Сценарий этого журналистского эксперимента был рискован, но прост. Некоему военному человеку из бутырских казематов передаются — строго по таксе за один визит — 300 долларов США. В назначенный час он встречается с Машей, после чего под видом традиционной тюремной передачи помогает ей пронести в камеру… автомат Калашникова, а затем вынести его обратно.

…Маша назначила мне встречу возле арки, что в двух шагах от внутреннего дворика тюрьмы. «Арка знаменитая, — объяснила она, — родственники арестованных исписывают ее криками души». И рассказала, как сама когда-то — после очередного отказа следователя в свидании с мужем — разревелась и с горя ядовито-красной губной помадой полчаса выводила здесь огромными буквами свой крик: «Ненавижу ментов!». «Правда, — добавила Маша, — это было еще в те времена, когда я не знала, как проходить через запоры. Сегодня я могу туда хоть атомную бомбу пронести…»

АКМ-47, взятый напрокат по очень большому блату, аккуратно уложен в сумку рядом с термосом и бутербродами. Для страховки (хотя последствия в случае провала просто не предсказуемы) в патроннике записка, где объясняются мотивы наших действий. Пустой рожок остается в кармане моей куртки.

…Маша с сумкой стоит в условленном месте — у «входа для крутых», как называют на бутырском языке этот парадный подъезд. Я пристраиваюсь к очереди (примерно человек из ста) рядом со «входом для нищих». И — предчувствие, а скорее, нервное опасение: вдруг не придет? Но он появляется вовремя — невысокий худощавый мужчина в штатском, не очень-то похожий на военного, приветливо улыбается, галантно распахивает перед дамой дверь.

Через минуту раздается громкое «клац!» засова первой из трех «непроходимых» проходных «Бутырки».

История Маши Ковалевой (фамилия изменена) похожа на тысячи историй, рассказываемых родственниками и возлюбленными арестантов, которые толпятся в предбанниках всех российских тюрем в надежде на манну небесную. Однажды был арестован ее муж Тимур, сотрудник охранной фирмы. Статья страшная — разбой. Возможный срок еще страшней — до пятнадцати лет. Но она уверена, как в себе, ничего преступного он совершить не мог. Через нанятого Машей адвоката муж передает из застенков: «Меня подставили, а следователь еще и хочет сделать главарем-организатором». Адвокат подтвердил: психологические капканы, стукачи, карцер, мордобой, параша — арсенал великий. Маша понимает, что мужа нужно срочно спасать. Как? В Москву молодая семья переехала недавно, знакомых никого, родственники далеко. Она все свободное время проводит возле Бутырской тюрьмы, надеясь на чудо — вдруг следователь разрешит свидание. Но тот непробиваем: «Если муж немедленно не признается, то ближайшая встреча — лет через десять. Минимум».

Ежедневное общение с такими же, как она, «очередниками» не проходит даром. Первое, чему научили Машу, — как добиться, чтобы мужа перевели из общей в нормальную камеру. Народный рецепт оказался незатейлив и гениален, как все народное: подойти к кому-нибудь в форме (чем больше звездочек, тем лучше!) и тихо, жалобно попросить. При этом нужно обязательно выглядеть провинциальней (мол, мы люди приезжие), чтобы внушить доверие. Внушишь — договоритесь. Такса 300 тысяч. Маша тут же отловила первого встречного в погонах, очень слезно просила и предложила деньги, но тот оказался честным (!) и отказал.

Потом ее научили переправлять записки в передачах: одну она засунула вместо начинки в карамель, другую в луковицу, третью написала, как завещал Ленин, — молоком в чистой тетради. Но передача не дошла… Тогда она стала придумывать планы, один авантюрнее другого. К примеру, устроиться поваром в тюремную столовую или санитаркой в санчасть, чтобы если не видеть Тимура, то хотя бы знать, как он там. «Профессионалы» отсоветовали: любая проверка даже десятиюродную родственную связь выявит. Тогда Маша решила выследить кого-нибудь из тюремных работниц, затем под видом журналистки внедриться в семью, а уж там… Третий план был самым умопомрачительным: во время допроса украсть со стола следователя чистый бланк «Об изменений меры пресечения», с печатью. Она была уверена: грамотно его заполнив, можно элементарно забрать мужа из камеры и как бы официально выпустить на свободу с чистой совестью. Оставался «пустяк» — проникнуть за решетку.

Маше повезло совершенно неожиданно. — Вдруг от одной женщины узнаю, что та регулярно ходит к своему мужу на свидания и даже остается в тюрьме на ночь. Стоит это 300 баксов. Я не поверила, а потом присмотрелась: сначала ее, потом двух рыжих девиц у подъезда четко раз в неделю встречает мужик в джинсах, и — как в сказке про Сезам — все они исчезают в «Бутырке». На следующий день подходит ко мне парень, Маратом представился, говорит: «Два месяца наблюдаю, как ты бегаешь вокруг тюряги словно сумасшедшая. Давай телефон и копи деньги! Познакомлю с кем надо…». И позвонил. Встретились на Лесной улице, он забрал доллары и пообещал: «Завтра. Свидание будет полдня». Но сначала долго не получалось. Теперь я понимаю, в чем причина. Просто люди, которые занимаются этим бизнесом («проводники»), присматривались ко мне, проверяли, что я за птица, не приведу ли «хвост» и т. д.

Наконец, Марат повел к «нужным людям». Долго кружил околобутырскими переулками, хотя, как потом оказалось, дом совсем рядом, и всю дорогу вел жесткий инструктаж: «Запомни, вы с Тимуром мои друзья. Ты работаешь простой продавщицей газет возле метро… Дави на то, что надо помочь хорошему человеку… Не проговорись, что учишься в юридическом!». Помню, настолько все казалось невозможным, что захожу в квартиру, а сама думаю: «Сапоги снимать не буду. Если милиционеры нападут — буду отбиваться ногами!..».

Хозяева — муж и жена — чуть ли не с порога наливают мне стакан медицинского спирта: «Пей!». А я, честно говоря, за всю свою жизнь одну рюмку водки как-то выпила, и то в клумбу упала. Выпила от страха. Наливают второй, и сразу — допрос с пристрастием (хозяин, как потом узнала, бывший следователь, его из «Бутырки» выгнали за пьянство, но удостоверение и друзья остались, поэтому и вход свободный): «Около какого метро торгуешь? Какие газеты продаешь? Сколько стоят? Кто уголовное дело ведет?..». А я ни названий, ни цен толком не знаю, несу что в голову взбредет. И под этот разговор идет жутчайшая пьянка — спирт допили, потом Марата еще три раза за водкой посылали. Без тостов, молча, по-зэковски… Короче, накачали меня, а сами не пьянеют почти. «Ладно, — говорят, когда меня уже тошнить начало, — следователь у тебя козел, но мы люди добрые — в беде не бросим! Приходи такого-то…» С тех самых пор и пошло. Всегда в одну и ту же смену он встречал, провожал. Варьировалась только денежная сумма — от 300 до 700. В зависимости от того, на сколько человек делить надо…

Система человекопровода «воля — тюрьма — обратно» в «Бутырке», чувствовалось, отрабатывалась годами. Визитера оформляют (кто-то же ставит подпись и печать!) как свидетеля по делу или якобы как идущего на опознание. «Проводник» в будке (туда же слепого не посадят) предъявляет (в данном случае просроченное, липовое) удостоверение, и так они с сумками (никто даже нос свой не сунет — что там?) проходят через десятки охранников и запоров. Потом им дают ключи от любой свободной комнаты и оставляют наедине с арестантом. Камерный сервис: подешевле — обыкновенный полулюкс с привинченным стулом, столом, подороже — отдельный кабинет с телефоном, телевизором, мягким диваном. Проститутки — прямо по радиотелефону, выпивка в бутылках из-под пепси-колы, закуска — из ресторана. Только плати. И это при том, что каждый из тех, кто организовывает волшебное исполнение аладдиновых желаний, затвердил, как воинский устав: один прокол — и ты уже на шконках сам. Последний скандальный случай: когда в 1994 году сюда на воровскую сходку провели шестерых «авторитетов» (накрыли столы, наняли обслугу, девочек) и это вскрылось, много «хорошего народа полегло», как говорят до сих пор в «Бутырке». Первыми — начальник тюрьмы Орешкин и главный опер Кабанков.

— Вскоре я там была «своей в доску», — продолжат Маша. — 100 баксов за перевод Тимура в камеру с двумя телевизорами. 20 тысяч — за каждый лишний килограмм в передаче… Ходила раз в неделю, в две… Встречали, как родную. А первое официальное свидание разрешили… только через год. Пять утра, очередь для «бедных», толпа человек двести. Подходит моя очередь, я говорю старшему, мол, не мешайте нам с Тимуром, и пачку «Мальборо» протягиваю, а там 50 долларов. Взял. За месяц я и эту сумму до 50 тысяч сбила. А куда он денется! Зарплата ничтожная — поток большой. Без навара никто не останется. Одному молодому оперу я платила всего 10 тысяч, чтобы сливочное масло в камеру носил. Так он тот червонец у меня из рук чуть ли не вырывал и рысью мчал, как стометровку. Когда встретила его год спустя, он уже ожирел, имел две машину и обсуждал со мной не «масляные» проблемы, а как бы открыть частную бензоколонку! Что интересно, все, кто занимается этим промыслом, большие артисты. Они берут у тебя деньги чистоганом и при этом разыгрывают сцены благородства чистой воды: «Если человек попал в беду, мы!..». Короче, на посту! Поэтому я всегда, кроме оплаты услуг, подыгрывая, говорила им «спасибо».

В течение года Маша регулярно «отмечалась» в квартире благодетелей: два раза в неделю приходила с двумя бутылками водки. Больше не брала, чтобы не спиться. После нескольких стопок хозяева любили пожаловаться: «Вот так помогаешь, жизнью рискуя, а как выпустят на волю, ни одна душа не вспомнит. Тоже мне, друзья называются!». От них Маша узнала, что их бывшие коллеги живут во всех ближайших домах и среди них немало «бизнесменов» фирмы «„Бутырка“ энд К». Одни «проводники», другие «передатчики», третьи «консультанты» по уголовке: как вести себя в камере, «нести чернуху» на допросах, где взять классного адвоката… Там же Маша узнавала свежие казематные новости. «Прошлой ночью, — рассказывала хозяйка, — какой-то авторитет разобрал часть кирпичной стены, выбрался и захватил заложницу. Та, не будь дурой, — с заточкой у горла — полтора часа его через одни и те же запоры водила, пока не вывела на охрану. За пять минут его насмерть дубинками забили…»

Счастливый конец в Машиной истории тем временем надвигался. В ходе следствия она, согласно рекомендациям специалистов, поменяла трех адвокатов. Последний — самый дорогой и элитный — гарантировал: мужа освободят прямо в зале суда. Так оно и произошло. Срок, который Тимур отсидел, был один к одному как тот, что объявил судья. Как это удалось и во сколько обошлось, Маша рассказывать не любит. Мало ли что…

P. S. Я стоял в «общей» очереди и слушал байки про волчьи тюремные законы, зверей-охранников и следственный беспредел. Десятки невыспавшихся людей, с печатью несчастья на лице, делились тайнами нелегальной переписки и секретами проноса чая.

А в каких-то двадцати метрах — средь бела дня! — работал подпольный конвейер. Волшебная дверца то и дело хлопала, впуская и выпуская. Руководили этим процессом странные личности, в которых я разглядеть ничего не смог.

Не прошло и часа, как в очередной раз лязгнул засов и Маша с АКМ и бутербродами была на свободе. А еще через пять минут мы сидели в компании бывшего следователя и его жены, пили водку «Смирнофф» и поднимали тост: «За „Бутырку“ и дружбу!».

(Совершенно секретно. 1995. № 11)