В чем же была ошибка?

Ошибиться в трактовке он не мог, просьба была слишком уместной для простого совпадения, да и оформлена по всем правилам. Ну, почти по всем, нельзя же всерьёз ожидать от скиу соблюдения абсолютно всех тонкостей, но суть-то была оформлена чётко.

Но тогда — почему?..

Время было настолько позднее, что кое-кто на среднем уровне мог бы счесть его и ранним, солнце давно перевалило зенит и здесь, на самом верху, отделённое лишь невесомым кружевом тонких веток, давило на плечи почти физически. Защитная зеркальная маска отсекала большую часть спектра и позволяла видеть почти как ночью, но придавала окружающему странный оттенок, что-то среднее между яростью и страхом. На защитные маски идут боковые пластины перелинявших линкерлей, предпочтительнее не раньше пятой-шестой линьки, когда пластинки эти вырастают по максимуму, выравниваются и почти не искажают изображения. Ну разве что самую чуть окрашивая его в приятные тона любви и довольства. Не желая даже тут подчиняться правилам, Эльвель долго искал среди новорождённых линкерлей достаточно крупного, а потом хорошо его раскормил, чтобы сброшенных им при первой же линьке пластинок хватило на маску.

Хватило вполне.

Позже многие из сокомандников пытались, но у них, конечно же, ничего не вышло — ведь у них не было крови Для-Песни-Рождённого, а без неё даже самого крупного линкерля невозможно вырастить до нужного размера. Так что маски второй или даже третьей линьки сейчас у всех поголовно, а вот первой — только у него. Сомнительная, если разобраться, привилегия — глядеть на мир словно через агрессивную красно-оранжевую дымку. Но всё лучше, чем видеть его сквозь золотисто-зелёную, счастливую до тошноты.

Не так раздражает.

Эльвель устроился на отшибе, как обычно, никто не возражал и не пытался втянуть в общую малую игру, кажется — с едой, да, конечно же, как же с едой-то и не поиграть? Он почти лежал в удобной развилке, свернувшись и отгородившись от всех тем, что пристроил на коленях бродячего стинкля, накормил как следует, а теперь легонько перебирал его спинные иглы, создавая незамысловатую мелодию. Стинкль, хоть и ничейный, но оказался довольно чистым и звучал на удивление хорошо, а сокомандники давно приучены воспринимать такую позу как чёткий знак: капитана не трогать! Капитан песню творит.

Но сейчас мысли Эльвеля были далеки от песнетворчества.

В чём же он ошибся?

Они ведь были по-своему честны, эти чужачки, затянутые в боль и прозванные двуногими скиу. Зря, кстати, прозванные. Они заранее предупреждали любого, кто имеет глаза, они не прятали своих намерений — да они в эти намерения буквально завёрнуты были! А ещё они не опускали подбородка ниже пяток, как некоторые — мы, мол, все из себя, а вы кто такие? — и играли с любым желающим.

Даже со штрафниками.

Играли, правда, жёстко и промежуточных побед не признавали — никаких ничьих, в серьёзных матчах порою до полного финала. Они словно не делали различия между игрой и Игрой, всегда всерьёз. Но правила соблюдали не менее жёстко — пусть даже это и были правила скиу. Сам Эльвель не особо любил с ними встречаться, ну разве что по мелочи. Он не был уверен, что до конца понял их систему установок и штрафов, а игра вслепую его и в голоруком отрочестве не особо прельщала. Он бы и с этими двумя, что так некстати им тогда подвернулись, тоже бы играть не стал — так, прогнал бы по кругу разок, ребят порадовать, да отпустил. Если бы одна из них вдруг не огорошила его просьбой, настолько же неожиданной, насколько и обязательной к исполнению. Именно в тот день — обязательной как никогда.

Они ведь тогда не просто так погулять вышли — они возвращались с придания ветру Эллидау, что завершила свою Большую Игру два дня назад так же тихо, достойно и незаметно, как и вела её все почти девяносто больших оборотов.

Конечно же, орсов на церемонию не приглашали, но Эльвель бы себя уважать перестал, если бы не пошёл. Это ведь именно Эллидау подарила ему его первого стинкля, и ставила его пальцы, и учила — когда все были уверены, что исковерканного Для-Песни-Рождённого учить бессмысленно, всё равно из него ничего не получится. Хорошим она была человеком, Эллидау, хоть и Арбитром, да буду облака к ней добры.

Так что Эльвель пошёл. Ну а остальные, конечно же, следом увязались — как же они своего капитана бросят?! Пришлось их потом уводить задолго до завершения ритуала — иначе они бы точно не удержались и испортили всю торжественность момента. Они совсем ещё юнцы, им что угодно в развлечение, а Эльвель такого не хотел, он слишком уважал свою первую учительницу.

Есть правила, которые следует соблюдать даже самым злостным керсам. Хотя бы изредка. Впрочем, к врийсу всех, пусть они сами играют за себя как знают, но в ночь предания ветру Эллидау сам Эльвель был твёрдо намерен сделать всё, как полагается. Танцы, костры, песни. Пара-другая хорошо одурманенных чинчаку, не для того, чтобы совсем потерять голову, а так, для тонуса. Ну и, конечно же — ребёнок. Первой, кто попросит.

Кто же мог предположить, что ребёнка попросит двуногая скиу?!..

Стинкль протестующе вздрогнул — пальцы Эльвеля дёрнули звуковые иглы слишком сильно, в диссонансе. Хорошо ещё, что негромко, а то неудобно бы получилось, так сфальшивить. Эльвель сосредоточился на успокаивающем поглаживании, и еле слышная музыка вновь обрела гармонию.

Она ведь не совсем попросила тогда, вот в чём дело. Он ей понравился. И она не сочла нужным это скрывать, прятать под агрессию и издёвки, как это делала та же Эйни-ю, к примеру. А эта двуногая дрянь смотрела ему прямо в глаза и говорила — да, ты мне нравишься. И я бы хотела твоего ребёнка. Но не предлагаю, ибо ты всё равно побоишься…

Как же было удержаться и не ответить?

Как же было устоять перед таким-то искушением?

Членство в команде ему предлагали часто, и иногда даже вполне искренне зеленели при этом, но вот чтобы ребёнка… Главное, он ведь раньше и не догадывался даже, насколько такое предложение может оказаться… хм… ну да, привлекательным. Да. Пожалуй. Вот и сработало всё вместе, особая ночь, особая просьба, и неожиданность.

А эта двуногая скиу выждала подходящий момент и…

Снова диссонанс.

Некрасивый поступок, некрасивые ноты…

Самое страшное, что она была искренней. Всегда. И когда просила-предлагала, и потом, когда… Словами легко солгать, но она же не сказала ни слова, в том-то и дело! Она не врала. Он видел её глаза, он тогда даже споткнулся, когда впервые увидел. Ни капли страха, ни грана агрессии — только симпатия и лёгкое сожаление. И потом, в тот самый миг, когда она дождалась удобного момента — он ведь тоже видел, близко-близко. Ни торжества, ни злорадства, ни ненависти — только симпатия и лёгкое сожаление, глаза не лгут.

Вот оно!

Вот в чём ошибка — они ведь ему людьми показались. Да — странными, да — непохожими, но всё же людьми. А они — не люди.

Они скиу.

Потому что только приходящие-снизу способны так поступить с теми, кто симпатичен — и не испытывать при этом ничего, кроме лёгкого сожаления…