Капли ползли по стеклу, посекундно меняя траектории, обгоняя друг друга, сливаясь и снова разбегаясь. Вот ведь странно — стекло-то, вроде, ровное, так почему бы и не катиться им ровненько так, сверху и до самого низа? Ветра тоже, вроде, не наблюдается, а они всё равно мечутся, как живые, вправо, влево бросаются, словно стараются самих себя убедить, что вовсе не вниз они скатываются, а так просто, вечерний моцион по стеклу совершают в произвольном направлении.

Стась наблюдала за каплями, сидя за крайним столиком — в углу, у самого бара. Крохотный этот столик был удобен тем, что предназначался только для одного посетителя — с остальных трёх сторон за него было просто не влезть. К тому же свет из окна падал только на столешницу, а сидящая у самой стенки Стась оставалась в тени.

Но за удобство это приходилось платить тем, что подходящие к бару часто задевали её — не специально, просто не заметив в полумраке. Потому-то и жалась Стась к самой стенке, не желая менять столь понравившееся ей место.

Она сидела тут уже долго. С самого утра. И надеялась просидеть если не до вечера, то хотя бы до того момента, когда кончится дождь. Очень уж удобное место, рядом с портом, да и цены божеские, а кофе — вполне терпимая. Если бы ещё не эти постоянно спотыкающиеся посетители…

Ну вот, сглазила! Опять.

Высоченный бритоголовый амбал с огромным блюдом эклеров и сендвичей (дюжины две, не меньше!) в одной руке и кофейным набором на двоих — в другой начал неловко поворачиваться от стойки, зацепился ногой за ножку стула и чуть не рухнул всеми своими шестью с половиной футами прямо на столик перед Стась. Вывернулся просто каким-то чудом, даже эклеры не рассыпал. Только из носика кофейника прямо на незащищённое предплечье брызнуло парой обжигающх капель. На столик плеснуло больше.

Стась отшатнулась, задержав дыханье. Не то, чтобы очень больно — просто неприятно. Вот потревоженное неловким движением забинтованная запястье — это сегодня гораздо больнее.

Амбал засопел, буркнул что-то, что с большой натяжкой можно было принять за извинение. Лицо у него было странным — квадратный подбородок, перебитый в нескольких местах нос, тяжёлые надбровья — а под ними светлые глаза пронзительной голубизны. И на костяшках пальцев этакие характерные мозоли. Знаем мы, откуда берутся такие пальчики…

Он неловко поставил свои подносы на Стасин столик и наклонился, пытаясь вытереть столешницу салфеткой и поглядывая на Стась как-то странно. Впрочем, на неё мало кто не странно поглядывал, да и что он увидеть мог в полумраке…

Внезапно амбал выпрямился — резко, на полувдохе. Круглые глаза моргнули, губы сжались в тонкую линию, по челюстям заходили желваки.

Стась подавила невольный вздох — отсидеться не удалось.

Её узнали.

А такие узнавалки заканчивались стандартно — дракой и выпивкой. Или выпивкой и дракой. Очередность компонентов могла варьироваться, а вот сами они оставались неизменными. Ну, иногда ещё удавалось удрать.

Но сегодня на улице шёл дождь и удирать не хотелось.

Стась повела плечами, начиная разминку — а что делать остаётся? — но тут амбал её удивил.

Забыв про оставленные на Стасином столе подносы, он рванулся было куда-то в сторону выхода. Но тут же, не сделав и пары шагов, вернулся, навис над столиком с несчастнейшим выражением на крупной и ставшей какой-то совсем детской физиономии.

Странно, но Стась он совершенно не пугал. Несмотря на все свои габариты и странное поведение. Пожалуй, Стась было даже смешно.

— Вы не пугайтесь, ладно? — он старательно приглушил голос до рокочущего почти шёпота. — Дэн сейчас вам всё объяснит… вы только не пугайтесь… и не убегайте… ладно? Дэн! Дэн, м-мать т-твою!!!

Стась не удержалась и фыркнула. Мысль о том, что кто-то может испугаться этого перекаченного щенка с глазами обиженного ребёнка показалась ей просто нелепой. Вот второй, обернувшийся на его крики — дело совсем другое…

Напрягшись, Стась смотрела, как он подходит. Тоже высокий и плечистый, но при этом не производящий впечатления громилы. А это куда опаснее. Блондинистые локоны чуть ли не до плеч, брови в разлёт, лицо как с рекламы. Но пальчики такие же, как и у бритого. Да и встал он так, что перегородил единственный выход — вот, кстати, и ещё один недостаток такого, казалось бы, удобного места…

Стась вздохнула. Драться ей не хотелось. Но, похоже, никто не собирался сегодня её спрашивать, чего ей хочется, а чего — нет…

Дэн подошёл, хмурясь и поглядывая на бритоголового недоумённо. Сощурился, пытаясь разглядеть Стась. А потом вдруг на холёном лице его — на этом лице даже шрамы смотрелись изысканным украшением — появилось уже знакомое Стась обалдело-восторженное выражение.

Похоже, с этими психами действительно придётся драться. Жаль только, позиция неудобная…

Стась уже начала приподниматься, когда расплывшийся в восторженной улыбке блондин вдруг спросил:

— Хотите пирожных? Вы эклеры любите, да? Лайен много взял, как чувствовал! Пошлите за наш столик, там удобнее, и места больше!..

За их столиком действительно оказалось удобнее.

Если они собирались её задерживать, то это был странный ход — столик стоял у самого выхода, отсюда Стась могла уйти легко, даже драться бы не пришлось. Сидя напротив этой странной парочки (опять же — напротив! Не самая выгодная для них позиция…), Стась никак не могла определить хотя бы для самой себя своё к ним отношение.

Непростая парочка. Бритый в руки себя взял быстро, теперь вот сидит, кофе потягивает, улыбается непроницаемо. А глазки по сторонам так и стреляют. Но блондин… он ведь откровенно счастлив. У него такое лицо — и захочешь, ничего не скроешь. Стась почему-то была уверена, что блондин — парень хороший. Наверняка животных любит и никогда не обижает детей. Нет, вряд ли он бы так сиял, задумай его приятель какую-то подлость.

Стась не то чтобы расслабилась, просто снизила немного напряжённость.

— Ладно. Я так поняла — вы меня знаете. А вот я вас — вроде как нет.

— Простите! — блондин заулыбался, протянул через столик огромную руку.

— Я — Дэн, ромео первой категории, — добавил горделиво — Один из лучших в потоке! А это — Лайен!

И заморгал, счастливый и уверенный, что всё прояснил.

Ага.

Лайен, значит. И Дэн, который ещё и ромео. Какой-то там категории. К тому же — лучший в потоке, что бы там это ни значило.

— Я — офицер «Иможен Коалисьён», — сказал бритоголовый, поморщившись. — По вашим меркам — что-то вроде кавторанга. Уполномочен предложить вам контракт.

На стол легла тонкая папочка.

Забавно.

Стась почему-то совсем не удивилась. И не испугалась, хотя среди авансисток про иможенок (а тем более иможенов) ходило немало жутеньких историй. Просто за последнее время как-то отвыкла она удивляться по пустякам. А пугаться — так и вообще никогда не умела…

Контракт был неплохой.

Она ожидала куда более жёстких условий, но они оговаривали только возможность непрерывного наблюдения за течением внутриутробного и последующего развития. Сроком на год, что радовало. Единственное, что настораживало — пропуск в графе оплаты. Наверняка, если и таился где подвох, то именно здесь.

Остановив световое перо напротив этой графы, Стась подняла вопросительный взгляд. Сладкая парочка напротив переглянулась смущённо. Заговорил опять бритый — вопреки собственным же утверждениям, что объяснять всё предстоит Дэну:

— Мы не стали сразу вносить… контракт нестандартный, есть возможность торговаться. Что вы скажете о четырёх… четырёх с половиной годах?

Четыре с половиной года в год.

М-да…

Негусто.

Раньше Стась побольше получала, раза этак в три. Но, если рассуждать логически, то раньше она работала, а не служила объектом лабораторных исследований. Впрочем… если они с самого начала предлагают четыре с половиной, да ещё сами же намекают на возможность поторговаться — просто-таки грех не воспользоваться и не поднять планку хотя бы до шести-семи. Но для этого следует пугануть их так, чтобы семь лет показались им семечками!

— Четыре с половиной — в месяц? — спросила Стась с каменным лицом, внутренне шалея от собственной наглости. И увидела по их облегчённо-растерявшимся физиономиям — сработало! Они почти и не испугались. Значит — дано им разрешение и на куда большую сумму. Что там семь — они, похоже, и на все четырнадцать согласятся, если прижать как следует…

— Почему же в месяц? — бритоголовый смущённо прятал глаза. — В неделю. А?

Голт.

Голт и ещё раз голт.

Это всё, что смогла бы в тот момент сказать Стась. Если бы попыталась. Четыре с половиной. В неделю. Это, пардоньте, сколько же в год выходит? Мозги почему-то работали слабо и сосчитать не удавалось никак.

— Ладно, — сказала она наконец, надеясь изо всех сил, что лицо удалось сохранить по-прежнему каменным. — Пожалуй, что и подпишу. На год. А там — посмотрим.