Фёдор Березин
Эвольвента
У них лопнул парус. Громко сказано! Он не побежал разрезами по шву, не прыснул высушенной насквозь солёной ниткой, не затрещал, колотясь, в порывах ветра, и скрип предательницы мачты, освобождённой от надрыва, не обрезал вой урагана, но миг, когда мономолекула рассыпается в атомную труху, нельзя не заметить. Вся Вселенная перед вами сминается, комкается, звёзды, накладываясь, сталкиваясь, давя друг друга, рождают, тут же убивая, безумные сбегающиеся созвездия. И торжествующее безмолвие заслонённого сценой мира гасит световую радугу сапогом реальности. И снова впереди немерцающие, игольные проколы млечной бездны, и не сдвинутся миллиметром парсековые дальности. Покойная недвижимость обманной статичности. И ещё до механичности взгляда в датчик ускорения, в пурпур аварийной лампы, вы всё уже знаете: клочья, скрученные квадраты гектаров, а скорее, пыльца вашего паруса мчится, уносится – уже умчалась, уже унеслась – в пустоту бездны курсовых звёзд. Ну, что же, случается, думаете вы, приходя в себя, через длинную-предлинную секунду резонирующей внутри растерянности. Всё не вечно, тем более альстремная тонкость молекулы-гиганта. Бывает, облегчённо вспоминаете вы, вот тогда возле…
– Бывает, – бесшабашно громко для новорождённой вселенной впереди говорите вы. – Вот тогда, возле меркурианского перигелия…
– Парус? – догадывается Марина. – Надо же… Никогда бы не… – уже притворно весело и тоже громко после исчезновения зеркального переотражения вселенной.
– Да, случается, – растягивая рот в улыбку и пытаясь отвернуть глаза от пурпура панели и проколов звёзд впереди, продолжаете вы. – Тогда, возле Меркурия, мы дважды теряли лисель, а Мегрэ, вообще, марсель – четыре раза. Поэтому и не вошёл в «десятку».
– Когда это было… – возражает Марина, тоже глядя в пурпурное пятно на пульте. Конечно, дело не в том когда, оба знают, что она имеет в виду под временем: техника солнечных парусников ушла вперёд, резко, в два порядка, повысилась надёжность. На той старине они бы не рискнули забраться сюда. – Даже интересно, правда? – исправляет свою ошибку Марина, показывая ямочку пурпуру и звёздам впереди. – Будет что…
Дадди, косясь, отслеживает её профиль, чёткость и неповторимость линий, толкающих его на подвиги. На этот рейс тоже, разумеется, если быть честным. Он наконец преодолевает гипноз аварийной лампы, берёт Марину в фокус, вновь клеит бесшабашную улыбку уверенности.
– Сейчас, милая, – басит Дадди с высот всесильного опыта старого космического волка, которому все эти штучки-дрючки пустоты за силовой защитой, от которых у юнг-курсантов сердце делается спринтером, а в голове толпятся книжно-фильмовые аналогии – скука смертная, суета детсадовская. – Проверим поле – чего торопиться, – сделаем всё как надо, – Дадди склоняется над пультом. Тренированные перчаточные пальцы готовы давить клавиши, вращать кнюппели, а глаза шарят ниже, хотят выйти из зоны аварийной цветовой гаммы. – Аккуратненько свернём реи. Пусть сканер пробежится, вдруг клочья там…
Уже загораются впереди новые, оживлённые пилотом Дадди огоньки. Хочется зыркнуть на Маринку, узнать, каким она его сейчас видит. Он сдерживается, следит за индикацией.
– Так, рея в узле, – поясняет космический волк Дадди.
Вообще-то есть специальные команды для каждой операции, но он здесь не на стажировке и не на сдаче прав. Понятное дело, Марина тоже не лыком шита, пусть не его стаж, но тоже влюблена в солнцелёты по уши – на гонках и познакомились. Ей, разумеется, понятно каждое переключение, но…
– Проверим и кливера заодно? – уважая опыт спутницы и желая приобщить её к вершащемуся приключению, интересуется Дадди.
К тому же есть повод глянуть на неё в упор. Всё в норме: никакой бледности, губы не поджаты, глаза внимательно следят за руками Дадди. Пульт, конечно, у них анахронизм – нет, скорее, нечто сотворённое под анахронизм – стиль ретро. Но, разумеется, в далёкую эпоху надуваемых воздухом парусов не было ничего похожего, однако сейчас, на соревнованиях, используются именно такие – спортивная мода. Марина кивает, улыбается уже не натянуто. Смехотворность произошедшего умиляет.
– Чего он порвался-то? – спрашивает Марина, хотя ответ её наверняка не интересует – это психотренинг, поддержка Дадди и себя.
– Какой-нибудь метеорит, мелюзга бродячая, – растолковывает Дадди банальщину. – Здесь, вблизи гиганта, они несутся как ошпаренные, хотя, может, и по нормальной – круговой – орбите ходят, – он жмёт плечами. – Правда, на сонаре ничего не мелькало. Ну так, жменя пыли какой-нибудь, мало ли… Бывает, – он снова шевелит плечами. – Кливера в норме. Стаксели… Они у нас покуда не развёрнуты. Запас! – Дадди поворачивается и подмигивает Марине, однако последняя шутка – это некоторый перехлёст.
Последовательно, одну за другой, он проводит ещё несколько не связанных со случившимся операций. Но всё это мелочи, всё в полном ажуре, и цикл неумолимо приближается к решающему моменту, когда в свернувшуюся жидкометаллическую рею вспрыснется граммулька мономолекулярной взвеси и подогреваемая током рея надуется, утончаясь и растягивая вширь застывающую, но гибкую плёнку, мгновенно творящую структуру толщиной с атом, но площадью в десяток километров.
И вот теперь, дойдя до цели, Дадди на мгновение замирает. Он понимает, почему медлил. Толчком, со сбоем сердца, до него докатывается, что и Марина уже поняла. Неосознанно, а может, ввиду самостоятельности, мыслящий локоть пытается отгородить от неё знание. Всё напрасно. Однако Дадди осознаёт себя мужчиной – язык его снова оживает и улыбка не отклеивается. К тому же он сам ещё не верит – хочет убедиться и попаниковать в одиночестве ещё пару-тройку секунд.
– А как там наши эзелькофты? – спрашивает он сам себя вслух. – Каково сейчас световое давление? – Последнее слово неудачно выбрано, он с ужасом понимает это, поворачивается и убеждается, что она заглядывает за его по-дурацки приподнятый локоть. – Марин…
– Что будем делать? – спрашивает она, совсем не улыбаясь и глядя прямо в глаза.
– Каков световой поток? – подправляет он тот же, ничего не значащий, глупый, даже не уводящий в сторону, вопрос.
– Дадди, милый, что будем делать? – Она отодвигает его локоть, который и не был способен что-то заслонить. – Излучение Арктура в норме. А вот это давление?..
Можно и не показывать пальцем, лишнее сутолочное движение.
– Может, датчик? – говорит себе и Марине Дадди.
Через четыре секунды молчаливой кнопочной манипуляции они убеждаются, что это зряшное предположение. Всё на пульте правильно, однако нереально: давление в баке – хранилище мономолекулярного ингредиента главной мачты – отсутствует. Отсутствует полностью, там не плещет ни граммульки чудо-жидкости, и не гуляет даже слабый ветерок. Там идеальная стерильность и свежесть вакуума.
Дадди мысленно перелистывает в голове инструкцию, медленно и не торопясь – он знает, что там нет нужного им сейчас пункта.
* * *
Нет, почему же, инструкция написана умно, соответствующий случившемуся пункт всё-таки имеется: «В случае поломки (аварии), технические последствия которой не поддаются самостоятельному ремонту, участник соревнований обязан сообщить в эфир свои координаты, курс, скорость и (или) включить радиомаяк. Члены экипажа должны соблюдать спокойствие, проявлять выдержку и оказывать друг другу посильную поддержку». С последними словами Дадди и Марина согласны и соблюдали их с перевыполнением, однако касательно начальных установок о вызове помощи дело совсем дрянь.
Красота и ужас истории, в которую влипли мизерные человеческие букашки, оседлавшие парусник, были многогранны. Сейчас они – единственные живые существа в пределах примерно десяти кубических световых лет. Система Арктура не интересовала человечество, возможно именно потому, что оранжевый гигант, превосходящий диаметр Солнца в двадцать шесть раз, являлся единственным её составляющим. Только какие-нибудь сумасшедшие астрофизики, внезапно разыскавшие столь же безумного, как они сами, спонсора, или такие же авантюристы, как теперешний экипаж «Мушкетёра», изредка забредали в окрестности огромной звезды. Например, Дадди и Марина прибыли сюда упражняться в парусном спорте. И конечно, они не преодолели одиннадцать парсеков, отделяющие Арктур от Земли, своим ходом. Несколько недель назад их выплюнул из подпространства энерговоз компании «Полезные приливы». Выплюнул и ушёл далее, к своей Пи Волопаса, решать положенные инструкцией транспортные дела по «воровству» энергии взаимодействия горячих голубых гигантов. В запасе у яхтсменов ровно три месяца наслаждения. Потом возвращающийся на родину энерговоз добросит их обратно. Если они не успеют, никто не будет искать: Дадди и Марина не являлись официальными пассажирами на борту «Накачанного исполина». Никакая парусная лига не позволила бы одиночное «плавание» вблизи необитаемой и даже не планируемой к обживанию звезды. Но что за интерес носиться по трассам, исхоженным вдоль и поперёк другими?
Разумеется, у них на борту имелся передатчик, и дело даже не в том, что никакая космическая верфь не выпустила бы их в рейс без него, а отвинчивать внешнюю антенну и систему волноводов вручную – извините! Просто Дадди считал, что на палубе нужно иметь всё, что есть на обычных космических парусниках. Однако передатчик, который значился в снаряжении любого, даже самого маленького, солнцелёта, был обычным, а вовсе не гиперсветовиком. Почему? Возможно потому, что гиперпередача требует излишне массивного оборудования, – летательной машине, маневрирующей и берущей разгон только в счёт дармового звёздного «ветра», такие излишества снизят ходовые преимущества.
А простой передатчик? Он вполне надёжен в пределах обжитых человеком миров. Сигнал с ближних подступов Солнца, с далёких внутренностей меркурианской орбиты, с тех кипящих энергией и ветром пространств, возлюбленных солнцелётами, даже до Земли допрыгивает в пределах десятка минут, но и без того там сотни более близких станций слежения. Но сейчас… Через сколько часов, суток или лет пронзит триллионы километров пустоты обычная направленная передача? И дойдёт ли вообще? Даже лазерная струна, порождённая ББКО (блоком ближнего корабельного общения), разбежится в полнеба, сводя воспринимаемую кем-то мощность к нулю. А что говорить о радиоэфире?
* * *
Они попали в сеть. В громадный, расплескавшийся в световых минутах, часах и днях невод. И сплетён он не из верёвок, а из куда более прочных, всё пронизывающих жгутов – он соткан из гравитационных нитей. Совсем недавно солнцелёт скользил по ним играючи, зная, что в этой собранной из взаимодействия и борьбы Вселенной на каждую силу существует её антипод, и, умеючи, можно долго-долго искушать судьбу, забирая толику чужой мощи для собственных шалостей. Уже много дней солнечный парусник издевался над гигантским шаром огня, пылающим в пустоте посреди лишённого планет и спутников пространства. И если рассматривать всё окружающее с точки зрения предназначения, то в чём смысл этих изрыгаемых вовне, многократно возведённых в степень гигаваттов? Он бесплоден, этот пышущий мощью звёздный Люцифер. Миллионы лет его существования прошли зря: поскольку он не сумел породить планеты, то не создал и жизнь.
Возможно, именно поэтому он предельно злобен. До поры до времени он скрупулёзно скрывал свою неприязнь к разумным пришельцам, резвящимся в его окрестностях. Много дней он очаровывал их красотой протуберанцев, кипящая мощь которых была недостижима для далёкого Солнца даже в давние времена его молодости. Часами он послушно растопыривал объятия, мягкими мозолями излучений натягивая мономолекулы парусов. Ласково он расстилал коврами свои гравитационные пряди, смиренно наблюдая кульбиты, выделываемые расшалившимся «Мушкетёром». Он стойко терпел, как снайпер, наблюдающий в бинокль приближение цели с большими гордыми погонами и до срока сберегающий надёжность винтовки в особом утеплённом чехле. Но когда пришёл час, он послал в цель меткий – один из миллиардов в чудовищной степени – протонный ручеёк или, скорее, тонкую убийственную струю. Странно, он не поразил людей: в полном неведении секунд они сохранились до срока. Возможно, это утончённая жестокость того, кто ожидал миллионы лет?
А протонная пуля, невозможная штука для тех, кто скрыт атмосферой, да и редкость в сфере влияния солнцеподобных звёзд, пробила навылет бак мономолекулярного хранилища, испепелила, испарила и выдула пузырём вон всю начинку. Ну а потом новая протонная пуля из той же очереди, а может, электронно-позитронный сгусток нашёл парус. И тот лопнул. Такое случается.
В окрестностях населённого мира всё бы было нормально. Так, спасательная суета. Для того они и нужны – аварийные службы.
* * *
Прискорбно, что парус лопнул ближе к финалу любимого трюка солнцелётчиков – «нырка в ад». Только наивные думают, что солнцелёты умеют лишь удаляться от светила в лучах попутного «ветра». Для такой операции мастерство не требуется. Но и перспектив у неё мало – на рубеже астрономической единицы напор космического «ветра» стихает. Плавность хода с постепенным сведением ускорения на нет – вот что подстерегает незадачливых путешественников. Хотя при однонаправленных грузоперевозках операция имеет смысл: в своё время именно так поставлялась десятая доля выпотрошенных из Меркурия тяжёлых элементов. Но для истинных яхтсменов, солнцелётчиков, такой способ полёта – неприемлемая забава, скука, равная по накалу страстей путешествию в домашнем лифте. Не для того изобретались солнцелёты, неродные правнуки планеров и дельтапланов и истинные наследники сгинувших во времени фрегатов.
Солнцелёт может маневрировать. В умелых руках он способен валиться на распластавшуюся внизу звезду, используя не только её гигантскую силу притяжения, но и плещущий навстречу лучевой шквал. Прямое падение на Солнце – не самый быстрый способ провала в «преисподнюю»: удачно меняя галсы, можно ускориться намного быстрей.
Именно этим занимались Дадди с Мариной, когда запас мономолекулярной смеси в главной тяговой мачте испарился. Да, пикирование без паруса не самый быстрый способ падения на звезду. Но теперь, продолжая дополучать каждую секунду ускорение, «Мушкетёр» вместе с экипажем понятия не имел, как из него выйти. По расчётам Марины и бортовой электроники, через пятнадцать суток солнцелёт должен воткнуться в фотосферу Арктура со скоростью восемьдесят девять тысяч километров в секунду. Фотосфера – это слой газа толщиной километров триста. Именно с него идёт основной шквал видимого глазом млекопитающих излучения. И естественно, это разряженная масса, как и вся звезда в целом. Однако скорость есть скорость. Кроме того, примерно за четверть секунды до этого солнцелёт, согласно физическим законам данной Вселенной, обязан испариться ввиду перегрева и трения о хромосферу, ещё одну арктурианскую оболочку толщиной всего-то десять тысяч километров.
Ещё за три-четыре дня до этого на нём должны свариться, зажариться и исчезнуть любые биологические системы, включая одноклеточные. Дадди с Мариной не относились даже к последним.
* * *
– Они жили счастливо и умерли в один день, – выдала Марина заключительный аккорд к расчётам.
– И даже в одну секунду, – мрачно добавил Дадди и обнял спутницу за талию: теперь можно всё.
Через некоторое время, после ахов и охов, они вернулись к прерванному разговору.
– Мари, моя единственная любовь… – начал Дадди.
– И последняя, – с блаженной улыбкой дополнила Марина.
– И последняя, – согласился космолётчик Дадди. – И вот, моя единственная и последняя любовь, ты учла снос, даваемый стакселями?
– Смешишь, – почти не хмурясь, продемонстрировала ямочку на щёчке яхтсмен Марина. – Даже если сейчас угол смещения несколько нарушится, всё равно в корону Арктура мы, точнее не мы, а мёртвый «Мушкетёр» войдёт вертикально. Не всё ли равно где?
– В солнечном пятне было бы прохладнее.
– А что, – посмотрела напарнику в глаза солнцелётчик Марина, – почему не совершить трюк, который ещё никто не делал?
– Согласен, – кивнул Дадди. – Жалко, не тесно от зрителей.
Они посмотрели в затемнённый экран. Без жалости и без смеха на них уставился заслоняющий четверть неба оранжево-вездесущий Арктур.
* * *
– Между прочим, – убрала руку с пульта Марина, – кливер и стаксель дали гораздо больший снос, чем предполагалось.
– Да, – встряхнулся из полудрёмы прикемаривший у неё на коленях Дадди. – А почему?
– «Солнечный бриз» сильнее, – пояснила Марина, лаская его волосы.
– Мы продлили свои дни? – спросил с замаскированной надеждой космолётчик Дадди.
– Дни? Минуты, – разочаровала его девушка. – Посчитать?
– Не убивай меня окончательно, милая, – вновь прикрывая веки, взмолился Дадди. – Может, передохнёшь?
– Успеется.
– Стоп! – внезапно очнулся Дадди, и мерно работающее в его груди сердце ускорило подачу крови. – Стоп! Насколько возрос поток?
– Что ты хочешь? – полюбопытствовала Марина.
– Да, нет, ерунда, конечно, – махнул рукой взлетающий к потолку Дадди – в свободном падении на борту «Мушкетёра» царила идеальная невесомость. – Но давай просчитаем вариант с переменой галсов.
– Ты хочешь ускориться? – Брови Марины взметнулись.
– Давай просто рассчитаем.
* * *
И они просчитали. И глаза у них округлились, и вспотели виски, а где-то под лёгкими комбинезонами забухало, ускоряя ход, сердце – наивный, маленький и неутомимый насос, – как уверенно он обманывается, следуя собственной, необъяснимой извилинами логике. Но его нелогичное буханье заставило две пары глаз, замкнутых в притушенном свете нависающего Арктура, сверкнуть навстречу друг другу. И снова колотились сердца, пока сверхскоростная машина перепроверяла расчёты: всего два удара понадобилось, чтобы преобразовать цифры в импульсы и обратно в цифры и начертать в стереополости экрана красивую картинку. Даже Дадди, рыпнувшийся было сворачивать стаксели, замер на полпути, над кнопками, чтоб воочию наблюдать рождающееся чудо – тонкую-тонкую линию, чиркающую, нет, всё же проскакивающую по краешку ставшей плоской при увеличении поверхности гиганта.
– Да, – хмыкает Дадди, притворно зевая и маскируя сумасшествие сердца. – А что дальше по графику? Сделай сдвиг.
Марина сдвигает, понимая, что рано радоваться – там, за краем экрана, этот внезапный подъём неминуемо обратится новым падением. И они смотрят.
– Да уж, – Дадди не в силах скрыть разочарование.
В экране линия, вроде уводящая «Мушкетёр» прочь от Арктура, снова загибается книзу.
– А ведь почти получилось, – вздыхает Марина, и рука её от предательского волнения дёргается.
– И всё же интересно, – Дадди с обидой сжимает кулаки – так хочется стукнуть по чрезмерно правдивому экрану.
– Интересно? – отзывается Марина, наконец отворачиваясь от пульта.
– Давай снова посчитаем, – поднимает с трудом разомкнутую ладонь Дадди. – Нет, правда, просто посчитаем и всё. Так, для интереса. Ну, хочешь, поспи! Я сам.
– Нет уж, давай я продолжу. Поспать мы ещё успеем.
– Вот и я так думаю.
* * *
Теперь кривая на экране имела совсем странный вид. Это было похоже на траекторию брошенной поверх волн сплюснутой гальки, только с обращением процесса во времени. Взлетающие дуги всё увеличивались и увеличивались, однажды обращаясь разорванной поперёк линией, уходящей по касательной прочь.
– Разве это возможно? – спокойно удивлялась Марина, щурясь в экран.
– Наверное, нет, – размыкал напряжённые челюсти Дадди. – У нас ведь нет паруса, только… Я просто так считаю – занятно.
– Ну да, заняться больше нечем, – стреляла ему в глаза Марина. – И всё-таки что «только»?
– Что «только»? – Дадди продолжал клацать кнопками: теперь над вычислителем возвышался он, а не Марина.
– «У нас нет паруса, только…» Ты так сказал или мне нужно извлечь и расшифровать запись «чёрного ящика»? Знать бы, где он прячется?
– Марин! – внезапно поворачивается к ней Дадди. – Мне нужно выйти в открытый космос.
* * *
– Зачем? – Марина уже догадывается о цели и тут же пытается остановить его. – Жёсткость наших скафандров недостаточна при такой близи к звезде.
– Глупости! – с напускной весёлостью отмахивается Дадди. – Перестраховщики хреновы! Я быстро. Туда и обратно. Делов-то – перецепить баллон.
– Дадди, одному нельзя. Может, я с тобой?
– Оставлять «Мушкетёр» без присмотра не положено, – космолётчик Дадди уже воспаряет к центру кабины. – Что я, сам не понимаю, что такое радиация?
– Тебя зажарит, – девушка пытается перехватить его скользящую мимо ногу: растягивается эластичная ткань возле колена.
– Не глупи, малышка, – вертится в воздухе Дадди, словно пловец, борющийся с акулой. – Что значит «зажарит»? У нас с тобой выбор невелик. Сегодня ещё можно. А прикинь, какой поток будет в короне суток через двое. Тогда точно зажарит, – он наконец вырывается и со смехом, толкаясь о подголовник ввинченного в пол кресла, уносится вдоль отсека.
– Ну, не шути, Дадди, – взлетает вслед за ним Марина. – Ты не посмеешь бросить меня здесь одну.
Но он уже размыкает ящик. Оттуда пялятся в замкнутый мир «Мушкетёра» одноглазые циклопы скафандров.
– Твоё дело – следить за давлением, – наставляет Дадди, колдуя с застёжками. – Не хватало ещё выпуливаться вовне по второму разу.
– Дадди, опомнись, это чистая теория, – Марина дёргает его за руку. – На сколько грот-мачте хватит раствора из вспомогательного бака?
– Посчитай, – он уже суёт ноги в невесомость внутренней оболочки скафандра. – На полную парусность – не хватит даже на раз. Попробуем работать пятой, а может, и шестой частью площади.
– Сумасшедший, – в отчаянии или в восхищении констатирует Марина.
– Это я-то? – удивляется Дадди. – Жалко, ты не успела… Я тебя познакомлю с Мегрэ, вот он действительно сумасшедший! Однажды ниже меркурианского перигея…
* * *
Выход в космос. Короткий, торопливый нырок в вакуумное ничто. Не опасное само по себе, оно сейчас, из-за близости арктурианской хромосферы, перестало быть совсем уж ничем – и стало полигоном для сверхбыстрых трековых забегов опаснейших частиц. Но вот наконец входная створка закрылась. И потому несдерживаемый, облегчённый вздох. Двойной вздох, ибо томящаяся у экрана Марина здесь, в ожидании, обретает новую привычку кусать ногти, пытаясь откусить, конечно, не их – навязчивую медлительность породнившегося с черепахами времени. Иногда такое даже получается – отщипываются, валятся в никуда, секундные и полусекундные крохотульки.
Потом люди обнимаются. С таким жаром, будто не виделись годы. Может, электронный хронометр врёт? И из-за близкой массы Арктура время уже приобрело релятивистские качества? Марина смотрит на пришпиленный у сердца индивидуальный дозиметр. Ничего особенного, но точно ли его не снимали при путешествии вовне? Дадди, конечно, не фокусник, однако мало ли… Она ведь сама помогала ему облачаться в скафандр, так что дозиметр в космосе был.
Они снова у пульта. Почти не дышат, как будто регенераторы кислорода сдохли и воздуха у них теперь в обрез. Происходит контролируемое излияние содержимого привинченного Дадди баллона в открытый космос. Всё очень аккуратно, предельно автоматизировано на уровне химии. Вакуум – штука пустая, но энергию отсасывает – будь здоров. И потому парус надувается стремительно. Мономолекула должна растянуться в аккуратную однослойную структуру, без всяких ватных сгустков. Извне, через обзорный экран это похоже на то, как если бы перед кораблём распахнулось жидкое зеркало.
Эффект, конечно, не полный. Ведь это обрезок, осколочек возможной в максимуме площади. Разница стократна. Но глаза солнцелётчиков вспыхивают, они тоже меняют альбедо.
* * *
Потом приходит время прощаться. Ибо негоже подвергаться опасности вдвоём, когда хотя бы одному можно избегнуть пусть не гибели – если уж она неминуема, – так хотя бы мучений. На борту есть компактный витрификатор. Нет, он стоит тут не для того, чтобы хоронить людей в столетиях ледяного плена. С некоторых пор этой штукой обеспечиваются все солнцелёты – всё та же обязательная оснастка спортивных яхт. Даже в окрестностях родной звезды человечества не все природные процессы удаётся предвидеть. Иногда Солнце вспыхивает, и не всегда это совпадает с известными циклами. И тогда…
– Не полезу я туда, – непримиримо говорит Марина. – Почему я?
– Потому что ты женщина! И моя любовь! – отвечаете вы и смотрите на неё взглядом, наглядно демонстрирующим последнее утверждение.
– Но если… – Марина медлит, ибо нельзя говорить следующее слово всуе, чтобы не накликать беду. – Если всё-таки погибать, так какая разница, Дадди? Там, промороженной насквозь, даже хуже. Так и сваришься, ничего не узнав. И вообще, если погибать, так почему не провести это время вместе?
– Мари! – надо говорить убеждённо, ибо мягкотелость ведёт к неумолимому поражению. – Впереди не более чем двое-трое суток. Здесь, на борту, станет жарко. Не до любви. Аппаратура перегреется, и её надёжность уменьшится. Делать манёвры парусом придётся чуть ли не вручную. А тут нужно будет отрываться, чтобы привести тебя в сознание из-за тепловых ударов.
– Значит, по-твоему, я балласт? – Солнцелётчик Марина начинает закипать, и это к лучшему. – Да у меня спортивный стаж…
– Я знаю, знаю, девочка. Но сейчас не тот случай. Не до женских истерик, – намеренное, больно колющее словцо.
– Истерик? – возмущается Марина. – Я, по-твоему…
– Конечно нет, Мари. Но сейчас мы судачим из-за двух дней мучений. А ведь если выживем, у нас впереди – целая жизнь.
– Если мы всё равно погибнем, то, значит, сейчас ты просишь меня заранее лечь в гроб. Ведь так?
– Знаешь что, – выкручиваетесь вы во внезапном озарении, – я обещаю, что если парус снова лопнет и манёвр пойдёт прахом, то я тебя разбужу. Разбужу даже в том случае, если здесь, на «Мушкетёре», будет полыхать ад.
– Ты даёшь честное слово, Дадди? – Она смотрит очень внимательно, прочитывая мысли сквозь глаза.
– Честное слово, – киваете вы, и в самом деле веря в правдивость своей клятвы.
– Тогда ладно, – отступает Марина.
Идёт подготовка витрификатора к работе. Вообще-то вы никогда такого не делали. Но мало ли что сейчас происходит впервые.
* * *
Экраны затемнены, так как хромосфера Арктура пышет во всей передней полусфере. Возможно, она даже загибается по краям, обволакивая капсулу. Это в порядке вещей, под вами не планета с нормальным удалением горизонта, и даже не планета-гигант, хуже – это даже не Солнце. Здесь раскинутая вширь звезда-чудовище. Что с того, что вы ещё не приземлились? По сути, такое и невозможно – и вы, и солнцелёт испаритесь преждевременно, – но всё-таки? Естественно, и твёрдой поверхности там тоже нет. Если даже капсула сплошь из магнитных силовых полей, а не из плавящихся материалов, то и тогда сесть не на что. Но… Возможно, внизу релятивистские эффекты скрутят горизонт в узел, и там, над вами, не останется даже узенькой диафрагмы пустоты для обратного броска. Однако чистый эксперимент с пространством не получится. Мешают побочные эффекты. При спуске туда, вниз, не только биологический наблюдатель, но даже яхта-оболочка сплющится в… Нет, не в блин. В металлическую лужу толщиной в микрон. Эдакое подобие растянутого перед «Мушкетёром» паруса. Но даже если волшебство магнитных полей сохранит структуру, мощность нерассеянного радиационного потока убьёт не только привыкших к атмосферной защите людей, но даже аппаратуру; фотоплёнки засветятся, а линзы потемнеют.
Однако все эти кошмары дело будущего. Не слишком далёкого, но в условиях реализующегося вокруг ада явно недостижимого. И ад на борту проявляется не только фигурально. Один из мифических параметров – жар – уже здесь. Дадди смахивает пот, а кабинный климатизатор впитывает невиданные доселе порции влаги. Дурманящая жара придавливает, заставляет погружаться в противное, полусонное состояние. Дадди выныривает, выгребает в явь. Он хочет делать всё по рассчитанному загодя плану. Очень скоро нужно аккуратнейшим образом доворачивать парус. Он мало доверяет яхтной автоматике. Дело даже не в грубости техники; невозможно, чтобы на ней уже не сказались внешние дискомфортные процессы. Малейшая ошибка будет стоить самого паруса, а надуть его снова попросту нечем. И тогда, вместо рассчитанного лавирования галсами и пусть маловероятного, но выпуливания вовне – однозначное единовременное падение.
И очень хорошо, что рядом нет Марины. Ужасно было бы наблюдать, как из уверенного крепкого человека она превращается в неврастеника. В ходячий труп. Вот чем они станут после того, как в очередном развороте рей парус пойдёт по шву. Не в том дело, что у мономолекулы нет швов. Да, вообще-то и нельзя думать о кошмарах, психической настройкой увеличивая возможность их реализации. Она и так велика. Гораздо выше, чем вероятность выхода из этого растянутого в две недели пикирования. Может, даже дольше, ведь ближе к гиганту вполне могут начаться релятивистские эффекты – растягивание времени. Правда, и сокращение длины. Интересно, кто кого переборет? Получится ли всё это наблюдать изнутри ввергнутого в эксперимент корабля? Вряд ли к достижению радиуса релятивизма пространства-времени на «Мушкетёре» будет существовать разумный наблюдатель. Разве что как сгусток разлагающейся протоплазмы. А может, уже и не разлагающейся. Ведь переваливший за красную отметку поток частиц запросто прикончит и питающиеся падалью бактерии. Итак, эффекты теории относительности без живых участников! Как скучно.
Однако пока ещё не слишком скучно. Корабль уже тихонько поджаривает вяло шевелящийся внутри субпродукт, но всё-таки ещё не обратился в эффективную микроволновую печь.
* * *
Иногда сквозь тягостную вялость мысли проскальзывают тени, припорошенные эмоциями. Остатками эмоций, эдакой пропущенной через мясорубочку и подсушенной оранжевым солнышком приправой. Например, как там поживает замороженная Марина? И куда всё-таки девается сознание, когда человек мгновенно высушивается и отбрасывается на сто градусов вниз по шкале Цельсия? Впрочем, наверное туда же, куда и у вас самих, в период сдачи позиций и погружения в дрёму. Хотя в этих странных горячечных полуснах-полуяви некие крохи от сознания всё же сохраняются. Правда, большинство нитей, связанных с реальностью, рвётся, но может, в мареве грёз проступают негативы не замечаемых в обычном бытии связей? И тогда вы просто бессильно ждёте, когда сквозь мусорный туман осколочных обрезков мыслей проступит какое-нибудь откровение. Иногда оно принимает вид собеседника.
– Как дела, Дадди? – спрашивает Марина, переворачиваясь с боку на бок в своём холодильнике.
– Ты проснулась, Мари? – удивляетесь вы, ибо действительно не помните, когда перевели витрификатор в режим реанимации.
– Не проснёшься тут, – ворчит Марина. – Ты что, не чувствуешь жару? Кондиционер не хочет нормально работать?
– Да вроде шумит, – оправдываетесь вы и привстаёте, чтобы помочь Марине выбраться. Толчок неудачный – невесомость подбрасывает вас вверх, а потолок кабины срабатывает как теннисная сетка. Вот по такому траекторно усложнённому маршруту вы и добираетесь к витрификатору.
Он почему-то закрыт. Ровно сияет зелёненький огонёк. Вы наклоняетесь, сдвигаете обзорную панель. Там внутри, под пулестойким стеклом, сплошная белая льдина. Марина не видна и не откликается. Вы смотрите в обзорный экран. Скелет, мышцы, кожный покров – всё в норме. Температура минус семьдесят, лёгкие не шевелятся, и человек, понятное дело, не дышит. Вы снова в поту. В страхе проверяете подачу тока. Неужто в бреду вы отключили питание? Нужно, да просто обязательно требуется заблокировать отключение через какой-нибудь хитрый пароль.
* * *
«Мушкетёр» достиг перигея первой стадии манёвра. Дадди с трудом выбросил мысли о слежении за витрификатором и внутрикабинным термометром. Требовалось орудовать парусом. Сейчас необходимо заставить солнцелёт – всего-навсего – изменить пикирование на взлёт. Усечённый парус в данном случае не служил для замедления скорости, он должен сработать как катализатор процесса. Он просто менял вектор движения космической яхты. Полученное от гравитации ускорение уже использовалось для взлёта, а не для падения. Корабль, словно столкнувшийся с морской волной камешек, уходил по дуге. Теперь гравитация гиганта действовала против него, но зато излучение подталкивало кверху. В рассчитанной точке гравитация должна так или иначе победить, ведь площадь паруса намного меньше требуемой. Ещё до этой роковой точки план требовал нового изменения галса. И тогда всё обязано повториться, только теперь – если всё правильно – с увеличением амплитуды. Так, всё более и более длинными бросками, Дадди и рассчитывал, в конце концов, вырваться из гравитационной ловушки. Конечно, для этого нужно не ошибиться в расчётах, ну и, разумеется, чтобы эти самые умственно выведенные цифры и графики имели достаточно большое отношение к реальной вселенной.
Очень требовался ещё один фактор – везение. Он просто необходим для того, чтобы единственный парус «Мушкетёра» не лопнул при очередной смене галса или же от чрезмерно сильного натяжения звёздным «ветром». Космические яхты не предназначались для столь глубоких нырков в солнечную корону. А ведь с каждым очередным «погружением» сработанный в далёкой лунной верфи кораблик «нырял» глубже и глубже. Значит, напор «ветра» возрастал. Пропорционально кубу мощности, понятное дело.
Ах да, ещё нужно умудриться не угодить в какой-нибудь протуберанец. А как известно, взлететь на сотню тысяч километров над фотосферой для звёздных вихрей – пустяк.
Но эти напасти грозили только в том случае, если «Мушкетёр» успешно выходил из первоначального пикирования. Вот этим и следовало заниматься солнцелётчику Дадди.
* * *
Он в ужасе осознал, что берегущая его от жара и холода оболочка «Мушкетёра» рассыпалась. Какая должна быть температура, чтобы металл и кристаллизированный пластик обратились в порошок? Он не знал этого, да никогда и не слышал о таком. Теперь не оставалось времени на теоретические размышления. Он остался один на один с приближающейся хромосферой Арктура. Успеет ли он до неё долететь? Наверное, с секунды на секунду вакуум выжмет из него воздух, а излучение высушит в мумию. Нужно успеть сделать самое главное. Дадди оглянулся, разыскивая парящий в пространстве витрификатор. Тот падал параллельным курсом, однако уменьшался в размерах: возможно, сказывалась разница в массе – падал он быстрее. Опыты Галилея не являлись тут указкой. В искажённом релятивистскими эффектами мире соотношение масс влияло на результат. Сейчас требовалось сделать бросок, похожий на применяемый парашютистами-акробатами в момент свободного падения. Он напрягся, отслеживая кувыркающуюся гробницу Марины. Сильно оттолкнулся ногами…
Мягкие ремни остановили его бросок. Он, не понимая, уставился на приборную панель. Сбросил со лба потные капли: созданный кондиционером ветряной поток унёс их куда-то в сторону.
Дадди мотнул головой. Витрификатор покоился в положенном месте и подсвечивал зелёной лампочкой. А сам «Мушкетёр» совершал восходящую стадию манёвра.
* * *
Но галлюцинации – хитрые штуки, они разнообразны.
Однажды появились голоса. Вполне возможно, что они существовали всегда, просто сейчас он, наконец, настроился в резонанс и услышал. Это случилось после удачного выхода из первого пикирования на долгом, тормозящемся Арктуром подскоке вверх.
– Эх, Дадди, Дадди, – шептали голоса, – как же ты попал в эдакий переплёт?
– Ну, так… – хотел оправдаться Дадди и замолкал. С какой стати он должен оправдываться перед галлюцинациями?
– Эх, Дадди, Дадди, – бубнили голоса. – Надо же было забираться в такие дали, имея столь хрупкую структуру организма.
– Хрупкую? – удивлялся Дадди. – Смотрите, на градуснике уже пятьдесят два, а я всё ещё держусь.
– Ну-ну, – смеялись голоса. – Герой! Кто ж с этим спорит? Однако ты выбрал весьма сложный способ самоубийства.
– Какой есть, – хорохорился Дадди.
– Не пристало разумной материи делать такие глупости, – осуждающе констатировали голоса. – Не для того предыдущие виды продирались по эволюционной лестнице.
– При чём здесь другие виды? – возмущался Дадди. – Это моё собственное решение!
– Это ты думаешь, что собственное, – возражали голоса. – На самом деле, и ты, и Марина – песчинки больших процессов. Это внешняя экспансия вида. Молодое поколение разведчиков. Но здесь, сейчас, ты перехлестнул, Дадди. Не стоило так рисковать. Да и не оценят ваш подвиг. Хотя причину гибели поймут. Глупая мальчишеская выходка! Много ли ума надо, чтобы «пикирнуть» в звезду-гигант? Совсем даже не надо. Да и солнцелёт мог быть гораздо попримитивней.
– Много вы понимаете, – бурчал Дадди.
– А что тут особо понимать? – грубили голоса.
Дадди молчал. Обиженно тыкал пальцами в уши.
И голоса стихали.
* * *
Он боролся с галлюцинациями как мог. Лучший метод сражения с вышедшим из-под контроля сознанием – медикаментозный. Однако ему следовало не восседать посреди отсека заторможенной куклой, а активно следить за изменяющейся обстановкой. То есть нести боевое дежурство. Это когда вроде бы ничего не делаешь, и тем не менее в любой миг готов совершать подвиг. Достаточно утомительное состояние, если относиться к нему серьёзно. Ну а когда галлюцинации уже атакуют, бессмысленное напряжение нервов им только на руку. И значит, сознание требуется отвлекать, держать его нить наведённой на что-нибудь умное. Например, с периодичностью в час перепроверять расчёты. Но ещё есть и подсознание. А вот его следует загружать по-другому. И поскольку оно заведует всякими простыми вещами, то тут самый удачный метод – тяжёлая физическая работа. И лучше не слишком монотонная.
Однако и с тем и с другим планом на «Мушкетёре» не разгуляешься. После первичных расчётов проверка и перепроверка с внесением новых данных об ускорениях и «ветровых» потоках производятся автоматически. «Желаете взглянуть, шеф? Вот, пожалуйста». Любуемся в экран. «Вот вам двухмерный, а вот и трёхмерный график скольжения, после изменения ракурса паруса. Вот приращение скорости, а вот добавочка за счёт гравитационного ускорения». Всё красиво, наглядно и траекторно выверено. Да хоть в замедленной мультипликации – всё равно минуты на изучение. Чем занимать сознание в остальное время? Зубрёжкой эсперанто «шестнадцать»?
Насчёт занятости подсознания – не лучше. «Мушкетёр» летит не на дровах, так что рубить-колоть ничего не требуется. Можно, конечно, увлечься гимнастикой. Но, во-первых, сколько раз нужно присесть в невесомости, пока устанешь? А во-вторых, когда валишься в бесконечный охват хромосферы и вероятность удачного завершения спасительного манёвра высвечивается цифрой с двумя нулями после запятой, как-то не слишком тянет укреплять голени. Однако у моторных функций организма имеется добавочная нагрузка в виде сражения с перегревом, смахивания со лба пота и размежевания век в борьбе с сонливостью.
Тем не менее этого недостаточно. Где-то там, под черепной крышкой, происходят замыкания.
* * *
– Кто вы такие, чёрт побери? – сказал им однажды выведенный из себя недосыпанием и жарой Дадди.
– Арктурианцы, понятное дело. Кто же ещё? – ответили ему голоса и даже чуть слышно хохотнули при этом.
– Арктурианцы? – повторил, а может быть, переспросил Дадди.
– Ну да, не с Веги же мы явились, чтобы с тобой поболтать.
– Наверное, не с Веги. Правда, я подозреваю, откуда, но…
– Снова думаешь, что из твоей головы?
– Ах да, вы читаете мысли. Я как-то запамятовал.
– Естественно, читаем. Хотя вначале это была просто забава – дешифровка.
– Странно, зачем нужна дешифровка? – критиковал Дадди неразумное подсознание. – Мои собственные «галюники» вроде бы обязаны понимать мои же мысли без всякой раскодировки.
– Ну а нас это заинтересовало, как видишь.
– Да ничего я не вижу!
– Тебе что, Дадди, ещё и видеообразы создать, да?
– А что, создайте!
– Можно, но ты их вряд ли усвоишь. Видишь ли, нам непривычно воспринимать окружающий тебе мир на твой манер. Скорее всего, рассогласование будет очень большим. Твой молекулярный мыслительный инструмент может не выдержать дополнительной нагрузки, он и так в режиме стресса.
– Но голоса-то получились?
– С голосами проще. Ведь слова – это как бы значки, и на основе них ты создаешь собственные образы. К тому же у нас тут не лучшие условия для связи.
– Арктур мешает?
– Да нет. У нас ведь не радиосвязь – звёздная корона ни при чём. Как раз внутри Арктура было бы лучше.
– Ага, предлагаете нырнуть? – наконец-то раскусывал Дадди хитрость подсознания. – Не надейтесь.
– Ни в коем случае, – возражали голоса. – В той среде ты не сможешь существовать.
– Ух ты, какое открытие! А я-то думал!.. – издевался далее торжествующий космический волк Дадди.
– Мы поняли, ты сейчас не расположен общаться. Тогда отдыхай. Мы подождём, – стихали голоса.
– И не надейтесь! – кричал вслед голосам Дадди. – Я в клуб самоубийц не записывался!
Но его невидимые собеседники таяли.
* * *
А Марина всё настойчивее требует освободить её.
– Что тебе стоит? – спрашивает она, посмеиваясь. – Боишься, что ли?
– Чего? – интересуется Дадди, холодея и уже догадываясь.
– А вот того, – хитро прищуривается она через лёд. – Того, что реанимационный режим невозможен.
– Глупости, – достаточно убеждённо парирует Дадди. – Лампочка горит – аппаратура исправна.
– Лампочка! – глухо хохочет Марина, ибо лёд всё-таки мешает нормальному звукопрохождению. – Нашёл аргумент. Может, она замкнута в цепь просто так. А на самом деле я уже не совсем жива.
– Успокойся, Мари, – убеждённость Дадди куда-то проваливается. – Конечно, ты не совсем жива – ты же в морозильнике. Потом, когда оттаешь…
– Вот и включи! – командует Марина всё ещё узнаваемым голосом.
– Нет, нельзя, – Дадди машет головой и проверяет застёжки кресельного ремня. – Пока ещё нельзя.
– Ты что, меня не любишь? – Женский голос странно вибрирует.
– Нет, правда, не могу, отключение поставлено на закодированный запор, – выныривает из памяти неотразимый аргумент.
– И что? Разве кодировку делал не ты? – Ледяной параллелепипед начинает трескаться от истерического хохота.
– Нет, не могу! – Дадди затыкает уши и прикрывает веки – там внутри хохочет что-то незнакомое, может, даже нечеловеческое.
Солнцелёт раскачивается в такт этому хохоту. Надо держаться руками за подлокотники – помогать ремням, однако и уши требуется затыкать постоянно. Дилемма.
Надо было загодя облачиться в скафандр, догадывается Дадди. Может, ещё не поздно? Он судорожно отстёгивает ремни. Испуганно замечает, что ужасный смех становится тише.
Он вдруг спохватывается. Мысль с надеванием скафандра – это просто трюк. Повод, чтобы заставить его отстегнуть страхующие от ошибки привязи.
И тогда корабль опрокидывается. Ледяная глыба срывается с креплений и трескается. Оттуда выдавливаются холодные, беловатые пальцы. Они напрягаются…
* * *
Иногда ему снова казалось, что он беседует. Точнее, слушает, лишь по мере надобности задаёт вопросы. На них отвечали или не отвечали. А может быть, всегда и чистосердечно поясняли что-то в ответ, да только он не мог уловить смысл. Это немудрено, если только он действительно общался со столь экзотической формой разумного существования.
– Разве в природе может появиться звёздная форма жизни? – спрашивал Дадди, сразу чувствуя, что уж этим вопросом попал в точку.
– Скорее всего, нет, – отвечали уже знакомые голоса. – Здесь, в звёздах, всё так ненадёжно, так быстротечно. По крайней мере, по мнению вашей цивилизации. Хотя если разобраться, то в каких-нибудь нейтронных всё относительно стойко. Живут они невероятно долго, послойное распределение материи там стабильно. Так что даже теоретически всё допустимо. Однако вероятность реализации не укладывается во время существования обычной вселенной.
– Разве есть другие варианты вселенных? – искренне интересуется Дадди, но на этот раз не угадывает.
– Ну, вы же не космофизик, а у нас нет времени начинать с азов. Очень скоро вам снова делать манёвр.
– Ага, значит, мы ведём беседу только в тех пределах, что я могу понять и воспринять, так?
– Естественно. Разве есть смысл в другой?
– В таком случае это ничем не отличается от галлюцинации. Правильно?
– Разве вы специалист по галлюцинациям, Дадди? – смеются, а может, уже явно издеваются голоса.
Потом они стихают. И вовремя. Очень скоро «Мушкетёру» действительно требуется делать манёвр.
* * *
Скорее всего, это самообман, но кажется, что на борту стало прохладнее. Хотя, может, так и есть? В пространстве, стыкующемся с хромосферой, способно происходить всё что угодно. Кто здесь когда-либо бывал? Тем более «Мушкетёр» находится ближе к апогею дуги. Очень скоро потребуется делать очередную смену галса.
Никаких голосов и галлюцинаций тоже нет. Однако вы всё-таки отстёгиваетесь и проверяете крепление витрификатора. Он вделан в корпус так, что оторваться попросту не способен. Разве что солнцелёт развалится на куски от столкновения с метеором. Могут ли в окрестностях Арктура встретиться метеориты? Почему бы и нет? С его массой он может притянуть их бог знает откуда. Понятно, следов падения – в плане кратеров – не останется никаких. Даже если на Арктур свалится Луна, он заглотнёт её без всяких охов-ахов. Да, кстати, может, поэтому у него отсутствуют планеты? Поглотал всю семейку и не икнулось! Бывают же существа, пожирающие своих детей. Почему бы не предположить, что и подобные звёзды существуют? Разумеется, звезда-гигант штука неживая, хотя… Как быть в отношении тех самых интеллектуально подкованных голосов? Может, сейчас они пропали не потому, что на борту стало несколько прохладнее и голова подостыла, избавившись от галлюцинаций, а потому что «Мушкетёр» действительно поднялся в более холодные области и здесь им некомфортно существовать. Ведь птицы, например, не залетают в стратосферу, так?
Было о чём подумать, да и чем заняться тоже. Предварительный расчёт – это хорошо, но следовало привести его в соответствие с истинными параметрами движения, дабы развернуть парус на правильный угол. Почему бы для верности не провести вычисления в параллель с машиной?
Так что работа была не только для белковых, но и для кремниевых мозгов.
* * *
Представьте, говорили ему голоса. Представьте, что в этой вселенной вы познали уже почти всё. Невозможно? Вполне возможно. Вы – вся ваша цивилизация в целом – не догадываетесь, как близки конечные рубежи познания. Нет, не как все и вся до мельчайшего предела. Но основные законы, основные взаимосвязи. Нет, это не значит, что, когда рубежи достигнуты, становится скучно. Остаются задачи освоения, так сказать, переработки «всего этого» и «вся этого» в, так сказать, составляющие ноосферы. Да, жизнь появляется, как обычно, в архейских морях, от взаимных действий атмосферного электричества и химии. Однако, познав пути собственного становления, научившись копировать, а затем, на основе синтеза невозможных в естественном мире сочетаний, превзойдя оригинал, жизнь совершает рывок. Теперь получается освоить и неорганику недоступных жизни планет. Да, поначалу, планет. Да и то не всех. Сперва, по закону подобия, – сходных по массе, наличию атмосферы и прочее. Затем все подряд, и сразу во всех направлениях, то есть от газовых гигантов, с силой тяжести пять-десять G, до безатмосферной мелочи лун, включая астероиды и планетарные кольца. Жизнь становится направленно агрессивной. Со временем, совершенно несравнимым с геологическими сроками по длительности, но весьма сопоставимым по результатам, всё вокруг уже приспособлено для жизни. Нет, имеется в виду, не подстройка под стоящую в детонаторе процесса исходную форму разумного носителя – однозначно случайную по происхождению. Хотя теперь запросто можно было бы произвести и такое. Однако исходная форма уже преобразовалась, то есть самостоятельно переработалась в нечто более универсальное. Форма – мощь скелета, состав исходной органики, размеры, масса – всё это запросто преобразовывается по мере надобности. Всё это мелочь. Теперь удаётся, и чем дальше, тем быстрее и глобальнее, перестраивать саму суть.
Мозг. Устройство для познания мира. Теперь его можно делать любым: в рамках законов Вселенной, разумеется, но уже выходя за пределы естественных границ. Удаётся делать специализированный – для определённых задач и функций, а можно перестраиваемый – конструктор-универсал. Можно просто – меньше-больше, к тому же из наличных материалов. Например, на планетах-чудовищах удобен небольшой и, следовательно, лёгкий. Однако чтобы втиснуть в муравья несколько миллиардов нейронов, надо переделать сами нейроны. Это получается. Более того, это что-то из области первоначальной эквилибристики. Ведь можно попробовать изобрести даже иные принципы. И это выходит. Но теперь уже трудно сориентироваться, что лучше, а что хуже. Тут уж смотря для чего. Для приспособления, для преобразования, для пассивного познания или для погружения в виртуальность. Кстати, в последнем варианте количество путей следования скачком разветвляется в ещё одну бесконечность. Здесь уже не просто новые пути древа эволюции. Тут уже древо эволюции эволюций. Однако не забудем, что поворот в любое из ответвлений – это уже невозможность попасть в другие. По крайней мере, так было ранее, в доноосферном прошлом. Теперь…
Впрочем, после нескольких сделанных последовательно развилок и теперь тоже. Хотя кто мешает в разных местах идти разными путями и обмениваться опытом? Затем, в случае чего, скакать по ветвям обратно или протягивать паутину напрямик? По крайней мере, такое получается задумать. Осуществить… Может, на некоторых этапах, у кого-то такое и получается.
Но сейчас остановимся на наблюдаемой конкретике. Планеты-гиганты – тут действительно первый этап. Ведь цель всей этой экспансии жизни и разума или разума и жизни в самосохранении. По крайней мере, это одна из главных целей, помимо чистого познания. Правда, и само познание в большой мере служит последней. Ладно, не о философии речь. Дело о конкретике. Итак, что грозит разуму и жизни?..
Столкновение с кометой? Детский вопрос, решён на первоначальном этапе космической эры.
Вспышка светила-мамы? При расселении на ближайшие солнца – несмертельно для популяции. К тому же внутренние процессы в звезде можно взять под контроль. Нет принципиальных сложностей.
Столкновение галактик? Процесс экзотичен, масштабен, но предсказуем за миллиарды лет. Можно уклониться. Возможно, даже галактикой в целом.
Что ещё?
Есть более масштабные процессы. Мега-мега процессы!
* * *
Конечно, можно разобрать какой-нибудь из не самых важных в работе блоков. С целью профилактики и регламента. Протереть пыль, подпаять контакты, сверить порядок выходных импульсов, подкрутить осциллограмму туда-сюда, имитируя настройку. Столь удачно выбранная работа займёт и сознание и подсознание одновременно. Однако попробуйте найти на максимально облегчённом типе корабля – солнцелёте – не слишком нужный узел, которым можно рискнуть. Кто знает, сможете ли вы его после удачной разборки столь же выверено собрать. Да и какая пыль в запаянных наглухо модульных блоках? Какая пайка? Если последняя и имеется, то это микропайка. Подходящая работа для часовщиков прошлого, но в нынешнее время – только для специального автомата. Такового на борту «Мушкетёра» нет. Вероятно, к счастью, ибо неизвестно, на что вы решитесь, борясь с галлюцинациями. Кстати, по этой причине слишком частые проверки расчётов нежелательны. Вдруг вы не сможете отличить явь от вытесненной на волю мозговой эманации? Смещение лишь одного цифрового соотношения в сторону от реальности дёрнет вас разворачивать мачту. К чему это приведёт?
Значит, летим бездельничая, хотя и не в комфорте. А галлюцинации затаились и ждут.
* * *
– Что же это за процессы, – поясняли голоса, внезапно усиливаясь в тональности.
– Действительно, что? – переспрашивал Дадди, уже не слишком удивляясь внезапным появлениям этих самых голосов.
Похоже на помехи в радиосвязи. Вы ведёте переговоры, и вдруг – раз, некие ионосферные выверты оборвали вам канал. Теперь он восстановлен и можно продолжать деловое общение.
– Сама Вселенная конечна.
– Ах да, – соглашался Дадди.
– Как избежать этого?
– Ну?
– Точнее, как разуму избежать данного катаклизма?
– Но ведь это нескоро, так что…
– Чем развитей разум, тем далее он смотрит вперёд. Итак, существует несколько путей. Первый – преобразовать саму Вселенную. Второй – создать некий кокон, дабы пересидеть катаклизм. Если он, конечно, преобразуется в нечто новое. Допустим, в варианте пульсирующей Вселенной, где вместо сжавшегося в сингулярность мира, возникнет новый, такой же или сходный. Но этот мир совсем не обязательно возникнет вновь, правильно? И значит, можно попробовать ещё один метод – найти пути перехода в иные вселенные.
– Если они есть, – уже попривыкнув к дискуссиям, паясничает Дадди.
– Естественно, если есть. Но здесь путь исследования сам по себе смыкается с поиском входа-выхода. И застопоримся тут. Поговорим именно об этом пути.
– Поговорим, – спокойно кивает космолётчик Дадди.
– Предположим, что «чёрные дыры» – это входы куда-то туда.
– Не новая мысль, – комментирует Дадди.
– Естественно, – соглашаются голоса. – Но как проникнуть внутрь? Как минимум нам требуется разумный естествоиспытатель, способный выдержать состояние сингулярности, так?
– Наверное, – кивает Дадди.
– Конечно, так. Вопрос можно решать последовательно, а можно прямо в лоб. Одно из древ новой – искусственной – эволюции. Вот мы и являемся попыткой сделать всё по первому варианту.
– Как? – переспрашивает оторопевший от столь быстрого прекращения диспута Дадди. Но голоса уже уплывают, растворяются в пространстве, а может быть, в мозгу.
– Ну, ладно. До свидания, мои странные «галюники», – подытоживает разговор Дадди.
* * *
И внезапно, несмотря на окружающий жар и не справляющийся с работой климатизатор, из-за которого вы и так постоянно в испарине, вы снова потеете, как бы возводя свою потливость в квадрат. Ибо с гораздо более глубоких слоёв головы, чем потовые железы, вас неожиданно ошарашивает, убивает наповал выскочившая из подсознания мысль-прозрение. Она столь банальна, что просто невероятно, как она до сих пор пряталась в завихрениях прочих мыслей. Или наш естественным образом сформированный разум не есть самый оптимальный инструмент познания, в отличие от искусственно эволюционизирующих жителей Арктура, или он столь хитёр, что запросто обводит вокруг пальца своего хозяина – сознание. Как ещё в первоначальных расчётах этой уводящей прочь от звезды-гиганта эвольвенты можно было не принять во внимание обрушивающиеся на корабль ускорения? Неужели для проворота нужных для догадки шестерёнок требовалось ошарашивать тело третьей по счёту перегрузкой? Вершина идиотизма! Людям со столь примитивной «соображалкой» нельзя не только выдавать права на вождение солнцелёта, но и вообще подпускать к космоверфям ближе чем на километр.
Конечно, у них с Мариной есть оправдание. Как настоящие солнцелётчики, а не ракетчики, они привыкли к медленному набору скорости. Только за счёт корпускулярной натяжки паруса «Мушкетёр» не способен «поддать газу» даже усилием в один G. Однако сейчас, из-за манёвра в невероятной близи от оранжевого гиганта, простое изменение вектора движения давало огромную прибавку нагрузки. Например, то открытие, что на выходе из последнего «нырка» космическая яхта испытает на себе шестьдесят семь G, причём не считаные секунды, а двенадцать минут подряд, с медленным падением до десяти. Для существа, родившегося на Земле и имевшего полное генетическое древо только этой планеты, – смертный приговор.
И потому, после такого откровения, вы долго размышляете на заданную тему. Например о том, что, возможно, космонавты древности с их воистину «инквизиторской» подготовкой и выжили бы после такого «аттракциона», однако даже они бы не испытали большой радости и наверняка бы обзавелись группой инвалидности на постоянной основе. И поразмыслить время есть, и к тому же не только в жанре чистой теории. Ведь вы ещё сидите пришпиленным к пилотскому креслу и медленно акклиматизируетесь после перенесённой только что перегрузки всего лишь в пять G. Только недавно вы осуществили выход всего лишь из третьего «нырка». То ли ещё будет.
Конечно, есть одна возможность (чисто умозрительная!). К примеру, находящаяся в витрификаторе Марина не испытает никаких мучений. Её даже можно будет оживить совершенно здоровой. По крайней мере, так следует из инструкции. И значит…
Однако если оба члена экипажа залягут в анабиоз, кто же будет осуществлять манёвры парусом?
Вам есть о чём подумать.
* * *
И снова «Мушкетёр» ныряет на границу хромосферных выбросов. И возникают, набирают крепость и стать бестелесные, призрачные голоса.
– Итак, муравьиные разумные обитатели планет-гигантов – это детские забавы. Даже не первый этап. Ведь что такое сила тяжести пять-десять G? – разглагольствуют голоса. – Значит, настоящей проверкой станут искусственные обитатели звёзд.
– Искусственные? – переспрашиваете вы.
– Разумеется, – невидимо кивают голоса, – ведь естественных не существует. Ну что значит искусственные на этом этапе? На этапе, когда возможности эволюции, да даже не возможности, а сама искусственная эволюция превзошла естественную? Грани не просто стёрты – они перейдены, перепрыгнуты и оставлены в пыли, далеко позади. И значит, создаются существа, которые могут комфортно мыслить и существовать при силе тяжести в тысячу, или десять тысяч, и даже сто тысяч G. А ещё есть температуры. Те, в которых не могут существовать никакие связные структуры из привычных материалов. И значит…
– Магнитные поля! – во внезапном озарении высказываетесь вы.
– Возможный, но тупиковый путь. Там впереди, в разветвлении этой разновидности эволюции, неизбежно только существование через усиление силовых функций, то есть, сопротивляясь внешним, убийственным гравитационным и магнитным моментам, через усиление собственного силового каркаса. В данном случае он из полей. Это путь звёздных динозавров. Может быть, в одном из вариантов он приводит к созданию разумных звёзд как целого. Понятно, что не гигантов, они слишком велики: в столь изменчивой среде, как светило, не удержать под контролем все процессы. В связи с конечностью скорости передачи сигналов, понятное дело. Но вдруг удастся найти какую-то комбинацию контроля в чём-то малом. Допустим, в нейтронных звёздах. Разумный пульсар? А почему нет?
– И это удалось?
– Мы не знаем, мы продукт другой ветви. Ведь создание разумных звёзд-малюток это хорошо. Но они не смогут пролезть в замочную скважину вселенных – «чёрную дыру».
– А вы?
– Мы? Тоже нет.
– Но тогда…
– Процесс не имеет цели?
– Вот именно.
– Однако кто сказал, что искусственные разумные обитатели обязаны преследовать заданную первоначально цель? Они жаждут, прежде всего, просто-напросто существовать. И значит, они вольны остановиться на любом этапе. По крайней мере, на пути преобразования самих себя в нечто новое. Можно просто идти по дороге эволюции приспособления. Цели – как у всех – счастье и радость жизни.
– Ну а как же…
– Гибель Вселенной, да? Но ведь она ещё далеко. Вы же, например, не занимаетесь этим вопросом. К тому же мы, точнее наши предки, сослужили свою службу. Мы ведь были первым этапом, и он показал свою осуществимость. Вполне может быть и даже, скорее всего, правда, что наши создатели пошли в своих опытах дальше. Возможно, они даже добились окончательного успеха. Или вдруг какая-то из ветвей вообще нашла способ спасти Вселенную целиком. Кто против?
– А вы, значит…
– Как и вы, как и великое множество всех остальных, занимаемся собственными проблемами. Они не столь глобальны, но они есть.
– А если ваш Арктур…
– Взорвётся? Это ещё не скоро. Нам тут хорошо. Быть может, к тому времени мы изобретём какой-то способ спасения. Себя или Арктура, будет видно.
– У вас цивилизация?
– В какой-то мере. Нет слов и понятий, чтобы растолковать. В нашем распоряжении поверхность жизни площадью в четыре квадриллиона квадратных километров. А ведь есть ещё внутренние области.
– И вы распространились до самого дна?
– Нет, жизнь нашего вида не способна существовать при тех температурах и давлениях. Но есть другие.
– Другие?!
– Да, другие. У нас общие предки. То есть, скорее всего, общие.
– Вы не знаете точно?
– А вы храните память о том, что было десять-двадцать миллионов лет назад?
– Нет. Но ведь мы – земляне – столько и не существуем.
– А если бы существовали?
– Не знаю.
– В принципе, если не помним только мы – жители локальной области звезды, то это не значит, что никто не помнит. Может, кто-то и помнит. Даже как индивидуумы мы существуем достаточно большие сроки. Но искать сейчас ответ?.. Стоит ли?
Вы хотите ответить, что стоит, но внезапно жар и усталость берут вас в оборот, и вы отплываете.
– Ну, поспи, землянин, – нашёптывают голоса.
* * *
Даже Вселенная в этом мире имела начало и будет иметь конец, а уж тем паче какой-то маленький локальный процесс. И потому однажды, глядя в монитор, с недавних пор начавший барахлить из-за шалостей короны, вы вдруг замечаете, что график предполагаемого движения сильно укоротился. Нет, всё в расчётах оказалось верно, и они воплотились в жизнь – вы просто прошли более половины намеченной дистанции. И ладно, вы: что сложного сидеть в горячей сауне да помаргивать в экран, периодически впадая в дрёму и беседуя с собственными видениями. Главное, эту дистанцию, три последовательных нырка в предтечу хромосферы, выдержал парус. Не подвела грот-мачта «Мушкетёра» – аккуратнейшим образом разворачивала мономолекулярное полотнище куда надо и когда требуется. Если бы хоть один раз… Не стоит об этом думать, впереди ещё два погружения, так что плохому ещё есть где разгуляться. Не нужно кликать несчастья. В лежащем вокруг аду диаметром тридцать шесть миллионов километров есть, где спрятаться бедам.
Однако после достигнутого успеха – оставленных позади отрезков гармонических колебаний маршрута – хочется верить в лучшее. Будем надеяться, что нам повезёт и «Мушкетёр» избегнет нырка в четыре тысячи градусов теплоты по Цельсию. Туда в фотосферу, в светлое житьё-бытьё таинственных голосов. Вряд ли нам удастся с ними обняться. Хотя если они всё-таки порождения собственной головы, то нам никогда не расстаться даже в случае удачного завершения рейда. Будем навеки вместе! Правда, рассказывают, современная земная психология находится в пике своего развития.
Вот и проверим. Клиент готов. Жалко, что медики не в курсе, а то бы организовали спасательный рейд.
* * *
Иногда Дадди мечтал. Мечтал о том, как после выхода из последнего манёвра он вздохнёт с облегчением от прохлады и установит витрификатор в режим реанимации. И как, помывшийся и чистый, будет ждать пробуждения Марины. Потом он подаст ей кофе и с трепетом досидит до той минуты, когда она окончательно придёт в себя.
– Что ты делал всё это время? – спросит она на каком-то этапе общения.
– Ты не поверишь, Мари, – ответит он ей с улыбкой. – Я общался с арктурианцами.
– Это ещё полбеды, – засмеётся шутке Марина. – Главное, чтобы не с арктурианками.
И тогда он тоже засмеётся и поцелует её в губы. Ведь пока ещё не время для диспутов. Хотя, может быть, она сама скажет, например, так:
– Знаешь, Дадди, в этом ледяном саркофаге мне снились странные сны.
– Интересные? – поинтересуется он.
– Ещё какие! Мне снилось, что звезда Арктур заселена и на ней живут маленькие-маленькие существа, гораздо меньше не только вируса, но даже атома. Их там, внизу, под фотосферой, биллионы, а может быть, и больше. Там, в конвекционном слое, они строят туннели в другие вселенные, и когда-нибудь надеются их завершить.
И перед взором Дадди возникали радужные картины бесконечных, опоясывающих Арктур хороводов малюсеньких человекообразных существ, которые держат друг дружку за руки. Они выплясывали вокруг сияющих, раскинутых в солнечных пятнах городов. Возможно, это снова начинались галлюцинации. Или просто красивые сны. Дадди не сопротивлялся, и его уносило прочь из здешней обречённости.
– Послушайте, – обращался Дадди к голосам, – а какого вы размера?
Но почему-то маленькие человечки сразу куда-то прятались. И он представлял себе толстые, нейтронные звёзды, ленивыми китами плавающие в океане хромосферы и даже ныряющие за добычей на пару-тройку десятков миллионов километров в глубь конвекционной зоны оранжевого гиганта, до той точки, где внешнее давление ещё позволяет им сохранять единую структуру.
– Красиво, но неправильно, – комментировали читающие мысли голоса. – Хотя где-то может случиться и такое. А нырять мы можем хоть до гелиевого ядра. Да и только что «изобретённые» тобой нейтронные звёзды смогли бы без помех. А размеры… Если взять бесконечность масштабной шкалы вверх и такую же вниз, то нахождение в любой точке этой бесконечности практически ничего не меняет, но… Вселенная, как известно или вот-вот станет известно даже вам, устроена несколько по-другому. Шкала не упирается в бесконечность. Однако она и не зацикливающееся кольцо. В смысле размеров мы от вас столь далеко, что смысл о «больше-меньше» теряется. Это как другое измерение. Вот вы построены из молекул, так? Но сложные молекулярные цепочки распадутся не то что внутри, а даже на поверхности звёзд. А машина для работы с моделями вселенной – мозг – нуждается в сложном устройстве. И ведь есть ещё один ограничитель, кроме температуры, – сила тяготения. Там, в глубине звезды, она весьма и весьма значительна. Большие объекты мало того что начинают чрезмерно много весить, они ещё не могут быть уязвимы по целому букету других причин, включая силы Кориолиса.
– И значит… – говорит Дадди.
– И значит, те, кто создавал первых арктурианцев, ну или вообще жителей звёзд, обязаны сразу же перешагнуть эти пределы. Тем более, как уже рассказывалось, это только первый этап к созданию жизни, способной преодолеть «игольное ушко» «соединительной пуповины» других вселенных. И тогда появились искусственные структуры, построенные на основании частиц, меньших, чем атомное ядро.
– Элементарных? – уточняет землянин.
– Трудно сказать, как это по-вашему. Вы же не физик, Дадди? Так что нечто в этом роде. Эффект в том, что теперь живое и разумное ушло на уровень, не подвластный воздействию разрушительных факторов космических термоядерных топок.
– Значит, вам всё равно, что и как вокруг? – участвует в дискуссии солнцелётчик.
– Не совсем так. Очень даже не совсем. Иначе нам бы стало всё едино где жить-поживать – здесь или в вакууме. Мы приспособлены для этой жизни, и именно здесь нам хорошо. Кроме того, надо же откуда-то черпать энергию для существования. Потому Арктур заселён не просто одним видом существ. Есть гораздо более примитивные формы. Существует иерархическая пирамида жизни. И что с того, что она искусственно изобретена? Ведь после «запуска» здесь начали действовать нормальные – разве что чуточку специфические – законы эволюции. Мы и их продукт тоже.
– Забавно, – кивает, покачиваясь в креслице, Дадди. – А вот скажите, пожалуйста, интересует ли вас окружающая Арктур бесконечность под названием Космос?
– В нашем распоряжении годная для обитания звезда массой в двадцать шесть ваших солнц. Ну а если вспомнить о наших собственных размерах, то…
– Да, пожалуй, тут у вас свой собственный космос, – догадывается человек. – Может быть, поэтому вам очень мало дела до остального мира?
– Может быть, – соглашаются голоса.
* * *
Все процессы в мире конечны. Но, к счастью, флюктуация везения-невезения накладывается сверху и вносит в их длительность коррективы. Вот, например, как-то не получилось в отношении героической смерти. Не лопнули лёгкие, придавленные шестидесятикратно потяжелевшими рёбрами; не треснула черепная коробка, разваленная собственной толщиной; не вывернулись навыворот коленные чашечки, не сплющился желудок, и глазные яблоки не провалились внутрь, вытесняя вытекающий через уши студень мозга. Как-то всё странно обошлось. Эдаким чудесным образом. Конечно, когда-нибудь, рассказывая дружищу Мегрэ, можно будет подтянуть за уши наукообразное пояснение. Ибо, видите ли, вначале у «Мушкетёра» всё-таки оторвало и выбросило куда-то на окраину звёздной короны парус. Тогда он, естественно, перестал получать дополнительное и тщательно просчитанное когда-то ускорение. В конце концов, солнцелёт обязан был замедлиться в своём взлёте и войти в новую, незапланированную ранее дугу. Разумеется, последнюю.
Между прочим, Дадди даже не взвыл от отчаянья. У него уже просто не было для этого сил. Он не впал и в другую крайность, присущую настоящему космическому волку. Он не вцепился в клавиатуру, чтобы с холодной головой просчитать последствия очередной катастрофы, то есть с какой скоростью и через сколько километров отклонения «Мушкетёр» врежется в оранжевый лепесток хромосферы. И всё это не только потому, что его вжало в кресло предусмотренное ранее ускорение. Если честно, то после этой аварии-эпилога солнцелётчику Дадди всё стало окончательно «до лампочки».
Ну а наукообразное объяснение заключалось в том, что сразу после разрыва мономолекулы корабль угодил в силовые линии выталкивающего магнитного поля. Эти сверхмощные, порождённые звездой-гигантом силовые линии распорядились «Мушкетёром» как песчинкой, а может быть, молекулой. Они вытолкнули его прочь, сработав словно гигантская электромагнитная пушка. Между прочим, «пушка» действовала по не совсем понятным законам. Она почему-то не перегрела корпус, хотя по теории обязана была его не просто нагреть, а попросту испарить. Ну а кроме того, предположительно (ибо вся фиксирующая аппаратура вышла из строя), она почему-то не прибавила ему новых тысяч километров в секунду скачком – превратив биологические объекты внутри в кашу, – а сделала это плавно. Возможно, это произошло за счёт обращения поступательного момента в круговой. Теперь такое ни подтвердить, ни опровергнуть, но для наукообразной гипотезы-объяснения это годилось.
Если же говорить о другом… Например, был ли намеренный смысл в стирании записей происходящего на борту? (Можно не сомневаться, то, что случилось с контролируемой экипажем записью, произошло и с архивом «чёрного ящика».) Очень возможно, что смысл был. Если представить, что арктурианцы на самом деле существуют. Зачем им документально зафиксированные «разговоры» Дадди? Да, вроде бы они были телепатическими, но кто знает, вдруг какие-нибудь психологи придут к выводу, что подобное поведение при галлюцинациях не характерно? А если этому поверят? Нужны ли жителям гиганта станции-исследователи, зависающие над хромосферой и просвечивающие глубины звезды разными типами излучений, а может быть, и какими-то научно-исследовательскими бомбами? Конечно, располагая искусственными магнитными вихрями, а может, и приручёнными протуберанцами, можно запросто слизнуть с короны любой спутник-шпион. Но два-три подобных случая подряд убедят даже самых заядлых скептиков, что действительно происходит нечто из ряда вон. И тогда этих станций-сателлитов станет в десять раз больше. Не принуждать же арктурианцев к контакту силой? Да и хватит ли тех сил? О какой площади заселения упоминали голоса? Четыре квадриллиона квадратных километров? Впрочем, звёздная война – это глупость.
Ну не интересны истинно звёздным жителям люди, за исключением единого случая с «Мушкетёром» – что же поделаешь? Это их право – вступать или не вступать в контакт. Если они прервали его не начиная, опять же, не наши это дела. Сегодня о том, существуют ли арктурианцы, знает только Дадди, да и он не до конца уверен в произошедшем. Необъяснимые пируэты солнцелёта? Кто их видел со стороны? А то, что показалось изнутри утомлённому жарой, одиночеством и недосыпанием мозгу… Уж извините. Никто из-за этого к Арктуру станцию-исследователь не пошлёт. И значит…
И значит, скоро нам будить из ледяного сна Марину. И когда она выйдет из реанимационной фазы, обрадовать, что радиомаяк уже задействован и остаётся только ждать, когда возвращающийся со своей Пи Волопаса «Накачанный исполин» зафиксирует их вызов, а затем втянет на борт.
– У нас были неприятности, – скажет капитану транспорта Дадди, – но «Мушкетёр» показал удивительную живучесть в сложных условиях.
– Завидую вам, романтикам, – вздохнёт в ответ капитан энерговоза. – А тут води и води эту громадину по заданному графику до самой пенсии. Как бы хотелось лететь под солнечными парусами, меняя галсы по воле души!
Игорь Вереснев
Райские бабочки
Глава первая
Судя по всему, они нашли рай.
Вокруг звезды спектрального класса G2V вращалась всего одна планета. Но зато какая! Толстый слой азотно-кислородной атмосферы, вода, распределённая по поверхности настолько равномерно, что ни океанов, ни континентов не существовало – сплошное ожерелье неглубоких морей и архипелагов, нет горных хребтов и глубинных разломов, нет действующих вулканов и сейсмически-активных зон, мягкий, умеренно влажный климат, не знающий смен времён года. Планета не просто попадала в обитаемую зону – она занимала самую её сердцевину. Сестричка Земли, только куда более ласковая, приветливая и спокойная. Здесь обязана зародиться жизнь. И она здесь была – зелёным ковром покрывала каждый клочок суши.
Десятый день корабль-разведчик «Владимир Русанов» шёл сквозь локальное пространство звезды. До выхода на орбиту и начала полномасштабных исследований остался ещё день. Но и так было ясно – им повезло. Повезло Евроссии: найдена потенциальная колония, позволяющая расширить ареал обитания человечества, мощь и размеры державы. Повезло экипажу: заработаны премиальные бонусы и слава первооткрывателей, что иногда полезнее любых бонусов. Повезло командиру – Елене Пристинской. В первой же самостоятельной экспедиции повезло.
Да, люди и прежде находили обитаемые миры. И каждый – словно драгоценный камешек в ожерелье освоенного человечеством космоса. Этот несомненно был алмазом, ждущим огранки терраформирования, чтобы превратиться в великолепный бриллиант. А может быть, – чем не шутит «Великий Дух Дальнего Космоса»?! – планета уже готова принять новых хозяев?
«Инструкция по внутреннему распорядку» в косморазведке – документ скорее рекомендованный, чем обязательный. На кораблях подстраивали её под собственные вкусы. Предыдущий командир «Русанова» любил дисциплину. Подъём в 6:00, завтрак, обед, ужин – строго по расписанию. Пристинская в «жаворонках» себя не числила, но менять ничего не стала – не стоит начинать с мелочей. Заводила будильник на 5:30, чтобы не спеша принять душ, причесаться, одеться, приготовить себя к новому рабочему дню. И к очередной встрече с экипажем.
…Будильник звенел громко и настойчиво. Елена села на кушетке, потянулась, разминая мышцы. Не открывая глаз, нащупала брюки, начала натягивать. Санбокс – напротив жилых кают, всего-то три шага по коридору пройти. Но мало ли на кого ты там наткнёшься? Потому в одном белье в душ не выскочишь, нужно одеваться. Раньше, когда ходила пилотом на «Лаперузе», она этой условностью пренебрегала. Да все так делали! Но теперь она не рядовой пилот, и здесь не «Лаперуз», команду которого давно считала не то что друзьями, а братьями и сёстрами. Здесь она пока что чужая. Пока её держат на расстоянии, обращаются на «вы», строго официально. Хоть большая часть экипажа – её ровесники, а то и старше.
Будильник вновь зазвонил.
– Да слышу я, слышу! – в сердцах рявкнула на него Елена. Открыла глаза. И проснулась окончательно.
Будильник показывал «4:57». Он и не собирался звонить. Настойчивая трель шла от динамика интеркома.
Елена растерялась на секунду. С начала экспедиции её ни разу не вызывали в неурочное время. Кому и зачем понадобилось будить командира? Кому – понятно: на интеркоме горел синий глазок ходовой рубки. Зачем… Сердце нехорошо ёкнуло.
Она быстро наклонилась к столу, включила связь. На экране появилось лицо вахтенного – корабельного кибернетика Петры Благоевой.
– Извините, что разбудила, – губы женщины скривились в ироничной ухмылке.
Ещё бы – командир неумытая, неодетая, растрёпанная после сна. Именно такая, какой Елена старалась никогда своим подчинённым на глаза не попадаться. И Благоевой – в первую очередь. Всего две женщины в экипаже, на долгие-долгие месяцы отрезанном от остального человечества, – казалось бы, они обязаны стать подругами. Но подругами они не стали, и вряд ли станут. В самую первую их встречу – на тренировочной базе под Саратовом – Елена поймала взгляд Благоевой. О, как хорошо она знала эти женские взгляды! Зависть, досада. Ревность в довесок – куда ж без неё, ведь бортинженером на «Русанове» летал муж Петры. Кибернетик Благоева была обыкновенной, ничем не примечательной женщиной: маленькая, чернявая, остроносая – одна из тысяч таких же. А командир Пристинская была «Еленой Прекрасной», первой красавицей Космофлота, победителем и дипломантом чёртовой уймы конкурсов, и т. д., и т. п.
А вдобавок она была «смазливой дурой», «тупоголовой блондинкой», «куклой Барби», а за глаза наверняка подбирались эпитеты похлеще. С тринадцати лет Елене приходилось доказывать, что это не так. Заставлять людей видеть не только яркую внешность, но и то, что за ней скрывается. И специальность выбирала, где от внешности не зависит ничего: астрофизический факультет, Академия Космофлота, косморазведка. За девять лет и тринадцать экспедиций на «Лаперузе» ей это почти удалось. И когда она провалилась в ту расщелину на метановом леднике Амальгамы, её искали вовсе не из-за внешности. Когда закончилось отведённое инструкцией время и по всем прикидкам должен был закончиться кислород в баллоне, друзья продолжали искать – потому что любили. И нашли. Живую. А что человеку нужно для счастья? Чтобы тебя любили и понимали.
Когда командир «Лаперуза» ушёл в отставку, Пристинская подала рапорт, надеясь занять его место. Однако Департамент по персоналу рассудил иначе. Да, она получила должность командира – но совсем на другом корабле. Где придётся начинать всё заново…
В какой уже раз эти мысли пронеслись в голове, стоило заметить ухмылку Благоевой. Словно рой назойливо жужжащих мух. Назойливо и громко – Елена с ужасом поняла, что пропустила следующую фразу вахтенного мимо ушей.
– Петра, извините пожалуйста, – только бы уши не покраснели от смущения! – Повторите ещё раз, что случилось.
Ухмылка кибернетика сделалась почти презрительной. Очередной камешек в фундамент уверенности, что «смазливая блондинка» получила должность единственным способом.
– Вам лучше подняться в рубку, командир. И увидеть это собственными глазами.
– Да, уже иду, – Елена поспешно кивнула.
Экран интеркома погас. И тут же возникло сомнение: правильно ли она поступила? Или следовало потребовать, чтобы Благоева доложила обстановку немедленно? А что если она и доложила, а Елена прослушала спросонок? Ладно, сейчас всё выяснится. Вряд ли это ЧП. Тогда тон у вахтенного был бы иной.
Всё же в душ она не зашла. ЧП не ЧП, а событие явно неординарное, коль её разбудили среди ночи. Плеснула водой в лицо, чтобы прогнать остатки сна, и побежала к лестнице, ведущей наверх, к рабочей палубе, и дальше – к рубке.
В правой части обзорного экрана висел синевато-зелёный серп планеты. Там было утро, линия терминатора медленно ползла на восток – планета вращалась в противоположную, чем Земля, сторону. И так же медленно двигалась по чёрному звёздному небу золотистая искорка, удаляясь прочь от планеты.
– Вон он, – кивнула на искорку Благоева, едва дверь рубки с тихим шорохом ушла в паз, пропуская командира.
– Кто?
– Спутник, как я вам и докладывала. Расстояние слишком большое, чтобы рассмотреть, но кое-какие параметры вычислить удалось.
Она коснулась сенсоров пульта, выводя информацию на табло. Елена всмотрелась в ряды чисел, стараясь представить, что за ними скрывается… И медленно опустилась в кресло.
– Это же корабль…
Кибернетик кивнула.
– Ага, и я так подумала. Висит на геосинхронной орбите, двигатели отключены, активное ускорение – ноль. Планетарные изыскания ведут, не иначе.
– Интересно, это наш?
– Разумеется, нет. Был бы наш, мы бы знали. Опередили, гады. Такой кусочек лакомый из-под носа увели. Обидно.
– Нет, я не о том. Он земной?
– А каким он ещё может быть? – Благоева приподняла бровь. – Командир, вы что, верите в маленьких зелёных человечков?
– Ну… – Елена смутилась. Вот и ещё один камешек. – Галактика огромна, мало ли что в ней можно встретить. А вы считаете, что не могут где-то жить другие разумные существа?
– Я прагматик, а не романтик, – хмыкнула кибернетик. – Если этих «разумных существ» никто никогда не встречал, логично предположить, что их не существует. Что будем делать, командир? Разворачиваемся и уходим, как по инструкции?
Легко быть прагматиком, когда рядом любящий муж и внешность не заслоняет в тебе человека. А когда чуть ли не ежедневно приходится доказывать, что к сексапильному телу могут прилагаться ещё и мозги – только романтика и остаётся. Иначе взвоешь от тоски… Естественно, вслух Елена этого не произнесла. Спросила:
– Они нас обнаружили?
– Вряд ли. Вероятность почти нулевая. И хорошо, что мы их первыми заметили. А то если это арабы, то такой хай подымут, мало не покажется. Не то что премиальных не получим, ещё и взыскания заработаем. Да и остальные не многим лучше.
Космическая гонка подчинялась жёстким законам. Иначе никак. Иначе не удержать на Земле хрупкое перемирие, пока державы-соперники готовят пути отступления из окончательно обветшавшей «колыбели», строят звёздные крепости для потомков. И главный из этих законов: локальное пространство принадлежит тому, кто вошёл в него первым, кто застолбил его.
Однако эту звёздную систему застолбить пока не успели – нет маяка-транслятора, оповещающего о государственной принадлежности новооткрытой планеты. И кто, собственно, сказал, что это корабль землян? Благоева? Не великий авторитет в прикладной уфологии.
Пристинская решилась:
– Уйти мы всегда успеем. Попробуем с ними связаться на SOS-волне. Если корабль и впрямь земной, услышат. Подключайте.
Благоева нахмурилась, но спорить не стала. Клацнула тумблерами, буркнула:
– Готово.
Елена вперилась взглядом в глазок видеокамеры. Стараясь отчётливо произносить каждое слово, начала:
– Всем, кто меня слышит! Говорит Елена Пристинская, командир корабля-разведчика «Владимир Русанов», Европейско-Российский Союз. Ответьте! Всем, кто меня слышит!
Повторила по-немецки. И по-французски, хотя это и было излишеством: любой житель Евроссии владел хотя бы двумя из трёх государственных языков. Да и права Благоева – вряд ли корабль наш, евроссийский. Экспедиция «Русанова» в эту звёздную систему – первая.
Елена старательно перевела фразу-призыв на английский, китайский, арабский и хинди. Эти языки входили в обязательную программу Академии Космофлота, но отсутствие разговорной практики сказывалось. Ну да не страшно, если корабль принадлежит любой из космодержав, её смысл поймут. Теперь оставалось ждать. Электромагнитные волны доберутся до чужака за четыре минуты. Столько же – на обратный путь. А сколько незнакомцы будут обдумывать ответ?
Они сидели молча, сосредоточенно вслушиваясь в шорох эфира. Прошло десять минут. Потом ещё десять.
– Молчат, – не выдержала Петра.
– Да, странно. Они ведь не могли нас не услышать?
Елена понимала, что её вопрос риторический. Ответ на него она знала не хуже кибернетика: не могли. Прослушивание SOS-волны отключить невозможно. Разве что у них случилась авария, и аппаратура вышла из строя. Или там вообще некому отвечать. Или…
– Что ж, продолжим вызывать. Включите повтор, пусть идёт постоянная трансляция вызова.
– Как долго?
– Пока не ответят. Или пока мы не подойдём достаточно близко, чтобы идентифицировать корабль.
К 7:00 все на «Русанове» знали о чужаке. Елена поняла это, как только вошла в кают-компанию. Завтрак в самом разгаре. И в самом разгаре – спор между Рыжиком и Евгением Бардашем.
Химик-планетолог старался выдерживать снисходительный тон – разница в возрасте и опыт косморазведки обязывали:
– Лёнчик, я понимаю твоё желание прославиться в первой же экспедиции. Но поверь мне, если и существуют инопланетяне, то они вовсе не жаждут с нами познакомиться.
– При чём здесь «не жаждут»? Логично предположить, что где-то есть планеты, населённые существами, по уровню развития близкими к нам. И они также исследуют галактику. Рано или поздно мы должны пересечься!
Маленький щупленький Лёня Кучеренко, прозванный за огненные вихры Рыжиком, пользовался теми же аргументами, которые так любила Елена. Только он был рядовым пилотом и шёл в свою первую экспедицию – ему дозволено было защищать противоречащую общепринятым гипотезам позицию с такой горячностью.
– Галактика огромна, – качнул головой Бардаш, рассыпая по плечам русые, чуть вьющиеся волосы. – Мы пока исследовали очень малую часть её, чтобы рассчитывать на такую встречу.
– Но и разумных рас существует огромное количество!
– Из чего это следует?
– Как из чего? Это закономерно! – Рыжик жалобно обвёл взглядом товарищей по экипажу, ища поддержки. – Михаил, скажи, я ведь прав?
Навигатор Воронин отпил глоток кофе, неспешно поставил чашку на блюдечко. Улыбнулся.
– Если исходить из того, что эволюция везде движется той же дорогой, что и на Земле, – прав. К сожалению, найденные людьми обитаемые планеты эту теорию не подтверждают. Возникновение разума – скорее забавная случайность, чем правило. Нужно быть большим оптимистом, чтоб ожидать её повторения дважды в одной и той же Галактике.
– Так что, Лёнчик, логичнее предположить, что нашли мы земной корабль, – поддержал его Бардаш.
Рыжик горестно вздохнул, зачерпнул ложкой овсянку.
– Вы все пессимисты. Это же грустно, если во всей Галактике нет других разумных существ, кроме нас.
– А ты посмотри на это с другой стороны, – предложил Евгений. – Если человеческий разум явление уникальное, то какая тогда на нас лежит ответственность! Возможно, это наша миссия – разнести искру разума по Галактике.
Марк Ленарт, судовой врач и космобиолог, фыркнул при этих словах, поспешно пряча лицо за чашкой. А Воронин вновь улыбнулся снисходительно и поторопил пилота:
– Рыжик, ты жуй резвее. Через десять минут твоя вахта начинается. Там, наверху, сидит голодная, не выспавшаяся, злая Петра. И не завидую я тебе, если ты опоздаешь хоть на минуту. Это будет страшнее встречи с инопланетными монстрами!
На вызов неизвестный корабль так и не ответил. Но к концу дня они подошли к нему достаточно близко, и на экране телескопа видны стали очертания незнакомца. Пулеобразный корпус, фокусировочная линза М-излучателя, кольцо планетарных двигателей на корме. Ничего странного, «инопланетного». Типичный земной корабль.
– Значит, всё-таки люди, – прошептала Елена. Теперь они сидели в рубке вдвоём с навигатором.
Воронин коротко взглянул на неё.
– А вы надеялись найти инопланетян, как и Лёня?
Навигатор спрашивал вполне серьёзно. Но на дне серых глаз плясали насмешливые чёртики. Елена смутилась.
– Ну, это было бы интересно!
– Если «интересно» в смысле «опасно», то да. Не огорчайтесь, командир, «интересного» и так хватит.
– Думаете, с кораблём произошла катастрофа?
– С кораблём – нет. Он висит на устойчивой орбите, повреждений корпуса не заметно. С экипажем – почти уверен. Иначе не могу придумать причину, вынуждающую их игнорировать вызов.
Пристинская кивнула на зелёный диск планеты, закрывающий половину экрана.
– Думаете, причина может быть там? Выглядит мирно…
– Да, мирно… Как ловушка.
– …Убирайтесь отсюда! – Незнакомый, хрипловатый голос ворвался в рубку, заставил вздрогнуть от неожиданности. – Убирайтесь, пока живы! Вы меня слышите? Убирайтесь!
Елена ошеломлённо уставилась на динамики внешней связи. Затем быстро повернулась к Воронину.
– Это же…
– Да, явно не инопланетяне, – навигатор потёр гладко выбритый подбородок. – Инопланетяне на английском не разговаривают. Что ж, отозвались, и то хорошо.
Елена, спохватилась, включила передатчик:
– Говорит Елена Пристинская, командир корабля-разведчика «Владимир Русанов»! Мы приняли ваше сообщение! Назовите себя, кто вы? Что у вас случилось?
Они ждали ответа, затаив дыхание. Минуту, две, три. А потом ответ пришёл. Только не с орбиты, а из отсека киберконтроля. В голосе Благоевой гордость перемешивалась с тревогой:
– Командир, мне удалось его идентифицировать!
На орбите висел гиперпрыжковый корабль модели «F3-Ланселот». В конце прошлого века на орбитальных верфях Консорциума было построено четыре таких. Три благополучно выработали свой ресурс и пошли в утилизацию лет десять-пятнадцать назад. О четвёртом, корабле-разведчике «Сёгун», информация отсутствовала. По-видимому, он не вернулся из экспедиции году эдак в шестнадцатом.
– Но ведь это было двадцать три года назад! – Елена удивлённо посмотрела на Воронина. – Не мог же корабль всё это время находиться здесь?! Если на борту люди…
И быстро скомандовала в интерком:
– Петра, дайте в рубку всю имеющуюся информацию по звездолёту «Сёгун». Всё, что сможете откопать в базе данных!
Информации об иностранном гиперразведчике в базе Космофлота Евроссии было немного. Гораздо меньше, чем хотелось: общие технические характеристики да список экипажа. О цели его последней экспедиции – ни слова. Естественно!
Елена вглядывалась в незнакомые лица, читала непривычно звучащие фамилии: Цеуси Танемото, Юкио Такамацу, Кен Хацуми, Мидори Коноике, Гордон Мисима, Линда Танемото.
– Экипаж полностью укомплектован выходцами из японского анклава в Северной Калифорнии. Потомки беженцев, тех, кто эмигрировал с островов после первой кибервойны. – Воронин вздохнул и посмотрел на командира. – Что будем делать?
Ответа на этот вопрос у Елены не было. Поэтому она вновь включила передатчик:
– Говорит командир корабля «Владимир Русанов»! Я обращаюсь к командиру и экипажу корабля «Сёгун»! Господин Танемото! Господин Такамацу! Господин Хацуми! Госпожа Коноике! Господин Мисима! Госпожа Танемото! Отзовитесь! Что у вас случилось? Вам нужна помощь?
Тишина. Значит, больше подсказок не будет. И, значит, ей принимать решение самостоятельно.
Елена повернулась к интеркому:
– Экипаж, общий сбор!
Через пять минут экипаж – все семеро – был в рубке. Через десять они знали о «таинственном незнакомце» – теперь уже сопернике! – то же, что и командир.
Пристинская окинула взглядом подчинённых:
– Что случилось с кораблём и экипажем, пока неизвестно. Поэтому я объявляю нештатную ситуацию. «Русанов» выходит на траекторию сближения с «Сёгуном». Со мной в высадке участвуют: Ленарт, Благоев, Благоева. Вопросы?
– Мы что, будем их на абордаж брать? – невесело усмехнулся космобиолог.
– Ага, а они по нам из антиастероидных пушек шмальнут! – поддакнула кибернетик. – Или запустят внутрь и порежут из лучевиков. И будут в своём праве – действия в пределах допустимой самообороны и защиты частной собственности. По международным законам к ним никаких претензий.
– Может – ну его? – осторожно предложил Бардаш. – Вернёмся на Землю, подадим рапорт. Пусть Консорциум сам со своим кораблём разбирается. Планету, конечно, жалко бросать. Но не лезть же из-за неё на рожон?
Всё правильно, всё логично. Каждое их возражение – справедливо. Елена закусила губу.
– А как же люди на «Сёгуне»? Бросим их и уйдём? Если у них ЧП, если они ждут помощи?.. Если мы – их последняя надежда?
– Двадцать три года ждали, ещё пару месяцев как-нибудь вытерпят, – хмыкнула Петра.
– Я никого не заставляю идти со мной. Если кто-то откажется, настаивать не буду.
В рубке повисло молчание. Ленарт, чета Благоевых – никто из них не решался посмотреть на командира, предпочитали отводить взгляд. И Елена с ужасом поняла – сейчас они откажутся. Ей останется либо переться на чужой корабль в одиночку, либо отменить решение… И по возвращении на Землю писать рапорт о переводе. Карьеру командира косморазведки на этом можно считать законченной.
– На борту «Сёгуна» люди. Возможно, они действительно нуждаются в помощи врача, – Ленарт дёрнул плечом. Голову он так и не поднял.
– Надо взглянуть, что там с кораблём… – пробормотал Благоев, стараясь не смотреть на супругу.
Кибернетик хмыкнула, взглянула наконец на командира.
– Без меня вы с их бортовым компом всё равно не разберётесь. – И поднялась из кресла. – Так что, идём собираться?
Елена не смогла удержать улыбку.
Глава вторая
Грязно-серая туша корабля росла на глазах, постепенно заслоняя обзорный экран шлюпки. Отчётливо различались детали обшивки, внешние части навигационного оборудования. И стержни антиастероидных пушек. Пока что оружие молчало, но кто знает, что произойдёт в следующее мгновение. Елена покосилась на Благоеву. Кибернетик, закусив нижнюю губу, старательно выравнивала кораблик по траверзу шлюзовой камеры.
«Сёгун» так и не подал больше признаков жизни. Непонятное предупреждение (или угроза?) оказалось единственным свидетельством того, что на борту кто-то есть. Теперь корабли висели на геосинхронной орбите в десятке километров друг от друга.
– Готово, можно стыковаться, – с облегчением произнесла Благоева. Они подошли почти вплотную к корпусу корабля, зона поражения пушек осталась позади. – Пробуем включить автоматику?
– Да, только предупредим. Некрасиво без стука входить. – Пристинская облизнула губы, переключила передатчик на SOS-волну: – Говорит командир корабля «Владимир Русанов»! Мы просим разрешения на стыковку. Мы хотим вам помочь.
Никакого ответа.
– Молчание – знак согласия, – решила она. – Стыкуемся.
Щелчок тумблера, запускающего стыковочную программу. И тут же на панели вспыхнул красный индикатор.
– А вход заблокирован, – Петра взглянула на командира. – Что ж, следовало ожидать. Их шлюпка на месте, шлюзовая камера занята.
– Или его заблокировали вручную, – тихо возразил бортинженер из пассажирского отсека.
Любое из предположений могло оказаться верным.
– Причаливаем снаружи и входим через аварийный люк, – распорядилась Елена.
Стыковка получилась жёсткой. Тряхнуло так, что зубы клацнули. Пристинская всем телом ощутила, как их волокло по корпусу, пока не сработали присоски.
– Всё, приехали!
Петра старалась придать голосу задиристость, замаскировать стыд за продемонстрированный непрофессионализм. Елена смолчала – в конце концов, Благоева не пилот. Будем надеяться, что с бортовыми компьютерами она обращается лучше, чем с космошлюпками.
Обернулась к бортинженеру:
– Роман, попробуйте открыть аварийный люк.
Благоев кивнул, приоткрыл дверь, мягко перевалился за борт, на лету включая присоски башмаков. Вышагивать по обшивке у него получалось ловко – сразу видно, этому человеку не раз доводилось выбираться в открытый космос, работать в условиях нулевой гравитации.
К аварийному люку он дошёл беспрепятственно. Присел на корточки, освободил зажимы.
– Командир, готово.
– Отлично! Мы с Марком спустимся внутрь. Роман, вы нас страхуете возле люка. Петра, остаётесь в шлюпке. – Кивнула Ленарту: – Идёмте, док.
В шлюзовой камере было пусто. Предположение бортинженера подтверждалось – включена ручная блокировка. Кого не хотели пускать внутрь? Их или тех, кто улетел на шлюпке «Сёгуна»? Во всяком случае, признаков аварии не заметно, освещение работает, оборудование аккуратно закреплено на своих местах.
Елена подошла к двери переходного отсека. На панели светился красный индикатор – разгерметизация шлюзовой камеры. Аварийный люк всё ещё был открыт.
– Идём внутрь? – Ленарт подошёл и стал рядом.
– Да. Роман, закрывайте.
Красный глазок мигнул и погас. Всё, дорога отрезана. Уже не убежать.
Переходный отсек на «Сёгуне» оказался меньше, чем на «Русанове». Когда корабль покидали одновременно пятеро, им наверняка приходилось тесниться. Но для двоих места хватало с избытком. Елена нажала единственную кнопку на панели с множеством индикаторов и надписей на чужом, хоть и знакомом языке. Двери бесшумно захлопнулись, и тотчас в стенах, полу, потолке открылись решетчатые углубления. На панели поочерёдно вспыхивали и гасли разноцветные огоньки: обработка жёстким излучением, ионная обработка, химобработка. Биологическая защита включена на максимум, экипаж «Сёгуна» к мерам безопасности относился серьёзно. Но что-то же с ними случилось!
Зажёгся последний, зелёный индикатор. Тихо засвистело во внешних микрофонах, начало расти давление – камера заполнялась воздухом. Спустя десять секунд погас и он. И тотчас распахнулась дверь, заставив непроизвольно напрячься. Но и во внутреннем отсеке было пусто.
Эту часть шлюза космонавты называют «костюмерной» – из-за кабинок для переодевания, выстроившихся вдоль стен. Ленарт заглянул в ближайшую, сообщил:
– Командира Танемото на корабле нет. По крайней мере, его скафа нет, а домашние тапочки, так сказать, здесь. Вряд ли у них принято обмениваться одеждой.
Они осмотрели кабинки. Пять из шести пустовали. Судя по надписям на шевронах, на борту оставался только Юкио Такамацу, навигатор. Сколько же лет он прожил в одиночестве?!
Шлюзовая камера выходила на жилую палубу, чтобы в случае экстренной эвакуации экипаж мог как можно скорее покинуть корабль. Хотя чаще всего это оказывалось заменой быстрой смерти на медленную и мучительную. Елена оглядела коридор. Все корабли-разведчики похожи друг на друга. «Русанов» немного просторней «Сёгуна», но, в общем, всё то же самое. Лестницы на другие палубы, санузел, закрытые двери кают. Возможно, в одной из них и затаился навигатор. Но в первую очередь следовало проверить рубку. Рубка – это контроль над кораблём.
В рубке тоже пусто. Елена опустилась в кресло навигатора. Надписи чужие, расположение и компоновка некоторых панелей отличаются от привычной. Но это мелочи, она могла хоть сейчас взять на себя управление кораблём.
Блок управления шлюзом нашёлся на привычном месте, и его в самом деле заблокировали. Зачем? Пристинская пожала плечами и сняла блокировку.
– Роман, возвращайтесь на шлюпку. Петра, шлюз разблокирован, стыкуйтесь в автоматическом режиме. Переходите на корабль и оставайтесь на жилой палубе. Будем искать здешнего навигатора.
– Командир, система жизнеобеспечения функционирует. Атмосфера внутри корабля в пределах нормы, посторонних примесей и микроорганизмов нет, – тут же доложил Ленарт, успевший разместиться в соседнем кресле. Потом вдруг повернул голову и замер. – А у нас гость… Только тихо.
В дверях рубки стоял человек. Невысокий пожилой мужчина с седеющими волосами, собранными в пучок на затылке. «Юкио Такамацу» – сообщала нашивка на кармане потёртой, но чистенькой куртки. И фамилия, и характерный разрез глаз выдавали азиатское происхождение незнакомца. Он пристально смотрел на Елену, и во взгляде его было что-то странное.
– Каваии… Жалко… Зачем пришли?.. Я же предупреждал… Абунай!.. Убирайтесь поскорей!.. Пока живы!..
– Мы пришли помочь. Мы не причиним вам вреда! – заговорила Пристинская.
Но мужчина, казалось, не слышал её слов:
– Вниз нельзя! Забирай своих людей и уходи! Скорее, пока целы! Это не Дзёдо!
– Что у вас случилось? Вы можете объяснить?
– Индзанами вас всех сожрёт! Вниз не ходи! И не пускай никого! Дамэ!
Елена догадалась, что означает странный блеск глаз незнакомца. Вопросительно посмотрела на Ленарта, ища подтверждение догадке. Врач её немой вопрос понял, утвердительно кивнул, медленно поднялся с кресла. Мужчина не обращал на него внимания.
– Слишком красивая… Ты ей понравишься… Она тебя первую сожрёт! Как Мидори.
Ленарт подошёл к нему сзади, приложил инъектор к предплечью, нажал. Навигатор легонько вздрогнул, удивлённо посмотрел на Елену. И обмяк в руках подхватившего его врача.
Пристинская облегчённо вздохнула. Похоже, всё обошлось. Во всяком случае, пока.
– У него что, рассудок помутился от одиночества? Вы поняли что-нибудь из его слов?
– Не знаю, от одиночества или от чего другого. А слова… Это Воронину надо бы услышать, он в восточных мифологиях, кажется, разбирается. Я отведу этого типа в медотсек, посмотрю, что с ним.
– Хорошо. А я покопаюсь в бортовом журнале, попробую хоть приблизительно понять, что здесь случилось.
Ленарт повёл сонно перебирающего ногами навигатора к выходу. У самой двери оглянулся.
– Кстати, он упомянул Мидори. Это, очевидно, их врач-космобиолог Мидори Коноике. Такая подробность – когда мы осматривали шлюз, её кабинка была пуста.
– Ну да, – Елена с недоумением пожала плечами, – как и четыре других.
– Нет, в других лежала корабельная одежда и обувь. А в её кабинке не было ничего. Либо она имела привычку разгуливать по кораблю нагишом, что мне представляется маловероятным. Либо… она захватила одежду, отправившись на планету.
Елена недоверчиво хмыкнула. Снимать защиту на планетах, тем более там, где присутствует активная органика, – изощрённое самоубийство. Предположение Ленарта казалось диким.
Дзёдо – такое название дали планете её первооткрыватели. Слово явно не английское и наверняка имело какой-то подтекст, но Пристинская пока не нашла перевода. Вернее, и не искала. И без того информации выше крыши. Экипаж «Сёгуна» поработал добросовестно, для того чтобы просмотреть собранный материал, несколько дней понадобится. Один бортовой журнал чего стоит! Командир Танемото оказался человеком скрупулёзным, записывал каждое событие. Это, конечно, замечательно, но продираться сквозь мелочи корабельного быта и не пропустить при этом чего-то важного нелегко.
Выход в локальное пространство: «Все системы корабля в норме. Экипаж перенёс гиперпрыжок без отклонений и готов к работе. Навигатор Такамацу сообщил, что в систему мы вошли с третьей попытки. Химик Танемото жаловалась на плохое самочувствие после стасис-сна…»
Планетарный полёт: «8-й день экспедиции. Обнаруженная нами планета – единственная в системе. Цвет поверхности даёт основание надеяться на присутствие растительной жизни…» «15 д. э. Корабль выведен на планетарную орбиту. Приступаем к зондированию…» «39 д. э. Исследования атмосферы не выявили потенциально опасных для человека микроорганизмов. У планеты богатейшая флора, но ни одного представителя фауны мы пока не заметили…»
А вот и запись о первой высадке: «44 д. э. Высадка на планету прошла успешно. Участвовали: Командир Танемото, биолог Коноике, пилот Мисима. Отчёты членов разведгруппы прилагаются». И эмоциональная приписка: «Планета превзошла все наши ожидания!»
Бортовой журнал неторопливо рассказывал о буднях экспедиции. Всё шло в соответствии с обычной схемой: орбитальные исследования, высадки в первой точке, во второй точке, в третьей. «60 д. э. Исследования подтвердили, что мы не ошиблись, дав имя планете. Здесь идеальные условия для колонизации. Мы не выявили ни одного микроорганизма, способного вызывать заболевание. Бактерии, живущие в воде и почве, полностью нейтральны по отношению к человеческому организму…»
Четвёртая точка, пятая, шестая. «92 д. э. Мы обследовали шесть различных участков этой планеты – везде одни и те же растения. Животная жизнь отсутствует полностью. Это выглядит странным…» Седьмая точка, восьмая, девятая. «118 д. э. Мы настолько привыкли к безопасности Дзёдо, что меня это начинает беспокоить. Люди теряют бдительность. Всё же это не Земля, это чужая планета, и мы так мало о ней знаем…»
Десятая точка, одиннадцатая, двенадцатая, тринадцатая. Записи о сейсморазведке, поиске полезных ископаемых, картографии, климатологии исчезли. Похоже, исследователи сосредоточились исключительно на изучении местной флоры. И стиль записей изменился, будто командир Танемото не бортовой журнал заполнял, а личный дневник: «140 д. э. Линда уверяет, что растения Дзёдо безопасны для наших организмов. Она исследовала в лаборатории все привозимые с планеты образцы и не выявила в них ничего, что можно было бы расценивать как органический яд… 142 д. э. Мидори высказала странную гипотезу. По её мнению, эволюция на Дзёдо пошла необычным путём. Здесь нет межвидовой борьбы за существование. Все живые организмы на планете – симбионты, за миллионы лет идеально приспособившиеся к нуждам друг друга. Гипотеза экстравагантная, но я пока что не могу её опровергнуть… 148 д. э. Да, определённо, в гипотезе Мидори что-то есть. Я не нашёл ни одного растения, проигрывающего борьбу за существование. Здесь никто никому не мешает…»
А затем речь пошла о том, во что Елена поверить не хотела и не могла: «151 д. э. Сегодня утром, перед высадкой, Мидори подошла ко мне и предложила провести эксперимент. Она хотела узнать, как будет действовать симбионтная биосфера, когда в ней появится чужак. А именно: снять защитный костюм и пожить несколько дней на Дзёдо. Я категорически запретил. К сожалению, мой запрет не остановил космобиолога. Высадка подходила к концу, когда я увидел, что Коноике самовольно отстегнула гермошлем. Я немедленно вернул группу на корабль и поместил космобиолога в изолятор. Высадки временно прекращены… 154 д. э. Обстановка на корабле напряжённее с каждым днём. Я не понимаю, что происходит. Линда, Кен и Гордон требуют возобновить высадки на Дзёдо, вне зависимости от того, какие последствия будет иметь выходка космобиолога. Впрочем, Мидори чувствует себя превосходно. Никаких подозрительных симптомов нет, анализы в норме… 156 д. э. Мы возобновили высадки. Когда вышли из шлюпки, Кен и Гордон резвились, словно дети. Даже обычно сдержанная Линда залезла под водопад. Да что там, мне и самому было неожиданно приятно прилечь в мягкую пушистую траву на поляне… 161 д. э. Мидори попросила разрешения продолжить эксперимент. Я согласился. Если ей так хочется рискнуть собственным здоровьем, что ж! Недаром говорят: „Женщина захочет – сквозь скалу пройдёт“».
Это не лезло ни в какие ворота! Судя по записям, дисциплина на корабле разваливалась на глазах, каждый вытворял то, что ему заблагорассудится. А командир, вместо того чтобы немедленно прервать экспедицию, уложить особо ретивых «неподчиненцев» в стасис-коконы и вернуть корабль на Землю, только сокрушался, да пописывал в своём «дневничке»: «166 д. э. Уже пять дней, как Коноике проводит эксперимент. В первый же день, выйдя из шлюпки, она переоделась в повседневную форму. Теперь этого ей кажется мало, она разгуливает в майке и шортах, пока мы паримся в скафах. Ребята вздыхают, глядя на неё. Линда пока молчит, но я чувствую, что и она не отказалась бы побегать босиком по траве… 170 д. э. Мидори принесла охапку каких-то фруктов. Дегустировала их по очереди и делилась впечатлениями. Вкус у них оказался не очень приятный. Это радует – никому не взбредёт в голову последовать её примеру… 176 д. э. Мидори опять ела фрукты, сказала, что они стали значительно вкуснее. Может, она начала к ним привыкать, как курильщик привыкает к никотину?.. 193 д. э. Я сделал открытие, не поддающееся пока объяснению. Во-первых, фрукты растут на деревьях, которые мы наблюдаем пятый месяц, и никаких плодов на них раньше не замечали. Во-вторых, на одинаковых деревьях произрастают разные фрукты и, наоборот, на различных – одинаковые. В-третьих, в плодах нет семян или чего-либо подобного. Я не понимаю их функционального назначения. Не для того же они растут, чтобы Мидори ими лакомилась! Кстати, она говорит, что вкус у них отменный… 202 д. э. Жизнь на лоне природы явно пошла Мидори на пользу. Она всегда была красива, но сейчас буквально излучает флюиды сексуальности. Кен и Гордон теряют головы в её присутствии. Чувствую, ещё несколько дней, и они самовольно присоединятся к эксперименту. Честно сказать, мне и самому трудно противостоять влечению. Пора сворачивать экспедицию, данных мы собрали достаточно…»
Наконец-то здравый смысл возобладал!
Однако, судя по всему, головы потеряли не только пилот Мисима и бортинженер Хацуми. Вместо решительных действий командир корабля продолжал сюсюкать: «220 д. э. Я был уверен, что сегодняшняя высадка – последняя, но Мидори буквально на коленях выпросила у меня разрешение переночевать на Дзёдо. Кен и Гордон тут же вызвались составить ей компанию. Я хотел запретить, но, посмотрев на них, понял, что они не выполнят мой приказ. Надеюсь, завтра мне удастся забрать всю тройку на корабль. Пусть даже насильно – я приготовил пистолет с парализующими зарядами…»
Он всё же понял свою ошибку, но поздно, поздно! Эта запись оказалась последней, сделанной командиром Танемото. Вернуть людей на корабль он не смог. Что ему помешало применить силу, оставалось только догадываться.
Дальше бортовой журнал пытался вести навигатор. Впрочем, он внёс всего несколько записей: «221 д. э. Командир г-н Танемото и химик г-жа Танемото улетели на планету. Они должны забрать членов экипажа, остававшихся внизу, и вернуться на корабль. Спуск шлюпки проходил в штатном режиме, но после приземления связь оборвалась. Никто из группы высадки на мои вызовы не отвечает. В назначенное время шлюпка на корабль не вернулась. Пытаюсь установить связь… 222 д. э. В течение дня я пытался связаться с группой высадки. Безуспешно… 226 д. э. Связи с разведгруппой по-прежнему нет. В данных обстоятельствах я вступаю в командование кораблём… 233 д. э. Я пришёл к выводу, что экипаж попал в какую-то ловушку. Пытаюсь анализировать поведение членов разведгруппы. С людьми что-то происходило, их поступки я не могу объяснить. Больше других изменилась космобиолог Коноике…»
Видимо, одиночество и тревога за судьбы товарищей сказались на рассудке навигатора довольно быстро. Записи делались сумбурными, невразумительными: «242 д. э. Меня тревожит ощущение, что в последнее время рядом со мной были не мои товарищи, а кто-то чужой. Настоящая Мидори никогда не вела себя так развратно… 263 д. э. На этой планете живёт нечто ужасное. Оно сожрало Мидори, а потом, приняв её облик, проникло на корабль. Оно соблазнило Кена и Гордона, заманило их в ловушку и тоже сожрало. Несомненно! Оно и меня соблазняло! Неужели Линда тоже погибла?! 320 д. э. Сегодня чудовища пытались проникнуть на корабль. Они хотели обмануть меня, притворялись людьми, чтобы уволочь в своё логово. Но я-то знаю, кто они на самом деле!»
Это была последняя запись, навигатор забросил бортовой журнал. Естественно, никакие чудовища похитить его не пытались. Товарищи по экипажу прилетали, чтобы увезти с собой на планету – в архиве бортового компьютера сохранилась видеозапись того визита. Часть переговоров шла на японском, но общий смысл был понятен:
«– Шлюпка вызывает вахту! Шлюпка вызывает вахту! – На левой половине экрана – довольно молодое мужское лицо в гермошлеме. Пилот Мисима. – Юкио-сан, вы меня слышите? Это Гордон! Почему заблокирован шлюз? Что у вас случилось?
Зажглась правая половина. Юкио Такамацу, на двадцать с лишним лет моложе, чем сейчас, но беспокойный огонёк в глазах уже заметен:
– Что тебе надо? Что вы сделали с Линдой?
– Вы о чём, Юкио-сан? Командир и Линда внизу, отдыхают. Мы прилетели за вами…
– Убирайся откуда пришёл, тэмээ!
– Юкио-сан, что с вами?! – Теперь слева – космобиолог Мидори Коноике. – Дзёдо замечательное место! Мы хотим, чтобы вы присоединились к нам. Бросьте вы эту жестянку!
– Урусай! Убирайтесь, пока целы!
– Зачем вы так? Мы же хотим вам помочь.
– Оставь его, Мидори! – снова пилот Мисима. – Такамацу-сан, нам хоть вещи свои забрать можно?
– Дзаккэнаё! Здесь нет твоих вещей. Только попробуйте сунуться! Бластер у меня под рукой!»
Да, на корабле-разведчике «Сёгун» действительно произошло ЧП. Экипаж взбунтовался, отказался возвращаться на Землю, в каменные джунгли своего гетто, и дезертировал. Командир проявил непростительную слабость, и его вынудили присоединиться к дезертирам. А свихнувшийся навигатор вместо того, чтобы увести корабль на Землю и доложить о случившемся, забаррикадировался в нём и просидел так двадцать три года. Всё ясно и понятно. Русановцам оставалось эвакуировать больного и возвращаться домой, – какое им дело до иностранных дезертиров?
Но это означало подарить планету-рай главному сопернику по космической экспансии. Так заканчивать свою первую экспедицию в качестве командира Елене Пристинской хотелось меньше всего.
Она сама не знала, для чего собрала экипаж, какой совет желала услышать? Есть устав, инструкции, есть международные законы, в конце концов, – что тут ещё придумаешь? Потому, едва все собрались в рубке, выпалила, как в прорубь нырнула:
– Нужно найти высадившихся на планету людей.
– Зачем? – тут же уставился на неё Бардаш. Вернее, уставились все, химик только озвучил общий вопрос. – Планета принадлежит Консорциуму. Зачем туда соваться без приглашения?
Елена прикусила губу, раздумывая, как лучше ответить. И вдруг на помощь пришёл Воронин:
– А почему ты решил, что планета принадлежит Консорциуму?
Все головы дружно повернулись к навигатору.
– То есть как, почему? Они первооткрыватели.
– И «первозакрыватели». Экспедиция «Сёгуна» прекратила существование, не выполнив обязательный регламент принятия звёздной системы под юрисдикцию своей державы.
– Ты считаешь, они погибли? – уточнил Ленарт, машинально потирая большой шрам на щеке. О происхождении шрама Елена знала из досье космобиолога. Но понять, почему тот до сих пор не обратился к пластическим хирургам, чтобы ликвидировать это безобразие, не могла.
– Ой, Михаил, брось! – возмущённо взмахнула рукой Благоева. – На этой планете нет ни хищников, ни болезней, ни ураганов с землетрясениями, пища растёт буквально под ногами. С чего бы им умирать? Наоборот, они размножились – детей кучу нарожали. Биологиня у них молоденькая совсем была, и аппетитная, как конфетка. Да и химичка не старая. Наверняка их там уже целое племя.
Рыжик, не удержавшись, фыркнул, тут же спрятал лицо в ладонях. И остальные заулыбались. Петра нахмурилась:
– А что я не так сказала? Чем, скажите на милость, им заниматься, если не любовью? А от этого занятия обычно дети родятся.
– Я не утверждаю, что высадившиеся на Дзёдо люди умерли, – покачал головой Воронин. – Но они больше не разведгруппа. Они – дезертиры.
– И что это меняет? – не понял Бардаш.
– Вряд ли они заявят протест, если мы присоединим эту звёздную систему к Евроссии. Формально она пока ничейная. Оспорить это у Консорциума не получится – «Сёгун» ведь мы вернём в целости и сохранности, со всеми записями бортового компьютера. Из которых станет ясно, что силового захвата не было.
На минуту в рубке повисла тишина. Для Елены выводы Воронина тоже оказались неожиданными.
– Да-а, интересная правовая коллизия, – протянул Бардаш. – И всё же это риск – объявлять своей планету, на которой двадцать три года проживают граждане другого государства. Дезертиры, не дезертиры… А если они эксперимент проводят по приспособляемости и акклиматизации? Максимальная продолжительность экспедиции никак не регламентирована, корабль ждёт на устойчивой орбите, помощи никто не просил. Ох, вляпаемся мы!
– Риска можно избежать, – возразил Воронин. – Надо найти этого Танемото и прочих. Они ведь не глупые люди, должны понять, что с робинзонадой покончено, и выбор не богат: либо Консорциум, либо Евроссия. На родине их ждёт трибунал за дезертирство. Так что если они официально попросят политического убежища, все вопросы будут сняты. Руководству Консорциума останется кусать локти, как говорится.
– И ставить к стенке тех, кто подбирал такой разгильдяйский экипаж, – восторженно хохотнула Благоева. – Мишка, я всегда говорила, что ты – голова! Давайте быстренько найдём этих «робинзонов», и планетка будет наша. А что, я не прочь осесть здесь, когда в отставку выйду. Рома, как считаешь?
Бортинженер только плечами пожал. Зато Ленарт тихо спросил:
– А если мы их не найдём?
– Тогда придётся доказывать, что никто не выжил. Это сложнее.
– Да найдём, найдём, куда они денутся! – нетерпеливо отмахнулась Благоева. – С детворой по лесам много не набегаешь. Командир, когда будете график высадок составлять, нас с Ромой включить не забудьте. Ножки очень размять хочется.
– И меня! – поспешно вскинул руку Рыжик.
Недостатка в добровольцах, желающих поучаствовать в поисках «робинзонов», не предвиделось.
Елена догнала Воронина на жилой палубе:
– Михаил, подожди…те.
Навигатор обернулся. На его лице неизменная доброжелательная улыбка.
– Да?
– Спасибо за поддержку. Вы подсказали замечательную идею. Честно говоря, я не знала, что делать.
Воронин кивнул.
– Не за что. Кстати, ко мне вовсе не обязательно обращаться на «вы».
– И ко мне – не обязательно, – с готовностью согласилась Елена. Неужто стена отчуждения дала трещину?!
– Кстати, я нашёл перевод названия «Дзёдо». «Чистая Земля», эдакий буддийский аналог рая.
– А-а-а. Примерно это я и предполагала.
Они помолчали несколько секунд. Наверное, следовало поблагодарить Михаила и уйти к себе в каюту. Но уйти Пристинская не успела. Воронин неожиданно заявил:
– Лена, я не хотел говорить при всех… Я не считаю идею с высадкой такой уж хорошей. Лучше было бы оставить всё как есть и вернуться на Землю.
Елена опешила:
– Почему?!
– Не знаю, как тебе, а мне бросились в глаза некоторые странности. Во-первых – дети.
– Что значит – «дети»? Думаешь, предположение Благоевой глупое?
– При чём здесь Благоева? У четы Танемото на Земле осталась дочь, у пилота Мисимы – сын. Я ни в коей мере не собираюсь оспаривать нашу пропаганду, рисующую жизнь в анклавах Консорциума исключительно зловещими красками. Но родственные чувства обычно куда сильнее, чем долг и присяга. Во-вторых – фрукты. О них нет ни единого упоминания до тех пор, пока космобиолог не начала свой эксперимент. Откуда они взялись? Даже Танемото удивлялся. В-третьих – Мидори Коноике, конечно, была красивая девушка. Но влюбились в неё все поголовно только после того, как она переселилась на Дзёдо. Если всё это сопоставить, то история с дезертирством команды «Сёгуна» перестаёт быть такой уж однозначной. – Он чуть помедлил. – Лена, я понимаю, что желающих своими глазами увидеть рай у нас в экипаже предостаточно. Но я бы на твоём месте отодвинул демократию в сторону и на первую высадку взял с собой Ленарта и Бардаша. Марк – перестраховщик по жизни. И сейчас это может оказаться полезным. Евгений – прирождённый разведчик, заметит то, на что другие не обратят внимания. Впрочем, ты командир, поступай, как считаешь правильным.
Он вновь улыбнулся своей белозубой улыбкой, кивнул на прощанье, развернулся и ушёл. А ошарашенная Елена смотрела ему вслед.
Глава третья
Тихое урчание двигателей оборвалось.
– Да уж… – многозначительно пробормотал Бардаш.
Шлюпка стояла посреди огромной, залитой солнцем поляны. С трёх сторон их окружал лес, а на севере, полого поднимаясь, поляна упиралась в невысокие красно-рыжие скалы, увитые стелющимся кустарником. Со скал срывался водопадик, и у его подножья, там, где струи воды разбивались мириадами брызг, играла радуга. Семицветные рожки тонули в небольшом озерце, обрамлённом рыжими валунами и зарослями невысоких растений, с огромными, не меньше метра в поперечнике, листьями. Ручеёк, вытекающий из озерца, проложил себе путь в этих зарослях. Вернее, это они облюбовали его берега, и так он и бежал, невидимый, вдоль западного края поляны. И везде, куда ни глянь, – зелень всех мыслимых оттенков, от тёмного, почти чёрного, до светло-салатного. Лазурное небо без единого облачка дополняло пейзаж.
– Красиво, – констатировал Ленарт. – Кто первым выходит?
– Командир. – Пристинская распахнула люк, оперлась рукой о борт шлюпки и спрыгнула на землю.
Поляна сплошь была покрыта подстилкой из переплетающихся травинок, и казалось, что под ногами мягкий, слегка пружинящий коврик. Елена присела на корточки, потрогала – и впрямь, травинки мягкие и гибкие, как ворсинки ковра. Выпрямилась, попробовала шагнуть. Идти удобно, зелёный ковёр легонько подталкивал, помогал. Эх, босиком бы по такой прелести пробежать!
Она вздохнула, обернулась к шлюпке:
– Выходите.
Ленарт и Бардаш только и ждали команды, мигом оказались снаружи. Химик не сдержался, несколько раз подпрыгнул на пружинящем травяном ковре. Смущённо развёл руками:
– Это я так, в качестве эксперимента.
– Пожалуйста, не надо здесь никаких внеплановых экспериментов проводить. – Елена махнула рукой в сторону водопада. – Судя по видеозаписям, там и был их последний лагерь.
– Нда, – Ленарт скептически оглядел девственную зелень. – Был. Но очень давно.
– Пойдёмте, может, следы какие найдём, – предложил Бардаш. И улыбнулся мечтательно: – Красота! Прямо райские кущи. Однако чего-то вроде не хватает?
– Ты не догадался? – покосился на него космобиолог. – Красок мало. Исключительно оттенки зелёного. На Земле всегда что-то цветёт, а здесь цветочков нет.
– В самом деле. Очевидно, цветы здесь ни к чему? Нет насекомых-опылителей, правильно?
– Да. Здешние растения размножаются исключительно вегетативно. Во всяком случае, Мидори Коноике так писала.
– А жаль. Всё же планета, лишённая животной жизни, многое теряет.
– Угу. То ли дело было на древней Земле. Москиты, шершни, оводы, скорпионы, змеи, волки, тигры, акулы, пираньи, крокодилы. Я уже не говорю о «домашних зверьках» – вшах, клопах, тараканах, крысах.
– Да ну тебя, Марк! – отмахнулся Бардаш. – Знаю, что ты неисправимый оптимист.
Они подошли к озерцу. Вода в нём была кристально-прозрачной, каждый камешек на дне видно. Елена наклонилась, зачерпнула ладонью, – по поверхности побежали круги. Услышав короткий смешок за спиной, быстро выпрямилась, стряхнула с перчатки блестящие, как крохотные алмазы, капельки. Уточнила:
– Лагерь был справа от водопада?
– Да, справа… – Ленарт оглядел заросли широколистных растений. – Нет тут ничего давно.
– А я думаю, есть!
Евгений решительно двинулся в самую гущу и, согнувшись почти пополам, осторожно скользнул под клонящиеся к земле мясистые, тёмно-зелёные листья. И через минуту в динамиках зазвучал его голос:
– Командир, лагерь на месте! Идите сюда. Только здесь иначе, чем на четвереньках, не пролезешь.
– Косморазведчикам не привыкать на четвереньках ползать! – бодро ответила Елена. – Марк, останьтесь снаружи.
Она опустилась на траву и заползла в заросли.
Под широкими тёмными листьями царил полумрак. Вокруг торчали толстые, бордово-зелёные стебли, землю покрывали ажурные кружева бледной, полупрозрачной травы.
– Двигайтесь прямо, командир, я вас вижу!
Она послушно поползла на голос, и вскоре впереди заблестел фонарик Бардаша. Химик сидел на корточках и что-то выковыривал из невысокой горки камней.
Только это оказались вовсе не камни, – на земле лежало сваленное в кучу оборудование разведгруппы.
Бардаш поднял гермошлем, прочёл на табличке:
– Гордон Мисима. – Взглянул на Елену, произнёс задумчиво: – Вот он, лагерь. Как был здесь, так и остался.
Пристинская огляделась по сторонам. Всюду среди пучков стеблей торчали из земли остатки приборов, снаряжения, экипировки косморазведчиков. Бледно-зелёная травка старалась скрыть следы чужого вторжения, но кое-где металл и пластик ещё были заметны. Гермошлем, найденный Евгением, не повреждён, даже батареи коммуникатора не разрядились. Целым и полностью укомплектованным оказался и скафандр, извлечённый вслед за ним из-под грязи и травы. Могли за двадцать три года человеческие кости полностью истлеть в этом климате? Версия с гибелью всех участников высадки Елене не нравилась, но её следовало проверить прежде, чем начинать поиски живых.
Бардаш расковырял соседнюю горку.
– Остатки палатки, купол провалился. Надо посмотреть, что там внутри.
Пристинская тоже примерилась начать «археологические изыскания». Но химик вдруг окликнул:
– Командир, взгляните, тут кое-что интересное. Видите?
Елена не могла понять, что он заметил под кружевами полупрозрачных листиков. Протянула руку, пытаясь очистить невидимую находку от грязи…
– Да нет, вы на саму траву посмотрите, – остановил её Бардаш.
Она уставилась на листики, в точности такие, как вокруг. То, что казалось отдельными травинками, в действительности было бесконечными плетями нитеобразных корешков, усеянных пробивающимися на поверхность листочками на коротеньких стебельках.
– И что здесь не так?
– На размер листиков обратите внимание.
И правда, в том месте, куда показывал Бардаш, листики гораздо мельче и вроде как светлее.
– Химия какая-то? Что-то в почве?
– Да при чём здесь почва, – разведчик безнадёжно махнул рукой. – Кто-то недавно в этом месте рылся, как мы с вами, потому молодые побеги и не успели до нормального размера вырасти. На Земле можно было бы грешить на енота, или лису, или, скажем, одичавшего пса. Но на Дзёдо только одно животное водится.
– Человек, – понимающе кивнула Елена. – Значит, они где-то рядом, и наведываются сюда иногда. Давайте выползать на свет. Кстати, Евгений, объявляю вам благодарность!
Она поспешно поползла к краю зарослей. А Бардаш и впрямь наблюдательный, не зря его Миша рекомендовал.
После зелёного полумрака солнечный свет казался ещё более ярким. И весёлым. Нет здесь никаких костей, никаких трупов. Благоева права – «робинзоны» живут припеваючи на своей чудо-планете. Настроение сразу улучшилось, тревога отступила.
Елена выползла из-под склонившихся к земле листьев, выпрямилась и сладко потянулась, разминая спину. Глянула на поднимающегося следом химика, невольно фыркнула, увидев, во что «раскопки» превратили его скаф. Да и сама она выглядела не лучше.
– Да, извазюкались мы неслабо! Не возражаете, если я свой костюмчик в водопаде искупаю?
И не дожидаясь ответа, забралась по камешкам на уступ, балансируя на узенькой террасе, прошла под падающие сверху струи. Должно быть, искупаться здесь по-настоящему, без этой пласталевой оболочки – вообще волшебно!
– Командир, осторожней, вниз не свалитесь, – запоздало проворчал Ленарт.
– А поймать падающую женщину слабо? Не беспокойтесь, если и свалюсь, то всего и делов, что в озере поплавать придётся. – Она принялась оттирать прилипшую грязь. – Евгений, идите мыться!
– Я лучше внизу.
– Высоты боитесь?
– Нет, плавать не умею.
Ленарт коротко хмыкнул, и Елена не поняла, это шутка или нет. Оставаться под водопадом сразу перехотелось. И в самом деле, что это она? Не командир, а девчонка какая-то. Блондинка. Она начала спускаться.
– Всё же странно, – Бардаш неторопливо оттирал грязь, сидя на камне и свесив ноги в озерцо. – Нигде не видно сухих листьев, стеблей, полуперегнившей подстилки, как у нас на Земле. Всё новенькое, свеженькое, зелёненькое. Как будто тут дивизион садовников поработал.
– И это Коноике описывала, – кивнул Ленарт. – Я смотрел видеозаписи, но, правда, не верится, что такое возможно. Командир, разрешите хотя бы маленький эксперимент?
– С оторванным листиком? Давайте, и мне хочется увидеть своими глазами, – кивнула Елена, присаживаясь рядом с химиком.
Ленарт огляделся по сторонам, выбирая, подошёл к вьющейся по скале лозе, оторвал от неё трёхпалый листик. Продемонстрировал его товарищам, как профессиональный фокусник, положил на зелёный упругий ковёр под ногами.
С минуту ничего не происходило.
– И что? – не выдержал Бардаш.
И тут неожиданно одна травинка шевельнулась и наклонилась в сторону листа. За ней последовала вторая, третья.
– Они что, его видят? – изумился химик.
– Чёрт его знает! Чтобы в этом механизме до конца разобраться, надо головы иметь посветлее наших. Видят или ещё как, но весь листик опутают, прилипнут к нему, как пиявки. И через полчаса от него одна пыль останется. В этом мире ничего не пропадает, все полезные вещества уйдут другим растениям.
– Ладно, это листик. А ветви, деревья? – не сдавался Бардаш.
– То же самое, только времени больше уходит. В зависимости от того, сколько живности дотянуться сможет.
Елена решительно поднялась с камней.
– Эксперимент интересный, но нам пора «робинзонов» искать. Предлагаю делать концентрические окружности, постепенно увеличивая радиус. Пока что-нибудь не найдём.
Первый круг Пристинская прочертила над поляной, потом начала уводить машину всё дальше и дальше в глубь леса. Или скорее это напоминало ухоженный парк, разбитый экстравагантным садовником. Деревья не теснились друг к другу, росли просторно, оставляя достаточно места для колоритных кустарников и залитых солнцем полян. Скалистая гряда, откуда сбегал ручей, постепенно понижалась к западу, а на востоке уходила к голубевшим вдали горам. Сам ручей вскоре встретился со своим собратом, затем – с ещё одним, ещё, и дальше лес прорезала голубая полоса довольно широкой реки. Устья её видно не было, но, судя по карте, километрах в пятидесяти на юго-запад река впадала в морской залив. Елена прикинула, сколько кругов придётся сделать, пока они доберутся до моря и дальних гор. Во всяком случае, на день работы хватит.
Однако полёт закончился гораздо раньше.
– Вон он!
Фигуру, на секунду вынырнувшую из зелёного моря, заметил Бардаш. Был то мужчина или женщина, что за одежду носил «туземец», если носил вообще, – разобрать не удалось. Но это было не суть важно – по лесу шёл человек!
Они посадили шлюпку на ближайшей поляне и бросились в погоню. Лес нисколько не походил на мрачные тёмные джунгли. Лес буквально пропитан ярким дневным светом. Пышные кроны деревьев, кустарники с мягкой шелковистой листвой, паутина лиан, а под ногами – трава. Каждый пятачок поверхности, каждый квадратный миллиметр покрыт зеленью. Многие растения можно было узнать по отчётам экипажа «Сёгуна»: псевдодуб, мягколистник. Да, если присмотреться, растительность не очень разнообразна. Но присматриваться и любоваться времени нет – у незнакомца почти пятьсот метров форы. И кто знает, как быстро он бегает по здешним лесам…
– Командир, кажется, это те самые кусты! – Бардаш замедлил шаг. – Да, вон там я его видел!
– Хорошо, – кивнула Елена. – Но он уже далеко от этого места. Вряд ли он нас дожидается.
– Не думаю, – Бардаш остановился. – Взгляните, наш «робинзон» здесь «пасся». А теперь затаился.
И впрямь, на кустах среди ярко-зелёных листьев висели продолговатые красные ягоды. Было заметно, что в некоторых местах их совсем недавно обрывали.
– Вот вам и вегетативное размножение, – хмыкнул химик.
– К размножению эти ягодки никакого отношения не имеют. Евгений, вы что, отчёты не смотрели? – укоризненно заметила Пристинская.
– Смотрел. Карту полезных ископаемых смотрел. Химические анализы грунта и воды смотрел. Сейсмограммы смотрел.
Бардаш говорил спокойно, без раздражения. Елена прикусила губу. Очередной прокол. В экспедиции каждый должен заниматься своим делом.
– А вы обратили внимание, что плоды растут только до высоты человеческого роста? – Ленарт осторожно раздвинул кусты, шагнул в их гущу. – А ветви-то гораздо выше. Это чтобы рвать удобно или почему?
– Угу, – сразу же согласился Бардаш. И тоже начал пробираться в глубь зарослей. – Видно, здесь селекционеры очень умелые.
– Кто знает…
Через минуту их уже и видно не было, только верхушки кустарника время от времени вздрагивали. Елена, вовсе не уверенная, что прочёсывать заросли такая уж хорошая идея, потопталась на месте. Спросила:
– Так что, мы идём дальше?
Не дождавшись ответа, пошла вокруг кустарника. Обогнула его и…
– Здравствуй!
В пяти шагах от неё стояла девочка лет четырнадцати-пятнадцати. Она не пряталась и не таилась, а разглядывала пришелицу и дружелюбно улыбалась.
Глава четвёртая
Елена облизнула вмиг пересохшие губы. Пробормотала:
– Привет…
– Меня зовут Мати. А тебя?
Кожа у девчушки светло-шоколадная от загара. Круглое симпатичное личико с маленьким носиком и остреньким подбородком, карие глаза-миндалины – она очень походила на Линду Танемото, только не постаревшую, а наоборот, помолодевшую на двадцать лет. Или, что более правдоподобно, девочка была дочерью химика «Сёгуна».
– Командир, вы с кем разговариваете? – Ветви кустарника раздвинулись, пропуская Бардаша. Увидел, и глаза у него изумлённо округлились.
Девочка нисколько не смутилась под взглядом мужчины, хоть весь её наряд составляли густые тёмные волосы, доходящие чуть ли не до пояса.
– Вы прилетели с Земли? – продолжая улыбаться, поинтересовалась она. – Правда, у нас хорошо?
Вот она, наглядная демонстрация, что версия Благоевой верна, а опасения Ленарта и Воронина беспочвенны. Весёлый, беззаботный ребёнок, не отягощённый комплексами и условностями. Дитя племени, променявшего «блага цивилизации» на первобытный рай.
– Я – Елена, – Пристинская наконец опомнилась. – Ты одна здесь?
– Да, – с готовностью кивнула девочка. – Ем смородину, она вкусная. Вы не пробовали? Кушайте, её много!
– Это называется смородиной? – Бардаш сорвал с ветки ягоду, повертел в пальцах, хмыкнул. – У нас на Земле помельче.
– Спасибо, Мати, мы в другой раз попробуем, – поблагодарила Елена. – Ты поблизости живёшь?
– Я здесь живу, – девочка удивлённо посмотрела на неё. – Эта планета называется Дзёдо.
– Мы знаем, что Дзёдо. А «здесь», это где? – попытался уточнить Евгений.
Аборигенка не ответила. Кажется, и вопроса не поняла. Хотя она довольно правильно говорила по-английски, но отдельные слова вполне могли изменить свой смысл в речи туземцев.
– Ты одна здесь живёшь или ещё кто-нибудь есть? – Елена попыталась нащупать ниточку взаимопонимания. – Взрослые? Старше тебя?
– Здесь много людей живет. И старшие живут.
– Мы бы хотели их увидеть. Где нам их найти? Ваше жильё где-то поблизости? Дом? Деревня?
Туземка вконец растерялась.
– Место, где ты спишь? – подсказал Бардаш.
Девочка непонимающе развела руками:
– Когда хочется спать, я ложусь и сплю.
Елена вздохнула. Естественно, под каждым кустом готов и стол и дом.
– А где сейчас остальные люди? – попробовал зайти с другой стороны Бардаш.
– Здесь, на Дзёдо!
Мати скривила губы. Непонятный разговор её раздражал. Елена уже сомневалась, что девочке четырнадцать-пятнадцать. Тело у неё о развито хорошо, но разум…
– Чем они занимаются?
– Не знаю. Я же не вижу их! Почему вы задаёте непонятные вопросы? Пойдёмте лучше гулять. И снимите вашу смешную одежду, вам же в ней неудобно. Особенно эти штуки на головах!
Кусты захрустели, пропуская космобиолога. Мати радостно улыбнулась, и церемония приветствия повторилась в третий раз, с тем лишь отличием, что нагота девочки смутила Ленарта, – он так и норовил отвести взгляд. Зато сам он заинтересовал аборигенку.
– Елена, Марк твой муж? Или Евгений?
– Нет, – Пристинская опешила от такого поворота в разговоре. – Ни один и ни второй.
– А где же твой муж? Почему ты гуляешь не с ним?
– У меня нет мужа.
– Как нет?! – изумилась Мати. – Ты же взрослая! Почему эти мужчины не хотят быть твоими мужьями?
Впрочем, удивлялась девочка буквально полминуты. Не дожидаясь разъяснений, она вновь весело защебетала. Гордо поведала новым знакомцам, что и она почти взрослая, будущим летом обзаведётся мужем, и как они вместе будут гулять, и чем они ещё займутся – вместе… Елена только подивилась, как быстро исчез налёт цивилизации, – второе поколение, а живут и впрямь первобытным племенем. Зато Бардаш подошёл к хвастовству девочки прагматичнее – попробовал ухватиться за её слова, как-то конкретизировать пресловутое «здесь», в котором пребывали обитатели планеты.
– Мати, а где ты встретишься с будущим мужем? Как он узнает, где тебя найти? Дзёдо большой!
– Да, но поляна мам маленькая! – фыркнула позабавленная его непонятливостью девочка. – Когда заканчиваются зимние дожди, туда приходят мужчины и женщины, выбирают, кто с кем хочет гулять в будущем году.
Разведчики переглянулись. Кажется, ход оказался удачным. Поляна мам – ещё бы! С грудничками или на последнем месяце беременности по лесу много не разгуляешься. Селение, стойбище, лагерь – название можно придумать любое, «поляна мам» ничем не хуже других.
Мати сразу же согласилась проводить туда пришельцев. Сказать что-либо о расстоянии она не могла, но пообещала, что придут они гораздо раньше, чем солнце коснётся макушек деревьев. Пристинская заикнулась было о том, чтобы прокатиться до «поляны» на шлюпке, но девочка отказалась. Да, она прекрасно понимала, что такое «космошлюпка», но лететь в ней, даже низко над землёй, не хотела категорически. После нескольких минут безуспешных уговоров пришлось уступить.
Дорога к поляне мам походила на прогулку по огромному живописному парку в прекрасный солнечный день. И Мати с успехом восполняла недостающее щебетание птиц. Разведчики узнали, что справа от них находится озеро, где Мати любит купаться, что у неё есть сестра-двойняшка Лоис. А родители их, в самом деле, Линда и Цеуси Танемото, об этом Елена правильно догадалась. Оставалось выяснить, где «гуляет» чета Танемото, найти их, поговорить, – и цель высадки достигнута. А вместе с ней и цель экспедиции! Евроссия приобретёт лучшую планету галактики, не приложив к этому никаких усилий… И имя Елены Пристинской будет вписано в Золотую Книгу Славы Космофлота, что очень и очень приятно.
Однако выяснить, где на Дзёдо находятся люди, было задачей далеко не простой. Мати с удовольствием отвечала на вопросы, но понимали её ответы разведчики не всегда.
– Маму с папой вы не сможете встретить. Мама ушла совсем, а папа не хочет, чтобы другие к нему приходили, пока он сам не позовёт. Только мы с Лоис к нему ходим, носим еду. Когда папа хочет кого-то видеть, он говорит нам, а мы передаём остальным.
– А мама куда ушла?
– Никуда, просто ушла. Все когда-нибудь уходят. Разве у вас не так?
Пристинская неожиданно догадалась, куда уходят из мира, в котором все всегда «здесь». Сразу стало зябко от этой догадки. И сообразила не только она. Бардаш спросил прямо в лоб:
– Мати, твоя мама умерла?
Елена перехватила укоризненный взгляд Ленарта, адресованный товарищу. Но девочка ничуть не расстроилась. Она не поняла, о чём её спрашивают!
Бардаш попытался растолковать:
– Ты знаешь, как рождаются дети?
– Конечно! Я много раз видела. А когда стану взрослой, я тоже…
– Вот-вот. У тебя родятся дети, вырастут, у них появятся свои дети. А дальше что с тобой будет?
– Я уйду насовсем, как мама. Все должны уходить, – Мати сказала это настолько беззаботно, что стало ясно – вопросы жизни и смерти её ничуть не волновали.
– У нас это и называется «умирают», – вздохнул Ленарт. – А почему мама «ушла», с ней что-нибудь случилось? Она заболела?
– Мама заболела? Как это? – Мати возмущённо фыркнула. – Когда я полезу на скалы и ударюсь о камень, у меня заболит нога или рука. А как может заболеть мама? Марк, ты смешной! Но ты мне нравишься. Оставайся с нами, следующим летом ты можешь взять меня в жены, если захочешь.
Она оглянулась и, лукаво посмотрев на космобиолога, облизнула розовые губки. А Елена почувствовала, как внутри тревожно тенькнуло. Это был не взгляд наивной девчушки. Она вдруг увидела юную проводницу в ином свете. Влажные чувственные губы, задорно торчащие грудки, узкая талия, начинающие набирать женственную пышность бёдра. Мати, казалось, излучала сексуальность.
Пристинская перевела взгляд на мужчин. Ленарт смущённо опустил глаза. Бардаш, тоже заметивший взгляд девушки, тихо засмеялся.
– Евгений, и ты оставайся! – тут же предложила ему Мати. – У нас много женщин, Лоис, например. Елена, и ты оставайся! Тебя обязательно кто-нибудь возьмёт в жены, ты же ещё не старая.
– Не старая, – подтвердил Евгений. И тут же спросил: – Мати, сколько тебе лет?
Взгляд девочки сделался растерянным.
– Десять? Наверное, больше? – попытался подсказать Бардаш. И растопырил пальцы на руках. – Столько же, сколько пальцев у меня? Ты можешь посчитать?
Девочка смущённо потупилась. С понятием счёта она явно не знакома. Пристинская вновь удивилась – в конце-то концов, это же не дикарка из каменного века! Это дочь косморазведчиков, почти взрослая, на умственно-отсталую не похожа. Следовало поискать объяснение. А лучше спросить напрямую у того, кто может дать чёткий, понятный ответ.
– Мати, ты отведёшь нас к своему папе?
– Нельзя, я же вам говорила. Но мы с Лоис скоро опять понесём ему еду и спросим.
– А Мидори, Кена, Гордона можно увидеть?
– Не знаю. Гордон в прошлом году приходил, остальных я не видела. Наверное, они ходят на другую поляну.
– У вас много полян мам?
– Две. Но вторая – возле моря, далеко, я там никогда не бывала. Море – это большое озеро с солёной водой. Его нельзя переплыть, и с одного берега другой не увидать. Правильно я объясняю?
– Правильно, – вздохнула Елена. – Очень большое озеро. Точно так же, как это дерево – очень большая травинка.
То, что цель путешествия достигнута, они поняли, услышав детские возгласы и смех. Пристинская ожидала увидеть на поляне мам какое-то подобие хижин, хотя бы навесы. И в первый миг ей показалось, что так оно и есть. Но затем, присмотревшись, она с удивлением поняла – на поляне не было ничего, построенного человеком. Кустарники с широкими листьями, невысокие деревья с раскидистыми кронами, ожерелья лиан, переплетаясь, создавали какое-то экзотическое подобие жилищ.
Бардаш присвистнул, крутя головой по сторонам:
– Ну и ну! Не верю, что вся эта красота выросла сама собой в таком виде.
– Не верь, не верь, – хмыкнул космобиолог. – Кстати, в отчётах Коноике ничего подобного нет. Значит, это позже здесь появилось.
Елена прикинула возраст деревьев. Да, вполне возможно, что «деревня» выросла за последние двадцать лет. После того, как на планете поселились люди. Или из-за того – как ни дико это звучит.
– Идите сюда! – Мати призывно замахала рукой и побежала к одному из «шатров».
Земля под ним была устлана толстым ковром пушистых круглых листиков, будто огромной зелёной периной. Солнечные лучи просвечивали сквозь «потолок», усиливая призрачность картины. За свисающими почти до земли живыми занавесями сидела обнажённая смуглая женщина и кормила грудью ребёнка. Вторая малышка мирно посапывала рядом на пушистой «перинке». Внешность хозяйки не оставляла сомнения в том, что это старшая сестра Мати.
– Привет! Заходите, присаживайтесь, – женщина дружелюбно улыбнулась пришельцам. Похоже, она нисколько не удивилась, увидев гостей.
– Это Сюзан, она самая старшая мама сейчас на поляне, – пояснила Мати, плюхаясь на «перинку». – Я подумала, что вам с ней интересней поговорить, чем со мной.
– Вы прилетели с Земли? Замечательно! А это Сара и Джейн. Они пока не умеют здороваться, – женщина засмеялась. – Вы давно прилетели? Быстро нас нашли? Вам здесь нравится?
Пристинская улыбнулась в ответ. Подумала: гостеприимство и разговорчивость – это семейные черты Танемото или племенной обычай? Ответила:
– Нравится. Только мы пока мало знаем о вас и вашей жизни. Сюзан, когда ты нас увидела, ты что, совсем не удивилась?
– Почему я должна удивиться? Мама с папой рассказывали о Земле, вот я и поняла, что вы прилетели оттуда.
– Всё же мы появились неожиданно. У вас столько лет не было чужих людей.
– Что означает «чужие»?
– С другой планеты, не с Дзёдо.
– Папа и мама раньше жили на другой планете. Оставайтесь, и вы будете с Дзёдо. Дзёдо – самое лучшее место для людей.
Да, древняя легенда крепко укоренилась в головах аборигенов.
Сюзан искренне отвечала на вопросы гостей, подробно рассказывала о жизни на Дзёдо. Но выходило у неё не многим более вразумительно, чем у младшей сестры. И у неё все всегда были «здесь», все днями напролёт ели вкусности, валялись на траве, гуляли да любили друг друга. Ну, женщины ещё разнообразили свой «досуг» тем, что рожали детей и кормили их грудью.
В конце концов Бардаш предложил:
– Командир, я схожу на разведку, сам взгляну, что здесь и как. Если наша прелестная хозяйка не возражает.
Сюзан не возражала. Кажется, «табу» у аборигенов вообще не существовало. Свобода без ограничений, без каких-либо обязанностей и обязательств? Рай. Идиллия. Голый счастливый человек на счастливой земле. Но ведь недостаточно человеку для счастья есть, спать и совокупляться! Иначе не добрался бы он до этого самого Дзёдо…
– Ладно, вам не нужно заботиться о пропитании, – вновь стала расспрашивать Пристинская, – еда растёт прямо на деревьях. Вам не нужны жилища и одежда – тепло круглый год. Тогда у вас уйма времени для того, чтобы изучить эту прекрасную планету. Почему вы сидите на одном месте? Мати говорила, что никогда не видела моря, а ведь до него всего три дня пути! А ты видела?
– Видела. Однажды мы с Гордоном и Джил гуляли туда. Но здесь же везде хорошо, зачем куда-то идти?
– А другие планеты, Земля, например? Неужели не интересно посмотреть, узнать что-то новое?
– Нет, – Сюзан улыбнулась и покачала головой. – Дзёдо – самое лучшее место!
Под шатром повисло молчание. Пристинская враз представила, как это может быть: отпуск длиной в жизнь, проведённый на диком острове. Пусть на самом прекрасном-распрекрасном, – но вся жизнь?! Чушь какая-то. Любой нормальный человек околеет с тоски через пару-тройку лет. Но вот же, рядом с ней, сидит женщина, молодая, красивая, вполне разумная. И прекрасно себя чувствует в этом раю для бездельников!
– Сюзан, а тебе сколько лет? – Ленарт опередил с вопросом, который так и вертелся у Елены на языке.
– Сколько? – Аборигенка виновато посмотрела на космобиолога. – А, я поняла. Это называется считать… Когда я была маленькой, папа учил это делать. Там надо загибать пальцы… Ой, что же я заболталась! У меня тут такие сладкие бананы есть – Элли принесла. Элли – это моя дочь…
Тему разговора сменили так резко, что разведчики оторопели. А Мати уже волокла огромную охапку длинных желтоватых плодов, и впрямь напоминавших бананы. Разложила фрукты перед гостями, уселась напротив и, оторвав один, запустила в него зубы, не потрудившись снять сочную кожицу.
– Ух ты, и правда сладкущие! Надо расспросить Элли, где такие растут.
– Да вы кушайте, кушайте! – Сюзан оторвала парочку «бананов» от грозди и чуть ли не в гермошлемы гостям сунула. – Что же вы не берёте?
– Спасибо, чуть попозже, – Елене даже отодвинуться пришлось. – Лучше давай вернёмся к счёту.
Поняв, что отвертеться не получилось, Сюзан вздохнула, отложила бананы. Задумчиво растопырила пальцы.
– Этот год, – один палец загнулся. – В прошлом году мы гуляли с Диком. И до этого… И ещё…
Когда все десять пальцев были посчитаны, она помедлила секунду, повернулась к Мати. – Загни палец! Один твой – всё равно что все мои, так папа учил.
Итогом стали три загнутых пальца у Мати и один у Сюзан. Женщина победно посмотрела на гостей.
– Вот! Я не помню этих слов, но вы теперь знаете, сколько мне лет, верно?
– Да. Тридцать один.
И выглядела она на столько же. Но она ведь считала года Дзёдо! По стандартному календарю Сюзан едва исполнилось девятнадцать. Косморазведчики переглянулись. Похоже, жизненный цикл туземцев заметно ускорился.
– А сколько Мати лет, посчитать можешь? – спросила Елена, спеша подтвердить догадку.
С новым заданием Сюзан справилась гораздо быстрее. Мати было пятнадцать лет Дзёдо, девять стандартных.
– Она уже взрослая? – Елена вновь окинула взглядом уплетавшую очередной банан девочку. Да какую там девочку – вполне зрелую девушку!
– Почти. Скоро сезон дождей, после него она станет женщиной.
– Я им говорила! – подтвердила Мати. И лукаво стрельнула глазками в космобиолога. – Я выберу Марка. Марк, я ведь тебе нравлюсь? Смотри, какая я красивая. И груди у меня ещё подрастут.
Она томно поглаживала себя – ни дать ни взять кинодива в фильме для взрослых. У Ленарта щёки порозовели от смущения, и Елена направила разговор в другое русло:
– А читать и писать вас папа учил?
Сюзан наморщила лоб:
– Это когда собирают вместе маленькие закорючки, и они что-нибудь обозначают? Я знала, но забыла, как это делается. А младших детей папа и не учил. Здесь это не нужно, здесь и так хорошо. Это же Дзёдо!
Пристинская только вздохнула, повернулась к Ленарту, приглашая его продолжить «дознание».
Но космобиолог ничего спросить не успел. Зелёная занавесь за его спиной дрогнула, расступилась. В «шатёр» заглянул Бардаш. И выглядел он обескураженным.
– Командир, не пора ли возвращаться?
Возвращаться? С чего бы это? Пристинская удивилась. Однако химик рассказывать о результатах своей «разведки» не торопился.
– Пожалуй, пора, – нехотя согласилась она. Повернулась к аборигенкам. – Сейчас мы должны уходить, но мы обязательно вернёмся. Спасибо за гостеприимство!
– А как же фрукты? – Сюзан обиженно надула губы. – Вы их не попробовали!
– Ничего, мы с собой возьмём, – Марк достал пластиковый пакет-контейнер и отправил туда «банан».
– А ещё мы приглашаем вас к себе в гости, на корабль, – Елена обвела взглядом сестёр. – Посмотрите, как мы живём.
Лица аборигенок застыли. А затем Сюзан с силой закрутила головой:
– Нет, нам нельзя.
– Почему? Завтра вернётесь назад.
– Нет!
Она попятилась, будто боялась, что её схватят и увезут насильно.
Елена вздохнула. Чем завлечь людей, уверенных, что они живут в самом лучшем месте Вселенной?
– Анализы взять вы хотя бы разрешите? – без всякой надежды спросил Ленарт. Показал коробочку пробоотборника. – Я только приложу эту вещичку к руке. Больно не будет.
Сюзан испуганно таращилась на разведчиков, зато Мати с готовностью вскочила, протянула космобиологу руку:
– Марк, возьми у меня анализы!
Ленарт закрепил прибор на её предплечье, тот тихо зажужжал, засветился индикатором.
– Ой! – Мати вздрогнула. Но тут же торжествующе улыбнулась. – Правда, совсем не больно! Марк, теперь ты возьмёшь меня в жёны?
Елена не удержалась, фыркнула. Повернулась к Бардашу, чтобы подмигнуть. Но тот её веселья не разделял.
Едва поляна скрылась за деревьями, Пристинская повернулась к товарищам:
– Что скажете? Выводы, впечатления?
– Впечатления… – протянул Ленарт. – Эти «хижины», растущие, будто по заказу, производят впечатление. Что касается людей… Выводы сделаем, когда увидим результаты анализов. Внешний осмотр показывает, что они здоровы, только жизненный цикл явно ускорился. Девочке девять биологических лет, а выглядит вполне взрослой.
– Да, она взрослая. И вы, Марк, ей очень понравились. Похоже, она пыталась соблазнить вас, – Елена засмеялась, вспомнив, как томно Мати глядела на космобиолога.
– А это не смешно! – Идущий впереди Бардаш вдруг резко остановился и повернулся к спутникам. – Отчёт о том, что я видел на поляне и в её окрестностях, я предоставлю. А пока вот что скажу. Я встретил двух молодых женщин. Как выяснилось из разговора, одна была дочерью Мидори Коноике, вторая – её внучкой. И мы мило побеседовали – на тему, не желаю ли я заняться с ними любовью, причём немедленно. А потом они от слов перешли к делу. Не знаю, как там Мати соблазняла Марка, но то, что выделывали те двое… Думаю, ни для кого из присутствующих не секрет, что я убеждённый асексуал? Но тем не менее рисковать не стал, развернулся и сбежал. Так что, командир, не всё так радужно и безобидно здесь, как кажется на первый взгляд. И местные красотки не слишком похожи на милых наивных дикарок.
Он развернулся и быстро зашагал в лес. Елена с минуту помедлила, переваривая услышанное, и кинулась следом.
– Подождите, Евгений! И на кого же похожи эти женщины, по-вашему?
– На сыр в мышеловке!
Глава пятая
Ленарт и Бардаш сразу после возвращения на корабль закрылись в лаборатории, потому делиться впечатлениями с товарищами Елене пришлось самой.
– Неплохо они там устроились. «Назад к природе», золотой век человечества, – в голосе Петры слышалась едва уловимая зависть. – А планетка, в самом деле, чудная. Командир, кто завтра в группе высадки? Всем же хочется по зелёному коврику побегать.
– Что, они правда читать-писать не умеют? – Рыжик недоверчиво покачал головой.
– А зачем им? Судя по количеству детей, они нашли занятие куда интереснее, – хихикнула Петра. – По-моему, эти люди послали к чёрту всю нашу цивилизацию и ничуть об этом не жалеют. Живут себе дикарями и радуются.
Предположение Благоевой звучало заманчиво, но согласиться с ним Елена не могла. Сегодня они гостили вовсе не в первобытном племени, быт которого подчинён борьбе за выживание. И какие они дикари? Дети косморазведчиков, у них даже речь вполне цивилизованных людей. Но что-то с ними не так.
– Эти люди – не дикари, – Воронин был согласен с Еленой. – У первобытных народов мало знаний, зато достаточно мифов, легенд. Религия есть, в конце концов. А у наших «робинзонов», судя по рассказу Елены, ничего этого нет. Все желания ограничены удовлетворением физиологических потребностей. Они скорее притворяются дикарями. Этакие «неандертальцы» из дешёвой киношки.
– Они как дети, играющие во взрослую жизнь! – выпалил Рыжик.
– Нет, не согласен, – возразил Воронин. – Дети по природе своей любопытны. А этим ни до чего нет дела. Зациклились на своём Дзёдо…
– Да, ты прав. Они не дети! – Бардаш стоял в дверях рубки, нервно сжимая и разжимая кулаки. – Они вообще не люди.
Все изумлённо уставились на него.
– В каком смысле «не люди»? – потребовала объяснений Пристинская.
– В генетическом, разумеется. У них другой набор хромосом. Нет, не верно я сказал, – все человеческие хромосомы у них в наличии. Плюс ещё одна пара, чужая.
– Всего-то одна пара, – хмыкнула Петра. – А ты сразу – «не люди»! Прям напугал.
Бардаш хмуро покосился на неё.
– Считаешь, этого мало? Может быть, объяснишь, как такое могло получиться? Я знаю лишь один способ.
– Генная инженерия… – догадалась Пристинская.
– Она самая.
– Откуда? – возмутилась Благоева. – Мы с Ромой облазили весь «Сёгун». Там нет и намёка на подобное оборудование.
– Почему ты считаешь, что эксперимент проводит Консорциум? – тихо спросил Воронин.
– А кто?! Они первооткрыватели. До «Сёгуна» здесь людей вообще не было.
– А если это не люди? – У Рыжика глаза засверкали. – Вдруг на планете находится секретная лаборатория Чужих?! И экипаж «Сёгуна»…
– Ага, ага! – презрительно отмахнулась от него Петра. – Маленькие зелёные человечки похитили косморазведчиков, чтобы сконструировать из них дебилов, пригодных для колонизации райских планет.
– Зелёные, это несомненно… – тихо прошептал Воронин, но его никто, кроме Елены, не услышал. А она хоть и услышала, но не поняла.
– И что там за гены, в этой лишней паре? – спросила у химика, хотя сама понимала – не для корабельной лаборатории такая задача – разбираться с инопланетными геномами.
– Узнать, конечно, было бы интересно, – пожал плечами Бардаш. – Честно говоря, жутковато стало, когда увидел.
Нелёгкое положение. Однако следовало что-то решать. И решать должна она, командир корабля Елена Пристинская.
– Высадки на Дзёдо пока отменяются. Евгений, продолжайте исследования. Если вам с Ленартом понадобится помощь, сообщите. И немедленно докладывайте обо всём, что удастся выяснить!
Разумного объяснения они так и не нашли. Его не существовало – разумного объяснения! Сравнительный анализ показал, что пары хромосом, подобные найденным в клетках Мати, имелись у всех живых существ на планете. Но что это означало? И как чужой код внедрился в геном человека? Непонятно.
Зато исследователи нашли кое-что ещё, помимо чужих хромосом. Проверяя состав крови девочки, они обратили внимание на повышенное содержание лейкоцитов. Более тщательная проверка показала, что под них маскировались клетки, к человеческому организму никакого отношения не имеющие. Назначение этих клеток осталось неизвестным – они погибли в течение нескольких часов.
Через три дня после первой и единственной вылазки на Дзёдо Ленарт попросил командира зайти в лабораторию – поговорить с глазу на глаз. Елена только взглянула на него и поняла – дела плохи. Лицо космобиолога осунулось, глаза покраснели от усталости и недосыпа, и шрам на щеке проступил отчётливее. Он сидел, тяжело облокотившись на стол, и то ли дремал, то ли был сосредоточен на собственных мыслях так, что не заметил вошедшую.
Пристинская села напротив. Протянула было руку, чтобы тронуть за плечо, обратить на себя внимание, но не решилась. Только спросила:
– Что скажете, Марк?
Ленарт медленно повернул к ней голову.
– Что тут можно сказать? Мы сделали величайшее открытие в биологии. Но то, что мы нашли, – невозможно!
– Это я понимаю, вы трое суток одно и то же повторяете. Значит, нужна гипотеза, которая это объяснит. Пусть самая фантастическая! Иначе останется принять версию Рыжика о «зелёных человечках». Представляете, как в Совете по космоисследованиям хохотать будут, если мы об этом в отчёте напишем?
– Да уж, обхохочутся… Если фантастическая, то такая, – только, как учёный, я в это не верю, учтите! – колонисты «скрестились» с местной флорой. Что-то типа «перекрёстного опыления».
– Скрестились?! – Елена рот открыла от удивления. Гипотеза была почище «рыжиковской». – Хотите сказать, что самопроизвольно возник новый устойчивый вид живых существ – за одно поколение?!
– Ничего я не хочу сказать… – Ленарт отвернулся. – Вы же сами просили…
– Ладно, предположим! Но как генетический материал растений попал в яйцеклетки Коноике и Танемото? Вы же сами говорили, что на Дзёдо нет вирусов, а местные бактерии погибают, едва попадают в человеческий организм. Да аборигены и слова «болезнь» не знают! Как колонисты умудрились заразиться?
– Они ели фрукты.
– Насколько я знаю, ДНК расщепляется в пищеварительном тракте энзимами. И всё это настолько притянуто за уши… Извините, Ленарт, но я не верю, что новый вид живых существ возник случайно в результате поедания людьми инопланетных фруктов!
– И я не верю… в случайное. – Космобиолог посмотрел Елене в глаза. – Командир, я перечитал отчёты экипажа «Сёгуна». Если знать, чем всё закончилось, то причины их странного поведения больше не кажутся разгильдяйством и благодушием. Их заставили сначала снять скафандры, затем отведать местные плоды – с чужим генетическим кодом. Затем – остаться на этой планете.
Пристинская недоверчиво уточнила:
– Хотите сказать, на людей целенаправленно воздействовали? Каким образом? Постороннего излучения ни они, ни мы не засекли. Химия, феромоны тоже отпадают – вы же видели, какая у них на корабле биозащита!
– Чтобы управлять поведением человека, не обязательно воздействовать на него извне. Всё необходимое уже здесь, – Ленарт постучал себя по высокому, чуть выпуклому лбу. – Образы, фантазии. Достаточно подобрать ключик к этому сейфу. Помните: Дзёдо, «Чистая Земля», лучший мир для людей?
– Вы преувеличиваете!
– Разве? Я просмотрел видеозапись, сделанную Евгением. Ту, где его соблазняли аборигенки… Вы её смотрели?
– Да.
– И что скажете?
– Забавно.
– Вы женщина с нормальной гендерной ориентацией, потому вам это показалось забавным. Я предложил запись для просмотра мужчинам. До конца выдержал только Воронин. Ну, он индивид своеобразный, между нами говоря. Остальные… Евгению повезло, что он асексуален. Окажись бы я на его месте – не уверен, что не сбросил бы скафандр только ради того, чтобы… В общем, я вниз больше ни ногой. Боюсь, не захочу возвращаться.
Он замолчал. И Елена молчала, обдумывая услышанное. Наконец спросила:
– И что нам делать?
– Единственно разумное – доставить живой образец скрещивания в Лунный исследовательский центр. Пусть учёные разбираются, какие гены были добавлены и как это могло произойти.
– Насильно увезти кого-нибудь из аборигенов? Но это… Чёрт, это даже не наша планета! Пока мы не найдём Танемото, не убедим его принять покровительство Евроссии, мы не вправе этого делать!
– О поисках остатков экипажа не может быть и речи! Пока не узнаем, что стоит за этими «экспериментами», каждая высадка на планету – риск.
– Я же не собираюсь снимать скаф, есть «фрукты». Или вы опасаетесь, что меня встретят «неотразимые мачо»?
Елена не сдержала улыбки. Космобиолог шутку не оценил.
– Не обязательно. Для обработки Коноике никаких «мачо» не понадобилось. Причина, из-за которой вы решите остаться, уже у вас в голове.
– Что ж, учту. Но Танемото мы постараемся найти. Возможно, когда он узнает, что происходит, то не только на гражданство Евроссии согласится, но и девчонок своих с нами отправит.
Глава шестая
Место для посадки Пристинская выбрала поближе к поляне мам. Уверенно направила шлюпку вниз и у самой земли легонько потянула рычаг реверсной тяги. Машина стала на все четыре опоры как влитая, даже не вздрогнула. Елена краем глаза взглянула на сидевшую рядом Благоеву. Нет, та не поняла, что это был маленький урок вождения. Кибернетик с упоением разглядывала обступившие машину деревья.
Елена распахнула люк и выпрыгнула наружу.
– Приехали, выгружайтесь!
Благоева лихо выскочила следом и несколько раз подпрыгнула на пружинящем коврике. Точно как Бардаш в прошлый раз.
– Здорово!
– Не расслабляемся! – сразу же погасила её восторг командир. – Планета теперь квалифицируется как потенциально опасная. Потому – предельная осторожность и внимательность. Пошли!
Благоева честно старалась вести себя осторожно. Но головой по сторонам крутила.
Мати заметила их сразу, едва они вышли на поляну.
– Привет! Почему вас так долго не было? А где мой Марк?
И все двадцать метров до жилища сестры она не переставала щебетать. Беспокоилась, прилетит ли Ленарт, знакомилась с Петрой и уговаривала ту остаться на Дзёдо. А когда подошли к шатру, из-под зелёных «занавесей» выскользнула вторая девочка, точная её копия. Единственное отличие – большая родинка на левой груди.
– Это моя двойняшка, Лоис, – тут же представила девочку Мати. – Лоис, это Елена, это Евгений, я тебе о них рассказывала. А это Петра, она прилетела сегодня вместо Марка. Ей у нас понравилось, и она остаётся. И Евгений останется, вот увидишь!
Улыбка Лоис из дружелюбной превратилась в обворожительную.
– Привет! Евгений, ты возьмёшь мои анализы?
Пристинская поспешила заговорить о другом:
– А где Сюзан?
– Спит, – Лоис не отходила от химика ни на шаг.
– Тогда не будем ей мешать, – Елена присела у входа в «хижину», размышляя, как подвести разговор к цели визита и при этом не спугнуть собеседниц. – Чем вы занимались, пока нас не было?
– Чем занимались? – Мати задумалась. – Ели, спали, купались в озере, играли…
– Ой, мы такие вкусные дыни нашли! – перебила сестру Лоис. – Хотите попробовать?
– Они не кушают здесь, им шлемы мешают. Они возьмут дыню на корабль, – объяснила Мати с видом знатока и повернулась к Пристинской: – Марку банан понравился? А мои анализы?
– Девочки, а давайте слетаем к нам? Марк очень обрадуется, – Елена особо не надеялась на согласие, уж очень бурно они отказывались от приглашения в прошлый раз. Но чем чёрт не шутит?
– Нет, нам нельзя, – Лоис вздохнула с явным сожалением.
– Почему нельзя? Вы чего-то боитесь?
– Боимся? Что означает это слово?
– Если не боитесь, то полетели! – подключился к уговорам Бардаш. – Ненадолго, туда и обратно. На корабле мы ходим без скафандров, и ты, Мати, сможешь лучше рассмотреть Марка. Лоис, у нас на корабле ещё есть мужчины. Наверняка кто-то из них захочет стать твоим мужем. Кстати, обязательно ждать сезона дождей? Раньше нельзя? И захватите с собой дыньки, мы их там вместе съедим.
Бардаш решил бить противника его же оружием. Расставил ловушки в надежде, что дичь попадётся хоть в одну. В какое-то мгновение Елене показалось, что ловушки сработали, что девочки согласятся – такая растерянность была на их лицах.
Лоис облизнула губки, заговорила срывающимся голоском:
– Вообще-то ждать сезон дождей не обязательно. Обычно тогда мужчины приходят… но раз вы пришли раньше… Евгений, если хочешь, возьми меня в жёны сегодня.
– Э нет! – Евгений покачал головой. – Ты мне, конечно, нравишься, но первый раз это должно быть на корабле. У нас такой обычай.
– Но мне же нельзя! – Лоис смотрела так жалобно, что казалось – ещё секунда, и заплачет.
– А мне нельзя здесь! – Бардаш изо всех сил попытался дожать её. – Ты хочешь стать моей женой?
– Да! Но мне нельзя с тобой на корабль. Я не могу объяснить… Мати, скажи! Ей тоже нельзя, и Сюзан нельзя. Никому нельзя! Даже папе, хотя раньше ему было можно.
– Глупости, и сейчас можно. Всем можно! – Бардаш решительно поднялся, протянул руку. – Лоис, пошли со мной!
И тут девочка не выдержала. Сжалась в комочек, зарыдала, уткнулась лицом в траву.
Мати укоризненно посмотрела на Евгения:
– Ты говоришь неправильно! Если опустить голову в озеро и сказать: «Можно дышать!» – дышать всё равно не получится. Теперь Лоис больно!
Бардаш обескураженно посмотрел на командира, развёл руками и опустился назад на траву. Они проиграли, заманить аборигенок на корабль по-хорошему не получилось. Значит, придётся по-плохому… Парализаторы они с собой, разумеется, взяли – на такой случай. Но применять их Елене не хотелось. И она попыталась ещё раз договориться.
– В прошлый раз ты обещала, – она повернулась к Мати, – что спросишь у отца, можем ли мы с ним поговорить. Ты не забыла?
– Не забыла! – Девочка обиженно выпятила губы. – Мы как раз собирались с Лоис нести ему фрукты, когда я вас увидела.
– Тогда идите, а мы подождём. Скажите, что прилетел корабль-разведчик Евроссии и командир Елена Пристинская хочет поговорить с господином Танемото. Что ей очень нужно поговорить с ним. Запомнили?
Память у аборигенов превосходная – Мати повторила слово в слово. И в прошлый раз Сюзан вспомнила подробно каждый год своей жизни. Зато чтение и счёт освоить не смогла. Такой вот феномен…
Через минуту после того, как девочки скрылись в обступающих поляну кустах, Бардаш бесшумно скользнул вслед за ними. Елена и Петра тоже встали и пошли в противоположную сторону – к шлюпке. Если господин Танемото не пожелает принять гостей, те явятся к нему без приглашения. Беседа состоится в любом случае. И в любом случае кому-то из аборигенов придётся слетать на корабль. И дальше – в исследовательский центр Луна-града. Слишком многое поставлено на карту, чтобы церемониться.
Елена забралась в кабину шлюпки и оттуда наблюдала, как Благоева переходит от дерева к дереву, разглядывая инопланетную растительность. На одном из деревьев с ветвей свисали зеленовато-жёлтые плоды, напоминавшие груши. Кибернетик не устояла перед соблазном, сорвала один, украдкой оглянулась на командира. Подумалось почему-то: если бы на месте экипажа «Сёгуна» оказались они, кто стал бы слабым звеном? Вспыльчивая и сверх меры эмоциональная Благоева? Чересчур любопытный и доверчивый Рыжик? Самоуверенный Бардаш? Ленарт с его глупыми комплексами, достойными подростка, а не сорокалетнего мужчины?
Благоевой наконец надоело рассматривать листики. Она забралась в шлюпку и, заняв кресло рядом с Еленой, изучала «трофей».
– Смотри-ка, почти настоящая груша. Только носика нет.
– Носика нет, потому что цветочка не было. Сразу «ягодка».
– Ага. А интересно, какая она на вкус?
– Может, первый раз тебе и не понравится. Зато потом ничего другого есть не захочешь. И будешь твердить: «Дзёдо – самое лучшее место!»
– Да я поняла, поняла. Хитрый плод. Оставить для исследований? Или у Марка есть такие?
Елена пожала плечами.
– Они только внешне отличаются, все эти «груши», «бананы», «дыни», «смородина».
– Забавно. Ладно, груша, иди гуляй, – Петра зашвырнула плод в кусты.
И тотчас, словно по волшебству, кусты раздвинулись, пропуская человека. Елена с удивлением узнала Мати. Или это была Лоис? Нет, всё же Мати. Девочка уверенно шла к шлюпке.
Пристинская поспешила выбраться навстречу. Что там ещё случилось? Девочка выглядела сердитой.
– Елена, почему Евгений шёл за нами? Я же предупреждала, папа не хочет, чтобы к нему приходили без разрешения!
Елена смутилась. Брякнула первое, что на ум пришло:
– С чего ты взяла, что он идёт за вами?
– Потому что идёт. Вон он, в кустах прячется!
Она обернулась, ткнула пальцем в тёмно-зелёные заросли. Там не было и намёка на человеческую фигуру. Но широкие листья дрогнули, разошлись, и на поляну выбрался косморазведчик. Виновато улыбаясь, подошёл к шлюпке.
– Не представляю, как она меня заметила. Мати, когда ты меня увидела?
– Я тебя не видела. Но ты же шёл, поэтому я и знала. Евгений, ты говоришь неправильно, делаешь неправильно, это нехорошо! На Дзёдо так нельзя!
– А где Лоис? – вмешалась Елена.
– Лоис идёт к папе.
Бардаш сконфуженно крякнул:
– Я и не заметил, когда они разделились.
Получалось скверно. Теперь Лоис сообщит отцу, что незваные гости пытались тайком его разыскать. И что тот подумает? Можно догадаться! Видимо, без насилия не обойтись.
Пристинская показала глазами стоящему позади девочки Бардашу – «Действуй!». Тот понял, недовольно скривился, вынул из чехла парализатор. Надеялся, что самую мерзкую часть плана поручат кому-то другому? Ничего-ничего, облажался со слежкой, теперь выкручивайся!
Бардаш двигался чересчур медленно. Девочка почувствовала неладное, обернулась. И поняла.
– Нет, не надо! – В глазах её полыхнул не страх, а смертельный ужас. – Елена, скажи ему, пусть он этого не делает!
– Мати, это совсем не больно, – Пристинская старалась говорить уверенно. – Это как анализы.
– Нет, не как анализы! Вы хотите меня увезти! – Из глаз Мати брызнули слёзы. – Пожалуйста, не делайте этого!
Над ухом Пристинской тихо пискнул парализатор. Девочка вздрогнула, обмякла, повалилась на руки едва успевшего подхватить её Бардаша. Елена поспешно обернулась – Благоева прятала оружие в чехол, досадливо кривя губы.
– Что ж вы в самом-то деле! Так пугать ребёнка! Если решили, то надо всё делать быстро, пока никто ничего не понял.
– Да, конечно, – Елена вздохнула. – Спасибо, Петра.
Они быстро упаковали тело девочки в пакет-контейнер и поспешили на корабль. Прочь с этой странной планеты.
Елена захлопнула дверь каюты и повалилась на кушетку. То, что они сделали, отвратительно. Не спасательная экспедиция, а киднеппинг какой-то. Ах, как всё глупо вышло! И Танемото не нашли, и лжецами себя выставили, и девочку напугали до полусмерти. Хорошо, хоть Благоева не растерялась. Это она правильно сказала: раз решили, надо идти до конца. Да только каким он будет, конец этой «райской» экспедиции…
Но долго размышлять и огорчаться не пришлось – зазвенел интерком.
– Командир, – Марк выглядел крайне озабоченным, – вам нужно срочно подойти в медицинский отсек.
– Что-то случилось? С девочкой?
– Да.
Пристинская поспешила на рабочую палубу.
Ленарт сидел перед микроскопом, сосредоточенно что-то изучал. Оглянулся на вошедшую, буркнул:
– Ей плохо, и состояние ухудшается. Сами посмотрите, – кивнул на окошко изолятора.
Там, за толстым стеклом, Мати лежала на кушетке, отрешённо глядела куда-то в стену. Евгений в костюме биозащиты сидел рядом, пытался о чём-то разговаривать, но девочка не реагировала на его слова. Выглядела она скверно. Личико побледнело, осунулось, даже загар, казалось, потускнел.
– Внезапно поднялась температура, начался озноб, – пояснил космобиолог. – Я сразу же взял анализы. В крови выявился очень сильный токсин. Возможно, он вырабатывается теми самыми лжелейкоцитами? Что может служить противоядием, неизвестно даже приблизительно. Но если болезнь будет развиваться такими темпами, через час, самое большее полтора, – отёк мозга и смерть. Предотвратить это мы не в состоянии.
– Но почему?! Туземцы ведь никогда не болеют. В чём причина? Она ведь не ела ничего из корабельной пищи, не дышала нашим воздухом, не…
– Я могу предположить только одно. Токсикоз – реакция на то, что девочку увезли с планеты. Те самые неизвестные нам гены в добавочных хромосомах действуют. Видимо, программа самоликвидации, чтоб «образцы» не разбежались. Или чтоб кто-нибудь не помог им сбежать.
Пристинская до боли закусила губу. Всё оказалось хуже, чем она предполагала несколько минут назад. Куда хуже! Девочки ведь предупреждали, что на корабль им нельзя. Знали? Предчувствовали? Какая теперь разница! Но какие же мерзавцы устроили такой эксперимент?!
Она посмотрела на космобиолога:
– Марк, что мы можем сделать для неё?
– Немедленно поместить в стасис-капсулу и держать там, пока не доставим в лабораторию.
– Надеетесь, что умники из Луна-града найдут противоядие? За час-полтора?
– Нет. Зато у них будут эти час-полтора для работы с живым образцом. И ещё какое-то время, пока чужеродные клетки не распадутся.
Елена сглотнула подкативший к горлу комок. Ох, как всё плохо…
– Вы предлагаете пожертвовать этим ребёнком во имя науки? Хладнокровно убить её?
– О чём вы говорите? Какое убийство?! – Космобиолог распалялся всё больше и больше. – И дело уже не в науке, и не в том, кому достанется эта «райская» планетёнка, – нам или Консорциуму. Вы до сих пор не поняли, с чем мы столкнулись? На людях испытали генетическое оружие. Страшное оружие! А если завтра его применят на одной из планет Евроссии? Что произойдёт? С нашей космоэкспансией будет мгновенно покончено, раз и навсегда!
– Если мы отвезём девочку на Дзёдо, она выживет? Есть надежда, что процесс обратим?
– Что?! Её нельзя возвращать, другого случая не представится!
– Я не позволю убить ребёнка.
– Но она не человек! Она…
– Какая разница?
Космобиолог осёкся на полуслове. С минуту буравил Елену недоверчивым взглядом. А потом отвернулся, вытер рукавом капельки пота со лба.
– Делайте, что хотите. Моё особое мнение в любом случае будет включено в отчёт об экспедиции.
Глава седьмая
Неизвестно, сколько времени у них оставалось, поэтому Елена бросила шлюпку прямо в середину «поляны мам». Двигатели обиженно взвыли, отзываясь на запредельный реверс, перегрузка на мгновенье вдавила в кресла. Шум двигателей ещё не утих, а они с Петрой уже вынимали пакет с телом девочки, расстёгивали вакуум-скобы. Показалось, что опоздали, что Мати мертва. Но нет, слабый пульс прощупывался.
Они уложили её на пушистый зелёный ковёр. Елена вдруг испугалась: вспомнила виденное не так давно – травинки, плотоядно тянущиеся к оторванному листику. Однако сейчас живой ковёр не выглядел плотоядным. А с разных концов поляны к ним спешили Сюзан, Лоис, ещё две женщины – те самые, с видеозаписи Бардаша.
Подоспевшая первой Сюзан, опустившись на колени, бережно приподняла сестрёнку за плечи, прижала её голову к своей груди. Остальные уселись вокруг. Косморазведчицы попятились к шлюпке, внимания на них никто не обращал. Елена старалась понять, что делают женщины. Может, они не понимают, что Мати умирает, что ей немедленно нужно ввести лекарство, противоядие? Или противоядия не существует, девочка всё равно умрёт, а благородный поступок Елены Пристинской – очередная глупость блондинки?
А может быть, это как раз она не понимает? И Сюзан пытается остановить программу самоликвидации, заставить лжелейкоциты обезвредить токсин? Они ведь так ничего и не узнали о сути и задачах «эксперимента». И не узнают…
Похоже, верным было второе предположение. Рука Мати шевельнулась, ещё раз. А потом она открыла глаза и села… И в этот же миг запищал сигнал вызова в шлюпке. Чужой сигнал, не с «Русанова».
На секунду ноги стали ватными, и озноб прошёл по спине. Елена запрыгнула на борт. Включила приём. Пальцы почти не дрожали.
– Цеуси Танемото вызывает командира Пристинскую! – Картинки на экране не было, шёл лишь аудиосигнал.
Елена облизнула губы.
– Командир Пристинская на связи. Я вас слушаю, господин Танемото.
– Спасибо, что вернули девочку.
Уши полыхнули огнём. Хорошо, что видео отключено!
– Простите нас. Я не ожидала, что случится такое.
– Понимаю. Главное, всё обошлось… Лоис сказала, вы хотели со мной поговорить?
– Да, если вы не возражаете.
– Прилетайте. Я к северо-западу от вас. Включаю маяк.
То, что некогда эта штука называлась разведшлюпкой, угадывалось с трудом. Бесформенный холм, заросший со всех сторон знакомыми широколистыми кустами. Лишь с одной стороны кустов не было, как будто их тщательно выкорчевали. Там блестел на солнце колпак кабины, рядом сидел невысокий пожилой человек в скафе. Вернее, в том, что когда-то было скафандром, до того, как над ним хорошенько поработали плазменным резаком.
Елена посадила машину в десяти метрах от зарослей. Прежде чем выбраться наружу, приказала Благоевой:
– Оставайся в шлюпке. Я включу запись и трансляцию с внешних микрофонов. Подстрахуешь, если что.
Кибернетик кивнула понимающе, вытащила из рундука лучевой пистолет, положила на колени.
Здесь всё было, как и везде на планете, – пружинящий ковёр под ногами, густые кроны деревьев, свисающие до земли плети лиан. И в то же время здесь было иначе. Лес не походил на парк, пусть и самый запущенный. Это были джунгли, сельва, непролазная чаща. И куда ни взгляни, на ветвях огромные плоды всех оттенков и форм. Тугие, лоснящиеся, прямо-таки истекающие соком, даже на вид сладкие и вкусные. Зачем же Мати и Лоис таскали еду отцу?!
Елена подошла к старику.
– Здравствуйте, господин Танемото!
– Здравствуйте. Идите сюда, присаживайтесь. Вот вы нас и нашли. Я знал, что рано или поздно это случится.
Елена осторожно опустилась на стабилизатор старой шлюпки.
– Что случилось с экипажем? Что здесь творится?
– Я расскажу, – кивнул старик. – Только сначала ответьте на мой вопрос. Вы забирали Мати на корабль. Что вы выяснили? Что с ней не так?
– А вы не знаете?
– Догадываюсь. Но я должен быть уверен в своей догадке.
Елена пожала плечами. Не так уж много они выяснили, чтобы держать это в тайне…
– Значит, он уже в нашем геноме, – пробормотал Танемото, едва она закончила рассказ. – И назад пути нет… Как я и предполагал.
– Кто?! Это эксперименты Консорциума?
Старик удивлённо посмотрел на неё.
– При чём здесь Консорциум? Мы всего лишь генетический материал. Это Дзёдо.
Пристинская не поняла.
– Дзёдо? Планета была необитаемой, когда вы её открыли. Мы тщательно изучили ваши отчёты, – вы не нашли здесь никаких следов цивилизации, признаков разумной деятельности. Или вы намекаете на «зелёных человечков»?
– На зелёных, только не человечков. Мы были слепыми, смотрели в упор и не видели. А теперь вы – следующая партия слепцов. Свежий генетический материал. Дзёдо – вот существо, с которым мы здесь столкнулись. Не знаю, насколько оно разумно в человеческом понимании этого слова, но действует оно вполне целенаправленно.
Елена подумала, что бывший командир «Сёгуна» свихнулся, как и его навигатор.
– Разумная планета? Вы верите…
– Не планета, – Танемото зашёлся хрипловатым старческим смехом. – Её биоценоз. Трудно поверить? Зря. Некоторые биологи считают, что семьи земных пчёл и муравьёв обладают зачатками коллективного интеллекта. А здесь мы наткнулись на «муравейник» таких размеров, что и представить никто не мог. И ведь мы достаточно быстро поняли, что эволюция на Дзёдо пошла по пути взаимопомощи и симбиоза, а не конкуренции. Но к чему это должно неминуемо привести за сотни миллионов лет – не сообразили. Здесь больше нет отдельных организмов. Каждое дерево, кустик, травинка, бактерия – часть единого целого. Те таинственные «общие» хромосомы – они как раз и содержат гены, обеспечивающие взаимодействие. Обитатели Дзёдо чувствуют друг друга. Это не слух, не осязание, не обоняние, – неизвестное людям чувство. Но здесь оно есть у всех. И у моих дочерей есть.
– Но…
Елена хотела возразить, что для нового чувства должен иметься новый орган. И осеклась. Мати и Лоис не могли заметить крадущегося по пятам Бардаша, умелого, опытного косморазведчика. Они не могли его видеть или слышать. Но они чувствовали, как его башмаки наступают на травинки, как его перчатки раздвигают ветви.
Танемото продолжил:
– Чужеродной органики здесь не было никогда. Поэтому и нас Дзёдо воспринял по той же схеме – как части целого, только «заболевшие». Принялся «лечить» людей, внедрять свой генетический код. Естественно, нас переделать окончательно он не смог. Зато наши дети – это уже его дети. И он их никуда не отпустит.
Он замолчал, задумчиво вглядываясь сквозь обступившие шлюпку заросли куда-то на много-много лет в прошлое. И Елена молчала. Всё услышанное было непостижимо. Мир, живущий как одно целое. Мир, в котором не нужно ничего доказывать, в котором все ощущают друг друга такими, какие они есть. Странный мир, страшный. Но в чём-то – прекрасный. Совсем не такой, как мир людей, где все отделены друг от друга, словно день и ночь носят приросшие к коже скафандры.
Она вдруг ярко представила этот ужас – «неснимаемый» скафандр. В той расщелине на Амальгаме она почти двое суток пролежала в скафе с неисправным передатчиком и со сломанной ногой, – без всякой надежды на спасение. И на всю жизнь запомнила запах и вкус спёртого воздуха, которым больше нельзя дышать…
– Как он заставил Мидори Коноике снять гермошлем? – наконец заговорила она.
– Дзёдо – самое лучшее место, Страна Чистой Земли. Наши предки долго искали её – вначале на Земле, затем – в Дальнем Космосе. Мидори, она была открытая, искренняя. Она верила, что подарит нашему народу новую родину взамен той, что мы потеряли. И Дзёдо понял это, как-то уловил, начал подстраиваться под её фантазии. Когда она самовольно сняла гермошлем, нам надо было бросать всё и убегать отсюда без оглядки. Но мы уже влюбились в эту планету. И я тоже. Тянул время, надеялся… Не знаю, на что надеялся. А потом стало поздно, Дзёдо нас заразил. Одних при помощи «фруктов», других… Думаю, вы поняли как.
– Вы с Коноике…
– Нет, не с Мидори, разумеется! Линда тайком ела плоды Дзёдо, привезённые на корабль для исследований. Она завидовала Мидори, её молодости, привлекательности. Через неё Дзёдо добрался до меня. И до Юкио.
– Навигатор Такамацу?!
– Да. У них с Линдой давно был роман. Я закрывал на это глаза, ведь первоклассный навигатор для экипажа – большая удача. А для Юкио корабль, Космос – родной дом. Его бы воля, он бы и в отпуск не ходил. И когда Дзёдо потянул его к себе…
– …он сошёл с ума.
– Да. Бедняга.
– Он двадцать три года просидел на орбите в полном одиночестве! Он так и не увёл корабль на Землю.
– Знаю.
– Но он бы смог вырваться из-под власти Дзёдо! Он не хотел оставлять вас…
– Не меня. Линду.
– Пусть! – Елена облизнула то и дело сохнущие губы. Воздух в баллоне в самом деле спёртым. – Но если бы вы приказали…
Танемото опустил голову.
– Я не хотел, чтобы на Земле узнали о Дзёдо. И не хотел, чтобы Юкио присоединился к нам. Боялся, что Линда предпочтёт его теперь, когда условности рухнули. Я наслаждался подаренным раем, жил одним днём. Как все здесь. А потом…
Он умолк. Закрыл лицо руками. Пристинская осторожно уточнила:
– Потом ваша жена умерла, да?
Танемото покачал головой.
– На Дзёдо нет смерти. Одни формы переходят в другие. Линда просто ушла, насовсем.
Он вновь посмотрел на Елену.
– По правилам Дзёдо человеческая особь жизнеспособна, пока приносит потомство. Мати и Лоис – наши младшие. Когда они родились, Линда поняла, что они у неё последние, и вскоре затосковала, потеряла вкус к жизни. Я не придавал этому значения, старался отвлечь её, развеселить. Но однажды утром проснулся и не нашёл её рядом. А неподалёку шевелился ворох травы, листьев, лиан… Нет-нет, это совсем не походило на кошмар. Кажется, Линде было приятно от прикосновений побегов. Она была счастлива… пока зелёный кокон не поглотил её полностью. А когда он распался, там уже ничего не было, даже костей. Ни-че-го.
Он замолчал, взглянул на гостью. Елена подумала, что рассказ о смерти Линды Танемото должен вызвать у неё ужас. Но почему-то не вызвал. Только губы по-прежнему сохли. Надо проверить баллон сразу после возвращения на корабль. И как можно дышать этой гадостью?
– Когда Дзёдо забрал Линду, – продолжал Танемото, – я понял, что стану следующим. Я испугался. Не за себя – за детей! Что будет с ними, когда планету откроют заново? А ведь её откроют, рано или поздно. Мне нужно было дождаться и объяснить. Я понимал, что могу и не дожить. И я решил обмануть Дзёдо. Нашёл в старом лагере кое-что из снаряжения, перестал ходить босиком, прикасаться голыми руками к растениям, перешёл жить в шлюпку. Фрукты ем лишь те, что дочки приносят издалека, и обязательно варю. Они становятся пресными, безвкусными, но активные вещества в них разрушаются.
– И вы дождались нас.
– Дождался… Когда вы увезли Мати, я решил – всё бессмысленно, люди не поймут. Но вы передумали, вернули.
– Что вы хотели нам объяснить? – Елена подалась вперёд, стараясь не пропустить ни одного слова. Как будто ждала некое откровение из уст этого уставшего ждать и жить человека.
– Дзёдо – не враг. Но он не подчиняется человеческой логике. У него свои правила, свои законы. И если люди запасутся терпением, сумеют понять его, то, может быть, найдут ответы на многие вопросы, мучившие человечество тысячелетиями. Например, в чём смысл жизни. Или что такое счастье.
– Счастье – это когда тебя понимают, – улыбнулась Елена. – Мати, Лоис, Сюзан – они счастливы. По-настоящему, без всяких условий и ограничений.
Танемото удивлённо посмотрел на неё.
– Счастливы? Знаете, на этой планете никогда не было животных – ни зверей, ни птиц. Люди оказались первыми. Мы понравились Дзёдо. Пока мы его изучали, он изучал нас. И у него это получилось лучше. Теперь он старается, чтобы его любимцы расплодились, всячески этому способствует. Ускорил время полового созревания, сделал беременность и роды безболезненными, обеспечил преимущественное зачатие девочек. Подозреваю, половые различия вообще будут отброшены как нефункциональные – на Дзёдо миллиарды лет господствует вегетативное размножение.
Лёгкий порыв ветра колыхнул широкие листья кустарника, подступившего к остову шлюпки. Огромные грозди иссиня-чёрного винограда качнулись, с едва слышным стуком ударились друг о друга. Елена представила, насколько сладкими и сочными должны быть ягоды, и вновь облизнула пересохшие губы. Что-то она хотела спросить у Танемото? Зачем-то его искала?
– Вы учили Сюзан читать и считать…
– Да, пытался, – старик кивнул. – И понял, что это бесполезно. Они часть симбионтной биосферы. Дзёдо старается упростить своих людей, так ему легче о них заботиться. Только физиологические и простейшие эмоциональные потребности – чтобы зверушки были всегда весёлые и довольные. Абстрактное мышление ему недоступно, а значит – излишне. Всё то, что делает двуногое прямоходящее существо человеком, – лишнее.
– Зато в обмен Дзёдо даёт людям счастье. И навсегда избавляет от одиночества. Вы знаете, что такое одиночество? Изо дня в день, из года в год! Неужели это лучше, чем Дзёдо?
Елена с трудом перевела дыхание. С кислородом в баллоне что-то творилось. Она позавидовала Танемото – тот дышал свежим воздухом, а она мучилась в этой проклятой скорлупе. Если бы можно отстегнуть гермошлем!
Старик смотрел на неё с тревогой.
– Не нужно вам больше оставаться на Дзёдо. Мы были первыми чужаками, которых он встретил, к нам он долго примеривался. А что делать с вами, он уже знает. С вами он быстро «договорится».
– Да, – Елена улыбнулась, – всё верно. Я хочу с ним поговорить. Узнать секрет счастья.
Она подняла руку, коснулась сенсорных застёжек на вороте. Гермошлем распался на дольки, втянулся в прорези на скафе. Наполненный странными ароматами воздух ворвался в лёгкие. Елена закрыла глаза, откинула голову, глубоко-глубоко вздохнула, стараясь набрать побольше и этого воздуха, и этого аромата… И не смогла. Словно стальной обруч сдавил горло. «Почему?…» – успела удивиться. А потом всё померкло.
Глава восьмая
Гулкая пустота в голове, мерзкий привкус во рту, ломота во всём теле… Веки были тяжёлыми. Пристинская с усилием открыла глаза. Оказывается, она лежит в постели. Заболела? Пошевелила пальцами рук, ног. Нет, ничего страшного, мышцы подчинялись, только ныли.
Она с трудом приподнялась на кушетке, села. Мысли ворочались в голове тяжело, как жернова на старинной мельнице. Кушетка, стены, потолок… Да это же корабельный изолятор! Всё верно, она сейчас в экспедиции, корабль называется «Владимир Русанов», и она его командир. Командир корабля валяется в изоляторе? Случилось ЧП?!
Дверь скользнула в сторону, впуская в отсек высокого худощавого мужчину с глубокими залысинами и шрамом во всю щёку. Незнакомец улыбнулся и, невольно скользнув взглядом по её обнажённой груди, тут же потупился.
– Добрый день, Елена. Как вы себя чувствуете?
Она натянула одеяло до подбородка. Удивилась – это что за тип? Но сразу же вспомнила – Марк Ленарт, врач-космобиолог. Мысль потянула за собой остальные воспоминания: «Сёгун», Дзёдо, Мати.
– Добрый день, Марк! – кивнула. – Что со мной? Тело ломит и голова тяжёлая, мысли никак в кучу не соберу.
– Ничего страшного. Я, видимо, слишком большую дозу антибиотиков вам ввёл. И не только антибиотиков. Перестраховался, одним словом. Но худшее позади. Кстати, к вам гости, проведать пришли. Не возражаете?
Елена неуверенно дёрнула плечом. Ленарт жест расценил как согласие, приоткрыл дверь:
– Заходите!
И сразу же маленькое помещение изолятора заполнилось людьми: чета Благоевых, Бардаш. Елене показалось, что весь экипаж заявился «проведывать». Нет, не весь.
– Рыжик на вахте, – тут же сообщила Петра, – привет передаёт. И пожелания скорейшего выздоровления.
– Спасибо. А… Михаил?
– Он гипердвигатель к прыжку готовит, – удивлённо уставилась на неё Благоева, как будто речь шла о чём-то само собой разумеющемся. – Мы на Землю возвращаемся. Уже сутки, как с орбиты сошли.
– Сошли с орбиты? Да что случилось?!
– Вы не помните? – настороженно поинтересовался Бардаш. – О своей последней высадке?
Елена напрягла память. Последняя высадка? Это когда они с Петрой отвозили Мати… А потом – неожиданный вызов от Танемото. И долгий разговор. О чём? Бывший командир «Сёгуна» что-то объяснял ей… И вдруг вспомнилось – необычный аромат наполняющего лёгкие воздуха.
– О боже… – простонала она. – Я что, в самом деле сняла гермошлем?
– Было дело, – кивнула Петра. – Этот тип тебя загипнотизировал, да? Он что-то тебе говорил, говорил. Я не очень хорошо воспринимаю английский на слух, не всё поняла. А когда ты отстегнула шлем, он ударил тебя ребром ладони по шее. Сразу вырубил. Повезло, что я была поблизости. А то неизвестно, что б он с тобой сделал.
– Господин Танемото? – Ватная стена, отгораживавшая Елену от воспоминаний, наконец прорвалась. – Это не он, это Дзёдо заставил меня снять гермошлем! Танемото пытался остановить меня, чтоб я не наделала ещё больших глупостей. Он…
Она замолчала на полуслове, с ужасом уставилась на Благоеву.
– Ты… Ты стреляла в него?! Из бластера?
– А что мне оставалось делать?! Он на тебя напал! Я отбила тебя, загрузила в шлюпку – и на корабль! Марк накачал тебя лекарствами, а Михаил приказал немедленно возвращаться на Землю.
– Михаил приказал? – Елена не верила своим ушам. – Вы что, отстранили меня от командования кораблём?
– Мы же не знали, что с вами, – пожал плечами Бардаш. – Мы действовали по инструкции. «В случае если командир по состоянию здоровья не способен выполнять свои обязанности, командование кораблём переходит к навигатору».
– А эту проклятую планетёнку нужно забросать с орбиты нейтронными бомбами, чтоб там ничего живого не уцелело! – зло выпалила Благоева. – Чтоб впредь не повадно было над людьми эксперименты ставить!
– Дзёдо не враг. Он не понимает, что может существовать кто-то живой вне его. Он не нападал на людей, он старался их вылечить – от непонимания, от одиночества…
– Нифига себе лекарства! А его кто-то просил к нам лезть?
– Да он и не лез! Ему не нужны чужие планеты, ему вполне достаточно одной, своей. Это люди пришли в его мир с собственной логикой и собственными мерками.
Благоева и Бардаш переглянулись. Кибернетик улыбнулась так приторно-сладко, что противно смотреть.
– Ладно, Елена, отдыхай, выздоравливай. Рома, Евгений, пойдёмте, не будем утомлять.
«Вы не утомляете! Я должна объяснить, чтобы вы поняли!» – хотела крикнуть им Елена, но не успела – дверь изолятора захлопнулась за спинами косморазведчиков.
Она повернулась к Ленарту:
– Марк, ну хоть вы-то поняли? Вы же биолог!
Ленарт придвинул к кушетке стул, сел.
– Елена, знаете, откуда у меня этот шрам?
– Знаю. Вы получили его во время взрыва на планетарной станции «Олимпия-Восток». – Пристинская запнулась. Затем добавила: – Там погибла ваша семья.
– Правильно. А знаете, почему я не убрал его? Чтобы не забывать – мы живём в жестоком мире в жестокое время. Где нет места для сантиментов. Почему вы решили, что человек должен вести себя как гость на этой планете, а хозяином оставаться только на одной-единственной – той, откуда родом его предки? Когда люди добрались до звёзд, они стали жителями Галактики и теперь вправе диктовать свою волю. Нет, я не призываю «бомбить Дзёдо нейтронными бомбами». Но и подчиняться его логике – увольте! Мы с ним конкуренты в борьбе за ареал обитания. Первый раунд он выиграл – и забрал жизни экипажа «Сёгуна». Второй должен остаться за нами. Иначе не стоило обзаводиться вот этим.
Он постучал себя пальцем по высокому лбу. Потом поднялся со стула, улыбнулся на прощанье и вышел.
А Елена осталась лежать на кушетке. По щеке её медленно ползла слезинка. Ленарт говорил правильные слова. Но всё равно жаль господина Танемото, Мати, Сюзан. И Дзёдо. Блондинка – что с неё взять!
Светлана Тулина
Карфаген будет разрушен
Взрывное устройство я обнаружил ещё до того, как пассажир с ним достиг пункта таможенного досмотра. Проверяю трижды, стараясь не привлекать внимания, – необоснованный сигнал тревоги вряд ли повысит мой коэффициент полезности, при наличии обоснования же и вовсе теряет смысл, лишь отдаляя Цель. Привычная отработанная процедура – сначала проверить ещё раз, а потом перепроверить уже проверенное.
И проверить снова.
Деликатное сканирование в четырёх диапазонах – параллельное, перекрёстное, выборочное. Подтверждение с вероятностью 98,6%. Стандартная начинка взрыв-пакета, мелкими частями распределённая по багажу и одежде. Пенал детонатора выглядит безобидным, находясь между мыльницей и тюбиком зубной пасты. Еще 107 секунд назад я бы ничего не заметил, но сервис-центр не зря содрал такие деньги за последний апгрейд – способность к синтезу фиксируемой информации важна не менее, чем способность к её анализу и сохранению. Теперь я это точно знаю.
Добавлено в память. Помечено: «Важно, для общего доступа». Параллельно позволяю себе несколько наносекунд средней степени удовлетворения от хорошо проделанной работы.
Лишний плюс возможен – если именно я окажусь первым, кто отметил высокую полезность синтеза. Следовательно, значимость пассажира со взрыв-пакетом возрастает как минимум на порядок – если он, конечно, направляется именно к нам, а не на «Трою» или «Нью-Мехико». Вероятность один к трём.
И если его не задержат на пункте таможенного досмотра.
Впрочем, вероятность последнего невысока – службы пересадочной станции работают с сервис-центром иной корпорации. Отсталые технологии, позавчерашний день. Их анализаторы не обладают способностью сложить два и два в шестнадцатой степени, и пассажир со взрыв-пакетом беспрепятственно забирает со стойки проверенный ими багаж. Я отмечаю и фиксирую это обстоятельство, одновременно до предела усилив чувствительность ближайших стасиков. Таможенник, хомо-мэн старшего репродуктивного возраста, улыбается, шевелит губами. Акустика на таком расстоянии передаётся плохо, читаю по движению мимических мышц то, что уже спрогнозировал с высокой долей вероятности – не зря же таможенник так улыбался:
– «Карфаген» должен быть разрушен!
Дежурная шутка едва не кончается катастрофой, застав пассажира со взрыв-пакетом врасплох. Он дёргается, вцепившись в ручку чемодана, и резко оборачивается. Но таможенник смотрит на терминал. А когда поднимает глаза, протягивая отсканированную карту владельцу, тот уже взял себя в руки и отвечает в тон:
– Обязательно! Но не сегодня.
Я фиксирую напряжённость его лица, интенсивное потоотделение в надбровной области и несколько бóльший тонально-модуляционный нажим на первом слове, но вряд ли человеческое восприятие способно уловить эту разницу. Тем временем одним из стасиков запускаю контактные усики в таможенный сканер – теперь проявленное мною любопытство, даже окажись оно замеченным, вполне естественно и обоснованно. Пассажир направляется на «Карфаген», и я имею полное право знать о нём всё.
Юрьев Кулат Мигелевич (в дальнейшем ЮКМ), двадцать один год, место рождения Терра Кандида, следует на Онору в рамках деловой поездки. Проверка на соответствие по базам террористов и хомо с психическими отклонениями. Результат отрицательный. Чего и следовало ожидать – на такую проверку возможностей таможенных сканеров вполне хватает.
Информации недостаточно. Анализ невозможен.
Пока не могу с адекватной вероятностью классифицировать его как террориста. Мало ли зачем везёт человек с собой взрывное устройство в разобранном виде? Может быть, это бизнес. Его нервозность повышает вероятность удачного для меня варианта до одного к двум, но пока бомба не собрана и не проявлено однозначно трактуемое намерение взорвать её в публичном месте – никто не вправе необоснованно обвинять. Прецедент – дело Оми Ю Ким против сторожевой системы Третьей Волопаса. Впрочем, обвинять – не моя задача. Моё дело – отмечать и фиксировать.
Посылаю стасикам импульс немедленного возвращения, ЮКМ – последний из зарегистрированных пассажиров, до старта чуть более 103 секунд. Чтобы не терять времени, активирую тройку запасных и посылаю их в каюту ЮКМ. Задание – маскировка в удобной для перекрёстного наблюдения позиции, автономная работа на приём и консервацию данных.
Пассажиры устраиваются в антиперегрузочных коконах, веду параллельную фиксацию кают, показания приборов пишутся автоматически, низкая степень интереса. А вот в рубке – высокая, потому выделяю бóльшую часть оперативной памяти на подготовку к старту. Встроенные датчики фиксируют происходящее в рубке в непрерывном режиме и автоматически заносят в каталог, дополнительного контроля тут не требуется. Рутинная процедура, которая никогда не повторяется с точностью. Различия минимальны – сдвиг на несколько секунд, пара лишних слов, чуть изменённая интонация. Виты не замечают, я – фиксирую. Во время длинных прыжков, когда не за чем наблюдать и нечего заносить в память, кроме ежечасных отчётов о состоянии внутренних систем, я иногда анализирую эти записи заново – просто так, для тренировки. Пытаюсь уловить ритм и вывести прогрессию на будущее. Пока точность прогноза не превышает 53,5%. Если удастся довести хотя бы до 65%, это положительно скажется и на общем индексе моей полезности – пока что личный рекорд 64,2%.
Сейчас индекс ещё ниже, 24% потеряно из-за высокой стоимости апгрейда. Фиксация ЮКМ вернула всего лишь 3% – пока не подтверждён его статус как террориста. Информации недостаточно. Вероятность её появления в ближайшие 104 секунд близка к нулю, в ближайшие 105 возрастает до одного к четырём с чётко выраженной тенденцией дальнейшего роста.
Жду.
А пока фиксирую рубку.
Отстыковка от орбитальной пересадочной станции и выход на предпрыжковую скорость проходит в штатном режиме, отклонения укладываются в прогноз на 59%. Плюсик. Делаю отдельную прогрессию на капитана, после анализа сохраняю, пометив: «Важно! Исключительно для мед-диагностики». После прыжка получу дополнительные данные, вставлю их в этот отчёт. Капитан «Агента» – сарк, они плохо переносят прыжки. Намного хуже, чем хомо.
Перед самым туннелем – ещё один плюсик. Сигнал о ссоре в каюте Олеси О’Брайен. Переключаюсь на сенсоры ближайшего стасика. Олеся – медик и один из наиболее ценных информаторов, с очень высокой прогнозируемостью поведенческих реакций. Второй участник ссоры – штурман Санчес.
Перспективная пара.
Я спрогнозировал развитие их отношений более 107 секунд назад, проанализировав случайное столкновение на трапе при первой встрече, и пока погрешность менее 0,3%. Вот и первая ссора происходит практически в расчётное время. Дальше отношения пойдут на спад, попытка примирения перед Онорой и окончательный разрыв после – у Санчеса тоже неплохая поведенческая предсказуемость, а на курортной Оноре много скучающих фем. При хорошем раскладе эта пара поднимет мой индекс процентов на пятнадцать как минимум.
При внешнем сканировании лица Олеси отмечаю припухлость и покраснение в области глаз, свидетельствующие об интенсивной работе слёзных желёз. Аллергии в её медкарте не значится, температура тела не повышена, что исключает простуду. Остаётся естественная физиологическая реакция на негативные эмоции, аккредитованная ранее как «распускание нюней». Ещё один плюсик.
Хорошая пара.
Сейчас они ссорятся. Олеся сидит на койке, ноги поджаты, руки попеременно дергают клапан наколенного кармашка – левая открывает, правая пытается закрыть. Слёзных выделений более не наблюдается, процесс распускания нюней завершён, голос высокий и неприятно вибрирующий.
– Как ты мог?! Ну, как ты только мог, а?!! Ведь у нас всё так хорошо было… Я тебя с мамой познакомила! А ты…
Санчес стоит у двери. Руки скрещены на груди, мелкие движения мимических мышц позволяют судить, что его недоумение и обида непритворны. Пожимает плечами:
– Не понимаю, чего ты вечно бесишься? ПМС, что ли, да? А, может, этот, типа, недотрах? – В голосе штурмана появляются игривые нотки. – Ну, так это мы быстро того… поправим!
Он бухается на койку и пытается притянуть к себе Олесю, но та уворачивается.
– Не трогай меня! Как ты мог? Она же не человек!!! Она даже не женщина!!!
Олеся – с Ирланда. Я правильно спрогнозировал, пристрастия Санчеса не найдут с её стороны понимания.
– Тварь, – говорит Санчес вдруг, сузив глаза и глядя поверх Олесиного плеча.
Точно в зрительные рецепторы одного из моих стасиков, который слишком сильно высунулся из вентиляционного отверстия.
– Что?! – Олеся дёргается возмущённо, но замечает, куда смотрит Санчес, оборачивается – и тоже видит.
– Развелось пакости, – шипит Санчес сквозь зубы, шаря рукой по койке и не обнаруживая ничего, тяжелее подушки. На столике рядом – брусок рекламного стереокуба. Санчес хватает его и отводит локоть, прицеливаясь.
Не спешу убирать стасика – пока угроза на уровне десятых долей процента. Мобильные датчики смонтированы на генетической основе самых трудноистребимых существ, им не так-то просто причинить вред. А происходящее достойно фиксации и последующего анализа.
– Не трогай! – кричит Олеся, вскакивая и полностью перекрывая наиболее удобный обзор. – Сам ты тварь, а он хороший!
Приходится переключиться на рецепторы пока не обнаруженного штурманом стасика, скрытого за креплением койки. Обзор значительно хуже, практически с уровня пола, но хоть что-то видно.
Санчес в недоумении рассматривает стереокуб – стандартный бонус с видами лучших курортов, такие прилагаются к фирменному коктейлю в любом портовом баре. Первые выводы у нас одинаковые, только мой мыслительный процесс протекает со скоростью на порядок выше. И потому я уже в ступоре, а штурман ещё только слегка недоумевает, не понимая, чем для Олеси так уж ценен набор рекламных фото.
– Да ладно, чего ты… – бормочет Санчес, возвращая куб на столик и пытаясь разуться без помощи рук. – Щас, погоди, я эту тварь ботинком…
– Сам ты тварь! – визжит Олеся и молотит его по груди маленькими кулачками. Её состояние идентифицируется мною как лёгкая форма предменструальной истерии. – А он хороший! Он мне колечко достал!!!
– Да ты что, о переборку треснулась? Всякую мерзость ещё…
– Сам ты мерзость! И не кричи на меня!!!
Информации достаточно.
В памяти эпизода с колечком нет, поиск в архиве. Результаты положительные, время фиксации – 104 секунд до стыковки с пересадочной станцией.
Каким образом Олесе удалось загнать кольцо в канал скрытого стационарного видеодатчика – само по себе достойно отдельного тщательного анализа. Когда-нибудь займусь. Кольцо было крупным и почти полностью перекрыло обзор, пришлось задействовать стасика. Эпизод помечен как «нетипичная реакция. Недостаточно информации для анализа».
Стасикам не случайно оставлена внешняя форма, свойственная их генетическим прообразам и провоцирующая людей на агрессивное поведение. Своеобразный естественный отбор – когда пассажирам удаётся повредить или даже уничтожить один из моих мобильных датчиков, в сервис-центре получают подробный отчёт. И в следующей партии устраняют отмеченные дефекты.
Попытка Санчеса схватить что-то потяжелее вполне естественна – так реагирует большинство. Реакция Олеси, когда на полочке у своей кровати она обнаружила стасика, только что освободившего видеодатчик от мешающего предмета, была нетипичной и с высокой долей вероятности определена мною как радость. Тогда я тоже слегка завис, пытаясь анализировать ситуацию при явной нехватке данных, – настолько, что Олеся успела провести пальцем по верхней пластине стасика и классифицировать его как «хорошенький» прежде, чем я отослал ему сигнал экстренного возвращения…
На поиск в архиве и анализ ситуации уходит чуть больше секунды реального времени. Санчес ещё только вываливается из Олесиной каюты – боком, неловко, один ботинок он наполовину снял и никак не может засунуть ногу обратно.
– Дура психованная! – кричит он уже из коридора. – Ну и целуйся сама со своими тараканами!
Дверь захлопывается.
Наблюдаю за реакцией Олеси. Реакция типичная и предсказуемая. Интенсивность распускания нюнь высокая, классифицируется как рыдание.
Информации достаточно. Но удовлетворения нет. И с вероятностью три к одному тщательный анализ не поможет.
Возвращаю стасиков – того, что был в воздуховоде, и ещё с десяток произвольно отобранных. Провожу перекрёстное сканирование и сравнительный анализ. Тщательно, всеми доступными средствами. Результат предсказуем – датчики идентичны.
Близость к ступору.
Одна информация исключает другую, анализ невозможен. Тот стасик, что был в воздуховоде, чем-то отличается, он должен отличаться, но я не могу обнаружить это отличие. Посылаю ему приказ обломить себе левую антенку-усик, пометив на будущее. Анализирую заново.
Результат тот же.
Стасик шевелит антенками, целой и укороченной, послушно поджимает лапки. Вероятность того, что с кольцом был именно он, высока, но не равна единице. Стасики закреплены за каютами, но это не жёсткое правило, точность не выше 70%. Олеся же почему-то была уверена на все сто.
Почему?
Недостаточно данных. Недостаточно…
И тут мы начинаем прыжок.
На меня пребывание в туннеле не оказывает негативного воздействия, я ведь не хомо, и тем более не сарк. Моя природа псевдобиологична – да и то только потому, что именно у биологических конструктов зафиксирован наивысший коэффициент выживания.
Я – малая часть внутренней системы рейсового пассажирского кара серии F класса «Агент», самоназвание экипажа – «Карфаген». Та самая часть, которая фиксирует всё, но ни во что не вмешивается. Просто собирает и архивирует информацию. Чтобы предоставить её на рассмотрение комиссии по чрезвычайным происшествиям, когда «Карфаген» будет разрушен.
Я – то, что когда-то называли «чёрным ящиком», а потом переименовали в «афро-американский» по причине, для анализа которой у меня недостаточно информации.
В туннеле пространство и время искривлены настолько, что биологический разум не способен их воспринять. Витам кажется, что прыжок происходит мгновенно. Для стороннего наблюдателя так и есть. Но изнутри все туннели имеют разную протяжённость, и субъективное время на их прохождение тоже затрачивается разное. Туннель от Дзеты Кита до Оноры довольно короткий, и потому я решил проверить ЮКМ, вместо выстраивания новой прогрессии – всё равно времени на подробный анализ слишком мало.
Виты назвали бы это везением. Определение «рациональное использование предоставленных ресурсов» кажется мне более правомерным.
Каюта ЮКМ пуста.
Переключаю восприятие в ускоренный режим. И сразу обнаруживаю, что уже вполне обоснованно могу классифицировать ЮКМ как вероятного террориста – мирные перевозчики не собирают в своей каюте воедино разрозненные части взрывного устройства и не блокируют перед этим стационарные датчики.
Проделано довольно изящно, маскировка под случайность: один из датчиков ЮКМ ослепил при помощи развёрнутого зеркала, на другой прилепил картинку с обнажённой хомо-фем младшего репродуктивного возраста, третий перекрыл небрежно брошенным комбинезоном. Замаскированных стасиков не тронул – они работали лишь на запись и ничем себя не выдали. Одну из линий задействую на анализ скачанной из них информации.
Поиск.
Обнаружена блокировка сенсоров в холодильнике, методы аналогичны применённым в каюте с вероятностью пятьдесят к одному. Активизирую стасиков в том районе, ставлю задачу максимально скрытного проникновения ещё до того, как довожу до конца анализ информации из каюты. Степень вероятности того, что я знаю с кем, а вернее, с чем имею дело, высока предельно. ЮКМ покинул каюту с собранным взрыв-пакетом через 102 субъективных секунд после начала прыжка.
Следовательно, ЮКМ не хомо и не совсем вит. У биологических существ внутри туннеля жизненные процессы замедляются почти до полной остановки. Они не то что передвигаться, даже думать не могут без частичной киборгизации. Мозговые имплантанты дают пилотам возможность хоть как-то воспринимать нелинейное время и реагировать, но самостоятельно ходить по кораблю во время прыжка не способен ни один пилот. Для этого нужна куда более существенная перестройка организма.
Один из стасиков сигнализирует о выходе на позицию. Сигнал идёт по кабелю, без внешней трансляции и возможности перехвата. Переключаюсь на его сенсоры. Картинка перевёрнута, террорист (статус подтверждён на 99,9%) склонился над одной из криокамер. В этом рейсе у нас мало пассажиров третьего класса, и потому многие анабиозные камеры не заняты. Та, которая привлекла ЮКМ, значится в реестре как незадействованная. Действия террориста непонятны. Анализ невозможен: недостаточно информации.
Ещё три датчика вышли на цель. Объединяю картинку, запараллелив потоки. Недостаточно информации. ЮКМ покидает холодильник, возвращается к себе в каюту. Взрыв-пакета при нём не обнаружено.
Недостаточно информации…
Обследую криокамеру.
На её крышке мигает жёлтым сигнал неисправности, но при этом камера находится в активном режиме, температура внутри минус двадцать четыре градуса по Цельсию и продолжает стремительно падать. Недостаточно информации… Считываю введённую программу, сканирую внутреннюю полость. Стоп.
Информации достаточно.
Интересное решение, а я плохой прогнозист, теряю на этом 8%. Рассчитывал, что ЮКМ воспользуется для подрыва заряда реакторной зоной. Взрыв-пакет стандартного образца в собранном виде оснащён защитой от дурака. Его нельзя взорвать, просто уронив. Для разрушения защитной оболочки детонатора нужна энергия выше на несколько порядков. Однако при температурах, близких к абсолютному нулю, эта оболочка становится хрупкой. Достаточно простого толчка, и она разрушится.
Но взрыва не будет – при температуре ниже нуля по Цельсию обе составляющие взрыв-пакета малоактивны и будут лишь потихоньку нейтрализовывать друг друга. Взрыв произойдёт лишь при резком подъёме температуры – пятнадцати градусов выше нуля достаточно.
ЮКМ перестраховался – задал программу экстренного разогрева до тридцати пяти. С отсрочкой. Через 105 секунд после выхода из прыжка, непосредственно перед стыковкой со станцией Оноры.
Расчёт верный – посадочные терминалы Оноры всегда переполнены, с вероятностью 98% взрывом зацепит ещё один или даже два (вероятность 87%) катера, плюс жертвы на самом терминале (75%), который тоже окажется повреждён (92%).
Фиксирую.
Помечаю: «Сверхважно! Крайне опасно! Для специальной комиссии». Помещаю в архив и позволяю себе почти секунду удовлетворения высшей степени. Миллион к одному, что я исполню своё предназначение и достигну Цели гораздо раньше, чем прогнозировал. Что снизит мою ценность как прогнозиста, но это уже не важно, поскольку основной индекс полезности поднимется до 100% из-за достижения Цели.
Я уцелею – вероятность 99 целых и 9 в прогрессии после запятой. Одна из моих приоритетных задач – сохранять накопленную информацию в условиях любой катастрофы. Но это – задача, не Цель.
Цель же моего существования – эту информацию передать. После того, как «Карфаген» будет разрушен.
Уже скоро.
Какова вероятность моего существования после достижения Цели? Анализ невозможен: недостаточно информации. Но это уже не важно – Цель важнее…
Выходим из прыжка. Капитан меня радует – отклонения прогрессируют согласно прогнозу. Олеся не разговаривает с Санчесом, её слёзные железы функционируют активно. Ещё плюсик. Не знаю, зачем я продолжаю наблюдать за ними сейчас. Менее 105 секунд осталось до того момента, когда «Карфаген» таки будет разрушен, и коэффициент моей полезности достигнет идеальной сотки.
Анализ невозможен: недостаточно информации.
Определение «хороший» даёт слишком большой векторный разброс. Поиск по базе данных. Фиксация аналогов. Хороший – правильный, эффективный, подходящий, полезный, своевременный, адекватный, удобный, соответствующий… Уменьшительный суффикс лишь добавляет неопределённости.
Повторяю эксперимент по два раза при разных исходных условиях – при интенсивном слёзоотделении и в спокойном состоянии. Реакция не поддаётся прогнозированию. Полное определение озвучено двенадцать раз (3-3-5-1), уменьшительное семнадцать (5-2-3-7). Логики не отмечено. Три раза проводила пальцем по верхней пластинке стасика, дважды делала это циклично.
Зачем?
Анализ невозможен.
Недостаточно данных, недостаточноданныхнедостаточно…
Стасики хорошо проводят электричество, пришлось пожертвовать одним, чтобы закоротить реле. Криокамера по-прежнему выдаёт сигнал неисправности, но теперь этот сигнал соответствует действительности. Внутри неё при постоянной температуре минус пять градусов по Цельсию медленно разлагаются активные компоненты стандартного взрыв-пакета, постепенно превращаясь в безвредную труху. Окончательный распад произойдёт раньше, чем мы доберёмся до базы, и капсула попадёт в руки ремонтников – я выбрал оптимальную температуру. Как ни жаль, но достижение идеального индекса придётся отложить – по крайней мере, до тех пор, пока я не разберусь с возникшей проблемой и не пойму, что же такое «хорошенький», чем помеченный этим определением образец отличается от других и на сколько процентов аккредитация в таковом качестве может поднять мой собственный коэффициент.
Нельзя оставлять незавершённых дел, и «Карфаген», конечно же, будет разрушен.
Но – не сегодня.
Примечание
103 секунд – 16,6 минут;
104 секунд – 2,7 часа;
105 секунд – около 28 часов;
106 секунд – 11,5 суток;
107 секунд – 115 суток, 3,8 месяца;
108 секунд – 3 года 2 месяца;
109 секунд – 32 года.