Русдорф готовился к ярмарке. Ярмарка была нужна всем – женщины напряли и наткали горы товара, девушки вышили столько головных лент, что хватило бы трижды опоясать замок Шимдорн. Мужчины всю зиму резали деревянную посуду, старухи ее расписывали, кучу денег на краски потратили. Перебравшийся в Русдорф с семейством шорник Пейц приготовил конскую упряжь, дорогую и попроще.

Пришел гонец из Бемдорфа – узнать новости, рассказал свои: бемдорфцы готовят к ярмарке большие глиняные кувшины и миски, не говоря уж о кружках и тарелках; гончары нашли пласт отличной синей глины, женщины придумали делать для винных кувшинов оплетку из лозы с ручками; зреют в погребах знаменитые бемдорфские белые сыры…

– А из Келлерна привезут бочки и бочата, – говорил гонец, – и еще они приготовили колеса для повозок и для тачек. Келлернские кузнецы вовсю куют мелкие гвозди, косы и мотыги, да только…

– Что – да только? – спросила старая Анна. Она по возрасту уже почти не работала, смотрела за внуками да учила девушек тонкому рукоделию.

– Старики говорят – гвозди, может, и ничего, да только темные альвы ковали куда как лучше.

– Ишь, что вспомнили. Это ж когда было?! Моя бабка получила пять тонких иголок альвской работы в наследство от своей бабки, и уже тогда они были редкостью. А свадебные ожерелья из Келлерна будут? – полюбопытствовала старая Лизерль. Она хотела этим летом отдать замуж двух младших внучек, чтобы взять в дом молодых зятьев, она даже присмотрела хороших парней, осталось только уговорить норовистых внучек.

– Будут… И опять же, люди говорят: не такие это ожерелья, как раньше темные альвы мастерили. Никак не получается у келлернских ювелиров сделать подобные. Хорошо, если у кого в семье старые ожерелья сохранились, так их берегут! Да что вы меня вопросами допекаете? – вдруг рассердился на старух гонец. – Я к вашему старосте. В Бемдорфе хотят знать – сколько с нас возьмут за участие в ярмарке.

– Ну, мало взять нельзя… – задумчиво протянула старая Анна. – Все-таки это Русдорф. Я так думаю, Эртерд захочет по большому ковшу зерна и по головке сыра с телеги. И по серебряной монете с двух телег. Как в прошлом году. С келлернских, конечно, он спросит больше.

– Куда уж больше! – возмутился гонец.

– А не нравится – делайте ярмарку у себя. Забыли, что Русдорф – самое безопасное место? – ядовито спросила старая Лизерль. – Ну так мы напомним.

– Дешевле будет переманить к себе ваших часовых, – отрубил гонец. – Ну вас! Пойду к Эртерду. Мало ли что вы, старые вороны, накаркаете. А он точную цену назовет.

Староста Эртерд был в Русдорфе пришлым. После того нападения цвергов, когда деревня осталась почти без мужчин, жители Русдорфа делали все, чтобы заманить к себе крепкие рабочие мужские руки. Отец Эртерда пришел вместе со всей семьей – трое сыновей, две дочки. Его родной Хемдорф цверги тоже разорили, но о приближении подземной нечисти удалось узнать заранее, и хемдорфцы разбежались. Потом они узнали, что у Русдорфа появились часовые, умеющие отгонять цвергов, и чуть ли не половина Хемдорфа перебралась в безопасное место.

С пришлых – особый спрос, чуть что не так – тут же им припомнят, что они не здешние, и Эртерд всеми силами защищал Русдорф, придумывал способы, как бы деревня могла заработать побольше.

– Знаешь, Ненц, я бы и без платы пустил ваших на ярмарку, – сказал он, – но Русдорфу деньги нужны. Мы хотим ставить большую мельницу. А это – приглашать мастеров, везти камни чуть ли не из Артеи, и говорят, что жернова лучше всего брать в Экеу. Они дороже, зато вообще не крошатся. Так что платить придется.

– Сколько лет уже не появлялись цверги? – спросил гонец. – Они, может, вообще никогда не появятся, а вы все берете и берете плату за своих часовых, которые охраняют ярмарку!

– Не хотите – не платите, – ответил на это Эртерд. Он прекрасно знал, что бемдорфцам с их товарами особо податься некуда.

Но он не учел одной мелочи. Никого и никогда нельзя загонять в угол, даже гонца, который невеликая шишка в своей деревне. Ненц, возвращаясь, ворчал, ругался, но когда издали увидел крыши Бемдорфа, мудрая мысль в его голове уже созрела и просилась наружу.

Бемдорфского старосту Деррита Ненц нашел в мастерской. Он шлифовал перед отправкой в печь высокие красивые кувшины. Старостиха Эке была там же, наводила порядок на полках, чтобы выбросить неудачные поделки и освободить место для новой посуды. Там же была и их младшая дочка Тийне, долговязая и скучная девица. Старостиха никак не могла сбыть ее с рук, хотя приданое давала хорошее, да оно еще и с каждым годом увеличивалось.

– По роже твоей вижу, что Эртерд уперся и цену сбавлять не хочет, – сказал Деррит.

– Уперся, – согласился Ненц. – Да только не видит дальше собственного носа.

И он лихо подмигнул старостихе.

– Ты, значит, видишь? – спросила Эке.

– И как еще!

– Тебя только в лес за хворостом посылать! – буркнула она. – Хворостиной больше принесешь, хворостиной меньше, беда невелика. Муженек, Бемдорфу другой гонец нужен!

– Разговорчива ты больно, Эке! Раз такая умная, что у тебя дочка в девках засиделась? Молчишь? – Ненц ловко увернулся от летевшего прямо ему в лоб неудачного глиняного подсвечника. – Деррит, угомони свою бабу! Я придумал, как быть, чтобы Русдорф нас совсем не ограбил, последние штаны с нас не снял!

– Я тебя из Бемдорфа однажды выгоню, скитайся по дорогам! – пригрозил староста.

И основания для такой угрозы были. Ненц время от времени пытался вместо того, чтобы честно отнести соседям сведения и провести несложные переговоры, проявить самостоятельность. И год назад ему втемяшилось в дурную башку, что, раз в Грюнваленгене растят племенных волов и огромных свиней, раз там делают отменные колбасы и ветчину, то ведь остается такой ценный товар, как свиные пузыри. Стекло – дорогое удовольствие, слюду тоже приходится возить издалека, а затянешь окно свиным пузырем – и горя не знаешь. Он сам договорился со скотоводами, и Деррит с Эке просто рты разинули, когда в Бемдорф прибыли два воза с этим ценным грузом. Все бы ничего, но пузырей с избытком бы хватило на четыре дюжины таких деревень, как Бемдорф, и старосте пришлось объясняться с владельцами возов.

– Староста, я не шучу! Не так в Бемдорфе много денег, чтобы за каждую телегу люди платили большой ковш зерна, головку сыра и половину монеты. Головка-то, поди, полторы монеты стоит в базарный день. Ярмарка – три дня, где сказано, что наши люди распродадут весь сыр? Слушай, староста, что я надумал!

– Ну? – Деррит уже стал шарить рукой за спиной; там в углу стояла крепкая палка.

– Надо переманить к нам часовых!

Староста уставился на гонца, а старостиха даже выронила грязную тряпку. И в самом деле, решение было не то что простое, а простейшее.

Если у Бемдорфа будут часовые, охраняющие деревню от цвергов, так ведь и ярмарку удастся к себе перетащить. А ярмарка – кормилица.

– Постой, постой… – пробормотал староста. – Легко сказать – переманить! А чем их соблазнить-то? Русдорф дал им дома, кормит их и поит, русдорфские тетки шьют им одежду.

– А одежды нужно много! – вставила старостиха.

– Я и это придумал. Эке, что ты на меня так смотришь? Я из тех, кто добывает трех фазанов одной стрелой! – Ненц приосанился. – Так вот, ты, Деррит, уже не первый год шлешь меня с поручениями в Русдорф, и не первый год я знаю русдорфских часовых. И есть у меня там подружка…

– Косая Гриета! – выпалила старостиха.

– Подумаешь, косая, все остальное у нее на месте. Вот она мне и рассказывала, как к ней Уве Греденнахт сватался.

– Он сватался к Гриете? – Старостиха ушам не поверила.

– Ну да! Она хоть и вдовушка, хоть и немолода, однако, хм, да… А отчего бы к ней и не посвататься? Ну так она ему тоже отказала. Говорит: я, значит, должна брать то, чего другие женщины не захотели, так, что ли?

– Я бы на ее месте не капризничала, – буркнула Эке. – Бери, что дают, а то и этого не будет.

– Кончайте вы Гриете косточки перемывать! – прикрикнул староста. – Ну так что ты, бездельник, еще выдумал?

– Выдумал я вот что, староста. Уве хочет жениться. И годы уже такие, что ровесники первых внуков дождались. А жениться ему в Русдорфе не на ком, разве что на этой сумасшедшей Эрне, да и Эрна за него не пойдет. И вот думал я, думал, думал я, думал…

И Ненц выразительно посмотрел на Тийне.

Староста этого взгляда не понял, зато поняла Эке.

– Да в своем ли ты уме? – возмутилась она. – Мою доченьку, мое сокровище – какому-то уроду?

– Никакой он не урод, – ответил супруге староста.

– А правая рука?

– Полотенцем замотает, как в постель ложиться.

– Совсем ты сдурел!

Эке схватила дочку за руку и вместе с ней выскочила из мастерской.

– Ты ведь понимаешь, Деррит, что вся ценность Уве – в его правой руке, что бы там бабы ни кричали, – сказал Ненц.

– Я-то понимаю. Им растолкуй! Если бы не зеленый огонь из его правой ладони – кто бы стал его кормить и поить за счет деревни? А огонь – сам знаешь, против цверга чуть ли не единственное оружие.

– А ты видел, как этот огонь у него появляется? – спросил староста.

– Видел как-то. Он руку протягивает, вот так, – Ненц показал. – Посреди ладони – вроде как рот с губами, и из этого рта зеленый язык лезет. Лезет, лезет, получается шар, и тогда Уве этот шар бросает… Вот только полотенцем замотать не получится, этот огонь ткань прожигает. Старая Анна, матушка Уве, жаловалась – сколько рубах ни дает ему Русдорф, все вскоре в дырках от огня.

Староста подошел к корыту, где мокла синяя глина, вытянул кусок пласта и срезал ножом.

– Разминай, – приказал он Ненцу.

Ненц, хоть и промышлял беготней, а с глиной обращаться умел. И некоторое время оба усердно трудились. Староста шлифовал кувшины перед отправкой в печь, Ненц мял глину.

– Хватит, давай сюда. – Деррит растянул шмат глины, опять собрал в ком, шмякнул на гончарный круг и стал ваять нечто вроде широкого горшка с толстыми стенками. Потом он собрал горловину и примерился, влезает ли в нее кулак.

– По-о-онял… – прошептал Ненц. – Деррит, ты – голова! Ну, главное сделано, осталось уговорить Тийне.

– Не пришлось бы еще Уве уговаривать…

– Справимся. У тебя в доме хорошая пристройка есть, помнишь, Эке наняла мастеров, когда затеяла отдавать Тийне за Хельда, только Хельд сбежал? Он сбежал, а пристройка осталась. Надо бы ее Уве показать, чтобы знал – жить будет в тепле и уюте. А когда их поженим, когда он сюда переберется, то на следующий год ярмарка наша будет!

* * *

Старая Анна очень жалела сына. С одной стороны, ему за охрану деревни от цвергов полагались дом и довольствие, и этого довольствия хватало настолько, чтобы еще подбрасывать лакомые кусочки младшеньким, Гансу и Билле, которые обзавелись семьями и наплодили старой Анне внуков. С другой – она видела, что Уве страдает из-за своего одиночества.

И Анна маялась. Благодаря Уве Русдорфу не угрожали цверги, это так. Но иногда ей хотелось удавить старую Шварценелль, которая сделала сыну такой подарочек.

Уве не раз и не два, а раз этак четыреста говорил матери, что Шварценелль не виновата, что Эрна выкрала у нее темные фасолины с загадочными свойствами. Анна иногда верила, а иногда – нет.

Шварценелль жила на краю Русдорфа, а с ней – Эрна, которую в деревне считали сумасшедшей. Когда русдорфцы договаривались с Эрной и предлагали ей дом, она выбрала место у околицы и сказала, что с ней будет жить Шварценелль. Всех это устраивало.

Эрна могла бы перебраться в Керренбург и жить в отцовском доме, присматривать за старым лекарем Корнелиусом, насколько позволяла правая рука. Если Уве имел с этой рукой кучу бед из-за зеленого огня, то Эрне повезло больше – с ладони срывались облака зеленых листьев, которые на ощупь были прохладными и никому не причиняли боли. Несколько русдорфских парней даже считали, что эти листья – супружеской жизни не помеха. Но Эрна всем отказала, а потом и женихов больше не было.

Русдорфские кумушки знали, в чем тут дело: она влюбилась в молодого барона фон Шимдорн. Сперва ей даже сочувствовали: юнкер Рейнмар такой красавчик, как не влюбиться! Потом кумушки поняли, что Эрна никогда не поумнеет. И дружно решили: сумасшедшей надо быть, чтобы ждать барона, который о тебе и думать позабыл.

– Ему отец и мать нашли хорошую жену. Да только не заладилось у них. Говорят, она тайного друга завела, – шушукались кумушки. – И барон ее выгнал.

На самом деле все было проще: родив в замке Шимдорн двух сыновей, молодая баронесса сказала мужу, что устала от его общества, и уехала к родне в гости, все думали – на месяц-другой, а оказалось – навсегда. Дети же так и остались в Шимдорне.

Рейнмар другую спутницу жизни искать не стал, а про Эрну действительно почти не вспоминал – иных забот хватало. Он выдавал замуж младших сестер, потом хоронил старого барона и старую баронессу, а меж тем выезжал туда, где, по слухам, появлялись цверги, и более десяти раз участвовал в стычках. К Шимдорну подземная нечисть не совалась, боялась Зеленого Меча, а в иных местах постоянно вылезала из-под земли.

Эрна время от времени принималась, как считали в Русдорфе, безумствовать. Она собирала дорожный мешок и уходила в Шимдорн. Возвращалась дней десять спустя и жила себе дальше, как привыкла, под крылышком старой Шварценелль, помогала той бродить по лесам и собирать ценные болотные травы. Шварценелль на старости лет отощала, сгорбилась, плохо видела, и одну ее отпускать в леса было просто опасно.

Кумушкам трудно было понять эти вылазки. Они не знали, что для Эрны счастье – издали смотреть на Рейнмара, а уж если он ее вспомнит, позовет к столу, поговорит о былом, так радости хватит на год, а то и более.

Довольно часто Эрна встречалась с Уве. Оба были в Русдорфе – не от мира сего, в обоих Русдорф нуждался, и при этом с обоими не дружил. Уве пытался стать своим в мужском обществе, но там отношения строились на работе, на совместных поездках в лес за бревнами или весенней пахоте, когда семьи объединяют усилия. Лесорубом Уве быть не мог, а присутствовать при том, как трудятся другие, и развлекать их веселыми историями – не желал. Эрна и вовсе была в деревне чужая. В Керренбург она не хотела, а больше ей податься было некуда.

Она тоже каждый вечер обходила Русдорф – мало ли, вдруг вольфкопы объявятся. Но уже который год о них не было ни слуху ни духу, и русдорфцы даже ворчали: если о цвергах постоянно долетают новости, так что часового Уве кормят не зря, то о вольфкопах давно ничего не слышно, а если так – нужно ли кормить еще и Эрну?

Кумушки одно время думали, что эти двое образумятся и поженятся. Но они ошиблись – приятельских отношений хватало на две-три встречи в месяц, не более того.

Старая Анна уже рукой махнула на сына, когда однажды утром к ней заявился гонец Ненц. Она была с внуками на огороде, смотрела, чтобы далеко не убежали, и визит гонца ее даже обрадовал – будет с кем поговорить.

Когда же Ненц объяснил ей брачный план бемдорфского старосты, она даже руками замахала:

– Иди, иди отсюда! Ишь чего выдумал!

– Ему там будет хорошо, вот увидишь, – уговаривал Ненц. – И Тийне будет о нем заботиться. Девушка спит и видит, как бы найти мужа. А чем Уве не муж?

– Если эта ведьма Эке до сих пор не выдала дочку замуж, значит, у девицы есть тайные недостатки! А ростом она – с замковую башню!

– Ну так и твой Уве – не городской красавчик с завитыми волосиками!

Сошлись на том, что Анна и Уве поедут на денек в гости в Бемдорф, вроде как развлечься, тем более что скоро бемдорфский ювелир Генне выдает замуж свою среднюю, Миекку. А на свадьбе всем гостям рады. И если Уве с Тийне хоть как-то поладят, то можно уже и об их браке подумать, и о переезде.

Узнав эту новость, Уве рассердился.

– Угомонись ты наконец! – сказал он матери. – Никуда я из Русдорфа не поеду! Здесь мой дом!

– В Бемдорфе тебе будет лучше! Поселишься в доме самого старосты, чем плохо? И староста обещал сделать тебе глиняные рукавицы для правой руки. Он умелец, у него получится! И я буду за тебя спокойна, когда ты женишься и будешь жить с супругой, – уговаривала старая Анна.

Но Уве был упрям. Если Русдорф нуждается в часовом – значит Уве до конца дней своих будет часовым, хотя в его обязанности входит всего лишь ежедневная прогулка за околицей, при которой нужно через каждые двести шагов ложиться наземь и слушать, не приближаются ли цверги.

Так что жениться он отказался наотрез. А вот Тийне, слышавшая разговоры родителей с Ненцем, и раньше-то замуж сильно хотела, а теперь, когда наметилось что-то многообещающее, и вовсе на радостях поумнела.

Родители были друг на дружку непохожи – высокий сутулый Деррит и маленькая полненькая Эке, которой повезло с волосами – были они у нее густые, белокурые и курчавые, как овечья шерсть. Если бы Тийне унаследовала внешность матери, то и забот бы с замужеством не было – женихи сами толклись бы у порога. Но уродилась девушка ростом в отца, да и личиком тоже. Когда у мужчины лицо длинное и нос соразмерный, девицы не обращают на это особого внимания. А вот Тийне сподобилась от парней прозвища Кобылка, и кому же охота брать в жены Кобылку? Могло быть хуже – родная сестра Деррита получила прозвище Тетушка Лошадь; правда, к тому времени она уже дважды овдовела и почему-то лицо у нее здорово вытянулось.

При бойкой и языкастой матушке Тийне росла неразговорчивой и даже унылой. Эке была сильно недовольна тем, что дочка на нее не похожа, и постоянно сообщала об этом то соседкам, то самой Тийне. Тийне росла с убеждением, что красота – это маленькая плотно сбитая фигурка и круглая мордочка, все остальное – уродство. А когда девушка сама себя считает уродиной, это как-то передается парням.

О том, как и почему Уве стал часовым Русдорфа, она знала. Но, когда речь зашла о ее браке с Уве, она, понятное дело, захотела узнать побольше. И в одну прекрасную ночь, оседлав лучшего из двух ослов старосты, она сбежала из дома.

Во-первых, ей хотелось посмотреть на Уве. Во-вторых, понять, насколько его правая рука может помешать левой руке обнимать жену. Кроме того, был важен рост жениха. Тийне очень хотела, чтобы Уве был выше нее хотя бы на ладонь.

Девушка даже позаботилась, где ей ночевать.

В прошлом году она ездила с отцом на ярмарку в Русдорф и познакомилась там со Шварценелль. Та, как всегда, продавала травы, а Эке в ту пору расхворалась и объяснила дочери, что следует купить у травницы. Об Уве речи еще не было, а сам он во время ярмарки обычно ходил дозором вокруг Русдорфа и на площади, где стояли телеги и возы, не появлялся.

Шварценелль не знала про затеи бемдорфского старосты и очень удивилась, когда к ней пожаловала Тийне.

– Ты, конечно, можешь попытаться, – сказала она, – если Уве тебе понравится. Но он уже не мальчик, ему куда за сорок. И он все это время жил один, если не считать его матушки. Мужчина-одиночка вряд ли будет хорошим мужем. Да и сомневаюсь я, что его удастся сманить в Бемдорф.

– Тогда я тут останусь, – хмуро ответила Тийне.

– Девушка, ты вообще когда-нибудь улыбаешься? – спросила Шварценелль.

– А зачем?

При этом разговоре была Эрна. Она левой рукой разбирала лежавшие на длинном столе сушеные травы и веточки, отделяя негодные. И ей стало жаль долговязую несуразную девицу.

– Матушка Нелль, надо бы Тийне помочь, – сказала Эрна. – Если хочешь, я поговорю с Уве. Как знать, может, эти двое поладят?

– Была бы я очень рада, если бы с Уве поладила ты. Но если хочешь – попытайся, – таков был ответ. – Сперва покажи Тийне этого жениха, а если она не передумает…

– Не передумаю.

Тийне сказала это очень твердо. Она понимала – уж если с Уве не получится, то вообще никакого замужества в жизни не будет.

Шварценелль усмехнулась.

– Тогда незачем зря время терять. Вечером, когда Русдорф угомонится, Уве обходит его и слушает землю. Вот и ступайте обе, подкараульте его. А если он девице понравится, будем думать, как быть дальше. Что скажешь, Тийне?

– Он мне понравится.

– Но посмотреть все же надо.

Русдорф был обычной деревней – жители рано вставали и рано ложились. Когда хозяйки приняли коров из стада и подоили их, когда хозяева принесли в дома дрова и уложили возле теплых печек, чтобы за ночь немного подсушить, когда загнали домой детей и молодежь, которая после трудового дня еще устраивала в сумерках пляски, наступила необходимая Уве тишина.

Он вышел из дома и неторопливо пошел вдоль околицы. У него были любимые места, где можно прилечь и послушать землю. Шварценелль рассказала ему про движение индергов под землей, и он знал, какой именно скрип земляных пластов может быть опасным.

Эрна и Тийне поджидали его как раз у такого местечка, за пригорком.

Уве заматерел, отрастил рыжеватую бороду, шагал вразвалочку и меньше всего думал, что должен кому-то понравиться.

– Вот он какой… – прошептала Эрна. – Крепкий, плечистый. И смотри, смотри на правую руку…

В этот миг на правой ладони Уве созрел зеленый шар. Уве стряхнул его на тропинку перед собой и смотрел, как он крутится и понемногу блекнет.

– Маленький, – ответила Тийне. – Я думала, они у него больше. А этот шарик – с яблоко.

– Все равно с ними хлопот не оберешься. Уве рассказывал – когда он спокоен, шары возникают редко, порой он полночи может проспать, пока шар образуется.

– А потом?

– Просыпается и опускает в ведро, он всегда на ночь у постели ведро с водой ставит.

– Ведро с водой… – повторила Тийне. – Ну, это еще ничего.

И тут они услышали стук копыт.

Кто-то гнал коня к Русдорфу. А от ночного гонца добра не жди.

Уве забеспокоился, выпустил еще один зеленый шар и подкинул его повыше. Изумрудным светом озарились его грубоватое лицо, и дорога, и даже дальние холмы.

– Ого, молодой барон! – воскликнул Уве, издали узнав всадника.

Это действительно был Рейнмар.

– Вижу, вижу твой зеленый шарик, – сказал он, подъехав, но не сходя с коня. – Здравствуй, Уве. Я к тебе с плохой вестью.

– Цверги?

– Да. Так что собирайся.

– Одного Зеленого Меча, значит, маловато будет?

– Я не знаю. Но мне донесли – в пещерах Бервальда собирается целое войско. Они спугнули рудокопов, те вовремя успели убежать. Два поселка рудокопов снялись с места, тащатся на восток с женами, детьми и всеми пожитками. Хорошо, что они взяли с собой все припасы, иначе пришлось бы посылать им сухари и сало. Так вот, Бервальд… Туда мы и пойдем. И нужно взять с собой Эрну. Сдается мне, что бервальдские цверги не просто в поход собрались, а ждут там вольфкопов. Боюсь, не все вольфкопы от них отложились, и тут Эрнины листья будут весьма кстати.

– Я сейчас же иду за ней… – Уве задумался. – А кто же тогда останется охранять Русдорф?

– Да ты и будешь его охранять, чудак. Лучший способ охраны – встретить врага на дальних подступах и близко его не подпустить к твоему Русдорфу.

Эрна из-за кустов смотрела на Рейнмара. Они не виделись около года, за это время он не изменился, но от прежнего красавца-юноши мало что уцелело – золотые кудри пробила ранняя седина, по щекам пролегли длинные морщины. Но дивным образом Эрна любила его таким еще больше, чем в пору их общей юности.

– Сейчас же иду к Эрне, – сказал Уве. – А вы, барон, поезжайте к моему домишке. Наш осел поделится ячменем с вашим скакуном, а во дворе под навесом можно устроить на сене прекрасное ложе. Мать утром лепешки с тмином пекла, в печи преет к завтрашнему утру каша со шкварками. Скажите матушке, чтобы сразу же вас покормила и спать уложила. Я уж, когда вернусь, будить вас не стану.

– Каша со шкварками? Не пропадем! – воскликнул Рейнмар. – Утром я отправлюсь в Шимдорн, ты тоже с Эрной туда поезжай. Постарайся быть послезавтра к обеду.

– Слышала? – спросила Эрна Тийне. – Вот и кончилось это сватовство. Придется тебе возвращаться в Бемдорф. Бежим, к приходу Уве я должна быть дома.

Но никуда она не побежала, пока не проводила взглядом статного всадника. Край его тяжелого плаща справа светился зеленоватым сиянием.

– Не хочу я в Бемдорф, – ответила Тийне. Она тоже провожала взглядом – но не барона, а Уве.

– Лучше тебе вернуться самой. Иначе твоя матушка сообразит, где тебя искать, и пришлет за тобой батраков. Сраму будет и на весь Русдорф, и на весь Бемдорф.

На это Тийне ничего не ответила, а только провела рукой по дорогому ожерелью. Собираясь в Русдорф, она принарядилась и вытащила из материнской шкатулки лучшие украшения. И вот теперь сказала себе, что, кажется, поступила очень правильно.

* * *

Эрне следовало принять важное решение.

Уве объяснил ей, где находится Бервальд, и она поняла, что ехать придется в довольно безлюдные места, причем надолго. И что же там делать с косой?

Эрна, поскольку не вышла замуж, носила косу с яркой лентой, окручивая ее вокруг головы. Коса эта, честно говоря, была ее гордостью. Но расплести, расчесать и заплести ее Эрна сама не могла – требовалась помощь. В Русдорфе этим занималась Шварценелль, при путешествиях в Шимдорн Эрна платила женщинам, а вот как быть с волосами в Бервальде – она не знала.

Но и отказываться от опасного путешествия она не могла – Рейнмар позвал, тут и рассуждать нечего.

– Матушка Нелль, где у нас лежат большие ножницы? – спросила Эрна.

Ножницы эти требовались травнице, чтобы измельчать корешки и травы, собирая их потом в мешочки.

– На что тебе?

– Срежешь мне косу.

– Да ты ума лишилась! Такую косу!

– Я сама не рада. Но иначе нельзя. Иначе я в Бервальде буду – как лохматая болотная нечисть.

Обе они знали, что не водится на болотах ничего лохматого. Но когда русдорфские женщины принимались друг дружку пугать зеленой теткой, что живет в глубине торфяного озера и питается человечиной, Шварценелль не возражала. Пусть знают, что она добывает редкие болотные травы с риском для жизни, и пусть платят за них соответственно.

– Да уж… – проворчала Шварценелль. – Тут ты права. Но просто слов нет, как жалко такую знатную косу!

– Думаешь, мне не жалко? Режь!

С немалым трудом Шварценелль перепилила довольно тупыми ножницами великолепную косу, а потом другими ножницами поправила, как умела, прическу Эрны.

– Ты теперь на пажа похожа, – сказала она. – Надеть на тебя штаны – и можешь наниматься в Шимдорн пажом.

– Главное, что теперь я сама могу управиться с волосами, – ответила Эрна. – И помоги-ка мне собраться в дорогу.

Уве и Эрна поехали в Шимдорн на ослах. Конечно, в Русдорфе были и лошади, но, поскольку Уве не мог пахать землю и ездить за дровами, то и конь ему в хозяйстве не требовался. А Эрна взяла у Шварценелль ее старого осла – травница все еще уходила пешком на дальние болота, но в прочие путешествия пускалась только сидя в седле.

Ехали они молча, особо говорить было не о чем. Никаких подробностей о бервальдских цвергах они не знали – как оказалось, сам Рейнмар тоже мало что знал.

Вместе с ним отправился в поход старый слуга Имшиц, которого барон раньше брал с собой на охоту и очень уважал за умение состряпать обед чуть ли не из еловых шишек.

Эрна при встречах с Рейнмаром держалась суховато – полагала, именно так должны себя вести взрослые люди. А он тоже в любезностях не рассыпался.

– Вот карта, – сказал Рейнмар. – Вот тут Бервальд. Ехать, по моему соображению, дней семь или восемь.

– А Русдорф где? – спросила Эрна.

– Вот тут, где мельница нарисована.

– До Бервальда не меньше десяти дней, – заметил Уве. – Мы же на ослах, а это такая скотина…

Он имел в виду, что мелкую ослиную рысь еще не каждая задница выдержит, а ослиный галоп для всадника тяжкое испытание.

– Ничего, доберемся, – печально ответил Имшиц, который тоже собрался ехать на осле, а другого, с припасами, вел в поводу.

Как следует пообедав в Шимдорне, часовые Русдорфа, барон и его слуга двинулись в путь.

Уве, как многие мужчины, радовался предстоящему бою. Рейнмар тоже был по-своему доволен, что может покинуть Шимдорн и ненадолго забыть о хозяйственных хлопотах. Он-то и запел первым. Это была простая солдатская песня, которую он перенял у старого барона. Под такую песню хорошо шагать в строю, выкрикивая: «Хей, хей, не жалей! Хей, хей, гадов бей!» Пел Рейнмар негромко, для собственного удовольствия, но, когда к нему присоединился Уве, песня загремела на все окрестности.

– Хейя, хей! Хейя, хей! Вперед, за славой, веселей! – голосили они почти что в лад.

Голос у Уве был сильный, звучный, и Эрна радовалась тому, что боевой товарищ наконец-то дал голосу волю. Кончилось тем, что старый Имшиц тоже стал подпевать, а потом завел старую походную песню, которой никто не знал, песню о солдате, которого на ночь пустила к себе молодка.

– А она мне говорит: у меня живот болит! А я ей говорю: беги на двор, беги на двор! – скрипучим голоском исполнял Имшиц, и бесконечная эта песня, в которой у молодки болели все части тела, кончилась самым непотребным образом:

– А она мне говорит: промеж ног у меня болит! А я ей говорю: а вот и врач, а вот и врач!

Песня Уве понравилась, и он решил заучить ее с голоса. Так что ехали к Бервальду даже весело.

Эрна не любила срамных песен, и ей казалось странным, что Рейнмар пел такие глупости с большим удовольствием. Она даже подумала: это не тот юнкер Рейнмар, которого она полюбила. Тот был тонкий, изящный, горестный мальчик, такой красивый, что глаз не отвести. Этот – плечистый мужчина, не такой здоровенный, как Уве, но и тоненьким его не назовешь, и лицо у него, хоть и правильное, но уже не прекрасное, и золотой отблеск в светлых волосах тоже пропал навеки. Но она была счастлива, что едет рядом с этим мужчиной и слышит его голос. Она продолжала любить, только любовь стала иной – не восторженной, скорее уж такой, как у жены к мужу. И она знала, что будет любить барона Рейнмара еще долго, хотя слова «вечно» побаивалась – старая Шварценелль, умевшая заглядывать в будущее, предупредила, что всякое может случиться.

Погода стояла теплая, и можно было ночевать в лесу, всего лишь завернувшись в одеяла. Первый же ночлег озадачил путников: у них не было с собой деревянного ведра для воды, чтобы Уве при необходимости отправлял туда свой зеленый огненный шар. Было кожаное – поить скотину, но оно мягкое, на землю не поставишь. В первую ночь это ведро подвесили у изголовья на суку, а потом в ближайшей деревне купили более подходящее.

– Если поймете, что цверги где-то рядом, уходите в Шимдорн, – сказал жителям Рейнмар. – Туда они не сунутся.

Дело было не только в давних событиях, когда цверги сперва захватили Шимдорн, а потом были оттуда с позором изгнаны, потеряв множество бойцов. Старый барон велел привезти камней и завалить пещеру под замком, прорытый цвергами ход под рекой и всякое пространство, где они могли бы угнездиться. А цверги хорошо умеют рыть когтистыми лапами землю, возиться с камнями они не любят и не будут.

Рейнмару доводилось бывать в Бервальде, еще старый барон брал его с собой на охоту. Когда пещерные медведи теряли совесть и принимались нападать на стада, которые пастухи выгоняли на горные луга, и даже на самих пастухов, бервальдские бароны бросали клич, и к ним съезжались бывалые охотники даже из горной Артеи, а из равнинной Артеи князья присылали молодежь – пусть учится!

Покрытые лесом крутые склоны были очень удобны для того, чтобы под ними в пещерах засели цверги – поди эту нечисть оттуда выкури. Да и вольфкопам в таком лесу было бы раздолье – дичи и съедобных корешков хватало.

Как раз о вольфкопах и вели неспешную беседу Рейнмар, Уве и Эрна.

Раз уж их угораздило стать хозяевами Зеленого Меча, зеленого огня и летучих листьев, то они собирали сведения, которые относились к цвергам и к вольфкопам – врага нужно изучить как можно лучше.

– Говорят, королеву цверги уже не на носилках выносят, а несут ее на плечах два больших вольфкопа, – рассказывал Рейнмар. – И впереди цверги гонят не стадо вольфкопов, а полдюжины, не более, да и те не очень-то хотят сражаться.

– Когда Эрна впервые напустила на вольфкопов свои зеленые листья, я сам видел, они просто убежали. И как после этого цверги их возвращали – никто не знает. Когда мы с Эрной чуть ли не штурмом брали Шимдорн, повторилось то же самое – вольфкопы убежали, даже не стали дожидаться зеленого огня. Но далеко ли они убежали? – спросил Уве.

– Меня другое беспокоит – мы не знаем, куда подевались прочие вольфкопы. Тех, кто под листья попал, не более сотни. Допустим, от листьев у них разум проснулся. Но это – всего сотня, что с прочими? Их стало меньше, а как это понимать? И не готовят ли цверги какую-то пакость?

На этот вопрос Рейнмара ответа, понятное дело, ни у кого не было. И главное, что всем пришло на ум: цверги собирают в Бервальде войско и до поры берегут вольфкопов. Ничего хорошего в этой мысли не было…

Эрна не вмешивалась в мужской разговор без особой нужды, она просто была счастлива – насколько может быть счастлива девушка, которой всего-то надо – видеть любимого, ехать по дороге с ним рядом, слышать его голос. Да, в душе она была все той же девушкой, которая раз и навсегда полюбила юнкера Рейнмара. О своих морщинках Эрна не знала просто потому, что в доме Шварценелль не было зеркала, да и вообще по части зеркал Русдорф был бедноват.

Чем ближе был Бервальд, тем мрачнее делались мужчины. Они миновали опустевшую деревеньку, жители которой убежали, поняв, что могут напасть цверги. Там-то они и перестали петь солдатские песни. Наконец уже у самого подножия Бервальдских гор Рейнмар приказал Имшицу возвращаться в Шимдорн.

– Если будет бой, ты станешь обузой, – прямо сказал он. – А стряпать будет Эрна. Уж как-нибудь одной рукой принесет воды из ручья и насыплет крупы в котелок. Будешь?

– Да.

Имшиц повздыхал, поворчал и собрался в дорогу. Все, что мог, из посуды и припасов он оставил хозяину, себе взял немного денег и мешочек с сухарями. Чтобы добраться до ближайшей деревни, этого бы хватило. И он уехал, а Рейнмар велел располагаться на ночлег, кормить скотину и искать ручей. Нужно было учиться жить без Имшица.

– Ну, на душе полегчало, – Рейнмар даже улыбнулся. – Жаль было бы старика, если бы что-то случилось.

– Хороший старик, душевный, – согласился Уве. – Но как ваша милость будет одной кашей питаться?

– Точно так же, как и ты. Это – война, Уве, а на войне скажи спасибо, что хоть сухари есть.

Уве задрал голову.

– Высоконько же тут, – сказал он. – Даже не понять, где тут входы в пещеры.

– И я этого пока не понимаю. Но они есть. Вон там их точно нет, – Рейнмар показал на осыпь. – Встанешь на такие мелкие камушки – и поедешь вниз, пока милосердный пень тебя не остановит. Где-то должны быть тропы…

– Должны, – согласился Уве. – Осталось поймать хоть одного бортника.

Он знал, что местные жители промышляют бортничеством и сами цепляют к высоким соснам ульи для диких пчел; часть ульев, конечно, разоряют пещерные медведи, но оставшихся хватает, чтобы сделать зимние запасы и даже оставить немного на продажу; дикий бервальдский мед считается целебным, и его берут за хорошую цену.

– Вот любопытно, едят ли цверги мед, – пробормотал Рейнмар. – С их когтистыми лапами, наверно, удобно взбираться на деревья.

– А шкуры у них такие, что ни одна пчела не прокусит, – заметил Уве. – Что ты, Эрна?

– Там кто-то ходит в кустах.

Тут же Рейнмар достал Зеленый Меч, а Уве выпустил из ладони огненный ком.

– Эй, кто бы ты ни был, отзовись! – потребовал Рейнмар. – Иначе спознаешься с мечом и огнем!

– Я это, хозяин, я!

– Ты, Имшиц? Зачем ты вернулся? Я же велел тебе ехать в Шимдорн! – напустился Рейнмар на старика. – Тебя тут только не хватало!

– Добрый господин барон, я потому вернулся, что заплутал! – крикнул издали Имшиц. – А потом понял, что должен вашу милость спешно отыскать и предупредить!

– О чем предупредить?

– Возле вашей милости какая-то нечисть бродит и околачивается!

– Езжай сюда немедленно!

– Нет, вы ко мне поезжайте! Тут такое дело!..

Старик уперся, делать нечего – поехали его искать по голосу. И оказалось – он был прав.

– Вот, вот! Теперь понимаете? И это не медведь! – восклицал он.

– Говорят, медвежий помет похож на человеческий. Но я не знал, что пещерные медведи подтираются лопухами, – сказал Уве.

– Значит, нас кто-то выслеживает. Как бы это не оказался цверг.

– Ваша милость, вы жили в пещере цвергов, как у них насчет этого дела? – полюбопытствовал Уве.

– У них в пещерах так воняет, что хуже всякой навозной кучи. Так что будем считать это подарочком от цверга, – решил Рейнмар. – Имшиц, ты караулишь ночью первым. Потом – я, потом – Эрна, потом – Уве. Спать нам тут, боюсь, не придется.

– Так давайте я уж и стряпней займусь, и ложе вам сооружу! – обрадовался старик.

– А я посмотрю, не оставил ли цверг тут еще следов. Я с нашими мужчинами раньше ходил на охоту. Может, увижу его лапы, – предложил Уве.

– Никуда ты не пойдешь. Темнеет. Что ты высмотришь в потемках?

– А мой огонь на что?

– Вот устроишь лесной пожар – то-то повеселимся! Может, цверги только того и хотят, чтобы мы в разные стороны разбрелись, – сообразил Рейнмар. – Пойдем к биваку. И надо бы нарвать травы для скотины. Выпустим на полянку – потом не найдем, цверги с копытами сожрут.

– Я, я травы наберу! У меня и нож подходящий есть, мало чем поменьше ножа-косаря! – обрадовался Имшиц. Он очень хотел быть полезен своему барону.

Эрна все молчала. Но молчала от любви. Ей нравилось, как распоряжается Рейнмар, как он умеет все предусмотреть. В ее душе барон все еще был избалованным юношей, мало приспособленным к жизни. И она действительно не понимала, что юноша стал зрелым мужчиной. Знала – но не понимала.

* * *

Тийне только с виду была долговязой глуповатой девицей. Трудно блистать умом, когда рядом то вопит, то хохочет, то ругает отца, то гоняет батраков дорогая матушка. А блистать красотой Тийне тем более не умела. Поди поблещи, когда вся родня смотрит на тебя с жалостью и повторяет одно: ну, ничего, что ты не красавица, зато у тебя сердце доброе…

Но зато она умела мечтать.

Это умение она в себе чуть ли не с детства воспитала. Каждый раз, когда на старостин двор нанимался новый молодой батрак, Тийне принималась сочинять: как она ему понравится, да как он станет потихоньку делать ей подарочки, ленточки и медные пуговки, какими пояса расшивают, да как она ему вышьет самыми тонкими швами, тайком от родителей, рубашку, да как он однажды ночью увезет ее из дома.

Но Эке не хотела, чтобы приблудный нищеброд сманил из дома богатую невесту, и вскоре стала нанимать в батраки мужчин в годах, спокойных и семейных. Тем брачные чаяния Тийне и завершились. А бемдорфские женихи к ней не сватались, как Эке ни старалась.

Когда Ненц рассказал старосте и Эке о своем замысле отдать Тийне за Уве и таким образом переманить в Бемдорф часового, Тийне сперва испугалась. Потом подумала: нужно посмотреть на этого жениха. И, пока она тайно от родителей ехала в Русдорф, то почти влюбилась в Уве. А что? И такие причуды у любви и у судьбы случаются.

Потом она увидела, как он обходит деревню, и поняла: этот мужчина ей нужен, за него стоит побороться. Тем более когда рядом нет суетливой матушки.

Разница в возрасте ее не смущала. Тийне рассуждала так: что проку в молодых парнях, у которых ветер в голове? Муж должен быть зрелым и надежным мужчиной. Мужчиной, который набегался и способен оценить спокойный домашний уют, а рост жены для него уже не имеет значения.

В мечтах Тийне уже познакомилась с Уве, уже сумела ему понравиться, уже обменялась с ним кольцами, уже вместе с дорогим мужем каждый вечер обходила Русдорф. Да, она тоже хотела быть часовым Русдорфа, чтобы жить с Уве подальше от Эке.

Эрна была права – Эке может прислать за беглой дочкой батраков. Ну, так нужно, чтобы батраки Тийне не нашли. Очень просто – они приедут в Русдорф, а она уедет из Русдорфа в Бервальд! Вместе с любимым! Однако Тийне понимала – если слишком рано показаться на глаза Уве, он и господин барон найдут возможность отправить ее в Бемдорф к родителям. Это было бы совсем некстати.

Она не знала, где Бервальдские горы, но она была дочкой старосты и старостихи, она иногда выезжала из родной деревни с отцом или с матушкой, и потому она знала – на торговой дороге, особенно возле постоялого двора, можно не только про Бервальд узнать, но и про подводное королевство.

Первый постоялый двор был слишком близко и от Русдорфа, и от Бемдорфа, Тийне объехала его по лугам, потом вообще уклонилась от намеченного пути и попала в городишко Эстибург. Чем хорош Эстибург – там ткацкие мастерские, постоянно приезжают и нанимаются на работу девушки, на постоялых дворах к ним не присматриваются. Тийне разведала две дороги к Бервальду, запаслась продовольствием и поехала.

Она примерно представляла себе, где нужно свернуть, чтобы попасть на дорогу, которой едут барон, Уве, Эрна и Имшиц.

Но она совершенно не представляла себе, что делать, когда она наконец встретится с Уве. Нужно было как-то объяснить ему свое присутствие, причем так, чтобы он не принял Тийне за сумасшедшую. А еще Эрна… Эрна хоть и не болтлива, но по такому случаю уж наверняка что-то скажет!

И вот Тийне напала на след Уве. Тогда-то на нее и напал страх. Издали, хоронясь за кустами, она приближалась к биваку, устроенному не на самом склоне, а на небольшой площадке, где можно было развести костер. Она хотела подслушать беседу барона с Уве и Эрной. Но подходить слишком близко она все же боялась. И так получилось, что она слышала главным образом песни, исполняемые тремя мужскими голосами. Очень скоро она стала отличать мощный и зычный бас Уве от менее громкого голоса барона.

Потом ее перепугал старый Имшиц, которого барон отправил в Шимдорн, и Тийне пустилась наутек, совершенно не беспокоясь о треске веток и шелесте потревоженной листвы. Когда же она поняла, что Имшиц возвращается к барону, то чуть не разревелась. Одно дело – самой выйти к костру и без расспросов объяснить свое путешествие, другое – если на путешественницу устроят облаву, поймают и наговорят всяких неприятных слов. Тогда можно сразу распроститься с мечтой о замужестве. А ведь поймают! Уве подбросит вверх шар зеленого огня, и при свете все сразу увидят Тийне с ее ослом.

Нужно было уходить подальше.

Тийне никогда не ходила по лесу и по крутым склонам. К тому же она тащила за собой осла, страшно боясь, как бы скотина не заорала. А поскольку вверх карабкаться легче, чем спускаться вниз, то Тийне забралась довольно высоко.

Ей было нелегко, но ее выручала мечта. Она представляла, как будет вдвоем с Уве по ночам обходить Русдорф. Русдорфцы должны понять: двое часовых лучше, чем один. Идти мимо цветущих садов и свежескошенных лугов, наслаждаясь ароматами… и поцелуями…

Тут-то и случилась беда – осел провалился в яму.

Могло быть хуже – в яму могла попасть сама Тийне, провалиться по пояс, а как выкарабкиваться – неведомо. А пока лишь осел молотил передними копытами по краю ямищи и ошалело барахтался.

Уже потом Тийне поняла: нужно было расседлать осла, захлестнуть подпругой ствол надежного дерева и выручать скотину, одной рукой крепко держась за подпругу, другой вцепившись в уздечку. И помощь-то требовалась невеликая! Но она попыталась вытащить осла, вцепившись сбоку в уздечку двумя руками.

И так ли ей сейчас, сию минуту, был нужен этот треклятый осел? Что случилось бы, если бы Тийне успокоилась, собралась с духом и пошла искать Уве и барона? Ей наверняка сказали бы, что она бестолковая дуреха, но помогли бы.

Все это пришло в голову Тийне уже после того, как она, упираясь ногами в сухую землю, сдвинула пласты и вместе с ослом поехала куда-то в непроглядный мрак.

Осел приземлился на все четыре копыта, Тийне – на осла. Она подняла голову, увидела дыру, через которую свалилась в пещеру, и поняла, что сама отсюда не выберется.

О том, что в горах Бервальда есть пещеры, она знала. И о том, что в пещерах зимуют медведи, тоже знала. До зимы, к счастью, было еще далеко, медведи шастали поверху, охотились, обирали кусты дикой малины.

Ощупав ногами пол пещеры, Тийне поняла, что он довольно гладкий, можно идти и вести за собой осла. Но куда идти? Ее осенило – если здесь живут медведи, то наверняка поблизости должен быть выход, вряд ли они устраивают логово в самой глубине горы. И выход – на такой высоте, чтобы медведь, встав на задние лапы, мог выкарабкаться.

Тийне сделала несколько шагов и уткнулась в стену. Ведя по стене рукой, она осторожно пошла во мрак. И тут она услышала плач.

Где-то совсем близко заплакало дитя.

Первая мысль была: медвежонок! Тийне понятия не имела, когда медведицы приносят малышей, и смертельно перепугалась: мохнатая мамаша могла, учуяв человека, кинуться на защиту своего младенца. Тийне прижалась к стене и вслушалась – не зарычит ли мамаша. Рык действительно раздался, но какой-то странный – девушке показалось, что она разобрала слова неведомого языка.

Дальше было еще страшнее – рыку ответил голосок, тоненький и внятный, но понять слова Тийне не смогла.

Одно было ясно – нужно как можно скорее выбраться из пещеры, пусть даже оставив на произвол судьбы осла.

Рык повторился, и тут только до Тийне дошло: да это же цверг! Она отродясь не видела цверга и не знала, как они рычат, но кто бы это еще мог быть? И Уве вместе с бароном и Эрной вышел на охоту за цвергами.

Или же пещерный медведь! Неизвестно, что хуже…

Медведя Тийне видела на ярмарке, он ходил на задних ногах и стонал почти по-человечески. Хозяин, пожилой южанин, утверждал, что зверь знает и по-своему произносит несколько слов.

Тийне съежилась и обхватила себя руками. Ее прошибла мелкая дрожь. Девушка уже прокляла тот час, когда решила ехать в Бервальд вслед за Уве. Уве – боец, он мечет в цвергов огненные шары. И господин барон – боец, он рубит цвергов Зеленым Мечом. А Эрна осыпает их волшебными листьями, которые залепляют глаза. Эти трое могут себя защитить. Но как сделать, чтобы они защитили Тийне? Звать – опасно, не Уве услышит, а цверг или медведь.

А где-то в глубине пещеры, может, даже на другом ее ярусе, опять раздался детский плач. И Тийне в полном отчаянии прижалась к своему ослу.

– Только молчи, слышишь? Только молчи, – шептала она.

И осел, как будто он что-то понимал, молчал.

Она не знала, сколько просидела в той яме в обнимку с ослом. Время от времени принимался плакать незримый ребенок, доносились и другие звуки.

И вдруг она услышала голос Уве.

Этот голос отчетливо и внятно произнес:

– Вот и замечательно!

Уве, значит, был неподалеку, в пещере.

И, поскольку попавшей в беду девице не до церемоний и не до стыда, к тому же голод вовсю дает себя знать, Тийне осторожно пошла на звук любимого голоса.

* * *

– Ну, что, господа? Идем искать вход в пещеры, – сказал Рейнмар. – Если цверги здесь, то здесь их и надо истреблять, не дожидаясь, пока они уйдут своими подземными норами. Что скажешь, Уве?

– Именно так, ваша милость.

– А ты, Эрна?

– От меня в пещерах будет мало толку. Я останусь снаружи на случай, если придут вольфкопы.

– Это правильно, – согласился Рейнмар. – Имшиц, возьми всю скотину и отгони вниз. В пещерах она не понадобится. А внизу она целее будет.

– Отгони на открытое место, чтобы ты сразу увидел, если нападут цверги. Тогда – в седло и во весь опор! – посоветовал Уве. – Днем они, правда, не вылезают, но могут учуять ослиный запах и пойти за добычей. Никогда не ел ослиного мяса, да и никто в наших краях не ел, но для голодного цверга оно сойдет.

Имшиц торопливо собрал все свое кухонное имущество и припасы, залез на осла, и Уве дал ему поводья прочих животных. Когда старик уехал, Рейнмар подошел к Уве и левой рукой хлопнул его по плечу.

– Держись, приятель! И прибереги огонь – лес поджигать незачем, а в пещерах он даст нам свет.

Эрна подошла к Рейнмару. На объятия рассчитывать не приходилось, но она левой рукой осторожно погладила край его плаща. И это было для нее счастьем.

Она не думала, что Рейнмар заметит эту скромную, совершенно неощутимую ласку. Но он вдруг повернулся.

– Славная ты подруга, Эрна, – сказал он. – Дай-ка я тебя обниму.

Эрна замерла. Рейнмар легонько прижал ее к себе левой рукой и сразу отпустил.

– Пошли, – сказал он Уве. – Вон там, наверху, видишь? Вроде дыра.

– Под выворотнем? – уточнил Уве.

– Ну да. Здоровенный пень. Я на охоте такие выворотни видел – под ними медведи часто на зиму залегают. А раз тут пещеры – может статься, когда дерево набок легло и корень вылез, как раз дыра в пещеру открылась.

– Только бы на медведя не напороться. Жаль будет зазря губить ни в чем не повинного зверя.

Они полезли наверх. Пень-выворотень был воистину огромен: ствол толщиной с десятиведерный бочонок, взъерошенные корни толщиной в мужское бедро – не на всякой телеге такое сокровище увезешь. И под ним действительно был вход в пещеру.

Рейнмар спустился туда первым, Уве – за ним. Эрна увидела зеленоватый свет, идущий из пещеры, – значит, Уве запустил первый огненный шар.

И тогда она тихонько запела.

– Зелень леса, зелень сада, зелень всех лугов прибрежных, донно, донно… Там, по зелени прекрасной, пусть жених с невестой ходят, донно, донно…

Конечно же, она знала, что Рейнмар никогда не будет ей женихом, а она ему – невестой, но прикосновение его руки согрело душу, и нельзя разве в мечтах пройти с любимым по мягкой молодой траве? В такой мечте, может, больше сладости, чем в настоящей весенней пляске на лугу.

Но поющий человек теряет бдительность, и Эрна замолчала, прислушиваясь. Если Рейнмар и Уве найдут в пещере цвергов – будет визг и вой. А пока что тихо.

Она подобрала сухую хворостину и прошлась по склону, шевеля кусты и приподнимая еловые ветки. Ничего опасного она не обнаружила. Однако они знала, что где-то поблизости должна быть нора, через которую вылез цверг, оставивший след. Было бы правильно устроить засаду возле этой норы – вдруг перепуганные цверги оттуда полезут? Листья – не оружие, но они залепляют нечисти глаза и не дают сражаться.

Если ты – часовой, то все нужно предусмотреть.

И Эрна ходила дозором и понизу, и поверху, хотя перепады высот ей сильно не нравились, приходилось все время хвататься левой рукой за ветки. Русдорф – деревня равнинная, вокруг – поля и луга плоские, как деревянная тарелка, нет привычки карабкаться вверх и сползать вниз.

– Эрна! – позвал незримый Уве. – Поднимайся сюда! Это не цверги!

– А кто же?

– Темные альвы!

Эрна знала, что темные альвы когда-то жили в пещерах, но из-за цвергов им пришлось уйти, одни подались на север, другие – на восток. Вместе с ними пропали и многие тайны кузнечного дела. Женщины и девушки Русдорфа берегли, как сокровища, изготовленные ими тонкие вышивальные иголки и булавки, крючки для вязания кружев, маленькие наперстки. А у отца Эрны в Керренбурге имелись прекрасные ланцеты и щипцы, тоже – дело рук темных альвов; от времени лезвия ланцетов истончились и стали острее бритвы.

О них рассказывали старики, и истории начинались примерно так: мой дед слыхал, как его дед еще мальчиком однажды видел в пещере темного альва, черноволосого, тонкого, но с широкими крепкими ладонями, привычными к кирке, лопате, кузнечному молоту и носилкам для переноски руды…

Эрне стало любопытно, как выглядят эти существа, с виду похожие на людей, но устроенные как-то иначе. Она полезла наверх и добралась до страшного выворотня. Чтобы попасть в пещеру, пришлось пригнуться и прыгнуть наугад.

– Уве, где вы там? – позвала Эрна.

– Сюда, сюда! – ответил Уве.

И вскоре Эрна вошла в пещеру с довольно высокими сводами. Пещера освещалась зелеными огненными шариками, которые время от времени подбрасывал вверх Уве.

Рейнмар сидел на камне, а перед ним стояли темные альвы – числом не менее сорока.

– Все очень просто, Эрна, – сказал Рейнмар. – Они сами не понимают, как переполошили местных жителей. Вот, это их старший, он может объясняться по-нашему.

Эрна с любопытством смотрела на темных альвов. Много лет назад к ее отцу в Керренбург приезжали южане. У них там случилось поветрие, и врачи с большим трудом справились с бедой, но несколько человек исцелить не удалось, и страдальцев повезли на север – искать других лекарей. Те люди были темнокожими, но кожу имели человеческую. У темных альвов лица были, пожалуй, светлее, но с удивительным тусклым блеском, как будто вырезаны из камня. А лицо старшего и вовсе было похоже на кристалл черного горного хрусталя, которому удалось придать вид, сходный с человеческим. Когда на него падал зеленоватый свет, можно было разглядеть, как устроена внутри голова старого альва. И Эрна с огромным удовольствием ощупала бы эту полупрозрачную голову, чтобы понять, из чего она; все-таки Эрна была лекарской дочкой и в отцовском доме нахваталась всяких любопытных сведений. И еще она подумала: жаль, что тут нет Шварценелль, старухе не помешало бы набраться новых знаний.

Темные альвы были в туниках до колена, с виду кожаных, но из какой-то ткани. Туники были подпоясаны широкими ремнями, к каждому ремню подвешено имущество – ножи в ножнах, гребни, какие-то мешочки и коробочки. Эрна увидела и их подруг – в более длинных туниках, в полосатых покрывалах, из-под которых виднелись лишь кончики носов. Подруги держались особо, стайкой, жались друг к дружке, и Эрна поняла – они чего-то боятся.

– Идем домой, – сказал старший темных альвов. – Хотим идти все вместе. Собрались тут, потом пойдем.

– Это они хотят вернуться в наши края, – объяснил Рейнмар. – Сперва ушли оттуда из-за цвергов, а теперь как-то узнали, что цвергов у нас больше нет. Поэтому уговорились тут встретиться и собраться, чтобы идти вместе. По крайней мере, мы с Уве так это поняли.

– Так, так, – подтвердил старый темный альв. – Мы будем платить.

– За что платить? – удивился Рейнмар.

– Вы и мы. Вы нас ведете. Охранять, – объяснил темный альв. – Мы – платить.

Из мешочка на поясе он достал горсть камней и протянул Рейнмару.

На темной полупрозрачной ладони лежали великолепные изумруды.

– За что вы нам платите? За то, чтобы мы помогли добраться до ваших старых пещер? – уточнил Рейнмар, глядя на камни с недоумением – таких больших ему видеть еще не доводилось, и он даже не знал, что существуют изумруды столь необычной величины.

– Охранять. Вы нас поведете. Придем – будет еще.

– Что скажете, часовые? – спросил Рейнмар. – По-моему, нужно соглашаться. Чтобы от нашей поездки в Бервальд была хоть какая-то польза. Уве?

– Я так думаю, в наших краях на эти камушки покупателя не найдется. Но брать их нужно. Что скажешь, Эрна?

– Я согласна. Надо им помочь.

– Вот и замечательно! – воскликнул Уве.

Видно, ему удалось так ловко направить голос, что эхо, отлетев от кривых сводов пещеры, пошло гулять по всем подземным закоулкам.

– Как бы им объяснить, чтобы собирали имущество?.. – Рейнмар задумался.

– Вещи-тряпки-посуду – с собой! – Уве показал руками, как сгребает в кучу незримое добро. А потом сделал красивый жест – указал на выход из пещеры.

– Нет, нет! – ответил старый темный альв. – Вы идете там, мы идем тут.

– Это как? – спросил Уве и запустил вверх шар.

– Мы идем поверху, они пойдут под землей, – догадалась Эрна. – Но тогда непонятно, зачем мы им нужны.

– Они будут подниматься наверх, если чего-то испугаются. Цверги совсем их запугали. Да и нет, я полагаю, прямых подземных путей между Бервальдом и нашими краями. Надо бы понять, как они вообще сюда забежали. Скорее всего, ночами шли поверху. К тому же нам придется заниматься их пропитанием. Эрна, как ты полагаешь, что они едят? – спросил Рейнмар.

Эрна только руками развела. Будь она в Керренбурге, спросила бы отца, который за долгую жизнь наверняка где-то сталкивался с темными альвами. Что же касается Шварценелль – травница имела дело только с белыми альвами, которые научили ее сушить лесные ягоды и вытягивать на мелководье корни аира.

– Как-нибудь доведем их, – сказал Уве. – Темные альвы нам нужны, они – мастера, они, говорят, не только камушки, но и руды умеют находить. Можно их для начала пустить под Шимдорн, как полагаете, ваша милость?

– Домой, – сказал старый темный альв. – Тут плохо. Мы хотим домой.

– Домой, домой… – вразнобой повторили его родственники.

И тут раздался дикий, заполошный крик:

– Уве! Цверги!

Рейнмар вскочил, и вскочил вовремя – за спиной у него торчала из земли страшная морда цверга. И лапа с зажатым в ней длинным ножом.

Взвился вверх Зеленый Меч, но раньше в эту оскаленную морду полетел шар зеленого огня. Цверг взвыл и провалился вниз.

– За мной! – крикнул Рейнмар. – Уве, подбавь-ка огня!

Уве бросил в нору шар, и Рейнмару стало ясно, как туда спускаться.

Эрна не полезла вниз вслед за мужчинами, она осталась стоять над норой и с ненавистью глядела на темных альвов. Они ведь видели цверга. Видели – и промолчали. Стоило одному сделать к ней шаг, как с ее правой ладони сорвалось облако листьев, и еще одно, и еще!

– Предатели! – крикнула Эрна. – Всех бы вас убила!

Темные альвы, опустившись на корточки, пытались содрать с лиц зеленые липкие листья. Эрна пустила еще одно облако – для надежности.

Снизу доносились вой и визг.

– Если с ними что-то случится, я сама вас убью. Всех! Вот этими руками!

Старый темный альв на четвереньках пополз к ней, она шарахнулась, как от гадюки. И тут в пещере стало совсем темно – последний из зеленых шаров Уве погас.

Эрна прислонилась к стене и достала свой походный ножик. С этим небольшим, но очень острым клинком она сопровождала в лесных странствиях Шварценелль. Разумеется, она взяла его с собой в Бервальд.

Она не знала, пробивают ли клинки загадочную кожу темных альвов. Но была готова убивать их голыми руками. При одной мысли, что все они видели, как цверг сзади подбирается к Рейнмару, и молчали, ее пробивала мелкая и очень противная дрожь.

И только теперь до нее дошло – кто криком предупредил о нападении цвергов.

Эрна не могла понять, как Тийне попала в пещеры. Да это уже не имело значения. Но о том, что она оказалась в Бервальде, можно было догадаться! Куда Уве – туда и она, все очень просто, тем более – для Эрны, которая на край света пошла бы за Рейнмаром.

То существо, которое в лесу испугало Имшица, было не цвергом. Тийне… Вот только как она попала в пещеру?

Видимо, это был ее последний в жизни крик.

И она не Рейнмара предупредила, а Уве…

Зная, это – последнее, что она в жизни успеет сделать. Но и молчать она не могла.

– Убью, – сказала Эрна. – За нее – убью…

Тийне не успела стать ее подругой, да, пожалуй, и не стала бы. Но она сделала ради Уве то, что Эрна была готова сделать ради Рейнмара. Смешная долговязая девица так доказала свою любовь, как не всякой красавице дано…

Внизу шел бой.

– Получай! – кричал Уве. – И ты получай!

Рейнмар дрался молча.

Темные альвы тихо заскулили. Потом, сбившись в кучку, быстро заговорили на своем невразумительном языке.

Из норы вылетел зеленый шар – это был подарок от Уве.

– Ничего, ничего, сейчас мужчины перебьют цвергов и возьмутся за вас, – сказала Эрна. И больше она не произнесла ни слова.

Наконец шум боя внизу сошел на нет. Еще немного – и из норы показалась голова Уве.

– Кажись, их там было не меньше сотни, – сказал он. – Всех порешили, я сам закоулки обошел. Там только знаешь что отыскалось? Две тетки альвского племени, и при них – маленькие, больше десятка. Этих мы не тронули.

– Уве, нужно вытащить оттуда Тийне. Может, она еще жива.

– Какую Тийне?

– Уве, за нами в Бервальд увязалась дочка бемдорфского старосты. Она как-то попала в пещеры и предупредила тебя.

– Дочка бемдорфского старосты? А на кой ей тащиться с нами в Бервальд?

– Потом объясню. Как там господин барон?

– Стоит, ждет, вдруг все-таки еще одна зверская морда появится.

– Я пойду к нему, а ты этих стереги. Предатели, чтоб им пусто было. Они же видели!..

– Пусть господин барон решает, как с ними быть.

Уве вылез из норы и отряхнулся, потом пустил туда огненный шар – чтобы Эрна видела, куда ступать.

– Погоди, погоди, какая Тийне? – спросил он, но Эрна уже скрылась внизу.

Рейнмар стоял посреди пещеры, вокруг валялись мертвые цверги и альвриги. Зеленый Меч светился, позволяя разглядеть страшные скорченные тела.

У ног Рейнмара умирал альвриг. Барон с любопытством следил, как изменяется его морда. До сих пор ему не было дела до агонии врагов. Но сейчас так уж вышло – вот враг, вот его неотвратимая смерть.

Морда, словно из полированного серебра, понемногу светлела. Сквозь перекошенные черты проступали иные – точеные, правильные. Расплющенный нос обрел изящество. Только губы оставались черными, и на них умирали крошечные огоньки. Эрна, дочь лекаря, ученица травницы, тоже это заметила – и тоже захотела понять, что это значит. Она подошла поближе.

– Белый? – спросила она.

– Кто – белый?

– Альв. Я двоих видела. Шварценелль в лесу показала. Они действительно белые, а от старости делаются прозрачными. Но при чем тут эта гадость?

Рейнмар пожал плечами.

– Он заклинания пытался выкликать. Не вышло. Ты зачем сюда?

– Хочу найти ту, которая нас предупредила.

И Эрна пошла по кругу, вглядываясь в тех цвергов, которые лежали кучей, порубленные неумолимым мечом. Она растаскивала их за грязные вонючие ноги, надеясь увидеть под телами Тийне. Рейнмар молча следил за ней. Меч он держал наготове.

– Ты еще посмотри, нет ли тут их королевы. Вроде бы я ее достал… Нужно убедиться.

– Вот, – сказала Эрна. – Посвети-ка сюда.

Тийне лежала вверх лицом, с перерубленным горлом.

– Они мне за это заплатят, – проворчал Рейнмар. – Но кто она?

– Просто очень хорошая и добрая девушка…

– Ты ее знала?

– Думала, что знаю. Как оказалось – нет, не знала…

* * *

Все-таки, когда у человека в предках – десять поколений гордых баронов, он умеет распоряжаться, и его понимают даже темные альвы, почти не знающие людского языка. С перепугу, пожалуй, еще и не то поймешь.

Рейнмар заставил темных альвов вынести наверх тело Тийне. И тут встал вопрос: где и как хоронить.

– В Русдорфе, – сказал Уве. – Только у нас.

Когда Эрна все ему объяснила, он как сел рядом с мертвой Тийне – так и сидел молча. Смотрел ей в лицо, поправлял левой рукой одежду и волосы. Рейнмар хотел было что-то сказать – Эрна удержала.

– Как мы ее туда довезем? Не на осле же? – спросил Рейнмар.

– Осел у нас есть… – пробормотала Эрна. – Пойду, погляжу, как его вытаскивают из провала.

– Нет, негоже. Иначе поступим. Предателей наказывать надо.

Причина предательства, в общем, была ясна. Цверги забрали у темных альвов их детей и поставили условие: темные альвы идут вперед, показываются людям, люди их не боятся, наоборот – охотно им помогают. А следом, прикрываясь ими, как щитом, идут альвриги и цверги. И что они могли натворить, обманом пробравшись в края, где их не ждали, даже вообразить трудно.

– Да, они могли хотя бы подать знак, – сказала Эрна.

– Могли. Но не подали. Я решил. Они понесут Тийне в Русдорф. Да. Понесут.

Эрна ничего не ответила.

– Я так решил, – повторил Рейнмар.

– Ваша милость, вы считаете, что предателей можно переделать?

– Нельзя… Но и прощать их нельзя. Ни за что и никогда.

Эрна кивнула.

Она понимала Рейнмара – темные альвы могли бы пригодиться и Русдорфу, и Бемдорфу, и всем окрестным деревням и городкам. Но так, как прежде, когда люди и темные альвы спокойно вели торговлю, уже не будет.

Поселить у себя племя предателей – опасно. Приползет цверг-разведчик откуда-нибудь из Артеи – и все, и они будут ему служить… Будут делать для людей тонкие иголки, свадебные ожерелья, выплавлять железо из руды, ковать ножи, прочные полотна для пил, а в один прекрасный день из их шахт полезут цверги.

– А когда они принесут Тийне в Русдорф – что потом?

– Пусть тащатся дальше, на юг. А я пошлю гонцов – предупредить соседей. Пройти через наши земли – пусть проходят. И пусть идут дальше – хоть до самого моря, хоть в море.

Темные альвы с трудом извлекли из ямы осла, и старший сам привел его к Рейнмару.

– Ваш, – сказал он.

– Наш, – подтвердил Рейнмар. И больше не произнес ни слова.

Он стоял на откосе, кутаясь в свой тяжелый плащ, придерживая его спереди левой рукой, но плащ чуть не сполз с плеча, и Эрна его поправила – тоже левой рукой.

– Носилки сделайте, – велела она.

– Сделайте? – Старший темных альвов не понял.

– То, на чем раньше руду носили.

– Раньше…

И тут он заплакал.

Эрна и Рейнмар смотрели на него с изумлением. Они и не подозревали, что темные альвы умеют плакать.

– Ну, хватит! – крикнул Рейнмар. – Эрна, отыщи Уве, может, он догадается, как им объяснить.

Когда Уве понял, для чего носилки, то сказал:

– Я сам.

Взяв с собой Имшица, он пошел искать два подходящих деревца. У старика был с собой топорик, и вдвоем они кое-как изготовили носилки. Эрна стояла рядом, готовая помочь.

Темные альвы столпились в отдалении, забравшись даже не под тенистые кроны деревьев, а прямо в развесистые еловые ветки, смотрели, переговариваясь. Кое-кто, опустившись на корточки, рылся в земле, вытягивал корешки, пробовал их на вкус.

Эрна знала, какая это сомнительная радость – жевать жесткие корни. Те, которые пытались съесть темные альвы, еще следовало долго варить или, на худой конец, связками, обернув в листья, запекать в углях. Этому Эрну выучила Шварценелль.

Наконец к носилкам подошла альва с маленьким на руках.

– Зачем? – спросила она.

– Девушку похоронить, – и, видя, что его не понимают, Имшиц объяснил попроще: – Унести и зарыть в землю.

Темная альва и этого не уразумела. Тогда Имшиц, видимо, имевший внуков и привыкший терпеливо объяснять им все просто и доходчиво, опустился на корточки, вырыл щепкой ямку и показал темной альве:

– Вот сюда положим бедную Тийне, в землю, в землю…

Альва вскрикнула и пустилась наутек.

– Дура! – крикнул вслед ошарашенный Имшиц. – Нет, что за дура?!

– И точно дура. Решила, что ты собрался ее живую в землю закопать, – буркнул Уве. – Сейчас всех своих перебаламутит.

– Слышишь?

– Слышу. Галдят. Ну, теперь на них рассчитывать нечего. Как же быть-то? Не смотри на меня так, я Тийне тут не оставлю. Живая не перебралась в Русдорф – хоть мертвая будет наша. Связывай носилки, приспосабливай одеяла, чепрак с Тийниного осла, что-нибудь придумаем.

– Вот что можно сделать, – сказал Имшиц. – Передние ручки носилок прикрепить к ослиному седлу, а уж задние нести по очереди. Твоя левая рука, да мои две, да Эрнина левая на подхвате – дотащим! Мы так на войне раненых возили.

– Верно! Дотащим!

С немалым трудом Уве, Эрна и Имшиц соорудили устройство для переноски тела, а потом уложили и привязали Тийну.

– Тяжеленькая, – ворчал Имшиц. – Хорошо выкормлена.

Рейнмар молча смотрел на эти хлопоты.

– Я поскачу вперед, – сказал он. – В Гремштаде найму телегу и вернусь. Оттуда же пошлю гонцов в Шимдорн, пусть высылают навстречу нам другую телегу. Имшиц, отдохни малость и готовь обед.

– Телега – это хорошо, – мечтательно произнес старик. – Навалить туда сена побольше – и поедешь, как невеста на семи перинах брачного ложа. Садитесь вот тут, на холмике, а я сейчас остатки каши разогрею, ветчинки туда настругаю, не пропадем!

Имшиц ухитрялся в обычную ячменную кашу добавлять собранных на обочине травок, выдернутых чуть ли не наугад корешков, и она приобретала совершенно особый замечательный вкус. Эрна все время пути наблюдала, как он стряпает, но так и не поняла секрета.

– Ветчину-то побереги, – сказал старику Уве. – Пока еще до гремштадской харчевни доберемся. Его милость-то во весь опор поскачет, и то – хорошо, коли к ночи доедет, а мы-то – шажком, шажком. На ужин побольше оставь.

Имшиц раздал деревянные тарелки.

– А что, правду ли умные люди говорят, будто эти цверги – древнее зло? Кто-то их разбудил, и они из земли полезли? – спросил он. – И потому они обратно в землю возвращаются?

Он вот что имел в виду: после того, как цверги с альвригами захватили Шимдорн, а потом их оттуда выгнали огнем и мечом, осталось множество скорченных трупов. Валялись они в норах под замком и в старом подвале. Сперва всем было не до них, но когда решили наконец стащить мертвецов в общую яму и засыпать известью, нашли не тела – а вроде тех сетчатых туловищ, которые бывают, когда женщины вываривают озерные огурцы, чтобы получились мочалки или набивка для тюфяков. Плоть цвергов исчезла, словно ее втянула в себя земля. После этого Имшиц ни одного цверга не встречал, ни живого, ни мертвого, но он знал, что сейчас в пещерах Бервальда полно этих страшных покойников, и ему было любопытно.

– Похоже на то, – ответил Рейнмар. – Да только я не буду сидеть рядом с мертвым цвергом и смотреть, как его земля всасывает. Вряд ли это очень приятно видеть.

– Брр! – согласился Уве, а Эрна фыркнула.

Когда опасность миновала, можно и пошутить, думала она, и прекрасно, что любимый шутит, держит ложку в левой руке, ест кашу, как лесоруб, с утра до вечера работавший топором, и лицо у него словно бы разгладилось…

Темные альвы издали смотрели на людей и совещались. Потом у них возник спор. И наконец молодая альва, прижимая к груди маленького, побежала к пригорку. Солнечный свет был ей неприятен, она морщилась, но не уходила в тень, а в десяти шагах от костерка, на котором Имшиц разогревал кашу, опустилась на колени и поползла к людям.

– Чего тебе? – сердито спросил Уве.

Она посадила своего маленького в траву и показала сперва на тарелку Уве, где еще оставалось немного еды, потом на рот малыша.

– Голоден он, что ли? – Уве, хмыкнув, протянул ей тарелку, она взяла на палец немного каши и дала маленькому слизать.

– Уве, посмотри, какая она тощая, – сказала Эрна.

– Они все от природы тощие, – заметил Рейнмар.

– Нет, это – другое. Они смертельно голодны. Наверно, цверги отнимали у них еду, – догадалась Эрна.

– С них станется. Бедняги, и запугали их, и голодом морили… Да лучше бы им было напасть на цвергов, отнять у них оружие! Погибнуть в бою! – воскликнул Рейнмар. – А теперь – жалкие голодные предатели!

– Жалкие голодные предатели… – повторила Эрна.

Она знала – Рейнмар скорее с голоду умрет, чем опозорит свою честь. Уве, видимо, тоже. А сама она? Не окажется ли однажды голод со страхом сильнее ее понятия о чести?

Если так – лучше вскрыть себе жилы, чтобы лишиться крови, жизни и возможности предать.

Но в чем виноваты маленькие? В том, что родители ради их спасения сделались предателями?

Эрна встала, взяла свою тарелку с остатками каши и понесла туда, где темные альвы ковырялись в земле. Спокойно пройдя мимо взрослых, она остановилась возле старой темной альвы, смотревшей за двумя маленькими.

– Покорми их, – сказала Эрна. – Не понимаешь?

Она взяла кашу на палец и дала слизать малышу. Он вцепился в левую руку Эрны и с урчанием лизал кашу.

– Ну и дураки же вы. Ведь могли забрать маленьких и уйти от цвергов. Время упустили, да? – спросила Эрна. Ответа, понятное дело, не было.

Скормив малышам остатки каши, она вернулась на пригорок. Имшиц там уже погасил костерок и собрал посуду.

– Ну что же? В дорогу, – приказал Рейнмар. Он делал вид, будто не заметил Эрниного милосердия.

– В дорогу, – ответила она.

Рейнмар вскочил на коня и поскакал вниз по склону.

– Ну, дядюшка Имшиц, беремся за носилки, – и Уве взял одну из ручек левой рукой. – Эрна, ты веди осла. Если скотина вдруг начнет брыкаться, будут у нас хлопоты.

– Да уж, – подтвердила Эрна. – Потом я сменю тебя.

Ни Имшиц, ни Эрна не упрекнули Уве ни единым словом. Тийне должна лежать на кладбище Русдорфа – чего бы это ни стоило. Носилки оттягивают руки – не беда, скоро господин барон пришлет телегу…

Продвигались они с такой скоростью, с какой ползет большой земляной червяк. И до наступления темноты сумели пройти совсем немного.

– Хватит, – сказал Имшиц. – Надо бы поесть и устроиться на ночлег.

– Ты прав, дядюшка, – ответил Уве.

Его вклад в приготовление ужина – зеленый шар, чтобы разжечь костерок. Вклад Эрны – хворост для костерка. И, когда совсем стемнело, Имшиц роздал еду.

– Уве, ручей вон там, – указал он. – Набери воды в свое ведерко.

– Сейчас.

Уве ушел, но очень скоро вернулся.

– Цверги, – сказал он. – Шебуршат у ручья под кустами. Ночка будет бурная.

– Не всех, значит, извели, – буркнул Имшиц. – Ох, жаль, что господина барона мы отпустили.

– И без него справлюсь, – ответил Уве. – Эрна, нужно сделать круговой костер и завести в круг ослов. Не хотелось бы, чтобы эта нечисть их сожрала.

– Сейчас, – ответила Эрна.

Она бы не справилась одной левой рукой, но помог Имшиц. Старик был порядком напуган.

– Ну так где же они? – немного погодя, спросил Уве.

– Может быть, это дикие свиньи шебуршали? – очень осторожно осведомилась Эрна.

– Нет.

И тут раздался голос, но это не был хриплый и визгливый голос цверга.

– Мы, – сказал незримый темный альв. – Мы к вам. Будем нести. Так решили.

– Что нести, куда нести? – удивился Уве.

– Вашу. К вашей земле.

Понемногу разобрались – темные альвы решили нести тело Тийне по ночам, потому что с солнечным светом у них непростые и непонятные отношения.

– Вы же слабосильные, – сказал Уве.

– Нас восемь ладоней. – Альв, выйдя на освещенное место, показал пятерню, очень похожую на человеческую, но с широкой ладонью и короткими пальцами.

– Надо же… – пробормотал Уве. – Совесть у них, видите ли, проснулась! А потом вылезут цверги – и опять они с перепугу натворят дел.

– Цвергов нет, мы смотрели. Все уходят в землю, – сообщил старший темных альвов.

– Не очень-то я вам верю, предателям…

Но в конце концов он позволил темным альвам взять носилки.

За каждую ручку они ухватились по двое. И пошли размеренным шагом, и вышли на дорогу, и оказалось, что эти тощие существа довольно выносливы.

– Ох, не удастся нам поспать, – затосковал Имшиц. – Сейчас я ваших ослов подседлаю, поедем следом. Главное – не заснуть и с осла не свалиться.

* * *

Это была очень странная похоронная процессия – впереди носилки, за ними – толпа темных альвов, замыкали ночное шествие люди, причем от усталости все трое клевали носом.

Разумеется, до Русдорфа они не добрались – на следующую ночь их перехватил на дороге Рейнмар, пригнавший телегу с двумя возчиками.

– Что же с вами теперь делать? – спросил он, озадаченно глядя на темных альвов. – Не хочу я вас пускать ни в Шимдорн, ни в Русдорф.

Имшиц, успевший нахвататься слов на языке темных альвов, сказал:

– А им к нам и не надо. Они хотят в пещеры горной Артеи. Там, видно, заброшенные рудники.

– И туда их тоже пускать опасно.

– Куда же им деваться?

Этот вопрос Эрны ответа не получил: Уве только развел руками, и сорвавшийся с ладони зеленый шар ушел куда-то в небо.

Темные альвы уложили тело Тийне на телегу и почти бесшумно растаяли во мраке.

– А я так думаю – пусть идут искать свои рудники. Они же когда-то ковали отличное оружие, – сказал Уве. – Пусть устраивают в пещерах кузни, пусть вооружаются.

– Думаешь, их это скверное приключение с цвергами чему-то научило? – спросил Рейнмар. – Если бы научило – они бы подобрали в Бервальде оружие цвергов. Мало ли – вдруг опять эта нечисть и к ним привяжется? А им это и на ум не пришло.

– А они подобрали, – сообщил Имшиц. – Только оружие их тетки несут, мужички были заняты носилками.

– Ты видел? Своими глазами? И ничего не сказал? – возмутился Рейнмар.

– А чего тут говорить… Раз они взялись тело нести – мешать им негоже.

– А если бы они вас троих исподтишка порубили?

– Так не порубили же.

Остаток ночи Рейнмар сидел у костра, ожидая нападения. Вместе с ним бодрствовал Уве. Но темные альвы не появились. Судя по всему, они ушли – и ушли навсегда.

А потом был путь домой – в Шимдорн и в Русдорф. По дороге поспорили – заезжать ли в Бемдорф к родителям Тийне. Уве был против – они захотят устроить похороны в Бемдорфе, но девушка желала стать часовым Русдорфа, желание должно быть исполнено. Спорить с ним было невозможно и бесполезно.

– Вот тут мы и расстанемся, – сказал Рейнмар и соскочил с коня.

Это было на развилке дорог, одна из которых вела вверх, к Шимдорну.

Эрна сперва не поняла, зачем он это сделал. Потом, когда Рейнмар левой рукой обнял Уве за плечи, ее позвали – и она встала в круг этого объятия, положив свою левую на плечо Рейнмара.

– Осторожно, – предупредил Уве. – Могу обжечь.

И они стояли так довольно долго – пока старый Имшиц не начал деликатно покашливать.

А потом Рейнмар, не прощаясь, вскочил в седло и направился к своему замку. Имшиц же учтиво попрощался и тоже туда направился, погоняя усталого осла.

Эрна смотрела вслед Рейнмару.

– Ну что же, я сама это выбрала, – прошептала она.

И улыбнулась.