В ПОДВОДНЫХ ДЖУНГЛЯХ АЛЬДАБРЫ

— Луи, забирай камеру и скорее ко мне! Внизу крутится совершенно ручная макрель и ждёт не дождется, когда мы её снимем в кино! — закричал показавшийся над поверхностью воды Эмиль Фле.

Тот, которого звали Луи, сидел в небольшой лодке, стоявшей на якоре у кораллового рифа. Риф тянулся вдоль побережья небольшого острова. В километре от лодки в море покачивалась на волнах небольшая моторная шхуна.

— Иду! — бросил Лун пловцу и, натянув ласты и маску, осторожно спустился за борт лодки.

Его товарищ, остающийся в лодке, помог ему поудобнее пристегнуть баллоны акваланга и подал большой и тяжёлый бокс с крыльями стабилизаторами — кинокамеру.

— Смотри внимательно за морем, — это относилось уже к остающемуся в лодке, — и не прозевай, когда мы появимся на поверхности, может быть, тебе придется помогать.

Вода прозрачная, и Луи видит, как Эмиль, ныряя вниз, манит его рукой за собой. Вот и риф. Огромные мадрепоровые кораллы самой причудливой формы уходили на глубину не меньше 50 метров. Тут и там мелькали стайки мелких коралловых рыб, проплывали рыбы покрупнее. Эмиль спускался всё ниже, легко ориентируясь по приметным глыбам. Вот он остановился, поджидая Луи. Знаками показывает вперёд, на расщелину в рифе. Оттуда спокойно смотрит на людей серебристая, плоская, как щит, макрель метра полтора в длину и килограммов сорока весом. Нерешительно двигается навстречу пловцам, потом медленно поворачивается и как бы говорит: «Ну разве я не хороша!»

А макрель действительно хороша! Но что это: рядом с головой макрели плывет малюсенькая рыбёшка, не больше ногтя размером, голубенькая, с ярко-жёлтым брюшком. Вот приподнялись жаберные крышки макрели, пропуская свежую воду к жабрам, и в то же мгновение малютка кидается к нежным жабрам, впивается челюстями в мягкую ткань и вырывает микроскопический кусочек. Не успевают жаберные крышки опуститься, как маленький разбойник пулей вылетает оттуда и как ни в чём не бывало продолжает свой путь рядом с головой своего хозяина. Жужжит киноаппарат — идет съёмка.

Какая-то тень падает на макрель, и Луи с досадой оборачивается, чтобы прогнать этих вечно мешающих работе акул, которые всегда крутятся около рифа. Но это не акула, это дельфин, а рядом ещё один. Эмиль тоже поворачивается, видит дельфинов и показывает жестами Луи, чтобы он снимал их. Но дельфины плывут против света, снимать их снизу невозможно, и пловцы осторожно поднимаются к поверхности. Дельфины делают широкий круг и снова возвращаются к пловцам. Впереди плывёт крупный самец со шрамом поперёк спины, у самого основания спинного плавника, а следом за ним самка со светлым спинным плавником. Они чуть покачивают головой из стороны в сторону и приоткрывают челюсти.

— Ты слышал, как они пищали что-то? — кричит, выныривая, Луи, обращаясь к Эмилю. — Ей-ей, они спрашивали нас о чём-то! Нырнём снова.

Но дельфинов уже нет поблизости.

Вечером в крохотной кают-компании итальянского экспедиционного судна «Стрекоза» участники киноэкспедиции обмениваются впечатлениями о прошедшем дне.

— А мы сегодня познакомились с парой афалин. Снимаем большую макрель и видим дельфинов. Конечно, макрель отставили в сторону, поплыли к дельфинам. А они не подпускают близко, хотя и не уплывают. Качают головами и трещат, как будто спрашивают что-то, — рассказывал Эмиль.

— Ты завтра попроси своих дельфинов найти нам живого целаканта. А то стоим здесь уже почти месяц, наснимали уйму плёнки, скоро кончится срок экспедиции, а целаканта нет как нет! — перевёл разговор на другую тему Альберто Прациоли, руководитель научной группы экспедиции.

А с другой стороны острова остановившиеся на ночь Гук и Эч (читатель уже догадался, конечно, что это были именно они) тоже обменивались впечатлениями.

— Самое странное, что эти двуногие не хватают рыб, а смотрят на них и будто бы играют с ними, — вслух размышлял Гук.

— Сигналов разумных существ они по-прежнему не понимают, хотя всё их поведение показывает, что они не заняты добычей пищи, — поддержала Эч.

— Эч, а ты не жалеешь, что мы покинули стадо Сэппа? Ты по-прежнему хочешь попасть со мной в Чёрное море?

— Да, Гук.

— А что будет, если мы не найдем дорогу в океане? Ведь мы не знаем, куда надо плыть сейчас!

— Нам помогут другие дельфины, так же как они помогали нам на протяжении многих лун, пока мы не попали к этим островам. Вспомни, что нам говорили в стаде Ту-Куц, — продолжала Эч.

— Да, кажется, мы всё время плыли так, как они рассказали, и теперь надо поворачивать на север…

— И мне так кажется. От этого острова надо добраться до большого берега и вдоль большого берега на север. Как взойдёт солнце, мы продолжим наш путь, только ещё раз заглянем к этим двуногим и посмотрим, что они делают.

…Утром все члены экспедиции собрались на палубе. Альберто предложил не расплываться всем в разные места, а целый день продежурить около глубоководного прохода в коралловом барьере. Именно в таком проходе в прошлом году французская экспедиция у Коморских островов обнаружила и поймала целаканта.

План был принят, и на двух лодках пять участников экспедиции отправились к проходу в рифе. Случилось так, что к этому же проходу направились утром Гук и Эч. Они не искали целаканта и даже не подозревали о его существовании. Через барьер вместе с течением проносились огромные стаи рыб, и здесь можно было без всякого труда позавтракать.

Здесь, где коралловый барьер по каким-то непонятным причинам был разорван, белое песчаное дно круто уходило в синюю глубину. Течение неслось из открытого океана в сторону лагуны, и с этим течением проносились стремительные барракуды, стайки ставрид-карангид, стараясь сохранить важность, боролись с сильным течением крупные снэпперы-лучианы, или рифовые окуни, бесчисленные красные, зелёные, жёлтые, синие скарусы, или рыбы-попугаи, со своими клювообразными челюстями, способными откусить кусок от самого крепкого коралла. Акулы сновали и в лагуну, и из лагуны, и поперёк течения, казалось, без всякого труда.

Для этих могучих пловцов течение не играло никакой роли. Здесь они были хозяевами и выбирали добычу по вкусу.

Гуку пришлось немного потревожить покой акул и дать им понять, что на время здесь прекращается их деятельность. Акулы попались сообразительные, и, услышав сигналы, которые Гук и Эч посылали в разные стороны, молниеносно исчезли. То ли они уже встречались с дельфинами, то ли поняли, что пришли настоящие хозяева моря.

— Эмиль, ты обратил внимание, что сегодня мы не видели ни одной акулы? — удивился Альберто, вынырнув после первого погружения в районе прохода в рифе. — Рыб сколько угодно, вода чистая, а акул нет. Без них даже как-то непривычно, чего-то не хватает в море.

Пробкой вылетевший на поверхность Луи закричал изменившимся, срывающимся голосом:

— Скорее, скорее вниз, там целакант!

Повторять приглашение не пришлось. Через секунду все члены экспедиции погрузились в прозрачную глубину следом за плывшим Луи. Вот он повис над стенкой кораллов с одной стороны от прохода и стал медленно погружаться. Сделал полукруг и рукой показывает на что-то находящееся прямо на поверхности мадрелорового рифа, метрах в двадцати от поверхности.

Это был самый настоящий целакант. Ошибиться было невозможно. Только у целакантов — кистеперых рыб, сохранившихся в неизменном виде несколько сотен миллионов лет, — есть такие мясистые длинные лопасти в основании парных плавников, только у целаканта хвостовой плавник разделяется в центре такой толстой лопастью… Точно такие же рыбы жили в океане, когда на суше ещё не было позвоночных; именно далекие предки этого целаканта первыми вышли на берег и превратились сначала в полуводных амфибий, а потом в рептилий, птиц, млекопитающих. Прошли сотни миллионов лет, а здесь, в море, условия жизни остались примерно теми же. Вот она, долгожданная встреча!

Стараясь не приближаться к целаканту слишком близко, Эмиль и Луи нацелились на него двумя киноаппаратами и по сигналу нажали на спуск.

…В воде послышалось слабое жужжание, которое привлекло внимание Гука. Что это за жужжание, было непонятно, и пришлось поплыть в сторону звука. Вскоре дельфины увидали следующую картину: у выступа мадрепорового коралла, согнувшись в три погибели и наставив с двух сторон аппараты на необычного вида большую рыбу, застыли три человека. Жужжание и шло именно от этих аппаратов, которые люди держали в руках. Рыба, на которую было обращено внимание, некоторое время продолжала оставаться неподвижной, как бы опираясь о поверхность рифа, вдруг неожиданно сделала молниеносный пируэт и устремилась вглубь, в сторону от рифа.

Гука тоже заинтересовала эта рыбина, которую он никогда прежде не встречал, и, сообразив, что она вот-вот исчезнет в глубине и он её не успеет рассмотреть хорошенько, Гук направил ультразвуковой луч ей вдогонку. Рыба замешкалась, свернула влево, потом снова хотела погрузиться глубже. Но луч ультразвука доставал её всюду. Вот она повернула вверх, и Гук сразу же замолчал: вверх он разрешил ей подниматься. Когда она поднялась достаточно высоко, он спокойно подплыл под неё и принялся её рассматривать. Его поразили мясистые плавники, толстое круглое туловище, коричневая крупная чешуя, маленькая голова, еле заметная щель жаберной крышки. За этим занятием его и сняли через телеобъектив итальянцы, сначала изумленно наблюдавшие, как рыба не смогла опуститься вниз, а потом потерявшие вообще дар речи, увидев, как старательно осматривает Гук эту рыбину.

От островка к островку, хорошо ориентируясь по подводным мелям и впадинам, Гук и Эч через два дня вечером вышли к побережью Африки. Теперь путь был прост — на север, вдоль побережья.

Никогда раньше Гук не поверил бы, что желание вернуться в родное море может быть таким сильным. Он готов был плыть день и ночь, не останавливаясь ни на минуту. Всё окружающее потеряло для него интерес, если только не было каким-то образом связано с его возвращением домой.

Зато Эч, разделяя желание Гука поскорее добраться до Чёрного моря, ещё не совсем потеряла голову и не упускала случая, чтобы поближе познакомиться с разными морскими чудесами. Ну разве можно проплыть просто так, не осмотрев эту странную башню, торчащую прямо из дна на глубине 25–30 длин? Наверху нечто вроде рыхлого губчатого цилиндра из красноватой, мягкой, пенистой резины, и сидит он на прозрачной тонкой игле, толщиной в стебель хвоста Гука и высотой не меньше длины Гука. Такого огромного монарафеса дельфины не видели даже в океане. Вот уж справедливо названо это сооружение стеклянной губкой! Немало сказочно красивых кремневых губок, за свой прозрачный, нежно сплетенный как бы из стеклянных нитей скелет названных стеклянными губками, повидал Гук в разных морях. Он узнал, что эти губки любят жить только на большой глубине, куда попадает совсем мало света и не докатываются морские волны; узнал, как опасно попадание твердых и острых кусочков скелета губок на кожу. Поэтому, осторожно проплыв раза два вокруг невиданного гиганта, Гук и Эч удалились, не притронувшись к этому созданию.

В этой части океана было невероятно много разных акул. И здесь Гук смог познакомиться с ними, не прибегая к обычным уловкам. В море, довольно далеко от берега, рыбаки на ночь выставляли специальные сети, и к утру в них попадало много самых разных акул, которых Гук мог рассматривать вблизи сколько хотел.

 

ДЕЛЬФИНЬЯ БУХТА

Полуденное солнце палило нещадно. Утренние опыты закончились, и Пётр Максимович пошёл посмотреть, как идёт стройка небольшого лабораторного корпуса. Не успел он обогнуть красную скалу, как его нагнал лаборант Толя.

— Пётр Максимович! Пришёл катер, много народу, какая-то комиссия…

— А, давненько мы их ждём! Пошли встречать гостей…

По широкой тропе от причала к дощатым домикам лаборатории поднималась группа людей.

— Вот и хозяин здешних мест, профессор Волошин, знакомьтесь! — И академик Мешков, высокий, с седым ёжиком волос, дружески обнял Петра Максимовича. — Ты уж извини, что без предупреждения, но знаешь, то один, то другой заняты, а сегодня суббота, ну вот мы и решили нагрянуть к тебе…

Пётр Максимович поздоровался со всеми, представил сотрудников, которые оказались поблизости, и пригласил приехавших наверх, в свой дом.

— Подожди, под крышей ещё насидимся. Показывай-ка лучше своё хозяйство!

— Можно и так, — сказал Пётр Максимович, поворачиваясь к бухте. — Отсюда как раз всё хорошо видно. Видите большой вольер в центре? В нём живут десять афалин. Это основное стадо, пойманное два года назад, и приплод. Здесь изучаем групповое поведение дельфинов, ведём некоторые работы по дрессировке. Вольер поменьше и подальше от берега — дельфин Гюйс. Он совершенно ручной, приучен выходить в море и возвращаться по сигналу…

— А где же гений гидролокации, кажется, Петька?

— В береговом бассейне. Вон там, ниже и левее причала. — Пётр Максимович показал рукой.

— Вижу, вижу. Ну, прошлогодние результаты ваших работ мы знаем. А какие получены новые данные? Расскажи-ка коротко, а уж потом мы посмотрим и отчёты.

— С удовольствием! Всё это время мы занимались в основном исследованием особенностей ориентации. Мы разобрались в системах, производящих акустические сигналы и принимающих эхо, выяснили возможности локатора…

— Это Петька решал ваши задачки с геометрическими фигурами?

— В основном он, но также и другие дельфины.

— Пётр Максимович, — обратился другой член комиссии, гидродинамик Сухов, — как же можно в общем охарактеризовать возможности локатора дельфина?

— В общих чертах, Иван Семёнович, можно сказать, что с помощью локатора дельфин получает удивительно подробную акустическую картину окружающей обстановки. Размеры, форма, расположение в пространстве предметов, даже материал, из которого они практически сделаны, великолепно различаются дельфином. Так что практически киты «видят ушами».

— Вы полагаете, что у них создается настоящая акустическая картина?

— С одной стороны, так, а с другой — слово «видят» мы позаимствовали из собственного опыта. Полнота акустического восприятия у дельфина так велика, что мы её можем сравнивать лишь с нашим зрением.

— А как вы относитесь к предположениям о гелографической решётке на лобном выступе дельфина и к идее о фокальных пятнах? Можно ли говорить о настоящем звуковидении?

— Пока это только рабочие гипотезы, которые требуют специальных дополнительных опытов. С другой стороны, обнаружен крайне интересный эффект вращения локационного луча у дельфина. Вы видели эти статьи?

— Да, довольно интересно: дельфин может произвольно менять направление излучения и «смотреть» локатором то вперёд, то вбок без поворота головы.

— Ну, биологи кое-что явно сделали. Теперь слово за вами, акустиками. Игорь Петрович, — обратился Мешков к третьему из приехавших, высокому и грузному доктору Снегирёву, — когда вы нам расскажете, как дельфин обрабатывает свои щелчочки? Как и какую информацию оттуда надо извлекать, чтобы «видеть ушами»? Очень мне хочется на старости лет тоже «посмотреть ушами»!

— Вы же знаете, Александр Васильевич, что наши интересы совпадают! Работаем, пока… — словно продолжая какой-то спор, тотчас откликнулся Снегирёв.

— Ладно, ладно, придёт время, посмотрим, что наработали! Да, профессор, а что, действительно вам удалось найти у дельфинов неуловимые вкусовые лукавицы? Когда, покажите препараты? — с живым интересом обратился Мешков к Петру Максимовичу.

— Конечно, Александр Васильевич, хоть немедленно. Этим занимается Людмила Ивановна, она и покажет, и расскажет. Вкусовые сосочки оказались там, где и предполагалось, — в ямке на корне языка. Так что отныне дельфинам и китам «разрешается» дегустировать морскую воду, читать, запахи моря.

— Я рад за них, ну и за ваши успехи тоже. Осталась совсем малость: узнать, что же это за запахи. Но это уже работёнка для гидрохимиков. Надо подумать, кого из них к вам подключить… А теперь хватит печься на солнышке! Пошли по лабораториям! — И академик бодро зашагал в гору, к стоящим невдалеке двум дощатым домикам.

Не заходя в дом, все расположились под большим брезентовым навесом у длинного обеденного стола. Здесь гулял лёгкий ветерок и была защита от прямых солнечных лучей.

Теперь разговор повёл Снегирёв.

— Пётр Максимович, — Снегирёв протянул Волошину блокнот и ручку, — расскажите нам в двух словах об «эффекте маски».

— Пожалуйста. Как вы знаете, в воде далеко не увидишь — прозрачность не та, максимум десятки метров. Поэтому зрение у китов ближнее, но зато панорамное, с широким полем обзора. С другой стороны — у поверхности воды обычно очень светло, а чуть глубже сразу же значительно темнее. Вот и зрачок у них щелевой: он лучше регулирует яркость потока света в глубине и на поверхности. Глаза у дельфинов в темноте светятся за счёт зеркального слоя — это тоже приспособление к темноте, как у других ночных и сумеречных животных. — Да ещё, знаете ли, цвета разделяются ими только по яркости, а не по окраске.

— Так, а при чём тут «эффект маски»?

— По расчёту, на воздухе дельфин близорук, а на практике они точно ловят в воздухе рыбу и мячи. В чём тут дело? Мы обратили внимание на слой густой и прозрачной слизи, выделяемой специальными глазными железами. По своим оптическим свойствам эта слизь является как бы контактной линзой. В воде она не мешает зрению, а как только глаз оказывается на воздухе, этот слой начинает работать, как система, согласующая глаз с новой воздушной средой.

— Красивая гипотеза! Мы, ныряя в маске, помещаем перед глазами слой воздуха и тем приспосабливаем свои глаза к видению в воде, а киты на воздухе обходятся контактной линзой из слизи с такими же оптическими свойствами, как вода! Ну, а какие ещё есть новые идеи насчёт ориентации дельфинов?

— Надо бы поискать материал для контактных линз с оптическими свойствами, как у воздуха, и тогда аквалангистов, водолазов, а главное, гидронавтов можно было бы освободить от допотопной маски.

— Ну что же, Пётр Максимович, доклад ты нам практически сделал по всей форме. Немного отдышались, товарищи? — обратился академик к остальным членам комиссии. — Пойдём-ка посмотрим на самих дельфинов.

 

ДОМАШНИЕ ДЕЛЬФИНЫ

Спустившись к морю, по плавучему настилу все перешли к большому вольеру. Дельфины медленно плавали тремя группами, в прозрачной воде было отчетливо видно каждое их движение.

— Какие красавцы! — Мешков присел и опустил руку в воду.

Один из дельфинов возник из глубины и прикоснулся к ней носом, прежде чем академик успел отдернуть руку.

— Вот напугал, чертяка! Откуда ты взялся?

Дельфин медленно развернулся и остановился у самой поверхности. Его пасть раскрылась, набирая воду, потом челюсти сомкнулись, и упругая тонкая струя воды обрушилась на соломенную шляпу и белоснежный пиджак академика.

— Вот это встреча! Холодный душ для начала!

Все рассмеялись.

— Это ещё малая доза, с поправкой на ваш чин, а нас, — весело заметил Волошин, — иногда угощают вёдрами водички. Удар хвостом — и, если зазевался, окатят с ног до головы.

— Ну, раз так, я не в претензии; знакомиться так знакомиться! А эти друзья у тебя что, для цирка приготовлены? — Мешков показал на тройку дельфинов, лихо перебрасывающих мяч.

— Мы их не учили никаким трюкам, не до того. Дельфины сами придумывают себе развлечения, и надо сказать, что преуспели в этом. Пожалуй, действительно их всех можно показывать в цирке.

— Не увлекайтесь! Успех дрессировки дельфинов в океанариумах, кажется, мало чем отличается от известного для других видов! — заметил Снегирёв. — Правда, они все премудрости дрессировки постигают много быстрее…

— Батенька мой, — не выдержал Мешков, — а вы видели хоть раз их огромный мозг? Надо быть хорошим специалистом, чтобы с первого раза отличить, что это мозг животного. Огромный, весь в бороздах и извилинах! Чему ж тут удивляться, что

они быстро дрессируются!

— Александр Васильевич! Хотя эта работа и не входит в нашу программу, но я могу рассказать…

— А ну давайте рассказывайте! Сегодня вы прямо как именинник!

— Профессор Крупинский с нашими дельфинами поставил серию интересных экспериментов. Он выяснял уровень их рассудочной деятельности…

— Это очень интересно! — откликнулся Сухов. — Помнится, американец Бастиан пытался выяснить что-то в этом роде?

— Ну, не совсем так. Бастиан пытался выяснить, может ли один дельфин передать другому информацию о том, как надо себя вести, чтобы получить рыбёшку, — вставил Снегирёв.

— Совершенно верно. А в этих экспериментах дельфины должны были решить, куда прячет человек их любимую игрушку: в плоскую фигуру, окажем, треугольник или квадрат, или в объёмную — пирамиду, куб.

— Ну и как они справились с этой задачей?

— Представьте себе, блестяще! Экспериментатор получал от дельфина мяч, закрывался ширмой и прятал мяч в объёмную фигуру, потом ширма открывалась, и обе фигуры, плоская и объёмная, разъезжались по роликам в разные стороны. В подавляющем большинстве случаев дельфин плыл за объёмной, нажимал на рычаг, фигура опрокидывалась, и он получал мяч для игры.

— А что же, другие животные с этой задачкой не справляются, что ли? — скептически бросил Снегирёв.

— Только обезьяны с первого раза решают эти задачи, а собаки — нет! Их надо этому обучать.

— А ваши эксперименты с Гюйсом, разве они не говорят о большом своеобразии этих животных? — вступил в разговор Сухов. — Я знаю мало примеров, — продолжал он, — когда бы дрессированное животное, оказавшись на свободе, осталось таким послушным и управляемым, как Гюйс.

— А может, просто человек в других случаях не проявил достаточно терпения и изобретательности в приручении диких животных? — заспорил Снегирёв.

— Как бы не так! Полезных для него животных человек приручал, одомашнивал, а бесполезных добывал! Зачем их было приручать?

— Боюсь, что скоро добывать будет некого. Так что человек вполне заслужил, что всё живое спасается от него бегством, а попав в неволю, старается при первой возможности удрать снова на свободу. Но дельфины кажутся исключением из этого правила, — принял участие в разгоревшемся споре Мешков.

— Дельфины значительно отличаются от других млекопитающих своим отношением к человеку, — убеждённо начал Пётр Максимович. — Они сами стремятся к контактам с человеком. Многочисленные примеры из истории служат этому подтверждением, сталкиваемся с этим и мы в своей работе. Но, заметьте, это касается одного, изолированного от себе подобных дельфина. Меньше это применимо к двум дельфинам, содержащимся вместе, и то, если до этого они были порознь выдрессированы. А вот перед вами плавает стадо афалин. Они живут в неволе два года, совсем не боятся человека. Но мы не представляем для них особого интереса: у них хватает собственных дел и развлечений.

— Ну, а как быть тогда с американской программой «Человек и море»? Вы лучше меня знаете, что дельфин Тэффи выполнял сразу несколько обязанностей: почтальона, проводника, телохранителя.

— Ну знаете, теперь Тэффи никого не удивишь. После этого был Кейки, а наш Гюйс работает в море лучше их обоих! — парировал Пётр Максимович.

— Обратите внимание! Во всех случаях действительно один дельфин… — задумчиво заметил Мешков.

— Не так давно профессор Куроки предложил курс обучения дельфинов, рассчитанный на двенадцать лет… — продолжал Пётр Максимович.

— Срок немалый — курс средней школы.

— Он надеется за это время обучить несколько поколений дельфинов выполнять специальные команды человека, чтобы пасти стада рыб. Вы представляете: подводный пастух-дельфин? Это же замечательно!

— Когда-то человек первой приручил собаку, которая и сейчас порой бывает незаменима. Может быть, и дельфин может стать таким же помощником и другом человека в океане? — явно поддержал Сухов.

— Значит, делаем дельфинов домашними существами? — весело подвел итог Мешков.

— А разве это невозможно? Профессор Точилин считает, что примерно за семьдесят лет афалину можно превратить в домашнее животное!

— Позвольте! Прирученные животные — это всего лишь одиночные особи! Одомашнивание же — это приручение целого вида! Неужели вы не видите, что здесь мало дрессировки? Генетика, селекция, а главное, время, время и время! — не сдавался Снегирёв.

— Всё это ведёт к тому, что давно пора от промысла переходить к хозяйству… Да, именно к хозяйству, широкому, настоящему хозяйству. И надо добиться, чтобы так считали не только в нашей стране, но и во всем мире! Нашим детям и внукам захочется жить на богатой и разнообразной природе, при изобилии разных продуктов, а без океана всего этого не добиться. Так-то, друзья, — закончил неожиданный спор академик. И, помолчав, добавил: — Связались бы вы, Пётр Максимович, со своими американскими коллегами да добились бы их приглашения в эту бухту. Они дельфинов, говорят, для войны дрессируют, а мы — для мирного хозяйства… Вот и давайте обращать их в нашу веру! Моя помощь вам обеспечена.

— Александр Васильевич! Пётр Михайлович! — не давая прекратиться разговору, подхватил Сухов. — У меня есть одна идея по международному мирному использованию китов: в качестве плавучих гидрометеостанций, сообщающих подробные сводки погоды из разных точек океана. В нашем институте радиоэлектроники могли бы, наверное, создать необходимые передатчики и другое оборудование, а биологи, наверное, могут найти способы надежного крепления аппаратуры к животным.

— Это сделать, наверное, можно. Но одомашнивание дельфинов — из области научной фантастики, — упорствовал Снегирёв.

— Но начинать всегда приходится с малого. Отдельные ручные дельфины — уже реальность, — заметил Сухов.

— Надо вырастить теперь несколько поколений ручных дельфинов!

— Эти ваши ручные дельфины не будут знать моря! Что от таких проку? — настаивал Сухов,

— Другой путь не легче. Расшифруй их язык, попробуй с ними договориться на равных! Пока у нас не получается такого разговора, хотя мы и очень хотели бы этого… — задумчиво закончил Пётр Максимович. — Пошли, может быть, теперь в лабораторию? Я покажу вам отчёты и материалы.

Люди уходили с вольера, и топот их ног был привычен, но чуть громче обычного.

Зит коротко свистнула, разрешая каждому заниматься своим, и поплыла к Керри. Чиззи достала со дна кусок верёвки и затеяла весёлые гонки. Жизнь под водой шла своим чередом.

 

ЗДРАВСТВУЙ, ЗИТ!

Прошло два долгих года, как Гук покинул родное Чёрное море. Но здесь всё осталось по-прежнему: те же запахи, те же звуки, те же рыбьи стаи. Даже небо знакомое и родное… Мутная от весенних штормов вода как будто радостно расступалась, пропуская вперёд стремительно летящее тело Гука. За ним мелькает знакомый белый плавник Эч.

— Ну как, Эч, ты видишь теперь, какое оно замечательное, моё Чёрное море! Ты чувствуешь, какие здесь мягкие волны? Ты слышишь, как здесь много всякой рыбы? — свистел и щёлкал Гук. — Весь мой род сейчас должен быть у гористых берегов. В эти луны там спокойно и очень много рыбы. Мы начнём наше путешествие по морю от Голубой бухты — любимой бухты моего детства. Я знаю каждый камень на дне и каждую трещинку в скалах…

— Гук, Гук, но уже здесь пахнет дельфинами!

— Нет, Эч, мы придём к дельфинам по пути моих предков: от Голубой бухты вдоль берега.

— А мне кажется, Гук, что ты просто боишься появиться в стаде!

— Ничего я не боюсь… Но давай всё же сначала поплывём в Голубую бухту, мне хочется начать всё с самого начала…

И вот уже Гук различает вдали такие знакомые силуэты окрестных гор. Вот огромный Сокол с отвесной стеной, вздымающейся на сотни длин над морем, вот длинный и гористый полуостров, закрывающий бухту с юго-востока. Ещё сотня длин — и вход в бухту…

— Гук, ты чувствуешь?

— Да! — только и мог бросить в ответ Гук, задохнувшийся от струй запаха, такого родного запаха, который мог принадлежать только…

— В бухте или где-то рядом много дельфинов! — затрещала Эч.

— Я дельфин Гук из рода Эрр и Чакки! Я дельфин Гук из рода Эрр и Чакки! Я дельфин Гук из рода Эрр и Чакки! — не выдержал Гук.

Молчание…

— Я дельфин Гук из рода Эрр и Чакки! Я дельфин Гук!

Вот Гук и Эч миновали последний мысок, и перед ними вход в небольшую уединенную бухту, окружённую высокими горами, поросшими густыми соснами.

— Запах моего стада! — Гук рванулся в бухту и вдруг замер на месте: локатор ясно показывал перед ним странную стенку. Сеть! Толстая высокая сеть на всю глубину бухты!

— Я Зит из рода Эрр! Кто ты? Осторожно, мы в плену.

— Мама!

— Гук! Я знала, что ты придёшь снова! Я слышала вчера твой голос! Я знаю всё, и старейшины узнали всё о тебе и простили тебя… Гук! Мой мальчик! Какой ты большой и красивый! У тебя разорван грудной плавник? У тебя шрам на спине? И ты не один?

— Это Эч из рода Чакки! Мы с ней плыли сюда много лун. Она знает про всё на свете, и мы с ней самые близкие друзья!

— Здравствуй, Зит из рода Эрр! Я Эч из рода Чакки! Но почему вы в плену?

— Нас поймали большой сетью и теперь держат здесь уже две зимы. Здесь всё моё стадо, оно стало теперь большим: Керри, Мэй, Чиззи, и их дети — всего 12 дельфинов. Не подплывай близко к сетке, это опасно, Гук, можно запутаться!

— Эч, ты не разучилась играть в перескоч? Вперёд!

Останавливать его было бы бесполезно. Эч ещё никогда не видала Гука таким взволнованным.

От громкого удара двух тел о воду звонкое эхо покатилось по склонам холмов. Из палатки, стоящей недалеко от берега, выглянула Люда и внимательно осмотрела вольер.

— Пётр Максимович! Пётр Максимович! Скорее сюда! Смотрите, что делается в вольере!

А посмотреть было на что. Все дельфины, живущие в вольере, огромными лепестками ромашки окружили каких-то двух дельфинов. Моментально выскочивший на зов Люды Пётр Максимович стал считать дельфинов. Два, четыре, шесть, восемь, десять, двенадцать. Что за чёрт! Два, четыре, восемь, двенадцать… Опять сбился.

— Люда, быстро пересчитайте дельфинов.

— Четырнадцать, Пётр Максимович!

— Коля, Петя! Гидрофоны в порядке? Скорее включите магнитофоны! Записывать все звуки в вольере. Кажется, начинается что-то интересное…

— Теперь вы знаете, что произошло со мной за эти два года. Всё, что потребуют старейшины, я повторю перед ними, и может быть, что-нибудь из моих рассказов и многое из рассказов Эч будет оставлено в памяти рода. Когда должна быть встреча рода? И почему здесь сидите, за сетью?

— Нас обманули люди. Однажды, когда мы спокойно плавали недалеко от берега, с вонючих судов окружили нас огромной сетью. Когда мы хотели вырваться, оказалось, что сеть окружает нас со всех сторон. Ты помнишь это. Нас привезли сюда. У двуногих очень приятная кожа, тёплая и мягкая. С ними приятно плавать рядом. Сюда заплывает много рыбы, да и люди дают нам ещё. Здесь мы живем неплохо, но никак не можем понять, зачем всё это. Кто им дал право нарушать порядок моря и лишать дельфинов свободы?

— А как ты думаешь, откуда мы узнали, что ты должен прийти к нам? — не выдержала Чиззи. — Несколько дней назад вдруг откуда-то с берега до нас донеслись твои слова: «Кто ты, друг, и нужна ли тебе моя помощь? Я дельфин Гук из рода Эрр». Только голос у тебя был очень хриплый и нечёткий. Но это говорил ты, мы все узнали твой голос.

— Мы стали звать тебя, но ты только повторял эти слова снова и снова и не приближался! — с горечью воскликнула Мэй.

— Мы сразу определили, что твой голос шёл не из моря, а из круглого черного предмета, болтающегося около дна. Здесь их несколько в разных местах бухты. Твой голос был везде, а тебя не было нигде, — задумчиво сказала Керри.

— Я однажды тоже слышал свой голос — это было за много лун пути отсюда, в холодном море. Там я тоже встретил людей, и они повторили мои слова, которые я незадолго перед этим сказал тюленю Ле-Птони. Но я сказал свои слова там, и они там же их повторили. Я не знаю, — продолжал Гук, — как мой голос мог оказаться здесь. Ясно только, что люди могут повторять слова и передавать их на большое расстояние. Это удивительно, как удивительно многое, связанное с ними. Я думаю, что настало время поговорить со старейшинами рода о людях, посмотреть, что есть в памяти рода об этих существах.

— Но мы заперты в бухте и не сможем найти старейшин отсюда, — вступила в разговор Зит. — Нужно уйти отсюда, но с нами маленькие, которые не могут перепрыгнуть сеть. А кроме этого, может быть, звучит и странно, но мы привыкли к нежным и ласковым поглаживаниям людей, и нам кажется, что ничего плохого они не хотят нам сделать.

— Мы всё время пробуем поговорить с ними, но они, очевидно, лишены возможности понимать наш язык и ничего не отвечают. Они могут только повторять, что мы говорим, да и то очень искаженно и непохоже.

— Это всё надо рассказать старейшинам, а для этого надо уйти отсюда, — решил Гук.

— Пожалуй, ты прав, — поддержала Керри.

— Прав! Прав! Гук прав! — засвистели и защёлкали все дельфины.

Теперь оставалось только найти способ выбраться из запертой бухты. Сеть непреодолимой стеной закрывала выход на волю. Конечно, взрослые дельфины, да и молодые, могли бы с легкостью перепрыгнуть через верхний край сети, но как быть с малышами?

Эч, угадывавшая каждую мысль Гука, ринулась вниз и принялась внимательно осматривать нижний край сети.

Сеть перегораживала всю бухту — сверху донизу, и её тяжелый нижний край крепился на якорях и больших каменных плитах. В одном, месте сеть лежала на подводной скале, выступавшей на несколько длин, из дна и по бокам этой скалы оставались узкие щели. В эту щель не мог проплыть взрослый дельфин. А если…

Схватить зубами край сети, потянуть на себя и вверх было делом не особенно трудным. Сеть потянулась, но отверстие почти не увеличилось.

— Гук! Керри! Тен! Сюда! — засвистела Эч.

Когда четыре дельфина разом потянули за нижний край сети, отверстие стало заметно больше. Ещё усилие — и открылся проход, вполне достаточный, чтобы в него проскользнул взрослый дельфин с плывущим рядом детёнышем.

— Все сюда! Все сюда! — раздался резкий и требовательный зов Зит. Теперь, когда решение было принято, Зит снова стала твёрдой и решительной главой стада.

— В это отверстие выходят все, кроме тех, кто держит сеть. Быстро!

Держать тяжёлую сеть зубами было трудно. Хвосты четырех дельфинов работали как маленькие моторы, пока все десять дельфинов не проплыли в отверстие и их голоса не раздались с другой стороны сети.

— Выходите из бухты и ждите нас в открытом море! — крикнул Гук.

Четыре дельфина, державшие сеть, отпустили её, и она аккуратно легла на дно. Оставшиеся в вольере дельфины спокойно поплыли вдоль верхнего края сети. Через несколько минут Гук подал команду: «Перескоч!» — четыре гибких тела взвились в воздух, пролетели несколько метров и легко вошли в воду уже по другую сторону сети.

Так же светило солнце, так же плескались волны о прибрежные камни, так же шуршал песок на пляже, но бухта стала иной. Не слышно было резкого «пуфф-пуфф», и не видно было темных глянцевых спин и плавников дельфинов в вольере, и на ленту, медленно наматывающуюся на барабан магнитофона в одной из палаток, уже не попадали ни щелчки, ни треск, ни писк…

— Дельфины ушли!! — раздался тревожный голос над бухтой.

Всё население небольшого лагеря высыпало на берег. Кто-то бросился в воду, не веря, кто-то уверял, что разорвалась сеть, кто-то пытался завести мотор небольшой лодки… Сразу осунувшийся и помрачневший Пётр Максимович решительно направился к мысу, загораживавшему вход в бухту со стороны моря.

Недалеко от берега медленно плыло стадо дельфинов. Дельфины будто не собирались никуда уходить и чего-то ждали. Но вот из-за мыса показались ещё четыре дельфина. Сверху, с мыса, было хорошо видно, как они стремительно неслись из бухты к стаду. У одного из них поперёк спины шёл широкий светлый рубец, а у другого спинной плавник был не тёмным, как у всех других дельфинов, а совсем белым…

Маленькое стадо, казалось, только и ждало этих четырёх, и скоро вдали можно было разглядеть лишь небольшие буруны, образующиеся на поверхности в тот момент, когда дельфин на полном ходу выныривает для вдоха.

На этот раз род Эрр собрался далеко от берегов — там, где нет следов от гремящих кораблей, там, где лишь редко-редко прожужжит в ослепительно-голубом небе серебристый самолет.

Старейшины выслушали рассказ Гука и подтвердили, что он может остаться в стаде, и что он не дослушал их прошлое решение до конца, так как они лишь на время, а не насовсем изгоняли его. Долго рассказывали Гук и Эч о своих встречах и приключениях, и многое из этого было оставлено навсегда в памяти стада. И много раз дельфины снова и снова упоминали о людях.

— Многое нам непонятно, — говорил Кру, один из старейшин. — Эти существа отличаются от неразумных. Они всё больше вторгаются в море. Они не всегда приносят зло, и часто бывать с ними безопасно и даже приятно. Они водятся не только по берегам нашего моря, но и везде по берегам океана.

— Мы их не можем понять и не можем ими распоряжаться, как акулами или другими рыбами, — говорили старейшины. — Мы не можем предвидеть их поступки, как не можем предвидеть шторм или извержение вулкана. Мы живём в одном мире, они живут в другом. В каждом мире свои законы. Законы их жизни нам непонятны и, может быть, останутся непонятными всегда…

— Законы их жизни пока непонятны и, может быть, долго останутся непонятными для нас, — закончил свой доклад в институте Пётр Максимович. — Мы столкнулись с очередной тайной природы, и пока у нас слишком мало средств, чтобы разрешить эту загадку.

После двух лет жизни дельфинов в вольере, когда многие из них стали совершенно ручными и не уплывали от нас, даже когда мы выпускали их в открытое море, в вольер проникли два новых дельфина. Видели бы вы, что происходило с нашим стадом! В течение нескольких дней эти два новых дельфина были центром всего. У нас есть пять километров магнитофонной ленты, где записано всё, что происходило в вольере в течение этих дней.

Потом все дельфины исчезли, исчезли непонятным способом, не повредив сеть и не перепрыгнув через неё, ведь нам хорошо известно: до появления этих двух новых никто из них не выпрыгивал, а кроме того, детёныши, которых в стаде было трое, не могут прыгать через сеть!

И ещё непонятное: когда мы передавали через гидрофоны запись голоса дельфина из Антарктики, присланную нам доктором Лосом, стадо всегда приходило в возбуждение, а самые старые звери что-то трещали и свистели прямо в наши микрофоны. Эти записи тоже у нас есть.

— Мы должны больше знать о дельфинах, но, наверное, пока мы не спустимся к ним в море и не поймем их язык, нечего и мечтать о том, что мы сможем узнать их жизнь, их тревоги, радости и проблемы. Две недели назад мы поместили в береговой бассейн новую группу дельфинов. Как раз с ними сейчас ведутся исследования.

— А не пытались ли вы расшифровать записи на пленке? Неужели даже с помощью наших электронных машин нельзя уловить хотя бы построение их языка и что-то понять? — спросил кто-то из зала.

— Этим-то и занимается сейчас вся лаборатория. Но пока мало надежды на скорый успех. Пока приходится только фантазировать и предполагать, предполагать и фантазировать…

— Иногда нам кажется, что мы вот-вот поймём, о чём идёт речь в этой беседе. Нам кажется, что эти два дельфина вернулись в стадо — в родное стадо — после долгого, долгого путешествия и рассказывают что-то очень интересное и важное для всего стада. Иногда их речь перебивают вопросами, и тогда они снова повторяют то же самое, что только что рассказали, и продолжают дальше. И может быть, это рассказ о тайнах Великого океана, а может быть, это передача задания, которое они принесли от находящихся на свободе дельфинов…

И снова море отдыхало после зимних штормов. Оно лежало почти неподвижно — притихшее и бескрайнее. Белесо-синее небо источало ослепительный свет. Солнечные лучи бесшумно пронзали застывшую толщу воды, переливались в ней, ласкали и грели…

Сегодня в стаде дельфинов, плывущем где-то в этом бескрайнем море, знаменательное событие: настало время, когда из общего стада должны уйти самцы. И поведёт их — по решению старейшин — Гук, который с сегодняшнего дня становится главой стада и членом совета старейшин рода Эрр. С гордостью смотрит на Гука Зит, с грустью — Эч и с почтением и доверием — молодые дельфины.

Гуку хочется сказать Эч, что уплывает он совсем ненадолго, что его стадо будет всё время где-нибудь неподалеку, что ей обязательно надо остаться в стаде Зит, потому что новорождённый дельфинёнок, который скоро должен появиться у неё, не может подвергаться опасностям жизни в бродячем стаде самцов. Но всё это Эч знает и сама… И вот дальше и дальше звуки стада Гука, и еле слышно доносится оттуда знакомый голос:

— Кто ты, друг? И нужна ли тебе помощь? Я дельфин Гук из рода Эрр и Чакки!

От авторов. О ДЕЛЬФИНЕ ГУКЕ И ЕГО ПРИКЛЮЧЕНИЯХ В ОКЕАНЕ

Откуда может быть известно, как ведут себя дельфины в море, кого боятся и на кого нападают, с кем дружат и куда плавают? Попробуем очень коротко рассказать здесь, что действительно известно ученым о жизни дельфинов и об их загадочном мире.

Дельфины — млекопитающие. У них горячая кровь, и они умеют поддерживать температуру своего тела на постоянном уровне, они рождают живых детёнышей и выкармливают их молоком. Наконец, их строение очень близко к строению других млекопитающих, в том числе и человека, но… Это «но» очень серьёзно и очень важно.

— Дельфины — единственные в своем классе, единственные среди млекопитающих — стали полностью водными животными. Они проводят в море всю жизнь — с момента появления на свет и до смерти. Другие млекопитающие тоже стремились освоить водную среду, и есть виды, которым это удалось, правда в разной степени. Одни проводят в воде всего несколько часов или минут: это бобр, ондатра, норка — известные всем пушным звери. Другие, например разные тюлени, живут в воде по нескольку месяцев. Но чтобы произвести на свет потомство, им обязательно надо выйти из воды.

Попытки человека освоить море пока напоминают лишь робкие первые шаги ученика: несколько минут — вот предел погружения человека под воду без снаряжения. Согласитесь, что это немного. Для того чтобы работать под водой, ученые используют громоздкое снаряжение — акваланги, компрессоры, газовые смеси, водолазные скафандры, гидрокостюмы, строят «подводные деревни». Свою неприспособленность к водной стихии человек возмещает изобретениями своего ума, творениями своих рук.

Всё это лишь подчеркивает, как сложно приспособиться к жизни в воде. Природе потребовалось много миллионов лет, чтобы эволюционный процесс смог создать столь совершенное млекопитающее, как дельфин, для которого водная стихия — дом родной. Долго жить в воде человеку или трудно, или невозможно. Вода — это особая среда. Она в восемьсот раз плотнее воздуха — в ней трудно передвигаться не только пловцам, а даже лодкам и кораблям. В воде люди становятся неуклюжими и малоподвижными.

Вода ненасытно отбирает тепло — человек в ней быстро замерзает, его начинает бить озноб после нескольких часов плавания даже в тёплой воде. Наконец, воздух, необходимый для дыхания, тот самый живительный воздух, без кислорода которого всё живое на земле гибнет, где его взять? Рыбы, моллюски, миллиарды обитателей океана извлекают кислород прямо из воды, млекопитающие дышат кислородом атмосферы. Для этого надо вынырнуть на поверхность моря — так делают все млекопитающие животные, а человек, кроме того, берет некоторый запас его под воду в баллонах акваланга или получает через шланг скафандра. Казалось бы, чем не выход? Но за это приходится платить дорогую цену: час работы на глубине 60 метров — это несколько часов постепенного подъёма водолаза, остановки для декомпрессии… Иначе человека подстерегает кессонная болезнь.

Почему возникает кессонная болезнь? Каждые десять метров погружения — это прибавка в давлении на один килограмм. Десять метров — 1 атмосфера, 100 метров — 10 атмосфер, 1000 метров — 100 атмосфер или 100 килограммов на каждый квадратный сантиметр поверхности тела.

Если человек находится на глубине 60 метров, то вода давит на него с огромной силой — 6 килограммов на каждый квадратный сантиметр. Чтобы на глубине можно было дышать, надо водолазу воздух подавать под тем же давлением, с которым давит вода. Водолаз час дышал воздухом под давлением 6 атмосфер. Все клетки его тела, все органы испытывали то же самое давление воды. Теперь, если быстро поднять его на поверхность, во всех клетках и тканях его организма выделятся миллиарды пузырьков. Это всё равно, что нагреть бутылку лимонада и открыть пробку — содержимое выплеснется из неё пенистым фонтаном.

Почему так происходит? Воздух, которым дышал водолаз, растворялся у него в крови. Кислород использовался для дыхания клеток и тканей тела, а инертный азот насыщал и насыщал кровь и ткани тела. Стоит изменить давление, и азот начнет из растворенного состояния переходить в газообразное: кровь закипит миллиардами пузырьков, которые закупорят сосуды, и наступит смерть или тяжёлый паралич. Правда, если очень быстро снова повысить давление, — например, поместить водолаза в специальную декомпрессионную камеру, — то газ снова перейдёт в раствор, затем, постепенно понижая давление, можно человека спасти, так как избыток азота будет постепенно уноситься током крови и через лёгкие выводиться наружу.

А вот киты могут нырять даже на большие глубины без всякой опасности заболеть страшной кессонной болезнью. Всё дело в том, что они ныряют с одной порцией воздуха в лёгких. Даже если весь воздух из их легких растворится в крови во время погружения, то и в этом случае быстрое всплытие не приведет к образованию газовых пузырьков — слишком мало воздуха было в организме.

Поэтому ничего не придумано в рассказе о погружении Моби Дика и Гука на огромные глубины. Замечено, что дельфины афалины (Tursiops truncatus по-латыни) погружаются на несколько сот метров. Конечно, обычно они ныряют на меньшую глубину — всего на несколько десятков метров. Кашалоты же — рекордсмены среди всех китов по глубине ныряния: несколько раз их находили запутанными в подводных кабелях на глубине свыше 1000 метров, а однажды даже на глубине свыше 2000 метров!

Итак, китообразные — млекопитающие, но их строение претерпело огромные изменения. Даже чисто внешне эти животные похожи на рыб. Вытянутое обтекаемое тело, передние конечности превратились в грудные плавники, задние исчезли совсем, и органом движения стал хвостовой плавник с горизонтальными лопастями-вёслами. Все эти перестройки позволяют быстро перемещаться в плотной среде и быть маневренным и подвижным. Так дельфины «преодолели» плотность воды.

Их кожа стала толстой и упругой, исчезли бесполезные теперь железы и волосы, но зато появился мощный слой жира, который как хороший изолятор надёжно защищает теплокровное животное от гибельного переохлаждения. Вместе с тем в коже имеется огромное число нервных окончаний и кровеносных сосудов — она стала не только органом, приспособленным для сохранения тепла и выведения из организма его избытка, образующегося при интенсивном плавании, но и служит сигнализатором о всех изменениях температуры, давления и скорости воды. Толщина, упругость, а также слой специальной мускулатуры обеспечивают ей некоторую подвижность. Удалось заметить, что во время стремительного плавания, особенно при резких поворотах, на коже образуются специальные скоростные складки, которые как бы «бегут» вдоль тела и, возможно, гасят турбулентные завихрения. А всё в целом — обтекаемая форма тела, упругая кожа, мощный хвостовой плавник — позволяет дельфинам плавать со скоростью до 50 километров в час.

Недавно высказана интересная гипотеза о ещё одном возможном качестве кожи: находящиеся в ней в огромном числе нервные окончания могут не только воспринимать температуру, давление воды, но и звуки, приходящие сбоку или сзади (как мы ощущаем дуновение ветерка, когда загораем на пляже). На такую возможность указывают не только расчеты, но и эксперименты по выяснению чувствительности дельфиньей кожи. Оказалось, что отдельные участки воспринимают давление в 10 мг/мм2, а этого достаточно, чтобы чувствовать звуки давлением в 90 бар. Если добавить, что звуки дельфинов достигают 900 и 9000 бар, то станет очевидно, что дельфины их могут «принимать» своей кожей.

Дельфинам надо дышать воздухом атмосферы. Природа не заготовила им акваланга, приходится выныривать для вдоха на поверхность. Но и здесь, в этом простом и естественном акте, произошли огромные перестройки. Прежде всего изменилось строение органов дыхания — нос и рот у них разъединены. Носовые отверстия передвинулись на самую высокую, выступающую часть головы — на макушку. Стоит лишь её выставить на поверхность — и можно дышать. Правда, удобно? Но это не всё. Глотка перегорожена посредине удлинёнными хрящами гортани — настоящей хрящевой трубкой, пути пищи и воздуха навсегда разделены. Это значит, что можно под водой глотать свою добычу и не бояться, что в лёгкие попадет вода.

Необычайно интересно устроен «нос» дельфина. Он открывается наружу одной ноздрей, которая, как только выдох-вдох закончены, плотно закрывается специальным кожистым клапаном. Чем глубже погружается дельфин в воду, тем надежнее действует этот затвор. Под клапаном начинается воздухоносный путь, от которого вперёд отходит несколько пар карманов; они располагаются на разных уровнях по высоте. Оказалось, что эти карманы для воздуха могут менять свою форму и размеры под действием многочисленных мышц, а при этом воздух из них будет выжиматься через узкие отверстия. Считалось, что, регулируя усилия мышц вокруг воздушных карманов, дельфин может издавать множество самых разнообразных звуков — писки, свисты, кваканья, мяуканья, скрип и многие другие, о которых читатель уж знает из книги. Однако оказалось, что основным источником сигналов в дельфиньем носу является пара мышечных клапанов, а воздушные мешки необходимы для перекачки воздуха при издавании звуков и изменения его давления.

Долгое время считалось, что киты и дельфины лишены голосовых связок, но в последнее время установлено, что это не вполне точно: не особенно сложный, но настоящий аппарат голосовых связок есть в гортани ряда исследованных дельфинов.

Выяснилось и то, что вытянутые в трубку и плотно прилегающие друг к другу хрящи гортани могут в некоторых случаях работать как большой свисток. Таким образом, часть звуков производится носом, а часть гортанью.

Необычен процесс дыхания китов. Вдох и выдох длятся лишь полсекунды. И за это мизерное время дельфин успевает выдохнуть от трех до десяти литров воздуха, а потом снова вдохнуть такое же количество. По своей интенсивности дыхание дельфина превосходит дыхание спортсмена при забеге на сто метров, а при сравнении с нашим дыханием оно интенсивнее раз в шесть — восемь. Нос на макушке и краткость дыхательного акта — прекрасные приспособления дельфинов к постоянной жизни в воде!

Во время ныряния у дельфина происходит важное перераспределение крови в организме. Кровеносные сосуды, питающие мышцы и внутренние органы, перекрываются специальными клапанами, и кровь из лёгких, обогащённая кислородом, поступает для питания лишь нервной системы и органов чувств, которые плохо переносят кислородный голод.

А как же работают мышцы, за счёт какого горючего они сокращаются и позволяют животному стремительно нестись в водной толще? Оказалось, что они действительно вынуждены обходиться внутренними ресурсами. Надо сказать, что у китообразных мышцы почти чёрного цвета — так много в них миоглобина, связывающего кислород. Поэтому во время дыхания на поверхности они запасают кислород, а во время погружения расходуют его запасы. Когда же эти запасы кончаются, они переходят на бескислородное окисление — в них начинает накапливаться молочная кислота. Тот же процесс идёт у человека и у других животных, когда они надолго задерживают дыхание. Процесс бескислородного окисления с образованием молочной кислоты у дельфинов развит очень хорошо. Это, равно как и резкое уменьшение числа сердечных сокращений — не надо большого количества для снабжения мозга и органов чувств, можно экономно расходовать запасы кислорода из лёгких, — позволяет китам и дельфинам значительно удлинить время погружения. Кстати сказать, именно поэтому Гук и смог научиться оставаться на глубине дольше, после того как он стал там интенсивно питаться. Быстро протекающее у дельфинов и китов переваривание пищи даёт, очевидно, организму дополнительные резервы энергии. И даже если эти резервы не особенно велики — около двадцатой части энергии, которую можно было бы получить, «сжигая» полученные углеводы в присутствии кислорода, — они должны существенно помочь киту на глубине.

Обычно афалины ныряют минут на пять — восемь, но могут оставаться под водой и минут пятнадцать. Вероятно, в некоторых крайних случаях это время может быть даже несколько увеличено. Кашалоты и некоторые другие зубатые киты (например, бутылконосы, ремнезубы) могут оставаться под водой по 30–40 минут. Есть данные о полуторачасовом пребывании кашалотов под водой. Предел оптической видимости лежит не дальше 60 метров, а у нас в Чёрном море только 20. Согласитесь, что это совсем не много, а ведь большинство млекопитающих получают львиную долю всех сведений о мире с помощью зрения. Как же быть китам? Они используют свойство воды прекрасно проводить звук. Скорость его в воде почти в пять раз больше, чем в воздухе (1500 метров в секунду). Именно звук становится для них источником огромного количества информации.

Есть информация пассивная — когда мы слышим чей-то разговор, шум ветра, грохот прибоя, но есть и активная — когда мы задаём вопросы и получаем на них ответы. Задавать вопросы и получать ответы можно в словесной форме, можно и с помощью какого-то другого сигнала — например, радиоволн, выстукиванием азбуки Морзе и т. д. Дельфины используют оба эти способа. Они издают большое количество сигналов, служащих им для связи друг с другом, пользуются природным локатором высокой разрешающей способности и надежности и, конечно, великолепно разбираются во всех звуках моря.

Поэтому для Гука звуки играют решающую роль: он узнаёт издалека о приближении опасности, он определяет с помощью своего локатора расположение любого препятствия. Вполне вероятно, что ультразвук— хорошее оружие для жителей океана и что именно с помощью ультразвуковой «пушки» дельфины командуют рыбьими стаями и расправляются с акулами.

Голова китов и дельфинов крайне своеобразна — длинные, далеко выступающие вперёд челюсти, за ними горой вздымается череп с носом на самом верху. Всё пространство между черепом и челюстями заполнено жировой тканью. Что-то очень похожее на большую поварёшку ручкой вперед. Долго исследователи ломали голову по поводу столь непонятного каприза природы. Ответ был неожиданным — такая форма черепа определена деятельностью локатора. Череп как бы собирает звуки, издаваемые в носу, и одновременно играет роль рефлектора, который отражает и направляет эти звуки в жировую подушку. Здесь они фокусируются. Получилось, что дельфины обладают уникальным акустическим прожектором, в котором есть и излучатель, и рефлектор, и линза.

Чтобы получился локатор, осталось совсем немного: нужен приёмник вернувшихся обратно сигналов — эхо-сигналов. У дельфинов он есть и превосходно приспособлен к улавливанию звуков и эха в воде. Слух у них обладает большой чувствительностью — можно без сомнения сказать, что у дельфинов абсолютный слух, причём очень широкого диапазона. Мы с вами слышим лишь в обычном диапазоне частот, от 20 до 20 тысяч колебаний в секунду, а используем звуки средней части этой шкалы, самое большее до 10–12 тысяч колебаний в секунду. Дельфин превосходно слышит и инфразвуки и ультразвуки и использует их для ориентации, общения со своими сородичами, и для гидролокации. Верхний предел его слуха лежит где-то около 280 тысяч колебаний в секунду. Локатор ему во многом заменяет зрение, помогает избегать столкновений, отыскивать пищу, находить дорогу, ориентироваться в море. Буквально дельфины могут «видеть ушами». Представьте, что сигнал, посланный дельфином, помчался вперёд и через секунду вернулся обратно, «докладывая», что впереди на расстоянии 750 метров камень, стая рыб, акула или подводная лодка.

Впрочем, «ответ» дельфин получит, конечно, не в виде изображения, скажем, акулы, и не в метрах. Он слышит эхо собственного сигнала, и оно «рассказывает» ему о том, что лежит или плывёт впереди. Не верите? Зря! В этом легко убедиться. Возьмите карандаш и легонько ударьте им по столу, а теперь по книжке. Слышите? Звуки разные. Пробуйте ещё и ещё, и вы убедитесь, что всё имеет свой «голос». Потренируйтесь и вы с закрытыми глазами; по звуку от удара сможете почти как дельфины различать предметы. Вот только дельфины обходятся без карандаша, и тренировались они не пять и не десять минут, а миллионы лет.

А теперь о метрах.

Нам неизвестно, в каких единицах измеряет дельфин длину предметов, расстояние до них. Нам неизвестно и какими единицами времени пользуется дельфин. Но что дельфин ориентируется с помощью эхолокации с большой точностью, известно совершенно достоверно. Но это неизбежно значит также и то, что дельфин должен уметь с большой точностью «отсчитывать» ничтожные промежутки времени, и он это делает раз в десять лучше, чем мы определяя размеры предметов; и в опытах дельфины демонстрируют свою способность отличать одну фигурку от другой, если они отличаются по длине на несколько миллиметров. Какими мерами они пользуются? Мы не знаем, поэтому предположение о том, что дельфины меряют всё длиной своего тела, не выглядит нелепым.

Достоверно описан процесс кормления маленького Гука. Теперь, после многократных наблюдений в океанариумах разных стран мира, этот процесс хорошо известен. Вы помните, что, во-первых, само строение их глотки таково, что они могут глотать пищу, не рискуя захлебнуться, во-вторых, они не сосут. Да, мы не оговорились: для сосания надо иметь мягкие щёки, которых у дельфинов нет. Молоко им впрыскивается в рот. В молочной железе матери имеются специальные полости — цистерны, где скапливается молоко. Как только детёныш подплывает к матери и, найдя сосок, обхватывает его кончиками челюстей, тыкаясь носом ей в брюхо, сокращаются специальные мышцы и порция молока вливается прямо ему в рот. Весь процесс кормления занимает всего несколько секунд.

Очень интересно и другое: молоко китов лишь по привычке можно назвать молоком. Этот продукт скорее напоминает наши сливки или жидкую сметану. Его жирность в десять раз выше, чем у коровьего молока, оно очень богато и белками, а вот сахара в нём мало. Оно густое, а цвет бывает белым или с небольшим зеленовато-жёлтым оттенком. По вкусу оно чуть солоноватое и пахнет грибами или скорее напоминает сырое яйцо. Дельфины пьют его с удовольствием до полугода, а иногда и много дольше — до полутора лет. Молоко очень питательно, и детёныш растёт как на дрожжах.

Взглянув на следующие ниже цифры, вы согласитесь, что это именно так:

Вид Время удвоения веса тела новорожденного (в днях)

Человек 120

Лошадь 60

Коза 22

Свинья 14

Собака 9

Голубой кит 7

Говоря о китообразных вообще, надо всегда помнить, что это собирательное понятие. К ним относятся два больших подотряда млекопитающих животных: усатые киты и зубатые. Усатые киты — крупные животные, от 10 до 30 с лишним метров, это самые крупные среди всех когда-либо живших на земле существ. Вес 35-метрового синего кита составлял 190 тонн, а рост с десятиэтажный дом. Усатыми они названы потому, что вместо обычных зубов в их ротовой полости расположены многочисленные ряды роговых пластин с длинной и тонкой бахромой. Эти пластины служат как бы ситом, через которое кит процеживает огромные количества воды, чтобы отфильтровать планктонных рачков и водоросли, а затем с помощью языка отправить их в желудок. Иногда та же участь постигает и стайки рыб.

Усатых китов насчитывается около полутора десятков различных видов. Эти животные с незапамятных времен служили объектом промысла человека, и сейчас их количество в океане сильно сократилось. Промысел давал в основном жир, мясо и костную муку. Но сейчас людям приходится совсем отказаться от охоты на них, так как они находятся на грани уничтожения. Истребление же разных видов животных не только обедняет природу, но и нарушает сложные процессы, происходящие в ней.

Зубатые киты — более многочисленный подотряд с несколькими десятками видов, в него входят и такие гиганты, как 20-метровые кашалоты, 10-метровые касатки, 7-метровые гринды и множество видов дельфинов от 5 метров до 90 сантиметров длиной. В Чёрном море живут три вида дельфинов: афалины, знакомые читателям по этой книге, белобочка, или обыкновенный дельфин (Delphinus delphis), и морская свинья — азовка (Phocaena phocaena), или пыхтун.

Лучше всего переносит неволю афалина — самый крупный из черноморских дельфинов. Этот дельфин обычно держится вблизи берегов и питается на глубине нескольких десятков метров у дна. Мелкие — азовка и белобочка, обитатели открытого моря, — ныряют сравнительно неглубоко и кормятся в поверхностных слоях моря.

Большинство известных в истории и описанных в последние годы случаев контактов человека с дельфинами происходило именно с афалинами — и в Средиземном море, и у берегов Новой Зеландии, и у берегов Америки, и в нашем Чёрном море.

 

РАЗУМНЫ ЛИ ДЕЛЬФИНЫ?

Мелкие зубатые киты-дельфины обратили внимание учёных и публики, после того как их стали содержать в специальных океанариумах, где они демонстрировали чудеса любознательности, игривости, смышлености и дрессировки. Об этом написано много книг и статей, пересказывать которые здесь было бы просто невозможно (смотри, например, книги Дж. Лилли «Человек и дельфин», изд. «Мир», 1964; В. Бельковича, С. Клейненберга и А. Яблокова «Загадка океана», изд. «Молодая гвардия», 1965, и «Наш друг дельфин», изд. «Молодая гвардия», 1967; X. Кей «Дельфин спрашивает и отвечает», изд. «Детская литература», 1966; А. Г. Томилина «История слепого кашалота», изд. «Наука», 1965; Э. Олперс «Дельфины», изд. «Судостроение», 1971). Здесь же можно привести недавно ставшие известными сведения, лишний раз подтверждающие, что ещё в древности устанавливались дружеские контакты между человеком и дельфинами. В «Книге о мире» («Джаан-наме»), написанной на персидском языке более 700 лет назад Муххамадом-ибн-Нажиб Бакраном и содержащей описание известных тогда стран мира и их природы, есть такие слова: в Средиземном (Румском) море «обитает рыба, своим внешним видом напоминающая бурдюк, наполненный воздухом. Ее называют дельфином. На него не охотятся. Потому что, как говорят, он любит человека и всегда плывёт вблизи корабля. Говорят, что это животное спасает тонущего человека». О помощи дельфина человеку, терпящему бедствие на воде, говорится и в арабских рукописях XIV–XV веков. Эти сведения очень хорошо дополняют дошедшие до нас свидетельства древних греков и римлян, узнавших дружелюбие дельфинов по крайней мере ещё две тысячи лет тому назад.

Известно, что у всех дельфинов огромный мозг. У афалины, например, головной мозг превосходит по своим размерам мозг человека. В среднем мозг человека весит около полутора килограммов, у дельфина на двести — триста граммов больше; у кашалота на четыре-пять килограммов больше, у слона на два-три килограмма больше, чем у человека!

Значит ли это, что дельфин умнее человека?

Чтобы представить себе, каков вес мозга животного, этот вес сравнивают с его общим весом или какими-то линейными размерами. Из этого соотношения выводят какой-то относительный показатель — коэффициент. Так, по отношению к весу тела вес мозга дельфина уступает нашему коэффициенту, но превосходит эти показатели у других животных. Профессор Дюбуа ввел специальный коэффициент цефализации (развития) мозга. У человека он равен 2,89, у дельфина — 2,25, у шимпанзе — 0,74, у собаки — 0,45. Так что, как видите, дельфин действительно выше других животных по этому показателю. Даже наружное строение его мозга — наличие борозд, извилин — говорит в пользу высокого развития. Да и проведённые недавно более тщательные исследования строения показали, что по числу нервных клеток, их плотности мозг дельфина не уступает мозгу человека. Следует всё же оговориться, что это лишь начало изучения мозга дельфина, так как до сего времени мы пока ещё не знаем, как развиты в нём части, которые ответственны за те или иные функции, за переработку богатой информации, которая туда поступает. Мнения ученых относительно возможностей этого гигантского мозга разделились. Одни считают, что он развит необычайно высоко, мало в чём уступая мозгу человека, а может быть, даже превосходит его по ряду признаков. Другие твёрдо убеждены, что это заблуждение и что по уровню умственного развития дельфин занимает место где-то между обезьяной и собакой. И те и другие приводят веские доказательства в пользу своей точки зрения, но до тех пор, пока не будет получено большое количество сведений о деталях деятельности этого мозга, о его возможностях, окончательно решить этот вопрос нельзя.

Как это ни странно, но до сих пор учёные не могут прийти к соглашению относительно того, что же считать критерием, мерой разумности. Лучшим из известных кажется нам критерий элементарной рассудочной деятельности, предложенный профессором Л. В. Крушинским. Первая ступень этой меры — так называемый «экстраполяционный рефлекс». Например, подопытное животное видит через окошко в ширме двигающуюся кормушку с кормом. Если оно сообразит, что надо бежать к концу ширмы, чтобы получить корм, значит, оно обладает зачатками отвлеченного мышления, значит, животное сообразило, что корм не пропал, а, двигаясь в том же направлении, должен появиться из-за ширмы. Опыт можно усложнить, поставив на пути животного разные преграды, например такие, которые заставляли бы его бежать сначала в противоположную сторону от корма и только потом допускали бы его к пище. Оказалось, что способностью к экстраполяции («экстраполяция» обозначает в переводе с латыни примерно следующее: «вычисление по ряду данных других значений, находящихся вне этого ряда») не обладают ни рыбы, ни амфибии, обладают некоторые черепахи, некоторые птицы (например, вороны) и большинство млекопитающих. При этом часто выявляются значительные индивидуальные различия: среди собак, например, попадаются такие, которые с первого раза экстраполируют, и такие, которые лишь за несколько предъявлений корма способны обучиться этому.

Вторая ступенька рассудочной деятельности, по мнению того же учёного, — оперирование размерностью, то есть представлениями об объёме и форме предметов. Опыт ставится так. Животному показывают корм, затем прячут его за ширму и из-за ширмы в противоположные стороны разъезжаются на тросиках плоская фигура (например, квадрат или треугольник) и соответствующая ей по контурам объёмная фигура (соответственно куб или конус). Животное должно сообразить, что в плоской фигуре нельзя поместить, скажем, кусок мяса, но в полой фигуре это вполне можно сделать. Лучше всех из зверей решают эту задачу обезьяны (но и среди них есть несообразительные). С дельфинами такой опыт поставить оказалось сложнее, так как они обычно не особенно заинтересованы в корме и могут голодать довольно продолжительное время. Зато если у дельфина отобрать какую-нибудь его любимую игрушку, то тут его внимание обеспечено.

На такой заинтересованности дельфинов и был основан опыт профессора Крушинского. Исследователь на глазах у дельфина скрывался за ширмой с мячом, а затем из-за ширмы в разные стороны разъезжались плоская и объёмная фигуры, например треугольник и равного размера конус. Мяч был, конечно, в конусе. Опыт повторялся с разными дельфинами, и они всегда уверенно выбирали объёмную фигуру, толкали рылом нужный рычаг и получали мяч в своё пользование. Вывод из всех этих экспериментов может быть только один: элементарная рассудочная деятельность у дельфина развита чрезвычайно высоко, не менее хорошо, чем у обезьян. Можно сказать, что дельфины разумны. Но насколько они разумны, насколько сложна их рассудочная деятельность? Проведённые опыты ответа пока не дают.

Как бы то ни было, но дельфины, безусловно, высокоразвитые в умственном отношении животные. Об этом свидетельствует не только их большая любознательность, но и особенности поведения, быстрота приспособления к новым условиям жизни, в которые люди их помещают в своих лабораториях, богатство средств сигнализации, которые они используют, сложные взаимоотношения животных внутри стада да и сама стадная жизнь. Дельфины, вероятно, не менее высокоорганизованные животные, чем высшие обезьяны, а в некотором отношении они могут даже превосходить их. Но здесь всегда приходится помнить, что они обитают в совершенно иной среде, с иными условиями жизни, иными потребностями. Может быть, это послужило для развития особого восприятия мира, отношения к другим животным, к питанию, общению друг с другом. Этот мир чужд и непонятен нам с вами и, может быть, мало отличается от условий существования мыслящих существ где-нибудь на других планетах.

Человек вознёс себя на высокий пьедестал, с которого иногда трудно рассмотреть, что и у многих животных есть достаточно тонкая психическая деятельность, существует сложная система совершенной и разнообразной сигнализации. Перелом наметился лишь недавно, когда во многих областях техники стали широко использовать «патенты», которыми располагает природа. Чтобы их скопировать, пришлось по-новому взяться за изучение животных и растений, пришлось сойти с высокого пьедестала и с удивлением обнаружить, что, кроме обычного — скажем, акустического — способа сигнализации в виде слов, существует богатейший язык свистов, мимики, поз и жестов, наконец, совершенно пока малопонятный химический «язык» у насекомых. Может быть, когда мы будем понимать химический язык, которым пользуются муравьи, язык свистов дельфинов нам покажется совсем родным и близким, тем более что на свистовом языке разговаривают многие племена — на Канарских островах, на севере Турции и в горах Испании. Это язык, который используют тысячи людей для общения друг с другом. Мы с вами его не понимаем, но это не значит, что его нельзя выучить или что умеющие разговаривать на нём некоторые турки или испанцы существа более низкого умственного развития.

Дельфины — стадные животные. В этой книге описаны взаимоотношения дельфинов внутри одного небольшого стада — семьи, объединение нескольких стад в рода и т. д. Всё это пока предположения, но предположения, основанные на твёрдых научных основаниях, среди которых важное место занимают многолетние наблюдения в океанариумах за большими группами дельфинов и анализ тонких особенностей строения некоторых органов (можем же мы по некоторым характерным чертам лица сказать, что дети похожи на родителей!).

Известно, что в неволе среди групп дельфинов устанавливаются и поддерживаются более тесные отношения между матерью и её ставшими уже взрослыми детьми. Дельфины достигают зрелости на втором-третьем году жизни, а продолжительность их жизни около 30 лет. Значит, в одном стаде находятся дельфины сразу нескольких поколений: от новорождённых до прапрапрапрапрапрапрапрапрабабушек. Такая структура стада должна вести к очень сложным и развитым отношениям внутри стада, неизбежно должна быть связана с определённой структурой самого стада — иерархией. Такое иерархическое строение стада или просто населения одного района сейчас хорошо известно для многих млекопитающих. Оно выражается в выборе вожаков и в строго последовательной (иерархической) подчинённости одних особей другим. Самцы дельфинов держатся отдельными небольшими группами, вместе путешествуют, питаются, тогда как в основном стаде остаются лишь все самки от мала до велика, новорождённые и молодые самцы. И в таком материнском стаде верховодит, конечно же, одна из наиболее опытных и сильных самок. Известно и то, что изредка небольшие стада дельфинов с обширных пространств моря собираются в грандиозные стада по нескольку тысяч или даже десятков тысяч животных. Причины таких сборищ нам пока неизвестны.

Учёными пока очень мало изучена внутренняя жизнь стада дельфинов. Каков способ общения у дельфинов, сравним ли их язык с человеческим? Мы знаем, что дельфины действительно подают друг другу сигналы звуком; действительно сигналы у одного вида дельфинов несколько отличаются от сигналов дельфинов других видов; были эксперименты, показавшие, что дельфины могут «переговариваться» с другими за тысячи километров. В книге точно описано, как с помощью телефона ученые давали возможность дельфинам, живущим у Гавайских островов, слышать дельфинов, живущих у побережья Америки, причём создавалось полное впечатление беседы: когда свистел один дельфин, другой молчал, и наоборот. В ряде экспериментов была установлена передача информации от одного дельфина другому… И всё же загадка общения дельфинов между собой и неизбежно более сложная проблема общения человека с дельфином остаются предметами научных споров и исследований.

«Поведение дельфинов… Неискушенному зрителю оно может показаться однообразным — бесконечное плавание, плавание и плавание, то в одиночку, то в паре, то в группе, пять ударов хвоста — поворот, снова несколько ударов хвоста и опять поворот, и так день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем. Если же проводить день за днём, месяц за месяцем рядом с этими животными, то начинаешь постигать сложность их мироощущения, начинаешь узнавать каждого из них „в лицо“, и с удивлением обнаруживаешь, что всё время открываешь для себя что-то новое в этом псевдооднообразии.

Работать с этими животными, как и со многими другими, страшно увлекательно, но одновременно и очень трудно. Их нельзя „выключить“, как какой-нибудь прибор: все 24 часа в сутки они „ведут себя“ — плавают, ныряют, прыгают, едят, спят, играют… И если вы решились посвятить себя их изучению, то не остается другого выхода, как включиться в этот „нечеловеческий ритм“, чтобы ничего не пропустить, всё увидеть, осмыслить, запомнить.

Через некоторое время вы убеждаетесь, что взялись за непосильное дело, и лучшее, на что вы годитесь, — это кормление их рыбой, потому что нет объективных критериев для оценки увиденного; и если трое видят одно и то же, то могут тройственно истолковать увиденное, потому что нет приборов, которые холодно и объективно всё взвешивали бы и раскладывали „по полочкам“. В лучшем случае, можно объяснить увиденное мотивами и чувствами из собственной человеческой практики. С известными оговорками это ещё применимо для области эмоций, но для мотиваций это явилось бы грубейшей спекуляцией, ибо мы можем считать важным то, что для самого животного не имеет никакого значения.

И всё-таки, сознавая собственные слабости и недостатки, исследователи упорно продолжают работать. Наблюдают, ставят эксперименты, ищут подходы, и кое-что начинает получаться. Это „кое-что“ обнадеживает и вселяет новые силы, даёт уверенность в том, что человек сумеет сделать дельфинов своими помощниками в океане и не только многому их научить, но и многому научиться у них».