— Марь Сергевна, а у нас теперь другой председатель правления, — сообщил Юрка очередную местную новость. — Из Москвы. Вы, наверное, его знаете.
— Нет, Юра, — улыбнулась Маруся. — Москва огромный город, и всех его жителей знать невозможно.
— Подумаешь! — не поверил Юрка. — Я вот, например, всю округу знаю и даже некоторых в Савине. А там людей знаете как много? Может, целый миллион!
— Этот новый все тут у нас купил! — блеснула осведомленностью Галя.
— Не купил, — оборвал ее Юрка, — а взял в аренду. На пятьдесят лет, а может, даже на сто…
— Ну и что? — гнула свою линию Галя, явно копируя чьи-то взрослые интонации. — Выискался помещик на наши головы, а мы у него все крепостные. Он над нами надсмотрщиков поставит, а сам будет в Москве сидеть да денежки подсчитывать.
— Чё ты врешь-то?! — возмутился Юрка. — Он дом себе здесь поставит над Уводью. Уже и место выбрали…
Информацию в тот же день подтвердил директор школы.
— Здравствуйте, девоньки, — сказал он, заходя на перемене в учительскую. — Слышали, что у нас теперь новый командир? Кто не знает, рассказываю: московский гость Николай Андреевич Горюнов. Завтра в клубе созывает «партхозактив» — будет представляться и, так сказать, декларировать программу действий. От нас по разнарядке три представителя рабоче-крестьянской интеллигенции. Мы пойдем с завучем и… вот вас попрошу, Мария Сергеевна.
На следующий день возле старенького Вознесенского клуба собралась, казалось, вся округа. Люди яростно спорили о том новом и неведомом, что приготовила им судьба-индейка. Причем в лучшее будущее безоговорочно верила лишь жалкая кучка энтузиастов. Основная же масса наученных горьким опытом селян не ждала от жизни ничего хорошего.
Новое начальство не спешило, в клубе было холодно, и Маруся, зябко кутаясь в шубку, уже подумывала, как бы поскорее отсюда исчезнуть, когда сзади раздался знакомый голос:
— Здравствуйте, милая барышня! Вижу, вы совсем замерзли!
Маруся обернулась. Перед ней со стаканом горячего чая стоял Кузьма Кузьмич Крестниковский.
— Вот выпейте — сразу согреетесь. Для народа организовали бесплатную раздачу чая с бубликами. Хотите бублик?
— Нет, спасибо, — улыбнулась Маруся, — бублик не хочу. Какое смешное слово — «бублик». Я очень рада вас видеть.
— Я тоже очень рад. Но я все равно бы вас нашел и уже собирался это сделать. Я ведь не оставил своей идеи написать ваш портрет.
Маруся хлебнула обжигающий сладкий напиток и даже глаза прикрыла от удовольствия.
— Ой, как хорошо!
— А хотите, коньячку вам плесну глоточек — еще лучше будет…
Он достал из кармана плоскую серебряную фляжку.
— Нет, спасибо, — опять отказалась Маруся. — Мне уже и так чудесно!
— Ты что же это, Кузьма, к учительницам моим пристаешь? — подошел к ним Савелий Филиппович и, протягивая свой наполовину опустошенный стакан, выразительно кивнул на фляжку. — Я вот твоей Наталье все донесу. Что же это ты один на такое важное мероприятие пожаловал?
— Наташа моя по хозяйству хлопочет, готовится показать товар лицом. Мы ведь хотим нового хозяина к себе заманить и своими идеями заинтересовать. И очень рассчитываем, что он проникнется нашими планами и поддержит. Как ты считаешь?
— А вот сейчас и посмотрим… — сказал директор, кивая на окошко.
К клубу подъезжала целая вереница машин — москвичей сопровождало районное и областное начальство.
— Видал? — усмехнулся директор. — «Не стая воронов слеталась…» В президиуме мест не хватит…
«Командиром» оказался энергичный невысокий мужчина средних лет с явно намечающимся брюшком.
— Николай Андреевич Горюнов, — представился он битком набитому залу и произнес пламенную речь, из которой Марусе стало ясно, что впереди их ждут большие и славные дела, в результате которых все здесь чудесным образом переменится и расцветет новыми яркими красками.
В роли оратора Горюнов был великолепен — красноречив, убедителен, остроумен — и безоговорочно завоевал симпатии зала. Или, во всяком случае, женской его половины.
А собрание шло своим чередом. Областное и районное начальство славило технический прогресс. Но из дружного этого славословия становилось понятно, что сельское хозяйство всегда было, есть и будет глубоко убыточным и, сколько ни вкладывай в него сил и средств, все равно со свистом ухнется в тартарары. Особенно теперь, вырванное с корнем из умелых чиновничьих рук.
Местные выступающие слезно жалились на обстоятельства и просили денег.
Крестниковский, который лишь досадливо качал головой, вдруг хлопнул себя по коленке.
— Не хотел выступать, да, видно, придется, а то такое впечатление, будто здесь собралась компания недоумков! Как вы считаете, милая барышня?
Маруся хотела было ответить, мол, обязательно надо выступить, Кузьма Кузьмич, и показать, что мы тоже не лыком шиты, но в этот момент открылась боковая дверь и в зал вошел Митя. Маруся ахнула и сжала Крестниковскому руку.
— Да вы не волнуйтесь, Машенька! — успокоил ее тот. — Я скандалить не собираюсь. Просто расскажу о наших планах, о возможностях, о том, что мы уже сделали…
Она продолжала больно сжимать его пальцы, и Кузьма Кузьмич, проследив за ее взглядом, понимающе крякнул.
Увидел Медведева и Горюнов, который совсем было заскучал, слушая местных Цицеронов.
— А вот и один из наших главных инвесторов! — весело воскликнул он, спеша навстречу, и горячо пожал Митину руку. — Молодец, что приехал! Спасибо! Может, хоть один человек выскажется за здравие, а то все за упокой!
— А позвольте-ка сначала мне! — поднялся Крестниковский и, не дожидаясь приглашения, заспешил на сцену. — Тем более что это и наш спонсор тоже…
Кузьма Кузьмич знал, как привлечь внимание аудитории: окинув зал орлиным взором, он выдержал эффектную паузу. И только когда установилась абсолютная тишина, заговорил негромким, хорошо поставленным голосом:
— Друзья мои! Что происходит? Вселенский стон! Или это хитрость такая? Вот, мол, какие мы сирые да убогие, подайте копеечку. Напрасный труд — никто не подаст! Не те нынче времена. Да и мы не убогие. Мы то, что сегодня получим, завтра вдесятеро вернем. А потому к нам толстосумы в очередь стоять должны, а не наоборот. Да мы еще и не у каждого возьмем, а только у того, кто нашу удесятеренную копеечку еще стократ умножит и вновь нам принесет. Да еще за честь почтет, что примем! Вот господин Медведев подтвердит…
— Ну-ка, ну-ка, — оживился Горюнов, — чем же у вас намазано, чтобы к вам спонсоры, словно мухи на мед, слетались?
— Да вот, в частности, медом и намазано. А чтоб не растекаться мыслию по древу, хочу пригласить вас, Николай Андреевич, к себе в вотчину и уже там, на месте, предметно поговорить. Обещаю, что не пожалеете. Вот и Дмитрий подтвердит, — вновь сослался он на Медведева. — А пока могу только сказать: удастся наше дело — большая польза будет и для земли, и для людей, а более всего, подчеркну это особо, для детей, в сельской местности во многом ущемленных.
— Ну что, господин Медведев, подтверждаешь?
— И настоятельно рекомендую принять приглашение. Действительно не пожалеешь.
— А далеко ли вотчина?
— Километров двенадцать.
— Тогда по коням! Прямо сейчас и поедем…
Кузьма Кузьмич, пожимая протягиваемые со всех сторон руки, добрался наконец до своего места.
— Ну, как вам, Машенька, моя речь?
— Выше всяческих похвал. Ухватили быка за рога.
— Теперь бы только удержать. Поедете с нами?
— А можно?
— Нужно, милая барышня, нужно! Хватит вам прозябать в унынии. Пришло время закатать рукава, ибо по-настоящему счастливым может быть только человек созидающий!
Маруся оглянулась на сцену, но там уже никого не было. Она заспешила на улицу, увлекая за собой Крестниковского, и у самого выхода нос к носу столкнулась с Медведевым.
— Маша? — удивился тот. — Ты тоже здесь? Садись в машину, я завезу тебя в Новишки.
— Нет-нет, — отказалась Маруся. — Спасибо. Я поеду с Кузьмой…
Она так и сказала: «с Кузьмой» — без отчества.
— Ну что ж, — пожал плечами Медведев, — дело хозяйское. Была бы честь предложена…
Сухо кивнув, он направился к своей «ауди».
— Обиделся, — подмигнул Крестниковский.
— Да ну что вы, Кузьма Кузьмич! — удивилась Маруся. — Ему это совершенно безразлично!
Меховицы оказались большим красивым селом на высоком берегу Уводи, будто по заказу эффектно подсвеченным закатным мартовским солнцем. Любопытные жители повысыпали из домов, яростно лаяли разнокалиберные собачонки, и плыл над полем и лесом колокольный далекий звон — это уже из жажелевской церкви.
За околицей на возвышенности виднелось здание бывшей прядильной фабрики. Зияли пустотой оконные проемы, провалилась местами крыша, но мощные стены из старинного бордового кирпича, казалось, простоят еще не один век.
— А вот и моя Наташа! — сообщил Крестниковский, помогая Марусе выбраться из машины. — Сейчас я вас познакомлю.
По расчищенной среди сугробов тропинке к ним спешила невысокая полная женщина. И до того она была хороша, до того уместна на фоне идиллического сельского пейзажа, что все невольно повернулись в ее сторону, как подсолнухи к солнцу, оставив разговоры, залюбовавшись: рыжая коса короной, румянец во всю щеку, яркая шаль поверх дубленого полушубка, ладные белые валеночки.
Кузьма Кузьмич заторопился навстречу, взял жену под локоток, повел знакомить с приезжими.
— А вот это… — подвел напоследок к Марусе…
— А вот это и есть твоя царевна Несмеяна, — догадалась Наташа, протягивая маленькую крепкую ладонь и уже не отпуская от себя гостью.
— Это кто же здесь царевна? — заинтересовался Горюнов. — И почему Несмеяна? — Он подал руку, и Маруся вложила в нее свою ладонь. — Красивым женщинам пристало смеяться! — И, поднося к губам ее пальцы, сказал, обдавая их теплым дыханием: — И тот, кто этого добьется…
Он выразительно замолчал, и Маруся невольно улыбнулась.
— …по законам жанра просто обречен на победу! — лукаво закончил Горюнов.
Свита одобрительно загудела.
— Слушай, победитель! — Медведев постучал пальцем по циферблату своих часов. — Через час здесь будет совсем темно. Делом займись!
— Ну вот! — развел Горюнов руками. — Никакой личной жизни!
Поздним вечером, отпустив сопровождение, он остался у Крестниковских на ужин. Медведев с Машей тоже оказались в числе приглашенных.
Кузьма Кузьмич, изложив все свои обширные планы, был готов к любой реакции, но то, что услышал, повергло его, мягко говоря, в изумление.
— Мелко плаваете, уважаемый реформатор! — весело отмахнулся Горюнов. — Все, что вы здесь намечтали, конечно, замечательно, и в качестве первого шага мы это обязательно осуществим. Но в перспективе замесим тесто покруче!
— Это как же — покруче? — заволновался Крестниковский. — Здесь, Николай Андреевич, места заповедные, для промышленного производства никак не предназначенные! И я в этом деле вам не товарищ!
— О промышленном производстве и речи не идет. Мы, как говаривал вождь мирового пролетариата, пойдем другим путем. Возродим здесь ярмарки региональные, а там, глядишь, и всероссийские. Постоялый двор откроем для приезжих. Построим гостиницу европейского уровня. Создадим зону отдыха с охотой, с рыбалкой, с этими самыми заповедными местами. И, поверьте мне, именно это хозяйство даст нам основной доход, и славу, и известность. Это будет наша свинья-копилка, из которой, при необходимости, станем черпать и на образование, и на благоустройство, и на социальные нужды. Дом призрения для своих стариков поставим, да такой, что городские будут в очередь стоять. А мы примем, но уже за деньги. Картинную галерею, школу свою художественную для одаренных детей со всей России. Здесь же традиции какие богатейшие — Палех, Холуй!..
— Вы, Николай Андреевич, шахматами, случайно, не увлекаетесь? — лукаво осведомилась Наташа.
— На Нью-Васюки намекаете? — не обиделся Горюнов. — А ведь это все реальные вещи! А вы, царевна Несмеяна, мне верите? — повернулся он к Марусе.
— Пожалуй, верю, — задумчиво проговорила та. — Слушаю и будто вижу…
— Ах, умница! — возликовал Горюнов и вновь потянулся к ее руке. — Я теперь вас от себя не отпущу — мне помощники верные и верящие во как нужны, — полоснул он себя по горлу. — Мы еще с вами эту землю в собственность приобретем и вот тогда уж поцарствуем!
— Вот на этой пронзительной монархической ноте мы, пожалуй, и закончим наш сегодняшний вечер, — сказал Митя, поднимаясь из-за стола.
На улице, попрощавшись с хозяевами, Горюнов галантно распахнул перед Машей дверцу своей машины:
— Прошу, царевна!
И она, секунду поколебавшись, хотела уже было нырнуть в салон внедорожника, но Медведев решительно удержал ее за плечо.
— Она поедет со мной!
— Ревнует! — удовлетворенно констатировал Николай Андреевич, но, натолкнувшись на хмурый Митин взгляд, поднял руки: — В споре с инвестором побеждает всегда инвестор. Увы, царевна, такова суровая правда жизни!..
И Маруся, опять секунду помедлив, села в «ауди».
Они ехали молча, и только после развилки, когда внедорожник ушел на Иваново, а «ауди» повернула к Новишкам, Митя сказал:
— Горюнов, конечно, не Монин, но, чтобы ты не слишком обольщалась, у него двое детей от первого брака и столько же от второго. И в ближайшем будущем он вряд ли захочет что-то кардинально менять в своей жизни.
— Не понимаю, зачем ты все это мне говоришь.
— А по-моему, очень даже хорошо понимаешь!
— А если и так, тебе-то какое дело?
— Я за тебя отвечаю!
— Ух ты! Вот это здорово! Стало быть, переспал со мной и теперь, как честный человек, несешь ответственность? — развеселилась Маруся.
— Послушай, Маша!..
— Не утруждайся и не переживай — я уже взрослая девочка и вполне контролирую все свои действия. Сама завариваю кашу, сама ее съедаю, а потом мою грязную посуду. И от тебя я ничего не жду, а самое главное, мне ничего от тебя не нужно. Ни-че-го! Это понятно?