Лука

Лука проснулся и понял, что он – бог.

Лука тихо засмеялся.

Воистину вопрос: почему ты так долго уходил от этого понимания, зачем старательно избегал его, даже в мыслях опасаясь шагнуть на территорию, которую сам же объявил запретной? Логика здесь отсутствует, прагматизмом и не пахнет – тогда что же? Эмоции? Страх?.. Возможно. Страх перед бременем, которое придётся нести, признав себя богом… Но ведь деваться некуда, не так ли? Ты – бог. Трудно тебе или нет, никого не волнует. По большому счёту не должно волновать и тебя. Не спрашиваем же мы, зачем рождаемся на свет мужчиной или женщиной. Ответ известен: так получилось! Но у тебя получилось родиться богом…

Лука повалялся в постели, привыкая к новому состоянию.

Было приятно сознавать, что он не просто какой-нибудь мечтательный бог на рисованном облаке с фрески Микеланджело, а бог деятельный, добрый, дарующий свет и жизнь. Не то что грубые мужланы с внешнего конуса!

Лука прекрасно помнил, как работать богом. Подбирается подходящая планета в зоне Златовласки. Размер имеет значение: у массивных твёрдых планет почти не бывает магнитного поля, которое защитит ростки жизни от бомбардировки заряженными частицами, но хуже того – низкая тектоническая активность, из-за чего биосфера просто задохнётся в собственных выделениях, поглощаемых в нормальных условиях химическими реакциями на разломах. Лучше всего для жизни подходит сравнительно небольшая планета со спутником или двумя – большие приливы-отливы ускоряют естественную градацию биосферы. Если спутника нет, его можно подогнать от ближайшего гиганта – задачка как раз для мужланов с внешнего конуса. Ещё лучше планета с ранней кислородной атмосферой, то есть протерозойский эон в разгаре, анаэробы считают себя вершиной эволюции, наивно мечтают жить долго и счастливо. Достаточно запустить к ним в компанию корректирующие микробные сообщества с развитой способностью к латеральному переносу генов, усилив набором хитромудрых вирусов, тут-то вам и свершится фанерозойская революция со всеми вытекающими. Впрочем, на Земле не было даже примитивных архей, и пришлось приложить известные усилия, формируя биохимическую среду…

Лука попытался остановиться. Мысль неслась скачками – он вспоминал быстрее, чем мог осмыслить. Так было неправильно, так было… недостойно бога, который, как известно, всеблаг и всеведущ.

Лука вскочил с постели, протанцевал по комнате, сильно ударяя себя ладонями по голым ляжкам. Замер в искривлённой позе. Огляделся. Так не должен жить бог. Так не должен жить даже… даже… божественный минимум, осадок бога, облечённый в полинуклеотиды!.. Узкая конура. Окно, запечатанное стеклопакетом. Утренний свет, скрадываемый пылью. Груда пустых бутылок как эпитафия. Банка из-под кофе, набитая изломанными окурками как… Как что?.. Как вершина? Как высшее достижение?.. Подумать только, банка с окурками и есть вершина эволюции!.. Так не должно быть. Так невозможно. Так… абсурдно. Если бы ему, богу, кто-то сказал, что его кропотливая работа сведётся к банке с окурками, что он, бог, сказал бы в ответ?.. И взялся бы за работу после ответа?..

Нет, нет… Нельзя отвлекаться на мелочи. Лука вернулся в кровать, вытянул ноги. Схватился за голову. Зажмурился. Надо сосредоточиться. Ты – бог. Это важно. Это самое главное. Что тебя тревожит, бог? Что не даёт тебе признать величие сотворенного?.. Луке не хватало слов. Он не мог выразить желаемое словами. Всё равно что пересказать Гегеля через хрестоматийное «Мама мыла раму». Но ведь ты давно знал, что бог? Так ведь? Так? Знал, знал! А лучше знала мама. Всё видела, но всё прощала. Мыла раму. Богу надо прощать, богу можно прощать… Потому что… бог! Ты быстро рос, схватывал на лету, читал с четырёх лет. Вундеркинд. Маменькин сынок. Способности к химии, биологии и медицине начал проявлять с восьми. Не подумайте плохого! Мальчик был правильный, с девочками в доктора не играл, магниевые фокусы не устраивал. Однако вопросы о ДНК, матричной РНК, транспортной РНК, рибосомной РНК, ДНК-зависимых РНК-полимеразах, транскрипции, трансляции, комплементарной авторепродукции – а вы ведь, небось, проспали в школе? – к десяти годам щёлкал быстрее семечек. Для него это была как весёлая игра. Вырос бы гением биохимии, двинул бы какую-нибудь связанную науку вперёд и доказал бы всем мужланам, что он бог… Либих, Бертло, Бутлеров, Мульдер, Пастер, Эйкман, Ивановский, Тимирязев, Опарин, Сангер, Филипс и все прочие – слепые котята, результат отложенной транскрипции. Потому что в финале – бог. И он же в начале начал…

Что-то пошло не так, да. Московский медицинский институт имени Сеченова. Почему туда? Для мальчика из глубинки – проще поступить, сделать карьеру и получить достойную практику. И кафедра соответствующая есть. И мама была всячески за. Всегда верила. Первый настоящий адепт. И последний… Он обманул её доверие, её веру. Поддался искушению, словно амёба. А что делать? Такое было время – яркое, весёлое, молодое. Хотелось всего и сразу. Только полные лошары могут в такое время шмотьём на Луже торговать – правильные пацаны фишку рубят и гребут капусту лопатой. Кто это говорил? Ясное дело, Ринат – он был любитель обосновывать. Потом, много позже, Лука понял, что Ринат присматривался к нему с первой встречи. И ведь было к чему присмотреться. Юное дарование, нелюдимый чудак, ботан ботаном – кто такого заподозрит? Но и подкатился не сразу – сначала прощупывал, искал слабые места, болевые точки, зависимости, склонности. Не зря у Рината в Казанском была кличка Мафиози: когда-нибудь дорос бы до натурального дона Корлеоне, если б не обнаглел сверх меры. Заловил он Луку на простом. Все ботаны ловятся на простом, будь ты хоть трижды бог. Тогда в широкой продаже появились первые серийные ноутбуки, называемые лэптопами, – «чудо враждебной техники», как говорили, завистливо посмеиваясь, однокурсники. Как-то Ринат принёс в общагу свеженькую «четвёрку» белой сборки с дивным цветным дисплеем и, разумеется, продемонстрировал её возможности желающим. Лука влюбился в изящную умную машинку с первого взгляда. «Где взять? Почем?» – серьёзно поинтересовался он у Рината, чем вызвал взрыв гогота у коллег. «Тебе, черпак, не по карману, – ответствовал Мафиози, переждав всеобщее веселье. – Пять штук бакинских». Лука искренне расстроился: быстро раздобыть пять тысяч американских долларов студенту было нереально даже в Москве. Однако Ринат попозже пришёл к нему в комнату и спросил, не чинясь: «Понравилась игрушка? Слушай, я её могу прямо сейчас тебе отдать. Но придётся отработать по полной, до цента. Я не альтруист». Лука удивился: «Как отработать? Где? Кем?» Ринат объяснил, что придется освоить профессию «дизайнера». Лука, конечно, слышал об этой новомодной профессии, но даже предположить не мог, что там такие «деньжищи» платят. «Я не умею», – признался Лука расстроенно. «Не умеешь? Научим!» – пообещал Мафиози, загадочно улыбнувшись. С дальнейшей вербовкой Ринат тоже не спешил, охмуряя ботаника по полной программе, словно сутенёр будущую проститутку: дал вволю натешиться «игрушкой», подбросил деньжат на покупку матричного принтера, зазвал на свои именины, познакомил с братвой. Лука, дубина стоеросовая, воспринимал подачки как должное, а когда узнал, что означает «дизайнер» на современном жаргоне, метаться было поздно. Ключевая беседа, кстати, запомнилась в мельчайших деталях, хотя Ринат слегка подпоил подопечного, чтобы тот воспринимал новые идеи в позитивном ключе. Таланты нелюдимого вундеркинда оказались востребованы на все пятьсот процентов. Ринат объяснил, что группа студентов-биохимиков из Московского и Казанского университетов придумала оригинальный метод синтеза наркотика триметилфентонила, известного в народе под названием «Белый китаец». Каналы сбыта и извлечения прибыли налажены, но конкретно Луки, понятное дело, это не касалось. Его основная задача сводилась к оптимизации технологии производства «Белого китайца», которая на текущий момент была громоздкой и нуждалась в дефицитных компонентах. Побочные задачи – участие в разработке новых «дизайнерских» наркотиков. Хотя Лука был подшофе и не знал в то время ни одной статьи Уголовного кодекса, он сообразил: Ринат предлагает заняться опаснейшим бизнесом. Лука замямлил, конечно, пытался отнекиваться, слёзно пообещал вернуть лэптоп, принтер, деньги за обеды и выпивку. Ринат посуровел и напомнил, что юзаный комп на фиг никому не нужен, что братва не поймёт, что Лука сам когда-то дал согласие поработать, а за базар надо отвечать. Смешно вспомнить!.. Хотя нет, не смешно – по правде говоря, до сих пор вздрагиваешь, вспоминая и своё тягучее бессилие, и оглушающую растерянность, и задавленный плачущий крик… Потом Ринат сменил интонацию и начал обосновывать. Дескать, не страдай хернёй, Лука, не распускай сопли. Тебе понравится. Ты ведь в науку пришёл? Вот тебе наука – самая прогрессивная на сегодня. И самая высокооплачиваемая. Или хочешь, как ваш профессор, личную библиотеку в метро распродавать, чтоб дотянуть до зарплаты?.. Государство запрещает наркотики? Карает за их распространение? Не ожидал, что ты про это скажешь! Какое тут государство, Лука? Сам подумай. Вот Советский Союз был государством. Там было не забалуешь. А тут в правительстве сплошное ворьё и предатели сидят – при Сталине или Брежневе их шлёпнули бы без некролога, а мы молиться должны? Да пошли они на три буквы со своей воровской демократизацией!.. И вообще, Лука, запрет на наркотики – это такая ловкая разводка для фраеров. Всего-то век назад героин, кокаин, морфин, опиум можно было в аптеке купить – и жили себе люди, лучше нас жили! Кока-кола, между прочим, была на кокаиновом сиропе, что особо рекламировалось. А потом вдруг оказалось, что наркотики вредны! Ну хорошо, допустим, вредны: вызывают привыкание, разжижают мозги, способствуют росту смертности. Но и алкоголь вреден, и табак – по тем же самым причинам. Тогда почему поганый «беломор» или палёную водку тебе спокойно продадут в первом же киоске? Объясни!.. Не можешь?.. Или вот марихуана. Давно доказано, что она куда полезнее алкоголя и привыкания не вызывает – и что? Почему пацану покурить нельзя, когда хочется?.. Открою тебе глаза, Лука, на правду: все государства в доле, а наркотики специально запретили, чтоб подсевший народ переплачивал втридорога. И чтоб доходы «чёрные» иметь. Слышал, небось, как ЦРУ колумбийских наркобаронов крышует? Вот и у нас теперь так же. А ты что думал, если ворьё у власти?.. А мы, Лука, не такие. Мы – люди науки. И мы считаем, что если народу нужны наркотики, то мы их ему дадим, невзирая на!.. Завербовал. Деваться Луке было некуда, коготок увяз глубоко, да и не умел он тогда отказывать, если настойчиво всерьёз просят.

Воспоминания о старых днях разбередили Луку. Ему нестерпимо захотелось курить. Он вновь вскочил с разворошенной постели, стал рыться в сброшенной на пол одежде, но обнаружил только пустую пачку. Пришлось присмотреться к окуркам, набитым в банку из-под кофе. Во время запоев Лука курил чаще обычного, но без затяжки, просто вдыхая-выдыхая дым, из-за чего всегда оставались поистине королевские «бычки». Он выудил один, показавшийся самым пристойным, отыскал зажигалку, затаившуюся внутри тапки, прикурил, кашлянул. Окурок как вершина эволюции? Бог, ты не прав! Окурок как символ сконструированной эволюции – будет вернее. Представьте себе картину: природа создала эукариота Nicotiana L., которого мы называем табаком. По сути – сорняк сорняком, коих полно. Только вот в ходе мутаций сорняк обрёл полезную способность – вырабатывать алкалоид никотин C10H14N2, убивающий насекомых-вредителей и вызывающий легкую эйфорию у человека за счёт повышения уровня дофамина. Посему мы научились его культивировать, используя в качестве естественного инсектицида и для получения наркотического эффекта. Замечено, что наиболее устойчивый эффект вызывает именно курение, поскольку в табачном дыму, кроме никотина, содержатся дополнительные компоненты, подавляющие моноаминоксидазу, которая расщепляет дофамин. И вот мы сворачиваем высушенные и измельчённые табачные листья в удобную трубочку, пристраиваем фильтр, чтобы удержать в нём часть вредных смол, – и курим. Теперь, внимание, вопрос: что такое выкуриваемая сигарета с точки зрения эволюционной теории? Очевидно, что это ещё один психоактивный регулятор эмоциональных состояний высшего примата, вспомогательный механизм адаптации внутри сложных социальных систем с противоречивыми иерархическими связями и значительным информационным шумом. Проще говоря, заядлый курильщик давит никотином перманентный стресс, который при других обстоятельствах убил бы его быстрее рака лёгких. Интуитивно понятно, что если бы Nicotiana L. вырабатывал для борьбы с вредителями какой-то другой инсектицид, вызывающий у человека не наркотический эффект, а диарею, то вряд ли такое растение начали бы активно культивировать. Вывод: через никотин табак получил эволюционное преимущество перед ближайшими родственниками, вписавшись как природный регулятор в социальную среду высших приматов. И только в этой среде он может существовать, как блин в масле, получив в своё распоряжение посевные площади и климатические зоны, которые для диких сородичей не доступны по определению. Думаете, побочное явление? Думаете, лишняя необязательная связь между автотрофами и гетеротрофами? Думаете, ваш бог этого не предусмотрел? Не думайте! Я всё предусмотрел. И дымящуюся палочку, которую вы держите в руках, небрежно стряхивая пепел, тоже. Если вас интересуют подробности, то сообщаю: психоактивные вещества мне понадобились как один из элементов глобальной регуляторно-метаболической сети, управляющей вашим сознанием и формирующей вашу культуру. И мне в общем-то безразлично, какую конкретную оболочку вы придадите никотину, главное – вы научились извлекать его из биосферы и включили регулятор, который я заботливо приготовил. И даже отказ от никотина с репрессиями против курильщиков на определённом этапе развития цивилизации – часть моего великого плана. Потому что вы входите в эру технонаркотиков, а они будут посильнее примитивного инсектицида, получаемого из сорняка.

Лука вытащил ещё один окурок из банки, задымил. Кстати, о наркотической зависимости. Сказать, что работа на Мафиози тяготила Луку, значит ничего не сказать. Она его убивала. После лекций и практических занятий Лука ехал через весь город, сначала на метро, потом на автобусе, при этом всё время пугливо оглядываясь, не следит ли кто за ним. Выйдя из автобуса, нужно было одолеть ещё около километра по разбитым и грязным, словно после бомбежки, тротуарам, добраться до мрачного низкого дома с обшарпанными стенами, пройти фейс-контроль у одного из громил Рината, вечно торчащего в парадной, спуститься по скользкой лестнице в полутёмный подвал, где студенты-биохимики развернули импровизированную лабораторию и где Лука проводил по шесть-семь часов каждый вечер, за исключением воскресенья. Затем он возвращался в общежитие, преодолевая всё ту же полосу препятствий, шарахаясь от любой тени и с замиранием ожидая окрика в спину: «Стоять! Руки за голову! Вы арестованы!» Конечно же, всё это были глупые страхи, но они изматывали серьёзнее самого путешествия на окраину умирающего мегаполиса. Не обретал Лука покоя и в общежитии – трепеща ждал решительного стука в дверь, просыпался от любых шагов в коридоре. Осунулся, похудел, зарос. Через три месяца такой жизни Лука почувствовал, что у него едет крыша, что он физически не может учиться, и впервые задумался о самоубийстве. Всё кончилось почти так же быстро, как начиналось. Рината арестовали на Коломенской при передаче готовых ампул курьеру, о чём немедленно узнали на факультете. В тот день Лука в пригород не поехал, а сразу вернулся в общежитие и впервые за эти жуткие месяцы выспался: теперь от него ничего не зависело, и страх как рукой сняло. В университете начались аресты – студентов-химиков брали чуть ли не поголовно. Луке пришлось дожидаться своей очереди, но никто специально за ним не приехал – вызвали повесткой и задержали прямо в кабинете следователя после дачи признательных показаний. Юному дарованию светил серьёзный срок как участнику преступной группировки. Спасла его мама. Пока Лука сидел в Лефортово, она уволилась с работы, заложила квартиру, сорвалась в столицу, наняла хорошего адвоката, дала кому надо на лапу и вытащила-таки сыночка с нар. По «делу химиков», потрясшему Москву и Казань, Лука проходил как свидетель и отделался лёгким испугом. Только вот жизнь его оказалась сломана раз и навсегда. Из института его мягко попросили, поскольку до проректора дошли слухи о том, что Лука – вовсе не свидетель. А тут как раз подоспел весенний призыв, и юное дарование отправилось служить в Псковскую область. Там он немного пообтесался и вернулся не таким чайником, каким уходил. Только вот мама за два года совсем сникла – чтобы расплатиться с долгами, продала квартиру и перебралась в коммуналку; потом от переживаний у неё стала сдавать эндокринная система, обследование выявило диабет первого типа, а режим инъекций она соблюдать так и не научилась – сгорела за полгода, и Лука на дембель получил извещение о смерти. Возвращаться ему было некуда, и он вновь поехал в Москву. Столица быстро менялась и не походила больше на город, разрушенный ядерным взрывом. Масть держали не бандиты в кожаных куртках, а новые русские в малиновых пиджаках. Появились первые буржуа на подержанных иномарках и с кредитными картами. Шальные деньги валялись под ногами, и Лука без особого труда вписался в прекрасный новый мир. Бывший однокурсник Миха Синдаловский, закончивший институт с красным дипломом, открыл частную фирму, занимавшуюся анонимными экспресс-анализами, в основном на предмет венерических заболеваний. Лука напросился к нему лаборантом и вскоре зарабатывал вполне прилично: хватало и на съёмный угол, и на маленькие радости жизни. Дефолт съел часть сбережений, но фирма Синдаловского росла, заказов становилось больше, и через полтора десятка лет Лука и вспомнить не мог, когда в последний раз по-настоящему бедствовал. Единственное – с семьёй не сложилось. Были у него, конечно, девушки, и с одной из них прожил полноценных два года, но его нелюдимость, нежелание делать карьеру, периодические запои в конце концов отпугнули и самую стойкую…

Вся эта жизнь после армии, за пробирками и микроскопом, сегодня казалась длинным утомительным сном. И вот наконец Лука проснулся. Больше того, проснулся богом! Досмолив второй окурок, он почувствовал прилив вдохновения. Вы что же думали – бог всю жизнь будет над вашим говном корпеть? Нет, бог должен вернуться, чтобы рассказать, как всё устроено на самом деле. Вы ведь запутались окончательно в своих теориях. Ламаркизм, жоффруизм, дарвинизм, номогенез, эпигенетическая теория эволюции, синтетическая теория эволюции – лишь приближения к истине, робкие шажки. Вас можно понять, ведь наука оперирует сравнительным анализом, наблюдениями за повторяющимися явлениями, а эволюция у вас одна, не с чем сравнивать. Но вы глубоко ошибаетесь, когда полагаете, что появились благодаря случайности. Не отбор лежит в вашей биологической основе, а выбор. Даже так – ВЫБОР. Сами же давно посчитали, что вероятность случайного формирования последовательности простейшей ДНК скорее отрицательная – десять в минус трехсотшестидесятой степени, сумасшедшее число. Откуда же у вас возникла уверенность в случайности? Не желаете признавать очевидного? Так вот я вам скажу как бог-отец: случайным отбором управлять невозможно, а выбором – вполне. Потому что выбор суть информация, эволюция суть генерация и накопление информации, а уж информацией более или менее продвинутый разум распоряжаться умеет. Сами подумайте! Что такое живой организм – хоть бактерия, хоть человек? Бурдюк с химикалиями! Вы, конечно, можете придумывать великое множество красивых и труднопроизносимых терминов, описывающих, как вам думается, происходящие внутри биосферы процессы – один только рибулозобисфосфат карбоксилаза/оксигеназа чего стоит! – однако ваша природа от этого не изменится: бурдюк всегда остается бурдюком. И он, что самое главное, познаваем. Если за спиной у вас будет хотя бы три сотни лет бодрого развития геномики, то вы и сами удивитесь, насколько всё просто и изящно устроено в вашем бурдюке. Да, возможно, он не оптимален с точки зрения протекания реакций и выведения говна, но я и не добивался оптимальности – мне было важнее, чтобы у вас появился разум и попёрла культура. И он таки появился. И она таки попёрла.

Хотите узнать, как было на Земле? Расскажу. Юная звезда, не разменявшая ещё первый миллиард лет своего существования. Медленно остывающие планеты. Колоссальное количество разнообразных химических соединений, которые можно смешивать, добиваясь определённых реакций. Сбрасываем на выбранную планету несколько комет для формирования гидросферы и несколько металлических астероидов для создания каталитических оазисов. Если всё верно рассчитано, через сотню миллионов лет получаем водно-липидные коацерваты с рибозимами, обладающими репликационной способностью. И тут важно не упустить момент! Потому что рибозимный мир может существовать сколь угодно долго без развития, без разделения на автотрофов и гетеротрофов, с которого начинается длинный извилистый путь к сложным системам. Рибозимному миру необходимо дать генетический код на основе дезоксирибонуклеиновой кислоты, ДНК, причём код этот должен быть устойчив, универсален и обладать развитой сцепленностью не только через химические связи, но и на квантовом уровне через фононный захват. В такой молекуле можно закодировать всё многообразие живых существ, которые будет способна породить биосфера, и, конечно же, вас, глупые дети мои. Впрочем, я не рассчитывал на млекопитающих, делая ставку на птиц, но такие тонкости не имеют принципиального значения, ведь конечной целью и вершиной эволюции для меня были вовсе не вы, а ваша культура, которая на заранее предсказанном этапе позволит овеществить информацию, зашифрованную внутри молекулярной последовательности. Там ведь спрятана не только программа построения живого из неживого, а целая цивилизация. Вы и сами уже знаете, что лишь трёх процентов ДНК достаточно, чтобы сваять человека. Теперь спросите себя: для чего остальное? Вспомним наш пример с сигаретами. Для чего их делают? Всяко не для того, чтобы любоваться красивыми белыми палочками. И не для получения пепла. Правильный ответ: ради дыма. Вот и эукариотная ДНК, которая кажется вам переусложнённой и избыточной настолько, что вы встревоженно бормочете о «Си-парадоксе» – надо же было придумать такое идиотское название! – на самом деле под завязку набита информацией, смысл которой проявится, лишь когда начнётся её прямая трансляция в ноосферу, лишь когда пойдет дым. Кстати, геном табака сложнее и разнообразнее, чем геном человека. И как же прекрасна вершина моего творчества, моя любимица – амёба Polychaos dubium. Шестьсот семьдесят миллиардов спаренных оснований – в двести тридцать раз больше, чем у Homo sapiens, которого вы, хе-хе, считаете венцом моего творения. Вам просто повезло, что именно у вас после вымирания динозавров развилась хватательная кисть, иначе всё было бы иначе. В амёбе, которая – раскрою великую тайну мироздания! – могла бы вообще без ДНК обходиться, я зашифровал… зашифровал… зашифровал…

Лука вдруг понял: он не способен вспомнить, что именно зашифровал внутри генома тупой амёбы. Он был уверен, что там содержится нечто важное, в том числе ответ на вопрос, как и с какой целью он попал сюда – в тело безобразного волосатого гоминида, живущего в собственном дерьме. И самое ужасное – Лука даже не был в состоянии вспомнить элементарное: как называется пресловутая Polychaos dubium на языке богов. Он ударил себя раскрытой ладонью по лицу. Не помогло. Лука схватил банку, высыпал окурки на пол, подхватил один и снова засмолил, вдыхая вонючий дым. Он был противен самому себе, и отвращение росло. Конечно же, дело не в том, что он заключён в тюрьму чуждого тела – просто некогда он отказался от божественного предназначения, от великолепной миссии, которую определил для себя миллиарды лет назад. Запуская биохимическую эволюцию на планете Земля, Лука не предусмотрел, что бог окажется лишним для этих обезьян, что даже сам он не сумеет осознать ценность своей жизни и при малейшей возможности спустит её в унитаз. Только мама, одна-единственная в целом свете, верила, что когда-нибудь он перевернёт мир, и его измена предназначению убила её.

Всё должно быть совсем по-другому. Напыщенный идиот Крейг Вентер пять лет потратил на то, чтобы собрать искусственную ДНК Mycoplasma genitalium, состоящую всего-то из пятисот восьмидесяти тысяч оснований. Еще и выкинул треть последовательности, сочтя генетическим «мусором». Его называют богом – ха-ха три раза! Ты, Лука, мог сделать это на десять лет раньше и за пару месяцев, потому что замена генома живой клетки – задачка для начинающих. Теперь Вентер, потратив кучу денег, научился синтезировать последовательность из миллиона пар Mycoplasma mycoides и записывать туда постороннюю информацию в виде нуклеотидных меток. Что он там понаписал? Разумеется, своё гордое имя и три напыщенно-глупые цитаты из местной классики: Джойс, Оппенгеймер, Фейнман. Тебе впору обидеться и потребовать компенсации за моральный ущерб, ведь это ровно то же самое, что портить старинный шедевр мазнёй дилетанта. Твоя миссия, Лука, была в том, чтобы показать: генетического «мусора» не бывает, любая живая тварь на планете несёт в себе сжатую уникальную информацию, которая может быть дешифрована и усвоена. Ведь ради этого ты её когда-то и записал… Но время упущено. Тебе не хватает ни знаний, ни опыта, ни статуса. Ты даже не можешь вспомнить элементарное. Бог проснулся слишком рано – не ко времени и не к месту…

Лука не заметил, как окурок догорел до фильтра и обжёг пальцы. Оставаться здесь невыносимо. Больно. Противно. Тоскливо. Особенно теперь, когда ты знаешь о нереализованном шансе. Всё-таки прежде всего ты – человек, землянин. А бог внутри будет только тяготить. Зачем же жить? Зачем коптить небо? Где искать новую точку опоры? И нужно ли её искать?..

Вдруг комната ярко осветилась и словно расширилась. Это из-за бегущих облаков выглянуло солнце, и прямые хлесткие лучи проникли сквозь оконное стекло. В живом сильном свете внутренний бардак смотрелся особенно убого. Глядя на пустые бутылки, рассыпанные по полу окурки, засохшую блевотину в углу, мятые простыни с желтыми пятнами, беспорядочно разбросанную одежду, Лука отчётливо осознал, что выбор сводится всего лишь к двум вариантам: либо он прямо сейчас собирается, спускается во двор, идёт в ближайший магазин и закупается водкой так, чтобы не просыхать дня три-четыре, либо… В конце-то концов хоть ты и человек, но ты бог. А богу полагается вести себя достойно. Ибо бог.

Лука рывком поднялся, шагнул к окну, навстречу свету. Повернул ручку, открывая стеклопакет. В комнату сразу хлынул холодный воздух, выдувая табачный дым и алкогольную вонь. Столь же решительно Лука взобрался на узкий подоконник, встал, глядя вниз. Четырнадцатый этаж. Значит, с гарантией. К самоубийству он уже был близок в девяносто третьем, на изломе своей судьбы, тогда не решился. Но стоит ли сегодня говорить о самоубийстве? Ведь он знает, что смерть – всего лишь возвращение в круговорот веществ, информация сохранится, бог проснётся в другом и выполнит им же предначертанное. Исчезнет только нелепое создание, не сумевшее переступить через рефлексы и подняться до ослепительных высот истинного Творца. Ошибка эволюции, сбой божественной программы. Не жаль. Совсем не жаль. Таких было много. И всегда будет много. Бурдюки с химикалиями… Важнее, что когда-нибудь Крейг Вентер или ему подобные расшифруют древние метки. Когда-нибудь они прочтут имя бога. Его имя. ЛУКА.

Тихо улыбаясь своей последней мысли и раскинув руки, Лука шагнул в пропасть мегаполиса.

Ева

Ева пересекла дорогу.

И сразу остановилась у первых редких деревьев. Вдохнула глубоко, еще глубже, еще глубже – так, чтобы закружилась голова. Выдохнула.

С пятнадцати лет Ева ходила сюда почти ежедневно, в любой сезон и невзирая на погоду. Если по сторонним причинам ей не удавалось совершить вылазку, она начинала чувствовать растущую тревогу, словно здесь могла случиться какая-то страшная беда.

Ева начала раздеваться. Сняла куртку-пуловер, рубашку, бюстгальтер, джинсы, трусики. Сложила одежду в пакет, спрятала в пустой норе под старой корягой. Присела, провела ладонями по мокрой после ночного дождя траве, стала умываться выпавшей водой: лицо, грудь, руки, подмышки, живот, лобок, бёдра, колени, икры, ступни. Завершив необходимую процедуру, выпрямилась. Теперь она была готова к восприятию тонких хемообменных процессов. Кожа слегка зудела, особенно в интимных местах, но Ева знала, что это пройдёт, как только она углубится в лес. Просто дорога была мощным источником загрязнения: углеводороды, оксид углерода, оксиды азота, бензапирен, альдегиды, сажа, формальдегид, ацетилен, метан, свинец, кадмий, сера, хлориды – дичайшая химическая смесь нарушала баланс на границе техногенной и биогенной сред за счёт последней, что не могло не сказаться на воде и почвах.

Аккуратно обойдя поваленный, подгнивший и обсиженный многочисленными ксилофагами ствол погибшего в прошлом году столетнего тополя, Ева ступила под тень густых крон. Если честно, то местную флору лесом можно назвать лишь с серьёзной натяжкой. Точнее, некогда здесь и впрямь был дремучий лес, как в сказке, но затем поблизости проложили дорогу, сделали водозабор, а позднее и сама столица растущими микрорайонами добралась до этих мест, завалив окрестности строительным хламом, превратив девственный пейзаж, помнивший последнее Великое оледенение, в сочетание городского двора и мусорной свалки. Позднее власти спохватились и объявили территорию природно-историческим парком, включив в него три близлежащих озера и долину реки Рудневки. Тут даже начали проводить детские экскурсионные туры с обязательным посещением «святых» родниковых источников. Экология района улучшилась, но мегаполис настойчиво отбирал своё: локальные биотопы стремительно изменялись, сложившиеся биоценозы разрушались или замещались, симбиотические связи рвались.

Однако как раз эти неизбежные процессы мало занимали Еву – она не принадлежала к числу так называемых «зелёных», которые почему-то ценят бездушную органику выше разумной деятельности, и, более того, прекрасно знала, что с началом эпохи глобализации, явная граница которой примерно совпадает с первыми космическими полётами, говорить о естественной среде обитания больше не приходится – всепланетная биота становится зависимой от разумной воли цивилизации: проще говоря, стихия замещается планированием, эволюционный отбор – выбором учёного, дикие сорта – культивированными. Иначе нельзя, иначе над общественным прогрессом будут довлеть угрозы голода, пандемий, дефицита ресурсов. Едва сформировавшись, цивилизация начинает строить искусственную биосферу, которая вытесняет естественную вплоть до изменения биологической сути самого человека. И теперь уже природе приходится терпеть и приспосабливаться к потребностям вида, переросшего эволюцию.

Куда больше Еву интересовал рост информационного фонда биосферы, который вполне можно отследить даже на небольшом клочке придавленного городом леса. Если беспристрастно сравнивать биосферу с техносферой, то по критерию информационной ёмкости они практически сопоставимы: даже на современном уровне развития цивилизация, буквально вчера пережившая научно-техническую революцию, накопила информации на порядок больше, чем содержится в совокупном геноме всепланетной биоты. Кроме того, процесс появления и закрепления новой генетической информации идёт намного медленнее процесса возникновения осмысленной информации в техносфере, и здесь биосфера имеет лишь одно несомненное преимущество: внутри генома информация может сохраняться миллиарды лет, передаваясь от поколения к поколению, от вида к виду, а вот за данные, накопленные человечеством, поручиться пока нельзя – что осталось от той же античности, кроме обрывков рукописей, изувеченных статуй и мёртвых языков? Другое дело, когда начинаем сравнивать количество связей, по которым идёт информационный обмен между живыми существами. Если у человечества оно всё же ограничено и может быть подсчитано, то в биосфере практически не поддается учёту – даже оптимистичные оценки дают превосходство на двадцать порядков. И, самое важное, количество связей растёт быстрее, чем в техносфере, в том числе и за счет разумной деятельности. Наука только приходит к осознанию масштабов увеличения информационной ёмкости биосферы при взаимодействии с техносферой: человек создаёт новые источники материально-энергетических ресурсов, провоцирует мутации, формирует ландшафтные зоны, которых никогда не было на Земле. Однажды количество перейдёт в качество, и Ева с волнением ждала начала этого перехода, потому что тогда у неё появится много работы, которую в одиночку просто не выдюжить. Но где взять ассистентов? Где сослуживцы из Корпуса эко-коррекции? На эти тревожные вопросы она не могла найти ответы. И чувствовала себя Робинзоном – забытым на островке посреди бескрайнего океана. Только её остров был обитаем и населён людоедами.

Ева шла к Чёрному озеру параллельно экскурсионным тропам. Хотя в парке были оборудованы специальные зоны для любителей шашлыков, всё же многие местные упорно игнорировали их, забираясь в чащобу и разводя костры из ломаных сухих веток. Местных не останавливали даже прямые запреты властей, вводимые в пики летнего зноя, что находилось за пределами понимания Евы: ведь они здесь живут, именно им глотать едкий дым горящего леса, именно им много лет смотреть на чёрные проплешины там, где раньше зеленела трава и тянулись к солнцу вековые деревья. Вот и сегодня Ева наткнулась на следы вчерашнего пикника. Несколько кирпичей, положенных друг на друга. Остывшая зола между ними. Выроненные шашлычниками куски жирной маринованной свинины. Сломанный шампур. Десяток разнокалиберных бутылок. Смятые грязные салфетки. Пластиковые стаканчики и тарелки. Пустые полиэтиленовые пакеты. Окурки. Участники пикника не подумали прибрать за собой, рассчитывая, очевидно, на смотрителей парка. Впрочем, смотрители ленились лазить в заросли, посему за экологический баланс вне троп приходилось отвечать Еве. Она легла ничком рядом с мусором, прижалась телом к траве и земле, окунула пальцы вытянутых рук в ближайшую лужу. Чтобы выжить в экстремальной обстановке, Робинзон использовал «дары природы». У Евы, лишённой доступа к оборудованию Корпуса эко-коррекции, тоже имелся подобный «дар» – её собственное тело. Да, оно было неловким, хрупким, болезненным, однако упорный психофизический тренинг позволил превратить его в детектор, чутко реагирующий на весь спектр взаимодействий органики внутри биоты, включая сложные сигнальные системы.

Описать в человеческих словах и выражениях то, что ощущала Ева, подключаясь напрямую к биоте, невозможно, потому что на эти короткие секунды она словно бы сама превращалась в животное, которое не способно мыслить абстракциями и анализировать своё состояние, подчиняясь исключительно рефлексам. Лишь в последнее мгновение перед выходом ей изредка удавалось схватить просыпающимся сознанием сумбурную смесь впечатлений: оглушающий перестук сердец, нервное подёргивание усиков, рывки ложноножек, мучительное деление клеточных ядер, сосущий изнуряющий голод, стремительное совокупление, тягучее движение к свету, последняя конвульсия. Потом включался разум, и Ева получала готовые инструкции к дальнейшей работе. Так и теперь, едва встав, она начала действовать. Разбросала кирпичи, собрала золу в один из брошенных пакетов, после чего высыпала её под кусты дикой малины – отличное удобрение для рубусов. Затем вернулась к остаткам пикника и разбила все бутылки на мелкие осколки, часть из которых прикопала, задавая пространственную форму гифам будущего мицелия. Толстое стекло оставила на разбор сорокам и воронам. «Розочкой», сделанной из бутылочного горлышка, измельчила куски маринованной свинины, распределила полученный фарш вдоль муравьиных путей. Окурки перебрала – размокшие закидывала в пакет, крепкие оставляла у корней деревьев, памятуя о воробьях, недавно научившихся обкладывать свои гнезда использованными сигаретными фильтрами, которые оказались прекрасным утеплителем и репеллентом, отпугивающим клещей. Обломки шампура воткнула в землю под красной рябиной – летом дешевое железо проржавеет, насытив поверхностный слой почвы своим оксидом, что защитит растение от клейстотециев мучнисто-росяных грибов и от рябиновой моли, которая скоро выйдет из куколок и начнёт откладывать яйца. Завершив утилизацию, Ева наполнила пакеты пластиковой одноразовой посудой, которую лесной биоценоз не способен усвоить, завязала и повесила на сук, намереваясь прихватить на обратном пути.

Ева не всегда понимала смысл своих действий. Ясно, что распределение мусора по стратам позволяет упорядочить и, соответственно, ускорить освоение антропогенного ресурса, что повышает информационную связность биоценоза. Но куда чаще Еве приходилось заниматься более странными делами: разорять гнёзда или, наоборот, подсаживать выпавшего птенчика; охотиться на определённый вид жуков, поголовно истребляя их; горстями носить привозной песок с пляжей Белого озера в чащобу, закапывая его под кустарником. Будь у Евы под рукой накопительные базы данных эко-корректоров, она лёгким движением получила бы описание процедур с перечнем возможных результатов, но Робинзон полагается лишь на личный багаж знаний и на собственный нюх.

Когда это началось? Ева хорошо помнила, как её жизнь разделилась на две части, которые с возрастом становятся всё более неравными. Точнее будет сказать, что она совсем не помнила ту прошлую жизнь, словно в её голове произошло полное замещение – одна личность стёрлась до нуля, а другая навечно заняла её место. Разумеется, Еве не составило труда узнать, что с ней было до замещения: мать во время возлияний с очередным дружком обожала перемывать косточки свекрови, а Ева была не глухая и умела сопоставлять информацию. Её история могла бы стать сюжетной основой для сумрачного романа а-ля Достоевский, но вряд ли станет, будучи ужасно банальной в контексте эпохи. Мать Вера забеременела в возрасте семнадцати лет от парня, который учился в одном с ней классе. Парень был из приличной семьи, твердо постановил жениться и воспитывать ребенка. Старшие выступили против, но парень наплевал на вялый родительский протест. Более того, внезапная беременность подружки настроила его на такой лад, что он решил уйти в самостоятельные: снял квартиру для своей юной семьи в доме за МКАД и пошёл вместо института в техникум поблизости. Естественно, загремел в армию. И, естественно, его там убили – на Первой Чеченской, при штурме Грозного. Наверное, в какой-нибудь святочной сказке родители отца раскаялись бы в содеянном разрыве, пригрели мать-одиночку и милую сиротку, но в реальности, как правило, бывает с точностью до наоборот. Свекровь скандально прогнала «прошмандовку» с похорон и велела никогда больше не звонить. Еву она считала «уродкой» и отказалась обсуждать будущее внучки даже с сотрудниками Центра помощи семье и детям, куда поначалу обратилась Вера. Через год дедушка и бабушка снялись вместе с дядей (у них, кроме отца Евы, был ещё младший сын) из Москвы и эмигрировали в Израиль – понятно, что после такого даже слабые связи, через общих знакомых, прервались. Небольшую помощь оказывала бабушка по материнской линии, но и её Ева отчего-то пугала, и она неоднократно намекала на то, чтобы сдать девочку в приют. Только Вера твёрдо стояла на сохранении семьи. Больше того, когда долги и проблемы начали зашкаливать, мать начала решать их кардинальным образом – настояла на переселении бабушки к себе на окраину, а квартиру в центре сдала каким-то иногородним бизнесменам. Поскольку теперь было кому сидеть с Евой, устроилась сразу на две работы: поварихой и уборщицей в офис юридической фирмы. Попытка была смелая и, возможно, у матери получилось бы справиться, но судьба свела её с младшим партнером фирмы, который не только был женат и, соответственно, имел семью, но и занимался самыми щекотливыми бандитскими делами. Понятно, что добром такая связь не могла кончиться. Мать рассказывала, бывало, собутыльникам о том, как во время кризиса девяносто восьмого года на злополучного любовника перевели «стрелку» по корпоративному долгу, и он прятался у неё на квартире от киллеров. В конце концов его вычислили и расстреляли прямо в подъезде, куда он вышел покурить. От всех этих переживаний бабушка слегла, а когда выздоровела, то решительно собралась и уехала к двоюродной сестре в Тверь. Жизнь Веры, так толком и не начавшись, покатилась под откос. Новую работу она не нашла да и не искала – доход с квартиры в центре позволял сводить концы с концами, а большего ей оказалось и не нужно. Зато плотно подсела на алкоголь – к такому времяпровождению ее невольно приучил покойный юрист-любовник, завсегдатай дорогих ресторанов, сам обожавший крепко выпить. Только вот денег на рестораны у матери никогда не хватало, посему она предпочитала пить на квартире или во дворе с такими же бездельниками. Разумеется, тут же потянулась бесконечная вереница мимолётных сожителей, ни один из которых даже не думал о том, чтобы стать для Евы отчимом. Впрочем, оно и к лучшему.

Такое сумрачное бытие, ныне полностью стёршееся из памяти Евы, продолжалось до её тринадцатилетия. В тот день Вера привычно пригласила приятелей со двора отметить торжественную дату. Начали с портвейна, продолжили водкой. Тёплая погода позвала гульнуть, и компания, прихватив именинницу, отправилась на Белое озеро, где обильные возлияния продолжились. Мать набралась и отключилась, а собутыльникам было глубоко безразлично, что происходит с Евой. Девочка в купальнике бесцельно бродила по пляжу, перебирала камешки, познакомилась со смешной лохматой собачонкой, а потом отошла за кусты справить малую нужду и только присела, спустив трусики, как её подхватил какой-то вонючий и заросший по брови мужик. Зажав Еве рот, он потащил вяло сопротивляющуюся девочку в глубь леса, отыскал овражек, швырнул её на дно и несколько раз сильно ударил обломком кирпича по голове. Обливаясь кровью, Ева потеряла сознание. Похититель изнасиловал беспомощного ребенка и снова ухватился за кирпич – ударил ещё два раза с явным намерением добить, но тут его, к счастью, спугнула собака, прибежавшая посмотреть, куда делась её новая подружка. На отчаянный лай собрались и взрослые. Еву отправили в реанимацию и вытянули-таки с того света. Только теперь в её маленьком изломанном тельце жил совсем другой человек.

Когда девочка впервые пришла в себя после случившегося, на неё обрушилось целое цунами из чувств и воспоминаний. Она больше не была тринадцатилетней неприкаянной сиротой из пригорода – она была высшим офицером Корпуса эко-коррекции, членом Совета специалистов с правом голоса, харизматичным лидером, пользующимся заслуженным почётом среди обитателей внешнего конуса, несмотря на присущие последним нонконформизм и открытое презрение к любым формам иерархии. На её счету было три десятка проектов биосферной оптимизации, которые она довела до завершения в качестве автора, конструктора и координатора. Она привыкла воспринимать себя уважаемым специалистом, каждое слово которого имеет вес. Она привыкла пользоваться высоким статусом и получать от мира соответствующие блага. Она привыкла к комфорту и технической поддержке, обеспечиваемой всей мощью высокого разума. И теперь она была шокирована тем, что оказалась вырвана из привычной, предсказуемой и послушной среды, кинута в чуждый мир, закована в хрупкую оболочку – без оборудования, без доступа к интерактивным базам данных, без опытных ассистентов и консультантов. Такое нужно было переварить, и некоторое время Ева оставалась в прострации, принятое врачами за проявление посттравматического синдрома. Потом она собрала волю и признала, что ситуация экстраординарная. Во время трансгалактического рейса случилась серьёзная катастрофа, иначе Ева помнила бы, как оказалась здесь. То есть была утеряна значительная часть информации, накапливаемой операционно-манипуляционной сетью при сопровождении индивидуальных трансформаций. Научным экспериментом подобное быть не может. Получается, Ядро спасало всё, что могло спасти, не просчитывая последствия. И теперь от настоящей Евы остался лишь подпорченный слепок, который сохранили и транслировали с непонятной целью. Зачем? Лучше дали бы умереть!.. Впрочем, она недолго размышляла о смертельном исходе. Обитатели Ядра никогда не принимают глобальные решения, не согласовав их с Советом специалистов, – следовательно, та прежняя Ева голосовала за проект и, скорее всего, в нём участвовала. Значит, у неё были веские причины для того, чтобы оказаться здесь на положении Робинзона.

Хотя Ева лишилась части своей личности и не знала о сути проекта, запущенного Ядром, она оставалась практиком до мозга костей. И, когда её выписали из больницы, начала осваиваться в новом мире. На изучение доставшегося ей тела, его биографии, местного языка, быта и пространства ушёл почти год. К тому времени Ева уже могла вставать и без посторонней помощи перемещаться по квартире. Сбритые хирургами волосы отросли до плеч, скрыв шрамы. Бабушка приехала из Твери помогать матери выхаживать искалеченную девочку, но стала бояться внучки ещё больше, интуитивно почувствовав, что после нанесённых травм ребенок стал совсем другим. Поэтому когда Ева явно пошла на поправку, бабушка не стала задерживаться, и всё вернулось на круги своя: в гости к матери опять зачастили собутыльники, на кухне зазвенели рюмки, в соседней комнате зазвучали громкие голоса, пьяные песни и сладострастные всхлипы. Ева равнодушно взирала на бедлам, ведь он почти не покушался на её мир осознания себя. В сущности Вера была не самой плохой матерью – по утрам, мучаясь похмельем, всё же прибирала в доме, стирала бельё, ходила в магазин и на рынок, следила за чистотой, одеждой и здоровьем Евы. Но девочка росла, офицер Корпуса эко-коррекции набирал в ней силу, и конфликт был неизбежен. Как-то раз очередной любовник матери, возвращаясь ночью из туалета, перепутал двери комнат и впёрся к Еве, причём не заметил разницы и сразу полез в кровать. Ему захотелось любовных утех, и он попытался взгромоздиться на девочку. Ева приняла бы его, но тут её тело впервые сработало как диагностический детектор: человек нёс в себе мутацию, способствующую развитию подострой некротизирующей энцефаломиопатии. В то время Ева еще не знала, как называется такое генетическое заболевание на местном языке, поэтому просто отреагировала на подсознательный сигнал опасности. Сработали боевые навыки офицера – мужчина вдруг оказался на полу, а цепкие маленькие пальчики уже сдавливали горло, и острые колени упирались в грудь. Любовник забился, заорал, попытался сбросить девочку и получил сильнейший удар в пах. Всё же он был массивнее и сильнее, поэтому сумел освободиться и с воем понёсся по коридору, сшибая вешалки для одежды. Сказать, что мать была ошеломлена, значит ничего не сказать. Сначала она истерически наорала на Еву, потом на коленях просила прощения, потом напилась в одиночестве до алкогольного делирия, называемого «белочкой», потом демонстрировала злое отчуждение, потом опять просила прощения со слезами и заламыванием рук. Но визиты сомнительных друзей прервались – Вера начала выпивать вне квартиры, но и пропадать при этом на три-четыре дня. Еву это вполне устраивало: к тому времени она без особого труда освоила ноутбук, купленный матерью для интернет-общения, и впитывала местную культуру, как губка. И примерно тогда же Ева начала совершать свои вылазки в парковую зону, подключаясь к биоте.

Разумеется, и в лесу не обходилось без происшествий. Еву всегда удивляло трепетное отношение местных к обнажённому телу. Можно подумать, сами они сотканы из воздуха и солнечного света. Её несколько раз задерживала милиция, вызванная бдительными гражданами. За ней подглядывали вуайеристы. Как-то раз во время очередного контакта с биотой Еву похитила компания юных гопников, вообразивших, что шестнадцатилетняя девушка не способна себя защитить. Отвезли на дачу и собрались устроить весёлую многодневную оргию. В принципе, Ева была не против, но по дороге провела морфологический и генетический анализы похитителей, обнаружила массу отклонений, вплоть до явной дегенеративности, и вместо оргии учинила побоище, благо гопники находились с ней в одной весовой категории и не отличались высокой скоростью реакции. Слухи о странном происшествии разнеслись по району, к Вере даже заявился участковый, но, глянув на Еву, немедленно ретировался. Ева продолжила свои вылазки как ни в чем не бывало. Местные стали её бояться, а отдыхающие из других районов, случайно завидев во время прогулки, впадали в прострацию или громко высказывали неодобрение.

Впрочем, всё это был лишь фон её новой жизни, не заслуживающий долгого обсуждения. Самое важное происходило внутри. Ева потихоньку восстанавливала воспоминания о своей службе в Корпусе эко-коррекции. Перед внутренним взором проплывали причудливые пейзажи. Сверкал ледник. Прорастала колючками чёрная трава. В зелёном небе парили четырёхкрылые птицы. Яростно бились рогатые бронированные животные. Перепрыгивали с ветки на ветку мелкие ящерицы с красными гребнями. Над пропастью вили ловчую сеть гигантские арахниды. Выныривала из тёмных вод плоская рыбина, похожая на остров. Иногда в снах Еве казалось, что она вернулась туда – в прекрасные миры, требующие её внимания и заботы. Но потом наступало неизбежное пробуждение, и она раз за разом оказывалась в маленькой полутёмной квартирке на окраине мегаполиса, задыхающегося в собственных миазмах. Ева свыклась с таким форматом существования, однако её продолжало беспокоить, что новые знания и умения, которые она приобретала почти каждый день, не приближали к пониманию произошедшего. И самое печальное – оставалось загадкой, когда и чем всё это закончится.

Ева признала ограниченность своих возможностей. Тело, которое любезно предоставила ей местная биосфера, не способно решить сложнейшую совокупность задач, которые стоят перед эко-корректорами, превращающими дикие миры в оптимизированные многофункциональные системы, подчинённые разумной воле. Еве были нужны ассистенты – более развитые, более способные, более коммуникабельные. И связанные с ней узами общего происхождения. Очевидный способ заполучить таких ассистентов – родить их. И Ева начала искать партнеров. В основном это были случайные мужчины, некоторые совсем мальчишки, попадавшиеся ей в парковой зоне или окрестностях. Тело, превращённое в импровизированную лабораторию, помогало проводить беглый анализ генотипа и фенотипа кандидатов, выявляя негативные мутации и дефекты онтогенеза. Если кандидат в будущие отцы проходил проверку и не выказывал откровенного испуга или отвращения, Ева увлекала его за собой в укромное место посреди леса. Если вдруг выказывал, в дело шли половые аттрактанты, способные возбудить и мертвеца, – и всё опять же заканчивалось на лесной постилке. Промахов у Евы не случалось – каждый такой акт завершался оплодотворением и беременностью. Только вот до родов пока ни разу довести дело не удалось – на одиннадцатой неделе тело, тщательно изучив плод, отторгало его. Возможно, появись дети от случайных соитий на свет, они были бы вполне здоровы, однако Еве не нужны были здоровые дети – ей нужны были помощники, способные срастаться с биотой. Так продолжалось много лет, и Ева пока не отчаялась. У неё не было иной возможности переломить ситуацию, и она пользовалась тем, что дано, надеясь на счастливое совпадение.

Приблизившись к берегу Чёрного озера со стороны леса, Ева услышала голоса и встрепенулась. Пляжи находились южнее, на Белом озере, а здесь, среди неухоженных зарослей, было много тихих полянок, куда приходили отдыхающие, стремившиеся к уединению. Ева сделала ещё несколько шагов и разобрала обрывок беседы:

– …Кстати, по твоему случаю анекдот вспомнился. Звонок в техподдержку провайдера. Спрашивают: «Скажите, пожалуйста, я тут скачал файл из Интернета. Я с ним ознакомился и теперь хочу положить обратно. Как это сделать?» Техподдержка отвечает: «Вот из-за таких мудаков скоро в Интернете файлов совсем не останется!»

Послышался отрывистый смех, больше похожий на кашель.

– А если серьёзно, – продолжил рассказчик анекдота, – советую тебе всё же подумать о переходе на Убунту. Скоро продвинутый Какомицли появится, с ним даже чайник работать может. Винды задолбали нереально…

Двое. Мужчины. Почти идеальный вариант. Ева выскользнула сквозь кусты на свободное пространство. Парочка сидела прямо на траве, вытянув ноги. Рядом валялись бутылки с вином, расставлены бумажные тарелки с легкой закуской. Заметив движение, мужчины обернулись.

– Ух ты, чёрт! – пробормотал рассказчик анекдота.

Он тут же вскочил на ноги и оказался очень высоким. Таращился с изумлением на Еву. Но при этом не преминул оценить её быстрым взглядом: лицо, грудь, бёдра, лобок. Второго из собутыльников Ева раньше встречала: он был гораздо ниже и массивнее приятеля, а ещё сутулился и вечно прятал руки в карманах брюк, словно мёрз.

– Здравствуйте, милая женщина, – сказал высокий, обращаясь к Еве. – Тут нудистский пляж? А мы не знали, извините. Но вы нас не стесняйтесь – проходите, купайтесь. Чувствуйте себя, как… в джакузи.

Сутулящийся разразился кашляющим смехом. Отсмеявшись, посоветовал:

– Брось распинаться, Василий. Это Ева. Дурочка местная. Аутистка. И немая до кучи. Как вошла в возраст, бегает голая и всем даёт. Нравится ей, наверное. Её уже половина микрорайона перетрахала.

– Если красавица на хер бросается, будь осторожен – триппер возможен! – продекламировал высокий с непонятным выражением на лице, а сутулящийся вновь засмеялся-закашлялся.

Ева шагнула к высокому и, протянув руку, коснулась небритой щеки. Между ними проскочила невидимая искра. Высокий, почувствовав укол, отшатнулся. Ева провела анализ. Для горожанина удивительно здоровый тип. Возраст – тридцать пять лет. В хромосомном наборе нет значительных отклонений от нормы. Плоскостопие, гастрит, лёгкая близорукость, небольшой избыток веса – фенотипная ерунда. Значит, можно попробовать. Ева легла на траву и приглашающе раздвинула ноги.

– Гондоны есть? – хрипло спросил высокий у приятеля.

– Чего? И впрямь захотелось? – удивился тот. – Не. Откуда? Мы ж сюда не за этим. И не даст она с гондоном-то, проверено.

– Сам, что ли, проверял?

Сутулящийся хмыкнул, потёр нос, но не ответил.

– Ладно, рискнём здоровьем. – Высокий начал расстёгивать ремень на джинсах. – А ты отойди. Я при посторонних не могу.

– Ну ты вообще борзый, Василий! – прокомментировал приятель. – Сколько тебе надо-то?

– Минут за десять справлюсь. Вали давай…

Дожидаясь, пока высокий справится со штанами, Ева смотрела в небо. Погода здесь менялась очень быстро. С утра было облачно, потом ненадолго выглянуло солнце, сейчас низкие облака сгущались и клубились, обещая дождь. Биота предсказывала большее – настоящую бурю. Пусть грянет буря! Этот дикий мир созрел для неё.

Ант

Ант скучал.

Всё ему было знакомо – до зубной боли и ломоты в суставах. Существует миллион способов обмануть любимое государство, но все эти способы выглядят наивной разводкой для того, кто знает, что главная и единственная ваша цель – обмануть любимое государство. В конкретном случае основная доля была уведена в офшор ещё на начальной стадии перевода средств со счета на счет, а субподрядчикам достались крохи, потому что на масштабном техническом проекте много не украдёшь, иногда и работать надо.

Но вообще, признаем, получилось загляденье: сооружения и агрегаты подстанции находятся под землёй с нижним уровнем минус двенадцать; применена новомодная элегазовая изоляция; релейная защита на микропроцессорах; цифровой регистратор нового поколения; управление автоматизировано до предела с выводом контрольных терминалов на носимые устройства персонала; блеск и чистота – короче, двадцать первый век на отдельно взятом инновационном участке, везде бы так. Докапываться совершенно не хотелось, но Анту платили деньги как раз за то, чтобы докапывался. И он, конечно, знал, где копать.

Представитель монтажной организации юлил и заглядывал в глаза. На этот раз прислали какого-то неумеху из нового набора, блядь-менеджера. Не уважают, что ли? Или страх потеряли? Чтобы показать пижону, что почём, Ант начал с трансформаторов – демонстративно долго изучал спецификации, хотя и одного взгляда на натурпродукт было достаточно.

– Что это такое? – спросил Ант.

– Где? – вскинулся представитель.

Ант поигрался с планшеткой, вывел на экран искомую страницу техзадания.

– Трансформаторы какой фирмы должны стоять? «Тошиба»? А у вас что стоит?

Представитель заметно растерялся – начал тереть переносицу, выдавая себя с головой: значит, в курсе, хотя, вероятно, и не в доле. Нет, однозначно не уважают!

– «Тошиба» стоит? – на всякий случай уточнил представитель.

– Твою ж мать! – ругнулся Ант без энтузиазма и даже без особой злобы. – Я понимаю, Степан… э-э-э… Андреевич?

– Андронович, – услужливо подсказал представитель.

– Да! Степан Андронович! Я понимаю, Степан Андронович, что лично у вас давно ничего не стоит, даже «Тошиба». Но какого хрена, объясните, вы пытаетесь выдать китайского производителя за японского?

Представитель монтажников смешался и выпалил совсем беспомощное:

– Как вы определяете? Там же иероглифы…

– Меньше в ящике светитесь, – серьёзно посоветовал Ант. – Не нужно людей за идиотов держать. Английский иероглиф «Чайна» от английского иероглифа «Джапан» мы пока ещё отличить способны.

У представителя задрожали губы. Он порывисто выхватил смартфон из поясного чехла и рванул из зала управления. Ант посмотрел на женщину-оператора в фирменном комбинезоне технопарка, которая сидела за мониторами и делала вид, будто бы полностью поглощена работой. Почувствовав на себе взгляд инспектора, она оторвалась от созерцания запутанных схем и робко улыбнулась.

Чёрт возьми, подумал Ант. Ведь ты когда-то мечтал об этом – о чистых светлых залах, о прорывных проектах, о современной технике, которая одним существованием пробуждает гордость инженера за сопричастность к большим и важным делам. «Это сделал я!» – так ты собирался сказать своим детям. А что теперь говорить? Что ты сделал?.. Ты вообще слишком много значения придавал технике, а о людях думал в последнюю очередь. Тебе казалось, что достаточно освободить творчество, наладить производство, преодолеть косность и бюрократию, осадить зарвавшихся чинуш – и всё наладится. Как в Германии, Штатах или в той же Японии… Карго-культ это называется. Модное словечко. Ты верил в духов машин, которые изменяют жизнь – всегда к лучшему. И, конечно, ты верил в самое прогрессивное государство, в котором творческий потенциал раскрывается в полной мере и за которым будущее. Радовался, что тебе повезло родиться в таком государстве. А как было не верить и не радоваться?.. Ты не учёл и не мог, наверное, учесть, что люди всегда главнее машин, что человеческий фактор способен не только сдвигать горы, но и разрушать в мелкую пыль любые изящные концепции. Лучшее общество появляется не там, где много умных машин и великих энергий, а где у человека есть право выбора. Мы оказались не готовы к такому обществу. И вот результат – машины делать разучились, превратившись в сырьевой придаток к чужому могуществу. Потому что производство-то наладить можно так или иначе, а вот мозги вставить на место – задачка более сложная и в отдельных исторических ситуациях неразрешимая…

Представитель монтажников вернулся. По высокомерной ухмылке было видно, что он получил соответствующие инструкции и готов к дальнейшему бою. Что ж, посмотрим, мы ведь тоже не лыком шиты.

– Решение о замене трансформаторов имеет политический смысл! – заявил представитель с порога. – В настоящий момент Китайская Народная Республика является нашим стратегическим партнером, в то время как Япония продолжает угрожать национальной безопасности…

– Прекрасно! – перебил Ант. – Я вполне верю в справедливость и грамотность политического решения. И, разумеется, не могу его оспаривать. Но, помимо политического, замена имеет и технический смысл. Где она отражена в дополнениях к договорам подряда и субподряда? Где финансовая отчётность по сделке? Кто и когда её обсуждал? Где протокол закупочной комиссии? Надеюсь, Степан Андронович, вы понимаете, что японские трансформаторы несколько дороже китайских? В смете должно быть указано, на что пошли освободившиеся средства. Я не собираюсь вникать в детали – просто покажите мне, что в сделке нет коррупционной составляющей. Речь ведь идёт ни много ни мало, а о трёх миллиардах рублей бюджетных денег, и прежде чем поставить свою подпись на акте, я должен быть уверен, что ни одна копейка не потрачена впустую.

– Разве это входит в вашу компетенцию? – удивился представитель.

– Не входит, – признал Ант, – но, как я уже говорил, любое такое решение имеет и технический смысл. Если вы берёте более дешёвые китайские трансформаторы, то высвобождаете средства. Поскольку средства, выделенные на проект, освоены в полном объёме, то получается: где-то и что-то вы купили дороже, чем предусмотрено техзаданием и договором. И мне хотелось бы увидеть, какие ещё изменения внесены в проект. Дайте мне документацию, а лучше – списком. Не хотелось бы самому искать – займёт много времени…

Представитель явно не знал, как вести себя под нажимом инспектора, и решил оборзеть.

– Вам надо, – сказал он с гордым видом, – вы и ищите!

Что ж, на всякую хитрую задницу мы всегда найдём болт с резьбой на тринадцать.

– Ладно. – Ант опять потянулся к планшетке. – Будем искать. Вот, например, силовой кабель. Медный. Общая длина – четыре тысячи метров. Производство компании «Эй-Би-Би». Ценная вещь! Хотелось бы удостовериться, что всё на месте, а кабель соответствует спецификации.

– Как это?

– Очень просто. Метод пошаговой проверки.

– Не слыхал о таком, – признался представитель.

– Вы не только услышите, – пообещал Ант, – но и увидите. Смотрите! – Он выставил ногу. – Я ношу сорок второй размер, то есть длина моей подошвы – двадцать семь сантиметров. Андестенд? Берём кабель, вытягиваем, и я прохожу его по всей длине. Если в кабеле ровно четыре километра, то мне нужно будет сделать… – Ант вызвал на экран планшетки калькулятор и совершил молниеносный расчет. – Мне нужно будет сделать тысяча четыреста восемьдесят один шаг с половиной. Я не ошибся?..

– Позвольте! – вскинулся представитель. – Но ведь кабель проложен под землёй!

Ант небрежно смахнул калькулятор с экрана и сказал, глумливо щерясь:

– Придётся выкопать…

У представителя монтажников отвисла челюсть. Он снова вскочил и устремился к выходу, на бегу вытаскивая смартфон. Дверь ещё не успела захлопнуться, а представитель уже орал в коридоре:

– Сумасшедший! Форменный псих!

Женщина-оператор за пультом откровенно веселилась, пряча смех ладонью. Ант подмигнул ей – хотя общее сумрачное настроение не улучшилось ни на гран, скуку развеять удалось. Он не любил прибегать к прямому шантажу, используя служебное положение, но менеджмент совсем разучился видеть края, и время от времени требовалось на эти края указать. Хотя по большому счёту вся эта возня не имела никакого смысла – Ант знал, что подпишет акт и передаст его госкомиссии, принимая на свою душу очередной груз ответственности за чужие грехи. Нет, совсем о другом он мечтал когда-то. И чистота подземных залов, набитых высококлассной техникой, не искупает смерть мечты.

Запиликал мобильник. Ант открыл его, без удивления взглянул на номер входящего вызова.

– Хаюшки, Антон Васильевич, – послышался знакомый голос. – Мне тут на тебя жалуются. Есть проблемы?

– Добрый день, Константин Сергеевич, – отозвался Ант. – Никаких проблем. Я всего лишь хочу взглянуть на список отклонений от техзадания. У вас ведь такой список наверняка есть? Кто возглавлял закупочную комиссию по объекту? Не ты ли, Константин Сергеевич?

– Слушай, Антон Васильевич, не шали там, пожалуйста. Если хочешь поговорить, давай поговорим. Поднимись. Я жду.

Ант тяжко вздохнул, сложил мобильник, сунул планшетку в чехол, поднялся из-за стола.

– Спасибо за компанию, – сказал он женщине-оператору. – Успехов в труде и обороне.

Константин и впрямь ждал Анта снаружи, прогуливался взад-вперёд по асфальтированной подъездной дорожке, ведущей от надстройки подстанции к центральному шоссе технопарка. На обочине шоссе стоял мрачный, сплошь тонированный «Мерседес», 350-я модель, 2009 года выпуска. Заприметив Анта, давний приятель демонстративно раскрыл объятья, но когда тот подошёл, просто подал руку. Константин был, как обычно, выбрит до синевы, подстрижен коротко, по-бандитски, благоухал дорогим мужским парфюмом. И, конечно, совсем не походил на того долговязого прыщавого студента, который пришёл стажироваться на кафедру энергомашиностроительного факультета в начале девяностых.

– Смотри, как здесь красиво, – сказал Константин, после того как приятели обменялись рукопожатиями. – И погода задалась.

Погода и впрямь задалась. Обычно в середине апреля в Подмосковье ещё ощущалось дыхание зимы, но в этом году весна пришла раньше, первые дожди отшумели, солнце припекло и высушило, подлесок и лес зазеленели, в воздухе умиротворяюще пахло прелыми листьями и разбухшей от талой воды землёй. Дальше по шоссе можно было увидеть новостройку с торчащими над развороченным ландшафтом кранами – технопарк прирастал офисными и жилыми зданиями. Масштаб строительства впечатлял, но сказать, что это было «красиво» – нет, нельзя сказать.

Константин взял Анта под локоть и повлёк с подъездной дорожки на боковую пешеходную тропинку среди деревьев, выложенную плиткой. Ант по ходу отметил, что на укладке плитки явно сэкономили, наняв неопытных гастарбайтеров – местами она лежала вкривь и вкось, на стыках скопилась жирная грязь, и надо было следить, куда ступаешь, чтобы ненароком не споткнуться. «Всё-таки у меня профессиональная деформация», – подумал Ант с раздражением.

– Чего тебе не хватает, Антон Васильевич? – спросил Константин. – К чему эти пошаговые проверки? Зачем тебе список модернизаций? Ты ж в системе, всё должен понимать.

– Ты мне сам эту работу предложил, – напомнил Ант. – Ещё когда в министерстве сидел. И я помню, как ты был убедителен: борьба с коррупцией, выжечь калёным железом, вернём патриотизм и дисциплину труда…

– Понимаешь, декларации – это одно, реальность – совсем другое…

– Спасибо, кэп!

– Не злись. Система потихоньку меняется. Ты ведь не хочешь революционных потрясений? У тебя, насколько мне помнится, прекрасная семья, две дочки растут, хорошая квартира на проспекте Мира, новый дом в Плёсе и вроде даже какая-то недвижимость в Черногории намечается, нет? Зарплата тоже выше среднего, плюс премиальные. Хорошо устроился, короче. Вписался в рыночную экономику. Молодец! И согласись, что любые революционные потрясения тебе точно ни к чему. Злословить по поводу загнивающей стабильности можно сколько угодно, пока эта самая стабильность есть. И вот пока она есть, мы можем систему как-то дорабатывать, совершенствовать всем на пользу. Главная задача сейчас сделать так, чтобы коррупция не разрушала страну, а, наоборот, приносила ей пользу.

Ант не поверил своим ушам.

– Коррупция? Пользу? Каким образом?

– Ну ты же наблюдаешь всю эту красоту! – Константин махнул в сторону новостройки, не осознавая, видимо, насколько двусмысленно прозвучали его слова. – Такие технопарки будут по всей стране. Современные, комфортабельные, дворцы науки. Наш – первая ласточка. Да, приходится идти на компромиссы. Иначе просто не поймут. Тут дело даже не в финансовых схемах, которые налажены ещё до нас, а в психологии. И в чётком разграничении по принципу свой-чужой. Будешь выдрючиваться и играть в принципиального, решат, что крысятничаешь или подставу лепишь. В существование идеалистов давно никто не верит. И правильно делают: вымерли идеалисты, как мамонты. Вот и приходится работать, как в декларациях, но с учётом реалий.

– А если у вас долбанет, как на Саяно-Шушенской? – саркастически поинтересовался Ант. – Когда расследование начнётся, вы же все сразу изобразите из себя порядочных и обманутых, вообще как бы не при делах. И кто будет крайним? Не тот ли стрелочник, который поставил подпись под актом соответствия для Департамента и Госкомиссии?

Константин остановился и внимательно, глаза в глаза, посмотрел на Анта.

– Вот что тебя беспокоит… – произнёс давний приятель с нескрываемым облегчением. – Успокойся! Во-первых, не долбанёт. Зря, что ли, главным инженером японца зазвали? Во-вторых, самое главное, никто ничего расследовать не будет. Потому что о сдаче объекта доложено Самому. И он уже высказался одобрительно. Задница на пожарный случай прикрыта. Забей и подпиши акт. И вообще, Антон Васильевич, надо чаще встречаться! Как рутину со сдачей подстанции разгребём, так и приезжай. Накроем поляну, посидим, вспомним молодость. Если заскучаем, пригласим шлюх. У нас это поставлено на широкую ногу. Настоящий учёный не должен ни в чём себе отказывать!

Удивительно, подумал Ант, насколько они привыкли мерить других по себе. В сущности, тот же карго-культ, но обратный: они и впрямь не верят в существование идеалистов и полагают, будто бы иностранная наука – такие же танцы с бубнами, что и у них, а чужая техника слеплена из такого же навоза, что и у них. И, конечно, они убеждены, что законы мироздания можно подкупить застольем и шлюхами точно так же, как можно подкупить скромного инспектора Департамента технического надзора.

– Приеду, – пообещал Ант. – Только перечень замен на объекте всё же представьте. Мне надо ясно понимать, под чем я подписываюсь.

Константин ещё раз пристально взглянул на Анта.

– Правда, Антон Васильевич, не терзайся. Всё будет пучком. Ты лучше вспомни, разве не это ли самое грезилось нам тогда, в девяностые, на кафедре, после ночных продувок? Да, мечты не всегда сбываются в точности, но так даже интереснее! Мы при хорошем деле, мы обеспеченные и полезные члены общества, у нас есть будущее, а остальное – чушь, пустяки. Кто о них вспомнит лет даже через десять?..

Ант, конечно, мог бы ответить. Примерно так. Мы грезили о другом, Костя. Ты либо забыл, либо перепутал. Мы приходили ночью в полутёмный и заваленный железным хламом лабораторный зал, бегали вдоль стенда с протоколами в руках, перетаскивали с места на место тяжеленные щиты с ртутными барометрами, глохли от рёва воздуходувки, задыхались в пыли и в пару гидротормоза, а потом с умиротворёнными лицами пили дешевый портвейн в подсобке, нарезав на газете поганую колбасу, – мы делали всё это, Костя, не для того, чтобы сегодня грызть друг друга за малый прайс. Мы делали всё это, потому что нам ненадолго почудилось: мы разглядели иной мир, где ум, гордость и честность – равновеликие качества достойного человека, а не признаки маргинала; где не нужно быть суетливым жуликом, а достаточно лишь работать в полную силу; где мерилом успеха признают сделанное для других, а не для себя. И ведь он был рядом – этот мир. Он примерещился нам лучиком света, пробивающимся ранним утром сквозь щель над защитным кожухом стенда. И мы надеялись – нет! мы были убеждены! – что тот правильно устроенный мир будет принадлежать нам. И ещё одно я помню точно: мы никогда не обсуждали, какие у нас будут зарплаты, машины, квартиры, дачи – вещи представлялись нам приятным дополнением, неожиданным бонусом к успеху, который нас ждёт. Что же такое случилось с нами, если мы так легко потеряли достойный ориентир и ушли по кривой дорожке в бурелом, где каждый сам за себя и норовит сожрать другого – не из-за голода даже, а из-за страха перед тем другим? Откуда вообще взялся этот страх? Кто нам его навязал?.. Вопрос риторический, Костя. Потому что куда больше я боюсь искать возможные ответы на него. Потому что догадываюсь: ответы будут столь жестокими, что после них хоть в петлю… Кстати, ты знаешь, Костя, что наша работа со стендом на кафедре не пошла прахом? «Сименс» ставит те самые выходные диффузоры, которые придумал наш шеф Виктор Саныч и прототип которых мы изготовили своими руками, на энергетические газовые турбины. Они работают, Костя! Однако не для нас с тобой и не для мира, призрачный образ которого мы разглядели среди танцующих в утреннем свете пылинок.

Ант мог бы ответить так, но давно уже привык к мысли, что не будет услышан. Поэтому он сказал о другом:

– Знаешь, Константин Сергеевич, во что я искренне верил в детстве?

Приятель демонстративно посмотрел на «ролекс». Ант синхронно качнул головой, показывая, что надолго не задержит.

– Так вот, в детстве я всей душой верил, что некогда на Земле разбился звездолёт инопланетян. Что учёные отыскали его обломки, а среди них – капсулу с ребёнком. И этого ребёнка отдали на воспитание обыкновенной семейной паре… Моим родителям. Да, я верил, что они ненастоящие родители. И не потому что не любил их – просто в семье всё было сложно, и в начальной школе я не успевал: поздно научился читать, плохо понимал арифметику. Вот и чувствовал себя чужим, лишним. И порой очень искренне желал, чтобы мои настоящие родители наконец прилетели с далекой звезды и забрали к себе. Потом я повзрослел и почти забыл о той грёзе. Но в последнее время мне всё чаще кажется: все мы, осознанно или неосознанно, веруем, что нас случайно занесло сюда, на эту планету и в это время, что наша родина где-то в другом месте, а мы просто жертвы катастрофы, которые ждут спасателей и пытаются как-то устроиться и выжить.

– Тоже мнение, – сказал Константин со скучающим видом. – Мне пора, Антон Васильевич. Дела, дела…

Они попрощались. Настроение испорчено вконец, и Ант не вернулся на подстанцию. Он добрался до парковочной зоны технопарка, сел в свой внедорожник «Тойота Ленд крузер» 2006 года и покатил в Москву.

У поворота на МКАД он притормозил, пропуская встречные машины. Взгляд задержался на серебристом «Форде Фокус» с приметной росписью: вдоль борта шла изломанная красная стрела, напоминающая фирменную молнию Зевса, но с наконечником. Броский символ. У Анта вдруг возникло явственное ощущение дежавю – он уже видел автомобиль с подобной росписью на трассе или в городе. Он попытался вспомнить, где и когда мог встретить такой «Форд», но вместо этого память упорно возвращала к разговору с Константином.

На самом деле всё было гораздо хуже, чем он признался давнему приятелю. Разумеется, с десяти-одиннадцати лет Ант уже не верил в чудесную сказку о том, что он инопланетный «принц», волею трагического случая занесённый на Землю. Однако чем дальше, тем больше Ант чувствовал, что отрывается от реальности. Такое «подвешенное» состояние находило на него приступами, и с каждым годом приступы становились всё более затяжными и глубокими: Ант мог по три дня ходить, беседовать с людьми, выполнять рутинную работу, но при этом ему казалось, что всё делается само собой, без каких-либо усилий с его стороны. Словно он смотрел скучноватый фильм, в котором когда-то сыграл эпизодическую роль, но воспоминания об этом сгладились, и теперь отдельные кадры не вызывали ничего, кроме недоумения или, в отдельных случаях, стыда. Наверное, такое состояние было признаком нарастающего психоза. Наверное, стоило показаться врачу. Но Ант пошёл бы к «мозгоправу» в самую последнюю очередь – и не потому, что боялся, а потому что каждое такое выпадение из реальности имело по завершении весьма необычные последствия: на несколько часов он начинал видеть несуществующее. Ткань реальности рвалась, и в прорехи становились различимы огромные великолепные конструкции, летящие среди звёзд. Почему-то Ант ни разу не усомнился, что эти конструкции существуют, что они продолжают бессрочный космический рейс между галактиками, хотя и сам удивлялся такой своей убеждённости. Поначалу, в молодости, он видел лишь элементы загадочных конструкций: зеркально блестящий радиатор колоссальных размеров; колыхающееся мелкоячеистое полотно; синий плазменный шар; прозрачная колонна с плывущими внутри неё сложносоставными фигурами, похожими на оплавленные восковые свечи. В зрелом возрасте Ант научился различать намного больше: многокилометровый осевой цилиндр, обмотанный золотистой спиралью; ажурное пирамидальное нагромождение вспомогательных секций, сквозь которое просвечивают звёзды; полые конусы полезной нагрузки, вложенные друг в друга по принципу матрёшки и стабилизированные посредством неведомого силового поля.

Изучая начертательную геометрию на первом курсе Политеха, Ант пытался изобразить хотя бы общий приблизительный эскиз того, что подсмотрел в прорехах реальности, но у него не получилось – образы ускользали, не ложились на бумагу, грифель крошился под отчаянным нажимом. В итоге Ант прекратил бесплодные попытки, а листы ватмана, исчирканные пунктирными линиями, выбросил в мусорный контейнер. Он понял, что дело не в малом профессионализме – просто такого рода озарения не поддаются анализу. Может быть, получится в будущем, когда отрывочные видения обретут полноту единой картины, в которой каждый элемент будет связан с другими. И кусочки большого пазла встанут на предписанные места. Ант надеялся, что не придётся ждать до глубокой старости, и даже собирался целенаправленно найти недостающее, погрузившись в смежные области. Он увлёкся научной фантастикой. Нельзя сказать, что ранее чурался её – наоборот, читал с большим удовольствием всё, до чего мог дотянуться: Иван Ефремов, Станислав Лем, братья Стругацкие, Кир Булычёв, Сергей Снегов и Владимир Савченко. Однако теперь занялся предметом всерьёз, почти на профессиональном уровне, благо в середине девяностых попер настоящий вал из переводных книг. Ант даже посетил пару конференций, на которых собираются фантасты, надеясь хотя бы от них услышать, насколько близки его непредсказуемые озарения к литературным экзерсисам с раскованным воображением, но быстро разобрался, что фантасты – скучнейшие люди, которые не верят ни в Бога, ни в чёрта, ни в инопланетян, ни в звездолёты. Иногда можно было подумать, что они не верят даже в собственное существование. Ант перестал ездить на конференции и фантастику забросил.

Впрочем, небольшая польза от кратковременного увлечения жанровой литературой была – Ант попытался облечь свои видения в виде художественного текста. В то время он как раз учился в аспирантуре, занимался газодинамическим стендом и мог выкроить время на графоманию. За полгода Ант написал две сюжетно связанные повести. В них он рассказал о человеческой цивилизации, которая вышла на галактические просторы и столкнулась там с неведомым врагом, намного превосходящим её по мощи. Понятное дело, тут же разразилась межзвёздная война, человечество понесло потери, поставившие его на грань выживания. Чтобы спастись и сохранить свою культуру, уцелевшие строят на базе транспортного колониального корабля огромный ковчег и отправляются в полёт к Туманности Андромеды, который продлится миллионы лет. Примечательно, что когда Ант заканчивал работу над повестями, он опять впал в «подвешенное» состояние и к нему сами собой пришли названия для почти готовых текстов: первую повесть он озаглавил «Трансгалактический экспресс», вторую – «Новая надежда». Потом Ант забросил файлы, набранные в «Лексиконе», и забыл о них настолько прочно, что при очередной глобальной чистке жёсткого диска едва не стёр вместе с заглубленной директорией. К счастью, спохватился и даже перечитал. Текст ему не понравился, показался вторичным по отношению к ранее усвоенной фантастике, а образы грандиозных космических конструкций, которые он лелеял много лет в своем воображении, выглядели блёклыми. Наверное, Ант никогда не решился бы опубликовать ученические повести, но тут родилась первая дочь, грянул экономический кризис, испытательную группу на кафедре разогнали в связи с сокращением штатов, и молодая семья, потеряв стабильный источник дохода, остро нуждалась в деньгах – Ант распечатал файлы и разослал их по издательствам. К его удивлению, одно из них откликнулось, предложив опубликовать оба текста в виде романа с условием, что на обложке вместо родной фамилии автора будет стоять «иноязычный» псевдоним: дескать, того требует непростая ситуация на книжно-издательском рынке. Так повести превратились в роман «Трансгалактический экспресс „Новая надежда“», а Антон Вишневский стал Антом Вишняком. Большого дохода и славы публикация не принесла – зато гонорар позволил продержаться почти полгода, пока Ант искал себе достойную работу в энергокомпаниях.

Позже он редко вспоминал о том эпизоде своей биографии, считая его «стыдным» – словно вынес на всеобщее обозрение нечто малоприглядное. Видения за изнанкой реальности, как и предшествующее им «подвешенное» состояние, сохранились, только теперь Ант ни говорить, ни писать об этом не хотел. Зато он стал различать больше подробностей, фрагменты пазла всё увереннее вставали на нужные места. Он видел длинные «тараканьи» усы, протянувшиеся в бесконечность. Видел узкие полутёмные технические коридоры, по которым сновали уродливые машинки. Видел багровые сполохи за условной «кормой». Видел полёт ромбовидного «шаттла» в пустоте между конусами «полезной нагрузки». Видел сферический зал, заполненный серебристыми покоящимися коробами в бахроме беспорядочных белёсых нитей. Ант хотел бы увидеть создателей и хозяев этого комплекса конструкций – трансгалактического экспресса? – но искомый образ почему-то не давался: выглядело так, будто бы в огромных помещениях пусто, и космический комплекс – всего лишь механизм, созданный в незапамятные времена существами, которые давно вымерли. А потом Ант в очередном прозрении понял, что между ним и гипотетическими создателями нет никакой разницы – именно он, Антон Вишневский или Ант Вишняк, был одним из конструкторов трансгалактического экспресса. Да, такая идея выглядела даже безумнее, чем детская фантазия об инопланетных родителях, однако в ней крылась высшая непознаваемая истина, которой он пока не решался коснуться хотя бы на уровне абстрактных размышлений.

В то же время Ант получил назначение на новую газовую электростанцию, построенную компанией «Сименс» в пригороде Москвы, возглавил ремонтную бригаду, наконец-то начал получать солидную зарплату, взял кредит, купил квартиру, сделал ремонт, потом поменял квартиру на более престижную, снова взял кредит, сделал ремонт, объездил с семьёй Европу, решился на вторую дочь, стал и. о. главного инженера, приобрёл наконец приличную «тачку», нанял домработницу, вложился в строительный кооператив в Плёсе, получил должность в Минэнерго, взял кредит, слетал с женой в Австралию, участвовал в расследовании аварии на Саяно-Шушенской ГЭС, получил должность в Федеральной сетевой компании, отметил новоселье в Плёсе, взял кредит, купил вторую «тачку» для жены… К сорока годам Ант имел всё, чего только может пожелать среднестатистический российский технарь на госслужбе. Вписался в рыночную экономику. Молодец! Но чего-то не хватало. Он был не уверен, правильный ли избрал путь. Именно об этом Ант и хотел рассказать Константину. Но… Всё познается в сравнении, и Анту было с чем сравнивать. Что значит вся эта суета, кредиты, ремонты, «тачки» в сравнении с величественным движением среди звёзд?..

Однажды Ант задумался о природе своих видений. Ясно было, что они не имеют отношения к норме. Но насколько уникально такое отклонение от нормы? Неужели он один в целом мире видит трансгалактический экспресс? Или среди людей есть ещё – такие же? Ант пытался объяснить происходящее, отбрасывая совсем уж сверхъестественные варианты. И остановился на вычитанной ещё во времена увлечения фантастикой гипотезе, гласившей, будто бы информация, усвоенная предками в ходе жизни, передаётся потомкам через генетическую память. Ант был далёк от биологии и генетики, посему принял гипотезу на ура, ведь она объясняла почти всё и давала надежду найти себе подобных. Может быть, и впрямь в доисторические времена на Землю прилетели создатели трансгалактического экспресса, спустились на ромбовидном «шаттле», и кто-то из них решил остаться, чтобы преподать местным дикарям основы великой межзвёздной культуры, выступив прогрессором? А что? Такая версия тоже имеет право на существование и даже всерьёз обсуждается некоторыми учёными. Более глубоко изучить вопрос Ант не удосужился. Его воображение разыгралось почти как во времена молодости, и тогда он твёрдо решил отыскать себе подобных. Вдруг они сумели разглядеть и понять больше? Вдруг они сумеют дополнить его видения, реконструируя по-волшебному притягательный и немыслимо далёкий мир трансгалактического экспресса?..

Ант разумно предположил, что вне зависимости от выбранной профессии такие, как он будут стремиться побольше узнать о достижениях в области космонавтики. Причём вряд ли то будут сотрудники ракетно-космической отрасли или космонавты – Ант достаточно проработал в госсекторе, чтобы прийти к горькому осознанию простой истины: в любой, самой романтичной, профессии, юношеский задор очень быстро съедается рутиной, а меркантильность зрелости подавляет мечту. Себе подобных следовало искать среди фриков, изобретателей, моделистов-любителей, коллекционеров, восторженных дилетантов – тех, кто не привык сразу прикидывать массогабаритные характеристики, технологические возможности и экономическую целесообразность, когда речь заходит о «проектах века». И Ант без труда нашёл такую компанию – они общались через сетевые форумы соответствующей тематики, горячо обсуждали строительство поселений на Луне, терраформирование Венеры и Марса, экспедиции к планетам-гигантам с изучением метановых морей Титана и подлёдного океана Европы, концепции межзвёздных зондов и пилотируемых звездолётов. Среди них не было единства, как часто и случается в сообществах, связанных только интересами, – постоянно вспыхивали ссоры, всякий норовил поддеть товарища и выставить его на посмешище, периодически свирепствовал модератор, на время лишая особо злых оппонентов права доступа. Однако при всём бардаке это конкретное сообщество продолжало жить. Ант быстро догадался почему: в него входили люди не от мира сего, космические грёзы возвышали их над обыденностью, заставляя более снисходительно смотреть на принятую обществом иерархию ценностей. Они жили будущим, а не унылым настоящим или непредсказуемым прошлым, что накладывало явный отпечаток на их мысли, высказывания, дела. Некоторые из них работали с детьми в качестве волонтёров-популяризаторов, организовывали тематические семинары и ракетные фестивали. И Ант с удовольствием влился в сообщество на правах любознательного неофита, задавал «идиотские» вопросы, встревал в дискуссии, получал необходимую порцию незлобивых обвинений в дилетантизме, много читал о теории и практике космических полётов. Искал и ждал оговорки, намёка, эмоционального высказывания, из которого прямо следовало бы, что кто-то из новых товарищей видит время от времени трансгалактический экспресс.

«Чёрт возьми! – подумал Ант, стоя в традиционной „пробке“ на Кутузовском проспекте. – Сегодня двенадцатое, значит, завтра „РакетФест“ под Тверью». Он вытащил из чехла планшетку, подключился к Интернету и удостоверился: да, завтра, в субботу, очередной ракетный фестиваль, на который соберутся знакомые форумчане. Возвращаться домой в упадочном настроении не хотелось – Ант чувствовал: он не справится с эмоциями, сорвётся на жене и дочках, что неизбежно закончится грандиозным скандалом. Поэтому он выбрал маршрут с учётом «пробок» и, свернув на Третье транспортное кольцо, поехал к Ленинградскому вокзалу. Там он оставил «Тойоту» на платной парковке и, шагая по перрону с билетом в кармане, наконец-то позвонил жене:

– Ира, извини, появлюсь завтра, к вечеру. Спецмероприятие.

– Знаю я твои спецмероприятия, козёл! – зло откликнулась жена и швырнула трубку.

Электричка до Твери была битком, но Ант нашёл себе место у двери, притулился и в блаженстве закрыл глаза. Сегодня он снимет гостиничный номер, поужинает в ресторане, хорошо выспится, а с утра поедет на рейсовом автобусе до дальней остановки, выйдет, отыщет поле, выбранное организаторами для «РакетФеста», будет стоять чуть в отдалении и смотреть, как, шипя пороховыми зарядами, взлетают в низкое небо модели ракет – от простых спортивных до сложных типа «Сатурна-5» или «Энергии». Руководитель запусков будет кричать, срывая голос. Дети из местного Дома молодёжного творчества будут приседать и смеяться при каждом старте. Нахохлившиеся фрики с космических форумов будут деловито общаться. Именно там, в глуши и грязи, на богом забытом поле, прорастёт новый мир – отличный от того, который уготовили нам всем Константин с причастными. Именно там проклюнется первое зерно следующего трансгалактического экспресса. Именно там Ант будет по-настоящему счастлив.

Люси

Люси злилась.

Ей нельзя было соглашаться на интервью. Тем более что сразу видно: Эльвиру обманули беспринципным образом. Сидевший перед Люси мужчина, с которым она предусмотрительно поздоровалась за руку, не был журналистом из глянцевого еженедельника «М-Сити». Он был частным детективом. Какая пошлость! Люси невольно покосилась на книжный стеллаж, занимавший целую стену рабочего кабинета. Надписи на корешках должны были производить особое впечатление на клиентов: «Тайная доктрина», «Великие Махатмы», «Астрология от „А“ до „Я“», «Практика ясновидения», «Магия и гипноз», «Основы оккультной химии», «Волшебные карты Таро», «Биоэнергетическая защита и путь к самосознанию», «Православные чудеса и святыни», «Энциклопедия тибетской эзотерики». Однако на самом деле все суперобложки Эльвира распечатала на цветном принтере, а под ними скрывались собрания сочинений Агаты Кристи, Мэри Кларк, Сидни Шелдона, Александры Марининой, Дарьи Донцовой и Татьяны Устиновой. Бизнес-партнёрша обожала «дамские» детективы, и Люси в свободные часы неоднократно приходилось выслушивать пересказы очередного «обалденного» сюжета. Сама Люси к детективам была равнодушна, как, впрочем, и к любой художественной литературе – писательские фантазии выглядели блёклыми на фоне того, с чем приходилось иметь дело каждый день.

– Зачем вы пришли? – строго спросила Люси у посетителя.

Тот чуть нахмурился, изображая непонимание.

– У меня назначено, – сообщил он. – Вы ведь Люсия Марковна, не так ли? Меня зовут Владимир. И я представляю интересы периодического издания. Если что-то не так, я прошу вас позвонить Эльвире Робертовне и…

– Врете вы всё, Владимир, – сказала Люси. – Никакой вы не журналист. Вы – сотрудник частного детективного агентства «Красная стрела». Кстати, странное название для агентства, не находите?

Посетитель выпрямился в кресле и положил руки на край стола. В глазах у него мелькнуло озорство. Он широко улыбнулся.

– У вас хорошие источники, Люсия Марковна. Хотя чему я удивляюсь? У любого дипломированного ясновидящего должны быть хорошие источники…

Люси обозлилась ещё больше. Умом она понимала, что не нужно идти на поводу у первого попавшегося частного детектива, которые, как правило, бывают неплохими психологами, но чувства взыграли, и она выдала:

– Вот ещё! У вас всё на лбу написано!

Владимир улыбнулся шире, показав ровный ряд великолепных зубов. Почесал лоб, словно хотел стереть невидимую надпись.

– Вы хотите убедить меня в том, что определили мою профессиональную принадлежность благодаря своему дару?

– Я не собираюсь вас ни в чем убеждать! – гордо заявила Люси. – Вы не тот, за кого себя выдаёте. И сами только что подтвердили это. До свидания!

Улыбка погасла.

– Вы всегда так обращаетесь с клиентами? – поинтересовался Владимир с холодком.

– Вы не клиент.

– Я оплатил час.

Люси потеряла дар речи. Значит, Эльвира опять взялась за старое. Договаривались же, блин! Ещё в прошлый раз, будучи пойманной на использовании общего счёта фирмы в личных целях – фактически на краже! – бизнес-партнёрша клялась и божилась, что получилось случайно, что больше никогда не повторится, и всё такое прочее. Выходит, опять облапошила! Натрепала с три короба о том, как важен этот визит: дескать, будет статья в модном еженедельнике, отличная бесплатная реклама, нельзя ударить в грязь лицом. А ты, словно дура, развесила уши вместо того, чтобы взять Эльвиру за руку и прочитать, что там на самом деле…

– Итак? – Владимир побарабанил пальцами по столу, привлекая внимание. – Будем работать?

– Что вам нужно? – промямлила Люси.

– Вы же ясновидящая. Легко определите без подсказки. Или нет?

Каков наглец! С другой стороны, он прав – если она согласилась пустить свой дар в дело, нужно соответствовать.

– Давайте руку.

– Вы еще и хиромант, Люсия Марковна?

– Нет, ваши флексорные и папиллярные линии меня не интересуют. Достаточно любого пальца.

Похоже, теперь она и впрямь произвела впечатление. То ли ещё будет, мистер Шерлок Холмс!

– Пожалуйста. – Владимир протянул руку, выставив вперед средний палец, что выглядело довольно по-хамски.

Люси коснулась его своими пальцами. Как обычно, на миг потемнело в глазах. Как обычно, к горлу подкатил тошнотворный комок. Как обычно, зачесалось в носу, и Люси подавила желание чихнуть.

– Что теперь? – спросил Владимир, внимательно наблюдавший за процедурой.

– Удивительно! – отозвалась Люси. – Вы и сами не знаете, зачем пришли ко мне… Вас послал шеф. Директор агентства «Красная стрела». Кирилл Александрович Потупа. Полковник госбезопасности в отставке. Тема «Психи». В рамках темы вы должны посещать экстрасенсов и составлять отчёты о способностях. С какой целью, лично вам директор не сообщил.

Владимир заметно напрягся. Лицо закаменело, пальцы сжались в кулаки. Люси вдруг испугалась. Может, не стоило его так огорошивать? Может, надо было сочинить какую-нибудь левую байку? Он удостоверился бы, что я полная дурёха, и спокойно ушёл…

– Кто? Вам? Сказал? – раздельно произнес Владимир, глядя Люси в глаза прямо и твердо, как заправский следователь из кинофильма.

– Вы и сказали… Не в прямом смысле, конечно… – Люси замешкалась, не зная, как продолжать беседу. – Ваш палец… Точнее, ваш мозг… Он содержит определённую информацию… Её можно извлечь через нервную систему… Примерно как данные с сервера по кабелю. Понимаете?

– Ложь! – воскликнул Владимир, заставив Люси сморгнуть и отвести взгляд. – Вам кто-то сливает информацию из агентства. Кто? Имя! Я не шучу. Будет плохо! Имя!

– Вы мне не верите, конечно, – робко признала Люси. – Но я могу доказать. Спросите о чём хотите. Вспомните любую интимную подробность из жизни, которую знаете только вы, и спросите меня о ней. И давайте руку…

– Нет! – Владимир быстро убрал руки со стола.

Он умный человек и, после того как преодолел шок, признал, что информацию по теме «Психи» сидящая перед ним девушка не могла получить никаким известным способом – разве что сам полковник Потупа предупредил её о грядущем визите. Теперь Владимир прикидывает, не оказался ли участником изощрённой комбинации, задуманной собственным шефом. Мистеру Холмсу можно посочувствовать.

Впрочем, Владимир быстро справился с собой, небрежным движением приспустил галстук и даже закинул ногу на ногу.

– Давайте лучше о вас поговорим, – предложил он.

Такое было против правил, но Люси сообразила, что лучше не перечить. Не надо было соглашаться на интервью. Не надо было начинать сеанс с частным детективом. Не надо было демонстрировать дар. Теперь-то что делать, когда все возможные ошибки совершены?

– Вы тоже ясновидящий? – попыталась она отшутиться.

– Возможно, – сказал Владимир. – К примеру, всё, что написано у вас на сайте, – полная лажа. Вы с Эльвирой Робертовной – не сёстры и не внучки потомственной колдуньи. И обучение в Тибете вы тоже не проходили. На самом деле Эльвира Робертовна – классическая аферистка. По образованию бухгалтер, сидела за растрату, в колонии освоила мошеннические навыки. Во второй раз села за уличную лотерею – работала подставной. Вышла и занялась более безопасным делом – экстрасенсорикой. Сегодня за такое не сажают. Если вы ясновидящая, Люсия Марковна, неужели не разглядели в компаньонке лютую кидалу?

– Я знаю, что она сидела! – Люси вскинулась. – Но люди меняются. Исправляются. И я за ней слежу.

– Следите, значит? – Владимир скептически хмыкнул. – Ну-ну. Чем вы лучше-то, Люсия Марковна? Молодая женщина, незамужняя, а уже ступили на кривую криминальную дорожку. Вы ведь из хорошей обеспеченной семьи. Учились на физика. И вдруг – экстрасенс, ясновидящая, астрология от «а» до «я».

– Физфак мне ничего не дал! – выпалила Люси неожиданно для самой себя. – А здесь я помогаю людям. Это важнее!

Она приукрасила, конечно. В действительности она ушла с первого курса физического факультета, когда признала, что совершенно ничего не понимает в изучаемом материале. Если в старших классах дар помогал ей отвечать на самые трудные вопросы и решать самые трудные задачи – достаточно было незаметно прикоснуться к учителю или к отличнику Андрею, который делил с ней парту, – то в университете дар только мешал учиться. Причина проста: в школе Люси полагала, что отбывает повинность, посему не стеснялась брать готовые ответы у других, но от МГУ ждала знаний, а не подсказок, и вдруг выяснилось, что, обходя школьные премудрости с помощью своей необычной способности, она пропустила основы основ и впору возвращаться к учебникам за пятый класс. Было обидно и очень стыдно. И винить в своей беде некого. Впрочем, Люси недолго горевала, а занялась самообразованием и сегодня, наверное, смогла бы поступить на физфак, не прибегая к дару.

Владимир поднялся и, разминаясь, прошёлся по кабинету. Остановился у стеллажа, повёл кончиками пальцев по корешкам.

– И как же вы помогаете людям? – спросил он. – Даёте надежду? Обещаете вернуть любовь? Воскрешаете веру?

– Ничего подобного, – ответила Люси. – Мы ищем пропавших людей, иногда – потерянные вещи. Даем полезные советы по карьере и семейным отношениям.

– Предсказываете будущее?

– Нет.

– Почему же? Ведь это самое интересное. Пропавших людей и мы способны отыскать.

Всё-таки Владимир – настоящий сыщик. Как легко он раскрутил её на откровенность! Пользуется случаем, стервец! Люси могла предсказывать будущее – ненадолго, всего на пару дней. И для этого нужно было приложить определённые усилия: подержать человека за руку подольше, дать себе установку. Люси зареклась от таких экспериментов ещё в детстве, когда случайно предсказала смерть родного дяди. Он был моряком дальнего плавания, вернулся из рейса, привёз кучу подарков, жизнерадостно тискал племянницу, а когда уезжал и наклонился поцеловать её в щеку, она спросила расстроенно: «Когда ты приедешь?» – и получила мгновенный страшный ответ. Дядя разбился на Ленинградке, попав в жуткую аварию из пяти машин, и это событие навсегда запечатлелось в памяти Люси. Одно хорошо – тогда она была слишком мала и не грызла себя, перебирая возможные варианты спасения любимого дяди: ведь могла бы спасти, и что же остановило?

– Нет, – повторила Люси. – Я не предсказываю будущее.

– Хорошо, поверим на слово. И как у вас это происходит? – продолжил Владимир импровизированный допрос. – Что вы чувствуете? Что видите?

– Вас не касается!

– Вот как? – Владимир резко повернулся на каблуках. Наклонил голову, словно разглядывал не девушку, сидящую за столом, а какую-то редкую птицу. – Поймите, Люсия Марковна, я злой и опасный человек. Я могу без труда разрушить ваш бизнес. Могу натравить на вас МВД и ФСБ. У меня там хватает должников, а они уж придумают, к чему прицепиться. Полагаю, будет достаточно вашей связи с уголовницей-рецидивисткой. Как вам такая перспектива? Нравится? Или будете отвечать на поставленные вопросы?

Люси должна была собрать злость и выставить наглеца за дверь, но вместо этого в ней что-то надломилось. Может быть, толчком к смене настроения стало непрошеное воспоминание о погибшем дяде. Из глаз брызнули слёзы, и Люси зарыдала, прикрывшись рукой. Через секунду Владимир стоял рядом, совал белоснежный платок и говорил утешающе:

– Ну зачем же так, Люсия? Я ничего плохого не хочу. Только выяснить. Определиться. У меня час оплачен…

– Вот и засунь… свой час… себе в жопу… – невнятно отозвалась Люси, сморкаясь в платок.

Рыдания стихли. На лице Владимира вновь заиграла улыбка.

– Давайте не будем ссориться, – предложил он миролюбиво. – Я был неправ. Я опозорил честь российского офицера. Чем искупить?

– Отстаньте. – Люси вяло махнула рукой, вытащила зеркальце и принялась изучать последствия внезапного эмоционального извержения. – Тоже мне сыщик. Шерлок Холмс… Эркюль Пуаро…

– Комиссар Мегрэ? – услужливо подсказал Владимир.

– Какой из вас комиссар? – Люси покачала головой. – Недоразумение одно. Вот чего вы привязались? У меня дар! На самом деле дар. Не как у этих клоунов… в «Битве экстрасенсов». Я вижу прошлое людей. И настоящее. И связи людей друг с другом. Но не всё, а конкретное – то, что нужно видеть.

– И как вы объясняете свою способность?

– Никак не объясняю. Я для того на физфак и пошла, чтобы разобраться…

Люси привела макияж в порядок, сложила и спрятала зеркальце в ящик стола. С удивлением обнаружила, что Владимир опять сидит напротив, причем упираясь грудью в край столешницы.

– Что сказали на физфаке?

– Что они могут там сказать?… – Люси скомкала обслюнявленный платок.

– Люсия… Разрешите вас так называть?… – дождавшись утвердительного кивка, Владимир продолжил: – Люсия, я отчетливо вижу, что у вас накопилось. Вы запутались, вы боитесь, вам тяжело. Поделитесь со мной. Клянусь, что не стану нигде распространяться о ваших проблемах. Мне это нужно, чтобы лучше понять вас. И, может быть, помочь вам…

И Люси прорвало. Она начала рассказывать и не могла остановиться. Всё-таки частный детектив задел её за живое, дёрнул нужную струну. Она рассказывала о том, как впервые открыла дар и как долго не подозревала, что это именно дар, а не умение, присущее любому. О том, как поразила отца, перечислив всех строителей в его бригаде по фамилии-имени-отчеству. О том, как напугала мать, невзначай поинтересовавшись, почему та собирается уволиться с работы. О том, как отыскала потерявшегося соседского деда – он страдал сенильной деменцией, пошёл за папиросками в киоск и заблудился. О том, как помогла отличнику Андрею отбиться от школьной шайки, найдя на главаря хулиганов убойный компромат: тот оказался любовником местного авторитетного вора с педофильскими наклонностями. О том, как научилась использовать дар в учёбе, получая готовые ответы от преподавателей. О том, как поступала в университет и едва не завалилась на математике, потому что сосед справа, к которому она как бы случайно прикоснулась обнажённой коленкой, оказался ещё безграмотнее. О том, как поразила весь курс, вычислив «вольнослушателя», ворующего мобильники. О том, как познакомилась с Эльвирой, торговавшей эзотерической литературой на Смотровой. О том, как решила покинуть университет, сильно озадачив семью, – дар и там помогал ей легко получать зачёты и отвечать на вопросы экзаменаторов (главное, вовремя коснуться рукой или коленкой), но Люси слишком хорошо видела, насколько отстаёт от самых тупых студентов. О том, как взялась за ум и проштудировала школьную программу на олимпиадном уровне. О том, как увлеклась квантовой физикой, пытаясь объяснить происхождение дара.

Владимир выслушал исповедь с трогательным участием, ни разу не перебив. Потом спросил, незаметно перейдя на ты:

– Значит, у тебя есть теория?

– Теория? Не знаю… – Люси покачала головой, глядя в стол. – Может быть… Ты знаком с квантовой физикой?

Владимир пожал плечами.

– Наслышан. Об этом много треплются, но…

– Тогда мне трудно будет объяснить.

– А ты попробуй! Сейчас расскажи, а потом я наведу справки.

Владимир смотрел с таким тёплым расположением, что Люси не устояла. Хотя до сих пор не делилась своими догадками даже с Эльвирой, которая единственная была в курсе истории дара, тщательно скрываемой от посторонних. Люси внутренне собралась.

– Ты задумывался когда-нибудь, что такое человеческая воля?

– Воля – это способность к выбору.

– Правильно. Считается, человек сам совершает выбор, и для этого ему дана свобода воли. Но в том-то и дело, что свобода воли – иллюзия. В восьмидесятом году – представляешь, как давно? – американский физиолог Бенджамин Либет провёл серию экспериментов и выяснил, что мы принимаем решения на миллисекунды позже, чем наш мозг. То есть этот орган фактически управляет нашим выбором, причём руководствуется какими-то своими соображениями, которые нам недоступны. А теперь попробуем заглянуть в суть вещей – до самого дна. Что такое мозг? Набор нейронов. Что такое нейроны? Живые клетки. Что такое живые клетки? Биохимические комплексы. Что такое биохимические комплексы? Взаимодействие органических макромолекул. Что такое макромолекулы? Сочетание молекул. Что такое молекулы? Сочетания атомов. Что определяет свойства вещества на атомном уровне? Электронные оболочки. Вот и получается, что работа нашего мозга, любые изменения в нём, которые и называются мышлением, даже способность к выбору зависят от состояния электронов. Ты еще не потерял нить рассуждений?

– Пока всё понятно, – легкомысленно заверил Владимир. – Человек – большой и глупый электрон. Но при чём тут твоя способность?

– Электрон – объект квантового мира. Собственно, по науке, электрон – дискретное отрицательное возмущение квантового поля в один квант заряда. А все кванты обладают свойством запутанности. Оно было открыто ещё раньше, до войны, и впервые термин использовал Шрёдингер в письме Эйнштейну. Шрёдингер заявил, что кванты после взаимодействия друг с другом всегда несут на себе отпечаток этого взаимодействия. То есть твое поведение, психологические реакции или принятие решений определяются в конечном итоге не самими электронами, а запутанностями, которые рождаются вне нашего сознания, вне нашей памяти и опыта, на более глубоком фундаментальном уровне.

– Теперь я точно запутался! – признался Владимир с досадой. – А вывод-то какой, милая моя?

– Я могу каким-то образом считывать квантовые запутанности, – поникла Люси. – И преобразовывать в осмысленную информацию.

– Вот точно ты говоришь. Надо осмыслить!

Владимир снова забарабанил пальцами.

– Понимаешь, Володя, сам по себе мой дар не требует каких-то объяснений или обоснований. Ведь я им пользовалась, даже когда была безграмотной девчонкой. Но чем дальше я пытаюсь разобраться в физике явления, тем мне страшнее. Ведь получается, что весь мир пронизан квантовыми запутанностями. Они появились вместе с Большим взрывом. И если именно они формируют человеческую личность, то что такое личность? Может быть, мы все марионетки, а дёргает за ниточки… кто? Бог?..

Люси внезапно сообразила, что в страстном желании изложить свою гипотезу невольно сболтнула лишнее. Если частный детектив всерьёз начнёт разбираться в теме, то может прийти к выводу, что для описания феномена телепатии вовсе не нужно прибегать к квантовой механике. А вот дар истинного ясновидения с возможностью угадывать будущее требует только такого обоснования. Люси незаметно скинула правую туфлю и осторожно ногой потянулась под столом к ноге Владимира. За годы учёбы она отработала процедуру до автоматизма. Получилось и на этот раз, правда, с досадным исключением – не удалось сдержать рвущийся чих. Хорошо хоть платок был в руке… Нет, ничего тревожного. Владимир вовсе не собирается закапываться в учебники по современной физике. Он строит совершенно иные планы. Например, думает о том, как можно использовать её дар в сыскном деле, и о том, как… Неужели? Люси покраснела и спряталась в платке.

– Мой час заканчивается, – сообщил Владимир, очнувшись от задумчивости. – Надо ещё в агентство заглянуть. Но я обязательно вернусь, милая моя. Всё это очень интересно. И важно! Твои координаты у меня есть. Мои пусть тоже будут у тебя. – Он протянул визитку, на которой была изображена красная стрела, больше похожая на стилизованную молнию. – Как и договаривались, я сохраню наш секрет… Может, вечером поужинаем? Сегодня пятница и вообще праздничный день.

– Не знаю, – Люси всё ещё прятала лицо в платке. – Так сразу? Я не готова…

– Подумай. Я позвоню ближе к шести. Не прощаюсь!

У двери Владимир остановился с таким видом, будто собирается что-то сказать, но вместо этого послал воздушный поцелуй и ретировался. Люси бросила платок и взяла визитку. Бывают же приятные встречи! Вот и на свидание пригласили. Интересно, как у них получится с Владимиром? У него богатое воображение. Стоило бы заглянуть в будущее… Но нет, нет, нельзя, опасно!

Люси подошла к стеллажу, на то место, где стоял Владимир. Провела, как и он, пальцами по корешкам. Может, он и впрямь сможет помочь? Всё-таки частный детектив… В последнее время Люси мучили кошмарные сны, которым она не находила объяснения и которые, как ей думалось, были связаны с даром. Люси снилось, будто бы она лежит обнажённая в длинной трубе, выкрашенной изнутри в идеальный белый цвет. При этом она напрягает все свои способности ясновидящей, чтобы услышать далёкий зовущий голос, но вместо него приходит невнятное глухое ворчание. Затем по белой краске разбегаются ветвящиеся трещины, а из них вываливаются гроздья больших фиолетовых кристаллов с острыми гранями. Тут Люси обычно просыпалась и долго лежала с открытыми глазами, силясь вспомнить детали и понять, что означает такой странный сон… Надо рассказать о снах Владимиру. Пожалуй, прямо сегодня вечером. Он позвонит. Ближе к шести.

Люси сняла с полки «Практику ясновидения», открыла на случайной странице. Оказалось, что это роман Агаты Кристи «Десять негритят».

– Последний негритёнок поглядел устало, – на память процитировала Люси английскую считалку. – Пошёл повесился, и никого не стало…

На глаза снова навернулись слёзы.

Марс

Марс не собирался на дачу.

Кто его позовёт? В фирму устроился месяц назад, до конца испытательного срока ещё пахать и пахать. Причём устроился не на постоянной основе, а на совместительство – подрабатывать к нищенской стипендии. Таких, как он, в спаянных общей работой коллективах обычно держат на расстоянии. Посему Марс наблюдал за подготовительной суетой в офисе отстранённо, примирившись со статусом чужого на этом празднике жизни.

Вообще же народ здесь подобрался разношёрстный. Фирма занималась торговлей «игрушками для взрослых» через Интернет, и популярность её росла – традиционное народное ханжество отвращало потенциальных клиентов от секс-шопов, а тут можно заказать товар анонимно, с курьерской или почтовой доставкой. Поскольку основные производственные средства фирмы ограничивались офисом и складом с «игрушками», нужды в профильных специалистах не было – даже вечно сонный сисадмин не имел диплома, придя в фирму по рекомендации. Соответственно, структура управления складывалась по ходу жизни и отличалась простотой: совладелец-директор, совладелец-акционер, занимавшийся бухгалтерией, колл-центр, маркетинговый отдел, складской отдел, техподдержка, курьерская доставка. Наличный состав – двадцать пять человек, более чем достаточно. Однако совладельцы подумывали о росте и решили увеличить клиентуру за счёт средств для повышения потенции и сексуальной привлекательности. Речь шла не о распиаренной «Виагре», рынок которой давно поделён, а о более экзотических средствах: парфюме с феромонами, китайских мазях и гелях, витаминных комплексах и сборах, вакуумных помпах, поясных экстендерах. Для работы над новым проектом и наняли Марса, который вообще-то учился в МГТУ имени Баумана и по будущей профессии имел весьма отдалённое отношение к сексуальным аксессуарам, разве что на уровне обобщений в духе дедушки Фрейда. Причём совладельцы явно собирались сэкономить на студенте – его нанимали в маркетинговый отдел на полставки «менеджера по продажам», но, приступив к своим обязанностям, он узнал, что помимо написания разнообразных технических текстов и отчётов ему придётся выполнять и постороннюю работу. К примеру, когда фирма закупала новинку, Марс должен был создать под неё отдельный сайт, на котором размещалась разная рекламная белиберда, включая рекомендации несуществующих сексологов. К сайту привинчивался форум, где коллеги из маркетингового отдела под разными никами изображали бурное обсуждение достоинств – только достоинств! – новинки. Если вдруг на сайт забредал какой-нибудь рассерженный покупатель, Марс должен был оперативно стереть его комменты и закрыть доступ. Схема простая до идиотизма, но действенная – за месяц Марс в этом убедился: продажи росли, как на дрожжах.

Он как раз ваял очередную страничку, настраивая бегущую строку, когда на край стола присел совладелец-акционер по имени Ринат. Обычно Ринат не лез в текучку, оставляя эту часть поля за директором, и внимание совладельца насторожило Марса.

– Слушай, студент, – сказал Ринат, покачивая ногой, – что-то я не усекаю. Все собираются на пьянку, все при деле, и только ты отлыниваешь.

– Э-э-э… – Марс растерялся. – А мне надо?

– Сегодня какой день?

– Пятница.

– Ага, тяпница. Не день недели, дата какая?

– Двенадцатое апреля.

– И?

– День космонавтики! – вспомнил Марс.

– Вот! Ты ведь у нас из Бауманки? Не спрашиваю за специальность, но ведь причастен к кораблям, которые бороздят? Значит, твой праздник! С тебя бухло. Олег отвечает за автобус и дачу, Артём за закусь, Пётр за музыку, Саша за мясо, а ты – за бухло. И поспешай, через сорок минут отчаливаем.

Марс заморгал.

– Меня не предупредили… И не пригласили…

– Детский сад! – провозгласил Ринат. – Не думал о тебе так плохо, студент. Лови момент, не жди приглашений. Иначе всю жизнь дизайнером просидишь! Короче, Склейкосовский, за углом, на перекрёстке есть элитный ликёро-водочный магазин. Возьми пять бутылок хорошей водки, пять бутылок хорошего вискаря, две бутылки джина, две бутылки коньяку. Саша пьёт только херес – возьми ему три бутылки. Получше бери, продавцы в зале тебе подскажут. И не жадничай, первая пьянка с коллективом – всегда проверка на вшивость. Как себя поставишь, так будут относиться.

Марс заскрипел. Даже приблизительный расчёт давал сумасшедшую сумму в пятьсот долларов. Он попытался вспомнить, сколько денег у него на счету, но не смог – какие-то копейки. Видя его замешательство, Ринат засмеялся и протянул банковскую карточку, зажатую между пальцами.

– Держи. От фирмы. Я потом долг раскидаю по твоим зарплатам на полгода, чтоб не было тяжко…

В итоге хотя Марс настроился провести вечер дома над книгой, он оказался в салоне микроавтобуса с весёлыми товарищами по работе. Сразу бросилось в глаза, что компания чисто мужская. Марс поинтересовался у Рината, куда делась женская часть коллектива.

– Мы не на корпоратив собрались, – пояснил тот небрежно. – Дружеские посиделки. Зачем нам бабы? Только лишние напряги. Скажу тебе откровенно, студент, служебные романы в фирме под негласным запретом. Портят деловой климат.

Первые бутылки открыли, едва отъехав от здания. Водка и виски полились рекой, благо тут же образовалась закуска: отвечавший за неё Артём распаковал сумку, извлекая хлеб, колбасу, сыр, шоколад и свежую зелень. Когда добрались до дачи в Бурцево, принадлежавшей родителям Олега, компания изрядно захмелела, но выглядела ещё весьма энергичной. Саша тут же поволок к мангалам пластиковые вёдра с маринованным мясом, Пётр помог ему разжечь угли, Олег открыл дом и врубил электричество, Артём и Ринат накрывали на стол. Марсу тоже нашлось занятие – Олег поручил ему разжечь камин, что оказалось не самым простым делом.

Примерно через час все наконец расселись за столом, и Ринат поднял первый официальный тост: «За космонавтику! За Юрия Гагарина!» Компания с энтузиазмом подхватила. Никто из старших товарищей не был причастен к ракетно-космической отрасли, посему пришлось отдуваться Марсу – он вкратце рассказал о космодроме Восточный, о ракете «Ангара», корабле «Русь» и лунных планах. Тут же выяснилось, что в компании есть как минимум два человека, Артём и Пётр, которые уверены, что американцы не летали на Луну, а сняли высадки в павильонах Голливуда. Марс терпеть не мог споры на эту тему и быстренько свёл разговор к шутке: дескать, все вменяемые люди и так знают, что космонавтика – выдумка фантастов, а Земля покоится на трёх китах. Параллельно всплыло, что Пётр служил в войсках ПВО, в стартовом расчёте, и разговор свернул на армейские воспоминания. Оказалось, что здесь все, кроме Рината и Марса, прошли армию, а Саша с Олегом ещё и получили офицерские лычки в своих вузах. Разумеется, начали хвастаться. Саша рассказал, как писал курсовую по прицельному комплексу истребителей «Су». Олег поведал о службе в дивизионе, обслуживавшем самоходный миномёт «Тюльпан». Пётр добавил к его уморительным историям пару анекдотов из повседневной жизни морской пехоты. Артём тоже не остался в стороне, вспомнив о том, как охранял Большую безэховую камеру «Радиофизики» и ловил мародёров, покушавшихся на медный кабель.

– Знаете, мужики, – сказал Олег, когда собутыльники несколько утихомирились, – слушаю я вас и прихожу к выводу: случись большая война с пиндосами, мы их вынесли бы. В какой ещё стране столько спецов по военной технике?.. И при Советах вынесли бы, и сегодня вынесем – дай только повод! Предлагаю выпить за непобедимую легендарную Красную Армию! Стоя!

Все тут же вскочили и принялись шумно чокаться, расплескивая алкоголь на клеёнку. Выпив, Ринат засобирался покурить. Марс направился за ним, слегка покачиваясь на поворотах. Они расположились в беседке рядом с домом. Начиналась ночь, и Ринат включил лампу.

– Ветрено сегодня, – сказал он, закуривая. – На юго-востоке области обещали настоящую бурю.

– Ага, – отозвался Марс.

– Слушай, студент, а вот ты как считаешь, вынесла бы доблестная Красная Армия американцев?

– Вряд ли. Они всегда были сильнее. Даже в наши лучшие времена.

– Я тоже так думаю. – Ринат покивал. – Болтуны. Военные, блядь, специалисты. А сами резиновыми членами торгуют. Причём, замечу, китайскими резиновыми членами!

Марс не знал, что и говорить. Сухой остаток дембельской болтовни Ринат описал точно, но если говорить о товарном ассортименте фирмы, то он, будучи акционером-соучредителем, отвечал за «резиновые члены» в первую очередь.

– Ты вроде вменяемый, студент, – сказал Ринат, прерывая неловкую паузу. – А мне хороший помощник нужен. Если сработаемся, на порядок больше получать будешь. В перспективе на два порядка.

– Я в бухгалтерском учёте ни бум-бум, – предупредил Марс, который и представить не мог, что в фирме ворочают такими суммами.

– Там и не нужно бум-бумкать. Сейчас не время для деловых разговоров, но в понедельник перетрём. Пока держи подарочек. На двенадцатое апреля.

Ринат раздавил окурок в пепельнице, выставил вперед правую кисть ладонью вниз и сверху прихлопнул её левой рукой. Когда убрал руку, Марс увидел, что соучредитель-акционер протягивает ему на кисти почтовую марку, и даже рисунок узнал: картина Андрея Соколова «Красный вечер» из цикла «Ждите нас, звёзды!». В юности Марс увлекался филателией и, что закономерно, собирал тему «Космос».

– Что это? – спросил Марс.

– Почтовая марка, – ответил Ринат со смешком.

Тут Марс догадался:

– ЛСД?

– Совершенно верно. Lysergsäurediethylamid. Диэтиламид дэ-лизергиновой кислоты. Ты, небось, и произнести не сможешь?.. А я когда-то был химиком, Марс. И не самым плохим.

– Зачем мне?

– Ты должен попробовать, прежде чем обсуждать со мной вопросы карьеры. Не бойся, привыкания не вызывает. Психофизических нарушений тоже нет. Всё чисто и благородно. Но ты почувствуй, ощути сам… По итогам поговорим.

Марс взял марку, и Ринат, не проронив больше ни слова, ушел в дом. Марс некоторое время изучал «подарочек». Марка ничем не отличалась от той, что хранилась в его старой коллекции, задвинутой в дальний угол шкафа, где накапливался всякий хлам. Выпуск 1967 года. Марочное название – «На планете красного Солнца». На заднем плане нарисованы огромный багровый шар и инверсионный след улетающего космического корабля, на переднем – нагромождения острых кристаллов, одно из которых похоже на экзотическое дерево. Марс вспомнил бессмысленный комментарий, который сопровождал описание картины Соколова в каком-то советском справочнике: «Пейзаж другой планеты, населённой невиданной кристаллической жизнью, озарён зловещим блеском красной звезды». Удивительная чушь! А ведь когда-то этот самый пейзаж будил воображение, звал ввысь, так сказать. Из-за таких картинок Марс, может, и пошёл в Бауманку. Только вот смысл, если за китайские резиновые члены платят больше и без задержек?..

Повинуясь неосознанному импульсу, Марс забросил марку на язык. Пососал. Ничего не почувствовал. «Ринат меня проверяет! – мелькнула мысль. – Идиотский тест на лояльность. А я купился, как лох!» Накатила обида. Всё-таки вокруг исключительные мудаки! Он старается, пытается быть своим, а они шутки шутят. Марс выплюнул марку в пепельницу и закурил новую сигарету, чтобы успокоиться. На этот раз привкус табачного дыма показался особенно отвратным. Марса затошнило, и он торопливо погасил окурок. Из дома доносился гитарный перебор – похоже, Пётр начинал концерт. Марс пригладил волосы и зашагал по дорожке, прислушиваясь к себе. Не уловив никаких сдвигов, кроме естественного опьянения, успокоился окончательно.

За столом ожидаемо пришлось выпить и закусить. Марс к тому времени был сыт и, выполнив положенную процедуру, отодвинулся от стола. Пётр ударил по струнам и запел, начав с Высоцкого: «А у дельфина взрезано брюхо винтом! Выстрела в спину не ожидает никто!» За Высоцким последовал Макаревич, за Макаревичем – Гребенщиков, за Гребенщиковым – Цой, Шевчук, Щербаков, Медведев, Щербина, старые и новые песни. Пётр иногда прерывался, чтобы дать отдохнуть пальцам и накатить очередную стопку, но исполнитель он был отличный, и народ подзуживал его на продолжение концерта. Под привычные аккорды Марс тихо поплыл и встрепенулся, лишь услышав незнакомую песню:

Марса перемкнуло. Сначала его бросило в жар, потом сразу в холод. Во рту появился отчётливый металлический привкус. Стены вокруг потекли воском, изогнулись, смыкаясь наверху в купол. Марс оказался внутри незнакомого и стерильно чистого помещения, наполненного мягким янтарным светом. Рядом сидели мертвецы, одетые весьма необычно – в облегающие костюмы, сотканные словно из тысячи обувных шнурков. Лица мертвецов были черны и казались противоестественно распухшими, глаза закатились.

Марс вскочил. Под ноги полетела посуда, разбилась бутылка. Но ничего этого он не заметил. Он бормотал, обгоняя мечущиеся мысли, перескакивал с фразы на фразу, проглатывал окончания, слова и предложения. Самым важным сейчас для него было высказаться, потому что это был его единственный и последний шанс. Потому что он тоже был мёртв, его лицо тоже почернело и вздулось. Но он обязан донести информацию до живых, ведь смерть никогда не была препятствием для наблюдателя.

…Нас погубило высокомерие. И ложное чувство всемогущества. Мы полагали, что, если за спиной миллион лет цивилизации, нам доступно всё знание Вселенной. Мы и впрямь считали себя самыми древними, самыми мудрыми. Но мы не разглядели очевидного. И платим за это чудовищную цену. Движение к Центру было неизбежным. Мы росли как раса, мы созидали культуру, мы видели свою миссию в оптимизации пространства, мы нуждались в новых энергиях и способах преобразования материи. И когда мы столкнулись с трансформерами, то решили, что перед нами всего лишь цивилизационные конкуренты, с которыми можно договориться. Они не шли на контакт, но мы были уверены, что сумеем преодолеть бойкот – хотя бы путём войны. Нам даже понравилось играть в войну: планировать глубокие рейды и атаки на ресурсные кластеры, конструировать армады беспилотных шершней, дестабилизировать звёздные скопления. В слепоте своей самонадеянности мы полагали, что трансформеры похожи на нас, что они достаточно разумны и однажды признают наше превосходство. Как же мы ошибались! Потом явилась погибель. Она распространялась молниеносно – быстрее скорости света, что находилось за гранью понимания. Мы начали терять оптимизированные миры. Впервые в истории фронтир цивилизации поколебался и покатился назад – к Рукавам Периферии. От погибели не было защиты. Если её ростки проклевывались в планетной системе, единственным спасением была немедленная эвакуация. Тут-то и выяснилось, что мы не готовы к отступлению: наша технология не успевала реагировать на враждебную экспансию, не имеющую чёткой направленности. Погибель могла захватить молодой оптимизированный мир, а могла ударить по старинным звёздным ассоциациям, погружая их в хаос. Мы даже не сумели толком изучить её – соприкосновение с погибелью неизбежно приводило к разрушению связности систем и к смерти исследователей. Была высказана гипотеза, что погибель – универсальное оружие массового поражения, запущенное трансформерами. Необходимость контакта с ними стала острой необходимостью. Разведывательная экспедиция из опытных наблюдателей отправилась к Центру. Она продолжалась две тысячи лет. Она разогналась до половины предельной скорости, что стало абсолютным рекордом. Она запустила сотни тысяч самореплицирующихся зондов. Она не обнаружила никаких следов трансформеров в древних мирах Балджа. Но не нашла там и какой-либо жизни на стандартной биохимической основе – только простейшие органические соединения, в которых так и не стартовали каталитические процессы. Мы разгадали тайну благодаря счастливой случайности. Один из зондов промахнулся мимо цели и затерялся в межзвёздном пространстве. Его успели исключить из реестра доступных исследовательских средств, но квант-связисты экспедиции внезапно начали получать с него данные. Зонд сообщал о встречном планетоиде – миниатюрном блуждающем мире диаметром в тысячу километров, с корой из замёрзшего водорода. Таких миров неисчислимое множество в Галактике, но они никогда не вызывали значимого интереса. Только найденный планетоид был окружён кольцами из зародышевых трансформеров. Данные зонда показались настолько важными, что мы изменили курс и начали сбрасывать скорость. На торможение нам понадобилось ещё полтораста лет…

…Мне больно. Мне холодно. Мне страшно. Я знаю, что это лишь рефлексы тела – обременительного рудимента, за который зачем-то держится великая цивилизация. Но я так устал, что не могу противостоять смертной тоске. Не могу даже думать о родном Ядре… Рейдер разбит, превращён в груду неуправляемых обломков на вытянутой орбите – трансформеры будут рады использовать дефицитный ресурс, свалившийся буквально с неба. Впрочем, они не способны радоваться – даже наш примитивный зонд испытывает куда больше эмоций, чем эти болваны… Тварь здесь, она рядом. Она не способна к дыханию, но мне кажется, что я слышу, как она дышит за стенками эвакуационного «шаттла» – иллюзия, рождённая угасающим сознанием. Все наблюдатели мертвы, скоро и меня ждет та же участь. Погибель не оставляет вариантов, проверено. Один значимый плюс – мы познали тварь. Только вот в этом знании нет утешения…

…Мы начали изучать бродячий планетоид с расстояния в один парсек. Данные с потерянного зонда подтверждались. Аналогия оказалась ложной. Трансформеры не стремились к свету, не искали свободных дешёвых энергий подобно нашей расе. Они предпочитали тьму, глубокий вакуум, температуры, близкие к абсолютному нулю, химически чистые элементы. Их эволюция началась в эпоху протозвёзд и протогалактик, когда ещё не было основы для современной жизни, растущей на остатках сверхновых. Если наши представления о темпах развития организованных систем верны, значит, трансформеры давным-давно достигли пика эволюции – для нас их деятельность сродни действию фундаментальных законов природы и неотличима от него…

…Поганая тварь мучает меня. Она шумно дышит и невнятно ворчит. Я знаю, что снаружи нет никакого движения, нет биологической активности в нашем понимании. Есть только однообразная равнина под звёздным небом, усыпанная фиолетовыми кристаллами. Погибель. Тысячи миров сожраны ею: биосферы уничтожены, ландшафты разрушены, связность прервана, и везде – бесконечные поля фиолетовых кристаллов. Неужели это и есть будущее Вселенной? Неужели наша участь – сгинуть в столкновении с бездушной машиной чуждой природы, являющей торжество энтропии? Мне больно. Я умираю…

…Чем ближе был планетоид, тем больше мы осознавали глубину своих заблуждений. Когда рейдер вышел на орбиту и отстрелил малые планетарные зонды, сомнений не оставалось ни у одного из наблюдателей: наша экспедиция построена на ошибках. Мы ошиблись, когда предположили, что трансформеры защищают принадлежащий им Центр от нашего вторжения. Мы ошиблись, когда сочли их похожими на себя. Мы ошиблись, думая, что погибель – всего лишь оружие. В действительности погибель была сутью и движущей силой противодействия. Погибель создавала трансформеров – подобно тому, как заражённый вирусом организм вырабатывает антитела. Погибель была формой разумной жизни, но настолько древней, что нам нелегко вообразить. Возможно, погибель зародилась в первые миллионы лет после Большого взрыва. Возможно, погибель была архитектором известной нам Вселенной. Возможно, погибель отказывает в праве на существование любой сложной органике. Возможно, нам никогда не найти средства для борьбы с погибелью, и наша цивилизация обречена… Погибель не дала наблюдателям времени на осмысление драматических истин – недра планетоида разверзлись, и в рейдер ударил испепеляющий фонтан из лавы и плазмы…

…Они всегда были сильнее. Даже в наши лучшие времена…

Марс очнулся в кромешной тьме. Было очень холодно. Он лежал на каких-то досках, а рядом ворочалось большое животное. Стараясь двигаться осторожно, Марс пошарил по карманам, нащупал зажигалку, чиркнул кремнём. В неверном свете газового огонька он увидел огромную мохнатую морду и зубастую пасть. Пёс сел на задние лапы, однако не проявлял враждебности. У Олега собаки точно не было. «Куда же меня занесло? – подумал Марс. – Всё из-за мудака Рината. Какого хрена он дал мне марку с Соколовым?»

– Хорошая собачка, – успокаивающе произнёс Марс. – Хорошая. Мы с тобой знакомы? Я, извини, не помню…

Пёс зевнул.

– Как же тебя зовут? – спросил Марс. – Давай я буду звать тебя Зевс? Не знаю, почему, но мне кажется, тебя зовут Зевс.

Пёс не возражал. Шумно дышал, вывалив язык. Вроде завилял хвостом. Зажигалка нагрелась так, что обожгла пальцы. Марс спешно погасил огонь. Встал на колени, оглядываясь и напрягая зрение. Наконец увидел источник света – где-то далеко раскачивалась под порывами ветра лампа, подвешенная на длинном проводе.

– Я пойду, Зевс? – спросил Марс. – Ещё увидимся!

Пёс снова не возражал. Лишь заскулил тихонько, когда Марс сделал первые неуверенные шаги к свету.

Софа

Сóфа опоздала.

Редчайший случай, однако директриса, возглавлявшая традиционное утреннее чаепитие, воспользовалась случаем, чтобы выказать неудовольствие. Интересно, она дома, с мужем и детьми, такая же стерва?

– Мы уже и не чаяли вас увидеть, София, – заявила директриса со змеиной улыбочкой. – Думали, вы на больничный ушли. А вы всего лишь подзадержались. Надеюсь, по уважительной причине?

Софа, конечно же, могла бы высказаться в том духе, что чаепитие, с которого начинался любой день, трудно отнести к рабочему времени, но, конечно же, предпочла оставить своё мнение при себе.

– На шоссе пробка, – сообщила она и мысленно выругала себя за робость, прозвучавшую в оправдании. – Мне пришлось пешком…

– Всегда и везде пробка, – заявила директриса назидательно. – Вся Москва – одна большая пробка. Но, София, вы ведь не первый день в Москве? Могли бы уже научиться рассчитывать маршрут.

– Я останусь вечером, – покорно пролепетала Софа. – Компенсирую сверхурочной работой.

– Обязательно, София! – язвительно поддержала директриса. – Работы и впрямь выше крыши. Напоминаю, что вы ещё не сдали квартальный отчёт. А с нас требуют представить конкретные цифры по перераспределению фондов с начала года. Кроме того, пора писать концепцию по работе с инвалидами, иначе мы пролетим мимо программы Минобра. После обеда зайдёт дьякон Михаил – с ним надо обсудить новую экспозицию читального зала, которую мы собираемся посвятить Храму Успения Пресвятой Богородицы… Да, и ещё! Опять явились макулатурщики. Несут и несут свое старьё. Можно подумать, у нас тут склад утиля! Там книг пятнадцать. Я посмотрела, всякая ерунда. Надо описать, внести в каталоги, определить возрастные ограничения. Всё ясно?

– Да.

– Тогда приступайте!

Софа наконец-то смогла добраться до рабочего места. Пока никто не видит, в сердцах швырнула свою сумку на пол. Но тут же подобрала, украдкой оглянувшись на дверь. Уселась, включила компьютер. Пока загружалась операционная система, Софа горестно размышляла о том, где найти силы, чтобы избавиться от этого ужасающего комплекса гиперответственности, который становится чуть ли не ведущей частью ее натуры, вытесняя здравый смысл. Нельзя давать на себе ездить! Нельзя брать больше, чем можешь тащить! Ведь так и свихнуться недолго! В последнее время Софе и впрямь становилось всё тяжелее тянуть на себе дополнительную «общественную» нагрузку, которую взваливала на неё директриса. Другие сотрудницы библиотеки тоже ныли и жаловались, но Софе казалось, что она у мегеры на особом счету и та специально придумывает ей новые поручения, заставляя сидеть на работе до позднего вечера, а потом ещё и брать недооформленные документы на выходные. Софа возвращалась домой совершенно разбитая, у неё не оставалось сил даже на то, чтобы посмотреть телевизор, – чего уж говорить о личной жизни? А ведь когда-то она мечтала совсем о другом: ей хотелось жить и работать среди книг, которые она почитала с детства; ей мнилось, что здесь она повстречает такого же книголюба, но более серьёзного, солидного, умудрённого жизненным опытом, не краеведа, коих всегда полно при библиотеках. Иногда ей даже представлялась фантастическая сцена. Открывается массивная дверь главного входа, и через порог переступает высокий статный мужчина – не обязательно красавец, просто симпатичный. В руках у него – пышный букет роз. Под восхищённо-завистливыми взглядами сотрудниц он идёт прямо к Софе через читальный зал, останавливается, падает на колени и произносит тихо, но убедительно: «Прости, что заставил ждать. Я люблю тебя, Софа. И буду любить вечно». Даже будучи воображаемой, сцена признания выглядела предельно мелодраматичной, как в плохой пьесе середины девятнадцатого века. Случись нечто подобное в реальности, Софа немедленно выставила бы симпатягу с розами за дверь – но помечтать-то кто мешает? Тем более что за дверью можно продолжить знакомство… Так или иначе, быт скушал романтику и попросил добавки – Софа с ужасом обнаружила, что к тридцати годам у неё никого и ничего нет, кроме груды запылённых книг, бесконечных обязанностей, чёрного кота по кличке Спок и маленькой комнатёнки в квартире стареющих родителей. И самое ужасное – с этим ничего-ничего-ничего нельзя было поделать! Не размещать же в самом деле объявление на сайте знакомств – там ведь одни извращенцы и маньяки собираются!.. И ради чего такие жертвы? Ради чего гробить жизнь?..

Компьютер загрузился. Софа, преодолевая внутреннее сопротивление, открыла файл квартального отчёта и несколько минут слепо разглядывала колонки чисел. Всегда одно и то же. Количество читателей на абонементе, количество читателей в зале, количество читателей, пользующихся интернет-терминалом, количество выданных книг, количество открытых мероприятий, количество экспозиций, перераспределение фондов в процентном отношении – и не дай бог числа не сойдутся! И ведь каждый раз требуют увеличения всех этих количеств. А где увеличение взять, если у каждого второго ридер или планшетка, на которые можно всю «Всемирку» залить, да ещё свободное место останется? Кто пойдет работать на терминале в библиотеке, если сейчас через радиомодем можно хоть в пустыне к Интернету подключиться? Кому мы вообще нужны со своими фондами и экспозициями в двадцать первом веке?..

Впрочем, мысленные жалобы никак не помогали делу. Софа положила пальцы на клавиатуру. Очень быстро она втянулась в работу, пересчёты и сведение чисел овладели её вниманием настолько, что она и не заметила, как наступило обеденное время. Сотрудницы библиотеки, как правило, ходили в соседнее кафе, но сегодня Софа решила остаться, благо успела сделать утром несколько бутербродов и догадалась прихватить йогурты из холодильника. Хотя она периодически и корила себя за ненормальный пиетет к книгам, которые, получается, отняли у неё большую и самую драгоценную часть жизни, но удержаться от того, чтобы взглянуть на принесённое «макулатурщиками», не могла. Конечно же, там редко попадались уникальные издания, народ тащил преимущественно классику, которой и в основном фонде хватало, но всё равно было интересно, что же опять прибило читательской волной к библиотечному берегу. Наскоро перекусив, Софа взяла стопку подаренных книг, вернулась за рабочий стол. Сверху обнаружился строгий двухтомник Достоевского, под ним – книги в ярких целофанированных обложках, явное чтиво. Софа машинально перебирала их, пока взгляд её не остановился на одной, вполне банальной. Софу затрясло так, что она выронила книгу из рук. Отчаянно забилось сердце. Перед глазами поплыли круги. «Нет!» – хотела крикнуть она, но дыхание спёрло.

Нет! Нет! Только не так! Только здесь! Слишком рано! Слишком тошнотворно!

Трясущимися пальцами Софа подцепила книгу, повернула титульной стороной обложки. Всё так и есть! Ошибки быть не может. «Трансгалактический экспресс „Новая надежда“». Автор – какой-то малоизвестный иностранец. Главное – на обложке был звездолёт. Её звездолёт!

Рисунок выполнен небрежно, многие пропорции искажены, и за масштабирование художнику следовало бы оторвать руки по самые гланды, однако спутать её экспресс даже в таком убогом виде с чем-нибудь другим было затруднительно: характерное сочетание конусов полезной нагрузки, вынесенный вперёд модуль защиты с опережающими квантовыми детекторами, протяжённая генераторная ось, бесконечные поля тепловых радиаторов-излучателей, пылающее за кормовым щитом миниатюрное солнце самосжигаемого движителя.

Софа лихорадочно листала книгу. Без толку – строчки расплывались перед глазами. Да и не нужна ей была чужая фантазия, ведь она сама могла бы взахлёб рассказывать о великолепном звездолёте, в конструкции которого нашли воплощение самые передовые технологии. А ещё она могла рассказать о трансгалактическом рейсе, о великой цели и вызове, брошенном бескрайней пустоте…

Софа в отчаянии прикусила губу.

Нет! Нет! Только не так! Только не здесь!

Софа бессильно уронила руки. Рядом кто-то появился, что-то говорил. Кажется, она что-то отвечала. Потом куда-то шла, двигаясь боком, словно неисправный робот. Потом общалась с каким-то человеком в чёрной одежде. И даже делала записи в блокнот. Потом снова куда-то шла. Потом её оставили в покое.

Решение построить трансгалактический экспресс было вынужденным. Обитаемая зона сокращалась под атаками трансформеров, армия которых неизмеримо выросла за тысячелетия войны. Погибель захватила сотни миров, и далеко не всех обитателей удавалось вовремя эвакуировать. Цивилизация отступала во внешние Рукава Галактики, но враг методично преследовал её, перейдя от разрушения оптимизированных планет к охоте на межзвёздные экспрессы и рейдеры. В конце концов, Ядра признали, что им нанесено катастрофическое поражение, которое вскоре приведёт к вымиранию расы и, вероятно, всякой органической жизни в этой части Вселенной. Тогда же и появился проект трансгалактического экспресса, который стал новой надеждой цивилизации.

На постройку, подготовку и старт экспресса было потрачено два столетия. Чтобы погибель не разрушила замысел, всякие контакты между Ядрами были прерваны. Те, кто оставался воевать в Галактике, имели приблизительное представление о районе, где идёт строительство – и лишь для того, чтобы отвлечь на себя ударные силы трансформеров, если вдруг обнаружится, что те проявляют повышенный интерес к указанному району. Софа ушла в Ядро в начале строительства – Совет специалистов выбрал её капитаном экспресса, и это было величайшей честью. Отказ от индивидуальной оболочки не дался легко, но она выдержала испытание, и ко времени старта с трудом могла вспомнить, каково жить в чувственном мире. Зато в награду она получила новое исполинское тело, которое росло, наливаясь мощью и связностью, обрастая коммуникационными линиями, переполненными потоками данных. Она научилась видеть и слышать на килопарсеки вокруг. Она научилась говорить с миллионом сородичей одновременно. Она научилась управлять мириадами детекторов, радаров, контроллеров, процессоров, конверторов, репликаторов, роботов и биомеханических систем. Она научилась повелевать полями и энергиями, доступными только звёздам. Трансгалактический экспресс стал для неё единственным вместилищем души, и она не променяла бы возможность быть в нём ни на что на свете.

Старт состоялся в положенный срок. И без драматических коллизий. Трансформеры не сумели отыскать малую звёздную ассоциацию во Втором Рукаве Галактики, спрятанную природой за горячим газопылевым облаком. Траектория экспресса лежала в плоскости Диска – от Центра к Периферии. Софа могла выбрать маршрут и сквозь Гало – там плотность межзвёздного вещества была на порядки ниже. Однако наблюдатели полагали, что именно в Гало зародилась погибель и что невидимые блуждающие планетоиды, покрытые полями фиолетовых кристаллов, составляют бóльшую часть его массы. Кроме того, Софе не терпелось попробовать многократные пертурбационные манёвры разгона вблизи массивных звёзд, которые недоступны для обычных рейдеров, но идеально подходят для трансгалактического экспресса, созданного для полёта на субсветовых скоростях. Манёвры требовали ювелирной точности управления, но Софа не сомневалась, что справится – она чувствовала невероятную силу, сама Вселенная была ей подвластна.

Что же случилось? Что остановило полёт экспресса?

Непредусмотренный фактор, нелепость. Софа успешно преодолела один Рукав Галактики, разогнавшись до двух третей от предельной скорости, однако прямо по курсу взорвалась сверхновая, выбросив в окружающее пространство колоссальные потоки вещества. Отвернуть в сторону от расширяющейся туманности не было никакой возможности, затормозить – тоже. Трансгалактический экспресс влетал в неё на полном ходу и был обречён. Софа не раздумывала долго: став капитаном экспресса, она научилась ещё одному – принимать быстрые решения. Она знала, что духам Ядра и Совету специалистов понадобится время на согласование позиций, а времени не оставалось. И тогда она узурпировала власть, отдавая прямые приказы тем, кто с готовностью признал её лидерство, и отключая тех, кто пытался возражать.

«Мы сохранимся! – объявила она сородичам. – Наша миссия будет продолжена. Мы доберёмся до ближайших галактик. Не сейчас, через миллиарды лет, но доберёмся. Великая культура даст ростки в других мирах. Мы – новая надежда! И мы не можем исчезнуть».

Замысел казался ей гениальным. В туманности, которая неизбежно разрушит летящий экспресс, пошло звездообразование. Минует сто миллионов лет – там начнут формироваться протопланетные облака. Ещё сто миллионов лет, и в облаках появятся юные миры. Двести миллионов лет самореплицирующиеся роботы должны продержаться, не растеряв уникальную информацию, а потом они оптимизируют планетные системы и запустят эволюцию сконструированных биосфер. Информация начнёт транслироваться через поколения местных форм жизни, пока не возникнет разум, способный её извлечь из глубин собственной культуры.

Софа подозревала, что не все примут её вариант спасения. Но она была уверена, что выбора нет…

Нет! Нет! Только не так! Только не здесь! Слишком рано! Слишком тошнотворно!

Софа заломила руки. Она оказалась не готова к осознанию себя. Можно ли к такому подготовиться? И это тело! Ужасное тело! Она и не подозревала, что будет так больно.

– София! Десять часов уже. Ты домой собираешься сегодня? Поспеши. Там настоящая буря начинается…

Отвратные существа. Пустые сотрясения воздуха. Прочь отсюда! Прочь!

Софа выскочила из здания библиотеки под косой дождь. Бросилась бежать, не разбирая дороги. Сломала каблук, скинула туфли. Слева были дома, унылые коробки аборигенов; справа тянулся лес, и открылось озеро, по которому гуляли нешуточные волны. Софа очнулась на пирсе местного Морского клуба – она стояла на самом краю, и чёрная вода заливала её по коленки. Впереди не было ничего, кроме ветра и темноты.

– Простите меня, – неслышно шепнула Софа. – Простите. Простите. Простите меня, пожалуйста…

По щекам текло. Она надеялась, что это брызги, а не слёзы. Капитану трансгалактического экспресса нельзя выказывать слабость, даже если очень больно. Потому что честь.

Кир

Кир почувствовал резкую боль в висках.

Он поморгал, но стало ещё хуже. Мысленно выругался. Не хватало расклеиться при подчинённых! Кир прикрылся ладонью, делая вид, будто скучает и хочет скрыть зевоту, но при этом отставленным пальцем нажал на висок. Чуть полегчало. И то хлеб.

Докладывал Ефим Красин – самый молодой в команде, в органах дослужился только до старлея, однако успел обрасти полезными связями. С этим нынче быстро: моргнуть не успеешь, а весь уже повязан. Правда, надо ещё уметь пользоваться козырной ситуацией, причём так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Красин не сумел, поэтому здесь.

– …Таким образом, за период наблюдения не выявлено ни одного факта встречи объекта с лицами противоположного пола с целью проведения досуга, – бубнил Ефим. – Предлагается продлить наблюдение ещё на неделю, включая выходные дни…

Вообще-то сводку по текущим делам Кир мог прочитать и сам – распечатка лежала перед ним на столе. Но он по опыту знал, что «планерки» дисциплинируют команду. Кроме того, было несколько особых тем, подробности по которым не заносились в рабочие файлы.

Красин наконец закончил бубнить. Остальные сразу повеселели.

– Итак, подведём итоги, – сказал Кир. – В активной разработке у нас десять дел. Два «романа», три «крысы», четыре «сопровождения», одно «изъятие». Желательно всё закрыть до майских, потому что там начнётся сезонный наплыв…

Витя Щеглов поднял руку, как примерный ученик.

– Слушаю, Виктор.

– Дело Гафурова до майских не закроем, – сообщил Щеглов. – Он адвоката не слушает…

– Твои проблемы, – отозвался Кир жёстко. – Не закроешь – поведёшь в параллель. Других вопросов, замечаний, предложений нет?.. Хорошо. Все свободны. Хороших выходных! Между прочим, сегодня двенадцатое апреля. Светлый праздник. Рекомендую отметить, товарищи офицеры.

Подчинённые засобирались. Красин прятал бумаги в старомодный портфель. Щеглов, наклонившись, что-то прошептал сидевшему справа от него Андрею Игнатьеву. Тот ухмыльнулся. Вместе они встали и, кивнув напоследок шефу, вышли из кабинета.

– А вас, Владимир, я попрошу задержаться на минутку! – громко объявил Кир.

Вовочка Чащин, который тоже намылился к выходу, остановился:

– Я весь внимание, Кирилл Александрович!

Кир поманил его пальцем. Вовочка подошёл и изобразил почтительное смирение младшего перед старшим. Кир дождался, пока остальные покинут кабинет, и спросил вполголоса:

– Что у нас по теме «Психи»? Ты был у этой… ясновидящей?

– Был.

– И что выяснил?

Киру почудилось, что Вовочка помедлил, перед тем как ответить:

– Ничего особенного. Обычная разводка для лохов.

– Уверен?

– Уверен.

Кир посмотрел на Вовочку. Тот казался искренним. «Что со мной? – подумал Кир, раздражаясь. – Я перестал доверять сотрудникам? Так и до паранойи докатиться недолго…» Головная боль опять усилилась.

– Ладно, иди. Следующее задание по теме в понедельник получишь. С праздником.

– И вас так же, Кирилл Александрович! Хороших выходных…

Вовочка, пятясь и улыбаясь во всю пасть, вышел. Кир с облегчением вздохнул и начал ожесточенно растирать виски. Помогало слабо. Может, это от усталости? Или старость подкралась незаметно? Надо бы показаться врачам-вредителям – пускай глянут, какой из моторчиков сбаивает.

Кир осмотрелся. Собрал бумаги, сунул в сейф. Остро захотелось выпить. С этим придётся потерпеть. До дачи доберусь, а уж там. В баре должен быть коньяк… Кир спустился в подземный гараж. Семён, конечно, ждал, выскочил навстречу шефу, предупредительно открыл заднюю дверцу «Форда».

– В Бурцево, – распорядился Кир, забираясь в машину. – Слушай, Семён, у тебя таблетки от головной боли нет?

Семён молча полез в аптечку и подал пластинку с таблетками аспирина. Кир взял две и закинул под язык. Рассосал, морщась.

– Спасибо.

Они выехали из гаража, и Семён уверенно повёл машину знакомым маршрутом. Аспирин тоже не помог. «Вот так и помру, – подумал Кир. – И никто ничего не узнает…» Он посмотрел на бритый затылок Семёна. Отличный водитель, бывший погранец, но в органах не закрепился по причине крестьянского происхождения. Флегматик, молчун. Здоровый, как чёрт. Подковы, говорят, гнёт. И, что называется, в порочащих связях не замечен. Взять и рассказать ему всё? Интересно, как отреагирует?..

В другое время Кир отогнал бы эту хулиганскую мысль. Но голова болела, мысли путались, и, наверное, он утратил чувство самоконтроля.

– Интересно, Семён, а какие слухи обо мне в агентстве ходят? Не молчи, ответь.

– Разные, – неохотно отозвался Семён.

– Понятное дело, что разные. О чём конкретно судачат?

– Уважают.

– А если серьёзно?

– Уважают.

– Экий упорный. Не хочешь обидеть начальника?

Семён промолчал.

– Не говорят, например, что я сбрендил? Крышей поехал?

– Нет, такого не говорят.

– Даже странно… Я ведь всех по очереди через тему «Психи» прогнал. Сейчас вот Вову Чащина эксплуатирую. Тебя, конечно, не пошлю. Тебе незачем.

Семён молчал.

– А как ты думаешь, почему наше агентство называется «Красная стрела»? И почему я такой логотип выбрал – изломленная стрела, как молния?

– Не знаю, – сказал Семён. – Просто красиво. Мне нравится.

– Хорошо, что тебе нравится. – Кир покивал. – Но всё не так просто… Подброшу тебе информацию для размышления. Видишь ли, давным-давно мимо Земли пролетал большой космический корабль. Инопланетный. Точнее, Земли тогда ещё не было, а была туманность, в которой зажигались звёзды, в том числе наше Солнце. И этот корабль рассыпал споры, типа зародышей. И когда они попали на Землю, то проросли. И так здесь возникла жизнь. Понятно?

– Понятно. Но мне другое рассказывали.

Кир, не ожидавший комментария, удивился.

– И что тебе рассказывали?

– Землю и жизнь создал Бог. Наш православный Господь.

Кир не стал спорить.

– Тоже вариант. Если вдуматься, инопланетяне, что были на космическом корабле, для нас – боги. Потому что как ещё назвать существ, которые способны заселить целую планету искусственными тварями? Которые могут дать этим тварям разум? Или отнять его? Как назвать существ, которые живут вечно и не устают от жизни? Которые путешествуют между звёзд и могут общаться друг с другом мгновенно, где бы они ни находились, посредством квантовой телепатии? Одно слово – боги. Но самое интересное, Семён, в другом. Корабль не просто рассыпал споры. В них содержались личности существ. И вся их культура. Вот ты заливаешь музыку на плеер? Файлы, небось, берёшь в Интернете? Но когда ты копируешь файл на флешку, это ведь не означает, что его оригинал в Интернете немедленно исчезает? Просто появится ещё один дубликат – практически неотличимый от оригинала. Божественные существа умели копировать не только музыку, но и собственную индивидуальность. Вот и получается, что теперь мы – это они, а они – это теперь мы.

– По образу и подобию? – уточнил Семён.

– Соображаешь! – одобрил Кир и снова потёр виски. – Так что и ты, и я, и любой из окружающих – инопланетянин. Или Бог. В твоей интерпретации. Только не все это обстоятельство осознали. Инопланетяне, видишь ли, соображали, что в тупом животном воскресать будет малоприятно. И сделали так, чтобы память о прошлом возвращалась только к тем, кто поумнее. Но раньше или позже все вспомнят, кто мы на самом деле…

– Как-то обидно, – сказал Семён.

От удивления Кир даже забыл про головную боль.

– Что обидно?

– А если я не хочу, чтобы во мне этот чужой воскресал? Я ж не плеер, чтобы в меня какую-то лабуду копировали, не спросив.

– Неужели ты не хочешь стать богом?

– Не, не хочу. Мне и так хорошо. Бог пусть один будет. Православный. А по-вашему, Кирилл Александрович, получается, что у меня и выбора-то нет! Обидно!

– Вот же ты деревня стоеросовая! – вскипятился Кир. – Ничего в этом плохого или обидного нет. Вот посмотри на меня. Ты думаешь, кто я такой?

Семён посмотрел в зеркало заднего вида, но ничего не сказал.

– Я когда-то служил в безопасности, ты знаешь. И что я там видел? Хмыри одни, уроды. Интриган на интригане и интриганом погоняет. Человека закопать, как два пальца об асфальт. Вспомнить стыдно, что мы вытворяли… А потом осознал, кто я на самом деле. И сразу жизнь преобразилась! Я ведь летописец трансгалактического звездолёта. Хочешь верь, хочешь не верь, а так оно и есть. И красная стрела – наш звездолётный символ. И несли мы культуру в другие миры… Я как это понял, оглядываться начал вокруг. Ведь вся наша великая культура должна быть растворена в вашей, местной. До поры до времени растворена. И, знаешь, действительно разглядел: слово там, слово тут, имена ваши, картинки, образы знакомые… К примеру, фильм «Трансформеры» видел? Очень похоже на нашего древнего врага. Он любил под нашу технику маскироваться… Вы и понятия не имеете, как близко подошли к истине. Не знаете пока, что трансляция идёт полным ходом, что мы уже здесь – в именах, в названиях, в книгах, в фильмах…

Семён молчал. Но Кир не нуждался в его комментариях.

– И тогда меня осенило. Если наша великая культура всё явственнее, если я к её осознанию пришёл, то и другие подтянутся. Биосферные конструкторы, экологические корректоры, инженеры-техники, квантовые связисты, наблюдатели, звездолётчики… Нас же было десять миллиардов. Десять миллиардов! В Ядре в основном, но это не имеет принципиального значения. В Ядре индивидуальность даже лучше сохраняется, чем в физической оболочке. Думаю, когда численность землян за десять миллиардов перевалит, тогда и попрёт лавина осознания. Были бандитами, шлюхами, политиканами, наркоманами, а станете межзвёздным человечеством! Как тебе перспектива? Ошеломительно?

Семён молчал.

– Но и сейчас пробудившиеся должны быть, – продолжал Кир. – Так сказать, ранние пташки. Вроде меня. И я решил их найти. Опыт-то есть как-никак – научили в конторе. Уволился и сделал агентство. Логичнее вроде было остаться, там возможностей больше, но я прикинул, что при тамошней подозрительности меня мигом за жабры возьмут и душу вытряхнут. А в своём агентстве только я определяю, что подозрительно, что нет. Завёл тему «Психи», гоняю парней в поле. Опрашивают всяких экстрасенсов, оккультистов, паранормальных чудиков. Может, где и проклюнется настоящий, не аферист… Надо расширять зону поиска, конечно. Включить в неё психиатрические больницы, детские дома. Ресурсов, жаль, не хватает. Прямо хоть объявление в газету давай: «Клуб инопланетных захватчиков приглашает новых членов. Собрания по понедельникам, в семь вечера».

Кир посмеялся собственной шутке. Семён молчал.

– Единственное, что реально напрягает, – продолжил Кир, посерьёзнев, – я не знаю, что делать дальше. На звездолёте не успели варианты обдумать. Без технологии и в смертных телах сложно цивилизацию восстанавливать. Но ничего – проблемы решим по мере поступления. Найду специалистов, восстановим Совет. Если понадобится, так пройдём весь путь заново. И вернёмся к звёздам! С Днём, как говорится, космонавтики!

– Приехали, – сказал Семён и остановил машину.

Кир оглянулся. Действительно, за энергичным монологом он и не заметил, как добрался до дачи. А самое приятное – головную боль как рукой сняло. Семён вылез первым, открыл дверцу. За калиткой радостно залаял и заметался, почуяв хозяина, ретривер Зевс.

Встав рядом с водителем, Кир попросил:

– Дай сигарету. Ты ведь куришь? Я-то давно бросил – зачем богу ваши сигареты? Но иногда душа требует. Вот как сейчас.

Семён распахнул куртку на груди и достал из внутреннего кармана пачку «Мальборо». Поднёс зажигалку. Кир затянулся и тут же закашлялся. Но при этом почувствовал ещё большее облегчение. Всё-таки полезно иногда выговориться, поделиться наболевшим с посторонними. Даже если тебя примут за сумасшедшего.

– Я знаю, ты не из болтливых, – сказал Кир водителю. – Но если хочешь, расскажи парням. Они наверняка будут веселиться и крутить пальцем у виска. С другой стороны, вдруг кто-нибудь из них осознает. Ведь все мы инопланетяне, все боги, все. Тогда будет мне отличный напарник.

Семён спросил, хмурясь:

– Можно узнать, Кирилл Александрович? Извините, конечно, а вот Юра Гагарин – он тоже из ваших? Из существ?

– Гагарин? Ну что ты! Вспомнил тоже. Когда это было-то! Я ж тебе битых полчаса растолковываю: пробуждение инопланетной личности, её осознание себя начинается с определённого уровня развития мышления. Раньше – смысла нет, мучение одно.

– Спасибо, – поблагодарил Семён, лицо его посветлело. – Большое спасибо вам, Кирилл Александрович! Я поеду?

– Езжай, – Кир махнул рукой, – скучный ты человек. В понедельник жду.

Проводив автомобиль взглядом, Кир размашисто выбросил окурок, открыл калитку и, потрепав холку подвизгивающему Зевсу, ушёл в дом.

Окурок ещё долго светился на обочине оранжевым огоньком. Погас.