А на улице снег, а на улице снег, А на улице снег, снег. Сколько вижу там крыш, сколько вижу там слег, Запорошенных крыш, слег! А в скиту моем глушь, а в скиту моем тишь, А в скиту моем глушь, тишь. Только шорох страниц да запечная мышь, Осторожная мышь, мышь. А за окнами скрип, а за окнами бег, А над срубами — снег, снег. Сколько всяких там гор! Сколько всяких там рек А над ними все — снег, снег… Затопляется печь, приближается ночь. И смешаются — печь, ночь. А в душе моей свет. А врази мои — прочь. И тоска моя — прочь, прочь. Загорается дух. Занимается дых. (А на улице — снег, снег.) Только шорох страниц. Да свечи этой вспых. (А за окнами — снег, снег.) А в кости моей — хруст. А на жердочке — дрозд. Ах по жердочкам — дрозд, дрозд. И слова мои — в рост. И страда моя — в рост. И цветы мои — в рост, в рост. А за окнами — снег. А за окнами — снег. А за окнами — снег, снег. Из-за тысячи гор. Из-за тысячи рек. Заколдованный снег, снег…

Ходит ветер в чистом поле, А за полем ходит гром. А в том поле чья-то доля — Белый камень под бугром. Ой ты камень под горою! Ты совсем не алатырь. Только буйной головою Кто здесь падал на пустырь? И галопом скачет вихорь, Закрывая белый свет… Только холмик с облепихой, Только пыльный горицвет. Или, может, под тобою Никого и ничего, Только к вечному покою Ждешь прихода моего?.. Ходит ветер в чистом поле, А за полем ходит гром. А в том поле чья-то доля — Белый камень под бугром.

Скоро снова затоскую И присяду в уголке. Дай мне песенку такую, Чтобы вспомнить налегке. И за прялочкой за нашей Заклубится волокно. Дай мне песенку покраше, А какую — все равно. Чтоб кобылка вороная Заплясала пред тобой, Чтобы звездочка ночная Зазвенела под дугой. Чтоб дороженьку прямую Снег-пурга не замела. Дай мне песенку такую, Чтобы вновь не подвела.

1 Летела гагара, Летела гагара На вешней заре. Летела гагара С морского утеса Над тундрой сырой. А там на болотах, А там на болотах Брусника цвела. А там на болотах Дымились туманы, Олени паслись. 2 Летела гагара, Кричала гагара, Махала крылом. Летела гагара Над мохом зеленым, Над синей водой. Дымились болота, Дымились болота На теплой заре. Дымились болота, Туманились травы, Брусника цвела. 3 Кричала гагара, Кричала гагара Над крышей моей. Кричала гагара, Что солнце проснулось, Что море поет. Что солнце проснулось, Что месяц гуляет, Как юный олень. Что месяц гуляет, Что море сияет, Что милая ждет.

Истопил камелек. Хорошо! Что же! Значит, не все поутеряно. И сижу я в тепле — корешок, Не умерший в снегах, под метелями. Что за скрипы в морозных сенях? Что за вздохи печные глубокие? Или вновь загрустили о нас Журавли за морями далекими? И какой ты увидела сон В эту ночь суматошную, снежную? Что же! Встань, заведи патефон, Запусти эту песенку нежную. Пусть в окошко заглянет капель И в снегу просинеет пролужина. Убери, как и прежде, постель В свое прежнее, девичье кружево. И поверь, что не все отошло, Что снегами не все запорошено… И зовет нас опять за село Зацветающий голос Прокошиной.

Не весна ль тому виновница, Долгожданная весна? Вдруг возьмет да и припомнится Песня русская одна. Песня старая-престарая, Молодая как заря… Ой летела пчелка ярая За далекие моря. Отмыкала лето красное (Что за ключик золотой!), Выпускала солнце ясное Над родимой стороной. И пришло оно, приехало К Волге-матушке реке На скорлупочке ореховой, На пшеничном колоске… Песня с гордостью не знается, Ходит по полю пешком, Добрым людям улыбается За пастушеским рожком. Песня новая, не новая В лапотках из берестин, А росою васильковою Все умылись, как один. Даже самая отсталая В сердце травка ожила… А всего-то пчелка малая За морями побыла!

He вздыхал, не грустил, не бродил Возле белого барского дома И не сравнивал бронзу перил Со своей избяною соломой. И на празднике майских ночей Не брала меня злая досада, Что не мне распевал соловей В белой роще господского сада. Что за роща сияла в цвету! Что за флейта звала не смолкая!.. Да ведь сколько тут гроз на ветру Пронеслось, все огнем опаляя! Ничего! Ты послушай со мной: Над заливом, что в зарослях скрылся, Белый сад на волне ветровой Белым шумом вовсю расходился. Он шумит на десятки ладов О земле полнокровной и честной, И в полотнах его парусов — Несмолкающий говор воскресный. И летит с детворой карусель, И гудит, заведенная током. И зовет вечереющий хмель Помечтать у ограды высокой. Приходи и минут не жалей, И совсем огорчаться не надо, Что не нам распевал соловей В белой роще господского сада.

Я уйду за красные туманы Через те закатные мосты. За далеким полем, у бурьяна, Жди меня до поздней темноты. Говорят, что там, за гранью алой, Где садится солнце на шесток, Зацветает силой небывалой Огнекрылый сказочный цветок; Что едва, мол, тронь его рукою — И земля в таинственном саду, И восходят звезды над тобою На великом песенном ходу… Дай же мне веселые заклятья От глухой и скучной слепоты, И пускай той верой на закате Загорятся дальние кусты. Жди меня, раздольная, у края, За полями гаснущего дня… Загорюсь тем светом, не сгорая, И цветок достану из огня. И пускай идет себе прохожий, Ничего не думая про нас, Превратись ты в камень придорожный, Чтобы скрыться от ненужных глаз. Ну а если вещие зарницы Все же крикнут о конце моем, — Ты сама на этой вот странице Распустись негаданным цветком. И пускай он — вечный и желанный, Зазвенит гармошкой у крыльца, И зажгутся тайной несказанной И земля, и воздух, и леса. И никто вовек не перестанет Забываться в песне как во сне. А цветок в глаза ему заглянет И расскажет сказку обо мне.

А это всегда я имею в виду, Когда через луг по ромашкам иду: Что эти ромашки и эта земля Живут, свою плоть меж собою деля, — Друг друга питают, и соль свою пьют, И в песенке пчел через год запоют. И в эту работу цветов и земли И прежние пчелы и травы пошли, Пошли снеготалы — и снова пойдут, И предки мои — обязательно тут; И сам я и ты через годы, потом, В живые круги мирозданья войдем. И дальний потомок — забавный Адам — Вот так же рукою притронется к нам. А мы с тобой будем — земля и трава. И скажет потомок такие ж слова: Что вот, мол, какие ромашки цветут, И предки мои — обязательно тут… А мы закиваем, задрав стебельки, Что гибели нету, а смерть — пустяки.

Листья дубовые! Листья дубовые! Стук желудей! Пусть расползутся ненастья суровые С наших полей. Пусть улыбнется нам солнышко ясное, Звезды горят. Листья дубовые! Сучья угластые! Злат листопад! Добрую силу, густую, медяную, Дайте ветрам. Сыпьтесь в рубашку мою полотняную, Кланяюсь вам! Сыпься, прошу, в рукава мои белые, Стук желудей! Пусть они, ветры, веселые, смелые, Грянут скорей. Сыпьтесь в мое полотно непорочное, Кланяюсь вам! Пусть они скроются, грозы полночные, Злобные к нам. Дайте собрать вашу сень многодумную, В узел связать. Дайте средь поля на дерево шумное Узел поднять. Листья дубовые! Сучья угластые! Злат ворошок! Дайте подвесить под сени гривастые Думный мешок! Пусть он качнется под той наговорною Кущей моей. Пусть она схлынет, вся нежить упорная, С наших полей. Добрую силу, густую, медяную, Дайте ветрам. Сыпьтесь в рубашку мою полотняную, Кланяюсь вам!

Никаких таких ракит За речной заставою, Только сосенка стоит Раскудря-кудрявая. Только сосенка-сосна, Да какая сосенка — Тихомиркина жена, Золотая Фросенька! Ходит рыбка через вир, Припадает к донышку. Ставит верши Тихомир Да глядит на женушку. То не солнце наверху, А другая дивинка: Варит Фросенька уху Да играет в ливенку. Ты играй, жена, играй, Чтобы я приплясывал Да рыбешку то и знай Для тебя подбрасывал. А ты кушай, да играй, Да судьбу загадывай, Да из сумки каравай Покрупней выкладывай. Это просто чудеса, Если ты здоровая, Да не будь, моя краса. Чересчур суровая.

Итак, начинаю. Время Приветствую светом дня. Я ноги обую в стремя И вам подведу коня. На стогнах гремят витии, А с нами — отряды муз. О Русь! Купина! Россия! Великий Советский Союз! Настала пора походов, Каких не бывало ввек. В полях, на горах и водах Играет в трубу Олег — Олег не простой, а вещий, Сияющий бог дружин. Мы славим такие вещи, Что стоят любых былин. Мы любим свои базары И дедовских песен вязь. А в наши глаза хазары Швыряют срамную грязь. А в нашем Кремле хазары Пускают страну в распыл… Эгей, господа гайдары! Недаром я злость копил. Настала пора походов, Каких не бывало ввек, — С полюдьями всех заводов, С разливом великих рек. Матросы на Черном море, Охотские моряки, Балтийцы стоят в дозоре, Готовые, как штыки. А в селах гремят витии, А с нами — отряды муз. О Русь! Купина! Россия! Великий Советский Союз! Давай же, герой наш вещий, Сияющий бог дружин! Мы знаем такие вещи, Что стоят любых былин. Гремят по стране витии, Высокий поднявши груз. О Русь! Купина! Россия! Великий Советский Союз! Держава — на полном сборе. Хвалынцы и тверяки. И песни мои в дозоре, Готовые, как штыки.

Значит — снова в путь-дорогу, Значит — в ночь не удалось Значит — снова, братцы, — с Богом! На авось, так на авось. Что нам отчее крылечко! Что нам брат и что нам друг! Ты катись, мое колечко, Хоть на север, хоть на юг. Умираем, да шагаем Через горы и стада. А куда идем — не знаем, Только знаем, что туда: В те края и в те предместья, Где дома не под замком, Где растут слова и песни Под лампадным огоньком. Провались ты, зло людское, Все карманы и гроши! Проклинаю все такое, Где ни Бога, ни души. То крылечко — не в крылечко, Где платочек — на роток… Ты катись, мое колечко, Хоть на запад иль восток. Проклинаем да шагаем Через горы и стада. А куда идем — не знаем, Только знаем, что туда.

Дружище Марк! Не упрекай меня, Что я стучусь в твое уединенье. Давай-ка вновь присядем у огня, Что мы когда-то звали вдохновеньем. Скорблю, старик, что наш ХХ век Столь оказался и сварлив и смраден. Задели гной — и вот уж сам генсек Прополз по миру — гадина из гадин. Да черт бы с ним, пускай себе ползет, Да пусть он будет хоть червяк с помойки! Но он ползет — и нас с тобою жрет, Но он ползет — и мы с тобою в гнойке. И вот бушуют вирусы вражды, И вот снуют все яблоки раздора, А мы друг другу целимся в зады Иль прямо в грудь палим из-под забора. Дружище Марк! А ты совсем не зверь, Да ведь и я люблю тебя доселе. Давай-ка, брат, сойдемся и теперь И вновь по чарке тяпнем в Цедээле. Для нас ли дым взаимной чепухи? Поверь-ка слову друга и поэта: Я заложил бы все свои стихи За первый стих из Нового Завета… Скорблю, старик, что наш ХХ век Столь оказался и сварлив и смраден. Хвала творцу! Хоть ты-то не генсек, — И нынче мне особенно отраден. А посему — не упрекай меня, Что вот стучусь в твое уединенье. Давай-ка вновь присядем у огня, Что мы когда-то звали вдохновеньем.