НАВСТРЕЧУ ПРИКЛЮЧЕНИЯМ

Воспоминания гнали Гука вперёд и вперёд. Он ничего не хотел и никуда не стремился. День проходил за днём, ночь за ночью. Инстинктивно он держался какого-то определённого направления, привычно анализируя запахи и звуки. Пройдя через Гибралтар и держась подальше от торных дельфиньих дорог, Гук плыл туда, где океан казался ему пустыннее. Он был рад вырваться из Средиземного моря, где каждый день приходилось слышать грохот пароходов или обходить стада разных дельфинов.

Воды Канарского течения незаметно несли его к югу, почти параллельно берегу Африки. Именно здесь Гук как следует познакомился со странными рыбами, которые умели летать. Да-да, именно летать. Погнавшись за стайкой аппетитных серебристых рыбёшек, Гук очень удивился, когда вдруг из-под самого носа они стремительно рванулись к поверхности и исчезли. Гук решил, что в следующий раз, когда он встретит таких рыб, он не отстанет от них ни за что. Вскоре, солнечным днём, одинокий изгнанник услышал вдали стаю летающих рыб. Не выпуская их из виду, он стал набирать скорость. И снова, подпустив дельфина, юркая стайка кинулась к поверхности океана. Гук летел им наперерез. Кажется, ещё один, последний взмах хвоста — и Гук у цели, но стайка выскользнула из воды в голубую синь неба. Гук по инерции, следом за ней, вылетел в воздух и через несколько метров с шумом и плеском шлёпнулся в ласковые волны. Однако он успел заметить, что эти рыбы полетели дальше по воздуху с такой же лёгкостью, с какой они только что плыли в воде.

Прошло несколько дней, прежде чем Гук хорошо изучил повадки этих странных рыб. Они всё время держались недалеко от поверхности, быстро передвигаясь в разных направлениях в поисках пищи — мельчайших планктонных рачков. Но сами они служили лакомой пищей для многих других жителей моря. Чаще других нападали на летучих рыб тунцы и макрели, особенно те из них, которых называют золотыми макрелями, или дорадами. Дорады — крупные рыбы, длиной в 50–60 сантиметров и весом до 10–15 килограммов. Обычно они охотились небольшими группами по пять-шесть штук. Развернутым строем набрасывались дорады на стайку летучих рыб, а те мгновенно врассыпную к поверхности — и, двигаясь всё быстрее и быстрее, наутёк. Маленькие, но сильные хвостовые плавнички с длинной, вытянутой, как палец, нижней лопастью, словно винты пропеллеров, выталкивают рыбу на поверхность. Её движение все убыстряется, несмотря на то что в воде остаётся лишь самый кончик хвостового плавника. За мчащейся над поверхностью рыбкой остаётся кипящий след с маленьким буруном. И когда рыбы оказываются над поверхностью воды, раскрываются, как крылья, её длинные и широкие грудные плавники. Тонкие, прозрачные крылышки-плавники несут её стремительным, планирующим полётом над океаном. Словно живые крылатые стрелки, пролетают они по 100–150 метров, поднимаясь на высоту 10–12 метров. Они умело маневрируют в воздухе, передвигая длинными брюшными и высоким спинным плавниками, работая ими как рулями. Огромные глаза внимательно следят за передвигающимися преследователями.

Скоро Гук заметил, что, несмотря на ловкость летучих рыб, охота у дорад почти всегда оказывается успешной. Секрет этого успеха заключен, как понял Гук, в удивительной организованности нападающих. В то время как небольшая группа дорад бросается в стаю летучих рыб и заставляет их подниматься в воздух, другая группа уже мчится к тому месту, где в конце концов должны упасть в воду эти рыбы-птицы.

Охота дорад на летающих рыб навела на грустные размышления дельфина-изгнанника. Раз он не нужен роду, ему тоже не нужны никакие другие дельфины, он их забудет навсегда и будет жить в одиночестве. У него хватит сил и ума, чтобы ловить по нескольку летучих рыб в день. Ничего, что некому загонять их в воздух и не придется устраивать организованные охоты. Смелый и ловкий дельфин, если он не последний глупец, поймает этих тварей и на лету, а не только в воде. Так думал Гук сначала.

Но всё оказалось не так просто, как представлялось ему. Летучие рыбы и днём и ночью упорно уходили от преследования. Взлетев в воздух, вся стая вдруг резко меняла направление полета, и Гук оказывался вдали от желанной добычи. Он похудел и осунулся. Внешне это был по-прежнему изящный и стремительный дельфин, и только очень опытный глаз мог заметить перемену в его поведении. Он стал пугливым, движения его сделались отрывистыми и менее плавными, он уже не нырял в глубину просто так, от избытка сил, радуясь солнцу, ветрам и волнам, а старался экономить силы. Спать приходилось всё меньше, сон стал тревожным и неглубоким.

Однажды Гук проснулся словно от толчка. Открыв глаза и сделав вдох, он погрузился в свой привычный зеленоватый мир. Странная тишина окружила его, и оттуда доносился противный и тревожный запах. Впереди никого не было, он повернулся немного вправо, влево, хотел было повернуться назад и тут краем глаза заметил неясные большие тени.

— Я дельфин Гук из рода Эрр! — бросил он свой зов в этом направлении. Отражённые волны звука принесли ему ответ: рядом большие рыбы, кажется, акулы. Они приблизились. Их было несколько. Они замерли в каком-то нервном ожидании, холодно поблескивая пустыми жадными глазами, крепко сжав свои страшные, зубастые пасти и чуть не касаясь своими холодными плоскими носами боков Гука. Как они смогли так незаметно и тихо подобраться к нему, он так и не понял.

«В стаде такого не могло бы случиться, — подумал Гук, — В любой момент есть бодрствующие глаза и уши. Любая неожиданность будет встречена достойно, всегда найдется время для ответа на любое нападение!»

Пришлось Гуку поработать своим ультразвуковым прожектором, посылая сильные волны звука по сторонам, и напомнить этим акулам, что даже и к одинокому дельфину не стоит приближаться с недобрыми намерениями.

Вот с китами ночевать было не страшно. Эти большие, раз в двадцать — двадцать пять превосходившие по длине Гука, громадины с полосатыми животами были удивительно добродушными существами. Да это и понятно стало Гуку, когда он посмотрел, чем они питаются. Они ни на кого не нападают, а едят тех же самых крошечных рачков — подумать только! — которыми питаются маленькие летучие рыбы. Но ни акулы, ни барракуды не осмеливаются нападать на этих гигантов. Лишь иногда изголодавшаяся меч-рыба в слепой ярости таранит своим страшным мечом скорее удивлённых, чем испуганных китов. Такой таран всегда бывает последним в жизни глупых рыб: кит сокращением мускулатуры ломает на куски крепчайший меч, глубоко всаженный в его тело, а изувеченная рыба отбрасывается в сторону. Глубокая рана обычно затягивается эластичным кожным покровом и лежащим под ним слоем сала.

К китам Гук инстинктивно тянулся, хотя они и не откликались на интернациональный дельфиний призыв. Они были ему, пожалуй, ближе всех других морских обитателей. Ведь ни у кого из постоянных жителей открытого океана, кроме китов и дельфинов, нет легких. И трудно передать, как приятно бывает вдруг услышать такое родное и понятное «пуфф! пуфф!» среди безбрежных океанских просторов! Гук постоянно чувствовал своё превосходство над всеми акулами, скатами, медузами, тунцами и макрелями, которым никогда не приходилось высовывать нос из воды, чтобы подышать свежим воздухом.

Киты охотно принимали Гука в свою солидную компанию. Медлительные и неуклюжие на вид, они оказывались удивительно подвижными, ловкими и точными в движениях. И сколько бы раз Гук потом ни встречался с большими китами, это поражающее сочетание огромной силы с добродушием и необыкновенной ловкостью вызывало в нём чувство гордости и уважения к собратьям по крови.

Постепенно боль и обида на старейшин стада утихли. Нет, Гук ничего не забыл и никогда не забудет про свой позор, никогда не простит старейшинам их приговора. Но жизнь есть жизнь. Надо искать пищу, надо остерегаться акул и барракуд, надо, наконец, что-то предпринять, чтобы не нестись пассивно по течению и воле ветра.

Гук внимательно стал наблюдать окружающее, его вновь стали интересовать вещи и явления, не только прямо связанные с необходимостью поесть и спокойно поспать. «Почему надо плыть по воле волн, ветра и течения? Дальше от берегов и против течения!» — решил одинокий скиталец. Чуть холоднее стала вода — на 1–2 градуса, как сказали бы люди, посмотрев на термометр, — чувствительная кожа Гука улавливала все тонкие изменения температуры, она была точнейшим термометром. Заметно изменилась и соленость воды. Гук знал из рассказов тетушки Керри, что каждое море, каждый участок океана отличаются своим содержанием солей.

«Ах как хорошо пахла Голубая бухта в Чёрном море! Этот запах я узнаю среди тысяч других! — подумал было Гук и оборвал свои мысли: — Нечего мечтать и думать о несбыточном…»

Когда Гук выплыл из Средиземного моря и оказался в Атлантическом океане, океанская вода удивила его своей относительной пресностью. Этот вкус даже был похож на вкус воды его родного Чёрного моря.

Гук плыл теперь навстречу более пресным водам Северной Атлантики и вспоминал временами свою колыбель — Чёрное море, которое у поверхности почти в два раза менее солёное, чем вода Атлантического океана.

Стоило Гуку отвернуть на северо-запад от африканского побережья, как изменился и цвет воды: из зеленовато-голубой и зеленоватой вода превратилась в светло-голубую. Изменение цвета океана, как это обычно бывает, оказалось связано с жизнью в толще воды мельчайших планктонных организмов: когда их очень много, то вода может изменить свой цвет даже до красноватого.

Покидая Канарское течение, Гук замечал, что меньше становилось вокруг сельдей, анчоусов, сардин, кефалей, дорад и тунцов. Он не особенно расстраивался — для еды ему рыбы хватало. Зато следов громыхающих и вонючих кораблей, которые вели промысел в этом районе океана, становилось всё меньше и меньше.

Гук не видел теперь на горизонте землю. Он жил в бескрайнем, безбрежном океане среди огромных пологих волн, одна за другой катящихся на просторе. Гук скоро обратил внимание, что высота идущих друг за другом волн неодинакова: обычно через шесть небольших волн шла высокая. Иногда такая особенно высокая волна бывала шестнадцатой по счету. Гуку нравилось взлетать ввысь на гребне этих самых высоких волн и с большой высоты оглядывать свой океан.

Однажды тихим солнечным вечером во время одного из таких обзорных взлётов он с удивлением заметил вдали, в волнах, сотни отблесков, которые, сливаясь вместе, образовывали как бы одно огромное зеркало на поверхности. Любопытство пересилило осторожность, и одинокий дельфин направился к этому странному месту. Подплыв ближе, Гук был оглушён беспорядочным треском и стуком, далеко разносившимися под водой. Большое стадо зелёных морских черепах двигалось в сторону африканского побережья. Черепахи — некоторые из них достигали длины 60–70 сантиметров — плыли бок о бок, словно спаянные друг с другом, и не обращали внимания на Гука.

От соприкосновения панцирей и получался, очевидно, тот странный треск и грохот, который испугал и озадачил Гука. Верхняя крышка каждого черепашьего панциря высовывалась из воды, и скользящие лучи заходящего солнца отражались от них, как от тысяч маленьких зеркал.

Любопытный Гук, впервые увидев этих животных, не удержался и нырнул под плывущее стадо. Он внимательно разглядывал их желтовато-белые снизу, круглые, бесхвостые тела и громадные ноги. Передние лапы были почти вдвое длиннее задних, и, что всего больше удивило Гука, именно эти передние лапы и были основными и единственными органами движения животных. Второй раз в своей жизни Гук видел живое существо, которое двигалось, перебирая лапами, как человек, а не изгибая тело. Когда черепаха взмахивала длинными передними ногами, она казалась Гуку похожей на огромную странную птицу, медленно, но уверенно летящую у поверхности моря. Гук попробовал было заговорить с черепахами, но они не отвечали на его призывы. Тогда он решил поиграть, с этими смешными, стучащими существами. Он подплыл под черепаху, подтолкнул её головой снизу и осторожно схватил за лапу-крыло. Бедная черепаха отчаянно захлопала длинными лапами, вытянула навстречу Гуку маленькую головку с испуганно-злыми глазками. Покрутившись ещё некоторое время рядом со стадом черепах, Гук уж совсем в сумерках взял курс на северо-запад. Ещё долго позади он слышал нестройный шум от сталкивающихся панцирей.

Если бы через несколько дней Гук смог взглянуть на карту Атлантического океана, он увидел бы, что находится на 38-м градусе северной широты, в какой-нибудь тысяче километров от Европы и почти рядом с Азорскими островами. За долгие недели плавания в океане Гук отвык видеть на горизонте землю. И поэтому однажды был удивлён, заметив далеко на западе белую гору облаков, как бы поднимающуюся из моря. Гук уже знал, что обычно такие облака указывают на землю, которая находится под ними. Уже давно по многим признакам он мог предполагать, что где-то близко есть земля: стало больше птиц, а однажды, нырнув особенно глубоко, он обнаружил скалу, поднимавшуюся со дна океана.

Так Гук оказался в водах Азорских, или, как их ещё называют, Ястребиных островов. Он жил здесь уже несколько дней. Дельфину нравилось подплывать совсем близко к берегу, ловить незнакомые запахи стекающих в океан ручьёв и потоков, слушать немолчный шум гальки, перекатываемой прибоем. Всё как когда-то было на родине. Его не особенно беспокоили рыбацкие лодки, снующие между островами. Он не боялся и сетей рыбаков, расставленных на ночь недалеко от берегов. Эти сети, сделанные из тонких ниток, были предназначены для ловли мелкой рыбы, и из них всегда можно было запастись для сытного завтрака или ужина. Вскоре Гук сообразил, что рыбацкие сети и один умный дельфин — это гораздо лучше, чем один умный дельфин без рыбацких сетей.

Как только рыбаки отплывали на далёкое расстояние. Гук начинал работать. Он осторожно направлял в расставленные сети косяк за косяком мелких рыбёшек и из запутавшихся выбирал тех, которые ему больше по вкусу.

Пошли среди рыбаков рассказы. В знакомых испокон веков местах, где рыбачили их отцы и деды, стали твориться чудеса: то в сетях запутаются отборные анчоусы, то в них не найдёшь ни одного анчоуса, зато все сети забиты скумбрией, то вдруг одна сеть полна анчоусами, а соседняя — всего в десятке метров — сплошь забита барабулей. Рыбакам острова Сан-Мигель и в голову не могло прийти, кому они обязаны богатым уловом: им было невдомек, что это Гук решил разнообразить свой рацион.

Гук не боялся людей, хотя и не любил их резко пахнущие и такие шумные лодки. Несколько раз в солнечные дни он показывался совсем близко у бортов рыбацких лодок. А однажды один рыбак даже задел веслом его высокий спинной плавник, попав как раз на рубец, который еще не успел как следует зарасти после одной из ссор с Чиззи.

Плавать в водах островов Сан-Мигель, Формигаш и Санта-Мария было интересно. Дно то круто поднималось к поверхности, образуя плоские песчаные банки, то резко обрывалось в бездонную глубину.

Всюду было много рыбьих стай. Поймать одну-другую пару рыбин не составляло большого труда, даже без рыбацких сетей. Временами Гук становился прежним — весёлым, беспечным дельфином. Он десятки минут терпеливо поджидал, пока старый грузный лангуст не высунет осторожно из-под скалы свои усы. Гук хватал эти усищи ртом и осторожно вытаскивал десятикилограммового рака из его пещеры среди камней. Завладев раком, он начинал жонглировать, подкидывая его в воде то головой, то хвостом. Бедный рак усы покрепче к телу прижимает, но они торчат во все стороны — ведь усы гораздо длиннее тела.

Наиграется Гук, бросит лангуста, а сам наблюдает, как потерявшийся от ужаса морской рак, ощупью и нерешительно пятясь, находит дорожку в свое логово.

С омарами — другими огромными морскими раками, которые жили тут же в скалах, но поглубже, метрах в тридцати — сорока от поверхности воды, — Гук остерегался играть так нахально. У омаров, как и у речных раков, две передние ноги превратились в страшные клешни. Одна клешня потолще и бугры на ней покрупнее — для раздавливания раковин моллюсков, которыми он питается; другая клешня — поизящнее и подлиннее — действует как ножницы.

Ближе к вечеру, когда в воде становилось совсем темно, омары выползали на дно и искали прикрепившихся к камням моллюсков. Гук думал, что огромные клешни и большие размеры хорошо охраняют омаров от врагов. Но однажды ему пришлось убедиться, что это не так. Из большой тёмной расщелины, как пещера уходящей в глубь камней, спокойно и неторопливо выплыл гигантский окунь-полиприон — такого размера, что Гук невольно сжался, увидев его раскрытую пасть. Весил он не менее, чем Гук, — килограммов сто пятьдесят, а в раскрытой пасти Гук, наверное бы, уместился целиком. Не спеша подплыл он к ползающему по дну омару, сделал неуловимое движение жабрами — и вот вместе с потоком воды омар оказался внутри его пасти. Широкая, плоская голова с маленькими глазками повернулась к Гуку, который наблюдал эту сцену сверху. Невозмутимый полиприон спокойно, еле шевеля плавниками, исчез в темноте подводной пещеры. Ни до, ни после этого случая Гук никогда не встречал таких огромных окуней. Долго потом воспоминания об открытой, как пещера, пасти гиганта, медленно надвигающейся на омара, преследовали дельфина.

Весёлым и беззаботным Гук бывал не часто. Естественная настороженность — настороженность одинокого зверя в незнакомом месте — не покидала его. Даже в те минуты, когда, упиваясь своей силой и ловкостью, стрелой бросался он из засады в стаю будто парящих в невесомости крупных кефалей, память предков — бессознательный сторож — всегда была начеку.

Будь Гук старше и опытнее, он, наверно, уже давно обратил бы внимание на то, что в этих водах было очень мало дельфинов. Только два или три раза за все недели жизни у Ястребиных островов почувствовал он смутно знакомый запах прошедшей небольшой стайки дельфинов, да и то белобочек — стремительных жителей открытого океана. Такие тихие, безмятежно спокойные воды, уютные заливы, много рыбы, весёлые струи течений, несущие рассказы со всех сторон, — и так мало дельфинов!

…Всё началось внезапно. Или так только показалось Гуку, который не обратил внимания на странный и всё усиливающийся кисловато-горьковатый запах, который нёсся ему навстречу. Вот и вода стала как будто теплее, да не просто теплее, а совсем горячая! Тошнотворный запах окружил его со всех сторон. Куда-то пропали все рыбьи стаи. Прозрачная синь моря, такая светлая снизу и серебристо-палевая наверху, замутилась. Как пробка вылетел Гук на поверхность и, потеряв на мгновение точность движения, ударился головой в какую-то большую вялую рыбу, плывшую на боку.

«Да ведь это альбакор, красавец тунец в таком жалком виде! Ну и чудеса!» — подумал Гук.

Не успел ещё Гук как следует рассмотреть альбакора, как странный, всё нарастающий гул заполнил, казалось, весь океан. Мелкие удары отдавались как оглушительные раскаты в мутящемся сознании Гука. Периодически, через равные промежутки времени весь океан словно вздрагивал и мощные толчки распространялись откуда-то снизу, и сбоку, и сверху… Невыносимый запах обволакивал дельфина со всех сторон, кожа горела.

Последнее, что запомнилось Гуку, — огромный плоский пузырь, как-то наискосок поднявшийся к поверхности моря, с треском лопнул, распространяя очередную порцию зловония, а горячие волны обожгли тело.

Гук попал в зону извержения подводных вулканов, которые не редкость в этой части Атлантического океана. Только счастливый случай спас его от гибели. Оглушённый, полуотравленный вредными газами, растворёнными в воде и носящимися в воздухе, с кожей, лохмотьями свисавшей по бокам и на спине, Гук собрал последние силы, поплыл в сторону.

«Вперёд! Подальше от этого страшного места, подальше от этих коварных берегов», — думал Гук. Но в то же время совсем уплывать от островов, воды которых так богаты рыбой, где никто не вмешивается в твою жизнь, не особенно хотелось. Тем более, что теперь Гук хорошо запомнил признаки надвигающегося извержения — кисловатый вкус сернистого газа, растворённого в воде, резкие подводные толчки и гул. Уж в другой раз он сумеет уйти в безопасное место. Всё же для верности лучше, пожалуй, подальше держаться от опасных отмелей, на которых, того и гляди, взорвётся какой-нибудь вулкан. И Гук решил перебраться от берегов неспокойного острова к другой группе островов, в нескольких десятках километров от первой.

 

У ОСТРОВА ФАЯЛ

Так Гук очутился в водах острова Фаял. Остров лежит в стороне от оживлённых морских дорог, которые перекрещиваются в районе Азорских островов, сходясь из Лондона и Нью-Йорка, Гибралтара и Южной Америки.

В водах Фаяла рыбаки ставили такие же сетки, как и около острова Сан-Мигуэля. Но однажды Гук увязался в открытый океан за большими лодками, которые шли вдаль от обычных рыболовных районов.

Ничего не подозревающий Гук плыл рядом с лодкой, с интересом разглядывая сидевших в ней людей. Их было немного — человек пять, — и в лодке, кроме людей, виднелись какие-то большие бухты канатов и связанные вместе по нескольку штук поплавки от сетей. Внимание Гука привлёк высокий мускулистый моряк, стоявший на носу лодки и размахивающий каким-то длинным предметом, к которому была привязана тонкая, но, видимо, крепкая веревка. С интересом разглядывал этого человека Гук, стараясь понять смысл его движений. Он попробовал было даже заговорить с ним, послав ему интернациональный дельфиний сигнал: «Кто ты, друг? И нужна ли тебе моя помощь?» (уроки мудрой Керри крепко запомнились ему), но не получил никакого ответа. И вдруг Гук скорее почувствовал, чем осознал, что длинное копьё летит прямо в него. Этого он никак не ожидал. Все разумные существа в море, прежде чем подойти друг к другу, обмениваются сигналами. Здесь сигналов не было. Неизвестное животное (Гук подумал сначала, что это было что-то живое) стремительно неслось в воздухе наперерез Гуку, и он не мог ни увернуться, ни замедлить движение. Инстинктивно избегая столкновения, Гук рванулся вперёд и в немыслимом пируэте ушёл под поверхность воды.

В то же мгновение он услышал звонкий удар чего-то тяжёлого и почувствовал острую боль в спине.

— Не видать нам сегодня хорошей охоты! — проворчал Санчес, с сожалением провожая взглядом медленно погружающегося в глубину раненого дельфина. — Зря ты, Родригес, ударил его. Чем он тебе помешал?

— Захотелось попробовать, остёр ли гарпун! Ведь сам меня прошлый раз отругал, когда лезвие гарпуна оказалось чуть тупым. Помнишь историю с Моби Диком? — живо отозвался стоящий на носу лодки Родригес.

— Дело не в гарпуне и не в ловкости, а в счастье! — вступил в разговор Педро. — Будь на твоём месте даже сам Альварес — лучший гарпунёр всех островов, — и он не смог бы тогда загарпунить Моби Дика. Поверь мне, я ведь двадцать лет подряд хожу в море и охочусь на кашалотов. Вот эти руки, — Педро поднял вверх обе руки, — встречались с сотнями кашалотов, и мало какие из них остались в живых. А на мне нет ни царапины. Но разве я лучше, чем Коста, чем Рикер, чем Хуан? Помните, как их шлюпку разбил вдребезги кашалот и как их на наших глазах сожрали акулы? Всё дело в счастье… Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Кому суждено убить Белого Кита, тот и убьёт его. Но вот вопрос: суждено ли кому-нибудь из нас убить этого Моби Дика?

Помолчали. Журчала волна, ударяясь в борт спокойно скользившей под парусом лодки. В нескольких кабельтовых справа и слева в море двигались другие лодки. Аккуратно, кольцами уложив конец верёвки, соединяющей гарпун с большим поплавком, Родригес внимательно осматривал в бинокль море. Педро возился с поплавком, прилаживая его к другому гарпуну, лежащему у борта лодки. Санчес сидел на корме, придерживая румпель.

— А всё-таки зря ты ударил этого дельфина, — снова начал Санчес. — Не зря старики говорили: если до начала охоты замочишь гарпун, то ничего хорошего из охоты не получится. Да и прямо скажу, жалко мне трогать дельфинов, уж очень они красивы и веселы.

— Опять заладил своё! Мало, что ли, дельфинов в океане?! — с вызовом бросил Родригес. — А на приметы мне наплевать. Пусть каждый хорошо делает свое дело, и, даст бог, добыча не уйдет от нас. За себя я ручаюсь: если кит будет не дальше чем в двадцати метрах, считайте, что мой гарпун застрянет в нём навечно!

— Бросьте спорить, нашли причину для разговоров — раненый дельфин! Да вспомните, сколько кашалотов мы на тот свет отправили! Что по сравнению с кашалотом какой-то дельфинёнок!

— Это правильно ты сказал, конечно. Но ведь кашалотов мы бьём для того, чтобы получить жир и мясо, чтобы из костей сделать муку и удобрить наши виноградники. Не будет промысла кашалотов — и плохо станет нам жить на острове. А зачем трогать дельфина? Слыхали: говорят, дельфины помогли Альваресу обхитрить акулу, когда кашалот выбросил его в воду; будто сам Альварес говорил, что, если бы не дельфин, быть бы ему в животе акулы.

— Ладно, эрманос, не буду больше трогать дельфинов! Да и этого я не хотел убивать — только чуть-чуть задел, наверное, за плавник, — словно оправдываясь, проговорил Родригес.

Конечно, Родригес попал бы в бок Гуку и убил его наповал своим страшным гарпуном, предназначенным для того, чтобы пробивать толстую кожу кашалота, если бы дельфин в последнюю долю секунды не изогнулся для нырка вглубь. Гарпун Родригеса, рассчитанный на более медленные и плавные движения кашалотов, не успел за мгновенным маневром Гука.

Но и то, что он успел сделать, было достаточно плохо. Горела спина, через которую шёл глубокий разрез, к счастью не задевший главных мышц, управляющих хвостом. Кожа на ней да и на всей доброй половине тела — мягкая, нежная кожа, мгновенными изгибами отвечавшая на скользящие вдоль тела волны, — теперь стала как будто чужой. Как ни старался Гук, но передвигаться стал он значительно медленнее. Потоки воды, завихрения, которые образовывались вокруг его тела, не толкали его вперёд, как раньше, а прямо держали на месте, заставляя расходовать вдвое больше сил для движения.

Теперь уже Гук при всём желании не мог с прежней легкостью выскочить в воздух и на полном ходу подхватить зазевавшуюся летучую рыбу. Да и другие рыбы словно стали увертливее и редко попадались на зуб.

Все последующие дни Гук старался держаться на одном месте, около вершины подводной горы, не доходившей до поверхности океана длин на двадцать. Над этой вершиной и на её склонах, покрытых причудливыми водорослями, держалось много рыбы, и Гук не страдал от голода. Скоро такая тихая и неинтересная жизнь надоела ему. Неужели дельфины только для того и существуют на свете, чтобы подкарауливать неуклюжих зеленушек да пугать стаи макрелей? Рана почти зажила. Прежняя ловкость, а с нею и уверенность в своих силах постепенно вернулись к Гуку. Одному не так уж безопасно жить в океане, и многое приходится пробовать буквально на своей шкуре, и тем не менее он жив, почти здоров. А океан огромный, и так хочется узнать, что делается в других местах.

Прежде чем покинуть эти воды, Гук решил познакомиться с жизнью океана не только у поверхности, но и поглубже, куда даже в полдень не проникают лучи солнца и где стоит вечный сумрак.

Гук умел и любил нырять. Ему нравилось опускаться на пятьдесят — семьдесят длин в глубину и, почти не двигаясь, чтобы не тратить и так ограниченных запасов кислорода, наблюдать за окружающим миром. Этот мир без солнца был совсем не похож на тот, который встречал Гука наверху плеском волн, дыханием ветра, криками птиц и ярким светом. Особенно нравилось Гуку нырять поздно вечером или ночью. В тёплые ночи, когда луна ещё невысоко над горизонтом, над океаном совершенно черно. Только знакомые яркие россыпи звёзд на небе. Глаза привыкают к темноте, и, когда ныряешь, не слепнешь от резкой смены в освещении от дневного света до мрака глубин. Кажется, что в воде всё видно гораздо дальше и лучше. Особенно интересны ночные погружения были потому, что все глубоководные обитатели по ночам поднимаются поближе к поверхности. Первыми поднимаются мелкие планктонные рачки, скопления их днём находятся на глубине в десятки и сотни метров. Вслед за ними поднимаются мелкие рыбы и хищные кальмары; за этими, в свою очередь, тянутся хищники покрупнее. За большими хищниками выходят к поверхности и самые громадные пираты моря, те самые, которых лишь несколько раз удалось увидеть людям в разных частях океана.

Мириады мельчайших, невидимых простым глазом точек испускают то усиливающийся, то ослабевающий свет. Двинешь плавником в такой воде — и плавник словно обволакивается холодным пламенем. Это светятся мельчайшие планктонные одноклеточные организмы. Из них один наиболее известный — ноктилюка, или ночесветка, живёт и на родине Гука, в Чёрном море.

Иногда Гук с удовольствием разглядывал медленно двигающихся огромных огненных голотурий. Голотурии похожи на мягкий мешок длиной от 20 сантиметров до нескольких метров. Ночью, когда голотурии двигаются, по их телу пробегают волны, сначала от головного конца к заднему, а потом — обратно. А у огненной голотурии эта волна светится, и кажется, что по телу пробегают, и переливаются волны света.

Гуку нравилось плыть рядом с голотурией и наблюдать, как цвет бегущей светящейся волны изменялся в зависимости от того, с какого места смотрел Гук. То он казался лимонно-жёлтым, то красноватым, то оранжевым, то зеленоватым, то синим.

Вот в чёрном бархате глубины словно заиграли голубые и зеленоватые молнии: это стая золотых макрелей прошла недалеко от поверхности. Они не боятся Гука, чувствуют, что слишком велики, чтобы вызвать желание схватить хотя бы одну из них.

Дорады не любят погружаться глубоко, хотя отсутствие плавательного пузыря позволяет им очень быстро передвигаться вверх-вниз в толще воды. Большую часть жизни они всё же проводят у поверхности.

Дорады — большие любители путешествовать, и они с удивительным постоянством сопровождают небольшие суда в их странствиях по тёплым тропическим и субтропическим водам.

Во время своих путешествий Гуку ещё придётся познакомиться с ними поближе и он даже научится играть с ними, а иногда ему будет перепадать одна-две летучие рыбы прямо из-под носа у охотящихся дорад.

Нравилось Гуку встречать на глубине ночью стаи хищных морских щук — барракуд. Огромные узкие рыбины, размером не меньше Гука, с пастью, усаженной острыми зубами, они наводят ужас на мелких обитателей океана. Даже крупные рыбы и морские животные стараются держаться подальше от этих «гончих псов», с отчаянной храбростью нападающих на любое живое существо. Барракуд морские жители боятся даже больше, чем акул. Конечно, барракуды никогда не осмеливаются нападать на дельфинов в стаде, зная, что им не поздоровится в этом случае. Но одно дело стая дельфинов, и совсем другое — одинокий дельфин.

Не раз Гуку приходилось напоминать этим хищным созданиям, что он как-никак всё-таки дельфин, а не глупая рыба, живущая только силой своих мышц и остротой своих зубов. Неслышимый человеческому уху, властный приказ несли ультразвуковые волны, парализуя нервную систему особо агрессивно настроенных барракуд. Не раз и не два с благодарностью вспоминал Гук в таких обстоятельствах уроки морской мудрости, преподанные далекой теперь Керри. Но, кроме мудрости, полученной от предков, у Гука было неистощимое любопытство и упрямый характер.

«Эх! Да что вспоминать то, что не вернёшь… Чем думать о прошлом, лучше посмотрим, что это там светится, как огромный пустой шар?»

Из глубины океана, где в сплошной черноте мелькали светящиеся искорки креветок, вспыхивали удочки-фонарики глубоководных рыб-удильщиков и мягкими зеленоватыми молниями проносились стайки каких-то неведомых созданий, медленно поднималось навстречу Гуку что-то совершенно неправдоподобное. Большой, метра полтора в диаметре, светло-голубой шар как бы переливался холодноватым светом. Волны света бежали от полюсов шара к экватору, где исчезали в тёмном кольце. Гук от удивления даже замедлил движение и никак не мог сообразить, какова же истинная величина этого шара и как близко он находится от него. Локатор впереди ничего не показывал, и по этому признаку Гук догадался, что перед ним, скорее всего, какая-то медуза невероятных размеров. Не успел он как следует рассмотреть это голубое привидение, как ослепительная вспышка синего света заставила его на мгновение зажмурить глаза. Когда же он взглянул вперёд снова, то ни светящегося шара, ни огоньков удильщиков, ни сверкающих рыб невозможно было разобрать во внезапно наступившей кромешной темноте. Прошло несколько секунд, и Гук уловил резкий треск, какой издают в предсмертной агонии мелкие скумбрии.

«Ага, так вот зачем вспыхивал и гас удивительный шар, — понял Гук. — Это огромная хищная медуза, которая таким образом приманивает, а потом ошеломляет и схватывает мелких рыбёшек!»

Кончается кислород, прошло уже минут пятнадцать. Пора наверх. Гук доволен — не каждую ночь увидишь такой синий шар! На поверхности ночь стала как будто ещё черней. Облака закрыли небо. Не видно луны. Такие тихие пасмурные вечера большая редкость в океане. Вдруг Гуку показалось, что он услышал какой-то странно знакомый сигнал. Ну конечно, это не крик рыбы и не мычание усатого кита-гиганта. Это голос какого-то дельфина!

— Кто ты, друг? И нужна ли тебе моя помощь? — бросил Гук в океан первый, понятный всем разумным существам моря сигнал.

Молчание. Ещё и ещё раз повторил свой вопрос Гук, покачивая головой из стороны в сторону, посылая пучки звуковых волн по разным направлениям. Ответа нет. «Вероятно, ошибся. Просто послышалось что-то знакомое», — подумал Гук.

Его внимание привлекли поднявшиеся наверх небольшие кальмары (зоолог определил бы, что они принадлежат к тому виду головоногих моллюсков, который называется гистиотевтис). Тонкая перепонка связывала вместе все десять «рук»-щупалец, длина кальмарчиков была не больше 30–40 сантиметров. По телу переливались, то вспыхивая, то погасая, несколько сотен разноцветных огоньков — в основном голубого и жёлтого цвета. Отдельные фонарики то усиливали яркость света, то изменяли его оттенок.

Зрелище было настолько захватывающим, что Гук даже пристроился к кальмарьей стайке, чтобы получше рассмотреть эту феерическую картину.

Каждый фонарик на теле кальмара устроен как настоящая фара: на дне углубления, выстланного тёмными клетками, располагается кучка фосфоресцирующих клеток. Этот светящийся комочек прикрыт сверху тонкой линзой из прозрачных клеток. Сверху же на линзу могут наползать со всех сторон черные непрозрачные клетки и, как шторка, закрывать фонарик.

Стайка гистиотевтисов, испуганная присутствием Гука, попыталась уйти поглубже. Но Гук, набрав побольше воздуха в лёгкие, устремился за ними, стараясь не отстать. Внезапно ровное движение кальмаров нарушилось, их чёткий строй рассыпался, по телу многих из них пробежали беспорядочные переливы огоньков и они, как по команде, выключили свои фонарики. Казалось, какая-то невидимая преграда встретилась стае кальмаров на пути — и животные в растерянности, не знают, что дальше делать, куда плыть. А вот и Гук почувствовал странное стеснение, как будто получил хороший удар по голове, и как-то сразу очень устал. Движения стали замедленными, ленивыми. Впереди, из глубины океана, всплывало и приближалось огромное существо. От него исходили странные, огромной мощности, обволакивающие звуки, затуманивающие сознание, мешающие думать, соображать, действовать…

 

ВСТРЕЧА С МОБИ ДИКОМ

— Кто ты, друг? — только и успел вскрикнуть Гук.

Этот сигнал вырвался у него совершенно непроизвольно, автоматически. Закончить это понятное всем разумным существам моря приветствие он не смог — потерял сознание. Какая-то неведомая сила словно отшвырнула его в сторону, и потом лишь постепенно его мысли приобрели обычную чёткость и стройность. Он чувствовал себя снова здоровым и сильным и не понимал, что же с ним только что было? Чей это сигнал обрушился на него? Усатые киты так глубоко не ныряют, да и не могут они так незаметно подобраться. Они переговариваются инфразвуками, которые слышны на десятки километров вокруг. Если же они близко, то всегда слышно, как бурчит у них в животе. Нет, это не усатый кит.

Недавно он испытал нечто похожее, когда его выгоняли дельфины. Старейшины одновременно послали ему презрительное «Чен-зэ-к! Уходи!», и тогда от невероятной интенсивности сложенных вместе ультразвуков затуманилось на мгновение его сознание, И ещё вспомнил он рассказы старейшин на дельфиньем празднике об огромных китах, их дальних родственниках, которые живут в открытом океане и редко-редко заходят в Черное море. Эти киты охотятся, как и дельфины, и так же умеют подчинять себе других обитателей моря, парализуя их сознание. «Киты не нападают на дельфинов», — говорили старейшины. Они никогда не видели этих гигантов, но знали об этом от своих предков.

Но всё-таки Гук был встревожен. «Что делать? Уплыть отсюда, не узнав, что произошло? Нет, это невозможно. Ведь я дельфин, а не глупая акула. И если даже мне суждено погибнуть, так не всё ли равно когда — сейчас или через много лун?»

Огромный кашалот, почти весь белый, который и был причиной замешательства Гука, тем временем спокойно хватал кальмаров — гистиотевтисов, оглушённых его ультразвуковой пушкой. Он чувствовал, конечно, что перед ним рядом с гистиотевтисами плывёт ещё кто-то, но просто не обратил на это внимания. Правда, в последний момент он уловил слабый треск, напоминающий разумные слова, и сразу же прекратил глушить кальмаров. Но разумный призыв не повторился. «Видно, послышалось», — решил кашалот. В этих водах мало дельфинов, да для огромного кашалота это существо слишком мало, чтобы заметить его издалека.

А Гук тем временем осторожно приближался к кашалоту. Он понял, что в кашалоте не меньше 10 длин, и решительно направился к передней его части, похожей на огромную квадратную скалу.

— Кто ты, друг? Я дельфин Гук из рода Эрр! — выпалил он, решив заменить вторую половину интернационального приветствия ввиду того, что помощи от него явно не требовалось.

Белая громада стала медленно поворачиваться в его сторону. Низкий и мощный голос гиганта ударил по Гуку:

— Кто ты, малыш? Кто такая Эрр?

Разговаривать было трудно. Общими оказались лишь немногие слова. Объяснить, кто такая Эрр, Гук так и не сумел. Бросив на прощание: «Не бойся, друг!» — кашалот набрал в лёгкие воздух и растаял в тёмной глубине.

Со смешанным чувством вынырнул Гук за свежим воздухом. Первый раз после стольких месяцев скитаний он услышал в ответ слово «друг». Он снова почувствовал, что в океане живут и другие разумные существа. И гордость охватила его: он не испугался и поступил правильно, поговорив с этим белым гигантом.

Жизнь в водахострова Фаял стала интереснее. Гук не раз встречал здесь кашалотов и постепенно узнал их поближе. Когда они ловят кальмаров на глубине, к ним лучше не приближаться спереди. С него хватит и одного раза, когда он почувствовал на себе действие ультразвука кашалота. До сих пор при воспоминании об этом начинала ныть голова. Но в другое время к ним можно подплыть и даже обменяться приветствием. После того как кашалоты узнавали в Гуке дельфина, они начинали вести себя очень осторожно, как будто боялись причинить ему вред. Разговора ни с одним из них не получалось. Они лежали у поверхности и отдыхали, а потом скрывались в глубинах, недоступных Гуку, и появлялись снова уже тогда, когда он отчаивался их увидеть: через 40–50 минут. Некоторые оставались на глубине больше часа!

Узнал Гук и зачем выходили в море на лодках со связками верёвок и острыми гарпунами непонятные люди. Они сначала ранили, а потом убивали кашалотов. В жестокой борьбе изматывали силы этих гигантов океана и оттаскивали их к берегу. Это внушало дельфину чувство отвращения и страха. Он старался понять, как такие маленькие существа одолевают гигантов, не имеющих себе равных по силе в море.

Вскоре Гук отлично разбирался в тонкостях охоты на кашалотов. Вот гарпунёр на носу лодки застывает с поднятым гарпуном, а гребцы изо всех сил начинают грести туда, где должен вынырнуть кашалот, которому припасён этот ужасный острый гарпун. Он не мог объяснить кашалотам, что отсюда надо уходить подальше, не хватало понятных для них слов, да и не хотели они разговаривать с какой-то мелюзгой. Гук пробовал научиться их языку: это оказалось ему не под силу. И Гук решил покинуть эти кровавые места, тем более что здесь появилось множество акул, пожирающих остатки убитых китов.

Это случилось в один из последних дней пребывания Гука у острова Фаял. Рано утром, наевшись рыбы и нежась в спокойном океане, Гук издалека заметил китобойную шлюпку с гарпунёром впереди. Это была та самая шлюпка, которая впервые познакомила Гука с острым гарпуном. Не обгоняя и не отставая от неё, Гук внимательно наблюдал за происходящим. Как и тогда, шлюпка была полна связок верёвок и поплавков. Как и тогда, в шлюпке находились четыре человека, и тот, которого звали Родригесом, внимательно осматривал горизонт в видавший виды бинокль.

— Моби Дик! Белый Кашалот! — вдруг подпрыгнул от волнения Родригес. — Ставлю бочку лучшего прошлогоднего вина, если мы на этот раз не почешем ему спину нашим гарпунам. Вперёд!

— Слушай, Родригес, может, не будем трогать Моби Дика? — немедленно отозвался Санчес. — Мало, что ли, других кашалотов вокруг! Пускай себе плавает Белый Кашалот!

— Пока я гарпунёр, я распоряжаюсь на шлюпке! — вспылил Родригес. — Будете делать, что я требую! Вперёд!

Гук слышал всю эту перепалку, но понял только одно страшное слово «Вперёд!», которое всегда произносилось на шлюпках перед броском гарпуна. То, что произошло дальше, не раз приходилось потом вспоминать Гуку во всех подробностях.

Желая предупредить кита об опасности, Гук начал посылать тревожные сигналы, понятные всем разумным существам. «Тревога! Опасность! Тревога! Опасность!» — неслись щелчки, перемежающиеся с треском.

Гук поворачивал голову из стороны в сторону, напрягал и расслаблял мягкий выступ на голове впереди черепа, и звуки неслись то широким веером, то узким пучком, пронизывая воду далеко впереди. Но, вероятно, кашалотов впереди не было: никто, не откликался, да и локатор, который Гук включал время от времени, не показывал впереди ничего крупного.

— Стой! — раздался голос Родригеса на шлюпке. — Спаси нас, пресвятая Мария!

Застывшие на своих местах рыбаки увидели в прозрачной глубине моря сбоку от шлюпки беловатое огромное пятно, поднимавшееся к поверхности. Гук раньше людей обнаружил огромного кашалота. Моби Дик — а это был именно он, тот самый огромный белый самец-кашалот, — не обращал внимания на тревожные сигналы дельфина и медленно поднимался к поверхности, где его поджидал Родригес с гарпуном наперевес.

Размышлять было некогда. Закон предков, требующий выручать друга всегда и везде, сработал независимо от его сознания. Бешено заработал Гук хвостом. Никогда ещё он не мчался с такой скоростью. Пронырнуть под лодкой и выскочить на поверхность прямо перед остолбеневшим Родригесом было делом нескольких секунд.

— А-а-а! — застонал Родригес от ярости. — Тот же проклятый дельфин! Я его насквозь прошью гарпуном и убью вместе с Моби Диком!

Педро и Санчес в ужасе привстали, но бешеный взгляд Родригеса бросил их обратно на скамьи. И в тот самый момент, когда Моби Дик появился на поверхности и шумно выдохнул, выпуская отработанный воздух, Гук собрал все силы и стрелой взметнулся в воздух. Со страшной силой своего сто пятидесятикилограммового тела ударил он хвостом по руке Родригеса, занесённой уже для броска гарпуна. Родригес как подкошенный свалился за борт от неожиданного толчка, покалеченная рука плетью повисла в рукаве рубахи.

Глазами, полными ужаса, смотрели рыбаки па эту сцену, оцепенев от неожиданности и не в силах сдвинуться с места. Первым опомнился Санчес.

— Весло! Весло Родригесу! — закричал он Педро, который был у того борта, за которым барахтался несчастный гарпунёр.

Но весло теперь было бесполезно, так как Родригес, потерявший сознание от боли, не приходя в себя, тонул. А рядом уже замаячил треугольник спинного плавника акулы, одной из тех, которые всегда сопровождают шлюпки китобоев в надежде поживиться кусками убитого кашалота. Акулу заметили и в шлюпке. Эти суровые и простые люди знали, что теперь спасения Родригесу нет. Даже если кто-то из них прыгнет за борт, чтобы вытащить тонущего гарпунёра, дело кончится тем, что погибнут двое.

Со слезами на глазах, трясущимися руками мелко крестились рыбаки, шепча слова молитвы. И тут во второй раз у борта шлюпки появился дельфин со шрамом, идущим через всю спину позади плавника. Подплыв под безжизненное тело Родригеса, он осторожно подтолкнул его вверх, ещё раз, ещё… Вот гарпунёр уже у поверхности. От прикосновения дельфина или по другой причине он очнулся, попытался плыть к лодке, но боль в сломанной руке заставила его закричать, и он снова потерял сознание. А дельфин тем временем медленно толкал его к шлюпке. Вот Родригес уже совсем близко от шершавого смолистого борта. Только тут очнулись рыбаки и, перегнувшись за борт, втащили бесчувственное тело в шлюпку.

В тот момент, когда Гук ударил гарпунера и шлепнулся в воду, Моби Дик почувствовал, что что-то неладное происходит рядом. Прочистив легкие и быстро сделав два-три вдоха, он понял, что тут оставаться не стоит. Медленно отплыл он от шлюпки и хотел было направиться ещё дальше, как услышал слабое попискивание, складывающееся в слова:

— Я дельфин Гук из рода Эрр! Здравствуй, друг! Опасность прошла! Всё спокойно!

— Здравствуй, здравствуй, Гук! На глубине здесь такие вкусные кальмары! Но что-то неспокойно наверху, и я хочу уплыть отсюда в другие моря! — пробасил Моби Дик, даже не подозревая, какую опасность только что отвёл от него своим телом Гук.

Гук из этого ответа понял только, что Моби Дик узнал его и хочет куда-то уплыть подальше от этого места.

«Это как раз то, чего мне давно хотелось, — подумал Гук, — попробую-ка я двинуться вслед за ним в путешествие. Надоело болтаться около одного и того же места!»

А в идущей под всеми парусами к берегу шлюпке в это время только что очнулся и заново переживал всё случившееся Родригес. Он говорил прерывающимся голосом и почему-то шепотом, время от времени оглядываясь вокруг:

— Понимаете, когда я увидел, что дельфин мешает убить кашалота, я решил убить их обоих сразу. В меня вселился какой-то дьявол. И я бы сделал это, клянусь девой Марией, если бы не этот сумасшедший дельфин. Но знаете, что я увидел, когда очнулся в воде? Глаза! Широко раскрытые глаза дельфина около моего лица! Они были как человеческие… — Родригес умолк, погрузился в какие-то далекие мысли. Прошло несколько минут, и вдруг он приподнялся, опираясь на здоровую руку, и торжественно прошептал: — Клянусь своей жизнью, что больше никогда не возьму в руки гарпун!..

Солнце достигло зенита. Верхние слои воды были горячими. Глубоко и надолго ныряя, Гук плыл следом за громадным Моби Диком на юг, навстречу новым приключениям и опасностям.

 

ЗА МОБИ ДИКОМ

В течение первых нескольких дней плавания за Моби Диком Гуку пришлось немало поволноваться. Он то и дело терял своего приятеля. Приходилось искать его по басистому голосу или по знакомым пахнущим следам.

Странные отношения установились между ними. Моби Дик был флегматичным увальнем и ужасным обжорой и, конечно, постоянно занят своими делами и поэтому был плохим собеседником. Моби Дик давно уже покинул свое стадо, которое он возглавлял на протяжении десятков лет. Последние годы жизни он проводил, странствуя по хорошо знакомым океанским просторам, не нуждаясь ни в чьей помощи, не боясь никого в своем одиночестве. Да и маршруты его были уже постоянны: с наступлением тёплых летних месяцев в южных полярных морях он покидал тропики и направлялся на юг, где проводил время в поисках кальмаров, в беспощадных схватках с самыми крупными из них — археотевтисами. Вот и сейчас Моби Дик отправился в Антарктику тысячелетиями известным всем кашалотам маршрутом: с водами Канарского, а потом Северного экваториального течения через Атлантический океан, затем к югу вдоль берегов Южной Америки с водами Бразильского течения.

Моби Дик столько повидал в своей жизни, столько узнал от своих родителей и друзей, что всё в океане было ему знакомо и ко всему, что бы ни случилось, он относился очень спокойно. Теперь он так же спокойно отнёсся к настойчивому сопровождению Гука.

Зато как было интересно Гуку плыть с кашалотом! День за днём наблюдал он за гигантом, и многое стало ему понятным. За это время Гук, например, выучился нырять так глубоко, что ни один дельфин из рода Эрр не смог бы теперь потягаться с ним. А всё началось с любопытства.

«На какую же глубину опускается кашалот? Как он умудряется так долго оставаться под водой?» — спрашивал себя Гук.

Сначала дельфин попробовал нырнуть вслед за Моби Диком, но не смог опуститься глубже ста двадцати своих длин. На этой глубине свет самого яркого дня исчезал и в чёрно-синей темноте без локатора ничего нельзя было разобрать. Все здешние морские жители днём уходили глубже: даже то ничтожное количество света, которое достигало этих глубин, раздражало их чувствительные органы, приспособленные к вечной тьме.

С первой встречи с Моби Диком Гук понял, что тот хватает на глубине кальмаров. До этого Гук никогда не ел кальмаров, но однажды вечером, погрузившись, как обычно, на глубину в сто длин, Гук решил их попробовать. Большого труда стоило ему схватить самого маленького кальмарчика: его сигналы никак не действовали на этих подвижных моллюсков. Через несколько минут, после того как он проглотил кальмара, Гук почувствовал прилив бодрости и сил. Гук чувствовал, что вдох можно отложить еще на несколько минут, он плыл легко и свободно. Так Гук открыл, сам того не ведая, один из секретов Дика: добыча на глубине влекла. Можно было дольше нырять.

Вскоре Гук понял, какими звуками лучше всего останавливать кальмаров и на каком расстоянии надо включать свой ультразвуковой прожектор, чтобы ошеломить моллюска. Дело пошло было на лад. Но оказалось, что некоторые виды кальмаров могли обнаруживать его присутствие издалека. Гук не знал, что у кальмаров есть «глаза», устроенные таким образом, что могут воспринимать невидимые тепловые лучи, расходящиеся от всякого теплокровного животного. Этих «глаз» иногда бывает несколько десятков, и расположены они на поверхности плавников кальмара. Особенно развиты эти тепловые «глаза» у кальмаров-мастиго, и Гуку редко-редко удается подплыть к этим созданиям близко.

Теперь Гук отставал от Моби Дика только на глубине двухсот — двухсот пятидесяти длин, а однажды ему удалось нырнуть не меньше чем на триста длин. В тот раз он пробыл под водой столько, что можно было не меньше двух тысяч раз повторить интернациональный призыв. А Гук, как и все дельфины, отсчитывал время не минутами и секундами, а длиной ультразвуковых сигналов. Для самого короткого из них требовались тысячные доли секунды. Вся фраза приветствия: «Кто ты, друг? И нужна ли тебе моя помощь?» — занимала меньше полутысячи таких сигналов и, по-нашему, приближалась к половине секунды. Повторенный две тысячи раз, этот призыв занимал время не меньше чем семнадцать минут! Вот как долго Гук пробыл под водой!

Чем глубже нырял Гук за Моби Диком, тем больше разных кальмаров встречалось ему. Были в океане места, где кальмары властвовали полностью. На глубине ста — ста пятидесяти длин обычно встречались гистиотевтисы со своими рядами разноцветных огоньков. Здесь же и выше встречались и другие кальмары, тоже всегда объединенные в стаи. Перед такими стаями Гук иногда чувствовал себя как-то неловко: ему казалось, что стая кальмаров чем-то значительным и важным отличается от стай тех рыб, на которых он бесцеремонно нападал. Ему нравилось наблюдать, как эти морские ракеты неслись вперед толчками, которые то редко следовали один за другим, то повторялись с такой быстротой, что глаз не успевал их различить. Все студенистое тело кальмара становилось упругой полупрозрачной стрелой с треугольными плавниками-стабилизаторами по бокам.

 

ДЕСЯТИРУКИЕ ЧЕРНИЛЬНИЦЫ

«Всё-таки кальмары — удивительные существа!» — думал Гук. В редкие моменты их можно увидеть вечером или утром недалеко от поверхности. И тогда сквозь полупрозрачное тело кальмара видно всё его внутреннее строение. Вот просвечивает тёмный участок — это знаменитая чернильная сумка, с запасом настоящих чернил. Вот венчик из восьми коротких и двух длинных щупалец. Все щупальца отходят прямо от головы этого странного существа, но саму голову трудно рассмотреть: с двух сторон на ней сидят огромные, невероятно большие глаза, а дальше её окружает воротничок мантии — цилиндрического покрова, одевающего всё тело моллюска. Вот мантия на мгновение раскрывается — и вода заполняет все обширное пространство внутри. В следующий миг края мантии «застегнулись»: выступы одной стороны вошли во впадины другой — настоящие одёжные кнопки; мышцы напряглись — и вода с силой забила из небольшого отверстия воронки: заработал реактивный двигатель. И как ракета летит вперёд вытянувшееся тельце кальмара.

Когда кальмары двигаются медленно, чуть шевеля боковыми плавниками на хвосте, видно, как пульсируют их сердца в глубине мантии: два гонят кровь в жабры, а третье — главное — по всему телу. Кровь у кальмаров не как у Гука — красная, а… голубая. Она подходит к жабрам совсем прозрачная, а от них оттекает, насытившись кислородом, почти синяя.

Гуку нравилось пугать кальмаров издали, посылая сжатый в узкий пучок луч ультразвука. Сначала кальмар резко дергался вперёд, потом старался ускользнуть в сторону из зоны действия луча. При этом нарушался строй движения стаи кальмаров, и всё новые и новые моллюски попадали под луч. Наконец то один, то другой, то третий начинали выпускать чернильную жидкость, густым тёмным пятном обволакивающую в конце концов всю стаю или, точнее, то место, где только что была стая. Неприятно было не только то, что эта жидкость мешала разглядеть, что же делают в чернильном облаке кальмары, но и то, что она очень щипала глаза и имела препротивный вкус.

Кальмары не отвечали на интернациональный призыв Гука, но его забавляли и интересовали удивительно слаженные охоты на рыб, их необычное строение и способ движения в толще воды, наконец, их глаза — огромные, смотрящие вперёд, будто пронизывающие насквозь, заставляли Гука инстинктивно стараться узнать как можно больше о жизни этих странных существ.

В теле их не было скелета из твёрдых костей, как у рыб. Самыми твёрдыми частями тела были несколько хрящей, небольшая известковая пластинка, идущая вдоль тела, — остатки раковины, когда-то окружавшей тело их предков, да пара роговых клювов, похожих на клюв какой-нибудь хищной птицы. Наконец, что особенно поражало Гука, у кальмаров было много выростов-щупалец, которые пучком прикреплялись к одному из концов тела. И рот с клювом располагался как раз где-то между основаниями этих выростов-щупалец. При плавании все эти выросты складывались вместе, составляя как бы продолжение тела кальмара. При ловле рыбы они превращались в грозное оружие, охватывая и оплетая жертву со всех сторон, присасываясь к ней сотнями присосок, рядами сидящих от вершины до основания на каждом щупальце. Щупальца надежно держали добычу и сантиметр за сантиметром подтягивали её к маленькому рту с хищно раскрывающимся клювом.

Стаи кальмаров, как много раз наблюдал Гук, легко и успешно охотились на косяки трески и сельдей. Тысячи кальмаров организованно обходили стаю рыб справа и слева, сверху и снизу. Другие оставались на месте и ждали, пока совершится окружение рыбьей стаи. Потом по сигналу все кальмары бросались в гущу рыб, и через несколько минут от огромного косяка селёдки не оставалось и следа.

Первыми хватали добычу два самых длинных щупальца — ловчие руки, которые выбрасывались вперёд. Рыба подтягивается к клюву, и следует молниеносный укус — жертва мгновенно парализована. Мёртвая хватка щупалец ослабляется, кальмар, откусывая своим клювом кусок за куском от добычи, отправляет её внутрь тела, где работает сложный механизм — роговая тёрка, перетирающая всё съеденное. Только тщательно перетертая в мелкую кашицу пища может передаваться по узкому пищеводу в желудок.

Со стороны наблюдать за пиршеством кальмаров было очень интересно. Не так интересно было чувствовать на своей спине и голове скользкие присоски с зазубренным краем, которые, впиваясь, оставляли на коже маленькие круглые следы. В этих местах кожа горела, как будто её коснулась медуза-пилема. Боль вскоре проходила, но следы от присосок оставались в виде круглых шрамиков с беловатым ободком. Теперь-то Гук знал, что за странные пятна покрывали голову и спину Моби Дика. Это были следы от присосок громадных размеров. «Каких же размеров должны быть сами кальмары, — думал Гук, — если их присоски величиной с голову дельфина?» Длина этих огромных кальмаров должна во много раз превосходить длину тела Гука. Но таких огромных кальмаров Гук никогда не видел, а потому сомневался, существуют ли они в океане.

Гуку нравилось преследовать стаю кальмаров. В первое время он с огорчением убеждался, что кальмары легко его обгоняют. Потом он придумал интересную игру: стая кальмаров обычно сравнительно недолго плывёт в одном направлении, стараясь свернуть вглубь. И в этот-то момент Гук посылал сильный пучок ультразвука, целясь как раз под стаю и отрезая ей путь в глубину. Он быстро покачивал головой, превращая узкий луч в широкий веер. Этот веер заставлял кальмаров из передних рядов в страхе отпрянуть назад, а всю стаю — на какое-то время потерять ориентировку и начать перестраиваться для движения в другом направлении.

 

В ЩУПАЛЬЦАХ СМЕРТИ

На этот раз Гук вовсе не хотел съедать или даже ловить кого-нибудь из этой стаи довольно крупных — чуть ли не в его длину — моротевтисов, которые, круто развернувшись, уходили в непроглядную тьму глубины. Просто ему было интересно, удастся ли их так же, как гистиотевтисов, заставить развернуться. И вдруг — именно вдруг — Гук почувствовал легкое движение воды у брюха и сбоку. И в тот же момент его тело оказалось оплетённым двумя широкими мускулистыми лентами. Быстроте реакции Гука ещё в родном стаде завидовал Тен, а в этот момент он превзошел самого себя. Вложив всю свою силу, он рванулся вперёд, изогнулся, выпрямился как пружина и снова рванулся вперёд. Напрасно! Как в мягких тисках, держали его непонятные ленты. Пролетели мгновения замешательства, и, оценив обстановку, Гук решился. Пользуясь тем, что голова оставалась свободной, он изогнулся, повёл ультразвуковым лучом назад, наугад, стараясь определить, что же держит его сзади. Чуть слышное эхо немедленно сообщило, что рядом огромный кальмар! И, словно подтверждая его догадку, поодаль, на расстоянии двух длин, вспыхнули синеватым светом и замерцали два больших диска. «Глаза!» — мелькнуло у Гука. И сразу вода вокруг словно засветилась от сотен и тысяч переливающихся красноватых искр — это вдруг заиграли огоньки на гигантских щупальцах. По направлению их движения Гук определил, что его держали два ловчих щупальца — плоские и широкие на конце. Ужас охватил Гука при виде всех этих искрящихся змей.

«Два щупальца ещё дают мне возможность как-то двигаться, но если к ним добавятся ещё два или три, вряд ли удастся вырваться», — мелькнула мысль. Но тут же он вспомнил совет мудрой Эрр: «Никогда не забывайте, что вы дельфины и что нет безвыходных положений… Вы дельфины, и вы способны решать любые задачи…»

«Мозг! Мозг кальмара!» — обожгла мысль Гука, стремившегося вырваться из смертельных объятий. Он неожиданно снова повернулся назад и что было сил рванулся прямо между мерцающими голубоватыми глазами. Ловкие щупальца на мгновение ослабли, и он со всего размаха врезался в мягкую студенистую массу. Зажмуривая глаза перед ударом, он еще видел, как вспыхнули ярким синим светом глаза кальмара. А потом густая тягучая слизь охватила голову Гука. Извивающиеся щупальца кальмара старались оторвать его, к ним на помощь подоспели другие восемь щупалец. Все они плотно и намертво обхватили тело Гука, не оставляя свободного места.

Первый раз в жизни Гук почувствовал превосходство чужой грубой физической силы. Неподвижное, согнутое неестественным полукольцом тело дельфина мелко задрожало.

«Это конец…» — мелькнуло в голове Гука. И он сделал единственное, на что был ещё способен в таком положении: поворачивая голову в стороны, он свистел, трещал, визжал, скрипел, челюстями хватал что-то мягкое, скользкое и рвал, рвал, рвал…

Но вот что-то тревожно вспыхнуло в, казалось, погасшем сознании дельфина: хвост был свободен. Ещё не понимая, что происходит, и как будто обретя новые силы, Гук дернулся и почувствовал, что вырывается из смертельных объятий. Ещё не веря в спасение, Гук инстинктивно рванулся вверх, к поверхности, к воздуху, прочь из этой чёрной глубины и мрака.

С разбитым носом, с кровоточащими следами от присосок, весь изломанный и разбитый, вымазанный какой-то дурно пахнущей слизью, жадно хватал он свежий морской воздух, не замечая ни блеска солнечного дня, ни криков фрегатов, реющих над ним, ни испуганно взметнувшейся в воздух качурки, напуганной его появлением.

«Спасён! Спасён! Спасён!» — звенело на разные лады в его голове.

 

ДЫХАНИЕ ПУСТЫНИ

Рядом послышалось знакомое сопение Моби Дика. Впервые за много дней совместного путешествия Моби Дик, казалось, обратил внимание на Гука. Маленьким насмешливым глазом он понимающе оглядел потрёпанного Гука и что-то просвистел непонятное. Единственное, что тот смог уловить, — это намерение кашалота двигаться дальше. И, как бы подтверждая это, Моби Дик решительно направился на юго-запад, почти не ныряя. Ослабевший Гук с сожалением наблюдал, как струйки водяной пыли и пара, вылетающие при каждом выдохе кашалота, становились все меньше и меньше. Исчезали и звуки Моби Дика. Двигаться с такой скоростью Гук не мог.

Медленно двигаясь следом за Диком и всем телом ощущая приятную теплоту верхних слоёв воды, прогретой горячим субтропическим солнцем, Гук пытался восстановить картину произошедшего. Конечно, он допустил ошибку, увлекшись преследованием кальмаров и забыв об осторожности. Надо было хоть время от времени прощупывать эхолокатором ближайшие окрестности. Тогда бы он успел вовремя заметить этого разбойника. Теперь-то Гук не сомневался, что гигантские кальмары существуют в глубинах океана. Ведь напавший на него кальмар был по крайней мере в несколько раз больше его длины. Интересно, выслеживал ли он его специально или просто охотился за стаей более мелких жертв и наткнулся на Гука?

«В любом случае нужно будет во время таких глубоких спусков быть особенно внимательным», — решил Гук.

«Дальше я, пожалуй, поступил правильно, — размышлял Гук. — Если бы мне не удалось растерзать голову кальмара и разрушить его огромный мозг, лежащий кольцом между глазами и вокруг пищевода, мне больше никогда не пришлось бы выплыть на поверхность».

Постепенно настоящее вытесняло событие, которое только что чуть было не кончилось так печально. Где-то впереди Моби Дик. За ним, и поскорее!

Вот уже несколько дней, как Гук чувствовал что-то непривычное в воздухе. Вроде это был тот же морской воздух, но дышать им становилось всё труднее, першило в лёгких, не хотелось дышать полной грудью. Наши путешественники сейчас находились в нескольких сотнях километров к западу от островов Зеленого Мыса. Густая белесая пелена накрыла море и повисла над волнами. Туман. Но туман не обычный, из мелких капелек влаги, — таких туманов не бывает в постоянно теплых тропических водах, — а особенный, сухой и едкий. Гук никогда прежде не встречал ничего подобного и сначала здорово испугался. Но Моби Дик, сердито пыхтя, как ни в чём не бывало упорно плыл всё дальше. Может быть, он был уже знаком с этим странным туманом? Это был знаменитый пылевой туман, состоящий из мельчайших песчинок, принесенных пассатом из пустынных просторов Сахары.

Странное впечатление производило море, подёрнутое непроницаемой пеленой белесого, сухого тумана: стало тихо, крики фрегатов и качурок раздавались глухо, и трудно было определить, далеко или близко находятся хозяева этих голосов. Даже волны, казалось, замедлили свой бег и стали менее быстрыми и крутыми.

Гук решил, что на сегодня хватит впечатлений и приключений и что главной задачей остаётся догнать Моби Дика, сопевшего и трещавшего далеко впереди. Неожиданно из густого тумана прямо навстречу Гуку, только что поднявшемуся к поверхности, с огромной скоростью ринулось какое-то существо. Гук лишь рассмотрел, что это создание, похожее на птицу, словно приклеено к поверхности. Никогда Гук не видал таких странных птиц, умеющих так широко раскрывать клюв и бороздить нижней челюстью море. А это был водорез, одна из своеобразных чаек открытого океана.

Водорез подхватывает раскрытым клювом с поверхности всякую живность. Этот водорез летал не во всех направлениях, а старался держаться вдоль больших волн, чтобы как можно равномернее бороздить море. Время от времени он поднимался над волнами и захлопывал огромный клюв, что-то глотая. Когда водорез проносился рядом с Гуком, то отчетливо слышалось бульканье разрываемой клювом поверхности воды. Такой треск Гук много раз слыхал по ночам и лишь теперь узнал, откуда он исходит. Водорезы, в основном, сумеречные и ночные птицы, и наблюдать их очень трудно. Вероятно, густой туман подвел водореза, и он решил, что уже наступил вечер, и принялся за охоту.

 

ДОРОГА НА ЮГ

Вот уже несколько дней Гук и Моби Дик пересекали Атлантический океан с востока на запад. Гук не переставал удивляться разнообразию природы кругом. Через полдня пути океан совершенно изменился: вода стала мутновато-зелёной от огромного количества микроскопических водорослей, всюду сновали золотистые макрели, то и дело встречались удивительные луна-рыбы, а если нырнуть, то можно было встретить и уродливых на вид молот-рыб, скатов. У поверхности весело пыхтели небольшие группы усатых китов — голубых, горбачей, финвалов, малых полосатиков. Они собрались сюда, привлечённые обилием планктона и мелких рыбьих стай.

В безбрежном просторе океана кое-где изредка встречались острова. Казалось, Моби Дик, хорошо зная дорогу, специально плыл так, чтобы их путь проходил возле этих островков. Сначала Гук не понимал, почему так поступает Моби Дик, но потом заметил, что возле таких островков или групп скал, поднимающихся с огромных глубин, оказывается больше всякого морского населения. Особенно много здесь было птиц. Они тучами носились в воздухе. Гук не знал, что их гнезда покрывали всё пространство, свободное от растений и воды, на каменистых карнизах островков. Скалы и отвесные стены островов издалека казались белыми, так сильно они были окрашены помётом множества обитателей: глупышей, огромных морских чаек, фрегатов. Рядом с островами всегда были воды, особенно богатые растительностью и планктоном, а значит, и более крупными морскими обитателями, которые и привлекали сурового увальня Моби Дика.

Наши спутники продвигались всё южнее и южнее с водами тёплого Бразильского течения. В нескольких сотнях километров и западнее от них угадывалась громада Южной Америки. Она чувствовалась и по обилию птиц, и по изредка встречавшимся плавающим деревьям. Дни шли за днями. В ясные ночи Гук видел серп луны, уже не плывущий лодкой по небу, как в тропиках, а всё более наклонявшийся.

С каждым днём длиннее становились сумерки. Вскоре стала всё заметнее перемена, происшедшая в океане. Вода стала холоднее и в ней появилось множество микроскопических существ, от которых цвет её стал светло-зеленый; тут и там встречались остатки водорослей, влекомых течением уже не на юг, а на север. Гук попал в зону холодного Фолклендского течения. Впрочем, никакого холода он пока не чувствовал. Температура была даже приятной и напоминала родную воду Чёрного моря. А потом, ведь даже в жарких тропических морях на глубине свыше ста метров температура сохраняется низкой круглый год.

Однажды Гук был чрезвычайно удивлён, увидев вдали огромный белый остров. Гук, конечно, немедленно поплыл к нему поближе и вскоре попал в необычно прохладную воду, окружающую этот остров. Подплыв ещё ближе, он обнаружил, что этот остров — плавучий. Он медленно, но заметно двигался прямо на север. Гук никогда прежде не встречал айсберги — горы плавающего льда, и теперь он потратил немало времени, чтобы рассмотреть это создание природы. Сначала Гук нырнул на 30 длин, но так и не добрался до основания плавучего острова. Отдышавшись, Гук нырнул длин на 60 и только тогда достиг подошвы этой ледяной горы. Удивительное дело — над водой возвышалась всего лишь пятая часть всего айсберга. Четыре пятых было погружено в воду. Гук подумал, что если и называть айсберг плавающим островом, то правильнее было бы называть его подводным плавающим островом.

Для Гука нашлось и ещё интересное занятие. Рядом с айсбергом, в зоне холодной воды вокруг него, двигалось много странных животных, которые прежде не встречались Гуку в тёплых водах. Среди них было множество крупных — сантиметров десять в длину — и очень вкусных креветок. Встречались и необычные небольшие рыбы, такие, каких Гук никогда раньше не видел ни в Средиземном море, ни в тропической части Атлантики.

Встреча с этой ледяной горой и сопровождавшей её компанией очень обрадовала Гука. Значит, скоро кончатся однообразные тропические воды, скоро должно появиться что-то новое и интересное.

«Вот бы показать другим дельфинам из рода Эрр эту ледяную гору!» — подумал вдруг Гук, но тут же сообразил, что думать об этом совершенно бесполезно. Стада больше нет, и он изгнан всеми… Но кому же передать всё, что он увидел? Как выполнить одну из самых главных обязанностей дельфина: сообщать обо всём интересном и важном всем остальным? Он ни за что не сознался бы в этот момент, что впервые после многих месяцев изгнания он на какое-то мгновение вновь почувствовал себя членом рода Эрр.

 

ТАИНСТВЕННЫЕ КЧИДЖИ

Моби Дик куда-то пропал. Несколько последних дней он вёл себя необычно. Активнее стал нырять в глубину, дольше там находился и двигался не прямо на юг, как раньше, а как будто что-то искал, поворачивая то к западу, то к востоку на тысячи своих длин. Гук решил попробовать расспросить Моби Дика о его дальнейших планах. Совместное путешествие в течение десятков дней вроде бы давало ему на это право.

С Моби Диком было по-прежнему трудно разговаривать. Правда, за время, проведённое вместе, Гук стал лучше разбираться в басовых руладах этого гиганта, но связного разговора у них так и не получалось. Так было и на этот раз. Найдя Моби Дика отдыхающим на поверхности воды после очередного путешествия в глубину, Гук попробовал начать разговор:

— Дик, что мы здесь ищем?

— Это ты, Гук? Здесь живут кчиджи, будь осторожен!

— Это рыбы?

— Нет, это кчиджи.

— Это птицы?

— Нет, кчиджи!

— Это большие черепахи?

— Кчиджи.

— Они большие?

— Разные. Есть в две моих длины.

— У них есть зубы? Они могут меня схватить?

— Да.

— Как их узнать?

— Длинная шея, маленькая голова, плотное туловище с четырьмя длинными плавниками, маленький хвост.

— Где живут кчиджи? Чем дышат?

— Ночью поднимаются к поверхности, днем опускаются на 100–200 моих длин. Чем дышат, не знаю, но мясо у них вкусное!

— Ты их ищешь?

— Да, каждый год, проплывая здесь, я хочу подраться с ними, но каждый год они обманывают меня. Давно-давно один из них неожиданно напал ночью и схватил меня за хвост, вырвав большой клок. Кчиджи здесь часто нападали на молодых кашалотов и навсегда утаскивали их.

— Они живут только здесь?

— Нет, изредка они встречаются везде. Во всяком случае, я чувствовал их запах во всех морях. Но здесь огромные глубины и кчиджей вокруг больше, чем где-либо.

— Чего они боятся?

— Не знаю. Может быть, света.

— Куда мы поплывем дальше?

— Дальше на юг! На юг! К ледяным горам, к стаям огромных кальмаров, к пингвинам и тюленям! На юг!

— Это далеко?

— Меньше, чем проплыли. Ещё дней двадцать. И берегись кчиджи!

Не столько напуганный, сколько заинтересованный, Гук в следующие дни только и делал, что старался уловить новые запахи да внимательно ощупывал глубину своим локатором. Всё было впустую. Даже стай кальмаров стало меньше.

Но море здесь было действительно интересное. Огромное мелководье тянулось на сотни километров от берегов материка. Глубина здесь не превышала ста длин Гука, и он в любом месте свободно доныривал до дна. Но потом, на краю материковой отмели, крутые склоны уходили в глубину на тысячи длин, и именно оттуда неслись незнакомые запахи. Но пока таинственные кчиджи не попадались ни Гуку, ни Моби Дику. Эти огромные рептилии, живущие в океане с тех времен, когда все водяные пространства были заполнены ихтиозаврами, мезозаврами и другими ящерами, вымершими сотни миллионов лет назад, выжили только благодаря своему скрытному образу жизни и распространению в самых глубоководных частях Мирового океана, так называемых котловинах, где глубина достигала 5–6 тысяч метров. Гук и Моби Дик сейчас находились над Аргентинской котловиной. У Гука не возникло сомнения в правильности рассказа Моби Дика. Те животные, которые не верили в существование Морского Змея, говорили так: «Достаньте нам вещественное доказательство его существования». Гуку же вещественным доказательством служил разорванный край хвоста у Моби Дика, его отрывочный рассказ и волнующие запахи глубин. Как настоящее разумное существо, Гук всегда был готов к встрече с Неизвестным и однажды всё-таки встретил его.

Был пасмурный весенний день. Гук и Моби Дик плыли в Антарктику на лето, а в Южном полушарии оно бывает в январе — феврале. Был декабрь, последний весенний месяц в Южной Атлантике. Небо то и дело заволакивалось тучами, накрапывал дождь. Гук изрядно промерз, обследуя пещеры в одном из плавучих ледяных островов, которые встречались всё чаще. Эти пещеры в основании ледяного острова промыла вода, да и весь айсберг постепенно таял. Куски льда с промытыми ложбинами и пещерами временами отваливались от острова с гулким грохотом, взметая высокие фонтаны воды.

Низ айсберга таял быстрее, чем верхняя его часть. Впрочем, ничего странного в этом не было. В воде тепло распространяется гораздо быстрее, чем в воздухе, и тёплая вода быстрее топит лёд, чем тёплый воздух. Так постепенно исчезала нижняя часть айсберга, грозя нарушить равновесие ледяной горы. Заплыв в одну из подводных пещер и закусив там стайкой небольших тресочек, путешествующих с айсбергом из самой Антарктики Гук вдруг услышал тревожный гул внутри ледяного острова. Наученный горьким опытом не доверять никакому гулу, который слышится в море, Гук бросился подальше от айсберга. И не зря! Вся тысячетонная махина льда слегка осела, как-то странно развернулась на одном месте и стала заваливаться набок. Движение ледяной горы всё более убыстрялось. Тысячи тонн льда стремились занять вновь устойчивое положение. И тут Гук увидел, как вместе с потоками зеленоватой воды, неуклюже извиваясь всем телом, заскользило по льду странное существо. Длинная шея, в две длины Гука, кончалась маленькой головой, не больше головы Гука. Шея присоединялась к массивному веретеновидному туловищу, на спине у которого торчал высокий спинной плавник странной четырехугольной формы. Снизу туловища смешно болтались в воздухе четыре большие плоские конечности. Длина каждой из них была не меньше длины Гука. Хвоста у животного не было, и туловище кончалось как неуклюжий обрубок. Странное существо, в котором Гук узнал описанного Моби Диком кчиджи, на мгновение задержалось на выступе ледяной горы, неуклюже замолотило всеми конечностями по льдине и, как-то странно сложив шею, упало с ледяного уступа в воду.

В воде распространился тот самый незнакомый запах, который уже несколько раз чувствовал Гук и раньше. Он чем-то напоминал запах сильно испуганной черепахи, но был более резким и неприятным.

Судя по размерам — всего три-четыре длины Гука, этот кчиджи был не особенно большим, и Гук бесстрашно направился туда, куда он свалился. Ошеломлённый падением, ящер вяло и вразнобой шевелил плавниками, втягивал и вытягивал длинную шею. Приближение Гука напугало его: движения стали уверенными, шея совсем короткой. Повернувшись навстречу Гуку, он стал опускаться в глубину. Гук плыл быстрее кчиджи и заплывал то с одной стороны, то с другой — маленькая головка ящера немедленно поворачивалась за ним то в одну, то в другую сторону. Наконец ящеру надоело это преследование, он окончательно оправился от падения. Замедлив спуск, он замер на месте, а потом резким гребком всех плавников бросился на Гука. Гук ожидал какого-нибудь подвоха и был настороже. Легко увернувшись, он решил, что избежал опасности, но в тот же момент почувствовал резкий удар и острая боль обожгла его. Тут он понял, что кчиджи в последний момент резко выбросил вперед голову на сложенной, как пружина, мускулистой шее. Острые зубы скользнули по боку Гука, оставляя длинные кровоточащие раны. «Только этого мне не хватало!» — раздраженно подумал Гук, решив, что знакомство состоялось и нужно выбираться наверх. Напоследок он как следует прицелился своим прожектором в голову кчиджи и дал максимальную интенсивность звука. Ящер вздрогнул, его голова как-то неуверенно заболталась из стороны в сторону, но в следующий момент сильным движением передних широких ластов он развернулся и ушел из зоны действия ультразвука. «До свидания, дядя! — заверещал Гук вслед. — Я расскажу о тебе моим друзьям, и, может быть, ещё когда-нибудь вернемся, чтобы посмотреть на тебя и твоих родичей!»

Моби Дик не был особенно расстроен рассказом Гука. Этот кчиджи был слишком маленьким, чтобы померяться силами с ним. Но в следующий раз, когда Гук встретит какого-нибудь кчиджи, пускай он немедленно просвистит об этом Моби Дику. Ну, а пока он тоже будет внимательно осматривать подводные ледяные пещеры в основании айсбергов, и, может быть, ему удастся найти самому кчиджи.

 

В ПОЛЯРНЫХ ВОДАХ

День проходил за днём, а движение Моби Дика к югу не прекращалось. Трудно определить тот момент, когда путешественники покинули Атлантический океан и очутились в Южном, омывающем Антарктику. Трудно это сделать потому, что в океанах нет точных границ. Но Гуку и не надо было смотреть на карту, чтобы определять, что они оказались в совершенно другом океане: так сильно изменилось всё вокруг. Вода стала по-настоящему холодной, такой же холодной на поверхности, как и на глубине в сто и двести длин. В океане то и дело встречались ледяные острова, некоторые были такие огромные, что приходилось плыть возле них целый день.

На таких островах видно было множество птиц, у которых там, наверное, были гнезда. Иногда на таких островах да и над морем Гук видел странных птиц с размахом крыльев не меньше своей длины. Это были хозяева воздушного пространства в Южном полярном океане — альбатросы. К обыкновенным чайкам и глупышам, которые были уже знакомы Гуку по птичьим базарам на скалах и островах Атлантики, прибавились здесь стремительные бакланы, ловко ныряющие в воду за мелкой рыбой. А однажды Гук увидел существо, которое надолго лишило его покоя. Это был пингвин. Гук с недоумением наблюдал, как это животное с серебристым брюхом и черной спиной, покрытое какой-то прочной чешуей, стремительно ныряло с поверхности и с помощью огромных передних плавников легко опускалось на глубины в много длин, гоняясь за рыбой и кальмарами. Но голова у этого создания была явно птичья, с клювом и хохолком из перьев. Потом Гук много раз встречал пингвинов и в конце концов решил, что они всё же птицы, так как способны долго жить на земле и дышать воздухом и лапы у них похожи на лапы чаек и бакланов.

Конечно, Гук сначала попробовал поговорить с пингвином и крикнул было ему: «Здравствуй, друг! Не нужна ли тебе моя помощь?» — но в ответ на этот призыв пингвин испуганно посмотрел в сторону Гука да так заработал крыльями-веслами, что со скоростью кальмара ввинтился в воду и исчез. Ещё не раз пробовал Гук как следует познакомиться с пингвинами, но в конце концов эти попытки кончились тем, что он схватил одного из них за аппетитно круглое упитанное брюхо. Оно оказалось очень мягким и тёплым, но пингвин больно долбанул Гука твёрдым клювом по макушке.

Многое поражало Гука в этом суровом крае. Солнце, если его можно было видеть сквозь облака, никогда не поднималось высоко над головой, а всегда висело над горизонтом. Кроме дождей, к которым он вообще-то привык, путешествуя в океане, здесь время от времени на голову сыпался снег и поверхность моря покрывалась холодной снежной кашей. Однажды он попал под сильный град, который уж совсем не понравился Гуку.

«Что же хорошего, когда по твоей голове долбят холодными камнями?»

К счастью, град скоро прекратился и пошел проливной дождь с сильным ветром. Пришлось Гуку срочно спрятаться за высокий айсберг, где с подветренной стороны было потише.

Этой уловке научил его Моби Дик, который, попав к цели своего длительного путешествия, словно старался показать Гуку побольше всяких чудес и диковин.

Однажды Моби Дик, а следом за ним и Гук приплыли к окрестности небольшого скалистого острова. Ещё издали Гук обратил внимание на большие площади, занятые колеблющимися по волнам длинными водорослями. Когда они подплыли ближе, Гук обнаружил, что по волнам развевалась лишь часть водорослей, а их стебли плотно прикреплены ко дну. Гук нырнул, чтобы посмотреть, как это они так прочно держатся за дно, но оказалось, что сделать это не так просто: водоросли цеплялись за дно на глубине тридцати, а то и пятидесяти длин! Никогда ни прежде, ни потом Гук не встречал водорослей такой большой длины.

Но водоросли этого океана отличались не только своей величиной. Большинство из них, даже те, которые росли у самой поверхности воды у берегов островов, были не зеленые, а бурые или красноватые.

В водах этого океана водилось много рыбы, и забота о пропитании не тревожила Гука. Приходилось лишь выбирать стаи более мелких рыб, так как здесь, чаще чем в других местах, встречались огромные. Проглотить таких рыб было просто невозможно.

Здесь было множество кальмаров. После памятного случая в тропиках Гук с опаской преследовал их стаи, но для Моби Дика эти места были сущим раем. Он погружался надолго, и количество шрамов на нём от присосок гигантских кальмаров постоянно увеличивалось. Однажды Дик поднялся на поверхность с остатками кальмара, щупальца которого оплетали его голову и грудь. Видно, бой на глубине был ужасный: вся голова Моби Дика была исполосована страшными царапинами — следами огромного клюва, одну из половинок которого Гук заметил около глаза Моби Дика. Кальмар был уже мёртв, но у Дика, верно, не хватило запаса кислорода, и он поднялся на поверхность, не успев съесть своего противника. Гук вздрогнул, увидев щупальца толщиной с себя и размером в шесть-семь своих длин. «От такого гиганта вырваться уже не удастся!» — подумал Гук и с ещё большей осторожностью стал погружаться в эти мрачные воды.

 

ДО СВИДАНИЯ, МОБИ ДИК!

Прошло несколько дней, как они попали в это царство снега, ветра, кальмаров, пингвинов и бурых водорослей. Моби Дик резко изменил свое поведение. Раньше они каждый день проплывали несколько десятков километров, теперь же они оставались день за днём в одном и том же участке океана. По всей видимости, Моби Дик окончил свой ежегодный поход на юг, и Гуку надо было на что-то решаться. Ему стало очень грустно: ничто так не сближает, как беды и трудности. А что ли говори, Гук провёл с этим белым гигантом не одну луну. Не раз только спокойствие Моби Дика и его знание моря спасали Гука из довольно рискованных положений. Да и всё путешествие разве мог бы совершить Гук один? Разве мог бы он увидеть столько нового и интересного без своего могучего проводника?

— Дик, мы у цели путешествия?

— Да!

— Что ты будешь делать дальше?

— Через две луны здесь появится много льда, станет темно и холодно. Тогда я отправлюсь в обратное путешествие на север. Если хочешь, подожди меня, и мы снова поплывём вместе!

— Скажи, Дик, а других путей в океане ты не знаешь?

— Можно плыть на восход и на закат, но там нет таких огромных кальмаров, хотя мне давно рассказывали, что где-то далеко есть другие места с вкусными кальмарами. Туда плыть несколько лун.

— Есть ли разумные существа здесь и в других водах?

— Кроме таких, как я, здесь есть орки.

— Какие они?

— Похожи на тебя, только побольше. Плавают стаями и хватают рыб и пингвинов. Они жадные и беспокойные.

— Я хочу найти их!

— Только помни, что долго здесь быть нельзя: придет ночь и лёд! А захочешь меня найти, спроси других кашалотов. Теперь ты хорошо знаешь наш язык.

— Вкусных тебе кальмаров!

— Спокойной воды, малыш!

Что-то оборвалось в сердце Гука, когда Моби Дик, набрав воздуха, нырнул после этих слов. Снова один… А может быть, остаться с Диком и потом вернуться на север? Где-то там рядом будет дорога в родные воды стада из рода Эрр…

«Но они меня не примут, я изгнан навсегда! Обратного пути нет», — думал Гук.

 

МОРЕ ПОДО ЛЬДОМ

«Дельфин, а раскис, как медуза на песке!» — пристыдил себя Гук и проворно заработал хвостом. Вот уже далеко позади осталась ледяная гора, у которой они простились с Моби Диком.

И снова желание узнать новое, необычное овладело Гуком. Они с Диком плыли всё время на юг, туда, где в полдень находится солнце. А почему бы не попробовать поплыть дальше на юг? Что там?

Через два дня пути по морю, на котором встречалось всё больше и больше ледяных гор и отдельных небольших льдин, Гук увидел конец моря. Точнее, море продолжалось, но только под толстым слоем льда. От удивления Гук даже попробовал подпрыгнуть вверх и посмотреть, что же делается ещё дальше, на юге. Ничего, кроме белой равнины с торчащими тут и там громадинами вздыбленных и замерзших льдин, он не увидел.

Но, может быть, ему на пути встретился огромный ледяной остров, какие не раз встречались и раньше? Тогда надо или обогнуть его или проплыть под ним. Гук решил сначала обогнуть этот остров и целый день плыл вдоль ледяной кромки. Кромка льда то выступала острыми и длинными мысами в море, то, разрезанная трещинами, уходила в глубь ледяного поля. По одной из таких трещин и поплыл Гук. Широкая вначале трещина становилась всё уже, и скоро Гук оказался в узкой щели с отвесными ледяными стенками, на целую длину поднимавшимися над водой. Дальше дороги не было.

Но море-то продолжалось подо льдом! И Гук решил нырнуть под этот лёд, рассчитав свои силы так, чтобы успеть вернуться обратно, к спасительной открытой трещине. Подо льдом было сумрачно и удивительно тихо. Никогда ещё Гук не встречал такой тишины у поверхности моря, разве только на глубине в сотни длин.

Вот скоро надо и возвращаться назад, иначе не хватит воздуха. А впереди, и справа, и слева — везде только лёд, лёд, лёд… Но что это? Чуткие уши дельфина уловили далёкие, странные звуки. Откуда-то спереди неслись звуки хлюпающей о лёд воды. Значит, там открытое море! Вперёд, и скорее! Через несколько десятков длин звуки усилились. Отступать было поздно, он мог плыть только вперёд, к открытому месту. Гук прибавил скорость, рассчитывая вот-вот увидеть конец ледяного потока. Вот звуки уже совсем близко, а края льда не видно. Ошибка? Ловушка? Но откуда такие звуки?

В небольшой полынье, размером в несколько квадратных метров, лениво плескалась вода. На ровном льду около полыньи лежал её хозяин — огромный тюлень Уэделля, один из самых обычных тюленей Антарктики. Это он, постоянно ныряя, поддерживал полынью открытой даже в сильные морозы по ночам. Сейчас он лежал, лениво развалясь на солнышке, и наслаждался тихой погодой. Вдруг в середине полыньи показалась тёмная гладкая голова с длинным рылом. Поднятые сильной струей воздуха капельки воды заставили вздрогнуть заснувшего было тюленя.

Торчавшему, как поплавок, в полынье Гуку негде было развернуться, и он дышал, выставив из воды всю голову. Он сразу заметил лежащего рядом с краем льда тюленя и послал ему интернациональное приветствие. Но на воздухе вместо связных слов из дыхала вылетел беспомощный писк. Услышав этот писк, Гук не знал, смеяться или плакать от досады. Тюлень, повернувшись на брюхо и привстав на передних ластах, внимательно наблюдал за тем, что происходит в полынье, и не проявлял признаков волнения. Прямо на Гука смотрели два больших внимательных глаза, а вниз торчали двумя пучками в разные стороны длинные толстые усы. Гук на мгновение ушёл под воду и снова выскочил на поверхность. Тюлень удивленно фыркнул и на всякий случай отодвинулся подальше.

 

«УХОДИ, ЭТО МОЙ ДОМ!»

Как следует отдышавшись, Гук попытался осмотреть окрестности. То, что он узнал, обрадовало его. Тут и там в ровном ледяном поле были отверстия — слышался плеск воды. «А где отверстия, там должны быть и тюлени», — решил Гук. Не успел он отплыть и двух десятков длин от полыньи с тюленем Уэделля, как отчетливо услышал какие-то сигналы. Да, да, именно сигналы послышались ему в отрывистом треске и щелчках, идущих откуда-то спереди. Сигналы были незнакомыми.

— Кто ты, друг? И нужна ли тебе моя помощь?

Звуки пропали. Гук повторил свой призыв, осторожно ощупывая локатором зеленоватую непрозрачную воду впереди. Ага, вот что-то большое замерло длинах в десяти от Гука. Осторожно вперёд! Из зеленого сумрака на Гука надвигался кто-то лохматый, усатый, глазастый. Да это точно такой же тюлень, как тот, что только что испугался Гука у полыньи! Неужели он ничего не понимает?

— Я дельфин Гук из рода Эрр!

— Я Ле-Птони из Мердо! Уходи отсюда, здесь кой дом!

«Значит, он меня понимает, — решил Гук. — Его зовут Ле-Птони, и он меня боится, — это-то уже я понимаю».

Ле-Птони тем временем медленно подплывал ближе и ближе к полынье, из которой шел сноп ярких лучей света. Гук спокойно плыл за ним следом, рассматривая Ле-Птони со всех сторон. Это был большой и красивый тюлень. Гук с удовольствием наблюдал за ловкими и изящными движениями ластов, за грациозными изгибами тела. Чуть заметный поворот широкого заднего ласта — и тело начинало двигаться в другом направлении. Он был похож и не похож на тех тюленей, что давно-давно видел Гук в Средиземном и Чёрном морях. Но те были мелкие, с маленькой головой и небольшими глазами. С ними можно было вступать в переговоры, хотя они почти ничего не понимали на языке разумных существ моря, кроме самых простых сигналов опасности и спокойствия. Ле-Птони выглядел более разумным, особенно судя по выражению больших глаз, настороженно следящих за Гуком. Тюленю явно не хотелось поворачиваться к Гуку ни боком, ни хвостом, маленький треугольничек которого трепыхался где-то между задними ластами. Он так и двигался задом наперёд и в таком нескладном положении стал подниматься в полынье наверх. Лёд был толщиной не меньше как в полторы-две длины Гука. Полынья походила на широкую снизу и более узкую сверху ледяную пещеру. Сверху эту пещеру освещал яркий жёлтый свет. Гук немного отстал и стал ждать, что произойдет дальше.

 

ОПЯТЬ ЛЮДИ!

А на поверхности льда происходило следующее. Над этой полыньей стояла большая палатка зимовщиков, которые изучали жизнь антарктических тюленей. Тюлени Уэделля, жившие на ледяном поле неподалеку от полярной станции на берегу Антарктиды, совсем не боялись людей: ведь те им ничего плохого не делали. В этот-то край и попал Гук.

Над полыньей висела сильная электрическая лампа. Яркий свет освещал палатку, поставленную прямо на снег, какие-то приборы и маленький столик, за которым сидели двое тепло одетых людей. Третий человек в костюме из многослойной ярко-жёлтой губчатой резины стоял на верхней ступеньке лесенки, опущенной в полынью. Он готовился к погружению, из-за спины торчали два ярко-красных баллона акваланга, на лице маска, во рту загубник с гофрированной трубкой, идущей к баллонам.

— Скорее, Рей, наш тюля уже вернулся! Готовь свои приборы, — проговорил тот, что стоял у края воды.

— Видно, что-то не понравилось ему в воде. Прошлый раз он провел подо льдом целых тридцать две минуты, а теперь — меньше десяти, — откликнулся тот, которого звали Реем.

— Да вы поглядите, как он всплывает! У него же морда внизу!

— Что он там увидел? Погляди-ка, Дэвид! — обратился, очевидно, старший из них к человеку с аквалангом.

Дэвид спустился и погрузил в воду лицо, защищённое маской. Внизу, в середине полыньи, он различил чёткие контуры тела Гука и в ужасе выпрямился:

— Доктор Лос, там внизу касатка!

— Скорее в воду кинокамеру! Зажгите прожектор!

Не подозревавший обо всем этом Гук продолжал медленно подниматься к поверхности. Воздух у него уже подходил к концу, и не худо было бы возобновить его запас. Да и интересно посмотреть, откуда идёт такой яркий жёлтый свет. Но что это за существа рядом с краем полыньи и что это за маленькое солнце висит над водой? Да это опять люди! Опасность! Скорее вниз!

Выдохнув отработанный воздух и набрав свежий, Гук стремительно ушел под лёд, оставив болтаться в проруби растерянного Ле-Птони и остолбеневших исследователей.

 

ЗОВ РАЗУМА?

— Да это вовсе не касатка, а какой-то большой дельфин! — закричал, как только прошло первое замешательство, доктор Ричард Лос, известный исследователь животного мира Антарктики. — Скорее в воду, Дэвид! И попробуй погладить дельфина по боку, не бойся, они не нападают на человека! Скорее в воду!

Оторопевший Дэвид не раздумывая нырнул, и только цепочка мелких пузырьков пробежала в том месте, где только что стоял человек. Привыкший к шуму и крику, Ле-Птони меланхолично смотрел на это сумасшествие: как только он убедился, что дельфина нет рядом, он перестал кого-либо бояться. Вероятно, и Ле-Птони тоже решил, что Гук — это какая-нибудь особенная касатка, которая вот-вот может его укусить.

А Гуку, спокойно плававшему подо льдом недалеко от полыньи, было над чем задуматься. Во-первых, Ле-Птони совершенно не боялся этих людей, да и они его, кажется, не трогали и не боялись. Во-вторых, было не похоже, чтобы все эти существа, находившиеся на льду у полыньи, занимались охотой или вообще добывали что-либо для пищи. Скорее всего, они тратили свое время для каких-то других занятий. А следовательно, может быть, они относятся к разумным? Гук хорошо знал, что только разумные существа настолько высоко стоят над окружающим миром, что могут не тратить всё свое время на защиту от хищников и поиски пищи.

Дэвид, пуская аквалангом пузыри, медленно приближался к Гуку. Гук решил, что представился хороший случай узнать, насколько разумно это существо. Прежде всего, понимает ли оно интернациональный призыв?

— Кто ты, друг? И нужна ли тебе моя помощь? — полетел навстречу Дэвиду знакомый нам сигнал.

В ушах Дэвида раздался лёгкий треск, и этот же треск, многократно усиленный приборами, раздался в динамике над полыньёй. Дэвид, конечно, не понял ни слова, но, увидев, что дельфин что-то пропищал, он сделал приглашающий знак рукой и замер на месте.

«Так, — подумал Гук, — это существо явно отреагировало на мой сигнал, не поняв его смысла. И оно слишком громко булькает, тоже без ясного смысла, это как урчание в животе усатого кита».

— Я дельфин Гук из рода Эрр! — решил продолжить свой монолог Гук, хотя теперь уже был уверен, что ответа от этого существа в жёлтой шкуре он не получит. Никаких ответных звуков действительно не последовало, но Гук увидел нечто другое, прямо-таки ошеломившее его. На голове этого человека вспыхнул сильный свет. Вспыхнул и погас. Через какое-то время снова вспыхнул, погас и вспыхнул. Пролетело, казалось, очень много времени, и снова вспыхнул свет, погас, вспыхнул, погас, вспыхнул, погас, вспыхнул… четыре вспышки. Потянулись мгновения, заполненные нетерпеливым ожиданием. Гук весь внутренне напрягся, стараясь не пропустить начало следующей серии вспышек. Если их будет… Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь! Да, их было восемь!! Один — два — четыре — восемь! Сомнений быть не могло: перед Гуком было разумное существо.

Забыв всякую осторожность, он решительно приблизился к этому жёлтому страшилищу. Прямо на Гука сквозь прозрачное стекло круглой маски смотрели два больших внимательных глаза, концы длинных передних конечностей расщеплялись на пять небольших подвижных отростков, и передние и задние конечности легко складывались пополам и направлялись в разные стороны… Гук почти вплотную приблизился к человеку, и тот мягким движением опустил свою руку на его бок. Гук весь напрягся и хотел отплыть в сторону, но почему-то замедлил движение: прикосновение этой странной, мягкой и тёплой, конечности к коже было удивительно приятным. Оно было мягче, чем прикосновение плавника мамы Зит, которое так любил Гук, когда он жил в стаде Зит. А человек гладил его снова и снова по спине, по боку, по нежному грудному плавнику. Гук совершенно растерялся от нахлынувших воспоминаний. Опасности не было никакой, и уже давно он не испытывал ничего похожего на это удивительное поглаживание.

Но вот человек слегка отодвинулся от Гука и направился к полынье, как бы приглашая за собой и Гука. Гук направился следом…

В последний раз Гук набирал воздух, вынырнув в полынье, и порядком испугался, увидев людей. Теперь, промешкавшись внизу с этим странным разумным существом с огнём на лбу, Гук пропустил возможность доплыть до другой полыньи и спокойно вдохнуть. Воздух подходил к концу, и надо было выныривать. Что-то подсказывало Гуку, что не стоит бояться этих людей. Да и кроме этого, его ум говорил, что существа, которые кажутся разумными, не могут сделать ничего плохого другому разумному существу. С этими мыслями Гук медленно приближался к входу в полынью. Оттуда, как и прошлый раз, падал яркий сноп желтоватого света, глубоко уходил вниз, освещая по пути пасмурную синеватую мглу и превращая её в зеленоватое рассеивающееся облако.

Жёлтый человек с широкими мягкими лапами, смешно перебирая ими вверх-вниз, довольно быстро двигался. Время от времени на Гука посматривали сквозь маску внимательные глаза, а одна из передних конечностей смешно дергалась, как бы приглашая следовать дальше.

Человек юркнул в отверстие полыньи и тихонько поплыл вверх. Помедлив, Гук сделал то же. Свет усиливался, становился ярче, и Гук почувствовал, что вода стала чуть теплее. Вот и поверхность. Выпустив отработанный воздух и вдохнув свежий, Гук внимательно рассматривал окружающее. Да, эти существа походили на тех, что тогда так здорово обманули его, когда он встретился с Моби Диком. Правда, здесь они были какие-то толстые и нескладные, но головы были точно такие же, с двумя неглубокими глазницами и большими глазами, смотрящими вперёд. Челюсти Гук сразу не заметил, такие они были маленькие и короткие сравнительно с длинными челюстями и большим ртом большинства подводных жителей.

Гук почувствовал вновь прикосновение к своему боку мягкой и тёплой конечности жёлтого человека, за которым он приплыл сюда. Приятное поглаживание успокаивало, но очень мешало думать.

«Что же такое происходит? Он, образованный дельфин, знающий и понимающий всё на свете (или почти всё, — самокритично перебил свои мысли Гук), подчиняется каким-то членистым существам! Пусть-ка они докажут сначала своё отношение к разумному миру! Как? Ну хотя бы пусть ответят вот на это».

И Гук, встав почти вертикально в полынье, снова в который раз за сегодняшний день, воскликнул:

— Я дельфин Гук из рода Эрр! Кто ты, друг, и нужна ли тебе моя помощь?

При этом Гук чуть раскрыл свои длинные челюсти и повернулся в сторону сначала того страшилища, которое до сих пор находилось в воде и гладило его бок, потом медленно обвёл головой вокруг полыньи. При первых же его звуках, а может быть увидев раскрытую челюсть, сидящий в воде человек испуганно отпрянул от Гука и, схватившись за какой-то трос, лежавший на льду, моментально выскочил из полыньи. Другие двое людей внимательно приглядывались к Гуку, в углу палатки на столике поскрипывали какие-то вертящиеся диски, связанные тонкой лентой.

«Верно, они немые», — подумал Гук, так и не получив ответа на свой сигнал.

— Кажется, он что-то сейчас сказал, — возбуждённо прошептал тот, которого звали доктором Лосом. — Как жалко, что наши уши не улавливают ультразвук! А что, если…

Повернувшись к магнитофону (а это именно он стоял на столике — большой современный магнитофон, на котором они записывали звуки, которые издавал Ле-Птони, и вообще он служил в палатке вместо записной книжки, всегда готовый к употреблению), доктор Лос быстро переключил что-то — лента метнулась в обратную сторону, и барабаны закрутились в противоположном направлении. Повинуясь лёгкому движению пальцев, опустился другой клавиш на передней стенке ящичка и вдруг…

— Да это вовсе не касатка, а какой-то большой дельфин! — раздался голос. — Скорее в воду, Дэвид! И попробуй погладить дельфина по боку, не бойся, они не нападают на человека! Скорее в воду!

Послышалось шуршание, треск, наступила тишина, и из ящичка вдруг отчётливо разнеслось:

— Кто ты, друг? И нужна ли тебе моя помощь? — зазвучал сильно искаженный, какой-то приглушенный и хриплый голос Гука.

Гук сначала даже не узнал этот странный голос и вздрогнул от неожиданности, услышав наконец-то интернациональный разумный сигнал. А из шипящего ящичка между тем неслось дальше:

— Я дельфин Гук из рода Эрр!

И тут только Гук наконец понял всё: эти существа не могли с ним говорить, говорил он сам, эти слова он сказал всего несколько минут назад при встрече жёлтого существа под водой. Ему возвращали эхом его собственные слова!

«Они сумели вернуть мои слова, но не могут ничего сказать сами! — догадался неожиданно Гук. — Они глупее, чем тюлени, которые хоть немного понимают и откликаются на сигналы тревоги и выражения радости».

И как бы в ответ на его мысли в другой стороне проруби зашевелился наконец оправившийся от испуга Ле-Птони. Широко разевая пасть и смешно поводя вытаращенными глазами из стороны в сторону, он издал странный звук, похожий и на лай и на треск одновременно. По крайней мере именно так его услышали люди в палатке. Но для Гука этот лай был полон смысла.

— Уходи отсюда! Это мой дом! Буду кусаться и драться! — разобрал Гук в этом наборе звуков.

Однако Ле-Птони не спешил выполнить свое грозное обещание, и Гук это понял. Понял он и то, что Ле-Птони боится его.

— Не бойся! Не бойся! — дважды повторил Гук, обращаясь к Ле-Птони, и стал внимательно прислушиваться к звукам, которые долетали из магнитофона.

Однако магнитофон замолк, но зато внимание Гука привлёк тот человек, которого звали доктором Лосом. Быстро двигая передними конечностями, губами и глазами — никогда прежде Гук не видел такого подвижного лица, — он издавал какие-то плавные низкие звуки, которые Гук не мог сложить ни в какую членораздельную речь. Именно бесформенным звуковым шумом воспринял Гук пламенную речь доктора Лоса…

Через час, уже отплыв на порядочное расстояние от странной полыньи, Гук снова и снова мысленно возвращался к прошедшим событиям, старался вспомнить всё, что он знал о людях, живущих у поверхности моря. Но на память ему приходили только какие-то бессвязные отрывки рассказов и уроков детства, которые ему одному без запаса знаний, что хранятся в головах всего стада, просто нельзя никак было понять.

«Странные существа, — думал Гук, — ужасно нелепые на вид со своими длинными конечностями и такие неуклюжие в воде. И как ловко они смогли запомнить и подражать моим словам!» В мозгу Гука, как на хорошем фотографическом снимке, запечатлелось всё, что он видел в палатке. Запечатлелось так же, как запечатлевалось множество событий до этого — накрепко, надёжно и лежало безмолвным грузом, до тех пор пока другие связи, которые будут возникать, не сольются с этими впечатлениями, не разбудят их, не осветят их каким-то смыслом…

А на берегу Антарктиды, в маленьком домике с толстыми стенами и без окошек, в уютном кресле сидел теперь совсем не толстый, без меховой одежды, доктор Лос и быстро писал в рабочем дневнике:

«…Этот дельфин несомненно что-то говорил нам. Удивительно и то, что он, вероятно, как-то понимает нашего прирученного тюленя. И если он поднялся к проруби после сигналов светом Дэвида, то неужели же у него есть разум? Надо обязательно сохранить запись нашего разговора и попробовать её изучить как следует…»

 

ОДИН НА ОДИН С ДЕЛЬФИНОМ

— Пора ужинать, — сказал Рей и отвлек доктора Лоса от записей.

— Да, этот эпизод с дельфином натолкнул меня на новые мысли… А где же Дэвид? — откликнулся Лос.

— Наверное, его этот дельфин оттолкнул от ужина! — со смехом бросил Рей.

— Он потерял аппетит и отправился на его поиски?

— Не знаю! Но он не отзывается на мои призывы, и боюсь, что нам придется вместе его откапывать из-под груды книг… А вот и он!

— Нашёл, — радостно сказал Дэвид, — хотя пришлось основательно покопаться… Я был уверен, что захватил на зимовку эту книгу.

— А ну, покажи-ка, что за книга?

— А, «Разум дельфина» Лилли, — прочёл доктор Лос. — Я успел лишь пролистать эту книгу, она мне показалась излишне эмоциональной для научной монографии.

— Я не согласен с вами и, пока Рей будет кормить нас ужином, попытаюсь разыскать то, что, мне кажется, имеет непосредственное отношение к сегодняшней встрече с дельфином, — возразил Дэвид.

Рей притащил кастрюли с едой, все уселись за стол, и Дэвид начал читать:

— «Этот опыт был поставлен в Институте Джона Лилли на Вирджинских островах летом 1965 года. Всё это время Маргарэт Хау и дельфин Питер круглые сутки изо дня в день находились вместе в комнате-бассейне…»

— Если вдуматься, — заметил доктор Лос, — то это не так просто — очутиться на долгие месяцы один на один с дельфином. — Заметив удивлённый взгляд Рея, он пояснил: — По самым разным причинам, ну хотя бы потому, что надо жить в воде, пусть по щиколотку, но в воде.

— Работать, спать, готовить себе еду… — поддержал Дэвид, листая книгу и орудуя ложкой. — Конечно, не это оказалось самым сложным. «Вначале сделали пробу. В комнате поставили ванну и заполнили её на полметра водой. Постель Маргарэт была в гамаке подвешена на тросах. У неё был стул и откидной стол, а в распоряжении Питера — вся остальная комната.

Эта прикидка позволила сделать соответствующие уточнения. Бассейном стала вся комната, бортик ванны у стен подняли на большую высоту; постель Маргарэт была поставлена на возвышение и закрыта водонепроницаемыми занавесками. На основании возвышения укрепили зеркало, наполовину погрузив его в воду, так, чтобы Питер мог себя рассматривать в него. Для связи Маргарэт с миром служил телефон, а все наблюдения можно было записывать на магнитофон…»

— Насколько я помню, часть этих наблюдений приведена в книге…

— Терпение, Рей, терпение, я как раз к ним и перехожу. «…На то, чтобы „поладить“ с Питером, ушло немало времени… И пока дела идут неплохо. Первое время я входила в затопленное помещение в резиновых сапожках. Я уже знала, что такое щипки Питера, и предпочитала их избегать. Он здорово щипался, тогда я стала ходить с метлой. Это его укротило; он хоть и сопровождал меня, но я успешно защищала свои ноги от его назойливого внимания. Через несколько дней сапожки мне надоели, и я их сбросила совсем… Скоро и метла мне надоела, и я решила идти другим путём.

Да и Питер вдруг начал вести себя очень ласково… Мы всё больше проникались доверием друг к другу. Я стала ходить без метлы. Питер по-прежнему меня сопровождает и подталкивает рылом… Когда он стискивает ногу зубами, я поднимаю страшный шум, кричу на него, брызгаю водой, даже шлёпаю, если мне больно, и тотчас ухожу из его „зоны“. Тогда обычно Питер поворачивается на бок, машет мне грудным плавником и замирает с закрытым ртом…»

— Совсем как мой игашэм! — перебил Дэвида Рей.

Лос замахал на него руками:

— Подождите, Рей, не перебивайте!

Дэвид продолжал чтение:

— «Я снова подхожу, говорю с ним уже примирительно, и, если он продолжает быть учтивым, мы возобновляем игру, инцидент исчерпан. Если же он продолжает меня ловить зубами (ему удавалось хитростью приманить меня), я сержусь по-настоящему и надолго порываю с ним отношения. Это явно помогает… Что ни день, мы всё больше с Питером ладим…»

— Согласитесь, что поведение этого дельфина Питера весьма необычно. Дикие животные избегают контактов с человеком… — не выдержал теперь уже доктор Лос.

— Он был уже ручным, это отчасти может объяснить его поведение, — откликнулся Рей.

— Ты хочешь сказать, Рей, что и наш дельфин был ручным, а потому сам приплыл к нам? — оторвался от книги Дэвид.

— А почему бы и нет! Может, он удрал из океанариума…

— Ладно, слушайте дальше… «…Я должна заставить Питера уразуметь, что он должен учиться… Начинаешь, скажем, урок счёта и вдруг видишь, что Питер слушает… переворачивается и смотрит на мячи, когда я на них показываю, переводит взгляд на меня… Когда он ошибается, я просто кладу пальцы на его рыло или дыхало, и он смолкает. Я повторяю… и он за мной. Похоже, он бросил эту противную привычку нетерпеливо скулить, и наша работа идёт куда лучше…

Питер часто копирует мою тональность при произношении слов… Он несомненно упражняется в произношении буквы „м“ в слове: „Маргарэт“… и убеждается, что „м“ выходит неплохо, когда он слегка покачивает головой, так что дыхало чуть прикрыто водой…»

— Послушай-ка, Рей, а наш дельфин назвал тебя по имени?

— Ты так на него набросился, что не дал нам толком познакомиться! Но послушаем дальше…

«Питер внимательно слушает, как я разговариваю по телефону, и начинает издавать звуки… очень громко, иногда явно старается перекричать… Питер смотрится в зеркало… разговаривает с собой, бранится, брызгает на своё отражение водой… Он теперь издает немало человекоподобных звуков. Интересно и многообещающе…»

— Очень интересна эта активность дельфина, он проявляет свое отношение ко всему…

— Действительно, он стремится принять участие во всех делах.

— Видимо, это ему интересно… А вот что дальше: «… Питер всё больше увлекается играми, часто затевает их сам. Он умеет довольно точно кинуть или боднуть мне мяч, и я оказываюсь необходимой участницей его игры… один он редко играет… У нас две игры. Одна из них „принеси“… Питер приносит мне мяч, тряпку или куклу; я бросаю доставленный предмет, он мчится вдогонку и вновь приносит мне его. Вторая игра — „лови“… Он подбрасывает мяч в воздух в мою сторону; часто мне удается его поймать, и я бросаю мяч обратно. Питер очень охотно возвращает мне мяч…

…Питер очень внимателен, слушает выше всяких похвал, старается изо всех сил. Я ограничиваюсь немногими словами, стараюсь, чтобы он их освоил. Он слушает, повторяет за мной, вновь слушает. С выговором у него слабо, но модуляции и высота тона с каждым днём даются всё лучше. Когда прослушаешь записи, общее звучание такое, словно он и впрямь говорит по-английски. Только пока неразборчиво. В разгар какой-нибудь вечеринки это сошло бы за разговор за соседним столиком. „Музыка“ английского языка схвачена точно… Глядишь, скоро по-настоящему заговорит…» Довольно наивное желание… — добавил Дэвид.

— Рей, передайте, пожалуйста, мне компот, а то я начал отставать. Что дальше, Дэвид?

— Да, надежда, прямо скажу, несбыточная, — размышлял вслух Дэвид. — Голосовой аппарат дельфина совсем не похож на наш, а кроме того, он приспособлен к разговорам под водой, а это и другие частоты, и другие скорости. Совсем не те, что используем мы на воздухе. — И продолжал чтение: — «… Жить круглые сутки с дельфином — дело очень не лёгкое. Я даже не подозревала, что будет так тяжело. В отличие от собаки, кошки, человека дельфин ведет себя скорее как ваша тень, чем как товарищ по комнате. Если ему это позволить, он от вас никогда не отстанет. Можно говорить по телефону полчаса: Питеру это не наскучит, он не отвлечется, он будет рядом…

…Питер научился работать не столько ради рыбы, сколько ради моей похвалы и ласки. Теперь Питер в любое время суток вступает в разговор, испуская человекоподобные звуки и соблюдая правило „говорить — слушать“… Дошло до того, что Питер часто сам меня зовёт или первым заговаривает со мной, когда я рядом, и оказывается, что следующий за этим началом урок или разговор был, по существу, начат Питером…»

— Я совершенно заинтригован Питером. Что же ты, Дэвид, замолчал? Что там дальше? Я не припомню, чем закончился этот эксперимент.

— Сейчас… Вот, пожалуйста… Общие выводы о способности дельфина к обучению: «… Трудно подсчитать объём информации, воспринятой Питером во время этого эксперимента. Дельфины не только способны усваивать — они любят учиться, учатся быстро и освоили много такого, о чём мы не догадываемся. Приток информации ограничивается нами. Питер часто первый затевал игру с человеком, освоил новые звуки; он научился обучать меня, научился сдерживать свою энергию, учитывая мою человеческую природу… Питер усвоил, что можно доставить мне огромную радость, но может и рассердить меня…»

— Выводы Маргарэт очень любопытны…

— Особенно этот: «приток информации ограничивается нами»!

— Не только. Она приходит к убеждению, что дельфин понял, как можно обучить человека, огорчить его или доставить радость.

— Пожалуй, ещё немного, и мы придем к заключению, что весь опыт ставил не человек, а дельфин и что именно он, дельфин, изучал Маргарэт!

— Конечно, нет, опыт ставил человек, но в опыте участвовали человек и дельфин. Они жили бок о бок сто дней и за это время приобрели каждый своё; человек вынес своё суждение на страницы книги, а то, что узнал, понял дельфин, осталось его достоянием, нам оно неизвестно…

— С одной стороны, неизвестно, а с другой — кое-что мы знаем по тому, как менялось поведение Питера!

— Послушайте, я нашел интересное место! На этот раз пишет сам Лилли:

«Я глубоко убеждён, что если мы не будем работать с дельфинами уважительно, ласково, этично, они снова отвернутся от нас. Во времена Аристотеля или незадолго до этого дельфины явно „пришли“ к человеку. К 50-му году нашей эры, во времена римлян, они отвернулись от человека и не возвращались вплоть до нашего столетия… Во времена Аристотеля человек обратился к дельфинам. И лишь в этом столетии мы снова ищем с ними контакта. Я думаю, что обе стороны искали контакта друг с другом по меньшей мере дважды: один раз между V и II веками до нашей эры, второй раз — уже в XX веке… Дельфин может быть познавательной „ровней“ человеку, и, несмотря на это, психика его останется для нас странной и чуждой. Для понимания друг друга нам и дельфинам придётся переводить наши мысля на какой-то общий язык — на дельфиний и на человеческий…»

— Вы знаете, после сегодняшней неожиданной встречи в полынье с дельфином я как-то по-новому слушал то, что нам читал Дэвид. Может быть, мы просто заблуждаемся и недооцениваем умственные способности дельфинов? — сказал Рей.

— Очень возможно. Для меня всё тоже прозвучало более убедительно. Пока ясно лишь одно: что эти животные заслуживают самого пристального внимания. Их исследования находятся в начале пути. Думаю, что путь этот будет нелёгким…

— Дело мне кажется стоящим, а, Дэвид? Кончится зимовка, может, нам вплотную заняться дельфинами? — задумчиво проговорил доктор Лос.

За толстыми стенами маленького домика свистел ветер, летела ледяная пыль — зима шла в наступление. А Гук был уже далеко от полыньи с Ле-Птоном, от маленького домика на берегу сурового континента — он плыл на север.

 

АЛЛО! ДЕЛЬФИН СЛУШАЕТ!

От Рея и Дэвида все зимовщики узнали о странной встрече с дельфином. Возникли жаркие споры, которым все были рады: неожиданное появление дельфина внесло разнообразие в размеренную и суровую жизнь этих мужественных людей.

Вечером следующего дня у большинства зимовщиков выдалось свободное от многочисленных наблюдений за природой Антарктики время, и все собрались в кают-компании.

— Дорогие друзья! — начал доктор Лос. — Если хотите, я расскажу вам о некоторых экспериментах с дельфинами. Думаю, что ваши споры от этого станут ещё более горячими.

Все зимовщики с удовольствием согласились выслушать ведущего биолога станции.

— Знаете ли вы, что ещё в 1961 году Лилли дал дельфинам возможность разговаривать по телефону. Телефон соединил две изолированные ванны с дельфином в каждой. Стоило линию включить, как дельфины начинали обмениваться звуками. Сразу же было отмечено, что они очень вежливы: когда один говорит, другой молчит.

Оказалось, что во время переговоров дельфины могут одновременно использовать свисты и щелчки, что указывает на два источника звуков у каждого дельфина. Если телефонную линию выключали, то либо дельфины замолкали, либо раздавались стереотипные позывные, которые назвали сигналами изолированного животного. Если дельфины не слышали друг друга, очередность подачи их сигналов нарушалась. Этот разговор дельфинов по телефону позволил кое-что узнать о том, какие частоты служат им для передачи информации. Лучше всего обмен звуками у них шёл в том случае, когда линия связи пропускала все частоты в диапазоне от двух до восьмидесяти тысяч колебаний в секунду (кгц).

Случайно при прослушивании записей звуков дельфинов с замедлением в четыре раза были обнаружены человекоподобные звуки. Да! Дельфины с нашей точки зрения пользуются скороговоркой, которую мы попросту не можем уловить.

В чём здесь дело? Скорость звука в воде в четыре с лишним раза больше, чем на воздухе, и длина волн той или иной частоты в воде будет соответственно в четыре раза меньше, чем на воздухе. Поэтому если сравнивать длины звуковых волн разговора человека на воздухе и дельфина в воде, то окажется, что они одинаковы. И человек и дельфин используют примерно одинаковые длины волн! Вот только среда, а следовательно, и частотный диапазон различны. Не мудрено, что с точки зрения дельфина мы говорим не только на невероятно низких частотах, но ещё и крайне медленно.

Вслед за Лилли были предприняты и другие попытки выяснить, о чём и как будут говорить два изолированных друг от друга дельфина. В ноябре 1963 года исследователи Лэнг и Смит провели сеанс связи между афалинами Дорис и Дэш, находившимися в изолированных бетонных бассейнах. Весь эксперимент длился 32 минуты и состоял из 16 сеансов, во время которых в чётные периоды (второй, четвёртый, шестой и т. д.) между дельфинами существовала электронная связь, а в нечётные (первый, третий и т. д.) линия была разомкнута.

Любопытно, что в первые два сеанса связи Дэш издавал наиболее длительные серии щелчков и несколько раз подпрыгивал в воздух, явно стараясь обнаружить «спрятавшуюся» Дорис. Ни до этого, ни впоследствии никаких прыжков у Дэша не наблюдалось. Дорис, видимо, также была заинтригована местонахождением Дэша, так как в эти же первые сеансы связи она издала больше половины всех своих щёлкающих локационных звуков.

Надо заметить одно важное обстоятельство. Хотя обмен акустическими сигналами в животном мире широко распространён, дельфины обмениваются сигналами даже тогда, когда они находятся вне поля зрения друг друга. Это весьма примечательно и крайне редко встречается в животном мира.

При отключенной линии связи последовательность и очерёдность в обмене нарушились и преобладали только два свиста, которые можно рассматривать как индивидуальные позывные сигналы. После второго периода связи было издано всего несколько щелкающих локационных звуков. Видимо, в них отпала надобность: дельфины убедились, что не могут найти друг друга. С этого момента свисты стали для них основным средством связи.

Начало обмена сигналами в каждый период связи было одинаковым: сначала позывные, а затем информация, как при нашем разговоре по радиотелефону.

Расшифровка той информации, которой обмениваются изолированные дельфины, может приблизить нас к пониманию сущности дельфиньего языка. Развитие их мозга, многообразие сигналов даёт все основания надеяться, что с их помощью нам удастся больше узнать о способах общения другого вида.

Неоднократно предпринимались попытки воспроизводить дельфинам магнитофонные записи голосов их сородичей. При этом рассчитывали, что если в этих сигналах содержится информация, то дельфины должны на неё как-то среагировать; это могло бы послужить ключом к расшифровке их сигналов. Так, например, дельфинам в бассейне проигрывали запись звуков касаток, которых мы считаем морскими волками. Думали, что дельфины должны испугаться, но этого не произошло. Записали в бассейне голоса арктических белых дельфинов — белух — во время питания рыбой, а потом эти записи стали проигрывать диким белухам, зашедшим в реку в поисках рыбы. Опять никакой реакции!

— Может быть, при записи что-то теряется? — спросил кто-то из зимовщиков.

— А может, сигналы дельфинов имеют смысл не вообще, а только в определенной ситуации? — подхватил другой.

— Я сам задавал те же вопросы, пока ответа нет, — продолжал Лос. — Обнаружены интересные особенности в сигнализации разных видов дельфинов. Оказалось, что некоторые сигналы свойственны всем видам дельфинов, как бы интернациональны. Другими сигналами пользуются дельфины лишь определённого вида, скажем афалины, а гриндам они уже непонятны.

— Кажется, известно, что сигналы молодых дельфинов менее отчётливые, более многочисленные и этим чем-то напоминают детский лепет? — спросил Дэвид.

— Совершенно верно. Кроме того, было выяснено и другое интересное обстоятельство. В разговоре мы с вами используем довольно ограниченное число слов — сигналов. Так вот, если записать, скажем, десяти— или пятиминутный разговор нескольких людей, а потом подсчитать, какие слова сколько раз при этом употреблялись, то окажется, что одни слова употребляются очень часто, другие реже, третьи совсем редко. Дельфиньи сигналы также подчиняются этому правилу.

— Вы хотите сказать, что строй их речи сходен с нашим?

— Совсем нет, просто пока выяснено некое, может быть чисто внешнее, сходство в частоте употребления сигналов у дельфина и человека. И только. Каков строй их системы информации — неизвестно.

— Доктор Лос, поскольку пошли вопросы, то и я не могу удержаться, — подал голос гидролог. — Вряд ли можно отрицать обмен сложной информацией у животных. Применительно к дельфинам с их большим мозгом, сложной сигнализацией — кажется, известно уже несколько десятков звуков — хотелось бы знать, что известно о степени сложности передаваемых ими сообщений.

— У меня почти такой же вопрос, доктор Лос, — подал голос радист. — Можно ли хотя бы предположить, что за информацию они передают в море по своему телефону?

— Друзья! В этом-то вся загвоздка! Этого никто не знает! Система информации дельфинов выглядит не примитивно. Кроме того, известно, например, что среди дельфинов довольно быстро распространяются сведения о тех способах, которые используют для охоты на них. И белухи и касатки заочно обучаются избегать опасности. Несомненно, они как-то узнают об этом. Наконец, недавно был поставлен первый эксперимент докторам Бастианом. Он пытался выяснить, может ли один дельфин сообщить другому, что надо сделать, чтобы получить рыбу. В этом опыте дельфину подавали сигнал светом и он должен был нажать тот или иной рычаг. Другой дельфин был рядом, но отделен светонепроницаемой перегородкой, так что мог слышать первого, но ничего не видел. Так вот, если второй дельфин нажимал на тот же рычаг, что и первый, то он получал рыбу. Дельфины с этой задачей оправились.

— Значит, второй дельфин получал команды о том, на какой рычаг нажать, только от собрата?

— Совершенно верно. Правда, надо учитывать необычайно развитые способности дельфина к эхолокации. Поскольку между отсеками с дельфинами существовала акустическая связь, то, может быть, и без непосредственных команд от первого дельфина второй мог отчетливо представлять всю акустическую картину перемещений его в бассейне и просто её в совершенстве копировал,

— Жаль, что опыт поставлен недостаточно чисто, но всё равно он очень интересен. Это довольно высокий уровень координации действий, пожалуй, нечто подобное известно лишь для обезьян и слонов, — заметил Рей.

— Я уже как-то говорил, — ответил доктор Лос, — что в исследованиях дельфинов мы находимся в начале пути. Сейчас, пожалуй, больше вопросов, чем ответов. Но то, что мы знаем, довольно обнадеживающе, и я думаю, что усилия исследователей не пропадут даром.

Ещё долго после этого вечера в кают-компании зимовщики спорили о разуме дельфинов. А Гук в это время плыл всё дальше и дальше на север.