Сергей Кузнецов никогда не собирался стать музыкантом. Он родился и жил в одной из глухих деревушек Гаринского района Свердловской области. Единственным музыкальным инструментом на всю деревню была балалайка старого Антипа, на которой сохранились две струны. Для третьей долго пытались найти где-нибудь кусни стальной проволоки, но так и не нашли.

Сергей Кузнецов не научился играть даже на балалайке. Но песни любил петь, может, поэтому штурман и решил, что он музыкант.

Он очень мало успел за свои девятнадцать лет. Окончил десять классов и влюбился в девушку. Он так и не посмел объясниться ей в любви. Решил, что сделает это, когда вернётся с войны героем.

Стрелок был маленького роста, никогда не занимался спортом и поэтому не отличался большой силой. У него были маленькие руки, которые он даже в драках с уличными мальчишками не пытался сжимать в кулаки — всё равно таким кулачком не повергнуть противника. Да он и не был драчливым по характеру, об этом говорили и его застенчивые голубые глаза, и смущённый вид, когда он попадал в компанию более самоуверенных и развязных сверстников, и дрожащий голос, когда разговаривал с начальством.

Уверенно он чувствовал себя только за рукоятками пулемёта. Тогда он становится сильным, хитрым, расчётливым, находчивым. Может, у его противников были и более мощные бицепсы, и более острые и нахальные глаза, но в воздухе до сих пор стрелок всегда побеждал их.

До сегодняшнего вылета война для стрелка была острым захватывающим приключением. Потому что он не успел понять всего её ужаса. Ещё вчера он был уверен, что Красная Армия со дня на день перейдёт в наступление и безостановочно погонит врага на запад. Ещё вчера он сожалел, что так и не успел заслужить ордена и ему нечем будет похвастаться перед односельчанами и перед девушкой.

Сейчас он не думал о наградах. Он увидел тысячи километров опустошённой земли, он побывал над логовом врага, он заглянул в лицо смерти. Он пережил страх, но в нём родилась ненависть. Война перестала быть приключением, она превратилась в тяжёлую, смертельно опасную работу, требующую всех сил, всего умения, всего напряжения.

А он, стрелок, сделал непростительную глупость. Он превратил свой пулемёт в бесполезную игрушку.

— Командир! — зовёт он. Молчат наушники.

— Штурман! Товарищи капитаны!.. Молчание.

Он ведёт рукой по шнуру переговорного устройства, трогает разъём. Обрывов нет, всё в порядке. Обрыв где-то там, куда стрелку не добраться.

Он дёргает за трос пневмопочты, но и пневмопочта не работает. Трос легко выскальзывает из гнезда и падает на пол кабины.

Что же делать? Как предупредить командира и штурмана, что у него почти не осталось патронов?

А если — вражеский истребитель? Они будут надеяться на стрелка. Стрелок же не сможет ни отбиться, ни предупредить об опасности.

Стрелок с ненавистью смотрит на луну. Она сияет так, что на правом крыле самолёта хоть заклёпки считай. И на всём небе ни единого облачка, ни одной тучки.

Стрелок поворачивает голову и напряжённо всматривается в северную часть неба. Если противник появится с юга, он вряд ли обнаружит бомбардировщик на тёмном фоне неба. Но если с севера…

Стрелок содрогается. Он отлично представляет, как выглядит их бомбардировщик па светлой части неба. Громадная чёрная махина, медленно ползущая на восток, — лучшую мишень трудно найти.

Какую же непростительную глупость он допустил! Как он мог так легкомысленно расстрелять боекомплект?! Так легко смириться с поражением?!

Стрелок до рези в глазах всматривается в колючий свет северных звёзд. Именно среди них могут появиться движущиеся точки выхлопных огней самолёта противника…

— Командир! — зовёт он в тысячный раз и знает, что ответа не получит. Штурман!..

Дышать становится трудно. В висках сильно стучит кровь. Холод леденит тело.

Стрелок натягивает кислородную маску. Живительная струя обжигает губы…

Самолёт даёт ему жизнь. А он по собственной глупости приговорил самолёт к смерти. Ведь ясно же — такой командир и такой штурман не могли допустить, чтобы их сбили. Они падали, уходя от прожекторов, от зениток, от истребителей. А он устроил панику и расстрелял боекомплект.

Хоть бы всё обошлось. Хоть бы их не заметили истребители. Хоть бы…

Его лихорадочная мольба обрывается на полуслове, Справа, на юге, на фоне светлого неба он отчётливо видит силуэт самолёта. Он ещё далеко, сзади, но он догоняет их.

Пока он молил неизвестного бога о том, чтобы избежать встречи с вражеским истребителем, глаза обнаружили чужой самолёт, руки развернули пулемёт в его сторону, я перекрестие прицела указало точку, куда надо стрелять, чтобы ударить наверняка…

Ах, если бы можно было посоветоваться с командиром… Что сейчас делать стрелку? Бить по самолёту последними патронами? Подождать?

Стрелок медлит. Он знает, что попал бы — чужой самолёт уже совсем рядом, до него едва ли двести метров, а он сбивал их и с четырёхсот.

Стрелок сжимается в комок и ведёт ствол пулемёта медленно, осторожно, чуть впереди вражеского самолёта. Ждёт.

«Проскочи… пройди мимо… не заметь…» «Пожалуйста, иди своей дорогой… я ведь тебе не мешаю… пожалуйста…»

Самолёт приближается. На его крыльях отчётливо видны аэронавигационные огни.

Истребитель. Это не транспортник, не бомбардировщик, это — истребитель.

«Ну, пожалуйста, — умоляет стрелок, глядя на самолёт жалобными глазами. Неужели заметит? Од должен пройти стороной. Неужели заметит?»

Палец стрелка подёргивается на гашетке, на лбу проступает пот, пот течёт под комбинезоном. И сердце грохочет так, что удивительно, как его ударов не слышит немецкий лётчик.

Самолёты поравнялись. Теперь стрелок уже совершенно точно знает, что это истребитель «Ме-109», вооружённый пушками и пулемётами, и что если он сейчас опознает бомбардировщик, то никакое искусство стрелка не спасёт их. Между вражеским истребителем и бомбардировщиком расстояние не больше ста метров. Единственное, что успеет стрелок, — дать одну очередь. Но нужно время, чтобы она сделала своё дело, чтобы начали ломаться шатуны и — огонь как следует взялся за машину. А времени-то как раз и не будет. Немец успеет разнести бомбардировщик из пушек. На ста метрах он не промахнётся. «Ну, пожалуйста…» — просит стрелок. И немец слушается его. Он проходит рядом, обгоняет израненную машину, и огонь от выхлопных патрубков, уменьшается, пока совсем не исчезает среди звёзд. Стрелок опускается на сиденье.