Глава XVIII
ЯМАХА
Наташка подняла меня с постели звонком в восемь часов утра — сразу же как только мои родители воткнули вилку телефонного шнура на свое место. Дело в том, что работа у моих мамы и папы чрезвычайно нервная, и потому на ночь, чтобы их не тревожили звонками разного рода, они выключают телефон. Наташка, конечно же, знала об этой нашей семейной традиции, поэтому позвонила как раз тогда, когда мои родители уже собирались на службу.
После разговора мне стало немного обидно за себя. Ну что я за бестолочь — неужели не могла и сама догадаться, что мальчишку прячут именно в яхт-клубе. А где же еще — самое удобное место!
Будучи в несколько раздосадованном состоянии, я чуть не испортила начало дня. На, казалось бы, совершенно невинный вопрос мамы: "А какой у вас первый урок?", я рассеянно ответила: "Не знаю, какая разница?" Лично для меня, конечно, никакой разницы не было, потому что и в этот день в школу нам ходить было некогда.
Не могу сказать, чтобы тотальные прогулы мне нравились, но я покривила бы душой, если бы сказала обратное. Конечно, школа к концу года смертельно надоедает даже отличникам и уж тем более нам, простым смертным. Но, с другой стороны, я чувствовала, что еще чуть-чуть, и наша классная не пожалеет своего времени и придет ко мне домой в субботу, чтобы выяснить — что случилось с девочкой, которая вот уже неделю не посещает занятия. Не слегла ли она от бубонной чумы или, может быть, решила закончить школу экстерном и поступать сразу в Оксфордский университет?
Единственное, что меня поддерживало в этой нелегкой ситуации, так это то, что прогуливали мы не из-за разгильдяйства, а из-за весьма конкретной благородной цели. Но мама, естественно, ни о чем таком думать не могла, потому что находилась в полном неведении того, что со мной происходило днем. Потому-то она удивленно подняла брови и с каким-то коварством в голосе спросила:
— Почему это?
— Что "почему"? — будто проснулась я.
— Почему это — какая разница — какой первый урок?
— Ну, видишь ли, — начала придумывать что-то я на ходу, — все равно сидеть шесть уроков, поэтому какая разница — что там будет первым — матика или какое-нибудь пение, все равно торчать там придется от звонка до звонка.
— Но почему же торчать, почему же торчать, — зачастила мама, — ведь школьные годы — они для того и предназначены, чтобы заложить фундамент твоих знаний.
Эх, знала бы мама, из чего складывается мой фундамент! По крайней мере, в нем за годы учебы накопились такие пробелы, что, реши кто-нибудь поставить здание на таком фундаменте с большими дырками, — вряд ли бы оно простояло больше часа.
Спорить с мамой я не стала, вежливо выслушала ее трехминутную тираду, а потом посмотрела на часы и сказала:
— Ого, уже 8.10!
Мама тут же спохватилась, стоя съела бутерброд, чмокнула меня в щеку и, будто извиняясь, сказала:
— Вот видишь, что получается, когда человек неорганизован — даже поесть некогда.
Последние слова прощания она направила мне из подъезда, куда умчалась вслед за дробным перестукиванием ботинок отца.
Теперь я была свободна и, основательно позавтракав, поскольку мне торопиться сегодня было некуда, принялась перебирать свой гардероб. Нам предстояло лазить черт знает где, и я отказалась от колготок и юбки в пользу джинсов. Памятуя о разговоре на школьном крыльце о том, что стретч уже помер, я выбрала широкие прямые джинсы, натянула кроссовки и дополнила свой гардероб самой чистой и приличной майкой из всех у меня имеющихся.
Встретиться мы договорились теперь не у Ирки на квартире (сама Ирка осталась дежурить на телефоне, ожидая звонка киднепперов), а на автобусной остановке, с которой можно было легко подъехать до яхт-клуба. Когда я подошла к остановке, там уже маячил пунктуальный Мамочка, но Наташки еще не было.
Узнав от Мамочки, что моя дорогая подружка подняла его среди ночи, и, сообразив, что мне она звонила в восемь, я с ужасом подумала — а не прилегла ли она после всех этих звонков подремать минут на пятнадцать и не дрыхнет ли теперь без задних ног, совершенно не подозревая, что два ее товарища уже успели изрядно продрогнуть. Когда из-за угла, рассекая воздух, появилась Янатаха, я поняла, что мои подозрения были далеко не беспочвенны. Глаза у нее припухли, и весь ее вид ярко свидетельствовал о том, что голову свою от подушки она оторвала не больше чем десять минут назад.
— Ну что?! — бодро приветствовала нас Янатаха. — Едем?
— Не на чем ехать, — буркнула я. — Автобус только ушел.
— Ну, я надеюсь, он не один на линии…
— Как знать!
— Но мы ведь, надеюсь, никуда не опоздаем?
— Опять же я скажу — как знать!
Чем ближе день, тем больше там народу!
— Где "там"?
— В яхт-клубе!
— Мы можем на машине поехать, — вклинился прозой в наш поэтичный разговор Мамочка.
— Нет, деньги нужно поберечь, — хором ответили мы с Натахой и прыснули со смеху.
У нас иногда так получалось, когда мы резвились в стихотворной форме, — вдруг ни с того ни с сего, будто два сиамских близнеца, мы говорили одну и ту же фразу.
Мамочка тоже рассмеялся вместе с нами, и я почувствовала, что нервный комок, который мешал мне с утра нормально есть, ходить и думать, постепенно рассасывается. Не хотелось думать только об одном — что нас впереди может ожидать неудача.
Подкативший автобус выглядел таким же хмурым, как это утро. Сквозь его пропыленные окна в салон еле просачивался жидкий свет. Саму машину, как только она отъехала от остановки, начало трясти на колдобинах, да так, что мы подскакивали вверх, едва успевая сомкнуть челюсти, чтобы они не лязгали, как гусеницы трактора. Было такое ощущение, что водитель мучился сомнением — а не забыл ли он дома выключить утюг, а потому старался скорее закончить рейс, чтобы проверить свою догадку. Он так лихо пытался объезжать канавы и впереди идущий транспорт, что Мамочка попал в прорезь компостера книжечкой билетов только с четвертого раза.
Мимо остановки шофер промчался на всех парах, и только наши настойчивые крики и попытка нажать на сигнальную кнопку его вывели из состояния глубокой задумчивости, и, чертыхаясь, он притормозил у края дороги, чтобы выпустить беспокойных пассажиров. Может быть, это было и к лучшему, что мы вылезли не на самой остановке, потому что так нам легче было подобраться к яхт-клубу поближе не через главные ворота, а через какую-нибудь дырку в заборе.
Яхт-клуб с одной стороны примыкал к побережью Москвы-реки, с другой — к кварталу частных домов и какому-то подозрительному пустырю. Территорию его ограждали мощные бетонные пл'иты, казалось, строители хотели с их помощью сдерживать танковые удары. Пройдя вдоль этого монументального сооружения и не найдя ни проломов, ни дырок, мы стали совещаться. Уж больно не хотелось идти через главные ворота. Значит, выход оставался один — лезть через верх.
Янатаха в отличие от меня оказалась не такой предусмотрительной и надела юбку, поэтому ей предстояло стоять на страже и непосредственно в операции не участвовать. Естественно, такой расклад никак не мог ее удовлетворить, и потому, повертев вокруг головой, она спустилась по узенькой тропиночке к воде и, подпрыгнув вверх, чтобы мы ее заметили, замахала нам руками.
Мы скатились вниз и увидели, что здесь забор не примыкал к реке. Видимо, когда возводили это сооружение, строители не учли, что, если река будет мелеть, между краем воды и забором образуется узкий — в ладонь — зазор. Именно здесь, даже не замочив ног, мы и перебрались на территорию яхт-клуба.
С другой стороны забора мы увидели какие-то длинные дощатые сараи, большой катер, перевернутый вверх дном, свалку, где валялись битые ящики, стекло, ржавый подвесной мотор и тряпки. Прячась за этой грудой хлама, мы поднялись выше и огляделись. Двухэтажный коттедж, наверное, служил здесь главным зданием. Именно от него во все стороны отходили асфальтовые или самопальные тропинки, протоптанные по принципу "кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая".
В коттедже признаков жизни мы не обнаружили. С нашей стороны там не было видно ни света, ни открытых форточек, никакого движения. Сараи, выстроившиеся в ряд, молчаливо взирали на нас темными окошечками, пробитыми в стенах для вентиляции.
Вдруг слева от коттеджа мы услышали звук захлопывающейся двери, о которую звякнула скоба. Там располагался большой крытый ангар, предназначенный, вероятно, для зимнего хранения лодок или для их ремонта. Мамочка показал нам знаками, что лучше к этому ангару нам пробраться снизу. Мы спустились к реке и, стараясь не утопнуть в иле, с одной стороны, и не слишком близко подходить к зарослям дикой малины — с другой, пробрались к левой стороне территории яхт-клуба. Осторожно выбравшись наверх, мы припали к стене ангара, Мамочка быстро выглянул наружу и показал нам знаками, что мы можем выходить.
— В случае чего бегите, — шепнул он нам. — Я их задержу.
Кого "их" и как именно задерживать "их" собирался Мамочка, мы не поняли, но утвердительно кивнули. Стараясь не шуметь, ибо песок на дорожке, казалось, под нашими ногами не шуршал, а скрежетал, мы двинулись вдоль бревенчатой стены. Так мы добрались до подслеповатого окошка, застекленного двумя лопнувшими стеклами, наложенными друг на друга. Сквозь пыльное стекло, к тому же отражающее окружающую окрестность, мы смогли лишь заметить, что внутри ангара кто-то ходит. Прижав палец к губам, Мамочка нырнул под окно, проскочил опасное место на четвереньках до приоткрытой двери и заглянул внутрь. Естественно, мы от него не отставали, и, хотя Мамочка показал мне, чтобы я следила за зданием или за другими сараями, чтобы увидеть, если из них кто-нибудь выйдет, я краем глаза все равно посматривала внутрь ангара.
Там беседовала та самая двойка, которая нас интересовала, — Леня Запорожец и Олег Щеглов. Впрочем, слово "беседовали", наверное, не совсем подходило для того, что мы увидели и услышали.
Олег Щеглов, схватив Запорожца за грудки, прижимал его к ребрам лодок, которые были уложены в ангаре одна над другой на хранение. Леня Запорожец в разговоре участия почти не принимал, потому как рубашка сдавила ему горло и оттуда вырывалось лишь выразительное мычание.
— Откуда у моей сестры оказались краденые часы? — легонько толкал Щеглов Запорожца, и голова последнего гулко, будто язычок колокола, стукалась в крашенное красной краской дно.
— Я же тебе сам их дал. В подарок! — хрипел Леня.
— Ничего себе подарок, — еще больше озверел Щеглов. — В школе две какие-то девки подходят к моей сестре и говорят, что часы краденые, — это как понимать?
— Да… не… знаю… я… самому… мне… подарили… — пытался оправдаться Леня Запорожец.
— Врешь! А разговор про эти проклятые баксы у нас дома подслушал? — не выдержал и смазал ему по лицу Щеглов. — А ключи от дачи ты у меня зачем брал? Краденое там прячете?!
— Да ты совсем рехнулся! — обиженным поросенком взвизгнул вырвавшийся Леня.
Он отскочил в сторону и вооружился коротким, похожим на лопату, веслом, предназначенным для гребли на каное.
— Не подходи, не подходи ко мне! \
— Значит, точно! Краденое там прячете! По квартирам начал шарить?
— Да на фига мне твои квартиры! — заголосил Леня., — Говорю тебе — вечеринку хотели заделать!
— Ладно, — остановился Щеглов, искоса посматривая на внушительное тяжелое весло в руках Лени. — Давай сюда ключи — я сам проверю.
— А у меня их нет с собой, — тут же ответил Леня.
— Ну и где же они? — прислонился плечом в узком проходе Щеглов, всем своим видом давая понять, что, пока он не получит ответов на все свои вопросы, Лене отсюда не выбраться.
— Дома оставил!
— Ладно, черт с тобой! — сказал Щеглов. — Поедем так, без ключей. Я знаю, как там замок открыть.
— Ладно, поедем, — согласился Леня.
И если бы Щеглов знал его лучше, он бы почувствовал в этих словах подвох. Но, поскольку Олег, вероятно, никакой вины за собой не чувствовал, он повернулся спиной к Запорожцу, шагнул вперед и тут увидел в проеме двери три наши физиономии. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, и даже поднял руку в нашу сторону, но сильный удар веслом, который нанес ему сзади Запорожец, тут же опрокинул его на пол.
Естественно, когда Запорожец подскочил к поверженному на пол Щеглову, нас уже увидеть было нельзя. Мы отпрянули от двери и лихорадочно соображали, что же теперь делать.
Итак, все встало на свои места. По крайней мере, в моей голове. Учитывая то обстоятельство, что Щеглов был и ростом повыше и в плечах пошире Запорожца, значит, Леня решился на такие действия только из-за того, что Щеглов загнал его в угол — ив прямом и в переносном смысле. На даче, конечно, были спрятаны не ворованные вещи. Вернее, не только они. Что на его даче могут держать в заложниках маленького мальчишку, Щеглову и в голову не могло прийти. Зато Запор четко представлял себе ситуацию. Если бы он сейчас поехал на дачу вместе с Щегловым, то тот бы стал невольным свидетелем той операции, которую он пытался провернуть.
Перескочив через рухнувшего на пол Щеглова и даже не потрудившись посмотреть — что с ним, Леня бросился заметать следы. Но для этого ему прежде нужно было выбраться на улицу, чего как раз мы ему позволить не могли.
Дверь ангара открылась так резко, что едва не хлопнула меня по носу, и Леня Запорожец оказался лицом к лицу с Мамочкой и с Янатахой. — А вы что здесь делаете?! — прорычал он и, видимо, решив, что теперь терять ему нечего, замахнулся веслом.
Наверное, он успел бы ударить или Мамочку, или Янатаху, но, на наше счастье, слева от меня валялось старое проржавевшее ведро, которое я тут же нахлобучила прямо на Ленину голову, пользуясь тем, что он стоит ко мне спиной.
Леня на секунду стал вертеть головой, боясь выпустить весло из рук, и попятился обратно к ангару. Тут его достал Мамочка прямым ударом в корпус, Запор споткнулся о порог ангара и шарахнулся головой, увенчанной своеобразным ры-. царским шлемом, прямо о бетонный пол. И произведенный шум, и эффект были впечатляющими. Ощущение было такое, что на пол упало по меньшей мере десять Запоров с ведрами на голове — вероятно, это полупустое и гулкое помещение ангара усилило звук. Единожды упав, он так и не поднялся. Янатаха, с испугом глядя на Мамочку, подбежала к Лене и стала выискивать у него пульс.
— Да не убил я его! — махнул рукой Мамочка. — Сейчас придет в себя. Весло подальше откиньте, а то опять им махать начнет.
Запорожец и Щеглов начали приходить в себя почти одновременно. Вначале, скинув ведро с головы на пол, привстал, оперевшись на локти, Запорожец, а потом, кряхтя, стал подниматься с пола Щеглов. Он увидел нас, сгрудившихся вокруг Запора, и некоторое время никак не мог сообразить, кто мы — то ли друзья, примчавшиеся на помощь Лене, то ли бригада "Скорой помощи", которая пришла по его душу, то ли просто
бредовые видения человека, у которого случилось сотрясение мозга.
Мамочка, крепко стиснув ладонью плечо Запорожца и прижимая его к земле, чтобы он не поднимался, ясно дал понять — на чьей мы стороне. Рассерженный Щеглов вскочил со своего места и намеревался поддать Запорожцу ногой как следует, но вовремя остановился и только процедил в его сторону:
— Ну ты гнида!
— Как выглядят ключи от дачи? — решила не терять времени Янатаха.
— А тебе зачем? — зыркнул в ее сторону Щеглов.
— Затем, — пояснил Мамочка, — что вот этот вот, — тут я почувствовала, что он тоже, как и Щеглов, еще сдерживается, чтобы не вмазать Запору по уху, — решил киднеппингом заняться. Украл пацана и выкуп за него требует.
— Ничего я не требую! Какой киднеппинг! — начал вырываться Леня. — Вы что, обалдели, что ли, совсем?! Да я на вас в милицию заявлю!
— Щас, — посмотрела я на Запора сверху вниз и уперла руки в бока на манер самоуверенной и знающей свою правоту торговки. — Щас ты у нас побежал в милицию. А хочешь, мы ее сюда сами вызовем?
Леня при этих словах сразу сник, в панике соображая, что же ему теперь делать. Щеглов за лацканы куртки поднял Запора с места, залез рукой сначала в один его карман, потом в другой, вынул оттуда связку ключей и, отцепив с брелка нужный, остальное кинул в руки Запора.
— Поехали, посмотрим, что там! — повернулся Щеглов в нашу сторону.
— Ас этим что делать? — скептически сверху вниз, как банкир на бедного клиента, посмотрела Натаха на Запора.
— А этот у нас в чулане посидит! — схватил Щеглов упирающегося Леню и поволок его к стальной двери в глубине ангара.
Дверь, жутко скрежеща, отворилась. Щеглов впихнул внутрь темной комнаты Запорожца, который опять начал что-то верещать о том, что мы за это ответим. Потом Олег взял слева амбарный замок, который висел, зацепленный за открытое ушко, на каком-то гвозде, и запер дверь.
— Никуда он отсюда не денется, — хмуро пояснил Щеглов. — Здесь все листовым железом обито. Обычно там краска хранится, чтобы не дай бог ничего не загорелось…
Дальше он объяснять не стал, а только махнул в сторону улицы.
Из яхт-клуба мы выходили как победители — через парадные двери. У первого же встретившегося нам по пути телефона-автомата Янатаха задержалась и позвонила Ирке. Щеглов сказал, что до его дачи отсюда ехать минут двадцать на электричке, и мы сразу же договорились встретиться с Иркой на станции пригородных поездов.
По асфальтовой дороге мы дошли до моста, по которому сверху ездили электрички. Скользя на щебне, мы поднялись наверх и, пока никаких поездов в прямой видимости не находилось, прямо по шпалам по и — и к станции.
Идти было чрезвычайно неудобно. Это мне — в кроссовках, а про Янатаху и говорить было нечего. Я прямо видела, как ей хотелось сейчас стать тоненьким комариком, чтобы не по шпалам брести, а легко порхать вдоль рельсов.
И почему эти шпалы так неудобно кладут? Пытаешься наступить на каждую — семенишь как старушка, переступать через одну — тоже не получается: шпалы лежат на разном расстоянии и шаг получается то длинным, то коротким. Кто-то мне рассказывал, что железнодорожники специально эту штуку со шпалами вытворяют, чтобы мирные граждане не шлялись по путям и не играли в Анну Каренину на проезжей части. Правдой это было или нет — не в курсе, но худшего места для передвижения, чем железнодорожное полотно, я не знаю.
До станции мы добрались минут через десять, то и дело поджидая ковылявшую позади Янатаху. Честный Мамочка помчался в кассу за билетами, а мы стояли рядом с Щегловым и то и дело посматривали на светофор.
Олег хмуро молчал, да и нам тоже обсуждать было нечего. Поскольку с Иркой мы договорились встретиться у первого вагона, мы показали знаками Мамочке, что будем двигаться вперед, и пошли ближе к светофору. На нем по-прежнему горел красный огонек, и это означало, что в ближайшие пять минут поезда не будет.
— А ты что, с Запором дружишь или как? — решилась наконец прервать наше красноречивое молчание Янатаха.
— Н-нет, — передернул пленом Щеглов. — Просто раньше мы вместе с ним на роликовых коньках катались. Кстати, кажется, вашего парня, — мотнул головой в сторону касс Олег, — я тоже когда-то на рампе видел… Один раз Леня меня здорово выручил. Я у ребят денег взял, чтобы у одного мастера весла заказать. Ну, у нас, — стал пояснять Щеглов, видя, что мы далеки от проблемы понимания весел и прочего водноспортивного инвентаря, — те, кто серьезно спортом занимается, весла не в магазине покупают. Скажем, те ребята, которые гоняют на каноэ, обязательно заказывают себе такие вещи у мастера. Мастер подбирает конкретно под них длину черенка, ширину лопасти, специальное дерево, ну и так далее… Такие вещи называются — спецзаказ. Ну и стоят, естественно, не две копейки. Ну вот, набрал я тогда денег и хотел к мастеру после школы зайти. Пачка была внушительная, я ее в сумку и положил. Ну а на второй перемене напрочь забыл, что у меня там деньги, пошел с ребятами за угол курнуть. После пятого урока вдруг будто мне в голову стукнуло, дай, думаю, проверю, на месте ли деньги. Сунулся — нет. Хоть и стыдно, всех своих переспросил — никто ничего не знает. Ну, думаю, вот сволочи, кто-то же из наших свистнул. Потом подумал, да бог его знает, мы же иногда в класс заходим, там еще младшеклассники ошиваются, да и вообще черт знает кого в школу может занести. Не пойман — не вор! Ну вот. А Леня, друг, после шестого урока подходит ко мне и эти деньги — точь-в-точь ту сумму — мне отдает.
— Твои деньги или свои? — уточнила Янатаха.
— Да мои, мои, в тех же самых купюрах, — махнул рукой Щеглов. — У кого он их раскопал? Ну, видать, где-то свои ребята были, тряханул козлов каких-то, пока они из школы уйти не успели, вот деньги мне и вернул.
— А тебе не приходило в голову, — нахмурилась вдруг Янатаха, — что Запорожец сам у тебя деньги стибрил, а потом вернул, ну, чтобы войти в доверие.
По растерянному виду Щеглова я поняла, что такой вариант не приходил в голову этому честному, но простоватому парню.
— Слушай, — сказал он, — ну точно! Как же я сам сразу не допетрил? Он же вроде все время и был у меня на виду. Неужели он это сделал, гад?
— Ну, теперь уж он тебе не признается, — развела я руками. — Только вот из-за этого пришлось тебе ключи от дачи и выкладывать. Ты ведь честный!
— Ну да, — хмыкнул Щеглов. — А что ж я — козел? Человек мне помог, а я ему ключи на неделю не дам?
— А зачем он просил ключи? — насела я на Щеглова.
— Ну это, — покраснел Щеглов, — ну он сказал… Ну, в общем, у него там девчонка какая-то из института, ну он встречаться, что ли, с ней там хотел, не знаю я…
Видя, что каждое слово в этом нелегком разговоре дается Щеглову с трудом, мы перестали его пытать, тем более что к нам присоединился Мамочка, а при нем нам на такие темы разговаривать было бы неудобно.
— Женя, — протянул руку Щеглову Мамочка, и мы с удивлением для себя поняли, что до сих пор не знали — как же именно звали Мамочку.
— Олег, — пробасил Щеглов и пожал протянутую ему руку. — Ас чего вы взяли, что он прячет там какого-то мальчишку?
Сбивчиво, в три голоса, мы стали рассказывать историю нашего расследования Олегу. Чувствовалось, что понимал он далеко не все, но, поскольку все мы говорили громко и убедительно, тоже в ответ кивал головой. Вскоре разговор нам пришлось прервать, потому что подошла электричка и в первом тамбуре мы увидели Ирку.
— Никто не звонил, — покачала она головой. Ирку мы утром не взяли с собой, потому что она должна была дежурить на телефоне. Вдруг все-таки мы ошибались с Леней Запорожцем и вышли на очередной ложный след.
— Да уж, звонков теперь, надеюсь, не будет, — взяла я Ирку за плечи и повела в вагон. — Звонилыцик наш теперь в сарае сидит, а телефона туда еще не провели.
Все двадцать минут Ирка то и дело порывалась расспросить о подробностях то нас, то Щеглова, но, поскольку об Игорьке ничего такого, что бы знала она, не знали ни мы, ни Олег, то ничем успокоить Ирку мы не могли.
За окном тем временем мелькали нежно-изумрудные косогоры, расцвеченные золотыми головками одуванчиков и мать-и-мачехи; участки земли, каждый из которых был обнесен полутораметровым забором, сляпанным из всякой всячины — от самолетных крыльев до березовых прутьев; угрюмые, будто обиженные на жизнь, брошенные хозяевами собаки, трехэтажные особняки "новых русских", которые, вероятно, не выдержав местной жизни, стали уже "новыми американскими" или "новыми венесуэльскими"; какие-то диковатые пейзажи с дымящими трубами, покореженными цистернами, сваленными вдоль ржавых рельсов — ответвлений местной железной дороги; замусоренные овраги, над которыми гордо, словно аристократы, возвышались стройные сосны и чистенькие по причине заболоченной вокруг местности березовые рощи.
Поезд неспешно ехал себе вперед, притормаживая и кланяясь каждой станции, неспешно набирал ход. Видимо, тяжелая облачность давила не только на людей, но и на такие неодушевленные предметы, как электровоз. Движение вперед прерывали еще и какие-то придурки, которые то и дело срывали стоп-кран, и машинист усталым w простуженным голосом в сотый раз повторял, что сейчас по вагонам пройдут сотрудники ОМОНа, разберутся как следует и накажут кого попало.
Когда мы прибыли на нужную станцию, я с удивлением отметила, что до нее мы действительно ехали двадцать минут. Олег добирался сюда уже не первый раз, и все эти внеплановые остановки в виде сорванных стоп-кранов уже давным-давно учтены и им, и другими пассажирами этого неспокойного вида транспорта.
По железной лесенке мы спустились на старую скособоченную асфальтовую дорожку и направились в сторону простирающихся от горизонта до горизонта дачных участков.
— "Садовое товарищество "Маяк", — прочитала я на ржавой табличке с махрами отстающей масляной краски.
Мы обогнули перекинутую поперек дороги и символизирующую собой шлагбаум трубу, и Олег повел нас вдоль коробочек дачек, дач и дачищ к своим владениям. Несмотря на то, что сейчас было далеко не раннее утро и не поздний вечер, кругом не было видно ни души.
— Сейчас здесь народу не много, — будто прочитав мои мысли, стал пояснять Олег, — дачный сезон не начался. Вон мой дом! — кивнул он в сторону небольшой двухэтажной дачи, крашенной желтой краской, с белыми наличниками и серой, поросшей местами зеленоватым мхом, крышей.
— Подождите, — вдруг уцепилась за Олега и за Мамочку Ирка, — а вдруг там Игорек не один!
— В каком смысле? — уставились мы на Ирку.
— Ну ведь кто-то же должен его сторожить. Или они держат его связанным, — упавшим голосом пролепетала Ирка.
— Да, подстраховаться было бы неплохо, — сказал Мамочка. — Вот что, Наташа, ты стой здесь. Если услышишь там крики, драку и пальбу, тогда быстро шуруй обратно на станцию, там у кассира должен быть телефон, и вызывай сюда милицию. Поняла?
Я прекрасно видела, что Янатахе не терпится пойти с нами, но, с другой стороны, она понимала, что то, что говорил Мамочка, сделать необходимо.
— И вообще, девчонки, — глянул на нас с Иркой Мамочка вполне серьезными глазами, — держитесь у нас за спиной.
У калитки Мамочка подобрал с земли черенок от лопаты и вслед за Олегом двинулся к даче. На первый взгляд она была абсолютно необитаема. Так мне показалось вначале, но когда я наткнулась на удивленный взгляд Щеглова, то, проследив — куда он смотрит, заметила, что над трубой на крыше воздух заметно подрагивает. Это означало только одно — в доме включено отопление, а значит, там кто-то есть.
Олег легким пружинящим шагом зашел на крыльцо и, стараясь действовать как можно тише, стал открывать замок. С той стороны двери послышался шум, кто-то, не таясь, скрипнул половицами и прогундосил:
— Ты что ли, Запор? Подожди, ща открою.
Олег, ничего не отвечая, замер у двери, аккуратно вынул из замочной скважины ключ, и человек с той стороны стал отворять дверь своим ключом, вероятно, спешно изготовленным дубликатом. Мамочка покрепче ухватился за свое оружие, я сжала кулаки. Ирка побледнела, и я почувствовала, что она сейчас готова броситься вперед разъяренной тигрицей, как только дверь приоткроется хотя бы на сантиметр. Наконец замок был открыт, и на улицу выглянула малопривлекательная прыщавая физиономия подростка лет четырнадцати.
— Вот он, тот гад, который мне про Игорька сказал! — закричала Ирка и вцепилась парню прямо в его немытую, свисавшую вниз сосульками шевелюру.
Обалдевший от нашего вида парень в первую секунду не сопротивлялся, поэтому Ирка дернула его как следует, и он, не в силах ей сопротивляться, лег лицом вниз прямо на крыльцо.
— Придержи его, — кивнул Мамочка Олегу в сторону парня, а сам, перепрыгнув через его тело, бросился внутрь дома.
Следом за ним шмыгнула и я.
Мамочка быстро заглянул в туалет, на кухню и еще в одну комнату, по-видимому, в спальню, которая располагалась на первом этаже. Ничего примечательного, кроме горы немытой посуды в раковине, брошенных бутылок из-под пива и ржавой консервной банки, которую использовали вместо пепельницы. Мамочка, мгновенно скинув свои ботинки, которые немилосердно грохотали по деревянному полу, бросился вверх по деревянной лестнице в одних носках. Я побежала за ним.
Лестница вывела нас в некое подобие крытой веранды, где вдоль стен на самодельных полках стояли книги и лежали старые подшивки журналов. Здесь мы увидели две двери.
Мы заглянули в первую, но там тоже ничего интересного не было. В полутемной комнате лежали нагроможденные друг на друга столы, кресла с облезлой обшивкой, колченогие стулья и пыльные портьеры. Тут нас догнала Ирка и во вторую дверь ворвалась первой. Там за столом перед монитором компьютера сидел и увлеченно гонял по экрану какого-то персонажа маленький мальчишка.
— Игорек! — крикнула с порога Ирка и кинулась к нему.
Мальчишка удивленно повернул свою взлохмаченную голову и посмотрел на нас круглыми, как у совенка, глазами.
Это был не Игорек!!!
Ирка остановилась, будто налетев на каменную стену, и, словно не веря своим глазам, схватила мальчика, поставила его на ноги и повернула лицом к окну. Ну, конечно же, это был не Игорек.
— Оба-на, — процедил Мамочка, сразу сообразив, что мы в очередной раз вытянули пустышку.
Мне, увы, сказать было нечего. Слов, даже самых коротких, не находилось. Ирка отпустила мальчишку, села на стул, который тот только что занимал, и, уткнувшись лицом в ладони, заревела.
Мальчишка испугался, он переводил свой взгляд то на плачущую Ирку, то на Мамочку в носках, то на меня и тоже, казалось, готов был разреветься.
— Ты кто? — присел перед ним Мамочка. — Здесь живешь?
— Не-ет, — сказал мальчишка, — меня украли.
— Оба-на, — опять пробормотал Мамочка, и я сообразила, что от таких неожиданных поворотов даже у нашего остроумного друга вдруг куда-то подевалась вся богатая лексика.
Да и что тут скажешь, когда мы вдруг получаем такие результаты! Ищем украденного братишку своей подруги, натыкаемся на совершенно другого мальчишку, который тоже, оказывается, был похищен.
— И когда же тебя украли? И кто? — стараясь
говорить спокойнее, склонился Мамочка над мальчишкой. — Как тебя зовут?
— Игорек, — пролепетал мальчишка. — Только вы мамке с папкой ничего не скажете?
— Ну, я тебе, брат, ничего обещать не могу, — сказал Мамочка. — Дело в том, что мы тоже ищем мальчика, Игорька, которого похитили, но другого. Понял?
То, что мы пришли не по его душу, видимо, мальчишку успокоило, и он стал отвечать на наши вопросы более охотно.
— Девять дней назад я пошел во дворе гулять, тут один пацан ко мне подходит, ну вместе с тем, кто меня сторожил… А он где? — тут же перескочил на более интересующую его тему мальчишка.
— Он там, внизу, — успокоил его Мамочка, — носом в землю дышит.
— А-а, — обрадовано кивнул мальчишка. — Ну вот, я гулять пошел, а он подруливает, говорит: "Тебя как зовут?" Я ответил — Игорек. Он: "Хочешь в компьютер поиграть?" Ну я, конечно, сначала напрягся. Думаю, чего это он? А он мне сказал, что это у них какая-то организация, ну типа… как она там… благотворительная. Я чего-то такое слышал… У меня там папаня, когда он… ну, короче, не зашибает он сильно, не пьет… он там иногда обедает… Армия Спасения! Вот! — вдруг вспомнил мальчишка и, довольный своей памятью, победно посмотрел на нас. — Ну я пошел, а они меня сюда привезли.
— Кто они? Их двое, что ли, было?
— Ну да, двое. Этот, который… ну, внизу, Се-рега… И другой, он его Запором называл.
— Ну все точно, — обернулся к нам с Иркой Мамочка. — Ну, продолжай, рассказывай.
— Ну, они меня привели, не обманули. Вот, компьютер тут был и жрать давали, — пожал плечами мальчишка.
— Ну а чего они от тебя хотели?
— Ничего они от меня не хотели, — потупился он, глядя в угол. — Сказали просто, что если хочу тут жить и в компьютер играть, то можно.
Чувствовалось, что каждое слово теперь дается мальчугану с трудом, и, выдавливая все это из себя, он теребил себя то за ухо, то за подол грязной, когда-то бывшей светло-голубой рубахи.
— Ну я бы отсюда сам давно бы дал деру. Но здесь ничего, они меня не били. А дома чо… Отец щас в ЛТП, а мамка, я не знаю, где. Я подумал — поживу тут до лета, а потом к ребятам в карьер пойду.
— Во дела, — повернулся к нам Мамочка. — А где ж тогда Иркин Игорек?
— Да не знаю я, не знаю, — выдавила из себя Ирка и зарыдала пуще прежнего.
— А чего она ревет? — нахмурился мальчишка и посмотрел в сторону Ирки.
— Да вот, видишь, брат, у нее украли точно такого же Игорька, как и ты. Мы думали, что это твои Серега с Запором, а оказалось — нет.
— Так найдется, — уверенно сказал мальчишка. — Вы же меня нашли.
И почему-то от этих слов, сказанных не взрослыми, оперуполномоченными милицейскими чинами, а простым беспризорным мальчишкой, Ирка перестала всхлипывать, посмотрела на нас красными зареванными глазами и, заикаясь, сказала:
— Ну ведь мы… мы же его нашли, значит, мы… и моего Игорька разыщем, ведь верно? Ведь правильно? Ведь мы же можем!
