Только сев на кресло в кабине, я заметил «бахилы» на ногах. Оказывается, забыл их снять. Узлы завязал основательно. Пальцы начало схватывать морозом, поэтому не стал вести себя аккуратно, а просто разорвал пакеты. Сложил компактно и задвинул с глаз подальше куда-то за кресло. Ни о чём говорить совершенно не хотелось, а у водителя, наоборот, такая потребность проснулась. Он всегда становится разговорчивым в тёмное время суток, мешая моему мозгу отключаться, чтобы получить краткий отдых. Мужчина в подъезде так понизил уровень настроения, что, наверное, не скоро приду в себя. Иные могут жаловаться на угрюмое выражение лица и на отсутствие улыбки. Где же из себя выжмешь притворную радость? Мы не боремся за клиентов, они вызовут и после угрюмых медиков тоже. Вызов скорой помощи легко сравнить с вредной привычкой. Попробовав один раз, уже никогда не сможешь остановиться, не пытаясь осознать возникшую зависимость.

Как ни ешь периодически, а организм всё равно требует основательный приём пищи каждые восемь часов. Я уже не помню, сколько прошло времени после обеда, но урчание желудка водителя подхватил и мой желудок. Не раз ловил себя на таких моментах — от звука урчания живота у пациента мой живот также начинал урчать в ответ. С одной стороны, стыдно, а с другой — почему мне должно быть стыдно? Когда в нашем обществе голодный человек вызывал осуждение? Я же не ветры пускаю и не чихаю, а просто мой живот поёт песни дуэтом с другими животами. Сейчас песню исполняем мы вместе с водителем.

Для себя в данный момент я твёрдо решил: если не доедем до подстанции, то я достану из мешка что-нибудь сладкое. Гастрит мне совершенно не нужен, только почему это не понимает начальство? Ладно, когда сотрудник подвергается стрессам, но уж отпустить его поесть всегда можно. Разве сгорит кто-нибудь от высокой температуры за это время или повышенное давление приведёт к необратимым последствиям? Да, такое может быть. Но все эти люди не резко почувствовали себя хуже, а тянули изо всех сил до самого последнего момента.

Борьба за показатели сводит на нет разумный подход к реальному видению мира: выехать за две минуты, доехать максимум за двадцать минут, обслуживать пациента не более тридцати минут — это для сотрудников выездных бригад. Для работающих на приёме и передаче вызовов существуют свои нормативы, которые они со всей строгостью стараются соблюдать, и у них во главу угла ставится время передачи вызова свободной бригаде. Передашь раньше, значит, бригада будет ехать дольше.

В такой борьбе сражение идёт внутри организации: одни не понимают других. Пока выездные сотрудники урчат животами, они не поминают добрым словом того, кто этот вызов им дал, ведь тот человек сидит рядом с чайником и микроволновой печью. И уж что-что, а поесть он всегда может спокойно, пускай и с набитым ртом будет диктовать каждый последующий вызов. Так видят ситуацию медики в бригадах — как обстоит дело на самом деле, остаётся только гадать. Может, диспетчер также сидит голодный, ему запрещается принимать еду, пока все контролируемые им бригады не поедят. Может, он домой не имеет право уходить после смены, пока задержавшиеся бригады не вернутся на подстанции. Если начал вести, так надо доводить всё до конца. Только я в этом сомневаюсь.

Не успели выехать с дворовой территории, как наше внимание привлекла другая машина скорой помощи, у которой одно из передних колёс находится в воздухе, а весь автомобиль неестественно устремлён в сторону крыш. Оказывается, подтаял один из колодцев, да кто-то к нему недавно пробивался. Этого водитель не заметил, наехал на колодец колесом, двигаясь задним ходом. Большой слой снега стал ловушкой для автомобиля, куда провалилось колесо, да так, что без посторонней помощи не выбраться. Неудивительно — снежный колодец был практически метровой глубины.

Мой водитель сразу побежал помогать. Они минут пять усиленно пробивали снег рядом с колесом, чтобы можно было подтолкнуть сзади, избавляя машину от плена. К моменту окончания работ из ближайшего подъезда вышли медики этой бригады… их трое. Не простая бригада — специализированная! Быть в составе такой бригады одно удовольствие. Доктор думает, а фельдшера работают. Не как у меня — я себе и доктор, я себе и помощник, я себе и носильщик. Они могут друг с другом разговаривать, чего опять же мне не хватает. Водитель этого автомобиля побежал за руль, а мой водитель пригласил всех к задним дверям. С пятого раскачивания удалось вытолкнуть машину.

Возможно, что из-за этой небольшой задержки мы не успели проехать считанные десятки метров, оставшиеся до подстанции, потому что поступил следующий вызов. Мольба отпустить поесть не помогла. На том конце рации человек был вне себя от злости, поскольку вызовов меньше не становится, а общая ситуация всё напряжённее. Пациенты срочно требуют медиков на вызов, а медики угрюмым тоном чуть ли не угрожают расправой диспетчеру, до последнего надеясь на его сочувствие. Никаких поблажек — езжайте на следующий вызов. Пока не будут обслужены все, никто есть не будет. Я со скрипом захрустел лимонной вафлей — надо поднимать себе настроение сладким. Водитель лишь удручённо вздохнул — он сладкое не ест и с собой в дорогу ничего не взял. Малая нужда взяла верх. Подстанция близко, поэтому говорю водителю ехать туда. Он быстро перекусит, а я облегчу организм от скопившейся жидкости.

На подстанции по-прежнему стоит трупный запах. Кто-то в смотровой комнате в погонах ходит вокруг тела. Видимо, приехал эксперт. Рядом с ним молодой парень. Оба одеты в военную форму, головы квадратные, причёски короткие, брюки заправлены в сапоги с высоким голенищем, слышен командирский голос. Весьма интересный типаж, я ранее таких людей на подобной работе не видел. Может, армия одолжила или случилось что-то из ряда вон выходящее? Впрочем, мне это совершенно безразлично в данный момент, я бегу в туалет, покуда водитель следом хлопает гаражной дверью.

Вернувшись в автомобиль, услышал по рации номер своей бригады. Диспетчер, оказывается, уже несколько минут следит по компьютеру, как мы стоим рядом с подстанцией и никуда не движемся. Не знаю почему, но это его сильно беспокоит. Объяснение я ему могу дать только одно — мы успешно движемся на вызов, в остальном пусть ищет причину где-то в районе спутника, что неверно принимает сигнал.

Вместо улучшения автопарка и поднятия зарплаты кто-то придумал потратить очень большие деньги на оснащение машин спутниковым слежением, позволяющим получать информацию не только о месте нахождения машины, но и о расходе бензина. Из-за последнего, поскольку понадобилось пробивать бензобаки автомобилей, первое время во многих машинах нестерпимо пахло бензином, а несколько автомобилей сгорели. Проводка ли подвела или была иная причина возгорания, однако это произошло именно после работ над бензобаками. Стоит ли говорить о талантливых механиках, которым тоже похвастаться нечем, покуда их непосредственный начальник меняет одну машину за другой, чего на должности пониже за ним никогда не наблюдалось.

Помню, когда на подстанцию в последний раз приходила новая машина, которой все сперва радовались, а потом бежали от неё куда подальше. Вроде бы вот только с завода, однако печка в салоне уже не работает, а сама машина при движении издаёт звуки, схожие с гоготаньем гусей, доводящие до головной боли. Всегда думаешь, что начинать нужно с себя. Покуда я не стесняюсь выкидывать мусор на улице мимо урны, допускать халатное отношение к пациентам на работе, небрежно относится к рабочему автомобилю, медицинской аппаратуре, документации и прочему казённому имуществу — ничего не изменится. Поведение народа в целом выражается через проявление мелких привычек отдельно взятых людей, что наглядно демонстрирует нам самих себя. Пока все вокруг поступают подобно тебе, изменений ждать не приходится. Поэтому у нас с завода новый автомобиль приходит словно старый, а руководство озабочено собственным благополучием. Правда ведь — мы заслуживаем то, что имеем.

Водитель вернулся довольный, со ртом, вымазанным маслом, он его вытирал рукавом, пока пытался запрыгнуть в кресло, обхватив руль руками и подтягиваясь всем корпусом, картинно изворачиваясь подбородком по куртке. Ехать нам далеко, поэтому причина его радости понятна. Возвращение на подстанцию произойдёт ближе к полуночи, когда я сам смогу доесть остатки еды, оставленной в холодильнике.

На выезде из города стоят работники дорожной полиции, запрещая выезжать на трассу. Надо полагать, что дорога перекрыта ими давно. Об этом свидетельствует вереница грузовиков вдоль обочины — они тоже стали заложниками разбушевавшейся непогоды. Вынужденный простой их не радует, но с другой стороны, лучше остаться, окруженными цивилизацией, нежели замёрзнуть насмерть где-нибудь между населёнными пунктами. На трассу выпускаются только те машины, которые сообщают полиции о том, что им далеко ехать не надо, их дом располагается совсем рядом с перекрытым участком дороги. Если кто-то из них решится ехать дальше, то будет делать это на свой страх и риск. Покуда город не расчищен, трасса аналогичным образом засыпана большим количеством снега.

Нас пропускают, не спрашивая, куда мы едем. Перед нами также пропустили машину с раскраской почтовой службы. Мы пристроились к ней в хвост, двигаясь с небольшой скоростью. Ситуацию усугубляет сильный боковой ветер. На встречной полосе машин нет. Под светом фар снег перебегает с одной стороны дороги на другую, кружась в вихре. До деревни едем спокойно, до этого места дорогу уже прочистили. Но вот в саму деревню дороги нет. Пешком идти слишком далеко.

Попросил по рации диспетчера позвонить вызвавшему, чтобы тот шёл к машине, или вёл пациента, либо надо что-то придумывать. Диспетчер, не делая попыток связаться с вызвавшим, сразу предлагает мне идти пешком. Я, конечно, могу с радостью выполнить любую просьбу, но такой ответ, выражающий собой завуалированное послание, задающее мне направление в хвойный бор лесополосы, немного меня возмутил. Сегодня мной уже был сделан пробег по заснеженной пустыне с проваливанием по грудь. Остаться наедине с собой в очередном сугробе на этот раз у меня желания нет. Замёрзну только — в лучшем случае отделаюсь ампутацией чего-либо с последующим увольнением за профнепригодность, а может, околею полностью. Диспетчеру ответил категоричным отказом. Пусть разговаривает со старшим доктором смены.

Если на вызове очередная незначительная проблема, использованная как повод, чтобы службами скорой помощи и прочими была расчищена дорога к их дому, то будет печально. Таким способом частенько любят забавляться над нами после снегопадов. Человеку нужно оказать помощь! Если с ним что-то случится, то никого не будет интересовать, почему скорая помощь не озаботилась мерами по устранению препятствий для доступа к нуждающемуся человеку. СМИ подхватят эту новость и станут наперебой трубить о человеке, которому скорая помощь отказала в вызове. Тут такая же ситуация, как и с пешеходами, что не смотрят по сторонам, когда переходят дорогу в неположенном месте, а водитель сбившего их транспортного средства, оказывается виноват. Ещё ни разу не видел, чтобы СМИ обвинили пешехода в халатном отношении к своим обязанностям при пересечении проезжей части, отчего-то все накидываются на водителя, выставляя пострадавшего пешехода невинным ангелом с отличным послужным списком и самыми приятными фотографиями.

Диспетчер молчит более десяти минут, водитель глушит двигатель. Начинает пробирать холод, ветер быстро выдувает из кабины тепло. Иначе нельзя — на трассе тоже можно задохнуться от угарного газа. Люди, заблокированные на трассах, погибают не от холода, а от отравления продуктами желания пребывать в тепле. Ветер оказывается настоящим убийцей: отбирает одно, дарует другое. Люди не понимают, затем засыпают, после чего их жизнь заканчивается печальным образом. Поэтому мы стоим на одном месте и мёрзнем в ожидании ответа. Редкие попытки связаться с диспетчером оказываются неудачными. Он может нас не слышать, но может и игнорировать.

Прошло двадцать минут, водитель решается немного прогреть салон, поскольку, кажется, его тоже стало пробирать. Это удивительно, я-то думал, что этот человек не подвержен влиянию низких температур. Он тоже человек, такой же терпеливый — других на скорой помощи нет. Люди с железными нервами, со способностью абстрагироваться от любых условий: эмоционального напряжения — при нахождении в окружении жаждущих видеть тебя за работой людей; нервного напряжения — через двадцать часов после начала смены, оказывая помощь с закрытыми глазами и мозгом дельфина, когда работает только одна его половина; физического напряжения — после энного количества подходов к подъёму тяжестей, от которых быстро сдадут силы у опытного пауэрлифтера, да заставят усомниться в своих способностях участников соревнования по выявлению самого сильного человека.

Ещё пять минут, и я плотно сел на рацию, пытаясь выйти на связь с диспетчером. Оказалось, что нас уже вышли встречать, да не на пешком, а на снегоходе. Чувствуется, прокачусь по сугробам с ветерком, либо не прокачусь, если пациент едет на этом же снегоходе. На самом деле я буду больше рад осмотреть пациента в салоне нашего автомобиля, нежели с неизвестным человеком ехать в неведомом направлении. Людям верю, но всегда в них сомневаюсь. Долг обязывает доверять, поскольку люди мне тоже доверяют своё здоровье и сообщают замалчиваемые от других сведения. Бережёного, сами знаете кто, бережёт.

Чувство безысходности можно сравнить со смирением перед смертью, когда приходит последнее осознание безысходности или когда смиряешься с тем, что уже не можешь исправить. Такое чувство у меня сегодня возникало не один раз, но только после того, как я выходил сухим из воды: побег от собаки или же путь в снегах, который я преодолел с большими трудностями. Оно ещё не раз возникнет сегодня перед неосвещёнными дворами частных домов, тёмными подъездами со сломанными лестницами, немотивированными актами агрессии ко мне лично. Спасает только осознание простого факта — утром это всё закончится.