Она потеряла сознание во время большого полуторачасового перерыва.

Уже по-настоящему.

Шум закрытого стадиона стал почти невыносимым из-за тысяч ринувшихся по проходам разносчиков всякой ерунды; от запаха пива, булочек, сигарет и жирных жареных сосисок её тошнило, и голова кружилась всё быстрей. Этот мерзкий запах сводил с ума, запах пота и кухни, прокисшего пива и присыпки для рук, не просыхающих матов и свежей нитроэмали, дешёвого табака и ошпаренных тараканов — о, особенно этот последний, мерзко-кисловатый, ни с чем не сравнимый, всепроницающий и неистребимый, он преследовал её постоянно, доводя до тихой истерики и сводя на нет все попытки съесть что-либо более ли менее питательное.

Сперва она пыталась его игнорировать, потом старалась обмануть при помощи огромного количества разнообразных дезодорантов и освежителей, но от них тошнота лишь усиливалась, да и голова начинала страшно болеть, до рези в глазах, сам же этот уксусный гнусный запашок никуда не исчезал, упрямой струей пробиваясь сквозь все парфюмерные ароматы.

И Стась пожала плечами, смиряясь с ещё одной силой, которую ей не дано победить.

Мало их, что ли? Одной меньше, одной больше…

Какая разница?

И одновременно же она перестала насиловать себя попытками обедов — всё равно бесполезно, зачем же мучиться? И только глотала необходимые поливитамины и пила, пытаясь литрами берёзового сока смыть липкий запах хотя бы с губ. Зачем бесполезно расходовать силы в заранее обречённых на неудачу попытках трепыхаться? Она и без того слишком быстро стала уставать в последнее время, слишком быстро и слишком часто, и уже не получается отдохнуть в перерыве, времени не хватает даже просто успокоить дыхание…

Она не была дурой. И отлично понимала, признаком чего это является и как среагирует на это изменение её состояния Бэт. Когда узнает.

Если узнает…

Стало быть — фиг он узнает. Во всяком случае — ещё некоторое время. Совсем немного осталось. Два плановых, одна персональная и одна товарищеская, всего четыре встречи. Причём серьёзное значение из них имеет лишь одна, вот выиграем — тогда и поговорим.

Или — не выиграем…

Вчера, например, она не сумела бы. В смысле — честно и чисто. Она поняла это сразу, потому не стала даже и пытаться. У соперницы были невероятно длинные ноги, и лягалась она ими с убойной силой взбесившегося страуса. И, когда мягкая, но тяжёлая бутса пару раз просвистела в непосредственной близости от её виска, Стась поняла, что пора с этим делом завязывать.

В хитче практически нет ограничений типа «лежачего не бьют» или там «запрещёнными приёмами не пользуются». В хитче вообще нет запрещённых приёмов. Кроме, пожалуй, одного. Да и то запрещение это не официальное, и связано, скорее, с ущемлением мужского самолюбия. Во всяком случае, судьи редко признают этот приём некорректным, если применяется он сугубо между бойцами одного пола.

А вот женщине, применившей его против мужчины, не прощают. Потому что судьи у нас кто? Во всяком случае, в большинстве своём…

Вот именно.

Это было даже забавно. И весьма удачным оказался тот факт, что среди судей пятеро тоже были сильного пола, а соперницей Стась оказалась эта крупноногая баба. Оставалось только умело подставиться…

Что Стась и сделала мастерски, сначала уйдя в глухой непросматриваемый угол и, словно бы случайно, заслонив спиной камеру, а потом развернувшись эффектным полубоком в самый последний момент, когда соперница уже не могла ни сдержать удара, ни изменить его направления…

Вообще-то, оказалось довольно-таки больно — Стась даже почти не пришлось притворяться. Рухнув на спину и прижав к животу колени, она стонала сквозь зубы, пока ей стучали по пяткам, и размышляла, каково бы ей сейчас было, будь она на самом деле мужчиной? Может, стоит потерять сознание, удар-то нехилый был? Или хотя бы стонать погромче?..

Подумав, Стась отказалась от чересчур сильных демонстраций. Разве что пару раз сдержанно всхлипнула, после чего медленно распрямилась и позволила поставить себя на ноги для получения победного жетона — девицу дисквалифицировали на весь этап соревнований.

Неспортивно, кто спорит. Но победителей не судят. И Бэт только фыркнул, хлопнув её по плечу…

Это было вчера.

А сегодня она потеряла сознание.

Она только что выиграла первый из плановых боёв. Уж лучше бы это был товарищеский, тогда можно было бы подойти к Бэту и сказать, что с неё на сегодня достаточно, плановые может закончить любой, там же нет персональных заявок, а теперь ещё оставался по крайней мере один обязательный, ещё один…

Один.

Всего лишь.

Но иногда даже один — это слишком много.

Да, она выиграла сейчас, выиграла вчистую, не как вчера. Но лишь она сама знала, чего стоила ей этот выигрыш.

Звон в ушах нарастал с самого утра, тихо и незаметно, она даже почти не обращала на него внимания — ну, подумаешь, звон? Что мы, в самом деле, звона, что ли, не слышали?.. — разве что протолкнула в горло лишнюю таблетку, запив её очередной порцией сока. Это были хорошие таблетки — смесь кофеина с ещё какой-то там стимулирующей дрянью, от них дышалось легко, хотелось смеяться и немного звенело в ушах — может быть, ещё и поэтому она не обратила внимания на этот звон…

А когда на третьей минуте боя вдруг резко распрямилась из глубокого приседа с уходом на левую опорную и выбросом правой пяткой в корпус — стало вдруг тихо-тихо.

И очень темно.

Всё тогда произошло так быстро, что никто ничего не успел понять, даже сама Стась. Она отключилась на середине разворота, и ещё продолжала по инерции начатое движение, хотя и теряла скорость, когда чужой кулак вписался в незащищённый подбородок.

Этот удар её спас.

Голова резко откинулась назад, наполнившись гулкой болью, в шее что-то хрустнуло, зубы лязгнули по загубнику и Стась окончательно пришла в себя. Даже упасть не успела.

Но каким-то чудом сумела испугаться.

Их ведь не зря всё-таки этому учили, так упорно и так долго.

Стимуляция адреналинового шока — штука полезная. Главное — просто испугаться. Хорошенько и по-настоящему, остальное дело техники, но ей так редко удавалось это простое вроде бы дело, да что там редко, практически что и никогда…

На этот раз — удалось.

Но никто не мог дать гарантию, что удастся ещё раз.

Её толкали, хлопали по плечам, тискали, хватали за руки, пихали локтями в бок и кулаками в грудь, что-то радостное орали в ухо — она всё-таки победила, хотя никто в это не верил, и потому её дёргали снова и снова, а она всё думала, как же сказать Бэту, что товарищеской встречи она просто не вынесет, сдохла, скисла, сгорела, как там ещё говорят в таких случаях на профессиональном жаргоне? Она не знала жаргона хитчеров, а на амазонкском это звучало слишком уж лично и непристойно, а ещё ей очень хотелось сесть, а её всё дёргали, всё хлопали по спине, всё по плечам трепали и что-то говорили, а она только кивала и улыбалась, потому что всё равно уже почти не слышала слов, слова сливались в невнятный многоголосый рокот, накатывали волной, и нарастал звон в ушах…

А потом она вдруг увидела Бэта.

Он смотрел на неё очень странно, не мигая, и взгляд его был взглядом змеи.

Он ничего не говорил, просто стоял и смотрел.

И не улыбался.

И вот тогда-то она и потеряла сознание — уже по-настоящему…