое вынужденное отключение может привести к печальным последствиям. Иногда, кстати, непоправимое случается, но чаще всего водитель всеми силами старается держаться бодрым. Ведь его режим работы от моего практически ничем не отличается. Он вынужден спать во время моего нахождения на адресе, иначе ему никак с собой совладать не получится. А мне приходится спать во время движения автомобиля, иначе я рухну на очередном вызове, вызывая удивление людей. Не раз бывало такое, когда под самое утро, в одну из бессонных ночей, примостившись на вызове в мягком кресле, начинаешь задавать пациенту странные вопросы, а сам изредка отключаешься, из-за чего пациент на тебя смотрит с прищуром, да может, думает о моём возможном алкогольном опьянении.

Некоторые водители практикуют очень странный способ, которым сейчас воспользовался мой сосед по кабине, поехавший якобы кратким путём, минуя в меру накатанную дорогу, предпочтя ей разухабистую тропу, которую обычные водители предпочитают объезжать. Надо как-то бороться со сном, а нет ничего лучше, нежели плохая дорога. Он обязательно поедет там, где больше поворотов и огромное количество ям. При этом он постарается попасть колесом в каждую яму. Понятно, водитель от такой тряски становится только бодрее, а вот мой организм лихорадочно просыпается каждый раз, когда тело стремится оторваться от кресла, дабы уберечь голову от удара об лобовое стекло или жёсткую крышу. Просить ехать аккуратно или по более ровной дороге бессмысленно. Стоит мне закрыть глаза и отключиться, как моя просьба моментально забывается. И кочка-кочка-кочка…

Доехать до подстанции не удалось. На самом подъезде нас по рации стал звать голос диспетчера. Так не хотелось отвечать, а он с задержкой в несколько секунд продолжал называть номер нашей бригады, отчего осталось попросить водителя остановиться. Я включил свет, достал чистую карту для нового вызова, приготовился записывать, уведомляя об этом диспетчера. Но тот не дождался, надиктовывая вызов другой бригаде, что ответила на его призывы раньше нас. Но вот и наш черед, пришлось снова говорить диспетчеру о готовности.

 

01:15

Нам достался очень сложный и важный для населения всей планеты вызов — перевозка биомасс, крови или иных физиологических отправлений, коими любит инфекционное отделение города снабжать одну из лабораторий. Отчего такое случается именно в ночное время — никто не знает. С опасными инфекциями шутить нельзя: нужно в экстренном порядке перевезти тщательно закрытый бикс из одной точки города в другую. Никаких других служб, которые ночью могут перевести столь опасный груз, не существует.

Если груз опасный, нам должно полагаться сопровождение людей в униформе одной из специальных силовых организаций, чья прямая обязанность заключается в охране спокойного сна граждан в городе и в стране. Их машины должны своими маячками освещать нам путь, а мы в середине колонны будем двигаться неспешно вперёд, стараясь не допустить опрокидывание бикса, уберегая самих себя от заражения неведомой хворью.

Разумеется, всё это самоирония и ничего более. Организму требуется выброс эмоций, ведь это является залогом сохранения психического здоровья. С этой точки зрения нет ничего лучше, чем гневно высказаться о наболевшем, не держать в себе. Не зря ведь злые люди живут дольше добродетельных, не позволяющим своей совести выползать на обозрение перед другими людьми, показывая всю скромность своей натуры. Проглоченная мысль приводит к чувству тревоги, депрессиям и общей подавленности.

Медики — такие же люди, как и все остальные. Они могут браниться в своё удовольствие, находя в этом единственное спасение. Именно поэтому мы с водителем разыгрываем сценку, где один изображает из себя дурака, а другой начинает поддакивать, становясь другом дурака. Вон тот автомобиль, припаркованный возле дома, наблюдает за нами, сообщая по внутренней связи информацию о нашем местонахождении. Игра в тайных агентов, выполняющих важную миссию, — проявление ночной усталости, когда мозг, уже не способный к генерации разумных ситуаций, углубляется внутрь себя и вытаскивает на поверхность спрятанного в подсознании ребёнка.

Я никогда адекватно не воспринимал этот вызов, понимая его бессмысленность. Меня могут упрекнуть в халатности, только вот встречающий охранник в конечном пункте всегда нас материт, ссылаясь на отсутствие лаборантов. Этот бикс будет стоять под дверями их кабинета до утра, пока они не придут на работу. Так зачем мы маемся по ночам, не давая покоя ни себе, ни ему. Я с охранником всегда согласен. И его слова — это подтверждение моих собственных мыслей о том, что нужно выбрасывать эмоции, когда простое молчаливое кивание оставляет чувство недосказанности. Не знай мы об отсутствии медиков лаборатории на посту, с усердием перевозили бы важный груз и не ставили бы под сомнение нужность данного мероприятия. Труд обесценивается, а важность оказывается дутой.

Во многом именно поэтому никто нас не сопровождает, перевози мы хоть холеру, хоть сибирскую язву. Страшно подумать, если возбудители особо опасных инфекций спокойно будут дожидаться своего часа где-то на полу, охраняемые человеком, что лёг спать сразу после нашего отъезда. Но не стоит забегать вперёд — мы ещё не доехали до больницы, откуда повезем ценную посылку.

На территорию больницы попасть не получается — въезд закрыт шлагбаумом. Маяки и сирена не помогают — следящий за въездом человек мог отойти в туалет, а может, находится в состоянии глубокого сна. Странно, что шлагбаум вообще закрыт и закрыт именно ночью. Всегда и во всех больницах он закрыт только днём, а ночью проезд на территорию открывается. Почему за этим никто не следит — тоже загадка из загадок. Заезжай кто желает да делай любое нужное тебе дело — никто не остановит. Но именно сейчас шлагбаум закрыт.

Мне пришлось выйти из машины и дойти до больницы, чтобы постучать в стекло, через которое я увидел вытянувшегося и улыбающегося человека, чей храп вырывался за стены здания. Не сразу, но через одну минуту усиленного стука по стеклу он проснулся и стал приходить в себя, не понимая кто и где стучит. Наконец-то он понял, что находится не дома, а на рабочем месте. Я не стал дожидаться его окончательного пробуждения, а сразу отправился обратно к автомобилю. Мне мёрзнуть около стекла надоело. В машине же хоть какое-то тепло есть.

Шлагбаум открылся. Мы поехали дальше. Корпус инфекционной больницы всегда стоит в отдалении от других зданий. В окнах горит свет — нас там ждут.

Меня встретила женщина в годах, наверное, санитарка. Вручила бикс, передала адрес для транспортировки и выгнала на улицу, чтобы воздух ей своим дыханием не портил — всё-таки тут инфекционное отделение, а не какое-нибудь другое. Попытка узнать о содержимом бикса ни к чему не привела — женщина об этом сама не знает. Сопроводительный листок содержит только неразборчивые каракули, а ведь мне очень любопытно содержимое послания. Открывать ящик Пандоры точно не стоит, но чем не средство для отмщения миру за его нелогичность. Бояться надо не мифического ядерного чемоданчика президента, а одного скромного маленького медика, в чьих руках судьбы тысяч людей.

Выехали с территории без затруднений. Шлагбаум за нами не закрылся — я специально наблюдал в зеркало заднего вида, чтобы в этом убедиться. Явно тот охранник снова лёг спать. Стоит только порадоваться за человека, чья работа позволяет ему отключиться от выполнения своих прямых обязанностей вследствие низкой мозговой активности. Если произойдёт непоправимое, с него, конечно, спросят. Самое главное, иметь хотя бы призрачную защиту от людей, которые в данный момент могут оказаться не в том месте, дабы выпустить наружу весь накопившийся негатив. Легко совершить акт вандализма — труднее отказать себе в этом удовольствии, если твой разум не потерял связь с реальностью окончательно. Чаще шалят молодые люди под воздействием того или иного вещества (хорошо, если им является алкоголь, а не что-то иное одурманивающее). Именно для защиты от таких и существует профессия ночного охранника, только редко какой охранник ночью не смыкает глаз.

Пустые улицы ночного города всегда радуют. Лишь до трёх ночи продолжают светить фонари на центральных магистралях. На всех остальных дорогах они гаснут намного раньше. Это не способствует лучшему обзору, но под покровом темноты дорогу всё равно видно. Говорить сейчас об извечных проблемах освещения города совершенно не хочется. Всё снова и снова зависит от благоразумия и желания сэкономить наибольшее количество денег в бюджете для других нужд. Когда только начинает темнеть, когда дорогу не видно, когда особенности человеческого зрения не позволяют полностью видеть все объекты перед тобой, тогда требуется наибольшая степень освещения. Только фонари так рано никогда не включаются, отчего надо ехать аккуратнее.

Вот и сейчас водитель совершает отчаянное движение влево, объезжая тёмную фигуру на, казалось бы, пустой дороге, где непонятным образом оказался прохожий в одежде одного цвета с асфальтом. Пешеход всегда уверен, что его чётко видно каждому водителю, только это одно из самых больших заблуждений. В обзоре любого автомобиля существуют слепые зоны, участки дороги, которые водителю не видны из-за особенностей конструкции самой машины либо из-за погодных и иных условий. Ситуацию на дороге легко выпустить из-под контроля, отвернувшись буквально на секунду в сторону или, почему бы и нет, чихнув, закрыв глаза на считанные мгновения. Пешеход об этом не думает.

Пока водитель маневрировал, я оглянулся через переборку в салон, надеясь на сохранность нашего груза, который вольно был поставлен мной под одно из кресел, откуда, стоит возрадоваться, всё-таки не вылетел, а остался стоять на месте, хоть и издав резкий звякающий звук. Будем верить в сохранение целостности содержимого. На всякий случай закрыл переборку поплотнее, а на лицо натянул маску, предложив такую же водителю. Мало ли что там. Водитель, смахнув выступившие капли пота со лба, отпустил руль и аналогично мне зафиксировал маску, плотно закрыв рот и нос, чтобы не вдохнуть лишнего воздуха. Как знать, может, наша ночная игра в дураков продолжается. Редкие люди с интересом смотрят на нас — шли бы они лучше спать.

Правильно — надо бояться. Меня всегда удивляли приказы по особо опасным инфекциям, когда для перевозки заразных пациентов требуется заклеивать все отверстия в салоне автомобиля пластырем. Делает ли так кто-нибудь на самом деле? Я очень сильно сомневаюсь. Особенно с нашими-то щелями, закрыть которые не хватит всех запасов пластыря на всей станции скорой помощи. Создать идеальные условия нет никаких возможностей, но об этом ничего не знают люди, которых назначили на ответственные должности где-то там наверху. Покуда в стране правят экономисты, наученные в университетах истине о том, что экономика должна быть экономной.

Есть одно простое правило, гарантирующее наиболее благоприятное развитие для любого дела — нужны люди, прошедшие всевозможное количество ступеней конкретной профессиональной направленности, перед тем как занять пост руководителя или его непосредственных подчинённых. В медицине такие люди должны начинать с санитаров, а далее продвигаться постепенно вперёд. Только санитаров больше нет — их отменили. Бухгалтеры и экономисты ничего не знают о целях организации, кроме ведения документации для соответствующих органов. Складывается парадоксальная ситуация, когда руководит тот, кто знает о своей работе только благодаря средствам массовой информации и сомнительным источникам, вроде плодов киноиндустрии, а иногда и литературных потуг таких же знатоков.

На мысли о том, что министру здравоохранения перед занятием такого ответственного поста следует сперва поработать около полугода санитаром в различных сферах медицины… я проснулся, потревоженный «лежачим полицейским» на подъезде к лаборатории. Мысли дальше потекли уже сами, не считаясь с моим собственным желанием.

Основная проблематика предстанет перед ответственным человеком наиболее отчётливо. Допустим, стажировка по несколько месяцев: фельдшерско-акушерский пункт в оторванном от цивилизации селе, неврологическое отделение городской больницы, линейная бригада скорой помощи в городе-миллионнике. Следующие шесть месяцев идёт работа непосредственным начальником от главы ЦРБ до нужной должности. Тогда в будущем не будет никаких проблем с недопониманием и проведением законов, когда их исполнение порождает большое количество вопросов, и ответы на них невозможно получить по той причине, что всё изначально воплощалось людьми очень далёкими от сферы, которую они решили реформировать.

Думал ли я об этом всю дорогу до лаборатории или мой мозг продолжал функционировать с отключенной способностью смотреть вокруг? Скорее всего, мозг именно отключил всевозможные анализаторы, проявляя излишнюю способность к мышлению в тех областях, где тебе начальник всегда говорит одну из крылатых фраз: «Не нравится? Никто не держит!» или «Если такой умный, то почему не получил хотя бы одно высшее образование?»

Стряхнув с себя сон, прижав к подбородку и носу маску, вышел из автомобиля, достав позвякивающий бикс. Я не помню, чтобы там что-то позвякивало в начале пути, но сейчас об этом думать не стоит. Из бикса ничего не вытекает, посторонних запахов нет, пар тоже не исходит — значит, всё там целое, а позвякивает из-за пустот. Бикс-то он большой, а содержимое, скорее всего, со спичечный коробок.

Долго искал звонок около входной двери, обнаружив его на углу здания, после чего несколько раз нажал. Открывать мне никто не спешил. Окна в здании продолжали оставаться без света. Прождав три минуты, я снова позвонил. И так около пяти раз. Общее ожидание затянулось до пятнадцати минут, только тогда наконец в ближайшем окне загорелся свет и по коридору прошагала фигура человека, разбуженного ото сна.

Вышедший мужчина удручённо на меня уставился, сверля заспанными глазами. Он не новенький, и ему знакома вся ситуация. Вновь я услышал его жалобные причитания об очередной испорченной ночи из-за этого бикса, который до утра всё равно никто смотреть не станет. Я ему ничего не ответил. Мне совершенно не хотелось отделываться стандартными предположениями о важности выполняемой нами работы, о том, что где-то кто-то умирает в данный момент, пока я везу в ночи сей бикс туда, где его не ждут. Есть ли вообще что-то важное на этой планете, когда каждый из нас выполняет кем-то запрограммированную функцию, создающую момент за моментом, именуемую судьбой или, можно выразиться точнее, роком?

Я лишь попрощался с охранником, пожелав ему приятных сновидений и скорейшего исправления сей глупой ситуации, от которой ему приходится делать лишние телодвижения. Мой водитель, я не удивился, снова спал, опять навалившись всем телом на руль, руки его свисали вниз, совершая поступательные движения, монотонно раскачиваясь. Он очень устал — ему не хватило терпения наблюдать мои муки перед запертой дверью, от этого веки водителя закрылись сами собой, а организм решил дать себе небольшой отдых.

На этот раз он проснулся не сразу — мне пришлось основательно трясти его за руку, постоянно окликая по имени, но и это не имело никакого эффекта, настолько глубоким было погружение в сон. Пришлось прибегать к старому проверенному способу, коим сотрудники скорой помощи приводят в сознание людей, а именно — я сделал ватку с нашатырным спиртом, которую и подставил под нос водителя, отчего он сразу открыл глаза и поморщился, судорожно вдыхая воздух. Сдвинутую мной в сторону маску он со злостью сорвал, чуть не отделив от головы собственные уши. Но ватку всё-таки выхватил из моих рук, продолжая вдыхать исходящий от неё заряд бодрости. Нашатырь всегда приводит в чувство. Мне кажется, водитель с этой ваткой не расстанется до конца пути, а может, попросит ещё не раз, коли средство так хорошо помогает ему взбодриться.

Когда автомобиль наконец-то тронулся, я прижался затылком к креслу, повернувшись лицом к пассажирскому стеклу, после чего мир для меня снова померк.

 

02:05

Долго я точно не спал, потому как проснулся, резко дёрнувшись и ударившись затылком о кресло, встряхнув руками и ногами, — это водитель решил устроить мне шоковое пробуждение, испытывая огромное желание поиздеваться ответным образом. Спасибо ему за это говорить не буду — слишком он радикальный способ выбрал для моего пробуждения. Всё-таки достаточно было по имени позвать, а не ватку с нашатырём под нос подводить.

— А что делать! Ты не просыпался. По рации нас вон уже минуты три зовут, а ты всё не соизволишь глаза открыть.

К моему удивлению, диспетчер диктует адрес не на нашей территории обслуживания, а совсем рядом — в районе расположения лаборатории. Будто у нас там своих вызовов не хватает, чтобы тут обслуживать. В этом районе постоянно крутится порядка тридцати машин, поэтому каждая может доехать до точки внутри этой территории максимум за десять минут, а до расположения нашей подстанции ехать не менее двадцати минут. Всегда так случается — я получу вызов тут, а кто-то из них поедет в наш район. Кому нужны такие пробеги и кто от этого в итоге выиграет? Только статистика диспетчерской службы, но никак не здоровье пациентов.

Вызов не в своём районе — это стресс для водителя. Он у себя знает все адреса наизусть, а тут может с явной неуверенностью лишь улицы назвать. Это свойственно человеческой памяти — информация сохраняется по мере частоты использования. Даже медики забывают те области медицины, которыми они не занимаются. В конце-то концов, люди родной язык могут забыть, если на нём не общаются, так что следует ли чему-то ещё удивляться.

В наше время водителю легче работать, используя автонавигатор. Такой у нас в автомобиле установлен. Кроме своей основной функции, он выполняет и другие задачи. Так, например, в нашей машине не работает спидометр (за стеклом приборной панели стрелка совершает колебательные движения в диапазоне от двадцати до ста двадцати), благо автонавигатор автоматически считает скорость движения, давая водителю общее представление о реальном положении дел. Иногда не работает счётчик пробега — в этом случае тоже помогает автонавигатор, позволяющий вести самую разную статистику.

Одна проблема навсегда останется важной — это обновление карты внутри автонавигатора. Однажды установленная, она не обновляется, а ведь за год может многое измениться, не считая самих дорог. Для скорой помощи дорога не имеет значения, но номера домов очень важны, особенно в спальных районах, где дома растут подобно грибам после дождя.

Стоит ли говорить, что нужный дом мы на карте найти не можем. Диспетчер предлагает нам ехать до определённого дома, а он пока будет у вызывающих уточнять информацию по телефону. Через три минуты диспетчер попытался до нас донести сведения о расположении дома, но говорил он это сумбурно, чуть ли не на пальцах объясняя с какой стороны заехать, как подъехать, где искать вход. Но мы-то в этом районе не ориентируемся — откуда нам знать местные самоназвания каждого отдельно взятого квартала, которые общей картины не дают, но позволяют людям гордо говорить о своём местонахождении, хотя чаще всего такие люди сами не представляют, каким образом такое название относится к тому месту, с которым они ассоциируют своё положение.

Заехав на территорию одного из новых строящихся кварталов, мы начали петлять, пока по приметам диспетчера не нашли требуемый дом. Проблема номера на таких домах всегда остаётся актуальной. На частном доме достаточно посмотреть на забор, на правую часть дома, затем на левую… и видишь номер, если он есть и если его можно прочитать. А на свежепостроенной высотке номер с одного из краёв, причём чаще не с той стороны, с которой мы этот дом пытаемся искать. Можно без проблем на машине объехать вокруг, но свободному маневрированию мешает чрезмерное количество припаркованных автомобилей во дворе, поставленных так, что нужно соблюдать абсолютную осторожность, если не желаешь оцарапать чью-то дорогую собственность. Я всегда удивлялся автовладельцам, без боязни оставляющих машину на ночь без присмотра. Её легко можно обокрасть, снять колёса, избавить хозяина от аккумулятора, а то и вообще угнать. При этом автопарковки в спальных кварталах всегда свободны — они не заполняются и на половину.

Мы ищем дом из жёлтого кирпича с красными боками — по описанию похож. Только оттуда ли мы заехали и с какой стороны подъезды считать? Этот дом разделён на несколько корпусов, построен по типу солнышка с лучиками, отчего голова болит, наверное, у всех, включая таксистов и полицию. Надо определить левую часть дома — только левой она может оказаться с другой стороны, а номер подъезда нам тоже ничего не скажет.

Пока водитель петлял от одного подъезда к другому, наводя луч прожектора на таблички с номерами квартир, я отключался несколько раз, не имея сил и желания хоть ему чем-то помочь. Всё-таки моя первая задача — оказывать помощь людям, а потом уже всё остальное. Вот и позволяю я себе иногда такие вольности, когда от моих высказываний нужный нам подъезд мы всё равно не найдём быстрее.

Из дверей одного из подъездов машет рукой мужчина — это он вызвал скорую помощь. Я натянул перчатки, укутался в шарф, а затем, взяв из салона чемодан, пошёл следом. Когда заглядывал в салон, обнаружил ненормально низкую температуру для нашей печки.

Подъезд встретил ярким освещением, да модными в наше время рекламными щитами. На тумбочке рядом с лифтом стопкой сложены бесплатные газеты, где, кроме компаний занимающихся установкой пластиковых окон, можно встретить куцую телепрограмму, из-за которой эти газеты люди берут себе домой. Всю остальную информацию они игнорируют, но иногда читают до умиления смешные рекламные объявления, давно утратившие актуальность, как и раздел о знакомствах, объявления в котором заставляют только краснеть от предположения возможности именно тех встреч, которые там предлагаются. Всё давно перешло в мировую паутину, откуда люди без лишних проблем черпают необходимую им информацию.

В лифте тоже реклама. Тоже на специальном щите. Очень удобно, скажу я вам. Никогда не знаешь, куда глаза девать, если едешь не один, а с кем-нибудь ещё. А тут такой шикарный способ отвлечься, читая такие же бесполезные объявления, разрядом стоящие где-то на уровне газетных. Вот фирма предлагает комплекс услуг по легальному уклонению от службы в армии, а вот открылся новый магазин, тут же целую четверть всего пространства занимает реклама сотовой компании с изображением, которое и без этого надоедает своим видом на рекламных щитах вдоль дорог. Рекламу пластиковых окон я не вижу, наверное, в этом месяце они решили обойти эту площадку своим вниманием либо сотовая компания всех опередила, забронировав себе место заранее. В углу неприметный квадратик сообщает очень полезную информацию для автомобилистов в виде предоставления услуг по запуску двигателей зимой — очень важное объявление! В наши морозы машины без прогрева могут легко выйти из эксплуатации до весны.

В квартире меня встретил восхитительный запах еды, отчего я сразу вспомнил о своём желудке, который после ужина ещё не вкушал ничего сладкого. Мужчина разулся, потом долго пристраивал обувь в углу за входной дверью. Я терпеливо ждал. Потом пошёл следом. Меня провели в относительно просторную комнату в светлых тонах, где глаз радовали красивые стены, обстановка и изысканность простых деталей интерьера. Моим пациентом оказалась девушка, лежащая на кровати, вся в слезах, причитающая о скорой ранней смерти от такой подлой судьбы, схватившей её за сердце, не желающей отпускать и дать свободно дышать. Первый вопрос о наличии хронических заболеваний и пороков сердца налетел на категорическое отрицание. Уже легче, значит, опять буду иметь дело с дистонией или остехондрозом.

Подобным образом сердце болит периодически. Точного начала девушка вспомнить не в состоянии, это длится неопределённо долго. Про себя отметил, что раз девушка проливает слёзы, значит, она очень впечатлительная, возможно, всё началось вследствие сильной стрессовой ситуации, из-за которой прорвало плотину на пути последовавших расстройств организма на, казалось бы, фоне полного здоровья. Любые переживания вызывают ответную реакцию организма, вспоминающего старую психическую травму, выдавая знакомую картину раз за разом. Ладно бы болело сердце, но девушка показывает на другую часть грудной клетки, где сердце тоже может располагаться, но очень редко, когда органы располагаются зеркально. У этой девушки сердце на своём месте. Пальпация межрёберных промежутков не усиливает болевых ощущений. Позвоночник тоже спокоен. Остаётся прослушать лёгкие, поскольку пневмония может давать подобную боль, но предварительно девушка не отмечает каких-либо изменений при дыхании.

Я попросил оголить спину. Девушка без стеснения скинула с себя ночнушку, под которой ничего не было, представ передо мной абсолютно голой. Однако! Мне отворачиваться не полагается — медик голых людей не стесняется. Но встретивший-то мужчина почему так спокойно взирает на эту девушку, которой по паспорту ещё нет двадцати лет? Неужели муж… Внешне ему не меньше пятидесяти пяти: волосы седые, на лице морщины. Впрочем, чему тут удивляться — это не может порицаться.

В лёгких патологии я тоже не нашёл.

Обычно в таких ситуациях циничные медики ссылаются на отсутствие мужского внимания в жизни девушки, от которого и случается множество проблем, связанных с чрезмерным предвзятым отношением к личной персоне. Не раз было замечено, как постоянный молодой клиент забывает о нас сразу после обретения в своей жизни второй половины.

Сейчас с девушкой всё спокойно: давление в норме, температуры нет. Может, этот мужчина и довёл её, отказав в удовлетворении какого-то каприза. А ведь молодые девушки всегда очень капризно себя ведут при более взрослых мужьях, особенно при тех, что в них души не чают, да согласны терпеть любые выходки.

Такое состояние может быть спровоцировано не столько наличием самой боли, сколько желанием показать ухудшение самочувствия из-за каких-то недомолвок. Испуганный мужчина всегда боится женской боли и женских слёз, сразу меняя своё твердокаменное поведение на уступчивое. Сердце у девушки при этом может действительно болеть. Психика — тонкий инструмент. Достаточно довести себя до истерики, как любое проявление можно принять за действительность.

Можно записать кардиограмму, но я не испытываю огромного желания спускаться к машине за кардиографом. Да он тут, если говорить честно, не нужен. Бывают на скорой помощи мужчины, испытывающие патологическую страсть к грудям противоположного пола, готовые записывать кардиограмму каждой молодой девушке, лишь бы приблизиться поближе, а то и вовсе потрогать. На ум только и приходят анекдоты, где медик просит пациентку раздеться перед осмотром.

Мужчина просит поставить ей обезболивающий укол. Я было согласился, но открытый ящик с медикаментами сразу разрушил все их надежды. Не зря мне показался слишком холодным воздух в салоне автомобиля. Все ампулы превратились в ледышки. Такую только отогревать, а если отогреть, то… Нет, всё-таки скорую помощь от медицины требуют слишком отчаянные люди. У нас не скорая экстренная служба, она у нас прямо-таки скорая экстремальная. Придётся теперь ящик в кабине на мотор ставить, пусть отогревается — на подстанцию ведь нас всё равно запускать не хотят.

Пока проводил осмотр, наблюдая за ящиком, девушка отметила снижение боли. При этом оставалась голой, не спеша одевать ночнушку. Я попросил не мёрзнуть и поскорее одеться. Дал общие советы, затем попрощался и вышел из комнаты. Мужчина уныло поплёлся за мной следом. Ему бы, отметил я про себя, больше уверенности иметь. Мужчине же сказал, что девушке нельзя лишний раз волноваться — такие приступы могут пройти только после беременности, а могут и вовсе не пройти. От упоминания беременности мужчину передёрнуло. Пожелав ему спокойной ночи, вышел из квартиры.

Может, из-за вида голой девушки, а может, причина в желании найти серьёзные отклонения от здоровья, но мой желудок пятнадцать минут молчал, а голова сохраняла поразительную бодрость. Теперь же, в состоянии покоя, меня стали одолевать оба желания сразу: есть и спать. Сладкое я успею в машине съесть, а вот во время спуска желание спать усилилось, отчего, только закрывая глаза, я тут же пробуждался, будто засыпал.

На спящего водителя не обращаю внимания — уже давно пора привыкнуть к такому явлению да думать о другом. Только думается мне сейчас о еде, а во рту при этом стоит непонятное гадкое ощущение, которое возникает именно при недостатке сна. Никогда не пытался понять причину такой физиологической особенности, но она очень сильно портит настроение ночью. Заешь сладким — мешает приторность. Запьёшь минералкой — становится ещё хуже. Невозможно найти хоть какое-нибудь спасение. Вот и сейчас язык пробежался по нёбу, пощупав язычок, висящий внутри мягким, слегка липким мешочком, пока зубы принялись терзать шоколадную конфету. Обёртку аккуратно сложил в карман — потом где-нибудь выкину.

Надежда доехать до подстанции снова не оправдалась. Пока я жевал конфету, стараясь измельчить её максимальным образом, в дверь постучался некий мужчина, прося оказать помощь его дочери. Во мне стало бороться два чувства: уехать отсюда поскорее и исполнить довлеющую над медиками клятву Гиппократа. Отказаться нельзя. Всё равно потом выяснится, что ко мне подходили за помощью — тут выбора уже быть не может. Надо забыть про сон и еду, спеша спасти страдающего человека.

По рации связался с диспетчером, попросил оформить на меня вызов — поводом предложил уникальную ситуацию «человеку плохо». Стащил следом за собой ящик с медикаментами, только толку от него на вызове всё равно не будет. Может, согреется немного — поставлю его у батареи.

 

02:50

Идти нужно было в соседний подъезд, который ничем не отличается от того, откуда я недавно вернулся. Точно такие же рекламные щиты, такие же кипы бесполезных газет, чьё предназначение — уменьшать зелёный покров на планете да быть исходным материалом для переработки в туалетную бумагу. В лифт заходить не пришлось — квартира располагается на первом этаже. В маленьком общем коридоре перед входной дверью всё заставлено обувью. Внутреннее убранство квартиры не поразило воображения — похоже, тут ремонт ещё не делали. Пройти дальше входной двери не получилось — две женщины стояли практически вплотную к выходу.

Одна постарше — скорее всего, мама. Вторая младше — надо полагать, дочь. Мать проливает слёзы, утирая руками упитанные щёки. Дочка сидит хмуро на тумбочке, уставившись в одну точку, — в глаза бросается общая отощалость, заметно выделяющаяся на фоне доброй матери.

На попытку докопаться до имеющихся проблем со здоровьем отвечают долгим задумчивым молчанием. Пришлось привлекать к участию мужчину, что меня встретил. Он — буду считать, отец семейства — лишь взмахнул руками, после чего правая рука принялась усилено чесать подбородок.

Может, они меня сюда не просто так кого-то посмотреть пригласили, а задумали на консервы пустить? Организм сразу мобилизовался, заставляя голос звучать громче и грубее, руки сильнее сжали ящик с медикаментами, а засыпающий было мозг вновь встряхнулся, принимаясь за активную проработку плана побега. Женщин бить с размаху, а мужчину отталкивать, пока дверь ещё не закрыта. Диспетчер не знает, в какой я квартире, водитель тоже проспал момент моего возвращения и последующего ухода. Никогда моё тело потом не найдут.

Дурацкие мысли лезут в дурную голову. Я в очередной раз вспомнил, что на такой работе нельзя одному по вызовам ходить. Ещё один человек обязан быть, чтобы не просто иметь рядом с собой очевидца событий, ведь его слово может оказаться решающим, но и располагать реальной помощью при оказании сопротивления неблагоприятным обстоятельствам.

Наконец-то ожила мама. У её дочки оказывается четвёртый день температура, с которой они уже устали бороться. Вызовом терапевта до этого не озаботились, а сегодня, именно в три часа ночи, у них проснулось острое ощущение нехватки квалифицированного советника, что поможет им решить их насущную проблему.

На вопрос о причинах, вызвавших повышение температуры, они только пожали плечами. Хронические заболевания тоже отвергли. Дополнительно ничего пояснить не могут. Пройти далее коридора не дают — предлагают осматривать тут. На вопрос, почему нельзя пройти, отвечать не стали. Назвать, до каких цифр повышалась температура, тоже не могут, они её не измеряли. Про себя отметил странность всей ситуации. Может, я в машине заснул, а это мне всё снится?

Скорая помощь использует не так много диагнозов, как может показаться со стороны. Есть основные, рабочие, которые встречаются постоянно. Остальные относятся к редким и чаще подгоняются под более нам привычные. Грубо так категорично утверждать, но мы их зашифровать иначе всё равно не сможем. Сейчас я буду исключать всё по пунктам, пытаясь найти причины температуры.

Для начала ставлю градусник, смотрю насыщение крови кислородом, измеряю давление, сразу предлагаю предоставить мне спину для аускультации и перкуссии лёгких. Температура — тридцать восемь градусов ровно. Насыщение девяносто восемь процентов. Давление — сто на шестьдесят (для комплекции девушки считается оптимальным). В лёгких чисто.

Симптом поколачивания отрицательный, значит, со стороны почек всё спокойно. Попросил подбородком коснуться грудной клетки, проверяя возможность менингеальных проявлений, — достала легко. Живот пришлось смотреть в полусидячем положении, ведь лечь ей некуда, а на пол — не тот вариант, которым можно воспользоваться в столь маленьком помещении. Пока пытался выявить болезненность при пальпации, попросил маму принести ложку. Когда я во второй раз посмотрел на мать, закончив осмотр живота, то ложки в её руках не увидел — она никуда за ней и не уходила. «Смотрите так», — был её ответ. Документы, удостоверяющие личность, мне смогли заменить только сообщением данных в устной форме, ограничившись ФИО, возрастом и адресом регистрации.

Девушка широко открыла рот, делая это очень вяло и медленно. Никакой гиперемии, нависаний и налётов нет. Дышит девушка ровно, без затруднений. Я даже про клеща спросил, вдруг поздний зимний где-нибудь в помещении активизировался, — и тут они отрицательно повертели головами. Может, недавно посещали иностранные государства Азии или Африки? Тоже нет.

Внимательно осмотрел кожные покровы на наличие сыпи. Девушку крутил всевозможными способами, пытаясь хоть что-нибудь найти, отчего может подниматься температура тела. Поноса не было, мочеиспускание безболезненное, тошноты нет, головой не ударялась. Раз отрицали хронические заболевания, полностью исключили возможность заражения от кого-либо хоть чем-нибудь, то остаётся только предложить показать инфекционисту с подозрением на лихорадку неясного генеза. Иных доводов и предположений у меня не осталось. Это может оказаться вегетативной дистонией, но для такого утверждения всё равно нужна консультация инфекциониста.

В больницу отправить дочку мама с папой согласились. Сама дочка продолжала сидеть, что-то рассматривая в углу, куда был направлен её взор с самого начала. Однако сопровождать отказались. Причину вновь не объяснили. Одели своего ребёнка моментально, поставив перед ней ботинки, накинув пуховик на плечи и нахлобучив шапку на голову, не найдя ни варежек, ни шарфа. Что здесь, в конце концов, за секта-то такая? Разговор и внимание, да ремень для понимания — гораздо лучшие средства для воспитания ребёнка. А тут как собаке кость бросили, дав пинка и выпроводив на улицу.

Дочь продолжала сидеть, не предпринимая попыток обуться, да даже продеть руки в пуховик. Пришлось её дополнительно спрашивать о согласии ехать в больницу, куда насильно никто не повезёт, а при отсутствии желания дальше приёмного покоя тоже не проведут, с облегчением попрощавшись. Девушка лишь угрюмо кивает в знак согласия ехать, всё-таки проявив волю, начав собираться.

Дополнительно поинтересовался о заторможенности. Родители каждый раз отвечают, что ни с чем не связывают, но такое состояние с их дочерью очень давно. Но так как я вижу эту девушку впервые, то у меня сложилось только одно впечатление — будто человек только заснул, а его резко разбудили прямо перед моим визитом, отчего в себя до сих пор придти не может, либо были судороги, но зачем им такую информацию скрывать? После судорог человек тоже такой вялый, не может назвать своё имя и фамилию, взирая отрешённым взглядом, постепенно приходя в себя. Но у него не будет температуры. У моей юной пациентки температура есть — значит, всё равно повезу в инфекцию. Может быть, там разберутся с причиной.

До машины девушка шла еле перебирая ногами, в салон самостоятельно забраться не смогла. Пришлось мне пройти вперёд, чтобы подать ей руку и потянуть на себя. Когда девушка уселась в кресло, то я решил остаться рядом с ней, боясь неадекватных поступков, вроде дёрганья ручки двери на полном ходу, отчего все шишки потом будут сыпаться на меня, да и смертельный исход возможен. Хоть в салоне и холодно, но я твёрдо решил контролировать ситуацию до конца.

За время поездки до больницы я боролся сам с собой, постоянно закрывая глаза и тут же пробуждаясь. Очень тяжело перебороть желание заснуть, если ситуация к этому располагает. Мои мысли превратились в кашу, а весь путь стал жестокой пыткой, где желание спать превалировало над всеми остальными чувствами. Хвалимая мной мобилизация организма испарилась в неизвестном направлении, оставив меня разбираться с проблемами самостоятельно. Девушка продолжала сидеть в кресле, только закрыла глаза.

Инфекционное отделение встретило напряжённостью. Внутрь приёмного покоя не впустили, чему я очень удивился. Вышедший человек, основательно упакованный в защитный костюм, будто им доставили что-то очень опасное, со злорадством спросил, не привезли ли мы им чего-нибудь вроде малярии, оказавшейся при осмотре геморрагической лихорадкой. Я отрицательно помотал головой и сообщил лишь о лихорадке, но только неясного генеза. Это не очень обрадовало медика, поскольку неясного генеза — ещё хуже, чем ясного, даже малярия гораздо понятнее. А вдруг наша лихорадка окажется смертельной инфекцией, привезённой из-за границы? На всё это я отвечал отрицанием, сообщив кратко всю полагающуюся информацию, отвергнув и контакты с иностранными гражданами. Медик всё это терпеливо выслушал, изредка поёживаясь от пробирающего холода, после чего попросил подождать снаружи — к нам скоро выйдет доктор, который определится с моим пациентом.

Ждали мы недолго. Доктор извинился за такую ситуацию, предложив посмотреть пациента у нас в салоне. Проделав многое из того, что делал я, он уже было определился, всё-таки решив найти место для девушки в больнице. Вот только девушка наконец-то заговорила, произнеся совсем не то, что хотел услышать я, но то, что рад был узнать инфекционист.

Суровая правда сразу реабилитировала родителей в моих глазах, так строго относившихся к дочери и с таким облегчением выпроводивших её за дверь, — причину лихорадки раскрыло запоздалое признание. Девушка накануне вечером без разрешения покинула наркодиспансер, где проходила лечение от наркотической зависимости. На вопрос о том, принимала ли девушка наркотик сегодня, она не ответила. Принимала ли вчера — тоже не ответила. Но не стала отрицать, что принимала в течение последней недели. В медицине есть понятие синдрома отмены, который выражается не только всем известной ломкой, но также повышением температуры тела, которую я и наблюдал.

То есть я опять поверил людям на честное слово, из-за чего вновь оказался в дураках. Созваниваться со старшим доктором не было смысла, ведь инфекционист правильно выразился, когда пожелал нам удачно пристроить пациента где-нибудь в другом месте. Мне осталось только везти в токсикологическое отделение с подозрением на отравление неизвестными наркотическими веществами.

Наркоман в семье — это горе. Как бы ни был ты привязан к этому человеку, как бы ни было сильно материнское чувство, сердце быстро окаменеет, если не предпримешь попыток по отдалению наркомана от себя. Он вынесет все ценности из дома, будет нагло тебе врать, но всё делать ради сиюминутной разрушительной дозы. Вот и не проводили меня дальше входных дверей, боясь показать дочери что-то внутри квартиры. Из диспансера её тоже так рано не ждали, да наверное не ждали вообще. Подвернувшаяся скорая помощь стала лучшим способом избавления, а сокрытие важной информации — спасательным кругом. Так бы и оставил её дома, но теперь вся тяжесть легла уже на мои плечи. Странно, что я не нашёл никаких меток на теле.

Раньше часто попадались наркоманы — по пути до какого-нибудь вызова можно было легко увидеть на траве рядом с жилыми домами синеющего клиента, который от спасительного укола тут же убегал от тебя семимильными шагами, осыпая бранью за обломанный кайф. Теперь легче — появился дешёвый наркотик, что стал косить наркоманов пачками, от которого их тела гниют изнутри и погибают они не от передозировки, а от гангрены и последующего заражения крови. Ходят слухи, что такое средство стало разработкой правительственных структур, решивших истребить заразу изнутри. Средство оказалось действенным.

Пока мир будет бороться с прожигателями жизни, никакого взаимопонимания достичь не получится. Всё известное нам ныне знали уже в Древней Греции, когда размышляли не только о строении мира, но и о принципах создания идеального общества. Вариантов было великое множество, какие-то из них применялись на практике. Но независимые полисы пали под ударами Рима, потом пали под ударами османов, напрочь утратив всё своё богатое культурное наследие, оставив его далеко позади. Можно ли было создать общество прожигателей жизни и потребителей? В те времена, скорее всего, нет. Такое общество сложилось только в наши времена, продолжая разворачиваться всё более широким фронтом, захватывая одну часть планеты за другой. Когда-нибудь весь мир встанет на путь прожигания жизни, от чего невозможно будет отвернуться, когда со всех сторон тебе будут предлагать жить в своё удовольствие, а не на благо общества.

Относить наркоманов к прожигателям жизни можно с очень большой степенью уверенности. Только они потребляют совсем не тот продукт достижений общества, который может принести им ощутимую пользу, а принимают некий субпродукт, направленный на сиюминутный всплеск радости, безвозвратным образом поражающий организм, подменяя одно другим, от чего и приходится впоследствии страдать. Каждому человеку свойственна зависимость, но самая порицаемая — наркомания. Можно оспорить и это утверждение, сославшись на второй постулат медицины: яд в малых дозах — лекарство, лекарство в больших дозах — яд. Только вот людям свойственно перегибать палку, из-за чего и случаются все неприятности.

Конечно, к не менее разрушительным последствиям приводят употребление алкоголя и курение табака — очень серьёзные зависимости, которые наносят такой же вред, но только действуют медленнее. Почему бы сразу не насыпать себе действенного яда, нежели удовлетворять сиюминутную радость? Тут, скорее всего, надо обращаться к психиатрам, которые с толком могут рассказать о великом значении боли для человека. Боль сладка… как и всё остальное (до чего падок человек).

Никто и никогда не сможет полностью подчинить себе общество, согласное на сложившееся положение дел. Чувство внутреннего противоречия — вторая натура человека, против которой нельзя ничего сделать. Любой запрет служит только зелёным сигналом для тех, кто этим ещё не интересовался. Если война породила всплеск бытового увлечения курением, то новая стрессовая ситуация закроет глаза на любые ограничения, покуда загорится стремление облегчить метания души.

 

03:40

Девушка больше активности проявлять не стала, снова впав в некое состояние схожее с оцепенением. Инфекционист ещё раз попрощался и вышел из салона автомобиля. Мы едем в токсикологию, там обязаны принять нашего пациента, дома её всё равно не ждут. Я остался сидеть там же, где сидел до этого, стараясь не терять связь с реальностью, продолжая бороться со сном.

Довольно скоро меня разбудил водитель, сделав рацию громче. Весьма примечательное происшествие стряслось на этой смене — одному из докторов нашей подстанции стало плохо прямо в машине во время осмотра пациента. Его заикающийся водитель срочно попросил прислать к нему специализированную бригаду, поскольку доктор, похоже, теряет сознание. Надо будет позже узнать на подстанции все обстоятельства данного дела. Ведь именно этот доктор во время моего ужина рассказывал те самые любопытные случаи из сегодняшней практики, и он же был улыбчив до ушей, и ему же было свойственно постоянное хорошее настроение. Что с ним могло случиться? Остаётся только гадать.

Больше эфир рации никто не тревожил, будто город заснул. На помощь могла выехать бригада, которая работает на другой волне, поэтому мы с водителем остались без новых подробностей. Я снова погрузился в сон, потом моментально проснулся, бросив взгляд на девушку, чьё аморфное пребывание в автомобиле было практически незаметным.

Печка работает из рук вон плохо. Носом я уткнулся в застёгнутый воротник куртки, согревая его своим дыханием. Руки прижал к подмышкам, втянув кисти в рукава. Пальцами на ногах изредка шевелил, стараясь уловить хоть какую-то их чувствительность. Ничего приятного в этом нет, тут самому бы здоровым быть, что же говорить о других людях, которым часто бывает плохо.

Токсикологическое отделение располагается в старом-старом здании, которое больше напоминает вампирскую обитель с готическими элементами в архитектуре. Такое здание проще снести, нежели пытаться ремонтировать. Только сносить жаль — культурная ценность в его облике всё равно сохраняется. Ещё эта больница отличается самым крутым подъездом к дверям приёмного покоя, причём крутость составляет порядка сорока пяти градусов, так что с наскока не залететь, ведь заезжать нужно после поворота в узком пространстве. Не каждому автомобилю скорой помощи это удаётся, но наш и тут может себя хорошо проявить, прокрутив колёсами по льду, найдя нужную точку для опоры, толчком рванув вверх, аккуратно подвозя к самому входу.

Внутри, вполне ожидаемо, стоит запах перегара, а вдоль коридорных стен всё так же отдыхают люди, нагруженные изрядной долей алкоголя. Рядом с ними на скамейке кумарит охранник, опьяневший из-за исходящих от окружения паров. В этом помещении нет нужды устанавливать отопление, тут и так будет тепло, если не трогать живые батареи, способные отдавать его даром лучше любого старого доброго чугуна. С батареями же получается слишком жарко, но сон от этого будет ещё крепче. И сон охранника тоже. Он, похоже, не охраняет, а спит в сидячем положении, поскольку не обратил на вошедших ни малейшего внимания.

Девушка идёт за мной следом, никак не реагируя на окружающую обстановку. Дверь в приёмный покой открыта, там сидят две женщины в белых халатах, одна из которых встречает нас весьма громким голосом, в котором тёплых ноток уловить не получилось, скорее, стало сразу ясно, что нам тут не рады.

К женщине справа больше всего подошло бы определение халда. Таких наглых и оскорбляющих вопросов ещё стоит поискать. Ладно бы она всё это говорила мне, но она больше обращалась к моей пациентке, угрюмо присевшей на край кушетки. Начав с собирания всяких глупостей о внешнем виде и заканчивая сомнениями насчёт моей собственной адекватности, коли вожу к ним наркоманов, когда им работы и так хватает, достаточно взглянуть на заполненный коридор.

Не сразу она позвонила в отделение, откуда позвала доктора. В отдалении послышался лязг механизмов, приводящих лифт в движение. Я продолжал сносить поношения женщины, пока в приёмный покой не зашёл доктор. Халда и при его появлении не сбавила темп потока уничижающих выражений. Доктор на неё даже смотреть не стал, наверное, привык к невозможности приструнить подобное проявление агрессии. Он сразу приступил к осмотру пациента, внимательно вчитываясь в мой сопроводительный лист.

Каким-то образом он исключил отравление наркотическими препаратами, ещё при мне отказав девушке в госпитализации. Оставлять ее у себя более пяти минут он не собирался, никаких анализов делать тоже. В карточке у меня он всё равно расписался. Надеясь на его благоразумие, я пошёл к автомобилю. Практически сразу за мной следом вышла и девушка. Тот доктор ей не поверил, хотя пыталась ли она сама что-то толком ему рассказать? Может, и рассказала, из-за этого и была сразу отправлена из приёмного покоя в сторону дверей.

Девушка стала более разговорчивой. Про инфекцию ей доктор не поверил. Наоборот, указал на отсутствие каких-либо отметок об осмотре инфекционистом в моём сопроводительном листе. Он ей предложил вернуть меня обратно да переправить в инфекционное отделение, чтобы у него не было никаких сомнений. Кто во всей этой ситуации оказался виноватым? Скорее всего, я. Не позвонил старшему врачу тогда, не сделал этого и сейчас. Впрочем, я понимаю, что девушку всё равно нигде не примут, и куда её сейчас девать, не имею никакого представления.

Проехать мимо дома родителей? Девушка отказалась. У неё есть хороший знакомый, что живёт недалеко от больницы, который ей точно не откажет в ночлеге. Я всё-таки не зверь, чтобы оставить человека на морозе без всяких перспектив, поэтому согласился довезти.

Снова я переместился в салон. Теперь уже не из-за боязни неадекватных реакций, а сугубо из прозаических соображений — как бы у меня из салона ничего с собой в качестве полезной для перепродажи вещи не прихватили. Может, и нет у неё никакого друга. Всего лишь лапшу на уши вешает. Я решил в очередной раз помочь нуждающемуся человеку. Совсем неважно, что она будет делать дальше, главное — достойно проводить за двери, да со спокойной душой.

Её друг живёт практически по пути на подстанцию. Буду надеяться, вызов нам за это время не дадут. Отзвонившись диспетчеру, мы тронулись в обратный путь. Я уже не засыпал — всё как-то улетучилось. Всё-таки я на ногах двадцать четыре часа, значит, пора заново вставать — организм всегда подстраивается под режим. Хорошо ты себя чувствуешь или плохо — всё регулируется за тебя. Вне сна осталось следить за девушкой. Она уже не была тем аморфным созданием, теперь её взгляд ожил, а тело изредка вздрагивало от пробирающего холода. Значит, в жизни у неё появилась новая цель.

В голову лезут мысли о бесперспективности жизни вообще и о тщетности бытия: от праха до праха, оставляя после себя свободное место. Каждый может жизнь прожить на своё усмотрение. Я стараюсь приносить пользу людям, девушка передо мной не задумывается о следующем дне — разный подход, а итог всё равно один. Будет это раньше, будет это позже — не такая уж и великая разница. Человек может лишь оставить после себя воспоминания, но и они не будут жить вечно, сгинув в бездне миллиарда новых лиц. Всё — суета, всё — тлен, всё — краткий миг на отрезке мироздания. Остаются при тебе только моральные установки и этические принципы, навязанные обществом. Трудно истребить внутри себя чувство фатализма, но это лучшее средство от любых проявлений депрессии. Завтра не наступит никогда — такой девиз для каждого отдельного человека; верить в счастливое будущее — для общества в целом.

Совсем ребёнок — крохотное создание, запутавшееся в своих мыслях. О себе ли я думаю или думаю о других? Погружаясь в ночные размышления, стараешься в уставшем от работы мозге найти немного мудрости для поддержки себя лично, а не кого-то рядом. Отчего я пытаюсь оправдываться, когда передо мной сидит яркий пример эпикурейца, поставившего себя выше общественной морали, наплевав на жизнь вообще, подпав под власть химической формулы. Его образ не является целью подражания — он при любом раскладе будет отрицательным примером для отражения событий текущего момента.

Человек всегда берёт на себя слишком большую ответственность, стараясь обвинить себя во всех грехах, тогда как он всего лишь животное, пользующееся единственным средством защиты, которое дала ему природа, а именно сообразительностью. Борьба за существование идёт по всем фронтам и будет идти бесконечно долго. Нельзя помирить всех людей, когда даже звери в дикой природе в смертельных схватках отстаивают границы своих владений. Обществу такое поведение не требуется, оно всё больше старается сделать каждого человека мирным созданием — покуда разработанные законы становятся стоп-сигналами для выбросов агрессии, мы всё более будем походить на безропотных овец, мирно жующих траву, пока их охраняет пастух с собакой от голодных хищников. Во многом сейчас такое уже наблюдается. Достаточно немного открыть сознание, отключив средства массовой информации, засоряющих мозг ростками внутренней агрессии. Перелом наступит тогда, когда вся информация будет вычищена от черноты и станет подобна радужным облакам — тогда действительно зазвонит колокол, а мост для отступления будет варварски разрушен.

Сидящая передо мной девушка когда-то была членом общества, выполняя все возложенные на неё функции: посещала школу, возможно, работала, а позже сорвалась. Для неё мост разрушен, и она по другую его сторону, доступ к которой когда-нибудь будет закрыт для всех. Но если задуматься, то лучше быть с одной из сторон уже сейчас, а не находиться на самом мосту, как поступает большинство, медленно продвигаясь по прямым рельсам, изредка откатываясь назад. Бесконечно длинный мост несёт в себе угрозу в любой отрезок времени. Утрировано: с одной стороны чёрт, с другой — ангел. Антиутопия и утопия… Только вечная жизнь сможет дать ответы на все мои вопросы. Но зачем жить вечно? Чтобы во время одного из космических перелётов, сбегая с планеты, рассыпаться в пыль. Опять прах.

Все мои мысли привели только к одному для меня очевидному выводу — прожигатель жизни не поймёт фаталиста, хоть их взгляд на мир практически идентичен. Только один берёт всё, что ему доступно, а другой — всё отвергает. Получается бег в разные стороны иллюзорного моста, который отчего-то плотно засел в моей голове, создавая в воображении паровоз. Было бы теплее, да не шёл бы пар у меня изо рта, и не было бы сейчас ни паровоза, ни моста, ни всего этого вообще.

Девушка встрепенулась, говоря о повороте на следующем перекрёстке. Я сразу вступил в роль посредника, передавая всю нужную для движения информацию водителю. Ехать тут недалеко — так продолжала убеждать меня девушка. И действительно, через три минуты на её лице заиграла улыбка, и она в первый раз посмотрела мне в глаза, отчего я даже ямочки на её щеках увидел. Такой радужный, приятный, жизнерадостный человек сейчас был напротив меня. Мне даже стало тепло внутри, видя такое проявление простого человеческого счастья в том человеке, о котором я совсем недавно не мог предположить ничего хорошего. Забитое дома создание теперь преобразилось в пышущую цветом розу, спрятавшую острые шипы за прозрачной нежностью лепестков.

Детское наивное лицо быстро потеряло радостное выражение, когда дом оказался не тем, который ей нужен. Но оптимизм в ней не пропадал, она жадно выхватывала глазами каждое последующее здание, стараясь соскрести лёд со стекла ногтями, грея ладони и прикладывая их на затягивающие морозом места. Ещё пять минут мы продолжали неторопливое движение, теряя всякую надежду, а девушка всё чаще озиралась по сторонам, пытаясь хоть где-нибудь увидеть нужный ей дом. Наконец-то она попросила остановиться, затем поблагодарила и, уверив нас в том, что нашла нужный дом, вышла, аккуратно закрыв дверь. Мы немного постояли, наблюдая, как она перебирается по сугробам, прокладывая путь к одной из высоток, где, видимо, и ждёт её тот самый лучший в мире друг. Я вышел из салона и сел в кабину. Теперь можно ехать на подстанцию.

Знаю, что нельзя никогда делать добро — оно всегда обернётся злом. Каждая смена служит тому подтверждением, но как перебороть себя, если изначально являешься таким человеком, что не может никогда поступить плохо, даже из чувства мести и при любых обстоятельствах, портящих настроение. Могу лишь хлопнуть дверью, ударить стол кулаком, слегка повысить голос — вот и все мои способы выброса эмоций. Могу ронять слёзы… но от этого хуже будет только мне. Как бы вся эта история боком не вышла. Надеюсь, не обвинят меня ни в чём. Знаю — когда придёт пора, то спросят за всё, забыв о хорошем. Говорят, после смерти человека ждёт суд, где взвесят все хорошие и плохие дела, чтобы определиться с раем или адом. Не стоит верить таким словам — для весов будет заготовлен только негатив, ведь о добре быстро забывают.

Диспетчер по-прежнему сохраняет молчание — может, всё-таки доедем до подстанции, где ляжем на кушетку, вытянем ноги, укроемся с головой да забудемся до утра. Осталось совсем немного времени до конца смены, и это время хочется провести в абсолютном спокойствии без происшествий. Хватит терзать душу, она и так продолжает метаться. Все пациенты этой смены забыты, осталась в памяти лишь радостная девушка-наркоманка, ушедшая по сугробам в сторону чернеющих дворов. Да и она в памяти не задержится, когда настанет пора идти домой.

…из провала меня вытряхнул водитель, хлопая рукой по плечу. Диспетчер не дал осуществиться мечте.

 

04:20

Только этого мне не хватало — повод «судороги или инсульт». Если пациент окажется молодым, то, конечно, судороги, а вот у пожилых людей, скорее всего, инсульт, но и тут я до последнего верю в обыкновенные проявления артериальной гипертонии. Сам по себе вызов не является сложным. Возникает много суматохи вокруг всего сразу, ведь надо не только прокапать человека, но и организовать его доставку до автомобиля. Не всё так просто, когда ты на таком вызове только один, а перед тобой парализованный да его супруг, чьих сил не хватит ножной конец придерживать. Будить соседей в четыре утра — это практически преступление против личности. Если они среди белого дня не помогают, то ночью тем более помогать не станут.

Постоянно обновляющиеся стандарты лечения только усугубляют общее положение дел. Одни препараты запрещают применять, другие — заставляют, после чего новомодное средство заканчивается, а мы остаёмся со старыми препаратами, которые ставить запрещено. Поступаешь на свой страх и риск, проявляя изрядную долю фантазии при написании карты вызова, отталкиваясь от диагноза, а не от самого пациента, которому помогаешь в меру своих сил, да в некоторой степени с нарушением прописанной процедуры оказания помощи. Нельзя всех равнять под один шаблон, но так сделать проще всего. Будущее за полным обезличиванием. Медик и сейчас больше лечит свой собственный поставленный диагноз, который легко может быть опровергнут другим специалистом. Правду можно будет узнать только после смерти… на вскрытии.

Радует, что мы наконец-то покидаем этот далёкий для нас спальный район, продвигаясь ближе к подстанции, расположившейся в окружении высоток. В одну из которых и лежит наш путь.

Я попытался расслабиться, закрыв глаза. Вспомнил о наушниках и хорошем снотворном средстве в виде аудиокниги, но чтец читал экспрессивно, чем мешал обрести спокойствие, отчего сон никак не шёл. Подремать так и не получилось. Пришлось взирать больными глазами на луч света перед автомобилем, пока каждый глаз в отдельности трескался по частям, и от попыток прикрыть или помассировать их становилось только хуже. Глаза словно высохли, отдав всю влагу вездесущему морозу.

Снег больше не идет — он прекратился ещё вечером, с тех пор не упало и снежинки. В городе вовсю орудует очистительная техника, подготавливающая город к наступлению утра. Всё убрать не успеют — только магистрали. На мелких улицах машинам придётся укатывать снег самостоятельно.

Все проблемы кажутся незначительными. Я готов идти домой, чтобы упасть на кровать и наконец-то выспаться. Я буду способен пролежать тридцать лет и три года, пока бредовые галлюцинации не покинут каждую клеточку тела. Не ожидал такой тяжёлой смены, надеялся до последнего. Дальше надеяться уже не на что, ведь всё случилось.

Адрес искать не пришлось, водитель тут может всё найти с закрытыми глазами: без ошибок подъедет к нужному подъезду, если в доме более четырехсот квартир, а сам дом имеет причудливую форму и подъезды с разных сторон соединённых друг с другом под одним номером корпусов.

Входная дверь подперта кирпичом, запускает внутрь холод и всех желающих. Может, сломался домофон? Возможно. Но, скорее всего, местных жителей смущает запах с цокольного этажа, откуда поднимаются ароматные испарения из канализации. Видимо, поэтому дверь и открыта — лучше мёрзнуть, но дышать чистым воздухом.

Старожилы всегда говорят об этом с сожалением — тут близки к поверхности грунтовые воды, дома строить не рекомендовалось. Если частный дом будет плавать в воде, то построенные многоэтажки стали морокой для тех людей, кто там в итоге поселился. Комфортнее домов без лифтов, но вода в подвале да сопутствующие беды жителей первого этажа — это уже не проблема строителей и тех людей, кто сделал на людском горе деньги.

Лифт поднял меня на шестой этаж. Нужная мне квартира этажом ниже. Очередное доказательство моего неладного отношения с цифрами. В дверь пришлось стучать, поскольку звонок отсутствовал. Открыла дверь женщина, сразу пригласила внутрь. Моим пациентом оказался лежащий на кровати мужчина. Его кожные складки навели на мысли о шарпее, а раскосые глаза — о пекинесе. Голый череп — это кошка лысой породы. Одно можно сказать точно — мой мозг занимается не тем, чем ему надо заниматься. Хорошо, что он ещё функционирует без сбоев, а то также придётся скорую помощь вызывать на парализацию. Шутки шутками, но и сердце может отказать. Сейчас и у двадцатилетних фиксируют инфаркты.

Долго пришлось выспрашивать у пациента и встретившей меня женщины о причинах вызова скорой помощи. Стандартный ответ людей «А вы сами-то не видите?» меня никогда не удовлетворял. Мне хочется побольше конкретики да обоснованных жалоб. Пока я лишь вижу мужчину под одеялом, без каких-либо признаков заболеваний. Могу с кем угодно поспорить, что я сейчас выгляжу гораздо хуже. Надо будет потом в зеркало посмотреть. Наверняка мешки под глазами, полопавшиеся в глазах сосуды, взъерошенные волосы… дрожь рук я и без зеркала могу у себя наблюдать. Точно так же выглядит и мужчина.

Удалось выудить у них информацию о судорожном приступе, после которого прошло уже более часа, повторений не было, а мужчина после него заснул. Именно то, что он заснул, напугало женщину. Сам мужчина не стал скрывать связь своего заболевания с эпилепсией, а женщина только подтвердила это. Удивляться такому поведению я давно перестал. Люди, которые сталкиваются с подобного рода заболеваниями, прекрасно знают всё о судорогах и о том, как потом себя чувствует человек. Мужчина мог спокойно проспать до утра, но женщина боится повторения судорог, поэтому вызвала нас, а мой стук в дверь разбудил уже самого мужчину.

Сама по себе эпилепсия — не такое страшное заболевание. Она, конечно, вносит коррективы в жизнь, накладывает ограничения, связанные с работой, служит источником множества других проблем, но если придерживаться лечения, то количество возможных приступов можно сократить в разы, а то и забыть о заболевании на несколько десятилетий, до последующего нарушения приёма препаратов.

Мужчина потому и плохо соображает, что он ещё не полностью пришёл в себя. Бывает, нас вызовут в общественное место, где у человека произошёл приступ. Главное в это время, обезопасить голову от ударов да конечности — другая помощь не требуется. После приступа человек забывает самого себя, долго приходя в сознание, — госпитализация тут ему не требуется. Некоторые пациенты начинают осознавать окружающую действительность через пять минут, а иногда и раньше. Только окружающие его люди этого не понимают, когда вызывают скорую помощь, а если скорая помощь при этом отказывается увозить такого пациента в больницу, то начинаются угрозы, вплоть до расправы и банальных — «Я сейчас на камеру всё запишу, пусть люди узнают о ваших методах работы». К сожалению, эпилептик приходит в себя уже на пути в больницу. И если у него нет денег на обратный проезд, то тех людей это не интересовало. Они показали всю свою способность к гуманности самым негуманным образом.

Делать противосудорожный укол тоже не требуется, ведь прошёл час. Если женщина продолжит настаивать, то придётся поставить такой легендарный препарат, как магнезия. Этот чудесный раствор творит чудеса, но его всё чаще стали запрещать использовать. На данный момент его применение допускается только для первичной помощи при инсультах, хотя эффективность так и не была никем доказана. Раньше магнезию очень любили бабушки — тогда вся тактика лечения гипертонии сводилась к магнезии внутримышечно. Давление снижалось постепенно, и пациент себя чувствовал отлично. Теперь же скорую помощь обязывают снижать давление агрессивными препаратами, мгновенно доводящими цифры до рабочих, отчего организм испытывает лишний стресс, от этого и жизнь может сократиться.

Есть ли смысл снова говорить о культуре отношения к самому себе? Я этим занимаюсь каждую смену, вновь и вновь размышляя над бесполезностью всех методик, покуда человек чуть ли не с младых лет становится энцефалопатом без каких-либо надежд на исцеление. Вот и вызвавшая женщина желает переложить ответственность со своих плеч на мои. Может, действительно её муж — если это её муж — умрёт после очередного приступа судорог, когда язык перекроет ему горло, отчего эпилептик благополучно задохнётся. Всё это можно исправить самостоятельно, но зачем…

Женщина категорически настаивает на инъекции. Мужчина не возражает. Желание клиента — закон. Попросил тарелку под стекло, обработал руки, набрал лекарство, дал указание пациенту лечь на живот, сделал укол. Теперь они спокойны, я тоже спокоен. Собрал отработанный материал в специальный контейнер, иголка булькнула в отдельную ёмкость, чуть погодя попросил у мужчины ватку обратно — нельзя оставлять ничего после себя, кроме сигнального листа. Для кого и для чего было такое придумано — никто толком объяснить не может. Раньше всё оставалось у пациента дома, перекочёвывая с тарелки в мусорное ведро. Теперь же лишний раз рискуешь уколоться об иглу, пытаясь её снять с помощью мудрёных насечек на ёмкости, да иной раз на руки может брызнуть жидкость, в которой болтается большое количество иголок, оставленных здесь до тебя предыдущими сменами. Хорошо, когда ты первый начинаешь пользоваться, плохо — когда последним. А ещё эта ёмкость не отличается герметичностью, порой протекая и заливая добрую часть ящика. Где тут не заболеешь какой-нибудь неблагоприятной болячкой — ищи потом ветер в поле.

Я не удивился, когда начинал набирать лекарство, увидев оттаявшие ампулы. Всё-таки наличие мотора в кабине имеет свои положительные стороны. Если замёрзнешь сам, то достаточно приложить к нему руку, и тепло мгновенно начинает разливаться по телу. Так и оттаял ящик, позволил избежать скандала из-за заледеневших препаратов.

Выходить из квартиры я не торопился. Аккуратно отодвинул стул, достал карту из папки, в которую занёс всю полагающуюся информацию, тщательно заполнив все поля, после чего медленно писал сигнальный лист, выводя каждую букву, едва не украшая их вензелями. Крыша потихоньку начала заваливаться на бок, но я всё равно гну свою линию, оставаясь при своём. Мужчина к тому моменту благополучно заснул, слегка посапывая. Женщина присела ближе к нему, поглаживая его по голове. Поставив последнюю точку, протянул сигнальный лист женщине, после чего попрощался, покинув место лечения с чувством полностью выполненного долга.

От отработанных карт распирает папку с документами, их обязательно надо сдать диспетчеру. Только успеет ли он перенести всю информацию в компьютер? Это вызывает большие сомнения. Работа ляжет на плечи следующей смены — другого выхода из ситуации нет. Водитель предложил отзваниться сразу. Я не стал противиться, да и будильник на двадцать минут тоже решил не ставить. Спать в машине сейчас нельзя — нет гарантий, что потом получится проснуться.

Спокойно доехали до подстанции, где водитель упал на руль, обхватив его руками, и заснул. Диспетчер на подстанции тоже спит, заперев входную дверь, приоткрыв окошко для приёма карт. Я его не стал будить — он спит, облокотившись руками на стол, а голова вот-вот готова сорваться с рук и удариться о клавиатуру. В гараже, кроме нашей машины, стоит еще одна — значит, кому-то уже повезло прилечь отдохнуть. Я не стал терять драгоценное время. Моё тело упало без чувств на кушетку, и я провалился в сон.

Проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Оказывается, пришёл вызов, а телефонный звонок меня не мог разбудить, поэтому диспетчеру пришлось дойти до моей комнаты, чтобы узнать, почему я не отвечаю. Голова раскалывается на части, во рту вновь появилось ощущение помойного ведра, щека мокрая от слюны — ехать куда-либо нет никакого желания. Немного повеселел, когда оказалось, что пациент сам пришёл на подстанцию.

Мало кто знает, но на подстанции пациентов могут смотреть только медики выездных бригад и старший фельдшер. В обязанности остальных это не входит. Заведующему работы хватает и без этого, работник службы обеспечения выполняет далёкие от контакта с людьми дела, а вот диспетчер у нас в этом плане — самый эксплуатируемый человек. Меня всегда удивляло, почему он, принимающий вызовы на подстанции, не может работать с населением — в должностной инструкции говорится только о работе с компьютером. Все сразу вспоминают про медицинский диплом и угрожают статьёй за неоказание помощи, при этом медицинский стаж для диспетчера не идёт, а сам он медиком как бы не считается — просто технический работник. Но если бы меня на подстанции не было, то ему всё равно пришлось бы смотреть пациента в нарушение всех кодексов страны и внутренних уставов. Когда уже к ним станут относится как к другим медицинским работникам? Наверное, никогда, если об этом не говорить открыто.

Пациента пригласил пройти в комнату для осмотра, а сам помчался в туалет, поскольку мочевой пузырь только сейчас понял степень своего наполнения. Над унитазом я чуть было не заснул, ловя себя на клевании головой. На всякий случай взялся рукой за выпирающую трубу. Тщательно вымыл руки, смывая с них накопившуюся грязь. В машине водитель продолжает спать на руле. Аккуратно забрал ящик с мотора. На всякий случай прихватил электрокардиограф. Теперь можно смотреть пациента… главное, не заснуть.

Дедушка терпеливо меня ждёт, с удобством расположившись на кушетке. Его беспокоит головная боль, от которой он не может заснуть. Зачем же на подстанцию в такой мороз и такой поздний час было идти, если можно вызвать на дом? Оказывается, у него не получилось дозвониться. Это и немудрено, ночью на приёме вызовов сидит меньше людей — всё пытаются экономить. Да нас пугают сокращением количества бригад на ночь… куда уж больше, и так практически не заезжаем.

 

05:35

Дедушка выглядит бодро. Замучила его бессонница, да голова побаливает. Бабка давно умерла, дети тоже пенсионеры, внуки к деду только за пенсией приезжают, правнуки про деда и знать ничего не знают.

Странная ситуация в нашем государстве, когда пенсия увеличивается по мере прибавления лет. Будто пребывать на пенсии это как стаж себе нарабатывать. Вот деду в жизни уже ничего не надо, а денег ему государство выделяет прилично. К тому же дед — ветеран войны, а значит, пенсия у него выше моей зарплаты раза в два, что же такой не радоваться. Вот и следят за ним все родственники, чтобы не потерять ненароком эту статью дохода.

Только этот дед отчего-то никому не нужен. Может, крепость его здоровья всех давно убедила в бессмертии и способности пережить всех родственников вместе взятых. Как знать, может, и так. Но раз пришёл, значит, буду его смотреть со всех сторон. Если нужна помощь — окажу.

Жалуется только на головную боль. Больше ничего не болит. А болело ли? Он улыбается ртом, полным своих родных зубов, и отрицательно мотает головой. Не болел никогда живот, не беспокоили почки, температура никогда не поднимается, в поликлинике карточки на него нет, а от госпиталя ветеранов отбивается руками и ногами. Не удивлюсь, если с потенцией у деда до сих пор нет проблем, но спрашивать всё-таки не стал. Лишь иногда болит голова, вот и все его жалобы.

Уложил деда на спину, записал электрокардиограмму, измерил давление, посмотрел уровень сахара в крови; и ни разу не вспомнил о желании спать, как-то всё само собой улетучилось. Ещё бы… может, передо мной действительно бессмертный человек, над которым лишь гравитация взяла верх, наделив лицо морщинами, седина же — на солнце волосы выгорели. Почему бы и нет. Всё в норме, лишь давление больше обычного, но и оно на пограничном значении с повышенным.

Как же сохранил молодость до таких лет? Не курил, выпивал иногда чуток алкоголя, не налегал на жирное и старался питаться только продуктами со своего огорода. Нет, ну что за чудо-дед… он ещё и за огородом до сих пор следит. Огорчает его только отсутствие своих животных, за которыми он уже не может уследить, но кроликов всё равно продолжает держать — самый лучший способ всегда иметь под рукой неограниченное количество мяса. И зачем такому человеку помощь государства? Вот он с радостью и помогает многочисленной родне, отдавая им практически всю пенсию без остатка, оставляя себе часть на покрытие коммунальных услуг за квартиру и ещё на кое-какие нужды.

Сейчас зима, а это для дедушки испытание. Его удручает нахождение в четырёх стенах, поэтому он при возможности ходит рыбачить на ближайшее озеро, а то и становится на лыжи, неспешно передвигаясь вдоль посёлка по специально отведённой для этого занятия трассе. Он и на подстанцию-то пришёл не просто так, а чтобы хоть немного развеять скуку ночи, омрачённую головной болью.

Жалуется дед на плохое зрение, отчего книги ему больше не доступны, а телевизор доставляет одни только огорчения, вызывает обиду за долгие прожитые годы. Он познал всю суровую правду войны на личном опыте, и ему особенно тяжело осознавать скатывание мира к очередному повторению когда-то уже давно пройденного. «Вам, молодым поколениям, наша война кажется эпизодом забытой страницы истории. Но главное — не война, а те годы, которые понадобятся на восстановление разрушенного!» — сокрушался дед.

Я слушал деда и постоянно кивал, во всём с ним соглашаясь. Это тоже своего рода оказание помощи пациенту. Дедушка желает говорить, делиться опытом, передавать мудрость — я во всём согласен; но наше с ним общее мнение останется только при нас, до него больше никому нет дела в мире разрозненных государств и подковёрной политической игры вокруг золотого тельца.

Дед утёр небольшое количество выступивших слёз. Я же дал ему рассасывать таблетку под языком, от которой давление обязательно придёт в норму. Попросил оставаться сегодня дома и никуда не уходить — я передам вызов в поликлинику, пускай его посетит терапевт и наконец-то заведёт карточку. Пусть пропишет таблетки для удерживания цифр давления в пределах нормы. Дед лишь отмахивался, отказываясь пить таблетки и ссылаясь на наличие дома горшка с геранью да вечнозелёного куста помидоров, а также жгучей крапивы, из которой дед часто варит себе суп либо ест в виде салата. Мою-то таблетку он рассасывал да неустанно морщил нос, считая, что принимаемое лечение наносит непоправимый вред его здоровью. Но раз пришёл, значит, ожидал помощи, а иного, кроме продукции химфабрик, у нас нет.

Всё-таки молодец дед. Поднял мне настроение, показав, что надо жить, пребывая всегда в позитивном настроении. Сколько бы в жизни ни случалось негативных моментов, а выбивать из колеи они не должны. Надо быть сильнее этого, воспринимая всё философски, пропуская любое горе через себя будто воду, не способную нанести какой-либо вред. Это правильная позиция, способная уберечь от всего, сохраняющая здоровье лучше любых лекарств. Вот главный залог долгой жизни — отсутствие стрессов. «А как же война?» — спросил я деда перед прощанием. Дед ничего не ответил, растворившись во мраке ночи.

Закрыв за дедом входную дверь, я наткнулся на сверлящий меня взгляд диспетчера. Он, зевая, забивает недавно сданные мной карты, недобро покачивая головой, наслушавшись проповедей моего последнего пациента. Судя по его виду, ему явно было что сообщить. И, честно говоря, его известие меня повергло в шок. Эта смена омрачилась смертью сотрудника скорой помощи, причём не другой подстанции, а нашей — это тот самый доктор, к которому по рации его водитель звал другую бригаду, как теперь оказывается — реанимационную.

Я молча сел на скамейку в коридоре перед диспетчерской, не находя слов для ответа. Онемение сковало мой язык, про всё остальное я забыл, в непонимании продолжая смотреть на диспетчера. Попытка задать наводящий вопрос заканчивалась провалом. Хотелось поднять руку в жесте «Как?!», но и это не получалось. Какой там дед с вечной жизнью — тут чрезвычайное происшествие. Я не мог поверить и не смогу поверить ещё долгое время. Так вот почему еще одна машина стоит на подстанции. Только нет медика той бригады на подстанции — его тело уже увезли в морг на вскрытие.

Диспетчер хотел рассказать подробности, но ему и карты нужно было забивать. Он делал оба дела с переменным успехом, делясь ставшей известной ему информацией. Вызов поступил на улицу к пребывающему там пьяному телу. К телу подъехать не было возможности. Доктор с водителем дотащили тело до автомобиля. Затащили в салон. После чего доктор стал терять сознание, хватаясь за сердце. Всё это диспетчеру рассказал водитель. Рассказывал с волнением, с округлившимися глазами и дрожащими губами — такой стресс пережить, это и собственную жизнь укоротит. Рядом оказавшаяся реанимация спасти в итоге нашего доктора не смогла — он скончался у них в автомобиле.

После такого известия я уже не мог писать карту, отзваниваться об освобождении тоже не стал. Ещё не скоро я смогу придти в себя — хоть этот доктор и не был для меня близким человеком, но я знал его достаточное количество времени, чтобы так просто осознать его исчезновение из дальнейшей жизни. Ведь не было никаких причин для подобного исхода.

Умерший доктор при мне никогда не жаловался на здоровье. Он всегда улыбался, балагурил, рассказывал интересные истории, говорил, что в жизни у него всё отлично, хотя все на подстанции знали тяжёлое положение этого человека, оставшегося за несколько лет до пенсии без всего, снимающего комнату в тех самых поражающих воображение обшарпанных малосемейках. Ещё во время ужина, кроме рабочих случаев, он поделился сумасбродным отношением к сотрудникам организации тех, кто должен за них радеть. Трудно ему было поверить, когда доктор с большим стажем работы в медицине из-за каких-то внутренних проволочек в виде двухмесячного простоя без трудоустройства потерял надежду на достойную заработную плату, получая не больше начинающего молодого специалиста.

Именно поэтому доктор работал через сутки. Ну а то, что он работал без помощника — это проблема не нашей организации, а всей медицины страны, ставящей людей на грань выживания, не заботящейся о благополучии населения, принимающей странные законы, которые не могут принести какой-либо пользы, а практически один только вред. Ладно бы сократили санитаров, но ныне хотят уменьшить количество больниц, а потом, наверное, примутся за поликлиники. Для людей выходом станет только обращение к платным докторам, где только и осталось искать надежду на человеческое к себе отношение. Всё это очень трудно осознать. И, похоже, с каждым годом будет только хуже. В мире, где каждое десятилетие случаются кризисы глобального масштаба, а люди продолжают совершать безумные поступки, погрязая в необеспеченных кредитах, — в таком мире обязательно разразится большая война.

Были бы мои мысли пустым звуком, но чтение любой книги по истории только подтвердит такой вывод. Война есть продолжение политики другими средствами, сказал Карл фон Клаузевиц. Практически такой же вывод можно сделать из художественной обработки истории Франции XIV века Морисом Дрюоном в цикле «Проклятые короли», где автор прекрасно показал лучший способ избавления от кредиторов. От всего этого только усиливается внутреннее ощущение безысходности и обиды за то, что природа дала способность мыслить именно человеку, а не другому созданию на нашей планете.

Я писал карту вызова, а на глаза стали наворачиваться слёзы. Откуда они и зачем они? Появилось чувство слабости и несправедливости, а также осознание случившейся утраты. Мне не хотелось разрыдаться прямо перед диспетчером, поэтому я ушёл к себе в комнату, чтобы там спокойно всё обдумать и постараться всё-таки дописать карту. Да, со стороны я могу казаться сильным человеком, которому неизвестны никакие проявления эмоций, а постоянная улыбка на лице лишь чувство уважения к собеседнику, как и глупый смешок в конце каждой мало-мальски претендующей на сарказм фразы. Но говорить о смерти знакомых — для меня равносильно словам о крови. Я могу видеть и находиться рядом, ничуть не чураясь, но слышать об этом я не могу, сжимаясь до комочка пыли, у которой сводит конечности и особенно все пальцы. Возможно, мозг начинает думать о нехватке крови в самых отдалённых уголках тела, от этого и следует один сигнал по нервной системе за другим.

В комнате чертовски холодно. Меня вновь стало одолевать утреннее неприятие низкой температуры, от которой организм потряхивает. Это случается постоянно, и к этому я давно привык. Нужно одеться потеплее, но сейчас это невозможно. Ухожу из комнаты и иду обратно к диспетчеру, собрав всего себя в кулак, надеясь спокойно выдержать любой поток подробностей.

Диспетчер весь в работе. Я могу спокойно дописать карту. Если отзвонюсь сейчас, то, скорее всего, поеду на вызов. Только какими глазами смотреть на очередных страдающих людей, чьи проблемы будут казаться незначительными. Если у человека болит голова или вдруг разыгрался понос, то так ли это действительно всё серьёзно… и стоит ли ради такой работы умирать, когда о благодарности пациентов не следует мечтать, ведь она по своей сути абсолютно бесполезна.

Набрал телефонный номер, чтобы позвонить диспетчеру, который следит за состоянием бригад, — нужно сообщить об освобождении. Карту написал не до конца, да и описывать там практически ничего не надо. Дед жаловался на головную боль, всё остальное в норме. Энцефалопатию не поставишь, разве только артериальную гипертонию. Впрочем, размышлять тут нет нужды — коли дал таблетку для снижения давления, значит, надо обосновать в первую очередь именно лечение. А тут выбор падает лишь на гипертонию. Иное пусть доказывают в поликлинике или диагностических центрах. Только, я думаю, там тоже не станут слишком мудрствовать, обследуя дедушку, поставив ему в итоге точно такой же диагноз.

Ответили мне не сразу, а оставили висеть на линии слушать жаркие баталии диспетчеров и отзванивающихся бригад — там жизнь никогда не затихает. У нас, к сожалению, жизнь может затихнуть в самом прямом смысле. И ладно, если под твоими руками раздаётся хруст сломанных рёбер от чрезмерно активной реанимации, — хуже, когда собственное сердце останавливается… и уже твои рёбра хрустят под чьими-то усердно работающими руками.

Наконец-то диспетчер ответил. Лишь «Хорошо!» раздалось в ответ на том конце провода, и больше ничего, оглушив продолжительным пищащим звуком. Не сказали мне ни времени освобождения, ни чего-то ободряющего. Им там ведь тоже тяжко — попробуй двадцать четыре часа вести беспрерывный диалог, уподобляясь роботу. Как бы тобой ни помыкали по рации, а ты всё-таки относительно свободен в своих действиях: банально в тот же туалет можешь сходить без чьего-либо разрешения или в магазин по дороге заехать, если желудок попросит себя побаловать. Но каждый год нас всё больше связывают по рукам и ногам, так что скоро под неусыпным оком контроля не останется никакой независимости. Это уже проявляется в алгоритмах оказания помощи, в слежении за передвижением автомобиля… осталось самое малое — наладить контроль за нашими головами и руками, тогда ты превратишься в робота, которым кто-то управляет на расстоянии.

Пока бьётся сердце и соображает голова — нет причин для уныния.

 

06:05

Неожиданно вспомнил, что на подстанции был труп, а теперь его нет. Я ведь дедушку смотрел в той комнате, где этот самый труп лежал практически всю ночь. Только теперь мой нос стал различать запахи, отчего-то до этого никак на них не реагировавший. Специально прошёл туда ещё раз, посмотреть. Будто и не было здесь никого. Диспетчер точное время прибытия спецперевозки не назвал, но это было глубокой ночью. В принципе, это уже не имеет никакого значения. Для меня тем более.

Я смотрю на часы. Отдыхать смысла уже нет. Можно всё оборудование занести, надеясь на счастливое стечение обстоятельств. Очень не хочется получить вызов в последние минуты, из-за чего рабочие сутки станут ещё длиннее, нежели их хотелось бы иметь. Полностью всё доставать из салона автомобиля не требуется, достаточно перенести то, что следует поставить на зарядку, да ящик с медикаментами унести в комнату службы обеспечения, где его отмоют, заправят потраченными мной медикаментами и выдадут новой смене.

Минуло ещё пять минут. Время неожиданно замедлилось, хотя до этого момента оно будто пролетело. Не верится, что двадцать четыре рабочих часа позади. Сколько я обслужил вызовов? Мне кажется, очень много. Такой тяжёлой смены у меня никогда не было. Для личного интереса подсчитал в диспетчерской количество своих карт — двадцать штук. Красивое, ровное число. Остальные бригады обслужили не меньше, а кто-то больше. Только сейчас, когда я держу свои же карты, я наконец-то вспоминаю тех пациентов, которые меня вызывали, иначе не смог бы. Ладно пять человек запомнить, но не двадцать же.

Ещё двадцать-тридцать минут, и можно спокойно начать одеваться. Аккуратно сложил недоеденную еду в пакет, поживившись парой пряников. Вернул заимствованную постель на прежнее место. Застелил всё в наиболее удобоваримом виде. Посмотрел на своё отражение в зеркале: действительно, этот человек срочно нуждается в длительном отдыхе, желательно — в санаторно-курортном. Количество зевков за последние минуты подсчитать трудно. Проще не закрывать рот, а вдохнуть поглубже воздух да так и ходить.

На подстанции стали появляться свежие лица, готовые приняться за работу. Они уже сейчас с нетерпением ждут конец смены, не имея желания особо задерживаться. Раньше на работу люди приходили с удовольствием — теперь такого нет. Лишь один я всегда люблю говорить, что работаю не ради денег, а из желания помогать людям. Верю ли в это я сам? Иначе у меня не получается, покуда приходится переваривать все претензии, направленные только на процесс, исключающий из него живых людей, требующий лишь наличие документов и отсутствие осложнений в течение двадцати четырёх часов, а ещё лучше — отсутствие осложнений вообще.

Буду ли я думать о прошедшей смене? Нет. Она смешается в моей голове со всеми другими сменами, так что я не смогу отделить одного от другого. Изредка буду вспоминать что-то, но без конкретной привязки ко дню. Да и не было такого, что стоило запомнить. Я бы запомнил, но нечего. Обычная смена с самыми обычными вызовами, повторяющимися каждый раз. И если я где-то пытаюсь оправдаться, то стоит всё свести к моему отношению к жизни — я весьма позитивно смотрю на весь негатив, стараясь обезопасить себя от лишних потрясений. Может, после отдыха я буду более чётко осознавать последний рабочий день, а может, и не вспомню его вообще. Скорее — не вспомню. Ведь в этом нет необходимости.

Диспетчер встречает каждого сотрудника вестью об умершем коллеге — сперва все принимают это за жестокую шутку, но когда получают подтверждение, то пытаются найти хоть какие-то слова, опираясь на желание оправдаться за произошедшее лично или обвинить кого-то. Никто сразу не принимает событие как свершившийся факт. Человек сперва всё отрицает, потом торгуется и лишь в самом конце он смиряется с неизбежным. Ладно я, мне намного легче уходить. У меня будет возможность всё это переварить молча. Тяжелее, когда каждый пытается выразить свою мысль словами — что сделать хочется, но лучше постараться промолчать, не провоцируя дальнейшее повторение уже ранее сказанного другими.

Я стою в стороне от разговоров, уставившись в одну точку, ожидая момента конца смены. Нет никаких ощущений и нет никаких желаний. Желание спать давно улетучилось, есть тоже не хочу; идти домой — новая проблема. Можно на подстанции подождать бригаду, которая поедет попутно, но такое может и не случиться. Идти же на остановку, пытаясь найти себе место в автобусе — это выше моих сил, когда уставший организм готов принять только покой. Есть вариант дождаться попутного вызова до конечной автобуса — это тоже вероятно, иногда везёт. Нет ничего лучше, чем сесть в хвост автобуса, закрыть глаза и отключиться, хоть до следующей конечной остановки. Там уже будет безразлично. Получить целый час сна — настоящее счастье, бывшее недоступным последние двадцать семь часов… именно столько я нахожусь в состоянии бодрствования.

Наконец-то пришли мои сменщики. Они счастливчики — их ведь двое, а значит, работать будет легче. Раньше двум фельдшерам запрещалось работать вместе, хотя во всех приказах, наоборот, говорилось, что работать должны именно по двое. Всё переворачивается с ног на голову в нашей стране, где каждый приказ стараются понять в меру своих финансовых возможностей. Нет желания постоянно говорить об очевидном, но иначе не получается, покуда на больное место давят всё сильнее. Понимаю, когда от доктора требуют знаний доктора, но от фельдшера порой требуют квалификации заслуженного профессора, отлично знающего абсолютно все тонкости каждой узкой специальности, а таких практически не существует. Если на вызов едут две головы, то ситуация становится близкой к идеальной, когда пробелы в знаниях одного перекрывает второй медик.

Сменщики, по понятной причине, не торопятся принимать смену. Они приняли активное участие в обсуждении, покуда диспетчер не взревел, выгнав всех в коридор, чтобы не мешали ему устранять скопившийся затор карт, так обильно усеявших стол под самое утро. Только теперь сменщики дошли до меня, протянув руки для приветствия. Один пожал крепко, а второй ограничился лёгким касанием.

Поставив подписи во всевозможных журналах, могу считать себя свободным. Оделся, проверил, всё ли взял, попрощался и вышел с подстанции. Теплее на улице не стало.

В сторону остановки тянется вереница людей. Я решил идти пешком до конечной — нет никакого желания ехать стоя. Правда, идти до неё несколько километров, только привыкать ли мне к этому, особенно учитывая протоптанную дорожку, которая исключает возможность уйти в снег по пояс.

Молча идти, не обращая внимания на происходящее вокруг себя. Иногда приходится здороваться с сотрудниками, спешащими на подстанцию. Руку из перчатки я не достаю, ограничиваясь словами. Хватит с меня уже пыток морозом, нужно сохранять с таким трудом накопленное тепло. Интересно, как скоро в обществе отменят рукопожатия, более губительные для человеческого организма, нежели курение и алкоголизм вместе взятые. Если «вредные привычки» — это сознательный шаг, то сложившиеся устои общества перебороть будет гораздо труднее. Может, женщины поэтому дольше и живут — они редко здороваются за руку, а чаще ограничиваются устными приветствиями. Парадоксально так думать, но человек всегда губит человека, не задумываясь над этим.

Едва не соскальзываю под колёса проезжающего мимо автомобиля. Тому деваться некуда, приходится заезжать на тротуар, чтобы разъехаться со встречными автомобилями, ползущими по колее и оставляющими возможность маневрировать тем, кто догадался ехать не по ней. Выпавший вчера снег сегодня уже утоптали сотни, тысячи ног, бредущих на остановку, чтобы уехать отсюда на работу. Всё утоптано, а где-то отполировано, отчего я чуть и не упал, обнаружив подобный участок слишком поздно, растягиваясь и валясь на бок. Проходящие мимо люди подумают — пьяный… и подумают правильно. Накатившая суточная усталость не даёт бодро размахивать руками и активно передвигать ногами, дополняя общую картину остекленевшим взглядом.

Автомобиль давно уехал, а я всё пытался встать, чтобы отряхнуть от снега одежду. Встать мне никто не помог, предлагать помощь тоже не стали. Хоть скорую помощь не вызвали… уже за это спасибо. Впрочем, если бы вызвали, то чему удивляться. Приедут, а я уже ушёл. Так чаще всего и случается, когда добрые люди мимоходом достают телефон, сообщая о нуждающемся в медицинском вмешательстве человеке. Только мне не медики нужны, а полиция, если сочтут за пьяного. Нет желания смотреть вокруг, всё равно за мной наблюдают лишь с автобусной остановки, остальные устремляются туда, особо не приглядываясь к телу, сидящему в сугробе на обочине.

Главное, ничего не сломал. Всё остальное пройдёт и нормализуется. Я продолжил идти дальше. Кажется, никто на меня уже не обращает внимания. Да и не обращал его никто, усмехаясь себе в усы и глядя сквозь запотевшие стёкла очков, с мнимой уверенностью в собственном благополучии. Зачем я оправдываюсь перед собой? Слишком рано пришла ко мне мнительность, наложенная на депрессивное осознание окружающей действительности, что так жестоко мучит после каждой смены, сводящей восприятие мира до самой густой непроницаемой черноты.

Я отдышался, найдя ритм ходьбы, дарующий наибольший комфорт при движении. Аккуратно перешёл дорогу, миновав автобусную остановку, где собралось слишком много людей, чтобы надеяться занять сидячее место. Тут и в автобус не всегда можно залезть, повисая на последней ступеньке, выжимаемый дверьми, складывающими перед твоим носом. Я сейчас не в том состоянии, чтобы бороться за место под солнцем, мне бы более спокойную обстановку. Поэтому иду дальше, ускоряя шаг, наблюдая за пролетающими мимо перегруженными автобусами, уносящими счастливых пассажиров в сторону моего дома.

Следующая остановка — тоже много людей. Тут уже есть шанс зайти в автобус, но сесть получается у самых расторопных. Я было попытался оказаться в числе первых, но меня тут же оттолкнули, переместив из начала в конец очереди. Нет тех сил, которые должны быть присущи молодым. Впрочем, не мне говорить о молодости. Возраст не критичный, но он даёт о себе знать. Каких-то пять лет назад после смены можно было чувствовать себя совершенно адекватным, но теперь усталость всё чаще накатывает на организм, не позволяя ему восстанавливаться на ходу. Старость не за горизонтом! Опять в мою голову лезут депрессивные мысли. Похоже, я стал осознавать завершение рабочих суток… главное, выспаться, и выспаться ещё раз ночью. Только тогда я вновь стану способен видеть прекрасные стороны жизни, воспринимая всё в радужных оттенках. Сейчас такого нет, мне очень плохо на душе, о чём трудно рассказать человеку, что никогда не пытался смотреть на жизнь после затянувшегося столкновения с мрачным миром надуманных болезненных состояний.

Перехожу ещё одну дорогу, двигаясь дальше. Впереди километр пути по неровной, вытоптанной пешеходами обочине вдоль дороги. Иду туда только из-за конечной остановки. Можно махнуть рукой, останавливая автобус. Я так и сделал несколько раз — никто не остановился. Хочется упасть в сугроб и заснуть либо найти кучу снега побольше, выкопать в ней углубление да засыпать вход, чтобы уж там забыть о пробирающем холоде. Пустые желания для больной головы отметаются по мере поступления. Разламывающиеся от соприкосновения с солнечным светом глаза приходиться прятать в ногах, взирая не на дорогу вперёд, а на собственные ботинки, ровной поступью вышагивающие по хрустящему снегу.

Долгий путь домой никогда не бывает быстрым. Конечная остановка редко бывает пустой, тут такие же люди, что решили ехать сидя. Тут тоже могут оттолкнуть, но я постараюсь собрать все силы в кулак, пытаясь урвать свой кусок мягкого кресла.

Кажется, все автобусы уехали, поскольку ожидание затянулось, а количество людей стало заметно больше, нежели было к моменту моего прибытия. Конечно, в цивилизованных местах принято выстраиваться в очередь, но это такой больной для общества вопрос, что все давно решили брать всё штурмом. Вот и сейчас люди терпят, чтобы кинуться на автобус, раскачивая его из стороны в сторону. Кто окажется нерасторопным, того могут легко затоптать. Как-то не хочется оказаться под чьими-то ногами, да быть расплющенным о стены автобуса тоже нет желания. Я постараюсь влиться в центр потока, который меня сам занесёт в открытые двери.

Подъезжающий автобус толпа встретила волнообразным движением: каждый хотел оказаться поближе к тому месту, где остановится автобус, чтобы не лишиться заслуженного места. Мне повезло, когда двери распахнулись прямо передо мной, а подпирающая сзади толпа, помимо моей воли, всё-таки внесла меня внутрь. В узком проходе двое разойтись могут только при обоюдном согласии, поэтому тут я спокойно продвинулся в хвост салона, садясь в самый угол, где я не буду никого видеть, и меня не будут видеть. Я сжимаю пакет с остатками еды покрепче в руке, ощущая всё большее чувство покоя, вошедшего в моё тело со стороны подошвы ботинок, разливающееся постепенно, заполняющее сперва все суставы, погружающее мозг в расслабленное состояние.

Автобус тронулся с места. Не всем удалось сесть, им остаётся только посочувствовать. Дорожная тряска поможет мне скорее заснуть, но пока я взираю на улицу за стеклом, отвоевав у стекла крохотный кусочек, мгновенно затягиваемый снова. Далее бороться с изморозью уже не было сил. Я закрыл глаза…

В любом месте страны, в любом городе и в любом селении в данный момент трудятся сотрудники скорой помощи, сталкиваясь с клиентами разного рода, которые чаще всего не испытывают никаких чувств к тем людям, здоровье которым они готовы передоверить. Какие бы условия труда ни создавались и какие бы требования ни предъявлялись, нужно оставаться честным перед самим собой. Спасти жизнь всё равно невозможно… жизнь имеет свойство обрываться в самый неподходящий для этого момент. И с этим надо смириться.