— Силле, ты уже прочитала про Бахчисарай? — спросила мама.
Папа посоветовал:
— Обязательно прочти то место, где рассказывается о Севастополе. Хорошо, если что-нибудь знаешь наперед.
— Мы поедем по Черному морю, — пообещала мама.
Папа заверил:
— Увидишь дельфинов.
Еще он сказал, чтобы Силле взяла с собой кеды, в них будет хорошо забираться на Чатыр-Даг.
— Нет, — сказала мама, — ребенка на такую экскурсию брать не разрешают. Я навела справки. Тяжело. Рюкзак, туристское снаряжение, еда, посуда… Нет-нет. Силле останется на это время дома, кто-нибудь присмотрит, пусть загорает до нашего возвращения или рисует. Осенью будет что показать учителю, если он снова попросит работы для выставки.
Мама велела Силле купить новые очки от солнца и акварельные краски и заторопилась с отцом из дома.
Силле смотрела им вслед в окошко.
Папа шагал широко, немного вразвалку. Мама была ему чуть выше плеча и шла рядом коротким энергичным шагом. Они задержались на мгновение, посмотрели на распустившиеся во дворе анемоны и, о чем-то оживленно разговаривая, скрылись за воротами.
Какие они дружные, думала Силле. И всюду всегда ходят вместе. Не как Метсы, которые живут через коридор, те даже в кино ходят поврозь.
Сейчас мама проводит отца до работы и пойдет дальше пешком на студию. Ей нравится ходить пешком. Отцу тоже. «Вместо спорта и утренней гимнастики», — говорят они. Почти все субботы и воскресенья проводят они втроем в походах. Все горки Эстонии втроем облазили… Но вот на Чатыр-Даг они ее с собой не возьмут. Оставят на чье-нибудь попечение, как малютку какую.
А вечером на танцы? Будут ли брать ее с собой? Или сперва уложат ребеночка в кроватку и споют ему колыбельную? А может, из-за ребенка и сами не станут ходить на танцы? Что это у них будет за отдых, хотелось бы знать. Мама с папой не были домоседами, и уж совсем не такие старые, чтобы не пойти на танцы. Они и в девяносто девять лет будут танцевать…
Но если этого ребенка, эту неженку никуда нельзя взять с собой, то зачем тогда вообще платить за такую даль такие большие деньги?
Ребенок, ребенок… В их глазах ты все еще ребенок. Что им до твоего паспорта и твоих шестнадцати лет. Выросла выше мамы на целый сантиметр, но для нее ты все еще… ребенок. И когда только глаза у них откроются? И не только у них.
Силле вздохнула и стала одеваться.
Хорошо еще, что эту историю с Чатыр-Дагом не рассказали вчера при Индреке, подумала она. Не то… Невозможно даже представить себе, что бы Индрек еще ляпнул неженке. Неженка… Нашел тоже!
Недалеко от универмага поток автомашин задержал Силле у перехода. Вдруг на противоположной стороне улицы она увидела Нийду, которая стояла и нетерпеливо постукивала каблучком по асфальту. Вот она посмотрела на ручные часы, затем вытянулась и глянула поверх человеческой реки, которая текла к трамвайной остановке. Внезапно Нийда окунулась в эту реку и, появившись вскоре на другой ее стороне, стала кому-то махать рукой.
От трамвайной остановки к Нийде бежала Ме́рле.
У Силле кольнуло сердце. Накануне вечером, когда она и Нийда ходили в кино, подружка и словом не обмолвилась о том, что она встречается сегодня с Мерле. Что же это значит? У них не было друг от друга даже малейшей тайны. Да и Мерле до сих пор тоже дружила с одной только Ти́йю. А Тийю сейчас в Карпатах.
«Я еще здесь, и меня уже вроде бы нет», — уязвленно подумала Силле.
Поток автомашин оборвался, и Силле перешла улицу, она удержалась от того, чтобы глянуть налево, где длинноногая Нийда шагала под ручку с невысокой Мерле.
Но Нийда сама заметила Силле и подошла к ней, спросила, куда идет.
— Очки от солнца покупать, — холодно сказала Силле.
— А мы идем на работу оформляться, — объявила Мерле, подчеркнув слово «оформляться». — Можно и завтра, но мы решили сходить уже сегодня.
Нийда кивнула, подтверждая то, что сказала Мерле.
— Ах, значит, все же на работу! — протянула Силле, и ей, как далекое эхо, вспомнились слова руководителя их производственной практики.
В конце учебного года этот немногословный человек иногда, как бы между прочим, говорил им, что желающие могут летом поработать, что кондитерская фабрика получила дополнительный заказ для районных певческих праздников и помощь школьниц на расфасовке конфет очень бы пригодилась.
Силле свои каникулы связывала только с поездкой в Крым, и все другое пролетало мимо ее ушей. Но то, что Нийда ничего не сказала ей о своем желании пойти работать на фабрику, показалось странным.
Видимо, Нийда прочла в глазах подружки упрек. Она поспешила объяснить:
— Мерле вчера вечером уговорила меня. Меня и Воотеле. После кино встретились на улице.
— Ну да! — воскликнула Мерле. — Все-таки настоящая работа. Получим трудовую книжку и полную зарплату. Разве у тебя нет желания побыть месяц взрослой?
Нийда дернула Мерле за рукав.
— Я же говорила тебе: Силле едет с родителями в Крым.
— Ах да, в Крым! Что ж, это здорово. Завидки берут, — сказала Мерле, но в ее голосе не было ни восторга, ни зависти. Она пытливо глянула красивыми, казалось сделанными из молочно-белого и ярко-синего фарфора, глазами на Силле и сочувственно защебетала: — Ты хотела с нами, да? Я тебя понимаю. Но ты не горюй, в Крыму тоже может быть здорово. И девочки какие-нибудь наверняка будут. А если тебе станет скучно, напиши нам. И мы тогда напишем тебе, как тут у нас, и что делаем, и вообще…
Мерле глянула на Нийду и торопливо пожала Силле руку:
— Ничего. Главное — не отчаивайся, придет время, и ты пойдешь работать. Впереди еще целая жизнь. Счастливого тебе пути! А то нам очень некогда.
Девочки бросились бегом.
Силле смотрела им вслед и никак не могла понять, что ей больше по душе — поехать вместе с родителями в первое далекое путешествие или вместе с девочками, как сказала Мерле, побыть месяц взрослой.
И надо же, чтобы все хорошее разом навалилось на человека! Всегда приходится о чем-то сожалеть. Разве не мог этот трудовой месяц быть чуточку позже, а поездка в Крым чуть пораньше? Или наоборот. Так нет, все в одном июле, будто в году не существует других месяцев.
Силле купила очки и села вместо трамвая в автобус, чтобы проехать мимо кондитерской фабрики.
Еще издали она увидела своих одноклассниц, которые толпились перед проходной.
Сколько же их! Все девочки там, кроме Тийю, которая путешествует с родителями по Карпатам. Да еще она вот едет в Крым. Неженки?
Проходная исчезла из виду. Осталось позади и полосатое серо-красное фабричное здание, перед которым извергался радужными красками фонтан. Затем исчезли за окном и другие дома.
Удрученная ехала домой Силле.
Поворачивая в замке ключ, она вспомнила, как девочки гурьбой протискивались в дверь проходной. На лице у Силле появилась веселая улыбка. Взрослые! «Будто первоклашки перед киоском мороженого», — сказала бы о них классная руководительница.
В передней Силле вопросительно оглядела себя в зеркале. Оттуда на нее смотрела девочка с тонкими и узкими плечиками; поправив прямые светлые волосы, она закусила сперва нижнюю, затем верхнюю губу, потом деловито сжала их, строго и важно нахмурила брови и пристально уставилась на Силле.
Взрослая. Совсем взрослая. А если еще мама с папой уедут на месяц, тогда целый месяц одна…
Вот здорово!
Жить одной, просыпаться утром самой, ходить на работу, получить трудовую книжку и полную зарплату и самой же заботиться о своем житье-бытье…
Кто бы тогда осмелился не то что сказать — подумать, что она — неженка?
Да, но что скажут мама с папой?
К приходу родителей Силле приготовила обед, накрыла стол и поставила в вазу цветы.
— Девочка, ты почему не ешь? — удивилась мама.
— Волнуется перед дорогой! — усмехнулся отец.
Силле отложила вилку в сторону.
— Нет, папа. Я… я решила не ехать в Крым.
— Что это за разговор! — разом воскликнули мама с папой.
— Серьезно.
Мама обменялась с папой недоуменным взглядом.
— Так-так, — сказал папа. — Что же ты надумала?
— Пойду работать.
Наступило молчание.
— Так-так, — снова сказал папа. — А учеба?
— На один ведь месяц. Идут все девочки нашего класса. Завтра последний день записываться.
— Вот оно что! Девочки, класс… Но ты не подумала о том, что будет с нашим отпуском?
В голосе мамы было больше удивления, чем досады.
— Почему же? — возразила Силле. — Вы поедете! И поверьте, вдвоем вам будет лучше, никакой заботы… — Силле проглотила комок в горле: она чуть было не сказала, что не надо будет думать, на кого оставлять ребенка. — Вы по-настоящему отдохнете. И мне здорово: побуду взрослой, стану ходить на работу и присматривать за домом.
Мама поднялась.
— Ну, такого, чтобы ты осталась одна, никогда не будет. Сразу выкинь из головы эти мысли.
Силле тоже встала.
— Мама, мне уже шестнадцать лет. Я не хочу быть неженкой, под крылышком у родителей…
— Ах вот в чем дело!
Мама опустилась на стул.
— Кто тебе наговорил такой чепухи? — спросил папа. — Раньше я от тебя ничего подобного не слышал.
Силле судорожно вцепилась в спинку стула и уставилась в салатницу.
— Разве должны обязательно наговорить?
Затянувшееся молчание вынудило ее поднять наконец глаза.
Мама сидела, опершись щекой на руку, и грустно смотрела перед собой. Ее обычно белая нежная кожа лица вдруг зарделась возле ушей, пошла пятнами.
Отец перестал есть, вынул из кармана спичечную коробку и пачку сигарет и теперь вертел их в руке.
Силле вдруг охватило сожаление и сознание вины. Ведь она лишила родителей радости.
И все же… Какое-то необъяснимое чувство не давало ей отказаться от своих намерений.
— Но послушайте, — воскликнула она почти что со слезами на глазах, — я должна поработать вместе со всеми один месяц! Разве я хуже всех и не могу этого сделать? Я не хочу отставать от других. Не хочу отделяться от них. А это будет так, если я уеду… И… неженкой меня станут дразнить поделом. Вот и все. А вы… — она попыталась улыбнуться, — вы испугались так, будто я собираюсь… выходить замуж.
— Что-оо? — протянула мама.
— Только этого еще не хватало, — усмехнулся папа.
— Ну да. Если на то пошло, то я вообще никогда не выйду замуж, — заявила Силле. — Если человеку столько лет, как мне, и он еще никого не встретил, то такому человеку явно суждено…
Дочкину тираду прервала мама:
— Скажи, кем ты хочешь стать?
— Я?..
Об этом в конце восьмого класса много говорили в школе и дома: с родителями и без них. Мало кто мог ответить наверняка. Разве что староста класса Ольви, которая поступила в музыкальную школу, и еще товарищ по парте, Яак, который хотел стать капитаном и поступил в мореходную школу. Больше половины ребят предпочитали техникумы, чтобы получить специальность до армии. Но ни электричество, ни шитье, ни строительство и ни одна другая получаемая в техникумах специальность не влекли Силле настолько, чтобы ей хотелось овладеть ими от души. Ее манило нечто романтическое — полная приключений работа океанолога или геолога или связанная с опасностями жизнь летчика или капитана дальнего плавания. А то и вовсе космические исследования. Где-то в просторах Вселенной живут разумные существа, и Силле установит с ними связь. Все очень захватывающие профессии. За какую взяться? Выберешь одну — все другие будут для тебя заказаны. Трудная задача. Так как у Силле учеба спорилась, то родители и классный руководитель советовали ей прежде всего кончить среднюю школу. Придет время получать аттестат зрелости, и все прояснится.
С легким сердцем пошла она в девятый класс. Но там, уже в самом начале учебного года, классная руководительница разом сузила мир ее будущих занятий и вместила его в три строки:
кондитерская фабрика;
связь;
торговля.
А сама Силле должна была еще более сузить эти рамки — выбрать для уроков труда одну-единственную специальность — конфетчицы, связистки или продавца. Только одну. И по мере учебы эта специальность могла стать ее будущей профессией. Даже соответствующее удостоверение обещали выдать вместе с аттестатом зрелости.
Конечно, можно было перейти в другую школу с более интересным, как принято говорить, уклоном — театральным, музыкальным, художественным и так далее. Но, по мнению Силле, все это было не для них. И она стала обсуждать с девочками, что выбрать.
Мальчишкам предложили обувную фабрику или ремонтную мастерскую автобазы. Все мальчишки с воодушевлением выбрали автобазу и немедленно приобрели билеты денежно-вещевой лотереи. И половина девочек тоже захотели изучать автодело, чтобы, как только выиграют машину, уметь управлять ею. Но присланная в школу разнарядка не могла удовлетворить всех желающих. Тогда из трех возможных специальностей девочки выбрали самую «сладкую».
— К какой работе ты чувствуешь призвание? — спросила мама, упирая на слово «призвание».
«Призвание?» — мысленно повторила Силле и вдруг почувствовала себя перед родителями такой малюсенькой. К неудовольствию своему, заметила, что она и поступает соответственно, стоит, как журавль, на одной ноге и в замешательстве трет носком правой туфли левую голень.
— Так к какой же? — требовала мама.
Силле опустила правую ногу рядом с левой, крепко уперлась ими в пол, но ощущение, что она маленький ребенок, осталось. Нужно было маме произносить такие высокие слова! Поговорила бы просто о работе. Так нет. Знает, где у дочери самое слабое место, и метит точно. Призвание? Хм! Если за шестнадцать лет не смогла определить своего призвания, то теперь уже поздно.
— Ну зачем сразу с этим… призванием? — раздался мягкий, словно извиняющийся голос отца. — Не каждый так просто находит его. Я, например…
— В ее возрасте я уже твердо знала, кем буду! — резко оборвала мама. — Да и ты, Са́ндер, если бы хотел, мог знать, нечего было перед армией бездумно метаться от одной сумасбродной идеи к другой.
— Время поиска…
— Сандер, дорогой мой человек, ты сбиваешь девочку с толку, — упрекнула мама. — И сам ведь сожалел о потерянном годе.
— Это верно, — признался отец и, подойдя к дочери, серьезно сказал: — Не надо растрачивать попусту время. Тебе и вправду следует подумать, определить свои желания. Чем раньше ты выйдешь на верную дорогу…
Его снова прервал мамин вопрос:
— Хочешь стать варщицей конфет?
«Варщицей!» — усмехнулась про себя Силле и сказала:
— Пожалуй, нет. А может, и да, если учесть, что на фабрике столько всяких умных машин…
При упоминании о машинах отец с интересом посмотрел на дочь, и у Силле мелькнула мысль: почему бы ей не стать таким же, как он, инженером-машиностроителем и изобретателем, ведь замечательно! Разве можно представить себе современную жизнь без машин!
Силле с решимостью выпрямилась и твердо продолжала:
— Вот я и посмотрю. Настоящая работа на фабрике — это не то что производственное обучение. Погляжу, как там будет, а когда вернетесь, расскажу.
— Это уже деловой разговор, — согласился отец.
Но мама все еще не успокаивалась.
— Если бы шла по призванию, если бы тебя тянула работа, которую ты хотела бы с радостью делать, тогда еще понятно, — сказала она. — Но тратить лето на пустое не стоит. В жизни потом и без того придется отдыхать меньше, чем хотелось бы.
Мама беспомощно смотрела на папу, и папа поспешил ей на выручку.
— Может, нам в другой раз и не удастся больше поехать в Крым, — сказал он. — Все-таки подумай — чудное море, дельфины, виноград…
— Я подумаю, пап. Не удастся, поедем за Полярный круг, на Север. Это тоже здорово. Северные олени, северное сияние, а белые ночи, наверное, еще светлее, чем наша ночь под иванов день…
— Довольно! Говорить с тобой — все равно что гоняться с телком взапуски. — Отец взял маму за руку. — Ладно, поедем вдвоем. Свадебного путешествия у нас в свое время не было. Лучше поздно, чем никогда. Мы еще поговорим обо всем. Не так ли?
Силле на цыпочках поспешно удалилась из кухни.