Я постучала в дверь гостевого дома. Люк нахмурился при виде меня, но отступил, пропуская внутрь. Стоило мне переступить порог, как в нос ударил запах кофе. Он пах карамелью, шоколадом и чернозёмами, а также напоминал о раннем утре. Огромная кофеварка «Мока» остывала на плите. У моих родителей были знакомые художники итальянцы, и эту кофеварку они использовали для эспрессо. Она походила на полную даму в серебристом платье, с рукой на боку, и я была немного удивлена, что Ривер знал, как ею пользоваться.

— Я одолжил немного кофе из Ситизена, — сказал он, появляясь в комнате.

Я представила его, рыскающим по моим кухонным ящикам без разрешения в поисках кофе… и обнаружила, что была не против. Даже наоборот.

— Откуда ты знал, где найти «Моку»? — спросила я. — Ты бывал в Италии?

Ривер улыбнулся.

— Я провёл несколько лет в Неаполе, когда был маленьким, живя в маленькой квартирке на забитой улице с тётей.

— Италия? Серьёзно? — я всегда хотела побывать в Италии. — Скажи что-нибудь на итальянском.

— Ио нон парло итальяно, — он подмигнул мне. — В переводе: я не говорю по-итальянски.

— Да, я догадалась. Но ты лжёшь. Если ты жил там несколько лет, то должен был выучить язык. Скажи что-нибудь ещё.

Но он резко сменил тему:

— Так как дела у Саншайн? Она в порядке?

— Не совсем, — я хотела распросить Ривера про Италию, но он смотрел на меня со своей полуулыбкой и горящими глазами, будто хотел, чтобы я задала ещё один вопрос, а он смог бы снова от него увильнуть.

Я с секунду мялась под его взглядом, но, наконец, решилась спросить:

— Ривер, ты видел мужчину в туннеле? Саншайн сказала, что видела Блу и маленького ребёнка. Ты тоже их видел?

Ривер достал три чашки из шкафчика, протёр их полотенцем с овечкой и наполнил молочно-коричневым эспрессо. Затем передал две чашки мне с Люком и сделал глоток из своей.

— Нет. Я ничего не видел. Мы были в туннеле, шли в темноте, а затем Саншайн начала кричать. Она выбежала, и я последовал за ней, — он сделал паузу. — Так она думает, что видела Блу? Какое чертовски богатое воображение.

— В том-то и дело, — я сделала глоток кофе. Он был лёгким, горячим и очень вкусным. — У Саншайн нет воображения. Ну, по крайней мере, богатого. Она не верит в привидений, монстров или фей. Она даже не читает. Верит, разве что, в реальные катастрофы, как глобальное потепление или серийных убийц, но не в городские легенды и мужчин с мехом на зубах.

— Мехом на зубах? — спросил Люк. — Какого чёрта?

— Так она сказала. У мужчины, которого она видела, был мех на зубах, будто он съел пушистое животное. Саншайн не могла такое выдумать. Так что я знаю, что она кого-то видела в туннеле. Мы должны вернуться и проверить всё сами. Если там действительно какой-то безумный парень, мы должны найти его и рассказать кому-нибудь.

Ривер повернулся и налил себе ещё одну чашку. Но перед этим я мельком заметила его улыбку. Она была настолько быстрой, что я почти убедила себя, что не видела её — может, я моргнула и мне это привиделось. Я протянула свою чашку, чтобы он тоже обновил её.

— О, Вайолет, — Люк почесал подбородок, который до сих пор оставался без щетины. Судя по всему, он считал, что это движение придавало ему разумный вид, хотя это было не так. — Ривер уже сказал, что ничего не видел. Мы только зря потратим время. Саншайн просто ведёт себя, как девчонка. Она наслушалась твоих сказок о Блу и устроила истерику.

— Два часа назад ты так не считал, — парировала я. — Два часа назад ты хотел вызвать полицию.

Однако Люк проигнорировал меня. Он опустил чашку, поднял руки к потолку и потянулся. Толстые сухожилия на его руках выглядели опухшими, затёкшими и глупыми. Ривер в сравнении с ним был стройным, его линии — плавными. Футболка Люка была на два размера мала, а штаны — на два размера велики, в то время как одежда Ривера сидела идеально, что сверху, что снизу, будто сшитая специально для него. Что, возможно, правда.

— Ого, у меня так болят мышцы, — сказал Люк, поглаживая грудь, будто желая подтвердить свои слова. — Сегодня утром поднимал тяжести.

— Знаешь что, Люк? Твои мышцы никого не интересуют. И не думай, что я не заметила, как ты сменил тему. Если хочешь отвлечь меня, предлагаю поговорить о чём-то другом, кроме поднятия тяжестей.

Люк ухмыльнулся, обрадовавшись, что вывел меня из себя.

— А Мэдди мои мышцы интересуют. Очень даже. Кстати о ней! Через полчаса её смена заканчивается, и если меня с моими мышцами не будет у кафе, я не доберусь до второй базы. Ривер, рад был знакомству. Хорошо, что ты теперь с нами в Ситизене. Ты пойдёшь сегодня в кино?

— Кино? — спросил Ривер. Он сел на бедро и прислонился к кухонному прилавку. — А что за фильм?

— Летом фильмы крутят на улице в парке, — сказала я, прежде чем Люк успел ответить. — Сегодня, ближе к сумеркам, будут показывать «Касабланку». Обычно я устраиваю пикник. И мы любим приходить пораньше, чтобы занять место поближе к экрану.

— Разве тебе не нужно навестить Саншайн или ещё чем заняться? — Люк сел на бедро и прислонился к прилавку в точности, как Ривер. — Я планировал украсть водку из дома Мэдди и выпить её в кино. Что звучит гораздо лучше, чем дурацкий пикник. Что думаешь, Ривер? Не стоит ли Вайолет остаться дома и дать мужчинам развлечься?

Ривер пробежался рукой по своим тёмным волосам и улыбнулся.

— Вайолет, почему бы нам не присоединиться к Люку на его обратном пути в город и попытаться в этот раз дойти до продуктового? Без остановок у туннеля или ещё где. Тогда мы сможем купить что-нибудь к пикнику. И, Люк, у меня есть бутылка коньяка в багажнике, если хочешь. Я не пью. По крайней мере, не часто. Я хранил его для особого случая, но можешь взять его.

Люк покачал головой. Он злился, что Ривер отказался издеваться надо мной и моей милой идеей о пикнике. И что тот не пил. По мнению Люка, все настоящие мужчины должны пить.

— Не-а, — сказал он. — Обойдусь. Оставь бутылку себе. Я тоже много не пью. Просто захотелось, потому что они всегда крутят чёрно-белые фильмы, а они чертовски нудные. Если я не выпью, то усну.

— Вообще-то, «Касабланка» один из моих любимых фильмов, — Ривер поймал мой взгляд, и уголки его губ приподнялись. — Видел его сотни раз, будучи трезвым, и никогда не засыпал.

Люк застонал, а я улыбнулась. Чёрт, да я засияла! Ривер принял мою сторону против Люка, чего Саншайн никогда не делала.

Находиться рядом с Ривером уже было куда лучше, чем разговаривать и молиться Фредди. Потому что она была мертва. А Ривер — живым, и он заступился за меня перед Люком, и собирался пойти со мной в продуктовый. Внезапно я почувствовала себя счастливой.

* * *

Десятью минутами позже, взяв сумки в руки, мы с Ривером последовали за молчаливым Люком по дороге в город. На этот раз, когда мы дошли до туннеля, то не останавливались. Мальчики прошли мимо, будто он ничего для них не значил, но я вздрогнула так, как вздрагивают, когда кто-то шагает мимо твоей могилы. И я сосредотачивала взгляд на дороге, боясь поднять его и увидеть ухмыляющегося мне мужчину с хлопающей челюстью, полной меховых зубов, которые скрежетали, как у дикой собаки.

В нашем городе было всего одно кафе, но хорошее. Прямо в центре, на углу двух улиц, по контурам которых рости дубы и зелёные газоны. Если стать посредине и повернуться, то можно увидеть библиотеку, пиццерию, кафе, кооператив «Данделион», цветочный магазин, стенд с попкорном, магазин с антикварными часами, хозяйственный магазин и лавочку с редкими книгами, где хозяйничал загадочный Натан Кин, которому по слухам было лет сто. У него были длинные растрёпанные волосы, он открывался и закрывался в странное время и рассказывал всем о своей неразделённой любви.

Эхо обладал всеми белыми углами, которые ожидаются от любого старого американского городка. Он был чистым, миловидным и вневременным, особенно в свете яркого солнца. И хоть большую часть времени я мечтала покинуть этот город, иногда он мне нравился.

Кафе принадлежало той же итальянской семье, которая владела пиццерией. В хорошую погоду можно было сидеть снаружи за круглым чёрным столиком, попивать итальянский кофе и чувствовать себя немного более цивилизованной, а также наблюдать за прекрасным Джанни, пока тот кипятит молоко.

Я пила кофе в этом кафе с двенадцати лет. В лето, когда Фредди умерла, почти каждый день я проводила в библиотеке и кофейном киоске, и часто могла быть замеченной с чашкой эспрессо в одной руке и книгой сестёр Бронте в другой.

Периодически мимо проходили взрослые и странно на меня поглядывали. Но моих родителей не заботило, что я пила кофе в столь юном возрасте, даже если бы они заметили, чего, кстати, так и не случилось. Фредди бы мне не разрешила, но родители… мои родители не любили вмешиваться. Это было одним из их лучших качеств. Они не верили в правила. Особенно если они мешали тому, что считалось моим личным делом — например, употребление карамельного напитка с высокой вероятностью задержки роста.

«Они вернутся? — часто спрашивала я. — Фредди, они когда-нибудь вернутся?»

«Да, — приходил ответ. — Да, да, да. Просто держись, Ви.»

Мы заказали у Мэдди латте, несмотря на то, что недавно пили кофе в гостевом доме. Я улыбнулась ей, но она смотрела на Люка. У девушки были круглые щёки, длинные ресницы и блестящие чёрные глаза, и, как я догадывалась, она думала, что была влюблена, или испытывала что-то близкое к тому.

Люк указал на неё и усмехнулся.

— Ты держишься подальше от неприятностей?

Она рассмеялась.

— Нет.

— Вот это моя девочка, — и тут Мэдди улыбнулась ему, будто он был солнышком, вышедшим в пасмурный день.

— Ты заслуживаешь лучшего, — сказала я, но недостаточно громко, чтобы она услышала. Фредди сказала мне, что человек сам должен выбирать за себя. Это было не моё дело.

Мы с Ривером взяли наши напитки и вышли наружу; я сделала глоток и стала размышлять, как хорошо пить кофе с человеком, который тебе нравится. А Ривер мне нравился. Я посмотрела на него уголком глаза, стоящего в своих обтягивающих штанах на тротуаре, грациозного и высокого, выглядевшего так, будто город был у его ног. В хорошем смысле. Мне нравилось, как он щурился, прежде чем сделать глоток эспрессо, будто не знал, чего ждать.

Так я и пила свой кофе и разглядывала центр Эхо вместе с Ривером, пока тощий мужчина с тонкими седыми волосами не вышел из-за угла и не споткнулся об бордюр. Так он и стоял на газоне, подняв взгляд ввысь, сердито поглядывая на небо, будто само солнце обидело его. Это был Даниэль Лип, одетый в тот же коричневый шерстяной костюм, что и всегда. Он бы пьян. Он всегда был пьян.

Обычно я старалась проявить к нему сочувствие. Но в этот момент он был тёмным пятном на милом виде моего города, потому я возненавидела его, притом внезапно, с быстрой злостью, которую вызывает пролитый напиток на прекрасное платье или утонувшая муха в идеальном, холодном стакане лимонада.

— Даниэль Лип испортил наш вид, — сказала я.

— Кто? — спросил Ривер.

— Даниэль Лип. Он был бы городским чудаком, да вот только у нас уже есть Натан Кин, хозяин книжного магазина с разбитым сердцем. Поэтому Даниэль Лип у нас городской пьяница.

— Люблю городских чудаков, — ответил Ривер, на что я улыбнулась.

Но тут Даниэль заметил меня.

— Вайолет Уайт, — прокричал он на всю улицу. Он не подошёл к нам; просто стоял на траве, качаясь и тыча в меня пальцем, его слова сливались, пока не полились единым потоком, как краска, стекающая с полотна.

— Вайолет Уайт, — повторил он, — ханжа, считающая себя лучше всех остальных, как и все Уайты до неё, и Гленшипы тоже, пока мы не выгнали их из Эхо. Снобы! — гневно сплюнул он. — Всегда были и всегда будут! Живёте в огромном поместье у моря, ничего не знаете, но ведёте себя так, будто знаете всё. Но я бы мог открыть вам пару тайн…

Даниэль Лип делал это годами, каждый раз, когда видел меня или брата, или наших родителей, потому я уже привыкла. Его монологи всегда касались одних и тех же тем: какие мы снобы, и что он может нам рассказать пару тайн. Однажды я спросила о нём у отца, гадая, была ли между ним и нашей семьёй какая-то вражда. Но отец просто подобрал свою кисточку, пожал плечами и сказал: «Вайолет, кто знает, что мотивирует этих простолюдин», — прежде чем вернуться к своей картине.

Посему слово «сноб» было не таким уж неподходящим.

Я отвернулась от Даниэля, решая просто отойти к кооперативу «Данделион» в конце квартала. Но кто-то схватил меня за руку и остановил. Ривер. Я посмотрела на него, но он смотрел на Даниэля.

Ривер был в ярости. Его глаза превратились в узкие щёлочки, а щёки покраснели, всё его тело напряглось. Хватка на моей руке усилилась.

— Всё нормально, — сказала я и махнула свободной рукой, будто отпугивала муху. — Он всегда так говорит, когда видит одного из нас. Я уже привыкла.

Ривер быстро покачал головой.

— Ты не должна привыкать к тому, что кто-то так о тебе отзывается.

Даниэль Лип перестал показывать на меня. Он качался и качался, пока не упал на землю.

— Слушай, он отключился. Давай просто пойдём в продуктовый, — сказала я Риверу.

Он наконец отвернулся от пьяницы и посмотрел на меня. Парень улыбнулся и расслабился. Как будто по щелчку, весь его гнев испарился.

— Ладно. Веди.

Кооператив «Данделион» продавал местные овощи, миндальное молоко, орехи и специи оптом. Родители Саншайн подсадили меня на натуральную пищу. Касси и Сэм ухаживали за садиком позади коттеджа — единственное место, куда попадало достаточно солнца. Они делали мороженое с кокосовым молоком, цветную капусту, обжаренную в оливковом масле, пиццу песто и ещё много чего. Они приглашали нас с Люком на праздники, поскольку наши родители отсутствовали. Даже подарили нам подарки на прошлое Рождество. Мне подарили длинный полосатый шарф ручной вязки, который я носила всю зиму, а Люк получил книгу об итальянских художниках эпохи Возрождения, которую он действительно прочитал. И было весело, хоть и тесно в их маленькой гостиной: мы играли в настольные игры до полуночи и тыкали друг в друга иголками с огромной ёлки. Люк и Саншайн даже на время позабыли о флирте.

Мои родители редко готовили. Или дарили подарки. Думаю, они хотели тратить деньги и креативные порывы на своё искусство, а не на подарки или приготовление блюда, которое через двадцать минут будет съедено двумя отродьями, которые не смогут оценить всей его глубины.

Шопинг в кооперативе «Данделион» заставил меня почувствовать себя, как в Европе. Очень в стиле Одри Хепберн в роли Сабрины в Париже (этот фильм показывали пару недель назад в парке). Ривер выбрал козий сыр и французский багет с хрустящей корочкой для пикника, а также оливки, банку жареного красного перца, плитку чёрного шоколада и бутылку газированной воды. Он купил и кое-что для себя: органическое жирное молоко, ещё один хрустящий багет, кофейные зёрна для эспрессо (которые жарились семьёй Джанни и продавались по всему городу), бананы, пармезан, яйца, оливковое масло и специи.

Я внимательно наблюдала за Ривером, пока он скупался. Следила за тем, как он вдыхал великолепный запах жареных зёрен, прежде чем положить их в корзину. Как он открывал картонную коробку с яйцами и поглаживал скорлупу, прежде чем снова закрыть её. Наблюдала, как он скользнул своими тонкими пальцами в бочонок с яркой пурпурно-белой фасолью, не в силах противостоять искушению, прямо как я. Мне всегда нужно было погрузиться пальцами в эту симпатичную, пятнистую фасоль. Всегда.

Никогда не подумаешь, как много можно узнать о человеке, наблюдая, как тот покупает еду. На самом деле, очень многое. Люк скупался дико, бросая покупки в корзину, будто ненавидел их. Саншайн скупалась медленно и безрассудно, переходя от одного ряда к другому. Она смотрела на сыр в течение двадцати минут, зато брала первую попавшуюся пачку макарон на пути к кассе. Никто из них никогда не нюхал кофе и не поглаживал яйца или окунал руку в фасоль. Ни разу.

— Где ты научился выбирать еду? — спросила я. — Ты хорошо справляешься. Не слишком медленный, не слишком быстрый.

— Я учился в кулинарной школе, — ответил он.

— Нет, не учился. Ты всё ещё учишься в средней школе.

— Разве? — спросил Ривер и одарил меня своей хитрой кривоватой улыбкой.

— Да, учишься, — сказала я. А затем слегка нахмурилась. — А разве нет?

Ривер просто покачал головой и рассмеялся.

Когда мы вернулись в Ситизен, он помог мне разложить продукты по местам. В нашей кухне уже много лет не делался ремонт, но все приборы ещё были пригодны. Это была большая яркая комната с шафрановыми стенками, высокими потолками и длинным дубовым столом посредине. По обеим сторонам были два окна, и у дальней стены стоял старый жёлтый диван, гревшийся под лучами дневного солнца. На окнах были клетчатые занавески, а пол покрывала тёмно-жёлтая плитка.

Иногда я засыпала на этом диване. Пребывание тут в ночное время напоминало мне о том, как я делала голландские рождественские печеньки с Фредди — запах жареной корицы укрывал меня, как одеяло, а сахарные крошки таяли на языке, как снежинки.

Ривер наклонился и стал осматривать шкафчики. Его кофта приподнялась сзади, и я уставилась на загорелую кожу, проглядывающую над его штанами.

Внезапно мне захотелось поцеловать его в поясницу. Честно говоря, мне никогда раньше не хотелось поцеловать мальчика. Ни парней, с которыми Люк и Саншайн закрывали меня в шкафу, ни любого другого безрассудного, испорченного, не-байроничного парня в нашем городе.

Но Ривер был… Ривер был…

— Вайолет?

Я моргнула и подняла глаза вверх, чтобы встретиться с ним взглядом. Он оглядывался через плечо, наблюдая, как я наблюдаю за ним.

— Да?

— У тебя есть сковородка? Только не тефлоновая, ненавижу такую. Чугунная? Или из нержавеющей стали?

Я нашла Риверу старую чугунную сковородку в ящичке у раковины. Поставив её на плиту, я на секунду представила молодую Фредди в жемчужном ожерелье и шляпке, сползшей немного в сторону, стоящей за этой самой сковородкой и готовящей омлет после ночи, проведённой за сумасшедшими танцами, популярными в её дни.

— Блестяще, — сказал Ривер. Он зажёг газовую плиту и кинул масло на сковородку. Затем нарезал багет, обмазал его чесноком и проделал дырку в каждом кусочке. Положив хлеб на масло, парень разбил яйца и залил ими дырочки. Желтки были ярко-оранжевого цвета, что, ели верить папе Саншайн, означало, что курочки были счастливы как никогда, когда высиживали их.

— Яйца в рамке, — улыбнулся мне Ривер.

Когда они приготовились, но всё ещё были жидкими, он положил их на две тарелки, нарезал маленькими кубиками помидор и посыпал ими хлеб. Помидоры росли в паре миль от Эхо, в какой-нибудь милой теплице: они были греховно-красными и спелыми, как полуденное солнце. Ривер посыпал их морской солью, слегка полил оливковым маслом и передал мне тарелку.

Я облизала губы. Но не так, как делала это Саншайн. В моём движении не было сексуального подтекста. Я оставила вилку на столе, взяла поджаренный хлеб руками, пожевала, проглотила и засмеялась.

— Ривер, это так вкусно! Очень-очень вкусно. Где, чёрт возьми, ты научился готовить? — масло и томатный сок стекали по моему подбородку, но мне было плевать.

— Честно? Моя мама работала поваром, — Ривер снова одарил меня своей кривоватой ухмылкой, хитрой, хитрой, хитрой. — Это брускетта, но с жареными яйцами. Американский вариант итальянского блюда.

Я откусила ещё кусочек. Мой рот просто пел от услады. Я проглотила и собиралась снова впиться в пищу, когда кое-что вспомнила. Строго посмотрела на Ривера.

— Мне казалось, ты говорил, что твоя мама археолог.

Губы парня блестели от масла, а глаза смеялись с меня.

— Разве?

— Да.

Он пожал плечами.

— Значит, я соврал. Вопрос в том, когда именно?

Я улыбнулась и рассмеялась. Ривер загонял тебя в угол и кривовато улыбался, пока ты не чувствовал себя слишком глупо, чтоб продолжать допрос. А затем он делал вид, будто это ничего не значило, и эта мысль передавалась и тебе.

Я внезапно поняла, снова кусая брускетту с жареными яйцами, что знала Ривера всего день. День. Ещё утром я понятия не имела о его существовании, сидя на ступеньках у крыльца и читая Готорна «Мхи старой усадьбы». Теперь я покупала с ним продукты, и мне нравилось, что он делал это, как я. А также ела ужин и облизывала губы, и всё казалось гладким, счастливым, уникально замечательным.

Но правда заключалась в том, что я ничего, ничего не знала об этом парне. Я гадала, что бы сказала Фредди о так быстро появившемся чувстве близости с незнакомцем…

— А теперь дай мне у тебя кое-что спросить, — сказал Ривер, ловя мой взгляд и нарушая поток мыслей. Он взъерошил волосы в свете солнца, и я увидела светлую прядь среди тёмно-коричневых. Волосы улеглись, но на голове оставался беспорядок, что ему очень шло. — Как долго твой брат так себя ведёт?

Я приподняла брови.

— Как так?

— Я про его сексизм, ненадёжность, любовь к выпивке. Это из-за отсутствия вашего отца?

Я положила брускетту на белую фарфоровую тарелку.

— Да. И нет. Люк всегда был немного… агрессивным. В нём кроется больше, чем кажется, просто он никому не открывается. Ему нужно кому-то довериться. По крайней мере, так всегда говорила моя бабушка Фредди.

— Звучит разумно, — Ривер не смотрел на меня, когда говорил это, его взгляд был направлен вдаль, а на лице застыло странное выражение. И под «странным» я имею в виду, что он не смеялся и не хитрил, а был почти… серьёзным.

— Она владела многими качествами, — я сделала паузу, удивлённая странным взглядом парня. Он ничего не говорил, потому я продолжила: — Люк стал хуже после отъезда наших родителей. Они часто были в разъездах, пока мы росли, погружённые в своё искусство, но тогда за нами оставалась приглядывать Фредди. С момента её смерти они ещё никогда так надолго не уезжали. Будто бы они забыли, что мы всё ещё фактически дети.

Ривер не ответил. Вместо этого он передал мне стакан газированной воды со льдом. Я сделала щедрый глоток, и вода показалась очень вкусной после солёного масла. Ривер скинул обувь. Он не носил носков, и у него были изящные ноги, особенно как для парня — сильные и загорелые, гладкие и такие красивые, что почти не хотелось называть их ногами. Он зевнул, сел на жёлтый диван в углу и снова зевнул. Затем наклонился и взял меня за руку.

— Послушай, я полночи провёл в дороге. Думаю, мне лучше подремать, прежде чем мы пойдём в кино.

— Знаешь, нам ведь не обязательно идти. Можешь пропустить этот раз, если хочешь, — я сосредоточилась на пальцах Ривера, накрывавших мои собственные. Это был первый раз, когда кто-либо держал меня за руку. Из мальчиков, я имею в виду.

Он покачал головой.

— Нет, я хочу посмотреть. «Касабланка» один из моих любимых фильмов. Я говорил это не просто для того, чтобы позлить твоего братца, — он сделал паузу и сжал мою ладонь. При этом его лоб сморщился, будто он о чём-то задумался. — Тебе нужно проведать Саншайн? Или ты могла бы прилечь и поспать со мной?

Я не ответила. Я даже не думала. Просто скользнула на диван, прижалась спиной к его торсу и дала его тёплым рукам обнять меня. Вдыхала его тёплый, мужской запах — запах листвы и осеннего воздуха, полуночи и помидоров в оливковом масле. Он прижался лицом к моим волосам, и последнее, о чём я подумала, прежде чем заснуть, было то, что я знала Ривера всего день, а казалось, что много-много лет.