Январь 1970-го в восточно-берлинском районе Карлсхорст.

Мы работали три дня в строгом уединении. Мы – это я и ведущие офицеры КГБ. В эти три дня мне предстояло усвоить огромный объем информации, запомнить задания на ближайшее и будущее время и освоить каналы связи. Я не должен был делать никаких записей, мне полагалось полностью и во всем положиться на свою память. В обычных условиях на запоминание имен, адресов и названий ушло бы несколько месяцев, чтобы они отложились в памяти. Но ситуация была экстраординарной. На инструктаж было отпущено всего три дня. После этого было еще четыре дня практической подготовки. Вероятно, ни один агент не обучался столь ускоренным курсом.

Я только успевал позавтракать, как Сергей появлялся в дверях, приветствуя меня как обычно весело и радостно:

«Доброе утро, мой идеологический враг готов к борьбе?»

«Готов», – отвечал я без особой радости, так как подобного рода торопливые акции мне не особенно нравились. Множество новых документов и информация, которую я только принимал к сведению, не отдавая отчет в их сущности, были попросту обременительны. Но другой возможности не было, необходимо было работать.

Мы садились за стол против друг друга. Сергей доставал из портфеля документы и фотографии. Очевидно, у него было досье на всех оперативно интересных сотрудников «Радио Свобода». По фотографиям моего руководства, он характеризовал каждого подробно и рекомендовал стиль поведения с каждым в отдельности. Он предупреждал меня об опасностях, исходящих от некоторых, и советовал тех, с кем мне надлежало подружиться.

«Это Перуанский, твой непосредственный начальник, постарайся с ним ладить, но держись на дистанции. Он играет “хорошего друга”, но фальшив и хитер, как большинство азиатов. Если ему это будет выгодно, он вставит тебе кол в задницу. За свою карьеру он продаст всех и вся. Перуанский никогда не был в России, а родился в семье врача-эмигранта и мамы-иранки. Он состоял членом НТС, но формально вышел из партии, чтобы делать карьеру на “Радио Свобода”. Он участвовал в различных акциях против нашей страны.

Присмотрись хорошенько к Олегу Красовскому. Он тоже состоял в НТС и по имеющейся у нас информации активно работал советником американской контрразведки в Юго-западной Азии. До поступления на “Радио Свобода”, Виктор и Татьяна Вербицкие сотрудничали с американской военной контрразведкой и, возможно, до сих пор сохранили там контакты.

Запомни, что в квартире у тебя всегда могут установить подслушивающие устройства. Поэтому вдумывайся, о чем говоришь по телефону. Присматривайся к людям и опасайся тех, кто навязывается тебе другом. Будь с ними дружелюбен, но осторожен».

Первая задача, поставленная Сергеем, состояла в том, чтобы собрать информацию об Отделе Х-мониторинга, который отвечал за перехват переговоров между частями группы советских войск в Германии и Восточной Европе. Сначала мне необходимо было составить как можно более полное впечатление о сотрудниках этого отдела – методично узнать адреса, привычки, слабости, номера автомобилей и т. д. После этого пытаться проникнуть дальше…

«Но умоляю тебя, Олег, – советовал мне мой ведущий офицер, – сохраняй холодную голову. Никогда не проявляй особого интереса. Оставайся в тени и не вызывай малейшего подозрения. Все должно складываться естественно, как бы само по себе. Идеально найти среди них хорошего друга, которого ты не вызывал бы на разговор, а он сам рассказывал тебе много полезного. Помни, контрразведка противника плотно охраняет все эти объекты. Если они в чем-то тебя заподозрят, это дорого может тебе обойтись. Наша профессия в первую очередь означает терпение».

«Мы ни к чему тебя не призываем, – продолжал Сергей. – И никуда не торопимся. Что не успеем сегодня, доделаем завтра. Вся жизнь впереди. Важно удержаться на радио как можно дольше. Знай, что для Центра ты очень много значишь».

После короткого перерыва на обед мы снова принимались за работу – имена, фамилии, отзывы, фото, советы и адреса …моя голова шла кругом.

Когда я много позже анализировал эту встречу в Карлсхорсте, мне казалось, что мои ведущие офицеры не только меня профподготавливали, но и промывали мозги, внушая, что «Радио Свобода» и «Радио Свободная Европа» – это пристанище матерых и опасных врагов моей родины, чья судьба зависит от моей работы. Все это происходило вполне прямо, без намеков, в особенности, когда разговор шел о преступниках Второй мировой войны, которые нашли себе пристанище на радиостанциях. В данном случае в отношении меня не требовалось никакой особой агитации, так как большинство людей моего поколения испытывали неприязнь к подобным людям. Труднее было враждебно настроить меня к эмигрантам «первой волны». Со многими из них я уже дружил и ценил за ум, высокие моральные качества и настоящую, неподдельную любовь к России. В качестве «отягчающего» обстоятельства мне приводился аргумент: «Они продались американской контрразведке». «Радио Свобода» и «Радио Свободная Европа» на самом деле использовали в качестве филиалов, и какие еще нужны были доказательства? Эти обвинения не проверялись. Касательно эмигрантов «третьей волны»: речь шла в основном о диссидентах и лицах еврейской национальности, эмигрировавших в Израиль и оттуда перебравшихся на работу в Мюнхен. КГБ имело возможность дать характеристику каждому по имеющимся следственным материалам. Цель была любыми существующими способами убедить меня в том, что я окружен врагами, с которыми должен беспощадно бороться.

По всей видимости, ведущие офицеры действительно обрабатывали меня в течение всех последующих лет в этом направлении, каждый в силу своих возможностей. Не хочу утверждать, что я принимал все за чистую монету, но капля точит камень… В любом случае я ни на минуту не задумывался, что служу правому делу.

На четвертый день Сергей представил мне нового инструктора – пожилого, замкнутого мужчину в темно-сером костюме, безусловно, советского производства. Без обходных путей он объяснил мне, что займется вопросами так называемого наружного наблюдения. Он вынул из небольшого портфеля стопку снимков, разложил их передо мной. Я был поражен: как удалось так тщательно фотографировать меня в Карлсхорсте? На снимках явно было видно, как мы с Сергеем покидаем конспиративную квартиру, садимся в машину и едем по улицам (на снимках видны были номера автомобиля и названия улиц). Снимки свидетельствовали, как мы посещаем книжный магазин Военторга. Я стою у книжной полки, листая брошюру, при этом беседуя с Сергеем. Но я помнил абсолютно точно, что никого в магазине рядом не было. Каким трюком те воспользовались?

«Вы чувствовали себя в Карлсхорсте почти как дома, – сообщил мне новый учитель. – Вы не были внимательны и не следили за окружающими. Вы не ощущаете за собой никакой вины, но дело примет серьезный оборот, когда речь пойдет о вашей личной безопасности, и, что еще важнее, безопасности людей, связанных с вами. К слову, Сергей тоже не отличился бдительностью. Он только раз заметил слежку, когда выглянул из окна книжного магазина.

В качестве первого упражнения пойдете на прогулку. Выбирайте маршрут на ваше усмотрение в Карлсхорсте, но следите, идет за вами наблюдение или нет. Мои коллеги всегда будут сопровождать вас на небольшом отдалении».

Целых два часа мы с Сергеем прогуливались по темному району города. Несмотря на все усилия, я не замечал внешнего наблюдения. Мне казалось, что мы ушли от слежки, но, только вернувшись домой, рядом внезапно появился мой новый знакомый.

«Итак, где вы меня видели?»

«Нигде», – ответил я беспомощно.

«Могу вам точно описать маршрут, который вы сами выбрали. Мы за вами следили втроем. Вы что-то заметили?»

Я вспомнил двух типов, которые показались мне странными.

«Нет. Это ошибка, – указал он мне на мое заблуждение. – Но не теряйте надежды. Мы еще успеем потренироваться».

Затем следовала многочасовая лекция о наружном наблюдении и методах ее своевременного предупреждения и избегания. Мне не хочется преподать здесь еще один урок на эту тему, потому что это не раз предлагалось в книгах подобного жанра. Однако думаю, что методы ухода от наружного наблюдения весьма похожи у всех разведок мира. На следующий день мы с Сергеем предприняли своего рода экскурсию по городу на его машине. По возвращении домой меня спросили, заметил ли я по дороге наблюдение, и, к своему стыду, я вынужден был сознаться, что ничего подозрительного не обнаружил. Я никак не мог даже предположить, что во время этой экскурсии со мной проводили экзамен.

«Ты должен к этому привыкнуть, – советовал мне мой учитель укоризненно. – Постоянно думай о наружном наблюдении и убеждайся, что за тобой не идет хвост. Но не дай этого почувствовать».

«Профессор обсервации» продемонстрировал мне еще много практических примеров «на местности» и научил некоторым трюкам, как в мгновение переодеваться, меняя внешность. Вечером мы оценивали усвоенные днем «операции». Однажды он похвалил меня, что мне удалось уйти от его сотрудников и добраться до цели, т. е. входа в дом, без наблюдения. Эта неудача его людей тяжело задела «профессора».

Следующим учителем был «химик». Это имя я сам ему придумал. Он был специалистом по шифрам и тайнописи. «Химик» обучил меня владению блоками шифров и другими оперативными техниками, спросив:

«Почтовые марки случайно не коллекционируете?»

«Нет».

«Жаль. Советовал бы вам это занятие. Потому что тогда у вас появится оправдание обзавестись профессиональной лупой».

Хочу объяснить, что ранее Центр выбрал обычный путь доставки новых сообщений обычной почтой. Письма, которые отправляли из Австрии, Италии и других стран, приходили с определенным знаком. Заметив такой знак, я осторожно отпаривал конверт, где между клейкими сторонами находилось зашифрованное до «микрона» сообщение, текст которого был виден только под увеличительной лупой. Конечно, мне могли предложить «маслину» – специальную лупу в миниатюрном исполнении. Но «маслина» считалась оперативным оборудованием контрразведок и нежелательным предметом, который могли найти органы следствия в случае внезапного или тайного обыска квартиры.

«Займитесь коллекционированием марок и приобретите себе лупу», – посоветовал мне «химик». «Таким образом сможете совместить полезное с приятным».

Кстати, этим я и занялся, и никогда не пожалел. Через несколько лет я стал обладателем завидной коллекции русских и советских марок, среди которых были раритетные экземпляры. Например, мне удалось найти первую марку, напечатанную в предыдущем столетии. Я стал заядлым филателистом и коллекционировал, кроме этого, русские денежные купюры и акции, а также военные знаки, ордена и медали русской армии. В Париже, Лондоне, Копенгагене и Вене я прочесывал антикварные лавки, пополняя свою коллекцию, прекрасно сочетая хобби с опасной профессией. Видимо, без особого плана, прогуливаясь по этим антикварным магазинам до встреч со связными из Центра, я имел возможность убедиться, что за мной нет наружного наблюдения. Я всегда прислушивался к советам, которые получил в Карлсхорсте, и тщательно предупреждал наблюдение за собой, особенно перед тем, как предстояла встреча со связными.

Моя подготовка близилась к завершению. Поздно вечером Сергей предложил мне посмотреть советский кинофильм. Мы поехали на его машине в представительство «Совэкспортфильма» в Берлине, где в столь поздний час находился только привратник, «наш человек» в лице сотрудника охраны, и оператор, который демонстрировал ленту. Мы заняли места в небольшом уютном зале. Перед нами был накрыт богатый стол с закусками и бутылка коньяка. Мы смотрели фильм, закусывали и пили. Так же происходило в мои будущие приезды: изысканный ужин и новый советский фильм в качестве «десерта». Мои ведущие офицеры так убивали одним залпом двух зайцев. Идеологически меня подковывали и держали меня в хорошем настроении. Это они ловко придумали.

В качестве маршрута возвращения на Запад я мог выбрать между Копенгагеном, Веной и Брюсселем. «Это проверенные маршруты», – объяснил мне Сергей. Я выбрал Копенгаген, где у меня были знакомые, на которых я мог всегда сослаться для алиби о моем внезапном приезде в датскую столицу. На моем авиабилете не было никаких особых отметок, кроме небольшой описки в моей фамилии. Вместо Туманова там значилось что-то вроде Турнов или Темнов.

В аэропорт Шенефельда я ехал в сопровождении Сергея, хотя, вероятно, поблизости находились сотрудники безопасности. Сергей посоветовал мне убрать паспорт во внутренний карман и передал мне пустой паспортный чехол. При переходе границы он показал свое служебное удостоверение, при виде которого пограничник кивнул, разрешая ему беспрепятственно пересечь границу. Я показал свой пустой чехол, пограничник внимательно изучил «мою» несуществующую фотографию, поставил печать в «паспорт» и разрешил мне пройти в транзитную зону. При оформлении багажа повторилась та же процедура.

Перед вылетом за чашкой кофе я вернул Сергею пустой паспортный чехол. Мы сдержанно попрощались, и я последовал на борт.

В Копенгагене я на день разместился в гостинице скандинавских авиалиний SAS, приобрел фотоаппарат «Nikon» со всеми прилагающимися объективами. Этот аппарат я предпочел камере «Minox» и другим маркам малогабаритных камер из-за личной безопасности. «Nikon» не вызывает подозрений, но придает владельцу респектабельность и великолепно подходит для съемок документов. Позже я не пожалел о своем выборе.

В нашей профессии многое зависит от случая и обстоятельств, если не сказать удачи. Будучи во всех отношениях прекрасно подготовленным, агент может ничего не достичь исключительно из-за того, что судьба не улыбается ему и не протягивает руку. В то же время среднему и посредственному по своим качествам сотруднику контрразведки удается карьера, потому что ему выпадают все козыри. Без особых усилий он приобретает важные источники информации, не подтверждавшиеся ранее «оперативным ресурсом». Коллеги «горят на задании», их высылают из страны, с большим шумом, или арестовывают. А «счастливчик», который никогда не заботился о конспирации, остается незамеченным контрразведкой. Ему почему-то сыплются на голову награды и повышения.

Безусловно, это касается чаще всего офицеров легальных представительств, которые работают по заданию под прикрытием дипломатических и торговых миссий, представительств авиакомпаний и зарубежных фирм. Но им тоже нужна удача. Когда она им выпадает, и они понимают, как с этим обращаться, тогда дело в шляпе.

Как уже сказал, я тоже родился под счастливой звездой.

По завершении первого года работы на «Радио Свобода» я однажды спускался по лестнице из библиотеки в свой отдел и на ступеньках увидел портфель, который кем-то был потерян. Его мог обнаружить любой человек, но почему-то им оказался я. Такого рода находку следовало сдать в службу безопасности. Но из любопытства я открыл портфель и обнаружил в нем немного денег и паспорт на имя Юджина Парта. Еще минуту до этого этот гражданин сидел рядом со мной в библиотеке, перелистывая советские газеты.

Что делать, рассуждал я? Вернуть находку владельцу? Возможно, кто-то проверяет меня на благонадежность и за нарушение предписаний не погладит меня по головке? Так что же делать? Вернуть портфель в службу безопасности, да и все дело? Но если потерпевший потерял портфель случайно, у него возникнут неприятности. Я решил сначала вернуться в библиотеку.

Я удивился неприкрытой радости и явной благодарности Юджина Парта. На его лице был написан страх. Как мог я тогда предположить, что скоро он станет заместителем Макса Ралиса и позже заместит его на посту главного агента ЦРУ на «Радио Свобода»? Его кандидатуру как раз утверждали на эту должность. Потеря портфеля могла серьезно отразиться на будущей карьере.

Вот так состоялось наше почти двадцатилетнее знакомство. Когда в этом была необходимость, я пользовался им в своих интересах или, правильнее сказать, в интересах советской контрразведки.

Другой сотрудник отдела Макса Ралиса, с которым я поддерживал хорошие отношения, был Джордж Перри – поляк и бывший сотрудник военной контрразведки США. Его позднее уволили с «Радио Свобода» из-за серьезного трудового нарушения. Я часто проводил с ним время в Клубе морских пехотинцев в Мюнхене, где мне нравилась царящая там уютная атмосфера элитных заведений. Будучи ангажированным сотрудником Отдела исследований мнения слушателей, Джордж часто интересовался у меня, как я отношусь к той или иной передаче. Как постоянный сотрудник «Радио Свобода», я всегда пытался держаться подальше, считая несправедливым заниматься критикой своих коллег. Но Джордж убеждал меня, что мое мнение останется анонимным и только одной крупицей в многотысячной мозаике мнений, их которых сложится полная картина. Я по-прежнему отклонял его предложения, но так, чтобы не обидеть его и не обременять наши отношения. Однажды он поинтересовался:

«Олег, а ты встречаешься с советскими гражданами?»

«Не дай бог, – отмахнулся я. – Держусь от них подальше».

«Ты неправильно смотришь на вещи, – парировал разочарованный Джордж Перри. – Они не все работают в КГБ. Чего ты боишься? Нам необходимо знать, что они думают о наших передачах. Вот анкета. Пообщайся с советским гражданином и заполни форму. Неплохо будет, если узнаешь имя отчество, фамилию и адрес собеседника. За каждую заполненную анкету, кстати, мы платим гонорар».

Не хочу сказать, что с этого момента я с радостью постоянно опрашивал радостных советских туристов в Германии, но пару раз это случалось. Однажды я представился немецким журналистом и, разговаривая намеренно по-русски с акцентом, взял интервью у известного советского хоккейного вратаря. Я спросил его, помнит ли он передачи «Радио Свобода», и увидел, как он глубоко задумался, ничего не припоминая. Я был уверен, что мне обязательно нужно что-то придумать. Я сам выдумал радиопередачу, которую вратарь якобы слушал, и заполнил анкету своими словами. Отдел исследований радовался, заплатив мне гонорар в двадцать долларов. Позже я убедился, что почти все информанты Макса Ралиса, разбросанные по всему свету, действовали так же. Пользуясь именем существующего советского гражданина и узнав немного о нем самом, возможно было дать волю собственному воображению и получить за это двадцать долларов.

Кстати, однажды в кабинете Джорджа Перри я случайно заметил забытый список таких информантов «по совместительству», занимавшихся Исследованием мнения слушателей. В списке было около ста имен. Я заснял его и передал в Центр. Позже мне сообщили, что список использовали в Москве как доказательство Леониду Брежневу, что за границей западные контрразведки ведут пристальное наблюдение за советскими людьми.

Через Джорджа Перри я попытался проникнуть в засекреченный Отдел Х, о чем просил меня Сергей в Карлсхорсте. В этом требовалась с самого начала огромная осторожность. Исключены были прямые вопросы по теме. Но я не мог себе позволить дожидаться следующего удобного момента. Я начал со сбора отрывочной информации о том и тех, кто там работал. Мне долго не удавалось узнать ничего полезного, кроме разных слухов. В старом здании на Лилиенштрассе и позже на Арабеллаштрассе сотрудники Отдела «Х» намеренно себя изолировали и не шли ни на какие знакомства, избегая при этом посещения совместной столовой.

И вот мне на пользу пришел случай. Вилли Клумп пригласил меня на званый вечер. Я в то время встречался с сестрой знаменитого американского киноактера Юла Бриннера, Катей, которая работала у нас секретарем. Мне полагалось сделать свой взнос. «Вы же с Катей могли бы наготовить пельменей, – предложил Вилли. – Наташа будет отвечать за борщ, а я за водку». Наташа, чью фамилию я здесь не хотел бы называть, была секретарем президента «Радио Свобода», а ее супруг, как я позже узнал, был ответственным руководителем Отдела «Х».

Его звали Андрей и, к моему счастью, он был большим любителем алкоголя. Когда компанейская посиделка достигла своего апогея, он был в доску пьян и лежал под столом. Мы отнесли его этажом ниже в крохотную комнатку, которую мне когда-то любезно предоставил Вилли. Часа через три я вернулся проведать Андрея. Он с трудом открыл глаза и поинтересовался:

«Где я?»

«В соседней квартире. Мы подумали, что тебе здесь лучше немного отдохнуть».

«Боже, – простонал он. – Надеюсь, что я никого не обидел».

«Не переживай ни о чем. Все в порядке. Твоя жена уже дома. Вилли посчитал, что тебе лучше тут переночевать».

«Вы все ку-ку!», – запротестовал он слабо и снова погрузился в сон.

В следующее воскресенье Андрей утром пригласил меня по телефону позавтракать вместе. Наташа накрыла на стол: яичница с беконом, горячие пирожки и бутылка легкого вина, а сама ушла с детьми на прогулку. Не успела она выйти за дверь, как Андрей отодвинул со стола вино и чудесным образом и натренированным приемом поставил на стол здоровую бутылку водки «Smirnoff». Он налил два больших стакана и залпом выпил половину. Я только пригубил.

«Я дернул лишнего в прошлый вечер, – извинился Андрей, – а ты помог мне выйти из глупого положения, за что я тебе благодарен. У нас не принято друг друга выручать. Когда есть возможность набить морду, все бьют, а чтобы как-то помочь человеку, об этом не может быть и разговора… ты здесь еще новичок и ничего не понимаешь. Рассказать тебе что-то?»

Я поднял свой стакан с чаем и чокнулся с Андреем. Вторым залпом, он опустошил стакан с водкой, став после этого еще разговорчивее.

«Да я перепил, – объяснил он. – Но я ничем не рисковал, потому что меня пригласили на вечеринку американцы и в большинстве там только они были. Они не закладывают, все понимают. Держись американцев, тогда у тебя все будет в порядке. Как у меня».

Многозначительным жестом он очертил свое именье, будто мы находились не в обычной квартире, а в огромном дворце.

«Все не так просто, как ты, вероятно, предполагаешь. Пока ты еще молод, постарайся карабкаться вверх. Пытайся делать карьеру во что бы то ни стало. Зубы зажми покрепче, разгребай себе путь локтями и устраняй конкурентов. Если чуть замешкаешься, чтобы глотнуть кислорода – те, что быстрее и умнее, в миг отбросят тебя далеко назад. Тогда тебе придется работать на них».

История Андрея, оказавшегося на Западе, типична для людей его поколения. В 1942-м в рядах Красной армии он оказался на Восточном фронте и попал в немецкое окружение. В концентрационном лагере, чтобы избежать почти верной казни, он согласился вступить в ряды армии генерала Власова. В Баварии он опять попал в плен к американцам и только чудом избежал депортации в Россию. Он зарабатывал на жизнь чернорабочим, научился печатать на пишущей машинке и каким-то образом приземлился в Отделе «Х». Сейчас он был полностью уверен в жизни.

«Видишь, у меня получилось, – повествовал мой знакомый, еле ворочая языком. – Я приглянулся американцам, и они наняли меня на ответственную работу. Радионаблюдение! Да, так и есть …»

«Видимо, я тоже им понравился, потому что они меня наняли. Кстати, что ты имеешь в виду под радионаблюдением?»

Мой вопрос звучал безобидно и при сложившихся обстоятельствах и не вызывал удивления. Будто двое хороших знакомых выпивают и болтают. Почему не задать друг другу интересующие по работе вопросы?

«Радионаблюдение? – с энтузиазмом подхватил Андрей. – Это совсем обычная работа! Прослушиваю целыми днями пленки и записи переговоров советских военных по радиотелефону. Отвечаю только за определенные телефонные линии, поэтому точно знаю своих клиентов по ту сторону границы, будто они мои хорошие друзья. Узнаю их голоса, настроение, знаю все детали их семейной жизни, в курсе их рабочих дел. Знаю, кого повысили, а у кого проблемы и трудности. Рабочая информация, конечно, передается в зашифрованном виде по специальным телефонным каналам, но и эта информация, которую мы получаем, имеет важность для аналитиков разведки. Мне полагается перехватывать разговоры и коротко комментировать их содержание».

Этот продолжительный завтрак с водкой за столом стал началом наших дружеских отношений. Теперь я мог посещать Отдел. Андрей знакомил меня с другими сотрудниками. Иногда я приглашал его пообедать вместе. Он быстро напивался и становился разговорчив. Мне не составляло особого труда узнать у него то, что мне было необходимо.

Все сотрудники Отдела «Х», за исключением одного слепого немца, были моими соотечественниками. Записи поступали из Лампертсхайма, где располагались радиоантенны «Радио Свобода» и находилась станция радиоперехвата. В отделе проводилась редакция радио записей и первый анализ. Андрей не преувеличил, что немало знает о русских офицерах, слушая их телефонные переговоры месяцами, если не годами. Это американцы хорошо организовали. Таким образом, путем анализа и обработки информации о советской группировке войск, дислоцированной непосредственно рядом с войсками НАТО, они контролировали ситуацию. На основании радионаблюдения, пользуясь материалами переговоров, учитывая, что советские офицеры, несмотря на инструкции, к сожалению, не всегда соблюдали конспиративные рекомендации, американская контрразведка готовила подробные личные досье на каждого. Об этом я подробно доложил Центру.

Как следовало из разговора с Андреем, судя по всему, мои замечания не остались в Москве без внимания. Андрей жаловался, что его работа усложнилась потому, что русские сменили частоту переговоров и ограничили их продолжительность. Помимо этого, они стали чаще говорить шифрами. Безусловно, это меня радовало, но с другой стороны, это насторожило американцев. Отдел «Х» вскоре сместили на территорию американской контрразведки в казарму МакГроу, охраняемую военной пехотой. С этого момента я реже контактировал с Андреем и его коллегами, но постарался не упускать его полностью из вида.

Тут, я считаю необходимым немного прервать воспоминания о своей жизни, чтобы объяснить читателю, о чем же на самом деле идет речь при упоминании «Радио Свобода».

Большинству граждан Запада это название незнакомо даже на слух. В противоположность этому в СССР из-за развернутой против нее пропаганды «Радио Свобода» было очень популярно. В умах наших граждан организация стояла на одной ступени с ЦРУ, Пентагоном, НАТО, всем международным терроризмом, мировым сионизмом и идеологическими диверсиями. То есть всем, что означало смертельную опасность для советского государства. Глушение мощностей передач «Радио Свобода» обходилось в миллионы рублей. Для дискредитации «Радио Свобода», власти обращались к лучшим журналистам, писателям и телевизионным комментаторам страны. Крупнейшие советские газеты нелестно отзывались о так называемом «змеином гнезде» Запада. О «Радио Свобода» издавали книги, снимали фильмы и защищали диссертации. Меня это заинтересовало, когда я вернулся в Москву. Казалось, что все вертятся вокруг одной и той же мельницы. Одни и те же факты, примеры, имена. Вместо новых аргументов приводились ссылки на глупые догадки и недоказанные факты, перевернутые с ног на голову.

В особенности в этом преуспели два зарубежных корреспондента газеты «Известия». Им однажды удалось посетить бюро «Радио Свобода» в Мюнхене, коротко переговорив с директором пресс-центра и отдела работы с общественностью Робертом Редлихом. На мой взгляд, эта беседа несла чисто информативный и протокольный характер. Но оба москвича почувствовали себя после этого настоящими героями. Они же проникли в пасть к лютому тигру! Много лет спустя они публиковали детали своего «героического визита» в различных газетах, журналах и брошюрах, фактически пользуясь сведениями, предоставленными не кем другим, как Лубянкой: т. е. отягчающий материал о сотрудниках радио, предоставленный в форме нелепых интриг, недоразумений и простых слухов, из всего «набора страстей». Из всего этого они сфабриковали «разоблачительные» статьи.

Кто пробовал читать это писательство, чтобы оценить пользу такого бракодела и навязчивой пропагандистской кампании? Эффект складывался прямо противоположный тому, которого добивался ЦК КПСС: слушатели находили радиоволну «Радио Свобода» из любопытства и старались слушать голос из Мюнхена вопреки глушению. Чем больше «Радио Свобода» осуждали публично и гласно, тем больше рос к ней интерес. Только сумасшедший не понимал этого.

В одной своей сводке в Центра я усомнился, стоит ли глушить «Радио Свобода»? Ведь это было недешевым занятием: расположенные на территории всей страны радиоантенны глушения употребляли значительное количество электроэнергии. Я слышал, что для производства этой электроэнергии вблизи Москвы была построена целая электростанция. Это нужно было себе представить! Все эти затруднения всего лишь для того, чтобы глушить нецензурные новости. Я написал в своей сводке, что неэкономично и идеологически нецелесообразно глушить радиостанцию. Кто захочет слушать «Радио Свобода», «Немецкую волну», «Голос Америки» или «Би-Би-Си», изыщет себе такую возможность. Когда политический режим запрещает своим гражданам какую-то информацию, он этим только проявляет свою слабость.

Тогда из Москвы не поступило никакой реакции на мое предложение. Быть может, оно затерялось на столе кадровика среднего ранга на Лубянке. Я не знаю. Когда я поинтересовался у своего ведущего офицера на очередной встрече в Карлсхорсте о судьбе своей сводки о ненужности глушения, в ответ я слышал, что лучше не вмешиваться.

Такова была одна сторона дела. Что же касается другой …

Руководство коммунистической партии Советского Союза «Радио Свобода» беспокоило неспроста. Известно, какие силы спрятались за фасадом Радио, кто призвал их к жизни и с какими намерениями. Сегодня можно много говорить о свободе голоса, информации и слова. Несомненным остается факт, что «Радио Свобода» (РС) и «Радио Свободная Европа» (РСЕ) являлись продуктами холодной войны и способами «ведения психологической войны», тесно связанными с контрразведками Соединенных Штатов.

Понятно, что мой голос не созвучен сегодняшнему языку и звучит как старый. Но зачем скрывать правду из-за новой политической конъюнктуры?

Тут я привожу некий скетч истории создания радиостанции. Летом 1950 года впервые на болгарском, венгерском, польском, чешском, словацком и румынском языках в Европе раздались слова: «Мы несем хорошие и плохие новости, но они всегда соответствуют правде». Так начались регулярные передачи «Радио Свободная Европа». Основателями радиостанции выступили некие частные лица, призвавшие к жизни «частную» организацию, занявшуюся проблемами политических беженцев в Восточной Европе. Эти частные персоны были Дуайт Д. Эйзенхауэр, Генри Форд (мл.), Нельсон Рокфеллер, Алан Даллес, Уильям Донован, а также другие генералы, дипломаты и банкиры. В качестве коллективного основателя выступала организация «Поход за свободой» (позднее «Национальный комитет свободной Европы», а еще позднее «Комитет свободной Европы»). Председатель комитета Чарльз Д. Джексон не скрывал правду: «Мы хотим создать условия дестабилизации внутреннего порядка на территории стран вещания».

В 1951 году президент США Трумэн подписал закон о финансировании деятельности «особых персон» из СССР и восточноевропейских стран, поддержавших послевоенную стратегию и тактику Соединенных Штатов. Практическая работа с эмигрантскими организациями была целиком и полностью доверена американским контрразведкам. Поправка Трумэна № 165 одобрила им финансирование в размере ста миллионов долларов в год.

Создание «Радио Свободная Европа» практически не принесло никаких трудностей американским разведкам. Сложнее было с «Радио Свобода», названной сначала «Освобождение».

Организаторы Радиоволны непременно задумали, чтобы ситуация выглядела, будто инициатива создания исходит исключительно от «эмигрантов из СССР» и Радиостанция представляет самостоятельные идеи, не связанные с контрразведкой и американским МИД.

В канун 1949 года американская общественная газета сообщила, что группа эмигрантов из Советского Союза 8 декабря 1948 года основала «Американский комитет свободной России». Созданию Комитета сопутствовала программа. В ней писалось, что вновь созданную организацию нужно воспринимать как «убежденного защитника демократии американского, французского и английского образца». Помимо этого, было заявлено, что Комитет отказывается от сотрудничества с группами русских эмигрантов, «пособничавших фашистам».

До 1950 года пресса ничего не сообщала о деятельности этой новой организации. Затем она появилась под вывеской «Американского комитета освобождения от большевизма». Исаак фон Левин, представитель Комитета и известный политик сионистского движения, объявил: «Мы заинтересованы в создании единого фронта антикоммунистической пропаганды и борьбы с большевизмом».

На сей раз речь шла о совместной платформе всех эмигрантов, даже являвшихся прежде военными преступниками или уголовниками. Единственным условием была «борьба с большевизмом» (таким образом отхватывался большой кусок пирога от Поправки Трумэна № 165) и безоговорочное признание ведущей роли американского МИД, правильнее сказать – разведок.

1 марта 1953 года «Радио Свобода» (тогда еще «Освобождение») впервые вещала на Советский Союз. Радиостанция была зарегистрирована как «некоммерческое частное радио и голос бывших советских граждан, обращавшихся к соотечественникам из-за границы». В архиве «Радио Свобода» не обнаружить никаких записей первых вещаний в начале марта 1953 года, но, как мне рассказывали, передачи начинались с тиканья метронома, после чего диктор объявлял: «Сегодня, такого-то месяца, дня и часа 1953 года Иосифу Сталину исполнилось столько то лет, месяцев, дней и часов. В Москве сейчас столько-то часов. Радио “Освобождение” начинает свою специальную передачу».

Сталин умер 5 марта. С этой датой у «Радио Свобода» связано много легенд. Некоторые ветераны Радио считают, что начало радиовещания ускорило кончину диктатора.

Уже в середине пятидесятых годов к работе на «Радио Свобода» стали привлекать так называемых представителей послевоенной эмиграции, в частности членов «Комитета объединенных бойцов Власова», «Антибольшевистского объединения крымских татар» и «Военного союза освобождения России», то есть людей, которые во время Второй мировой войны активно сотрудничали с немецкими фашистами. Таким образом, в 1948 году окончательно исчез лозунг «Американский комитет борьбы за свободную Россию». Сотрудники спецслужб не смогли собрать среди «не обремененных» эмигрантов достаточно лиц, подходящих для пропагандистской работы. Поэтому было решено прикрыть глаза на грязное прошлое большинства представителей «послевоенной эмиграции».

Цель оправдывает средства. А цель была поставлена высокая – уничтожение коммунизма.

И ради этой цели под одной крышей объединили старых монархистов, вне зависимости, были они отпрысками знатных фамилий или нет, с полуграмотными людьми Власова. К ним примешали бежавших из СССР эмигрантов – представителей еврейской интеллигенции и пособников фашистской полиции, способствовавших их уничтожению во время Второй мировой войны, а также убежденных борцов с большевизмом из рядов НТС и так называемых «перемещенных лиц» без ясной политической позиции. Чтобы скрасить, если не разгладить все противоречия так, чтобы телега тянула в одну сторону, американцы прибегли к давно испытанному методу – всем сотрудникам РС назначили высокий оклад. Они получали не только больше, но значительно больше, чем журналисты немецких и американских радиостанций.

Мой годовой доход в 80-е годы составлял 150 000 немецких марок. Это больше, чем получал премьер-министр Баварии, и я не относился к категории наиболее высокооплачиваемых лиц. В начале карьеры я получал в месяц 980 марок. Это звучит немного, но тогда в столовой на одну марку можно было плотно пообедать.

Деньги, бесплатные квартиры, виллы, облегчения в выплате налогов и льготные страховки – все это крепко привязывало людей к их работе, заставляя забыть прежние симпатии и антипатии, держать язык за зубами и безоговорочно выполнять любые поручения. Так было и так осталось. Сегодня сотрудники Радиостанции ведут энергичную борьбу за сохранение «Радио Свобода», несмотря на то, что она выполнила свою миссию, не в последнюю очередь из-за страха потерять доходную работу. Для большинства из них вряд ли существует возможность еще раз так хорошо устроиться.

«Американский комитет освобождения от большевизма» и его филиал РС/РСЕ получали большое финансовое довольствие, когда Хауланд Сарджент был избран новым председателем комитета. Этот человек более других подходил для данной кандидатуры. Он был юн и полон амбициозных планов, с прекрасными связями в высших эшелонах власти, так как он какое-то время работал советником МИД. В прошлом его хорошо знали в мире разведок как руководителя Техно-промышленной комиссии контрразведки армии США.

От Сарджента исходили первые директивы по работе «Радио Свобода». Позднее их исправляли и меняли, но суть осталась прежней. Ее можно обобщить следующим образом: «Сотрудники Радиостанции обеспечивают, что слушатель не видит связи между передачей и американцами или, еще хуже, ЦРУ. Радиостанция добивается солидности и уважения, не вызывая никаких сомнений в правдивости и надежности передач. Слушатели должны встречать радио у себя дома как желанного гостя. Поэтому тон передач должен быть дружественным, без всякой агрессии или плохо выверенных и противоречивых фактов. Сотрудники завершают передачи знаком вопроса. Чем критичнее и неприятнее факты, тем больше сотрудникам следует избегать эмоций во время передач. Сотрудникам не надлежит использовать выражения, наносящие обиду советскому слушателю. Сотрудники воздерживаются от любой полемики с советскими СМИ и другими подобными». Точные инструкции составили примерно пятьдесят машинописных страниц. Главная цель состояла в том, чтобы похоронить веру слушателей в коммунистическую идеологию, вызвать сомнения и недовольство, таким образом, чтобы подготовить почву для смены общественного порядка.

Вместе с этими директивами Хауланд Сарджент назначил ряд мер, предполагавших тяжелые штрафы в случае раскрытия информации о связях и источниках финансирования РС/РСЕ. В связи с этим 15 марта 1971 года «Нью-Йорк Таймс» написал: «Раньше или позже все сотрудники “Радио Свобода” и “Радио Свободная Европа” обязаны подписать документ следующей формулировки: «Нижеподписавшийся был информирован о том, что “Радио Свобода” является объектом ЦРУ, и ЦРУ предоставляет средства его жизнедеятельности… в случае разглашения данной информации ему грозит штраф в размере 10 000 долларов и тюремный срок до десяти лет».

В мое время сотрудники не должны были подписывать такого рода расписки. Начало моего сотрудничества с советской контрразведкой совпало с шумным скандалом, во время которого за границей стало известно о связях «Радио Либерти» и «Радио Свободная Европа» с ЦРУ.

Сегодня я имею право раскрыть еще одну тайну: этот скандал инсценировали мои коллеги в КГБ. Некоторые из замешанных в нем американцев, не догадываясь об этом, заглотнули приманку в форме поддельных документов о «роли ЦРУ». Других подкупили деньгами. Даже если Лубянка не достигла окончательной цели – закрытия радиостанции – тем не менее, ей удалось лишить спокойствия американскую контрразведку.

Все началось в январе 1971 года с того, что сенатор от Республиканцев Клиффорд П. Кэйс штата Нью-Джерси информировал журналистов о том, что за последние двадцать лет ЦРУ потратило десятки миллионов долларов на поддержку РС/РСЕ. На граждан США это подействовало как холодный душ, так как до этого никто не знал о тайной финансовой поддержке государства эмигрантского радио. Кэйс сделал свое заявление 25 января на заседании Сената по вопросам внешней политики. Однако он не требовал немедленного закрытия радиостанции или приостановки финансовой поддержки. Он требовал перевести обе радиостанции под контроль Конгресса и «одобрять средства на их поддержание непосредственно Конгрессом».

Любой скандал со временем утихает. Так случилось и в этот раз. После того, как пресса «поимела» свой интерес от истории с ЦРУ, интерес к эмигрантской радиостанции в Европе поутих. Но Москва не бездействовала. 9 марта 1971 года новостные агентства сообщили, что офицер польской контрразведки Анджей Чехович, много лет работавший на РСЕ, после завершения своего задания вернулся в Варшаву. Вскоре после этого он выступил на пресс-конференции и благодаря его высказываниям скандал разгорелся новым пламенем.

24 мая 1974 года в Вашингтоне состоялось заседание Сената по внешнеполитическим вопросам по одному пункту: финансирование РС/РСЕ. Сначала все шло без сучка, без задоринки. Выступавшие огласили свои представления о новых планах финансирования. Но после выступления представителя МИД председатель сенатской комиссии Уильям Фулбрайт вмешался в дискуссию и решительно потребовал раскрытия прямых связей ЦРУ и радиостанций, чья деятельность, по его мнению, не совпадала с прямыми целями правительства об улучшении связей с Советским Союзом и странами Восточной Европы.

Сенату было предложено создать «особую свободную от налогов общественную корпорацию» по финансированию РС/РСЕ в соответствии с планами МИД и ЦРУ. Несколько сенаторов, включая сенатора Фулбрайта, голосовали против этих пунктов. Проблема «Американского совета частных международных связей», так же, как дискуссия о размере финансирования радиостанций, не была решена до конца 1971 года. Наконец в конце декабря Дом представителей голосовал 271 голосом против 12 за продолжение финансирования РС/РСЕ в размере 74,5 миллионов долларов на следующие два года. Затем сенат ограничил финансирование на 1972 год в размере 36 миллионов.

В феврале 1972 года скандал опять достиг своего апогея, после оглашения меморандума сенатором Фулбрайтом президенту Ричарду Никсону. В нем он возвращался к обсуждению деталей об эмигрантской радиостанции, недвусмысленно выражая свое отношение.

«Сенаторы, возможно, еще не забыли, – писал Фулбрайт, – что радиостанции финансируют на деньги налогоплательщика. По крайней мере, так нам многие годы говорили. Но как оказалось, эти дотации в размере сотен миллионов долларов предоставлялись не один год из средств ЦРУ. Таким обманным путем американским налогоплательщикам и народам Восточной Европы пробовали доказать, что эти радиостанции являются частными и существуют на частные деньги… РС/РСЕ являются только частью системы лжи, обмана и заговора. О его характере пускай судят не только американцы, но каждый, кто их слушает. Вне зависимости от лозунга, под которым работают эти радиостанции, даже если разговор идет о “передаче чистых фактов”, своей деятельностью они затрагивают ряд внешнеполитических вопросов, к которым не в последнюю очередь относится вопрос о нашем вмешательстве во внутренние политические вопросы других стран».

«Господин президент, – апеллировал сенатор к Ричарду Никсону, – я считаю, что этим радиостанциям следует предоставить место на кладбище пережитков холодной войны».

Как президент реагировал на это? Если память меня не подводит, сначала он предпочел не вмешиваться, воздержался от любого рода комментариев и прогнозов. Но в критический момент Никсон защищал тогда еще «пережитки холодной войны». Он объяснил, что он обеспокоен перспективой возможного закрытия радиостанций и что это равно трагедии, если они не смогут продолжать свою работу.

Интересно при этом, что некоторые представители немецкого Бундестага присоединились к предложению о том, чтобы закрыть «Радио Свобода» и «Радио Свободная Европа». В телеграмме, направленной американскому президенту 23 марта 1972 года, содержатся рекомендации Конгрессу США о прекращении финансирования и аннуляции лицензии на радиовещание. К движению протеста по поводу присутствия «Радио Свобода» и «Радио Свободная Европа» на немецкой территории тем временем присоединились отдельные лица и целые организации.

Многие немцы, в особенности коллеги по цеху и журналисты, невысоко оценивали сотрудников эмигрантского радио. Они точно знали, что мы работаем под диктатом ЦРУ и зависим полностью от американцев.

Пока Вашингтон вел дебаты о судьбе РС/РСЕ, настроение у нас в Мюнхене было паршивое. Сотрудникам многие месяцы не платили зарплату. Никто не знал, что будет завтра. Все находились в состоянии подвешенности и неуверенности.

Все завершилось тем, что с конца 1973 года обе радиостанции перестали подчиняться впрямую ЦРУ. С этого момента их контролировал и финансировал Национальный орган США, так называемый «Совет по международному радиовещанию». Что совсем не значило, что контрразведка сложила свои полномочия в наших стенах. Нет, в этом отношении все осталось, как прежде.

На руководящих постах на «Радио Свобода» и «Радио Свободная Европа» по-прежнему числились американцы, состоявшие в связи с контрразведками. Но с этого момента четко завуалировали все оперативные задания.

После этих инцидентов всем, наконец, стало ясно, что скрывается за радиостанциями в Мюнхене. Газеты в США и Европе, не скрывая, писали, что РС/РСЕ являются прикрытием американских спецслужб, хорошей возможностью легального прикрытия, а также источником привлечения новых агентов и постоянной возможностью приобретения необходимой информации. Кому несложно заглянуть в «Энциклопедию американской разведки и шпионажа» (J.А. O'Tool, 1988), тот прочтет на странице 328 все детали.

Еще раз подчеркну: я работал не против эмигрантов и радиостанции, а против американских разведок, в свою очередь борющихся против моей страны.

Безусловно, не стоит полагать, что все сотрудники РС/РСЕ были замешаны в делишках ЦРУ. Я знал многих, кто на протяжении лет сознательно исполнял обязанности, не предполагая о присутствия разведок. Это были добродетельные люди, в первую очередь эмигранты «первой волны», никогда не вступавшие в сговор с разведками. Одна мысль о такой возможности вызывала у них возмущение и протест. Они выросли в духе изысканной культуры и высокой морали, зная, что значит честь и совесть, впитали эти качества с молоком матери и скорее умерли бы от голода, чем связались с разведками и видели в работе на РС возможность вести открытый и честный диалог с соотечественниками.

В конце шестидесятых таких представителей старой эмиграции оставалось мало. «Радио Свобода» срочно нуждалась в новых сотрудниках, знавших СССР, обладавших журналистскими навыками и готовых принять все «правила игры». Но откуда? На Западе существовала лишь одна страна, куда прибывали переселенцы из СССР. Это был Израиль. После некоторых размышлений, руководство Радиостанции решило искать там новых сотрудников. Меня привлекли к этой деятельности в середине 70-х. Я полетел в Тель-Авив, познакомился с возможными кандидатами, провел с ними беседу и рекомендовал подходящие кадры.

Одновременно я информировал Центр, что новая кадровая политика неотвратимо вызовет серьезные проблемы. У меня к тому времени был взгляд изнутри на «Радио Свобода», я был знаком с настроениями различных группировок и знал, что за внешнем дружелюбием царит атмосфера глубокой вражды, которую невозможно остановить даже на минуту.

Я уже писал, что американцы великолепно руководили около 1000 сотрудниками «Радио Свобода». Но иногда возникали противоречия между совершенно разными людьми. Так получилось во второй половине 1975 года в случае с «открытым письмом» режиссера и диктора Виктории Семеновой руководителю русской редакции Джону Лодезину, которое вызвало сильные волнения. В этом письме она указывала, что у «Радио Свобода» якобы отсутствует русская душа и что шеф-редактор Владимир Матусевич, по ее мнению, категорически отрицает это состояние русской души.

«Я хочу пояснить, что подразумеваю под русской душой, – писала Виктория Семенова. – Это в первую очередь любовь к России и русскому народу. Это выражение боли, протеста и сочувствия ко всем замученным и преследовавшимся, это связь с великой русской культурой и возмущение коммунистическим экспериментом, ее разрушающим». Далее она задает вопрос господину Лодезину: почему на «Радио Свобода» не создают передачи для России и русского народа?

Непосвященным читателям трудно представить, какое острое противоречие вызвали это письмо и вытекающий отсюда громкий скандал, породивший конфронтацию и закончившийся в суде. На мой взгляд, эту ситуацию точно объяснил многолетний сотрудник Тимофей Киверов, кого я здесь частично цитирую:

«Не всегда предвидится возможным защитить интересы американского руководства Радио, интересы национальных редакций и дела русской редакции под одной крышей. Абсолютно логично, что американское руководство при возникновении такого рода различия мнений в первую очередь защищает и блюдет интересы США. Должен отдать должное американскому руководству, которому все же удается координировать противоположные интересы сторон. Русская редакция оценила эти усилия. Хочу только отметить, что руководство пытается выровнять различия мнения между “старой” и “новой” эмиграцией пятидесятых и шестидесятых годов.

Безусловным успехом “Радио Свобода” явилось их влияние на эмиграцию евреев в Израиль. Радиостанция придавала большое значение этому фактору и укрепила многих евреев в их желании покинуть СССР. При этом возникли трагические переплетения и обстоятельства, которые возможно было предугадать.

Эмиграция евреев из СССР обеспечила поиск новых культурных кадров среди отъезжающих. Но эти поиски почему-то сопровождались непонятной спешкой, результаты которой мы вместе наблюдаем сегодня.

На нашу радиостанцию попали люди из страны, где на протяжении пятидесяти лет не существовало свободы волеизъявления и люди выросли в духе политической и духовной морали коммунистической партии. Большинство этих людей страдает комплексом, который современные психологи описывают “комплексом потерянного сына”. Психическое состояние этих людей сложное и болезненное. Сотрудники радиостанции сразу заметили, что эти люди обосабливаются в стайки и ведут себя с недоверием и враждебностью к остальным сотрудникам. Американское руководство, которому с таким успехом в прошлом удавалось разглаживать различие мнений и разногласия, особенно в русской редакции, приняло одну сторону. Самое ужасное в этом то, что благодаря этому радиостанция так быстро потеряла свой уровень.

Также важно отметить, что это мощное влияние новых сотрудников русской редакции внезапно привело к целому ряду конфликтов. Большинство из них, кому непривычны открытые и прямые отношения, принялось использовать атмосферу для торга, который трудно назвать действием доброй воли.

Здесь разговор идет о тех, кто случайно был подобран на эту работу и свою работу видит как вариант хорошо заработать. Особенно жаль в этой ситуации, что новые сотрудники в своей деятельности выражают ненависть по отношению к русскому народу, выражая свою неприязнь к священной религии».

Ответный удар не заставил себя долго ждать. Обе стороны, забыв о первоначальных требованиях, начали поливать друг друга грязью, обвиняя во всех смертных грехах.

Представляю, как радовались в Москве, когда там об этом узнали. В то время как Лубянка от радости хлопала в ладоши, ЦРУ был обеспокоен этим перманентным состоянием скандала на «Радио Свобода». Американцы подложили себе бомбу, и наступило время гасить пламя.

В этот момент я руководил Отделом новостей, то есть отвечал за первые двадцать минут передач. Центр категорически запретил мне вмешиваться в разногласия эмигрантов или занимать чью-то сторону.

Мне следовало докладывать обо всем происходящем. Москва внимательно следила за эскалацией разногласий и подливала, как я считаю, масло в огонь.

Безусловно, по разным причинам я не мог вести себя нейтрально. Это означало потерю имиджа и дружбы. Я принял позицию, которую защищаю и сегодня. Ее можно описать несколькими словами: невозможно пособничество национальной розни. Нельзя терпеть действия, порочащие и уничижающие народы. Призывы к антагонизму в Германии являются актом, ведущим к уголовной ответственности. Кампания компромата отдельных сотрудников национальных редакций и против всей русской редакции, вместе взятой, ставит себе целью скомпрометировать “Радио Свобода” перед Конгрессом США. С другой стороны, такая кампания является желанным подарком советской разведке, которая уже на протяжении длительного времени называет Радиостанцию змеиным гнездом».

Приблизительно в этом духе у меня дома был написан меморандум руководству Радиостанции и, начав рукопашную, я вступил в противоречие с указаниями Центра.

До того как был составлен этот меморандум, в Мюнхене появился новичок, диссидент Леонид Плющ, националист крайне правого уклона, выступивший перед сотрудниками русской и украинской редакций. Экстремисты каждого крыла как будто только ждали такого выступления. Вслед за выступлением Плюща вновь разгорелись страсти. Ситуация стала на самом деле взрывоопасной, так как эмигранты «третьей волны» подготовились к решительной атаке. Поэтому у меня дома был составлен совместный меморандум сотрудников, в котором мы просили руководство радиостанции незамедлительно принять решительные меры и положить конец денонсациям и провокациям, восстановив на радиостанции дружественную атмосферу.

Меморандум был готов утром 18 января 1977 года. Мы его обнародовали, собирая подписи. Всего подписало 70 человек, причем сотрудники не только русской, но и армянской, грузинской, таджикской, белорусской, азербайджанской и других редакций. Этот репрезентативный документ возымел должное действие на американское руководство.

Немедленно поступил дипломатичный ответ вице-президента «Радио Свобода» и «Радио Свободная Европа» Вальтера Скотта. Он призывал обе враждебные стороны заключить мир и прекратить взаимные инсинуации. В противном случае, предупреждал он, это может иметь непоправимые последствия для радиостанции. В связи с этим инициаторы меморандума на коротком совещании договорились поддержать аргументы Скотта и сделать все, чтобы разрядить конфликт. Кстати, это соответствовало нашей первоначальной позиции, изложенной в меморандуме.

Но противоположная сторона оставалась на пути конфронтации. Они даже подали иск в немецкий суд, обвинив всех подписантов меморандума в антисемитизме и других тяжких нарушениях.

Суд с недовольством рассматривал дело. Спор долго тянулся туда-обратно и закончился тем, что истец забрал свои обвинения и согласился на мирный договор.

Еще раз повторю, что весь многолетний скандал, объективно говоря, пошел на пользу моей стране. Был сорван «занавес тайны» вокруг «Радио Свобода», и западные средства массовой информации бились вокруг новых известий, используя все правила боя. У советских газет в первое время появился отличный материал для пропаганды. Забавно, что СМИ ФРГ достаточно часто цитировали этот материал, сообщая о последних событиях в Мюнхене.

У американских конгрессменов появлялись все новые вопросы, из-за чего возобновились заседания для проверки деятельности РС/РСЕ и в ЦРУ продолжали рубить головы.

Тогда, из-за памятного меморандума руководству, некоторые израильские эмигранты, в частности те сотрудники, кто мог быть мне благодарен за свой найм на работу, клеймили меня антисемитом. Какой бред! Мне можно все приписать, но только не это. Даже задумай я заняться какой-то экстремистской деятельностью, Центр в Москве нашел бы путь задушить такую попытку в самом ее зародыше. Иначе меня немедленно отправили бы домой.

В отличие от других, я не относился ни к каким группировкам или содружествам соотечественников. Я не был «старым эмигрантом», власовцем или евреем. У меня не было прошлого диссидентства в СССР. Я не был переселенцем без места жительства, а ясно и просто – был бежавшим моряком, особенным в своем роде. Со временем я научился извлекать из этого пользу. С момента, когда я появился в Мюнхене, курсировал слух, что у Туманова существуют связи с американской разведкой. Иначе трудно было представить, за какие заслуги меня наняли на работу на «Радио Свобода». Я прикладывал много усилий, чтобы развеять это мнение, после того как заметил, с каким пристрастием сотрудники относились к американцам. Особенно странно, что мой статус ничем не связанного и независимого человека вполне удовлетворял американцев. В любом случае руководство радиостанции много сделало для продвижения моей карьеры. Как любому руководству в США или СССР, в качестве руководителей среднего звена нужны не слишком талантливые или тяжело управляемые и непредсказуемые люди, а обычные рабочие лошадки, за какую меня американцы считали.

За двадцать лет деятельности на «Радио Свобода» мне удалось перепрыгнуть две ступеньки карьерной лестницы, став старшим редактором русской службы, то есть занять наивысший пост, доступный иностранцу.

В мае 1986 года русский писатель Владимир Максимов взял это на заметку, направив американскому президенту Рональду Рейгану открытое послание о неквалифицированном подборе кадров руководством «Радио Свобода». В своем характерном энергичном и резком стиле Максимов писал из Парижа:

«Какими заслугами и профессиональными качествами обладает бывший простой матрос советского торгового флота (О.Т.?), неспособный в подпитии без ошибки связать ни одного предложения, чтобы оценивать и судить работу докторов наук, квалифицированных специалистов во всех сферах советской жизни, опытных журналистов, писателей и деятелей культуры, имена которых известны в России и порой за рубежом?

Ответ напрашивается сам собой. Как истинные бюрократы со всеми вытекающими отсюда качествами, как нетерпимость по отношению к инакомыслию, особенно, когда его высказывают эмигранты; как функционеры со своим смешным и непреодолимым комплексом неполноценности, который они пытаются скрыть, унижая материально зависимых от них подчиненных, они видят в любом высказывании свободной мысли, личности и творчестве угрозу их комфортной жизни. Поэтому они позволяют себе в выборе кадров руководствоваться собственным умственным и духовным уровнем».

Вероятно, в общем и целом Владимир Максимов был прав в своем суждении. Но мы все же живем в едином мире реальных людей и конкретных обстоятельств.

Я поступал таким образом, чтобы снискать уважение руководства «Радио Свобода» и выполнять как можно лучше поручения советской контрразведки. Что касается недостатка образования, то нападки писателя не прокатили, так как, насколько мне известно, кроме учебы в школе он сам не посещал никаких других учебных заведений.

Конфликты в кругу сотрудников радиостанции подкреплялись вновь возникающими время от времени посланиями и листовками, составленными «русскими националистами». Их открыто подрывное содержание не вело к примирению, а наоборот, давало новые аргументы сторонам.

«Ага, вот ваше новое лицо. Втайне готовитесь к погрому», – говорили те. Позднее на радиостанции курсировали слухи, что листовки подготовило КГБ, заинтересованное, чтобы стороны полностью разругались.

Насколько велико было мое удивление, когда через несколько лет я узнал, кто же были эти истинные «русские националисты». Под их именем скрывался всего лишь один плотник по фамилии Ботчевский. Когда-то он служил мастером верховой езды на стороне Гитлера в казачьей армии атамана Краснова. До пенсии он работал у нас плотником. Незадолго до смерти бывший мастер верховой езды предложил мне купить его ордена и медали времен Гражданской войны. В его квартирке на Опалштрассе, у самовара за накрытым столом с выпечкой, он немедленно приступил к делу.

«Врачи объявили мне смертный приговор, – сказал старый казак. – У меня рак и осталось жить недолго. Чтобы помочь жене похоронить меня достойно, я продаю часть своего архива и некоторые личные вещи».

С этими словами он передал мне большую шкатулку с документами, газетными вырезками и почетными знаками, попросив за них три тысячи марок. Особенно не торгуясь и не интересуясь содержимым, я дал ему деньги и, взяв шкатулку, отправился домой.

Несколько дней спустя старый «атаман» Ботчевский скончался. Когда я стал рассматривать купленные у него вещи, в руки мне неожиданно попались машинописные эскизы и наброски вышеупомянутых листовок «русских националистов». Не было никаких сомнений, что казак был автором этих писаний.

Но на КГБ он никогда не работал.

Задолго до следующего планового визита в Карлсхорст мне внезапно поступил сигнал о срочной явке. Такое случалось крайне редко.

В полном неведении я улетел в Берлин. На сей раз разговор с ведущим офицером оказался коротким, но заслуживает быть упомянутым в этой книге. Разговор был о новом сотруднике русской редакции, который попал непосредственно в мое подчинение. Он происходил из одной европейской страны и был ее гражданином, владел несколькими языками, в частности русским, и был авантюристом с большими амбициями. У меня тогда сложилось впечатление, что он намеренно подался на «Радио Свобода», потому что эта организация состояла у него в списке «агентурных гнезд» и он был преисполнен горячих надежд немедленно предложить свои личные услуги. Он явно был на связи с НТС и, кроме того, горячо интересовался русской ортодоксальной церковью.

Эту информацию я сообщил в Центр через связника из Мюнхена, даже не предполагая, что это рутинное сообщение вызовет такую бурную реакцию.

После того, как меня тщательно допросили об этом новом сотруднике, прибывший специально из Москвы офицер сообщил мне:

«Олег, учтите, что этот человек однажды был у нас на Лубянке, предлагал нам свои услуги. Потом его след затерялся. А сейчас он опять возник в Мюнхене».

Офицер рассказал мне, что этот человек приехал в Москву туристом и его засекли, когда он передавал микрофильмы с инструкциями НТС и разведки Ватикана. КГБ явно получил наводку от своего человека в Ватикане и органы вели наблюдение за этим туристом с момента, как он спустился с трапа самолета и ступил на московскую землю. После того, как его поймали с новыми уликами, ему грозил суд и многолетнее заключение в тюрьме. Ввиду этой тусклой перспективы он сделал «предложение о сотрудничестве советской контрразведке». Так гласила подпись его донесения, оригинал которой мне предоставили в Карлсхорсте.

«Турист» подтверждал в донесении сделанные им во время допроса высказывания о своих связях с антисоветскими организациями и предлагал проникнуть в эти центры, подробно сообщая о так называем тайном «Русском католическом семинаре» в Риме, в недрах которого, по его сведениям, готовили религиозных деятелей к подрывной деятельности на советской территории. Он показал, каким образом поддерживается связь между этим отделом и их людьми в Советском Союзе.

«Я попытаюсь сообщить имена иностранцев, которые приезжают в СССР в качестве связников объединенных церквей, а также имена советских граждан и именитых духовных отцов, которые супротив интересов советской страны сохраняют контакты с духовными организациями в Ватикане», – предложил «турист».

Он обрисовал Храм Модеста в Милане в качестве «конспиративного центра встреч между агентами и резидентами Ватикана».

«Я мог бы больше узнать об НТС», – сообщал «турист», – хотя, должен признаться, это будет очень нелегко. Мне еще непонятно, как эти люди отреагируют на мой арест и последующее освобождение. Я мог бы сказать им, что меня арестовали за незаконный оборот иностранной валюты и таможенные нарушения или за антисоветские высказывания человеку, который сдал меня КГБ, за что меня арестовали».

Чего только человек не сделает, чтобы спасти свою шкуру! Страх перед сибирскими морозами явно был настолько велик, что наш «турист», предлагая «сотрудничество» с КГБ, давал совет, как его еще больше может связать Лубянка.

«Чтобы гарантировать советским органам, что я смогу выполнять их поручения, я готов подписать здесь в Москве отягчающие материалы и компромат, чтобы в противном случае советские органы могли достать меня в Европе. Я уверен, что советские органы в состоянии это сделать. В подтверждение своей вины я готов сделать все, что от меня потребуют».

Советские органы посчитали, что разумно сбагрить этого типа восвояси. Возможно, контрразведка связывала с ним какие-то надежды, но в Карлсхорсте я предпринял все, чтобы развеять у московских коллег все иллюзии.

«Ваш потенциальный агент психически неуравновешен, – говорил я, прочитав до конца «предложение о сотрудничестве». – Он невероятно высокомерен и к тому же очень трусоват. Кроме того, у него не все в порядке в семейной жизни. На мой взгляд, он относится к роду людей, которые ради собственной выгоды готовы работать с любой разведкой и даже самим чертом. Я не дамся диву, если аналогичные “предложения” лежат в сейфах других органов разведки».

Офицер из Москвы был крайне разочарован. Он не ожидал настолько резкой критики с моей стороны. Я понимал, что Лубянка желает заручиться еще одним источником информации в антисоветских центрах. Но этот «турист» казался мне ненадежным лицом. Шпион не должен быть героем, но настолько аномальных типов стоило избегать. Не знаю, что в Москве окончательно решили – пользоваться или нет его услугами. На самом деле мне это до сих пор неизвестно.

Я описал этот эпизод по двум причинам. Во-первых, следует сделать вывод, что в архивах КГБ спрятано множество такого рода «предложений о сотрудничестве». Некоторые из них я читал сам, о других знаю со слов коллег. Эти папки подписаны грифом «Не уничтожать!». Если когда-то будет опубликована хотя бы часть этих списков, то русские граждане откроют для себя много интересного о целом ряде так называемых диссидентов и вольнодумцев. В архивах лежат их письма о денонсации, собственные обязательства к тайному сотрудничеству и другой компромат различной натуры.

Я не только призываю опубликовать такого рода материал. В нашем раздробленном на части и разрозненном обществе, достаточно оскорблений, разногласий и недоразумений. Зачем провоцировать еще новые? Это к хорошему не приведет. Человек слаб. Некоторые были готовы к предательству и денонсациям из-за желания выжить и спастись, избежать репрессий и уехать за границу. Государственные органы безопасности располагали разными методами, чтобы сломать волю даже самых сильных. О слабых вообще не стану говорить. У них тряслись коленки при одном упоминании КГБ. Это не их вина, а трагедия, что такие документы они подписывали.

И, во-вторых, за долгие годы у меня сложилось мнение, что на РС/ РСЕ существовали сотрудники только двух типов – агенты ЦРУ и агенты КГБ. О деятельности американских спецслужб на «Радио Свобода» и «Свободная Европа» немало писали в прессе. Это открытый секрет. Но и восточноевропейские спецслужбы не бездействовали. Польская контрразведка получала до 1971 года регулярную информацию от внедренного на «Свободную Европу» майора Анджея Чеховича. После того, как он вернулся на родину, его место занял Мстислав Лях. У болгар работал их офицер службы госбезопасности Христо Христов. Чехи внедрили в Мюнхен Павла Минарика. Это только имена тех, кто был раскрыт и опубликован в прессе. Так что, говоря о них, мы затрагиваем лишь верхушку айсберга.

На радио мы становились невольными свидетелями необыкновенных историй, которым трудно было найти объяснение. Однажды в Париже появился еще один беглец из Советского Союза – некий Владимир Златкин, бывший до того корреспондентом известного агентства АПН и естественно, член КПСС.

Он женился в Москве на француженке и приехал с ней в Париж. И тогда случилось невозможное. Член КПСС, женатый на французской коммунистке, располагающий красным советским паспортом, вдруг поступил на работу на «Радио Свобода» и не просто так, а в качестве директора бюро в Париже. После этого у многих создалось впечатление, что у КГБ свои люди на «Радио Свобода».

Владимир Златкин был энергичный и способный молодой человек. Хотя он неплохо справлялся со своей работой, практически все сотрудники парижского бюро отклоняли его в качестве директора. Я познакомился с ним в Мюнхене, когда он представлял нам своего друга писателя Владимира Максимова. Год спустя без всякой причины Златкина почему-то уволили. На все вопросы по этому поводу следовал один ответ: «без комментариев», так что все опять путались в догадках. Некоторое время спустя я встретил его в Париже. Его жена продавала газеты в киоске, а сам он был безработным.

«Я ничего не понимаю, все предполагают, будто я агент КГБ».

После этого о нем долго не было ни слуху, ни духу. Забавно, однако, что мои ведущие офицеры из Центра по какой-то причине еще долго интересовались судьбой этого человека, его финансовым положением, настроением и планами. Но когда я спрашивал, кто же он, передо мной вставала стена молчания.

Я знал всеми любимых людей на радиостанции, кого уже давно нет в живых, кто унес историю своего многолетнего сотрудничества с советской разведкой глубоко в могилу. Знаю и тех, кто сегодня еще продолжает свою нелегальную работу. И никого не осуждаю. Меня удивляет другое: почему «Радио Свобода» по-прежнему вещает с немецкой территории?

Почему радиостанцию по-прежнему финансируют и контролируют Соединенные Штаты Америки? Какую роль сегодня играют «Свобода» и «Свободная Европа»? Говорит ли она гражданам СНГ правду о их жизни? Ведь теперь у нас в стране свобода слова.

Как бы это понравилось американцам, если Россия сегодня установила на Кубе собственные радиоточки, приняв на работу постоянных и ушедших на пенсию бывших сотрудников спецслужб, по каким-то причинам, покинувшим Штаты, и вещала на английском языке на Америку «объективные» новости о их жизни? Такая мысль кажется абсурдной, но такова ситуация, в которой находится сейчас «Радио Либерти».

Почему тогда Лубянке удалять своих людей оттуда?

Нет, это произойдет только на паритетных условиях. Нужно идти друг другу на встречу. Американские спецслужбы до сих пор не сделали ни малейшего намека, что они ослабят свое давление против бывшего Советского Союза. И я понимаю шефов в Лэнгли. Они обеспокоены процессами в нашей стране и хотят их по-прежнему контролировать, так как в первую очередь обеспокоены ситуацией дома, в собственной стране. Возможно, некоторые люди за океаном хотят так влиять на ситуацию, чтобы Россия раскололась и превратилась в слабую и отсталую бедную страну третьего мира. Для достижения этих целей незаменимы секретные операции.

Осенью 1992 года в издаваемой в Москве «Независимой газете» было опубликовано письмо некого Евгения Николаева, чье имя мне ничего не говорит. Этот человек призывает немедленно раскрыть деятельность агентов КГБ на «Радио Свобода». С его слов руководство Радиостанции по собственной инициативе (?) летом 1992 года закрыло отдел «Самиздат» и уволило с работы многих бывших политических заключенных для того, чтобы те «прекратили свою деятельность по борьбе с коммунизмом и коммунистами».

«Закрытие отдела “Самиздат” и увольнение бывших политических заключенных с “Радио Свобода” нельзя объяснить причиной слабоумия американского руководства. Это можно оценить, еще раз хочу подчеркнуть, как очередной успех подрывной деятельности КГБ на “Радио Свобода”, – делает выводы автор читательского письма. Затем он делает собственные предложения: – Следует изучить подрывную деятельность КГБ на “Свободе” и опубликовать в России список внедренных на радиостанцию сотрудников КГБ, а также купленных за взятки американских руководителей на РС».

Этому есть два возможных объяснения. Либо «Независимая газета» нарвалась на какого-то чудака, либо письмо составлено на Лубянке, чтобы вызвать неуверенность сотрудников в занятом там руководстве и стравить их друг с другом.

Кстати, офицеры КГБ всегда владели мастерством дезинформации, компромата неугодных персон и создания конфликтных ситуаций.

В середине 70-х сотрудники Лубянки через подставное лицо продали американскому разведчику за хорошие деньги экземпляр так называемой «розыскной книги». Разговор шел о тайном, постоянно обновляемом журнале КГБ с данными о персонах, которые находились в поиске у органов госбезопасности. Меня там тоже упоминали.

«Туманов, Олег Александрович, 1944 года рождения, последнее место жительства – город Москва. Русский, образование высшее, бывший кандидат КПСС, профессия – технический чертежник, служил на боевой единице 63972 Балтийского флота. Рост 1,73 см, волосы темно-русые, форма лица овальная, глаза голубые, особые приметы – на правой щеке ниже скулы – три родинки. Отец – Туманов Александр Васильевич, мать – Туманова Евдокия Андреевна, брат – Туманов Игорь Александрович. Близкие связи с Даниловой Татьяной Константиновной, все проживают в Москве.

Объявлен пропавшим с борта корабля в ночь с 18 на 19 ноября 1965 года, когда корабль находился в территориальных водах Объединенной Арабской Республики в заливе Салум, стоя на якоре в 1,5 километрах от берега.

Постоянное место жительства Мюнхен, ФРГ. Работает диктором в отделе новостей “Радио Свобода” и постоянно выступает с антисоветскими нападками под вымышленным именем Валерий Шульгин.

Арест санкционирован и подтвержден военным прокурором дважды Краснознаменного Балтийского флота. Имеется паспортное фото 1965 года и образцы почерка.

Розыскные документы находятся в Управлении КГБ гор. Москва и Московской области (в КГБ розыскной № 27/29666, текущий № 13, зарегистрировано)».

Тут очевидны, по крайней мере, три значительные ошибки. Во-первых, у меня глаза не голубые, а зеленые.

Во-вторых, отчество моей матери Андриановна, а не Андреевна. В-третьих, на щеке у меня две, а не три родинки. Это типичный пример русской халатности, даже когда разговор идет о таком серьезном деле, как розыскная сводка крупного «предателя».

Но это не решающий фактор. КГБ добилось именно того, что желало. Американцы поверили, что их разведчикам удалась серьезная победа. К их радости, в списках они обнаружили мое имя и смогли в очередной раз убедиться в моей «лояльности». К сожалению, в журнале не нашлось больше интересной для них информации. О всех других интересовавших их персонах у них уже давно были подробные досье и следственные документы. Ответственные офицеры в Лэнгли дали разрешение передать журнал в НТС для публикации списков разыскиваемых КГБ лиц в журнале «Посев». Вероятно, в «Посеве» преследовали хорошие намерения. Публикую эти списки, но среди эмигрантов списки вызвали легкую панику.

У многих эмигрантов в прошлом были черные пятна, которые они хотели спрятать. Но в этом служебном журнале все было точно указано – уголовные преступления, сотрудничество с фашистами и денонсация. Некоторые активисты антисоветского толка, которые здесь так рьяно следили за своим «безупречным лицом», внезапно почувствовали себя обезоруженными.

На «Радио Свобода» эта паника тоже была хорошо заметна. В списках «Посева» были названы многие старые и новые сотрудники радиостанции. Некоторые, как и я, легко к этому отнеслись, списав все на интриги КГБ. Но многим было не до смеха.

Москва добилась, чего хотела. Мог бы я по приказу Москвы стать убийцей? Это отнюдь не риторический вопрос, как покажется сегодня. Не секрет, что разведки некоторых стран физически уничтожают своих противников или противников своего режима. До определенного момента КГБ не был исключением. Специальные агенты, оснащенные смертельным оружием, разработанным в лабораториях, искали во всем мире врагов Кремля и ликвидировали их. Обычно врагами режима слыли люди, распознавшие двусмысленную натуру коммунизма и скрывшиеся на Западе.

Для чекистов, которые получали задание на уничтожение жертвы, вроде не было никаких препятствий. Они преследовали врага до конца жизни. Все знают, что Троцкого по приказу Сталина убили в Мексике, несмотря на то, что его окружало большое количество телохранителей.

По приказу жертв похищали средь белого дня на оживленных улицах городов Европы, доставляя их в темницы Лубянки, откуда выйти можно было только на тот свет.

После смерти «большого вождя народов» убийства продолжались.

В 1954 году министр госбезопасности Серов приказал похитить руководителя НТС Александра Трушновича в Берлине. Эта операция провалилась, так как при захвате Трушновича жестоко избили, и он скончался по дороге в Восточный Берлин.

В этом же году, судя по всему, в рамках прицеливания на НТС во Франкфурт направили опытного сотрудника спецслужбы Николая Хохлова убить другого лидера НТС Георгия Окуловича отравленной пулей из электромеханического пистолета. Тем временем супругу чекиста держали в Москве в качестве заложницы. Но попытка опять закончилась провалом. Хохлов, который во время войны с холодным сердцем стрелял в людей, не пожелал стать намеренным убийцей и направился к Окуловичу. Он рассказал о задании и просил установить для него контакт с американцами. Там он сообщил имена двух своих помощников.

Николаю Хохлову мстили через три года, подсыпав ему радиоактивный таллий в кофе. Бывший агент Лубянки испытывал жуткие муки, от которых почти скончался. После этого он уехал из Европы наискорейшим образом и поселился, соблюдая все меры безопасности, в США. До последнего времени он небеспочвенно боялся нового акта мести бывших коллег. Как стало известно позднее, контрразведка часто возвращалась к планам поиска и ликвидации предателей из ее рядов. В «расстрельном» списке КГБ значились Орлов, Петров, Голицын, Носенко, Лялин, убежавшие в разное время.

Как сообщил недавно генерал Олег Калугин, в конце шестидесятых шеф 1-го управления КГБ Александр Сахаровский лично приказал отравить ирландского агента доверия, сыгравшего значительную роль в побеге из британской тюрьмы агента КГБ Джорджа Блейка. Сахаровский опасался, что после своего возвращения из Москвы в Великобританию ирландец слишком много расскажет о советском шпионе.

Мюнхен, где я позднее поселился, также, по крайней мере дважды, стал местом кровавого возмездия КГБ. В октябре 1957 года в город приехал двадцатипятилетний Богдан Сташинский, чтобы по поручению Москвы расправиться с украинским эмигрантским лидером Львом Ребетом. Покушение организовали с помощью нового оружия, действие которого было смертельным. Турист ждал свою жертву в подъезде, направил ей в лицо спрятанный в толстом фломастере большой металлический цилиндр и нажал на невидимую кнопку. Из цилиндра вырвался особо ядовитый газ, на месте убивший Ребета. Как верно рассчитали изобретатели этого дьявольского орудия, вскрытие показало остановку сердца как причину смерти.

Ровно два года спустя Сташинский во второй раз исполнил в Мюнхене покушение на другого лидера украинских националистов Степана Бандеру. Он выстрелил Бандере ядом в лицо, когда тот открывал дверь своего дома. Но на сей раз полиция заподозрила неладное и назначила немедленное вскрытие. В желудке обнаружили следы синильной кислоты и мельчайшие осколки ядовитой ампулы на лице жертвы. Таким образом безусловно было доказано что речь шла об убийстве. Убийца стал известен в августе, когда Сташинский убежал на Запад и честно признался о своих террористических нападениях.

Из признаний Сташинского можно было сделать вывод, что его обучали в Карлсхорсте. Возможно, он останавливался в тех же квартирах, где и я. К счастью во всем остальном мы с ним ничего общего не имели.

В то время как при Андропове (председатель КГБ СССР с мая 1967 года по май 1982 года – прим. ред.) мы больше никого не убивали, преданные ученики Советского Союза, болгары, переняли самые абсурдные наши уроки и рассчитывались в 1978 году таким путем со своими предателями. 7 сентября прохожий незаметно ранил в бедро острием зонтика болгарского диссидента, сотрудника «Би-Би-Си» и «Радио Свобода» Георгия Маркова. Четыре дня спустя он скончался от какой-то неизвестной болезни. За несколько дней до этого подобное покушение совершили на эмигранта и корреспондента «Радио Свободная Европа» Владимира Костова, пережившего покушение случайно. Врачи обнаружили у него в спине в точке проникновения зонта микроампулу со смертельным ядом – рицином. Даже если это не доказано, тем не менее многие полагают, что зонты были разработаны в особой лаборатории КГБ и переданы болгарам руководителем управления «К» (внешняя разведка).

С момента вступления в должность на Лубянке Юрия Андропова были прекращены все террористические акции КГБ во всем мире. Эти факты не могут быть опровергнуты как иностранными исследователями, так и советскими критиками службы госбезопасности, проникнувшими в самые недра архивов.

Даже знаменитый «диссидент с Лубянки» генерал КГБ Олег Калугин, жестоко рассчитываясь с институтом Крючкова (Юрий Крючков – председатель КГБ в 1988–1991 годах – прим. ред.), в своих книгах подтверждает это. Ему можно верить, так как он возглавлял иностранный отдел контрразведки с 1973 по 1980 годы и знает больше о смертельных расправах, чем все остальные.

Только сегодня мир начинает понимать и признавать как факт, что русские разведки несколько изменились. Но в семидесятые годы, когда я работал на «Радио Свобода», эмигранты вздрагивали при упоминании КГБ. Многие боялись, что рука Москвы однажды настигнет и их. Все неприятные события, несчастные случаи и внезапные смерти связывали с предательскими покушениями чекистов.

Когда в 1977 году в своей парижской квартире от удара электрического тока был убит сотрудник РС Александр Галич, почти все русские эмигранты соглашались, что в игре замешана Москва. Тут же распространились немыслимые слухи о том, как трусливые агенты спецслужбы совершили убийство. Но об участии КГБ не может быть и речи. КГБ занималось Галичем, пока он жил в Советском Союзе, и Лубянка получала распоряжения от ЦК КПСС. Почти как вся интеллигенция, Галич собрал свои чемоданы и покинул родину.

Его история заслуживает того чтобы о ней рассказать отдельно.

Летом 1974 года распространился слух, что Галич находится в Вене. Русские сотрудники радиостанции и в особенности эмигранты последней волны встрепенулись от радости. Галич на Западе! Нужно как можно быстрее пригласить его на передачу! Американцы с удивлением спросили: кто это?

Как его описать? Как драматурга, автора киносценариев и постановок, как писателя, композитора и сочинителя песен? Но всего этого недостаточно, чтобы характеризовать этого человека, так как в конце шестидесятых и начале семидесятых он стал своего рода символом свободы и протеста для советских людей. Его песни перекладывали на пленку и размножали многомиллионным тиражом. Его приглашали на вечера песен студенты и ученые, конструкторы-космонавты и журналисты.

Нет, он не призывал к свержению существующего режима, за что отправляли в тюрьму или психбольницу. Он не критиковал руководство партии и не разоблачал Октябрьскую революцию. Он правдиво излагал правду о нашем окружении. Мы, но не Галич, мирились с двойной моралью, ложью, притворством, предательством и тупыми сплетнями. Герои его популярных песен были средние люди с их заботами и проблемами. Его талант выражался в его умении выразить в своих вроде бы ежедневных и безобидных песнях всю горькую правду о разложении и мелочности советской жизни. Партийные идеологи сразу почувствовали для себя опасность этого человека и объявили на него жестокую травлю.

До 1971 года Галич был успешным писателем и описывал «в духе социалистического реализма» достижения и романтизм советской действительности. Его фильмы и постановки были награждены официальными премиями и он мог практически безбедно жить. В пятьдесят лет он пережил кризис, и сытой беспечности предпочел иную жизнь.

Все хотят жить честно, но это удается только немногим. По воспоминаниям дочери Галича, об этом он говорил так: «Мне было уже почти пятьдесят. Я все видел. И понял, что не могу жить так дальше, что, наконец, мне нужно заговорить и сказать правду».

Он не пошел на баррикады, а только взял на себя свободу говорить правду. Этого было достаточно, чтобы исключить Александра Галича из Союза писателей и Союза кинематографистов, запретить ему тем самым участие в общественных мероприятиях. Для художнику в то время это означало конец творчества. В такой ситуации оставалось две возможности – официально извиниться или покинуть страну. Он выбрал второй путь.

Летом 1974 года Александр Галич и его вторая супруга Ангелина Прохорова покинули Советский Союз. Эта новость вызвала волнение на «Радио Свобода».

Юрий фон Шлиппе, который традиционно вел «разговоры по четвергам», куда приглашал разных авторов, предложил сделать следующую передачу с Галичем. Мы попросили у руководства разрешения. Сначала американцы сомневались. Имя нового эмигранта ничего им не говорило. Кроме того, это было связано с расходами вроде билета, оплаты гостиницы и так далее. Но мы смогли быстро уговорить их своими несомненными аргументами: если Галич согласится выступить на радио, ввиду его большой популярности в Советском Союзе это будет означать повышение престижа «Радио Свобода». Ведь есть разница, когда к слушателю обращаются диффамированные незнакомые личности из фашистского лагеря или любимый бард? Галич стал первым известным творческим человеком, который согласился стать звездой на «Радио Свобода».

Если правильно припоминаю, в июне 1971-го мы отправили ему приглашение в Мюнхен. Он с удовольствием пел свои песни, отвечал на вопросы и говорил о своих будущих планах. И эти планы были грандиозными: он приехал на Запад, чтобы его завоевать. Галич представлялся публике как великий художник, знающий себе цену, уверенный в себе и немного дистанцированный. Мы уговорили американцев предложить ему постоянный договор. Галич отказался. Как он говорил, у него есть другие доходные предложения. Из Мюнхена он летел в Осло на киносъемки. Но он переоценил свои возможности в новой ситуации. Но в первый момент с ним было бесполезно говорить на эту тему.

Галич вновь появился весной следующего года в нашем окружении. В Франкфурте он подписал договор с издательством «Посев» на издание книги и музыкальных пластинок. Но в «Посеве» хорошо не заработаешь. По всей видимости, теперь Галич расстался со своими иллюзиями. Но, судя по всему, он стеснялся из-за своей гордости вновь обратиться к «Радио Свобода». Тут существовало правило, что однажды предложенный рабочий договор не предлагался заново.

В связи с этим «Посев» заступился за него, и Александра Аркадьевича все же наняли. Ему предложили служебную квартиру и частного секретаря, а также очень привлекательные рабочие условия. Никто не требовал у Галича, как у других, приходить на работу к девяти и выполнять рутинную работу. Его всего лишь просили дважды в неделю появляться со своей гитарой в студии и по возможности не пьяным. Когда он занимал место перед микрофоном, диктор объявлял: «В студии Александр Галич». После этого Галич начинал прямой диалог в эфире со слушателями, в большой части исполняя свои песни. А это было каждый раз удовольствие. За это Галичу все прощали.

Большие художники имеют человеческие слабости. Исключения бывают редко, по крайней мере, в России. Галич был, к несчастью, как многие талантливые художники, любителем алкоголя. Он не ложился спать, не опустошив до этого бутылку виски, и никто не мог отучить его от этой разрушительной привычки. Жена Галича пила еще больше. Учитывая факт, что Галичи были в Мюнхене очень желанными гостями и их постоянно приглашали на веселые застолья, можно понять внезапные проблемы, возникшие у руководства «Радио Свобода» в связи с наймом нового сотрудника.

Для него подобрали квартиру напротив гостиницы «Хилтон» в пяти минутах ходьбы от радиостанции, чтобы избежать опозданий на студию. Как я уже упоминал, ему предоставили личного секретаря. Но тем самым Галичу не сделали одолжения. Эта молодая женщина Мария Вамала недавно приехала из Москвы в ФРГ. В Москве она вышла замуж за студента из Конго, который был сыном африканского вождя. Но пока он учился в Москве, у него дома произошел очередной дворцовый путч, из-за чего его отца прогнали с трона. Поэтому после окончания учебы он предпочел не возвращаться домой в Африку, а приехать в Германию. Его наняли в русской службе курьером. Его жене нашли работу секретаря. Африканец плохо говорил на русском, зато отлично мог на этом языке материться. Он быстро у нас прижился и завоевал себе имя оригинального парня, чего нельзя сказать о его враждующих соотечественниках.

Однажды я готовил текст своей передачи, который читал старый князь Горчаков. Мы всегда обращались к этому образованному человеку, когда речь шла об интеллектуальных программах. Он был старым русским аристократом, получившим образование в кадетском корпусе, чем он особенно не гордился. Когда наша передача завершалась и нам требовались буквально еще минута-две, в студию без предупреждения ввалились Галич с Вамалой. Александр Аркадьевич был спокойным мужчиной и никогда не любил спорить. За него с порога качала права его секретарь:

«Оставьте студию. Александр Аркадьевич не может ждать. Уходите немедленно».

Покамест она продолжала кричать что-то в том же тоне, Галич молчал в смущении. Ему это было неприятно, но, возможно, он думал, что это наш обычный стиль общения.

Старик Горчаков тогда поразил всех. Он приостановил чтение моего текста и, встав, своим глубоким и серьезным голосом грубо, но метко произнес:

«Какая дрянь сюда вошла? Это может быть только Вамала!»

Галич с трудом скрывал смех. Но его секретарь взорвалась от возмущения. Она немедленно побежала жаловаться руководству, но явно безуспешно.

Галич был известен своими анекдотами, которые он читал у микрофона. Он великолепно рассказывал множество историй о своих знакомых, о знаменитостях и другие пикантные вещи. Его захватывающие рассказы слушали, не отрываясь. Синявский и Розанова первыми это заметили и стали собирать архив записей Галича. Не знаю, что стало с этой коллекцией позднее.

Я уже говорил, что Галич был немолод. Несмотря на то что он перенес уже один или два инфаркта, он по-прежнему излучал юношескую энергию так, что в него влюблялись женщины. Одна любовная история с молодой сотрудницей чуть не закончилась для Галича трагедией. Супруг этой сотрудницы, непонятный темный бизнесмен из Берлина, узнав об измене супруги, пришел разбираться с Галичем аккурат перед воротами радиостанции. Что делать? Мы разработали систему безопасности для Галича, чтобы с ним не произошло ничего опасного. Когда «мерседес» этих ревнивых бандитов появлялся на нашей улице, Галич покидал радиостанцию через задние ворота. Мы его уводили почти как шпиона.

Мне известен, однако, еще один случай, когда, пряча в машине, из здания увезли еще кого-то из «Радио Свобода». Это был русский аристократ Николай Бабкин, который работал у нас переводчиком.

В день зарплаты его неизменно ждала у выхода супруга, чтобы взять у него денег. Коля предпочитал поход в пивнушку. Поэтому он уговорил коллег спасти его от этой опасности и увезти его тайно в машине. В качестве благодарности он приглашал своих спасителей в ресторан выпить за его счет. Обычно отмечали в «Ленине» – ресторане, где обедал великий вождь мировой революции.

Наконец американцам все это надоело, и они перевели Галича в парижский филиал «Радио Свобода». Короткое время спустя, 15 декабря 1977 года, его не стало.

В этот день он должен был записывать передачу на студии. По плану записать должны были вторую, но Галичу не хотелось, он перенес запись на следующий день и уехал домой.

Когда он не появился назавтра в назначенное время, ему позвонили. На звонок никто не откликнулся, и обеспокоенные сотрудники поехали к Галичу домой. Дверь была закрыта и на стук никто не ответил. Позвали полицию. После того как взломали дверь, в квартире обнаружилась трагическая картина. Видимо, Александр Аркадьевич готовил запись для своей следующей передачи и хотел поставить пленку. Но старый студийный «Revox» не сработал. Галич искал неисправность и случайно соединил два провода. Электрошок был не таким уже сильным, но его слабое сердце не выдержало. Поблизости не оказалось никого, кто мог ему оказать ему первую помощь.

На следующий день газеты сделали из этого историю: великого творца убил КГБ! Вскоре было сделано официальное вскрытие, которое показало причину смерти, а также французская полиция опубликовала официальный эпикриз. Но по сегодняшний день находятся люди, которые подогревают версию, что в несчастном случае была видна рука Лубянки. Только зачем? Тем самым они не делают услугу Галичу.

Думаю, что трагедия этого человека заключается в его отрыве от Родины. Это он с трудом переносил. Две еженедельные передачи на «Радио Свобода» обеспечивали ему приемлемое существование, но не могли заменить живой контакт со зрителями. Ему необходимо было видеть и чувствовать людей перед собой. Только так до конца раскрывался его талант. Хотя на Западе Галич написал несколько сценариев и песен, там он не смог по-настоящему реализовать себя. Он принадлежал к тем творцам, которые должны были дышать воздухом своей страны.

Но прежние руководители страны не могли предоставить ему никакого занятия, не нашли применения.

Судьба другого известного писателя протекала похожим образом. Я говорю об Анатолии Кузнецове – авторе знаменитого романа «Бабий Яр», который описал трагедию евреев Киева во время Второй мировой войны. Его побег на Запад происходил следующим образом: Кузнецова в Советском Союзе считали вполне лояльным автором, он был членом КПСС и писал книги в духе «социалистического реализма». Как он позднее признался, он даже сотрудничал с органами и постукивал на своих коллег. КГБ поручил ему приглядывать за поэтом Евгением Евтушенко.

В 1969 году Анатолий Кузнецов выступил с пожеланием написать роман о Ленине. Это был лучший способ войти в элиту советской литературы. В связи с этим он попросил разрешение поехать в Лондон, чтобы собрать там необходимый материал о вожде в эмиграции. В то время путешествия на Запад были редкостью и каждого желающего внимательно проверяли. Даже для именитых писателей считалось особенно почетным выехать в Болгарию или Чехословакию туристами. В западные страны могли попасть только руководящие литературные кадры Союза писателей, которые доказали политическую лояльность в своих литературных работах. Каждая такая делегация либо туристическая группа обязательно сопровождалась кадровым сотрудником КГБ, который следил, чтобы не было перебежчиков.

Лояльному партийной линии писателю Анатолию Кузнецову без особого труда удалось попасть в привилегированную туристическую группу, отправлявшуюся на неделю в Лондон. Никто не знал, что Кузнецов давно планирует побег, используя эту литературную экспедицию для якобы поиска заготовок. Окончательный побег он планировал после того, как Союз литераторов одобрит его пребывание в Англии, чтобы собрать окончательный материал по Ленину.

Оказавшись впервые на Западе, Кузнецов не смог отказать себе в искушении посетить знаменитый увеселительный район Сохо. Как и следовало ожидать, он быстро оказался в стриптиз-клубе. После этого над ним взяла верх судьба. Во время представления полиция появилась искать торговцев наркотиками. Советского литератора, знакомого с наркотиками со страниц газет, забрали в участок для установления личности. Кузнецов попал в неприятную ситуацию – вероятно, сейчас советское посольство узнает о его посещении стриптиз-клуба, что навсегда положит конец всем его выездам за границу. Поэтому он сразу признался полиции, что он гражданин Советского Союза и просит политическое убежище.

Никто так и не узнал, поймала тогда полиция торговцев или нет. Но в любом случае в сеть полиции попал русский писатель, чей роман «Бабий Яр» был опубликован во многих странах мира.

После всех проверок Кузнецову разрешили остаться в Великобритании. Он привлек к себе повышенное внимание, когда рассказал, что «Бабий Яр» опубликован по указанию советской цензуры со значительными сокращениями, и планировал в обозримое время опубликовать его полностью. Кузнецов въехал в уютный дом в предместьях Лондона. Когда стало известно, что известный писатель оказался на Западе без имущества и денег, многие его читатели со всего света посылали ему вещи и деньги. Сначала Анатолию помогал Дэвид Флойд – корреспондент «Дэйли телеграф» и бывший сотрудник МИ-5. Позже о нем позаботилась еврейская семья.

Все как бы внешне выглядело устроенным. У него был собственный дом, предложение от издательства публиковать книгу и предложение «Радио Свобода» работать в лондонском филиале. Многие ожидали, что сейчас без всяких препятствий раскроется его врожденный талант. Но все получилось иначе. Из боязни, что КГБ будет мстить, Кузнецов взял псевдоним «Анатоль», что не понравилось русским эмигрантам и ограничило круг потенциальных читателей. Фамилия Кузнецов хорошо звучала, а кто там знает Анатоля? Жизнь в постоянном страхе, вероятно, так сковала Кузнецова, что кроме развернутого формата «Бабьего Яра» в ближайшие десять лет он не смог опубликовать ничего серьезного. Рассказ об эмигрантах, который никак нельзя назвать мастерским, появился в журнале «Плейбой». Он мало появлялся на людях, стал недоверчив и жил отчужденно.

Когда Анатолия Кузнецова пригласили на работу на «Радио Свобода», он долго еще не мог найти собственную тему. Все у него крутилось вокруг «Бабьего Яра» и обстоятельств публикации этой книги в Советском Союзе. Наконец руководству радиостанции это надоело.

«Вы наконец должны писать комментарии, – объяснили ему в категорической форме. – Если вам не нравятся политические темы, пишите о литературе».

Чтобы он мог попрактиковаться, его пригласили в Мюнхен, и он оказался в отделе, которым я тогда руководил. Кузнецов был опытным писателем. Мне трудно было представить себя в качестве его наставника.

Трудность заключалась в том что он был абсолютно неспособен работать оперативно и по заданию. Работа писателя и журналиста совсем не одно и то же. Он привык спокойно работать ночью, когда ничего не мешало. А тут Анатолия посадили в кабинет, в котором кроме него находились еще двое, постоянно звонил телефон и заходили посетители. Как ему работать в таких условиях? В девять у нас начинался редакционный совет. К трем на столе у редактора должны были лежать готовые к передаче комментарии. Когда известный писатель узнал об этой ситуации, он с ужасом сказал, что не может работать в таком темпе. Тогда мы позволили ему отсрочку, чтобы он мог сдавать свои комментарии только на следующий день. Но из этого тоже ничего не получилось. Незадолго после этого убитый Анатолий пришел ко мне со словами:

«Вы должны извинить меня, но я не могу здесь сконцентрироваться. Все постоянно бегают, приглашают и дают советы. Везде незнакомые люди, которые хотят меня отравить».

Да, более всего он боялся возмездия КГБ, на который он раньше работал. Этот страх особенно сковывал его.

На пятый день своей практики Анатолий попрощался и уехал.

«Я писатель, а не политический комментатор, – оправдывался он. – Одно я уже понял. Постараюсь сделать соответствующие выводы для будущей работы. В ближайшее время предоставлю план записи моих авторских комментариев в студии. Если вам не понравится, увольняйте меня, и дело закончено».

Я информировал Перуанского об этом разговоре, и вместе мы отправились к Бобу Таку. Наша позиция была ясна: мы не можем потерять такого популярного писателя, как Кузнецов. Его необходимо сохранить для радиостанции. После некоторых раздумий Боб согласился.

На самом деле вскоре Кузнецов прислал план передач «В студии Анатолий Кузнецов» и приступил к работе в соответствии с этим планом. Ночью он приезжал в наш филиал в Лондоне, садился в студии, сам включал аппаратуру и записывал получасовой монолог и уезжал потом домой, чтобы вернуться через неделю.

Его комментарии не были привязаны к теме и касались различных проблем в литературе, экологии и политике. В общей сложности было в эфир вышло более ста таких передач. Он сделал прекрасную работу.

В 1979 году за несколько месяцев до своего пятидесятилетия Анатолий Кузнецов внезапно скончался. Его жена и маленький ребенок практически остались без средств, так как он еще не заработал на пенсию. Пока он жил, его комментарии хвалили и приводили в пример другим. Когда он скончался, радиостанция даже не выделила денег на его похороны. Мы из русской редакции собирали для него деньги, давая каждый сколько может. Всего собрали пять тысяч английских фунтов. Когда об этом стало известно, к акции пожертвования присоединились поляки, чехи и болгары. Только украинцы ничего не дали. Шеф редакции строго запретил это.

Я точно знаю, что КГБ не интересовался Анатолием в Англии. Его страх был необоснованным. Но это страх точно повлиял на его раннюю кончину.

КГБ был огромной организацией. Неспроста его называли государством в государстве. В рядах отдельных управлений ПГУ (1-е управление), которое занималось разведкой за границей, был наиболее многочисленным и самым могущественным, уважаемым и закрытым управлением. Для этого отдела в Ясенево вблизи Москвы сразу за кольцевой дорогой был выстроен целый плотно охраняемый город окруженный бетонной стеной и колючей проволокой с вывеской «Научный центр». Здесь находилось большинство подразделений ПГУ, хотя даже этой огромной территории было недостаточно, чтобы разместить Школу разведки, Центр подготовки диверсионно-оперативных групп и другие оперативные отделы, которые были разбросаны по всей Москве. Я полагаю, что о структуре ПГУ было известно только небольшому количеству руководителей в КГБ. В Ясенево, кроме отделов, которые отвечали за работу зарубежных агентов во всем мире, находился Исследовательский институт проблем разведки, огромный вычислительный центр, центры шифровки и радиосвязи, строго охраняемые специальные лаборатории, рабочие группы паспортной и документальной подделки и так далее. Кроме того, там находился большой универмаг для служащих и даже Музей истории чекистов.

Управление внешней разведки особенно расширилось во времена управления КГБ Андроповым. Он любил Управление, считал наиважнейшим инструментом государственной политики и поддерживал всеми силами и возможностями. Во время его руководства Управление съехало с Лубянки в Ясенево и заняло место в белоснежном комплексе зданий. В его время были значительно увеличено количество зарубежных резидентур. Была основана Высшая школа разведки и создана эффективная Служба аналитики. Андропов обязательно проводил день два в неделю в ПГУ. Неудивительно что этого человека еще сегодня обожествляют в разведке.

Чтобы избежать одностороннюю оценку хочу привести цитату бывшего директора ЦРУ Уильяма Колби. Он недавно написал корреспонденту русской газеты «Новое время» следующее: «На мой взгляд, это был очень интересный человек. Он начал строить новое КГБ. Вместо воров, которые ранее работали в разведке, он собрал лучших выпускников лучших институтов страны и обеспечил их знанием иностранных языков и профессиональными навыками. И они на самом деле хорошо поработали».

Как хорошо работали люди Андропова, Колби знает из собственного опыта.

Каждое утро мужчин, которые ничем не напоминали Джеймсов Бондов, собирали на оговоренных пунктах из всей Москвы и дюжинами незаметных автобусов отвозили в Ясенево – «в лес», как это называлось на языке разведчиков. Вечером после работы людей возвращали этими же автобусами к исходным станциям метро.

Каждый сотрудник государственной разведки мечтал работать «в лесу». Во-первых, разведка всегда была овеяна аурой тайной романтики. Она считалась рабочей сферой элиты. И во-вторых, в то время была еще одна прозаическая причина: из Ясенево дорога вела прямо в западные обеспеченные страны и хороший доход. После двух-трех командировок человек мог считать себя вполне обеспеченным на старость. Хотя отбор кадров для этих миссий был достаточно строг, он не всегда падал на самых достойных. Благодаря связям преимущество выпадало детям высоких партийных функционеров, маршалов и генералов. На правильный кадровый отбор сильно влияла партийная принадлежность, что позволяло быть выбранным сразу на руководящие места, причем только благодаря предыдущей работе в области партийного функционера. Партия предполагала таким образом контролировать разведку и идеологически укрепить ее ряды. Когда я встречал таких «идеологических разведчиков по поручению партии» на пути, я немедленно узнавал их благодаря плохому знанию иностранного языка, низкой оперативной готовности и завышенной самооценке. Они ни к чему не были способны, но смотрели на всех сверху вниз, считая себя незаменимыми.

Я рассказываю о ПГУ, потому что они руководили моей работой на «Радио Свобода». Хотя я впервые был «в лесу» после возвращения, в предыдущие двадцать лет моей деятельности я регулярно встречался с сотрудниками Ясенево. Они приезжали на Запад с инструкциями и забирали в Москву предназначенный Центру материал. В Карлсхорсте они передавали мне необходимые оперативные навыки.

За меня непосредственно в ПГУ отвечало так называемое управление «К» (контрразведка – прим. ред.). Если не подводит память, Управление было создано в 1971 году на базе 14-го отдела 2-й службы ПГУ для противостояния вербовке советских граждан за рубежом, в особенности служащих государственной безопасности, а также для предотвращения внедрения агентов противника в центральный аппарат разведки.

В целом на Лубянке функциями контрразведки занимается 2-е управление, хотя уже под новым именем, но все еще располагаясь в центре Москвы. Оно ведет наблюдение за иностранцами, контролирует действия резидентур, которые работают под ширмой посольств, предотвращает создание шпионских сетей на территории России и утечку секретной информации. Контрразведка 1-го управления имела другую функцию. Она была тайной полицией внутри контрразведки. Одна из ее задач состояла, как я уже сказал, в предупреждении проникновения иностранных агентов в собственные ряды. К тому же сотрудники управления «К» на работе офицерами безопасности в западных представительствах держали под строгим контролем российских граждан на работе за границей или в краткосрочных зарубежных командировках.

Прежде офицер безопасности являлся абсолютным царем в советских посольствах. Все его опасались, так как тот, кто получал от него плохую характеристику, никогда больше не мог поехать за границу.

Кстати, в США наряду с ФБР и ЦРУ также есть подобные службы с похожими функциями.

Не знаю, как уж в Лэнгли, но у нашей контрразведки всегда было много дел. Хочу объяснить причину. Советский Союз был до недавнего времени закрытым обществом, страной за «железным занавесом». Иностранным разведкам было тяжело достать здесь информацию. Вся система искусно берегла свои секреты. Контрразведка узнавала о малейшем контакте советского гражданина с иностранцами. В таких условиях практически все попытки западных контрразведок оперативно завербовать интересных им лиц практически заранее были обречены на неудачу.

При этом существовал большой спрос на информацию военно-промышленного комплекса, науки, кругов, близких к военному командованию, и конечно же, высшей партийной прослойки и аппарата государственного управления. Запад жил в постоянном страхе перед непредсказуемым «русским медведем», при этом желая держать под контролем все его намерения.

К великой радости западных разведок начиная с шестидесятых Советский Союз немного приподнял железный занавес, сделал прозрачнее границу и отпускал в зарубежные путешествия туристические группы, спортсменов, официальные делегации и художественные коллективы. Разведки сконцентрировались на этих людях. Учитывая слабые места лиц, интересных для оперативной разработки, их вербовали по существующим во всем мире правилам вербовки: «деньги, идеология, компромат и тяга к возмездию». Я не хочу утверждать, что вербовали всех. Бросали большую сеть и ловили только крупную рыбу. Какая польза была от футболиста или домохозяйки? Зато хорошо информированный журналист, сотрудник дипломатической миссии, ядерный физик, аналитик Кремля или офицер разведки были долгожданным уловом ЦРУ или любой другой разведки.

Контрразведка не вмешивалась во внутренние дела других стран и защищала интересы Советского Союза за рубежом, причем очень даже успешно. Результаты особенно впечатляли, когда удавалось внедрить своих людей на объекты, которые работали непосредственно против Советского Союза. Безусловно, к таким объектам относилась «Радио Свобода».

Далее я хотел бы рассказать о нескольких случаях, которые сопровождали мою деятельность.

Сразу после начала моей работы в ПГУ я получил задание Центра пристально следить за армянином Дираном Магребляном. Тогда он работал практикантом в бюро Макса Ралиса и его рассматривали как кандидата на пост директора специальных проектов дочернего филиала. Под эгидой этого филиала создавались всемирные отделения «Международной ассоциации литераторов» со штаб-квартирой в Риме. Задумано было, что Ассоциация должна укреплять международные культурные связи между Востоком и Западом. Возможно, в этой связи уже предпринимались некие действия, но планировалось их усилить. С помощью денег ЦРУ Ассоциация приобретала до трети всех издаваемых на Западе книг на русском языке и распределяла эти книги безвозмездно советским гражданам или даже отправляла их в СССР по обычной почте.

В последнем случае шансы, что хотя бы одна из отправленных книг достигнет адресата, были крайне малы, так как на Центральном телеграфе Москвы цензура тщательно проверяла все входящие отправления с Запада. Но Ассоциация использовала даже самые небольшие шансы.

Я установил с Дираном дружеские отношения и сохранял их даже тогда, когда он переехал в Париж, чтобы «углублять свою работу по культурным связям». Центр просил меня периодически посещать Магребляна, чтобы узнать каналы, созданные для передачи нежелательной литературы. Я взял себе отпуск и уговорил своего друга, эстонца Раймо Ранда, составить мне компанию. На его ревущем «renault» мы отправились в путь. Нам было не к спеху, мы часто прерывали дорогу и рассматривали достопримечательности. В общем, мы вели себя как два настоящих туриста. Когда на третий день мы добрались до Парижа, я остановился у Дирана и его сестры Сони где-то в Ivry, в то время как Райму жил у своих друзей эстонцев.

Уже на следующий день Диран познакомил меня с бюро «Радио Свобода» в Париже, где Соня работала секретарем. Секретарем шефа и одновременно сотрудницей Макса Ралиса была некая Линда Петрускине, француженка литовского происхождения. Меня предупредили, что через Ралиса она поддерживает близкие связи с резидентурой ЦРУ в Париже, которая занимается поиском контактов с советскими гражданами и следит за ними с целью будущего сотрудничества.

В бюро «Радио Свобода» меня радостно встретили горячим кофе и свежей выпечкой, и забросали разными вопросами, а потом всей толпой пригласили на бизнес-ланч. Шеф бюро, чье имя я сегодня не помню, щедро оплачивал обед из денег фонда представительства.

Мы отправились в ближайшее бистро, где за большим столом официанты накрыли нам стол с горячим луковым супом, мягкой телятиной и несколькими кувшинами очень легкого и вкусного вина. Рядом сидел почему то погрузившийся в молчание Диран Магреблян, в то время как сидящая за столом напротив Линда непрерывно разговаривала. Она рассказала мне все детали о себе и своих коллегах, не забывая задать мне вопросы о сотрудниках бюро «Радио Свобода» в Мюнхене. Я отвечал непринужденно и старался не сказать лишнего. Внезапно Линда задала странный и совершенно не связанный с нашим разговором вопрос: «Вы говорили, что учились в московском МГИМО несколько семестров. У меня там один знакомый, который иногда приезжает в Париж. Может, вы знаете его и слушали какие-то его лекции?»

«Кто же это?», – удивленно спросил я очень любезно.

Линда назвала фамилию профессора, который на самом деле прочитал нам пару лекций о международных отношениях. Я вспомнил, что он занимал достаточно высокий пост в советской номенклатуре.

«Да, такой доцент у нас был», – равнодушно сказал я Линде, но она вроде уже забыла свой вопрос и перешла к другой теме.

После этого нам подали сыр и кофе. Моя соседка, не стесняясь, положила кокетливо голову мне на плечо и спросила: «А не хотели бы вместе поужинать в ближайший вечер?»

Почему бы и нет. Я никогда не отвергал компанию красивых женщин, к тому же если разговор мог принести полезную делу информацию.

Но имя доцента московского МГИМО больше не возникло в нашем разговоре. Вместо этого было что-то другое. Со слов Линды, она часто посещает небольшой отель, который предпочитают в командировках из-за его дешевизны советские туристы.

«Это так весело, – рассказывала мне она, – сначала люди боятся собственной тени. Везде видят агентов ЦРУ и провокаторов. Но когда советским людям необходимы деньги, они достают из своих чемоданов водку, икру, матрешки и без всякого стеснения просят помощи при их продаже. Вот тогда они полностью начинают мне доверять. Возможность получить иностранную валюту притупляет у них все наставления Москвы о мерах предосторожности.

Этот разговор для меня тоже был очень показательным.

Визит в Париж близился к завершению. Через Дирана я узнал, как книги и брошюры нелегально попадают в Москву. Кстати, ни Ассоциация, ни НТС не исключили предыдущую возможность доставки литературы обычными почтовыми бандеролями. В Париже я увидел списки имен и адреса моих соотечественников в Москве, Киеве, Ленинграде и Сочи. По этим адресам в рамках операции под кодовым названием «Стрела» им отправляли книги и другие печатные публикации в СССР. Как я уже сказал, эффект был почти нулевым. Но тем самым американцы подставляли под допрос в КГБ людей, которым они отправляли эти книги. Ведь в 1970 году за то, что мы писали, в Советском Союзе судили как за инакомыслие. И в этой ситуации было странно, зачем кто-то позволяет себе получать по почте с Запада антисоветскую литературу. Тут обязательно возникал вопрос: почему именно этому человеку? Есть ли у него связи с западными разведками? О ком вообще идет речь? У Органов государственной безопасности совершенно не было другого выбора, как регистрировать имена этих невинных людей. Многие ни в чем до сих пор не подозреваемые и абсолютно лояльные советские граждане попали, таким образом, из-за этих книжных «доставок» в неожиданные жизненные трудности. Думали ли об этом на Западе организаторы акции «Стрела»?

Во время моей следующей встречи со связным из Центра я передал все полученные в Париже данные и попросил особенно внимательно заняться лектором из МГИМО. За время моего отсутствия из Советского Союза он достиг еще более высокого ранга по службе в советской номенклатуре. Он получил доступ к документам партии и государственного управления и стал вхож и чувствовал себя как дома в кабинетах высших функционеров и возглавлял общественную организацию.

Не затащила ли Линда на берег крупную рыбу?

Позже все прояснилось. Когда этот советский гражданин был в командировке в Париже, американцы обратили внимание на его интерес к старым русским книгам, которые продавались в антикварных лавках. Так вот, Линду обязали его немедленно очаровать. Притворившись сотрудницей книжного магазина, она использовала весь свой шарм, чтобы привлечь туриста. Во время следующего визита он обещал обязательно зайти к ней.

Москве теперь было ясно, что до того как предпринять какие-либо шаги для контактов, американцы тщательно изучат и проверят своего кандидата. Так и происходило. Используя все свои источники, американцы в ближайшие три года составляли досье на «лектора». Но и КГБ не ждало сложа руки. С согласия руководства партии, что в подобных случаях было необходимо, а также с согласия самого русского книголюба был разработан план оперативной игры под названием «Апостол». Мне во время этой операции поручили роль обозревателя и контролера.

В 1973 году «Апостол» снова приехал в Париж. Можно на самом деле похвалить американскую службу за контроль въезда граждан, интересных для оперативных разработок, за их безупречную работу. Приезд «Апостола» был тут же фиксирован. Линда Петрускине немедленно появилась на «библиотечном фронте».

«Апостол», безусловно, радовался встрече, вспомнил с благодарностью о дорогих духах, которые Линда в прошлый раз подарила его жене, и пожаловался на свои болячки, которые так тяжело было лечить в Советском Союзе. То, что касалось болезни и методов терапии, соответствовало правде.

Линда реагировала подобающим образом. Она рассказала, что знает в Париже много хороших врачей, но лечение стоит недешево, так же, как лекарства. Но что не сделаешь для старого знакомого? Они расстались в хорошем настроении. Во время следующей встречи поблизости находился Макс Ралис. Он представился журналистом, интересовавшимся Советским Союзом. Гость из Москвы был готов удовлетворить желание и любознательность друга Линды. Он упоминал в разговоре анекдоты и слухи из жизни высших кремлевских руководителей, тем самым «Апостол» давал понять, как хорошо он информирован. Сначала он не сообщил никаких секретов, а скорее намекал, что он не может обо всем говорить. Но Ралису этого было достаточно: с кандидатом можно было работать.

«Кстати, ваше состояние здоровья вызывает у нас серьезную озабоченность, – сказал он в конце разговора. Линда кое-что мне рассказала. Как друзья, мы чувствуем, что должны помочь вам преодолеть эту ситуацию».

Он вынул конверт с деньгами из сумки и отсчитал «Апостолу» внушительную сумму денег во французской валюте.

«Возьмите, сможете купить отличные медикаменты и проконсультироваться с хорошими врачами».

Гость из Москвы поначалу было воздержался, но Ралис смог его уговорить:

«Деньги не подарок, а гонорар за интервью, которое вы мне дали. То, что вы рассказали, я смогу использовать в моих статьях, не так ли? Конечно, не указывая на источник. Такого рода услуги у нас на Западе очень хорошо оплачивают».

Много позже в архивах КГБ я смог прочитать точную сводку об этой встрече, ставшей началом большой оперативной игры.

Месяц спустя после визита «Апостола» в Париж я опять отправился в этот город и, естественно, навестил бюро «Радио Свобода». Линда и Соня радовались моему визиту. Вместе мы пили кофе и во время разговора я, между прочим, узнал, что Линде обещали за определенные заслуги скорое повышение должности и зарплату. Я поздравил ее от души, так как она это заслужила.

После этого в контактах между «Апостолом» и моими парижскими друзьями произошел длительный перерыв, так как его болезнь на самом деле ухудшилась. В связи со сложной операцией в его возрасте ему пришлось пройти длительный период реабилитации. Но не зря значится, что шпионаж – это вопрос выдержки. Выигрывает тот, у кого крепче нервы и больше терпения.

Наконец американская разведка отпраздновала «победу» в Бельгии, где произошла вербовка высокопоставленного агента из Москвы. В качестве вербовщиков выступали высокопоставленные сотрудники ЦРУ, представившиеся «Апостолу» как Михаэль Мартин и Ричард. Относительно Михаэля ПГУ удалось быстро выяснить что его настоящее имя О. Сельски. Но я, так же, как коллеги, не мог расшифровать Ричарда.

Конечно, «Апостолу» нелегко давалась эта двойная игра, так как он не проходил специальной подготовки, был не так уж молод и благодаря своему высокому положению имел привилегии. Поэтому без особого риска для своей карьеры он мог отказывать КГБ, ссылаясь на свое плохое самочувствие. Но этот человек решил выполнить задание до конца и сознательно. В 52 года он прошел ускоренный курс специальной подготовки, которая состояла из аутогенной тренировки и работы с психологом. В Москве опасались, что его будут проверять под влиянием психофармакологических препаратов или детектора лжи. В КГБ также был детектор лжи. Решено было профилактическим образом ознакомить «Апостола» с этим аппаратом, чтобы убедить его в том, что аппарат можно обмануть. К этому времени КГБ уже изобрел метод, как следует себя вести с этим аппаратом во время проверки. Это было не как раньше, когда мне советовали перед тестом выпить стакан водки, чтобы не нервничать.

Американцы аккуратно оберегали своего агента. Никто в Москве не связывался с ним, хотя для этого было достаточно возможностей. Они хотели избавить многообещающую операцию от любого риска. Поэтому все контакты проходили только за границей, предпочтительно во Франции. «Апостол» регулярно поставлял совершенно секретную информацию о ситуации в политбюро, противоборстве сил в высшем советском руководстве и перспективах двусторонних отношений между СССР и другими странами. Особый интерес был проявлен к возможностям Юрия Андропова стать главой государства.

Интересовались, почему Андрей Громыко был освобожден от должности министра иностранных дел и назначен председателем Президиума Верховного Совета. Хотели знать, насколько твердо держатся на своих позициях лидеры коммунистических партий в республиках, какое значение имело временное исчезновение Константина Черненко с политической арены, что принесет следующее пленарное заседание ЦК КПСС, какие перемены предстоят в ближайшее время. «Апостолу» задавали сотни вопросов.

Не стоит напоминать, что перед каждой встречей «Апостола» тщательно инструктировали в КГБ о том, как ему следует отвечать. Москва также была заинтересована как можно дольше поддерживать игру. Из вопросов, поставленных двойному агенту, чекисты могли сделать вывод, насколько хорошо информирован противник и по каким каналам утекает информация. Помимо этого, через «Апостола» в ЦРУ подсаживали фальшивую информацию.

Американцы платили ему по-царски рублями и валютой. Но из соображений безопасности «Апостолу» советовали тратить французские франки только во время нахождения во Франции. Для ввоза рублей был необходим особый контейнер, изготовленный в виде зеркала для дорожного чемодана. Это зеркало легко раскладывалось на две части, между которыми укладывались рубли. Так как зеркало было покрыто специальной субстанцией, тайник невозможно было установить имеющимися в то время таможенными средствами. Это зеркало сегодня хранится в Музее разведки на Лубянке.

Есть много признаков того, что американцы планировали частые встречи с агентом. Они стали присматриваться к его подмосковной даче, изучали подъезды к ней и возможности создания мертвого почтового ящика.

Но неожиданно для всех дело грустно закончилось в 1985 году, когда «Апостол» умер.

Я сегодня еще не знаю, выяснили американцы или нет, что с ними вели оперативную игру. Если они этого не выяснили, то выражаю им свои соболезнования.

Я знал человека по имени «Апостол» лично. Во время одного из своих тайных визитов в Москву до моего возвращения мне организовали встречу с ним. Приведенный факт показывает, как ЦРУ пыталось реализовать свой проект № 46, разработанный специально для «Радио Свобода» и «Радио Свободная Европа», а правильнее сказать, для работавших под их прикрытием секретных агентов. Я уже говорил, что центральным направлением был опрос мнения слушателей и эффективность передач. Отдел позднее перевели из Мюнхена в Париж и, насколько мне известно, сегодня он также является составной частью Исследовательского института «Радио Свобода» и «Свободная Европа» в баварской столице Мюнхен. Отдел был укреплен кадровыми сотрудниками американской разведки и тесно связанными с ним лицами. Главной целью этих сотрудников было изучение советских граждан, временно находившихся за границей – их опросы по конкретному образцу, установление и проверка личности и, в случае соответствия «объекта» для оперативной работы, его обработка и вербовка. Отдел поддерживал большой штат взаимосвязанных информантов практически во всех странах Западной Европы, которых вели через резидентуры. Резидентуры работали по двум направлениям. Первое направление было уже указанный проект № 46. Второе направление проект – № 52, который предполагал обработку «объектов, постоянно проживающих за границей».

В соответствии с поступающей из резидентур информацией отдел Макса Ралиса предоставлял сведения следующим организациям:

– ЦРУ и АСВ (Агентство Военной Разведки) – разведывательные данные также как данные о русских гражданах, имеющих доступ к секретным документам.

– МИД США – данные о политическом и экономическом положении в СССР.

– руководству «Радио Либерти» и «Радио Свободная Европа» – информация, которая могла быть использована в программах.

Тот факт, что я пишу обо всем в прошедшем времени, не значит, что в Мюнхене больше ничего не происходит. Безусловно, под воздействием перемен в нашей стране производятся корректировки в контрразведывательной работе «Радио Свобода» и «Радио Свободная Европа», но в общем и целом принцип остается тот же. Это я могу сказать совершенно уверенно. Никакая разведка не любит расставаться с наработанными методами. Американцы долго еще будут видеть в нас «непредсказуемого русского медведя», которого нельзя выпускать из виду. Кстати, не думаю, что наша агентурная сеть прекратила свою активность против США. Конечно, нашим людям теперь приходится нелегко. За ними не стоит прежняя сверхдержава, на которую агенты с готовностью работали (за деньги или по идейным соображениям). На оплату специальных служб не хватает валюты и их будущее неизвестно. Предатели из рядов офицеров легальных резидентур продают свои знания о шпионских сетях разведкам различных стран. Многие занялись двойной игрой. В истории русской контрразведки никогда не было подобной ситуации. Но что делать? Мы все сейчас находимся в тяжелой ситуации. В одном я совершенно уверен: мы не имеем права полностью распускать нашу зарубежную контрразведку. Мир еще долго будет находиться не в лучшем состоянии. Временное взаимопонимание в порядочность в межгосударственных отношениях – только мираж. Иначе зачем разведкам иностранных государств по-прежнему так подробно интересоваться нашими внутренними делами? Зачем еще существует «Радио Свобода» со всеми его скрытыми филиалами? Ведь радиостанция имела своей первоначальной целью борьбу с коммунистическим режимом. Теперь этого режима нет. Какую цель ставят сегодня ее сотрудникам?

Но вернемся к моему повествованию.

Во время моей работы в Мюнхене я неоднократно мог убедиться, как исключительно конспиративно работает отдел Макса Ралиса. Каждый «источник» получал свой номер и псевдоним. Введенные в компьютер данные надежно и строго охранялись. Только немногие штатные сотрудники ЦРУ имели доступ к этим данным.

Если вы ждете, что сейчас я буду хвастаться тем, что украл список секретных агентов и резидентур, то мне придется вас разочаровать. Мне было бы это немного чересчур. Никогда во время своей карьеры я не пытался вскрыть закрытые сейфы, получить доступ к чужим компьютерам или отравить кого-то ядом. Я не участвовал в перестрелках и погонях и не менял своей внешности с помощью искусственной бороды. Я не прыгал с парашютом. Я не был Джеймсом Бондом, а был типичным шпионом конца ХХ века. Тщательный сбор информации и его анализ – этот метод иногда помогал меня идти к удаче.

Я уже говорил, как случай познакомил меня с Юджином Партой в 1967 году – американцем финского происхождения, который позже стал заместителем Макса Ралиса, а в 1981 году возглавил отдел. Юджин помнил о моей любезности и многие годы поддерживал со мной если не дружеские, то по крайней мере приятельские отношения. Конечно, я тоже старался не потерять его из своего поля зрения.

Я заметил, что он часто ездит в Финляндию. Сам по себе факт не был ничем выдающимся. Куда ему еще ездить? Конечно, на родину своих предков. Но каким-то образом мысли не оставляли меня. Я информировал Центр, хотя вряд ли там кого-то могло это заинтересовать. Но к моему удивлению Москва отреагировала оживленно и поручила следить за всеми поездками Парты в Суоми, и записывать точные даты поездок. Я добросовестно выполнял это поручение.

Затем случилось вот что. Наши аналитики заметили следующую взаимосвязь: после того как Парта побывал в Финляндии, некий Кари Куиру отправлялся из Хельсинки в Москву. Этот журналист предпочитал некоторые регионы Средней Азии и даже установил там тесные контакты с одним ученым. Контрразведка установила тщательный контроль над обоими. После прояснения деталей с ученым провели разговор, и КГБ решил осуществить с ЦРУ дальнейшую оперативную игру. Кари продолжал приезжать в Советский Союз с удивительной регулярностью, привозил своему «информанту» деньги и дорогие подарки и получал подготовленную в КГБ фальшивую информацию, которую передавал Юджину Парте.

Такая игра продолжалась довольно долго. Я полагал, что на Лубянке не знают, как ее правильно завершить. Относительно Куири было понятно, что он настоящий шпион и его легко было словить по горячим следам. Но именно этого избегала Лубянка. На протяжении десятка лет между Финляндией и СССР существовали дружественные и доверительные отношения. Вряд ли в концепцию наших лидеров входило разоблачение такого злополучного агента. В так называемой «высокой политике» это не принесло бы СССР никаких преимуществ и, возможно, даже отягчило бы билатеральные отношения.

Наконец операцию завершили довольно легко. Когда Кари Куиру опять собрался выйти на своего «информанта», вместо него на встречу вышли журналисты и уважительно попросили у финского журналиста «интервью». Ему не сунули под нос ордер на арест, не одели наручники и даже не отвезли в милицию. Для посторонних это выглядело как дружественный разговор между старыми знакомыми. Но я уверен, что у Куиру затряслись коленки, и он тут же представил себе описанный Солженицыным сибирский архипелаг ГУЛАГ и подземелья Лубянки. Поэтому он решил сказать правду, как Парта завербовал его, как американцы щедро оплачивают его поездки в СССР и какие у него инструкции. Больше всего он опасался, что эта история получит огласку в Финляндии. Финские власти наверняка не отнесутся с пониманием к тому, что Кари Куиру нарушил налоговый закон и не указал свои доходы от шпионской работы, а также не доложил о своей работе на зарубежную разведку.

Чтобы не сердить контрразведку, он рассказал все, что знал о работе резидентуры ЦРУ в Финляндии против СССР. После этого его отпустили с просьбой никогда не приезжать в СССР с подобными миссиями. Кроме того, его просили передать Юджину Парте, что КГБ считает игру законченной.

Эту операцию, на мой взгляд, можно однозначно оценить как успех органов госбезопасности, точнее сказать – 5-го идеологического управления КГБ.

Кроме наблюдения за СМИ, за интеллигенцией и религиозными организациями, это управление занималось в сотрудничестве с ПГУ также борьбой с зарубежными «идеологическими диверсиями», обработкой эмигрантских организаций, глушением зарубежных радиопередач для слушателей в СССР и контролем почтовых отправлений с целью перехвата антисоветской литературы и брошюр. Отделы, аналогичные 5-му управлению, существовали также в территориальных отделениях органов госбезопасности. Они также хотели отличиться в борьбе с «враждебными идеологиями» и выявлять их пособников. С согласия руководства на Лубянке они старались организовать собственные акции против зарубежных антисоветских центров, в особенности против НТС, которого считали своим главным врагом.

Могу привести как пример еще одну удавшуюся операцию оперативной игры офицеров госбезопасности Ленинграда, которые создали в городе фиктивную ячейку НТС для якобы распространения литературы и листовок. Обычно столь осторожныее функционеры НТС во Франкфурте-на-Майне почему-то слепо поверили на сей раз этой фальшивой информации и отправили в Ленинград собственных людей. Когда те почувствовали запах жареного, было уже поздно: чекисты начали свою кампанию в СМИ…

Но обычно контрразведчики НТС имели хороший нюх на ловушки и не связывались с непонятными контактными лицами. Я соглашусь с их шефом Андреем Васильевым, который достаточно снисходительно описал уровень работы КГБ против НТС в интервью: «Рутинные и шаблонные акции свидетельствуют о низким духовном уровне и ограниченности. Например, нам в Западную Германию пришли письма из Москвы и Подмосковья, в которых нам предлагали поддержку. Оба письма были напечатаны на одной и той же машинке IBM. Извините меня, но в то время пишущие машинки были еще редкостью в Москве. Большинство операций против НТС были безуспешны и полезны только для статистики: все работают, все на местах».

Эта оценка была вполне справедливой. Мне необходимо рассказать вам еще об одной операции КГБ, как все «работали и были на месте», при этом получая ордена и преждевременные повышения по службе, хотя эффект был равен нулю. Возможно, этот эпизод войдет как курьез в историю контрразведок.

В конце шестидесятых члены НТС в одной европейской стране заметили советского гражданина, который интересовался антисоветской литературой. Якобы этот гражданин часто выезжал в зарубежные командировки и обещал стать многообещающим контактом. В 1969 году (тем временем он получил подпольное имя Петр) он сообщил своим новым друзьям, что полученная литература вызвала интерес у его знакомого. В следующий раз он привез письмо от этого знакомого. Прошедшие огонь и воду эксперты контрразведки НТС определили, что письмо составлено профессионально и не вызывает подозрений. Почти… В нем предлагалось организовать в Москве постоянную оперативную группу и регулярную курьерскую службу, и вооружить борцов с советской властью всем необходимым для подпольной борьбы. Очень хорошо! Создание таких групп входило в главные задачи НТС. Но что тут же вызвало подозрение? Несколько завышенные цели (создание «революционного штаба») и просьба связать с другого рода подобными группами на территории СССР.

При этом следует отметить, что основы структуры НТС соблюдали принцип децентрализации. Их ввели как меру безопасности при создании НТС в 1930 году, чтобы впредь уберечь организацию от полного уничтожения. В двадцатые годы Чека во время операции «Доверие» полностью уничтожило антисоветское подполье. Большевики тогда добились такого успеха, потому что им удалось через внедренных ими агентов без особого труда установить связь с истинными подпольными группами. Эту операцию еще сегодня приводят как блестящий успех в истории советской контрразведки. Ей посвящены многосерийные фильмы, книги и множественные выставки в музеях разведки госбезопасности.

Так вот, сейчас районное управление КГБ города Москвы и Подмосковья задумало провести собственную операцию «Доверие». В начале 70-х в игру вошел новый актер по имени Юрий. Он был автором этих профессиональных писем и главный игрок в спектакле. Разыгрывая туриста, он встретился с сотрудниками НТС в Финляндии. Но те были начеку. Они исходили из того, что речь идет о провокации КГБ, и были готовы до определенной степени войти в игру (пока это не угрожало их организации), чтобы пощупать планы контрразведки получить материал о формах и методах работы и просто проучить противника. «Юрию» говорили все подобающие в таких случаях благородные слова о долге перед родиной, о святой обязанности каждого честного человека бороться с коммунизмом и что Запад высоко ценил его готовность и смелость положить жизнь в этой борьбе. Сотрудники НТС обещали новой группе свою поддержку без всяких обязательств. На этом и договорились.

Во время следующей встречи «Петр» приехал из Москвы с размноженным «манифестом», который якобы нелегально распространили в столице. Помимо того, он пообещал достать местные газеты и телефонные книги из СССР, в которых НТС постоянно имело интерес как в источниках информации для установления всевозможных контактов. Через год «Юрий», которому якобы одобрили поездку в туристическую поездку, вновь объявился в Париже.

На встрече, кроме оперативных контактных персон, присутствовали двое ведущих членов НТС. Гость из Москвы их не разочаровал. Два часа подряд он подробно рассказывал руководителям НТС о плачевном положении в Москве. Потом он рассказал об успехах группы, которой руководил, к которой с его слов присоединялись все новые члены, готовые к борьбе. Господа из Франкфурта выражали свое восхищение. Во все годы и десятилетия борьбы с коммунистами им еще не встречался такой герой. Могу себе представить, насколько высоко было их искушение сообщить американцам о своем успехе, который они могли себе приписать. Возможно, они даже это сделали: ведь радость и горе НТС и работающих там людей полностью зависели от поддержки западных спецслужб. Такой успех мог очень даже пригодиться.

Одновременно у умных и опытных руководителей НТС закрадывались сомнения. «Юрий» настаивал, чтобы ответственный руководитель из НТС приехал в Москву. Это окончательно попахивало провокацией. Подобным образом в первые годы советской власти чекисты заманивали в Москву своих противников и безжалостно с ними там расправлялись. «Юрия» тщательно проверили и таким образом установили, что названные им телефонные номера не были зарегистрированы в справочнике Москвы. Также названное им имя Андрей Родионов оказалось фальшивым. Теперь было абсолютно ясно что речь идет о провокации.

Во Франкфурте расходились во мнении, как следует дальше себя вести. Кто-то хотел немедленно оборвать все связи. Другие настаивали на продолжении встреч.

«Расследуем, что КГБ от нас хочет и к чему нас толкает, как инсценирует игру, – говорили они. – Кроме того, мы можем их дезинформировать и вводить в заблуждение». На том и порешили в конце концов.

Эту комедию играли семь или восемь лет. Все извлекали из нее пользу. «Юрий» – офицер московского управления КГБ по имени Ярослав Карпович, позже участвовал в решении вопроса о лишении гражданства Александра Солженицына. Он получил орден Красного Знамени и преждевременно произведен в полковники. Сама операция находилась под прямым контролем председателя КГБ Юрия Андропова. Даже Леонид Брежнев, насколько я слышал, был информирован об удачной оперативной игре. И во Франкфурте потирали руки от удовольствия. «Петр», «Юрий» и другие курьеры регулярно привозили из Москвы местные газеты и другие публикации и докладывали о проделанной работе. Все получали свое.

Сначала «Юрий» произвел хорошее впечатление в Хельсинки на людей НТС. Он был умен, энергичен и критичен к советскому руководству. Он точно замечал все недостатки коммунистического режима. У него были все лидерские данные. Дай ему в руки винтовку – пойдет брать Кремль. Но, как очень скоро стало ясно, он явно переигрывал и выдавал себя за того, кем не был. Все его сводки из Москвы вызывали во Франкфурте смех. «Юрий» доложил об арестованном при распространении антисоветских листовок в почтовые ящики члене своей группы, которому соратники помогли освободиться и бежать. Не проще ли было отправить в Москву пару винтовок, чтобы в следующий раз они могли по-настоящему защититься от КГБ?

Все это было явным дилетантством. Таким примитивным образом НТС хотели выдать за террористическую организацию. Из Франкфурта поступил вежливый, но конкретный отказ: «Нет, оружие мы не дадим, потому что, если провалитесь, это означает для вас еще большие трудности. Работайте старыми методами – листовками, устной агитацией, распространением присланной с Запада литературы…

Карповичу и его людям не оставалось ничего другого, как проглотить эту горькую пилюлю и сообщать о выдуманных акциях и распространении листовок.

В конце семидесятых эта грандиозно задуманная «операция» достигла свей мертвой точки и поэтапно завершена. КГБ связывало с ней далеко идущие цели. Как при операции «Доверие», чекисты хотели одним ударом разоблачить и уничтожить все ячейки НТС на территории СССР, одновременно собрать или организовать компромат на организации, чтобы вызвать к ней полное недоверие. Но операция оказалось бесполезной, за исключением личных привилегий, которые получил полковник Карпович и его офицеры.

Стоит ли говорить, что больше всего мне нравилось встречаться с коллегами в Восточном Берлине? Во время этих коротких встреч я чувствовал себя хотя бы на какое-то время дома и мог немного отдохнуть и расслабиться. Я опять мог быть московским Олегом Тумановым. Естественно, все эти поездки в ГДР были связаны с определенным риском, но разработанная совместно КГБ и органами госбезопасности ГДР система работала безупречно. Все было продумано до мелочей.

Только однажды мне стало не по себе во время обычной поездки. После окончания встречи в Карлсхорсте я целым и невредимым прошел пограничный и таможенный контроль в аэропорту Шенефельд и прошел на борт самолета в ожидании вылета в Копенгаген. Как обычно, в паспорте отсутствовал штамп о пересечении границы и, как обычно, моя фамилия в авиабилете была несколько изменена.

Внезапно по непонятной мне по сей день причине в готовый к отлету самолет поднялись вооруженные пограничники ГДР. Два наряда с автоматами охраняли выход, в то время как полная женщина в серой форме с фуражкой принялась проверять паспорта и билеты пассажиров. Это было неожиданностью! Только еще не хватало, чтобы в присутствии других пассажиров меня станут вслух спрашивать, почему у меня нет визы на выезд и почему мое имя в билете записано с ошибками. И под конец господина Туманова, по его правильной фамилии, попросят пройти вместе.

Я сидел в заднем отсеке самолета и у меня еще было время подумать как выйти из этого положения, но мне не приходило в голову ничего разумного. Поэтому я просто сидел и ждал, чем все закончится.

И вот эта женщина-пограничник в сером стояла передо мной. Я передал ей паспорт и билет. Она поглядела на мои документы, даже не моргнув глазом, и молча вернула их мне. Через пять минут досмотр завершился, дозор покинул самолет и мы покатились к взлетной полосе.

Странное поведение пограничников я не могу понять по сегодняшний день.

Не считая этого инцидента, мои контакты с Центром проходили без особых происшествий. Схема всегда повторялась: к назначенному времени я отправлялся в Восточный Берлин или чуть реже – в Австрию или Швейцарию, встречался там со связником, передавал ему новую информацию и возвращался обратно. Эти встречи никогда не проходили в Мюнхене или на территории ФРГ.

Если при этом возникали внештатные ситуации, то это было только ввиду наших собственных ошибок.

Так однажды получилось в Берлине. Я оформил себе длительный отпуск, запланировал первые три дня провести, как намечено, с ведущим офицером в столице ГДР. Потом полететь к моему псевдо-другу Владимиру Матусевичу в Копенгаген. Оттуда – к настоящему другу Владимиру Крысанову в Стокгольм, а уже оттуда улететь в Париж, порыться в русском антиквариате, проведать филиал «Радио Свобода» и, наконец, вечером отдохнуть в русском ресторане «Распутин».

В Карлсхорсте вместо Сергея меня ждал новый напарник по имени Евгений.

На этот раз у нас особо не о чем было говорить. Вся работа была обычной рутиной. Мы только выяснили вопросы Центра ко мне и уточнили информацию. Рутина всегда утомляет, так что уже на следующий день Евгений предложил отдохнуть в доме офицеров, где как раз показывали новый советский фильм.

«Зайдем в зал в темноте, когда фильм уже будет крутиться, и сядем в последний ряд. Потом уйдем незаметно, пока фильм еще не закончился, чтобы никто нас не заметил».

Это было абсолютным нарушением правил конспирации, но вполне отвечало русскому менталитету «на авось».

Тогда меня уже селили не на квартире, а на вилле с садом. Как я сейчас еще помню, от двери мраморная лестница из двенадцати ступенек вела вниз прямо в сад. В середине этой лестницы я оступился, упал и почувствовал сильную боль в щиколотке.

«Очевидно, это сильное растяжение, – сделал быстрый диагноз Евгений. – До утра все пройдет. Наложим тебе тугую повязку с холодным компрессом».

Но боль усиливалась и мы не пошли в кино. Я с трудом поднялся на второй этаж в спальню и со стонами обрушился на кровать. Наутро я не вставал, потому что нога сильно опухла и каждое неосторожное движение приносило сильную боль. В таком жалком виде и совсем беспомощным застал меня утром Евгений. Экономка с помощью имеющихся на вилле лекарств и народных средств безуспешно пыталась облегчить мою боль.

Что делать? Вы должны поставить себя на место моих хозяев. Чтобы пригласить на дом врача, необходимо сначала доложить о происшествии руководству и затем посвятить в дело посторонних людей. Но у нас почти не было надежды, что травма заживет сама по себе. Секретный агент содрогался в постели от резкой боли, а его нога все больше распухала. Нелегального агента срочно должен был посмотреть легальный советский врач.

В конце концов необходимые телефонные вызовы были сделаны. Прибывший в белом халате подполковник настоял на необходимости тут же сделать рентген. Поддерживая под руки, меня транспортировали в военный госпиталь. Прежде чем вывести меня из машины и проводить в отделение, где мне могли сделать рентген, его очистили от всего медперсонала и других пациентов. Остался один-единственный военный врач, который оказывал мне скорую помощь. После осмотра он объявил свой ужасный диагноз:

«Наложить гипс и две недели строгий постельный режим!»

«Сколько?», – спросил Евгений с ужасом на лице и побледнев.

«Две недели! – повторил доктор совершенно без сострадания. – Это если хорошо заживет. Иначе может быть и дольше».

С ужасом мой коллега опять позвонил руководству в Берлине, так как он не имел права в подобных случаях самостоятельно принимать решения.

Главврач, конечно, не понимал, откуда такое волнение из-за пациента всего лишь со сломанной щиколоткой. Обычный диагноз, от которого еще никто не умирал. Зачем весь этот придуманный театр, будто дело идет не о молодом парне, а по крайней мере о министре обороны или высшем чине политбюро? Из хирургического отделения удалили всех пациентов, а при возможности еще поставили бы там охрану. Теперь договариваются, что делать с пациентом. Что это за большой зверь?

Пока Женя говорил по телефону, мне до колена наложили гипс. Из представительства КГБ в Берлине приехал высокий чин, чтобы поговорить с руководством госпиталя с глазу на глаз. Смысл был, чтобы лечить меня на дому. Но врачи были наотрез против этого. Бледный Евгений уже видел все вытекающие для него из этой истории последствия. Его разжалуют, отзовут в Москву и станут разбираться в происшествии. Если бы он не пригласил меня в Дом офицеров, что само по себе было большим нарушением, несчастья не случилось бы. Я использовал момент, чтобы успокоить его, что о походе в кино никто не узнает ни слова. Пускай руководство думает, что перед сном мы хотели подышать свежим воздухом. Это же не запрещено…

Наконец выход был найден. Меня переместили в отдельную палату госпиталя под названием «Маршальская» – шикарную двухкомнатную квартиру типа люкс, с собственным душем, туалетом, коврами и хрустальной посудой, предназначенную для высшего военного командования и, к счастью, свободную на тот момент. Мне тут же придумали простую легенду – «известный журналист из Москвы». Ко мне имели право приходить только лечащий врач и медсестра с термометром в завтрак, обед и ужин. Она тоже была москвичкой и усыпала меня вопросами о новостях у нас в стране. Она сама не была дома два года, зато меня там не было уже целых десять лет. Что же я мог рассказать ей о Москве…

На следующий день пришел Евгений и рассказал, что гроза уже позади. «В любом несчастье есть что-то хорошее» – так он считал. Теперь есть время поработать на аналитический отдел.

И затем в течение двенадцати дней мы вырабатывали прогнозы для аналитического отдела. Как я узнал позже, Центр был очень доволен результатом этого незапланированного пребывания в госпитале.

После того как меня выписали из госпиталя, оставалась одна маленькая проблема. Одной ногой я влезал в ботинок, а другой ногой – никак. Пришлось отправлять человека в Западный Берлин за новой парой обуви двумя размерами больше моего. На следующий день я летел из Копенгагена в Париж. Стокгольм пришлось вычеркнуть, так как на него больше не было времени.

На сей раз мне повезло, но что если бы я не был в отпуске? Отправился с загипсованной в советском госпитале ногой из Восточного Берлина в Западный? Моя легенда обязательно распалась бы. А так – обошлось.

Как показывает практика, обычно такие проколы возникают при нарушении железных правил контрразведки. Нелегальному агенту запрещается многое из того, что позволено обычному человеку. Нарушения жестких правил часто имеют серьезные последствия. Хочу привести еще один пример.

Однажды, успев завершить нашу основную работу в Карлсхорсте, мы с Сергеем решили опять чуть расслабиться и поудить. Для меня рыбалка была лишь возможностью приятно провести время, а мой коллега был страстным рыбаком, впрочем, как и водитель из личной охраны, который терял голову при одном виде удила. Когда мы наудили пару карпов, действуя без соответствующей лицензии на хорошо знакомом нашему водителю озере, наши молодцы решили, что улов еще не тот. Особенно был недоволен водитель, который считал, что из двух пойманных, хотя и жирных рыбин не сварить ароматной ухи. Для этого нужно было еще наудить щуки и окуня. Поэтому он предложил поехать дальше, на другое озеро, и Сергей согласился, ни о чем не спросив.

Озеро оказалось совсем рядом. На съезде в лес у дороги, хотя там не было полицейского поста, виднелся щит «Въезд запрещен!». Мы осторожно проехали к берегу и спрятали нашу «Волгу» в кустах, после чего с удочками в руках сели на небольшом расстоянии друг от друга. Озеро было необычным, с маленьким островком и симпатичным домиком посередине. Из него доносилась тихая музыка. Вода была тихая и лодок не было видно.

Я сконцентрировался на рыбалке, но вдруг почувствовал руку сзади у себя на плече:

«Ваши документы!», – приказал со спины строгий голос на немецком языке.

Я развернулся, увидел за собой молодого парня в хорошей новой куртке и успел заметить, что мои коллеги также оказались в окружении той же группы лиц. У меня с собой не было никаких документов, только сигареты и спички местного производства. Что мне показывать «парню в куртке»? Я махнул головой в сторону моих знакомых.

У них с собой были все документы. Сергей показал немцам свое удостоверение, рассмотрев которое один из немцев ответил на ломаном русском языке: «Вы КГБ, а это объект MFS (Министерство государственной безопасности ГДР (нем. Ministerium für Staatssicherheit) – прим. ред.).. У вас сюда нет пропуска».

Но инцидент удалось мирно затушить, после чего немцы проводили нас к «Волге», напоследок предупредив никогда здесь больше не появляться.

Оказалось, что сами того не желая, мы были вблизи загородной дачи руководителя восточно-немецкой разведки Эриха Миелке. Эту территорию строго охраняли и мало кто имел сюда доступ. Таким образом, могу только представить себе скандал, если бы из принципиальных соображений немцы потребовали мои документы и узнали, кто я есть на самом деле. Сотрудник «Радио Свобода», что для них ровно ЦРУ, удит рыбу под носом начальства госбезопасности страны рабочих и крестьян! Как бы я объяснил им, что я не враг Советского Союза, а выполняю секретное задание Москвы, о котором никто не знает? Они бы не поверили. Слава богу, на сей раз с нами еще раз обошлось.

Хороший шахматист всегда планирует свою игру заранее, обдумывает собственные ходы и рассчитывает возможную реакцию противника. Так работают в контрразведке. При организации самых простых операций нужно помнить все факторы, которые имеют отношение к данному вопросу. Для этой цели американцы уже давно используют ЭВМ. Компьютеру ставят задачу, и через пару секунд он выдает несколько вариантов их решения. Остается выбрать самый лучший вариант. Здорово! Может, и у нас в разведке появилось что-то подобное. Я не знаю… В любом случае, в мое время это было не так. Офицеры КГБ опирались на свой опыт, разработанные принципы и собственную интуицию. Особенно в деликатных случаях решения приходят через интуицию. Здесь современные компьютеры не могут помочь.

Я уже говорил, что наши встречи не всегда проходили в Берлине. Однажды Сергей подумал, не встретиться ли нам в следующий раз в маленьком городке на реке Дунай в Австрии. Чтобы добраться туда, я должен был ехать поездом, затем пересесть в автобус и еще минут десять идти пешком в сторону самого Дуная. Там, на берегу Дуная, среди толпы немцев, американцев и скандинавов, мне предстояло встретиться с моим связником.

Я обязательный человек. Когда ведущие офицеры назначали место для встречи, я всегда полагался на них, так как у них был лучший обзор. Что они говорили, то я и делал, так как не мое дело было делать им замечания в вопросах конспирации и выхода на связь. Но на этот раз, должен сказать, мне было не по себе. Что-то тревожило меня. Я не мог сказать, что именно. Мы запланировали встречу на конец сентября – начало октября, то есть на время, когда завершается туристический сезон. Многое зависело от погоды. Мы могли оказаться там единственными туристами среди пустых павильонов на берегу реки. Я высказал Сергею свои опасения, но он только отмахнулся: «Мы все проверили – там в это время еще много людей. Это многолюдное место – не беспокойся ни о чем».

В назначенный день я сел в поезд и отправился на встречу. В Мюнхене еще стояла прекрасная погода, так что я даже не захватил с собой плащ. Но когда мы пересекли немецко-австрийскую границу, над горами лежал глубокий туман, а позже погода совсем поменялась. Стало совсем холодно и полил дождь. Место назначения по прибытию в Австрии встретило меня настоящей непогодой – небо было укрыто черными облаками. Шел ливень вовсю. Я знал, что маршрутный автобус отправляется от вокзала через десять минут после прибытия поезда, но поблизости не было видно ни людей, ни автобуса.

Я пошел на вокзальный буфет и спросил официантку, будет ли вообще еще один маршрут?

«Часа через два, или еще позже, – сказала она, – а может и вообще не быть».

«Странно, меня предупредили, что автобус ходит вовремя по расписанию».

«Да, в хорошую погоду, – ограничилась она коротким ответом. – А когда туристов нет, их отменяют. Зачем автобусам ездить пустыми?».

«А такси тут ходят?»

Разговорчивая хозяйка только помахала головой. «Откуда к нам в столь отдаленное место должно приехать такси?»

Видимо, я показался ей понурым, так как она с сочувствием спросила меня:

«Однако куда вы едете?»

Я запомнил со слов Сергея названия двух ресторанов и сказал, что в одном работает мой старый друг, которого я хотел бы сегодня навестить.

«О, – покивала хозяйка с сожалением головой. – Почти все рестораны закрылись. Туристы разъехались в теплые места. Кстати откуда вы? У вас не местный акцент».

«Я из Польши».

«Так и догадалась. Поляк или югослав. У нас много югославов работает, особенно во время летнего сезона. Как же зовут вашего знакомого, с которым вы хотите встретиться? Я почти всех тут знаю».

Вот так легко все может случиться. Слово за слово, и я уже почти попал в ловушку. Я глупо пошел на разговор. В маленьком городке, где каждый знает каждого, опасно называть выдуманные имена. Но как мне было сейчас поступить? На улицу мне сейчас нельзя было идти, потому что там было холодно, лил дождь и дул сильный ветер. Вдоль и поперек никого не видать. Естественно, меня уже давно ждут и на месте встречи. Волнуются, в то время как я все больше запутываюсь в опасном разговоре.

«Мой знакомый недавно здесь работает. Он тоже поляк и приехал на сезонные заработки».

«Не может быть, – сомневаясь, ответила она. – Рестораны закрыты уже неделю. Без туристов ничего не происходит. Ничего у вас не получится».

«Проделав такой длинный путь, я все же постараюсь его найти. Если все окажется попусту, вечером вернусь домой».

…Видимо, у меня был ангел-хранитель. Когда я выглянул из окна, у вокзала остановилась синяя «volvo» с венскими номерными знаками. Из машины вышел хорошо знакомый мне водитель венской резидентуры. Он прошел прямо в буфет, у стойки купил бутылку сливовицы. Естественно, он старательно меня не замечал, но безусловно приехал за мной.

«Извините, могли бы вы подвезти меня до берега Дуная? – обратился я к нему. – Автобусы не ездят, а на улице дождь. Я вам хорошо заплачу».

«Двести шиллингов», – невозмутимо потребовал водитель «volvo».

Я сделал вид, что это слишком дорого, но у меня нет выбора.

«Это мне не по пути, – оправдывался водитель за свою возмутительную цену. – К тому же плохая погода».

«Так я согласен, – торопил я, сунув ему в руки деньги. – Поехали».

И мы тут же отправились в сторону Дуная, забрав по пути замерзшего и промокшего связного. Нам стало понятно, что было не только неудобно, но и опасно проводить здесь встречу. Поэтому мы добрались до Линца, где за вкусным обедом в «Винервальде» я передал всю информацию. Кстати, водитель не вернул мне двести шиллингов. Денег мне было не жаль, так как он прекрасно сыграл роль случайного шофера в этой беде, выпутав меня из совершенно запутанной ситуации.

По правде говоря, я бы добавил ему еще сотню-другую шиллингов. Водитель мне нравился, и я всегда с удовольствием с ним работал. Но в присутствии еще мало знакомого мне связного делать этого было нельзя. Я знал о зависти ко мне соотечественников из-за валютных заработков и как там скрывают друг от друга побочные доходы. В любой советской колонии за рубежом были партийные комитеты, для которых такие поводы были только предлогом, чтобы устроить расправу над коммунистами за нарушение «морального кодекса». Так как все сотрудники за границей были членами партии, они в одинаковой мере боялись как партийные комитеты, так и офицеров госбезопасности.

Симпатичному водителю предстояло еще вернуться в Вену со связным и в резидентуре написать подробный отчет о встрече, стараясь не упоминать о возникших проблемах, связанных с ней. Иначе можно было опасаться, что подключат расследование и будут искать «виноватого», в результате найдя инициатора, то есть водителя, и накажут его. Не зря в России давно распространено выражение «Инициатива наказуема».

Кстати, с этом связным я больше нигде не встречался на своем пути. Он принадлежал к особым курьерам, которые появлялись только один раз. Обычно работа шла два года с постоянным партнером и до первого оперативного контакта, знакомство с ним (например, в Карлсхорсте) чаще всего происходило для того, чтобы обменяться минимальной информацией, познакомиться и сблизиться по-человечески, непринужденно поговорить во время прогулки… Последнее решение о сотрудничестве принимает агент. Он может отменить связного. Тогда вопрос о его оперативной работе под легендой за рубежом стоит под вопросом.

В моей практике были такие случаи.

Однажды мне представили будущего связника. Он был старше меня, любезен и умен, так что сначала я был о нем хорошего мнения. Мы познакомились на рабочей квартире в Карлсхорсте. Зоя с привычным для нее гостеприимством накрыла стол и затем оставила нас вдвоем. Приняв на грудь немного спиртного, собеседник вдруг стал более разговорчив. Из его рассказов я понял, что он пришел в разведку по рекомендации партии, что означало, что в прошлом он был провинциальным партийным сотрудником среднего звена, зарекомендовал себя в этом звании и в знак отличия был послан в высшую школу КГБ. После окончания школы его тут же произвели в майоры и отправили на работу за рубеж.

По моей легенде я был убежавшим матросом Тумановым, который сотрудничал с разведкой только для того, чтобы «искупить долг перед родиной». Из-за его политических убеждений я не мог «вывести его на чистую воду». Поэтому начинающий Джеймс Бонд снисходительно начал преподавать мне урок: «Тебе нужно на самом деле много потрудиться, тогда наша социалистическая родина, возможно, вернет тебя домой». Он погрузился в красноречивое описание «великих достижений и завоеваний строительства коммунизма», в которых он принимал личное участие и в которых в будущем тоже, возможно, смогу поучаствовать я. Я подлил ему водки и слушал, кивая. Когда позже вечером к нам присоединился Сергей, я отвел в сторону своего старого друга и без всяких церемоний попросил в будущем держать этого типа подальше от меня. Сергей в недоумении спросил меня, в чем же дело. Я пригласил его к нам за стол. Скоро он уже понял меня.

С гостями из Москвы происходили разные курьезы. Один из них произошел во время Олимпийских игр 1972 года.

Летом этого года мне позвонил один знакомый – ранее советский кинорежиссер, который теперь работал на «Радио Свобода» в Лондоне. Когда я бывал в Лондоне, я почти всегда останавливался у него дома и наоборот, когда он бывал в Мюнхене, он жил у меня. Поэтому у меня не вызвало удивления, когда мой знакомый захотел побывать на Олимпиаде и пожить у меня. По приезде он сообщил, что обязательно хочет повидать своего друга юности, который приехал в Мюнхен с туристической группой. Я принял это к сведению, не придав его словам особого значения. В конце концов это было его личным делом и никак меня не касалось. К тому же я в то время был очень занят.

Но однажды вернувшись домой, к своему большому удивлению я обнаружил, что мой знакомый пригласил своего друга ко мне домой. Это было невероятно. Как мог сознательный гражданин Советского Союза согласиться на гостеприимство сотрудника «Радио Свобода» в Мюнхене? Если КГБ об этом узнает, ему не поздоровится. Его вызовут на допрос, его карьера полетит к чертям и ему грозит увольнение. Он навсегда забудет поездки за границу, жена от него уйдет, а его дети станут в школе изгоями.

Я вспомнил случай, когда спортивный репортер «Радио Свобода» во время зимней Олимпиады в пресс-центре случайно поприветствовал своего старого друга из Москвы, с которым много лет работал вместе и который приехал сюда чтобы вести репортажи о хоккее. Для друга из Москвы это означало конец карьеры. Его уволили из редакции и не разрешили больше писать для центральных советских газет. При этом разговор был совершенно безобидным и два старых друга всего лишь обменялись несколькими приветственными словами. Но для 5-го управления КГБ этого было достаточно, чтобы строго наказать журналиста.

И тут внезапно гость из Москвы появляется у меня в квартире и при этом не видит в этом ничего подозрительного для себя! Либо он сотрудник КГБ, или провокатор из государственных органов, которого специально внедрили в эту туристическую группу, чтобы он использовал старую юношескую дружбу для знакомства с кадровыми сотрудниками «Радио Свобода».

Эта ситуация казалась мне крайне забавной. Не хватало только, чтобы он попытался меня завербовать. Как раз этим он и занялся.

«Можно у вас переночевать? – спросил он непринужденно. – Сейчас уже поздно и до гостиницы далеко».

«Конечно. Живите у меня хоть всю Олимпиаду. Только не хотелось бы, чтобы у вас из-за этого потом возникли неприятности».

«Почему вы так решили? Какие неприятности? – нагло врал мне в глаза необычный гость из Москвы. – У нас времена теперь переменились. В нашей стране изменилось отношение к иностранцам. Я теперь сам могу решать, как мне удобнее, – жить в гостинице или у друзей. Мы все должны сделать свой вклад в достижении взаимопонимания».

«Безусловно, конечно», – я должным образом пожал ему дружески руку. Про себя я подумал, что неделя будет увлекательной.

Я абсолютно точно понимал, что это за птица из Москвы. С другой стороны, мне также было ясно, что я должен немедленно доложить своему непосредственному шефу об этом госте с Лубянки. Мне только не хватало, что кто-нибудь узнал о чекисте из других источников и обвинил меня в подозрительных контактах с КГБ.

Рано утром, пока мои друзья еще спали, я позвонил на «Радио Свобода» и сообщил об этом смельчаке, который приехал в гости из СССР. Вскоре мне перезвонили с радиостанции:

«Быть может, этот русский гость пожелает встретиться с кем-то из руководства радиостанции? Мы могли бы позавтракать вместе и обменяться мнениями об Олимпиаде».

Когда в семь часов зазвонил будильник и мои друзья пробудились, я сообщил им об этом предложении.

Меня нисколько не удивило, что «турист» без всякого замедления принял такое предложение. Но у меня также закрались подозрения, что, может быть, он диссидент и захочет получить политическое убежище на Западе.

В кафе поблизости от «Радио Свобода» нас приветствовали Джордж Перри и Макс Ралис, которые не хотели отказать себе в удовольствии такой встречи. Директор «Радио Свобода» Франсис Рональдс тоже обязательно хотел познакомиться и поговорить с гостем из СССР. Возможно, все также заподозрили, что этот человек был из КГБ, но они не хотели упустить шанс лично услышать последние новости от гостя из Москвы.

Возможно, они тоже ожидали, что он попросит помощь, чтобы остаться на Западе.

В качестве младшего сотрудника радиостанции я мог только выпить чашку кофе и уйти. Только вечером я узнал некоторые детали этой необычной встречи.

Политического убежища «турист» не просил, но он был чрезвычайно разговорчив, сам много говорил и пытался вызвать на разговор собеседников. Он рассказывал о новых прогрессивных течениях в СССР, о предстоящих еще больших прорывах к положительным изменениям и грандиозных успехах советского общества исключительно во всех сферах жизни. Он очень старался выставить себя в хорошем свете и, не стесняясь, утверждал, что передачи «Радио Свобода» играли важную роль в жизни советских людей, не менее важную, чем газета «Правда». (Могу представить, насколько сладко было слышать эту грубую лесть моим руководителям.)

«Только жаль, – продолжал гость, – что в этих передачах преобладает критика советской действительности. Вам необходимо подчеркивать позитивные процессы в Советском Союзе и посвящать больше времени в передачах новостям о культуре, спорте и музыке. Наша молодежь обожает современную музыку!»

«Турист» настолько окутал руководство своими рассказами, что завтрак продолжился в ресторане за плотным обедом и на прощание ему передали деньги и подарки. Его, как обычно, не попросили о квитанции, вместо этого передали телефон «Радио Свобода», сказав: «В следующий раз будете на Западе, не забудьте позвонить, чтобы мы имели возможность опять побеседовать».

Со временем я забыл этот эпизод, пока однажды в Карлсхорсте Сергей с неоднозначной улыбкой не сказал мне: «Хочешь почитать что-то веселое?» Он передал мне машинописный отчет некого гостя о визите в Мюнхен.

Это на самом деле был интересный документ. Гость (судя по всему, сотрудник периферийного Управления КГБ), подробно характеризовал всех сотрудников «Радио Свобода», с которыми он встречался во время Олимпиады в Мюнхене. Общий знакомый из Лондона был описан очень подробно, со всеми необходимыми рекомендациями для его вербовки. В описание попали также я, Джордж Перри и Францис Рональдс. Меня он характеризовал следующим образом: «Если Туманов на самом деле беглый матрос, за которого он себя выдает, то на Западе он получил хорошее образование. Он умен и проницателен. Его следует рассматривать как опасного врага советского государства».

Я радовался в душе этой оценке, так как для меня она была самой большой похвалой.

Джорджа Перри «турист» очень подробно обрисовал: «Этот американец, судя по его акценту, польского происхождения, вряд ли является тем журналистом, за которого себя выдает. На “Радио Свобода” у него явно другие функции. По всей видимости, он американский разведчик и любимец женщин». Нашему директору тоже не повезло: «Франсис Рональдс умен и совмещает уступчивость и решительность. У него нет ни малейшего представления о советской действительности. Ему можно вешать на уши лапшу. Он во все верит и позволяет вести себя на поводу».

Это были жесткие, но довольно объективные суждения.

Возможно, нашего друга наградили за такой удачный набег во враждебный лагерь.

Конечно, гость из Москвы не смог сообщить ничего нового. К тому времени КГБ знал о важнейших эмигрантских организациях на Западе если не все, то очень много. И конечно, в первую очередь о «Радио Свобода». На Лубянке и в Ясенево велись досье на буквально всех сотрудников радиостанции. Изучались их слабые и сильные стороны, собирали на них компромат, анализировали журналистские работы и копались в их прошлом. Конечно, чекисты не руководствовались при этом всего лишь любопытством. Как я уже писал выше, в рамках жесткой идеологической конфронтации Политбюро считало «Радио Свобода» своим наиопаснейшем врагом. А когда дело идет о враге, то следует его изучать, ослаблять и подрывать его позиции.

Я полагаю, что определенно я был не единственным разведчиком КГБ в Мюнхене и Франкфурте, где находился штаб НТС. Иногда на встречах в Карлсхорсте мои ведущие офицеры только отмахивались рукой, когда я привозил им информацию, которая казалась мне важной, и говорили, что у них она уже есть. Иногда они настолько близко были информированы о личной жизни сотрудников, что это меня даже удивляло. Когда я проводил собственное расследование, оказывалось, что они правы.

После моего возвращения в Москву в известном здании на площади Дзержинского мне показали сейфы с толстыми папками и тысячами документов о различных аспектах деятельности «Радио Свобода» и о его сотрудниках. Определенная (достаточно большая) информация исходила от меня. Другие отчеты вели свое происхождение от кадровых сотрудников разведки и агентов, которая были завербованы среди эмигрантов. Есть ли таковые сегодня и каково их число, мы наверняка никогда не узнаем.

Во время всей моей шестнадцатилетней активной работы на контрразведку я никогда никого не завербовал и не пытался завербовать. Центр категорически запретил мне любую самостоятельность. В Москве были в первую очередь заинтересованы в том, чтобы я сохранял свою должность. По моему мнению, в этом смысле иногда практиковалась излишняя осторожность.

Если я, к примеру, вносил предложение добыть какие-то секретные материалы, когда возникала возможность их просто выкрасть, переснять и вернуть на место, то мне это строго воспрещалось. «Ты проявляешь слишком большой азарт, – справедливо говорили мне во время встреч. – Ты должен так организовать работу, чтобы документы сами падали тебе в руки». Легко сказать. Держаться затаившись мне давалось тяжело, так как во мне горели юношеская любовь к риску и желание пощекотать нервы. Кстати, иногда без всяких усилий с моей стороны документы все же случайно попадали ко мне в руки.

В нашей редакции работали две секретарши – русская Ирина и немецкая Герда. Они обе были усердные, но в то время как Герда работала добросовестно, Ирина иногда позволяла себе рассеянность и недопустимые ошибки. Однажды мне это очень помогло. К обязанностям секретаря также относилось распределение писем, газет и утреней почты. Однажды Ирина дала мне подписанное президентом «Радио Свобода» письмо. Я уже торопился домой и положил его в портфель, не раскрывая. Когда я открыл и прочитал его дома, мне стало не по себе. Директор составил конфиденциальное информационное письмо руководству «Радио Свобода» – это значит директору Русской службы, начальнику Исследовательского отдела и двум другим высоким начальникам. К этом избранному кругу относился, конечно, и я. Но к моему счастью, секретарь перепутала конверты и я получил конверт, положенный Роберту Таку или Герду Демингу (точно не помню, кто в этот момент был директором).

Разговор шел об очень подробном отчете о состоянии здоровья Леонида Брежнева. В нем даже указывалось примерное время его смерти. Из содержания сообщения можно было сделать вывод, что информация утекает из ближайших кругов генерального секретаря или его врачей. Кроме того, предлагались прогнозы о его наследниках и среди них указывались имена Андропова и Черненко. Андропов, говорилось там, долго не проживет. Затем следовал его диагноз и варианты течения болезни.

Этот документ мог происходить только из одной организации – ЦРУ. Это письмо было скреплено грифом «Для ознакомления, совершенно конфиденциально».

Я снял документ на микрофильм и стал думать, как доставить материал в Центр. Следующая встреча была запланирована только через месяц. В таких случаях я должен был использовать согласованный сигнал и отправить письмо совершенно отвлеченного содержания на секретный адрес в Восточный Берлин. В нем тайными чернилами я сообщал, что у меня есть срочная информация и что я прошу о назначении внеплановой встречи. Через пять дней я получил ответ из Западного Берлина. В засекреченной форме мне сообщили место и время внеочередной встречи. Материал в полной сохранности дошел до Москвы, но в Центре никто не осмеливался показать его ЦК КПСС. ЦРУ обрисовывало слишком серую картину перспектив правительственных руководителей.

Но следует отдать должное американцам – все их прогнозы сбылись.

О трагической смерти американского президента Джона Ф. Кеннеди написано множество книг. Существует много различных версий, кто стрелял в президента и тщательно заметал все следы преступления. Во всех этих исследованиях так или иначе Ли Харви Освальд играет роль. К несчастью для нас всех, незадолго до совершенного покушения он вернулся в США из Советского Союза, где даже какое-то время жил и был женат на русской. Это дало возможность обвинить во всем случившемся КГБ. Проще доказательства на самом деле невозможно было предложить: Ли Освальда завербовали в Москве, обучили снайперской стрельбе и отправили снова в США для совершения запланированного покушения. Этому еще сегодня верят многие американцы.

Версия участия Кремля в «убийстве века» получила большую популярность, когда определенно стало известно о том, что Ли Освальд на самом деле имел контакты с КГБ. В этой связи на Западе скандальную славу получило имя полковника Олега Нечипоренко.

Вы вероятно помните элегантного господина, который в 1965 году беседовал со мной в гостинице «Советская». Я обещал еще раз подробно о нем рассказать, и сделаю это сейчас. О Нечипоренко на Западе помнят не только в связи с покушением на Джона Кеннеди. Писатель Джон Барон в своих знаменитых книгах о КГБ описывает «мексиканский период» Олега Максимовича, обозначая самым успешным офицером советской контрразведки в Мексике. Генерал Олег Калугин в своих статьях об операциях КГБ обвиняет Нечипоренко в том, что он допрашивал американских летчиков, попавших в плен во Вьетнаме. Я тоже раскрою секрет, связанный с его именем: этот человек заботился в Москве о Рамоне Меркадере, убийце Троцкого, после того, как тот отбыл свой срок в мексиканской тюрьме.

В начале восьмидесятых судьба опять свела меня с Олегом Нечипоренко.

Но вернемся еще раз к событиям, случившимся двадцать семь лет назад.

Осенью 1963 года в Мехико-Сити, Кальсада Такубая, 204 сотрудники резидентуры контрразведки КГБ организовали во дворе посольства волейбольный турнир. Когда игра достигла разгара, дежурный командир вызвал к себе 2-го помощника культурного атташе посольства, офицера госбезопасности Николая Леонова.

«Тут появился странный тип. Говорит, что американец, и просит немедленно поговорить с кем-то из посольства. На самом деле странный тип».

Одетый как для спортивной площадки, в майке и штанах, он принял американца в помещении, специально оборудованном для таких неожиданных гостей. Ли Харви Освальд вел себя странно и производил впечатление, будто только что испытал смертельный страх. Его глаза дрожали, руки потели и речь была бессвязной. Немудрено, что это изумило командира посольства. В завершение он развалился в предложенном ему кресле, достал из-за пояса револьвер большого калибра и положил его перед собой на стол. Николай Леонов одним взглядом оценил до упора заряженную амбразуру.

«Меня преследуют, – сказал американец. – Они, можно сказать, ходят за мной по пятам. Они в любой момент могут убить меня».

«Успокойтесь. Вы здесь в безопасности. Расскажите подробно, о чем идет речь».

«Об агентах американской контрразведки, о ком еще! – раздраженно ответил гость. – Они преследуют меня. Везде! Но я им так просто не сдамся. Они дорого за все поплатятся!» – и схватив револьвер, он стал трясти им.

Леонову с трудом удалось успокоить необычного гостя и вытянуть из него несколько связных предложений, из которых следовало, что Ли Харви Освальд жил в Советском Союзе и работал на фабрике поблизости Минска. После чего он вернулся в США с русской женой и сейчас ощущал преследования с непонятной стороны.

«Что послужило тому, что вы нас посетили?» – спросил Леонов Освальда.

«Хочу обратно в СССР. В этом мое спасение. Дайте мне сейчас и немедленно въездную визу».

«Это невозможно. Вам необходимо подать запрос, его проверят в соответствии с правилами и примут решение. Вы должны понять, что я не могу сам решить этот вопрос».

«Но мне нельзя ждать! – закричал иступленный Освальд. – Они хотят меня убить. Еще сегодня, в гостинице. Они наняли женщину, которая у меня убирается. Но я ее опережу и убью ее до того».

Как потом рассказал мне Леонов, он был серьезно ошеломлен. Если этот сумасшедший мужчина на самом деле кого-то убьет, то во время следствия несомненно установят, что он побывал в советском посольстве. И из этого извлекут выводы. Поэтому он отчаянно старался успокоить Освальда и убедить его не совершать ничего такого.

«Приходите к нам в понедельник. Я уверен, что мы сможем для вас что-то сделать».

Наконец гость немного успокоился и ответил с разочарованием: «Если вы не можете помочь другу, я пойду к кубинцам. Может они будут сговорчивее».

На следующей неделе он еще дважды появился в посольстве. Теперь с ним разговаривал сотрудник консульского отдела, офицер внешней разведки Олег Нечипоренко. После этого американец исчез. И несколько дней спустя мир узнал о роковых выстрелах в Далласе.

Олег Максимович рассказал мне, что его переговоры с Ли Освальдом проходили в той же форме. Однако Нечипоренко не посвятил меня в подробности, так как он собирался писать книгу о Ли Освальде и рассказать там много интересного.

Кстати, Николай Сергеевич Леонов позже стал руководителем Управления информации и анализа 1-го управления. Он завершил свою карьеру в чине генерал-лейтенанта и заместителя председателя КГБ СССР. Ему было известно много интриг и секретов внешней разведки. Подробности его первой встречи с Ли Харви Освальдом до сих пор нигде не опубликованы. Я впервые упомянул об этом с его слов, так как он мне об этом рассказал.

Нечипоренко успешно проработал под прикрытием консульства еще полтора года и затем вернулся в Москву. Тогда и состоялась наша встреча в гостинице «Советская» накануне моего «побега» с боевого корабля. Затем Нечипоренко вернулся в длинную «служебную поездку» в Мексику. Он безупречно владел испанским языком, был молод и энергичен и очень амбициозен. Разведка была его призванием. Однажды он признался мне: «Вербовка агента для меня равноценна ночи с любимой женщиной».

Его противниками по линии контрразведки были США. Джон Барон, который посвятил в своей книге о КГБ много страниц Олегу Нечипоренко, пишет, что он прекрасно знал испанский и в состоянии говорить на наречии простого крестьянина, водителя грузовика или студента, а при необходимости переходить на язык дипломата или знати. Барон даже предположил, что один из его родителей мог быть испанского происхождения. Но это не так. Нечипоренко коренной москвич, выпускник Института иностранных языков. Его родной брат Глеб также работал в контрразведке по линии нелегалов. Он был талантливым художником и ваятелем по меди и долго готовил фальшивые документы для агентов, разрабатывал для них маршруты и легенды для переброски на Запад и позже перешел на оперативную работу. В Ясенево он служил в одном кабинете с Олегом Гордиевским, который, как мне стало известно позже, многие годы работал на британскую разведку.

Это правда, что во время своего восьмилетнего пребывания в Мексике он достиг больших успехов. Уместны также неоднократные слова похвалы, которые Джон Барон высказывает в своей книге о высоком профессионализме Нечипоренко. В этом я мог позднее неоднократно убедиться. Вне всякого сомнения, он был лучшим оперативным сотрудником КГБ в Латинской Америке. Американцы неоднократно делали ему заманчивые предложения сменить стороны. Он только смеялся и продолжал свою оперативную игру. Нечипоренко однажды даже удалось проникнуть в самое секретное помещение посольства США и выдать себя за официального члена делегации из Вашингтона. Контрразведка противника отреагировала с недовольством. В марте 1971 на Западе осталась техническая сотрудница Раиса Кисельникова и в связи с ее «разоблачениями» (хотя что могла знать простой секретарь?) мексиканские власти выслали из страны пять советских дипломатов – среди них Нечипоренко. Этому сопутствовала эффектная акция в СМИ с целью разоблачить «заговор» КГБ в Средней Америке.

Разоблачение и высылка офицера легальной резидентуры обычно непременно исключают его будущие задания на Западе. Но бывали и исключения. Я был знаком с одним разведчиком, которому подготовили скандальную высылку из США, после того как работавший с ним агент выступил в качестве «приманки» и опубликовал книгу о нем. Но это не был его конец. В Москве этот неудачник смог убедить самого Андропова в своей незаменимости, и его отправили не в Монголию или Вьетнам, а в Японию. Позднее его даже повысили в генералы. Он руководил тайной операцией КГБ в Афганистане после вывода войск из страны. Еще сегодня он является активным сотрудником СВР России.

Карьера Нечипоренко также не завершилась из-за высылки из Мексики. В управлении «К» он руководил отделом, который занимался международным терроризмом и идеологической диверсией. Он был советником разведки Никарагуа и ездил с фальшивым паспортом на встречи с агентами КГБ в другие страны. Дважды он был во Вьетнаме, что, вероятно, породило слухи о том, что он допрашивал пленных американских пилотов.

«В 1973 году я на самом деле встретился с одним пленным американцем, – рассказывал мне Олег Максимович. – Но более одного общего разговора не произошло. Вьетнамская разведка не подпускала нас слишком близко к пленным американцам и отслеживала все наши подобные попытки». Через год я летал в Ханой. На сей раз мне разрешили посмотреть только следственные материалы. Кстати, насколько можно было судить по этим документам, американцы вели себя в плену очень достойно. Никто не пытался спасти себе жизнь путем предательства».

Как многие, Нечипоренко завершил карьеру контрразведчика в школе 1-го управления (ПГУ) так называемого Краснознаменного института (КИ). Он руководил научной кафедрой изучения контрразведки. Интересно, что после его ухода этот факультет закрыли. Вероятно, не так много разведчиков превращают профессию в искусство. Для большинства это нечто вроде работы в архиве или бухгалтерии. Во всяком случае, я никогда не встречал разведчика, более одержимого своей работой, чем Олег Максимович.

Последней каплей, переполнившей терпение этого старого бойца, заставившей его писать рапорт об уходе на пенсию, был приказ шефа КГБ Владимира Крючкова об участии сотрудников аппарата государственной безопасности и СВР в традиционном параде в честь годовщины Октябрьской Революции 7 ноября 1990 года.

«Это настоящий сумасшествие, – считал Нечипоренко. – Люди, скрывавшие друг от друга даже принадлежность к разведке, теперь были вынуждены на глазах всей Москвы под объективами телекамер маршировать по Красной площади. Марш блока КГБ завершали курсанты Краснознаменного института – будущие офицеры СВР, которых готовили к заданию под легендой дипломатов, бизнесменов, сотрудников внешнеторговых представительств и журналистов. Только сумасшедший мог приказать такое».

Когда Олег Максимович приехал на первую встречу со мной в Австрии, это меня очень удивило. Он путешествовал с поддельным паспортом на чужое имя, но не сделал ничего, чтобы изменить свою внешность, несмотря на то, что в это время уже вышла книга Барона с его фотографией и описанием его деятельности в Мексике. О моих опасениях он только пошутил: «Не стоит преувеличивать возможности австрийской контрразведки. Я им просто не интересен. Известный террорист Ильич Карлос объездил полмира с фальшивым паспортом и практически никогда не менял своей внешности. Его фотографии на паспорт имели только небольшие тонкости, поскольку каждый раз немного менялось освещение угла съемки».

«Так вы с этим убийцей тоже встречались?»

«Он часто путешествовал через СССР, – бесстрастно ответил Нечипоренко. – И мы об этом знали. Но Андропов категорически запретил все контакты с Карлосом. Он был обеспокоен, что об этом узнают и произойдет скандал».

Я обязан Олегу Максимовичу тем, что он заступился за меня перед руководством и тем, что мои родственники узнали обо мне правду. Моего отца к тому времени уже не было в живых и он так и не узнал, чем я занимаюсь на чужбине. Это очень меня угнетало. Мне было ясно, что моей маме тоже осталось недолго жить. Неужели и ей придется умереть в незнании и с тяжелым камнем на душе, что ее сын был предателем и беглецом, бросившим родителей навсегда… Я представлял себе, насколько ей это было тяжело. Судя по всему, Москва догадывалась, что меня так угнетает, и подключили такого опытного разведчика, как Нечипоренко.

Много позднее он признался мне, что все было именно так.

«Да, – он открыто рассказал, – мы чувствовали, что тебе нужна психологическая помощь. Признаки этого тяжело описать. Это состоит из целой картины, сотканной из отдельных еле заметных штрихов в твоем поведении и твоих последних сводок. Снаружи все выглядит как прежде, и ни у кого нет повода сомневаться, что с тобой что-то не так. И все же что-то не так… Чтобы понять это, нужно провести всю жизнь в разведке».

«Ты выглядел усталым и временами терял бдительность. В поисках необходимой информации делал недопустимые ошибки. Это тоже легко объяснить, когда работаешь столько лет без особых инцидентов. Другие на твоем месте, возможно, тоже потеряли чувство опасности».

«Поэтому я безоговорочно предложил руководству, – продолжал Нечипоренко, – поддержать тебя психологически. Предложение одобрили, в частности твою необычную просьбу о том, чтобы рассказать твоим близким о твоем задании. Обычно мы никогда не идем на такой шаг. Но на сей раз, взвесив все аргументы за и против, руководство приняло положительное решение. Я встретился с твоим старшим братом. Вместе с ним мы поехали к твоей маме. Она была тронута до слез. После этого я приехал к тебе в Австрию».

Я все еще хорошо помню встречу с полковником Нечипоренко. Он привез мне письмо от брата – первое, которое не прошло особой цензуры КГБ, на самом деле сердечное письмо от родного человека. Он писал мне о нашей маме. В первый раз мне ясно объяснили, что значит моя работа на «Радио Свобода» для Центра.

«Твои сводки, Олег, попадают прямо на стол членам Политбюро, – сказал полковник. – На основании их партия и руководство государства принимают важные решения о мерах пресечения иностранной пропаганды и идеологической диверсии. С твоей помощью мы узнаем все о планах опасного врага и можем производить превентивные удары».

…Мы сидели в углу маленького задымленного ресторана, в котором было много туристов. Никому до нас не было дела. Но в этот момент гость из Москвы морально декорировал мою грудь невидимыми орденами.

«Используя информацию, поученную от тебя, мы смогли скомпрометировать несколько агентов ЦРУ, которые работали против нашей страны. Мы предупредили целый ряд крупных и долгосрочных подрывных операций. Руководство КГБ и СССР просило меня благодарить тебя за это».

Мы подняли бокалы и выпили по русскому обычаю, не чокаясь.

Затем полковник принялся за вторую часть своего нелегкого задания. Не задевая моих амбиций, он должен был инструктировать меня как агента направить свое основное внимание на предусмотрительность и осторожность. Он просил меня отказаться от ненужных инициатив, чаще советоваться с Центром и не идти на риск. Все это я ему, конечно, пообещал.

Видимо, когда Нечипоренко говорил об этом, он не преувеличивал, насколько мою работу ценят в Москве. Возможность убедиться в этом последовала уже скоро. Наша следующая встреча была назначена в Карлсхорсте. Там все было так же, как десять лет назад. Гостеприимная Зоя готовила прекрасные обеды. Из Москвы специально прибыл мой друг Сергей. Но я обратил внимание, что стол был накрыт как-то празднично. Дело было не только в дорогом виски, джине и хорошем французском вине, но и холодные закуски были из западных продуктов. Я посмотрел на Сергея с вопросом: «К чему это? Ждем гостей?»

«Да, – ответил он, сначала задумавшись. – Большой начальник слышал о тебе и желает познакомиться лично».

У начальника на самом деле был высокий ранг, даже если он был низкого роста. Позже он получил очень высокое назначение в структуре КГБ. Его поведение на самом деле отражало менталитет руководителя – он не особенно интересовался подробностями моей работы, зато он не жалел себе икры и виски.

«Мы довольны вашей работой, – произнес он, энергично работая челюстями. – Много вашей информации попадает прямо на стол Леониду Ильичу Брежневу. Для разведчика нет большей хвалы – вам это понятно?»

Я кивнул и произнес несколько слов благодарности.

«А как Ваше настроение? У Вас есть просьбы или пожелания?», – спросил высокий шеф обыденно.

«Да, – ответил я осторожно. – У меня есть просьба, которую мне здесь много лет не могут удовлетворить».

Сергей, который сидел рядом, нервно сжался, наступая мне потихоньку на ногу под столом. Я немного от него отодвинулся. Мне было ясно, что я нарушаю какие-то незыблемые и неписаные законы, но я решил идти до конца. Большой шеф из Москвы прервал в ужасе поедание игры и смотрел на меня с некоторым удивлением.

«Я уже неоднократно просил организовать мне поездку в Москву. Но до сих пор этот вопрос не решен. Вы должны понять, что я уже пятнадцать лет не был дома…»

С явным облегчением начальник продолжал неустанное поедание деликатесов. Он явно думал, что я попрошу у него миллион долларов США.

«В чем же проблема? – спросил он Сергея. – Неужели так трудно удовлетворить эту просьбу? Каждый день в Москву летают самолеты. Купите все билеты в первый класс и позаботьтесь о том, чтобы он сел на борт первым до других пассажиров. Честно говоря, не вижу в этом никаких особых проблем. Парень не один год делает рискованную работу. Надо ему помочь».

«Так точно, товарищ генерал!» – послушно ответил ему Сергей.

Вскоре после этого я на самом деле оказался в Москве, что вызывало большой страх у коллег из внешней разведки, которым было необходимо организовать мне эту поездку и обеспечить мою безопасность. В машине с затемненными окнами меня возили по Москве. Для камуфляжа мне пришлось отрастить бороду, одеть темные очки и меховую шапку-ушанку, которую я так не любил с детства. Но я согласился нехотя на этот маскарад, понимая, что он был необходим. Ничто не могло испортить мне настроение – я был в Москве! Я был дома!

В первую очередь намечалась встреча с моим братом Игорем. Вечером с эскортом чекистов он привез меня к маме. Она ничего не знала о моем приезде. Мой брат открыл своим ключом дверь квартиры, в которой я провел свое детство, и повел меня в комнату. Мама как раз была на кухне. Она зашла после нас, не удивившись Игорю. Молча я вышел из-за его спины. Тарелка выпала из ее рук и разбилась. Она заплакала.

Моя мама заметно постарела. Мне было ее жаль. Она рассказала, что стало с моими друзьями детства. По ее мнению, вся моя жизнь запуталась из-за этой странной долгосрочной поездки.

«Что же за судьбу ты себе избрал, сынок», – жаловалась она, сочувствуя мне.

На следующий день мы поехали на кладбище к отцу на могилу.

Такие короткие «вылазки» в Москву за все время случились только дважды.

У богатых людей есть свои привычки. Этим я не хочу сказать, что на Западе я сколотил большой капитал, но у меня был постоянный доход и мне не приходилось себе ни в чем отказывать. Так я приучил себя к привычкам состоятельного человека. Чтобы обновить или пополнить свой гардероб, я обязательно отправлялся в Англию, где одежда была дорогой, зато соответствовала последнему крику моды. Покупки я делал в самых знаменитых магазинах, потому что мне нравилось там «крутиться» и значиться среди самых постоянных клиентов.

Однажды, в очередной раз отправившись в Лондон, я остановился у друга Владика Давиденко. Он был очень яркой персоной. Когда-то он решил бежать из СССР и нанялся работать сторожем в Ленинградском порту. Сначала он внимательно изучил все порядки пограничного и таможенного режима, учитывая их слабости. После тщательных наблюдений и обдумывания он использовал удобный момент и пробрался на борт корабля, отправляющегося в Ливерпуль. Он спрятался в грузовом отсеке и незаметно уплыл, так сказать, зайцем в сторону покрытого туманом британского Альбиона. Несколько дней ему пришлось обходиться без воды и пищи. Но вскоре он оказался в Англии и в конце своего нелегального путешествия. Он затерялся среди множества английских моряков и незаметно покинул корабль в целости и сохранности.

Сначала Владику необходимо было утолить голод. Он зашел в первую попавшуюся ему харчевню и на пальцах объяснил, что ему хочется есть. Естественно, заказ ему принесли. И он наелся. Тогда ему принесли счет, который он решительно отодвинул от себя и попросил вызвать полицию. Прибывшему полицейскому он произнес следующую речь:

«Я, Владик Давиденко, приехал сюда по заданию Украинского национального фронта, чтобы встретиться с писателем Анатолием Кузнецовым. У меня для него сообщение особой важности».

Странно, что официальные британские власти поверили этой выдумке и доставили Владика на встречу с Анатолием Кузнецовым. Когда он остался наедине с несколько взволнованным писателем, который, как я уже упоминал, жил в постоянном страхе возмездия со стороны КГБ, Владик искренне признался, что у него нет никакого сообщения и что он просто хочет остаться на Западе.

Свою новую жизнь он начал с работы в автомастерской. Потом, как и многие до него, открыл собственный русский ресторан под названием «Распутин» и, как большинство своих предшественников, очень скоро разорился. Чтобы спастись от судебных приставов, он приехал в Мюнхен и устроился работать на «Радио Свобода» плотником. Тогда мы и познакомились. Позже Владик вернулся в Англию и занялся контрабандой автомобилей. Его авантюрное нутро требовало новых приключений. Естественно, полиция долго не заставила себя ждать, хотя на сей раз Владику удалось опять бежать, но ненадолго. Его все же арестовали и дали тюремный срок.

Когда я вновь его навестил, он занялся совсем новым бизнесом. Он обзавелся собственным небольшим баром и пытался быстро разбогатеть. Одним словом, был в своем элементе.

Владик по-настоящему обрадовался нашей встрече – вечером он пригласил двух своих подружек и вместе мы отправились отдохнуть, сначала в ресторан, а потом в клуб «Плейбой». Одну из девушек звали Светланой или, проще, Светой. Но на западный манер она представилась мне Етой. Она была из Риги, еврейского происхождения и работала секретарем русской редакции Би-Би-Си. Несколько лет назад она эмигрировала и обосновалась в Израиле, но впоследствии, избегая службы в армии, уехала в Великобританию. Естественно, здесь она проживала «до пересмотра» в небольшой однокомнатной квартире, благодаря контракту с Би-Би-Си, что позволило ей получить временный вид на жительство.

Незадолго до этого я расстался с последней подругой в Мюнхене и подумывал о «надежном семейном пристанище». По правде говоря, мне надоела холостяцкая жизнь и хотелось постоянного семейного тепла и уюта. Помимо этого, мне надоели косые взгляды коллег: почему Туманов еще не женат? А нет ли у него гомосексуальных наклонностей? В этот момент мне встретилась молодая и красивая девушка. Она была на тринадцать лет моложе. В следующий приезд в Лондон я остановился у нее. Во время третьего визита мы отнесли наши документы в ЗАГС и поженились. Это было весной 1978 года.

Когда мы стали оформлять визу на въезд для Еты в консульстве Германии, оказалось, что ее документов недостаточно для въезда в Германию.

«Конечно, господин Туманов, если у вас был бы настоящий паспорт гражданина, а не политического беженца, у нас не было бы никаких вопросов», – объяснили мне с пониманием в консульском отделе.

Что же делать? Я оставил свою молодую жену в Лондоне и, вернувшись в Мюнхен, обратился к старому методу решения проблем – обратился к старому другу Алексу, который когда-то помог мне адаптироваться в Германии. Тот все понял с полуслова, попросил немного времени, чтобы навести справки о Светлане и вскоре пригласил меня к начальнику американской контрразведки в Германии, господину Вагнеру. Через два дня консульство Германии предоставило Светлане въездную визу. Она тут же прилетела в Мюнхен, и спустя два дня Алекс вручил ей собственный паспорт.

Светлана быстро выучила немецкий язык. До этого она уже владела английским и ивритом. Вскоре после этого меня назначили директором отдела новостей «Радио Свобода» и она как бы в шутку заметила: «Видишь, рядом со мной у тебя быстрее складывается карьера».

В какой-то степени это было справедливое замечание. Моя жизнь приобрела некую стабильность. Возрос авторитет в глазах окружения. Теперь мы часто приглашали гостей, организовывали вечерние коктейли, фуршеты и вечеринки… Все это было полезно для моей основной миссии. Чем больше расширялся мой круг знакомств, тем больше доступа появлялось к разной информации.

Однажды Светлана объявила, что намерена искать работу. Я протестовал и доказывал ей, что могу прекрасно обеспечить нашу семью. Но жена была непреклонна и ее энергию невозможно было обуздать. Она хотела утвердиться в собственных силах и возможностях. Как раз в это время Русский институт армии США в Гармиш-Партенкирхене искал преподавателя русского языка. Объявление о должности было, среди прочих, опубликовано на «Радио Свобода», о чем Светлане рассказала общая знакомая. Когда я вернулся с работы домой, радостная жена встречала меня с приветствием в дверях: «Я уже позвонила в Гармиш, и меня пригласили на собеседование».

Черт побери! Это была нехорошая новость. С этого начались трудности в нашей семейной жизни. Пускай, ради бога, ищет работу, но не в Гармише! Ни для кого не секрет, что на территории казармы помимо открытого Института находится секретный отдел американской контрразведки. С одной стороны, конечно, заманчиво получить доступ к новому источнику, неожиданно сулящему успехи в моей подпольной деятельности. Но как отреагирует Центр на такое развитие событий? Возможно, все это предвещает непоправимую ошибку, которая поведет к моему разоблачению? Ведь американская контрразведка внимательно займется моей женой, пристально соберет отовсюду материал до ее найма в Институт. А это значит, что и мною опять займутся. Мне нечего было бояться, но все же у меня возникло непонятное чувство …

Я попытался еще раз отговорить Светлану от этого неожиданного мероприятия, но все мои усилия были бесполезны. Ведь я не мог сознаться ей, что был советским агентом… С одобрения Центра я, конечно, мог пойти на этот шаг, но тогда она стала бы молчаливой сообщницей со всеми вытекающими из этого последствиями.

«Гармиш слишком далеко, – сказал я. – Тебе каждый день придется ездить шестьдесят километров».

«Но ты же знаешь, что я уверенно вожу машину», – отвечала она.

«И зарплата низкая – только 2000 марок. Стоит ли овчинка выделки?»

«Но разговор идет только о двух часах работы ежедневно».

Спустя несколько дней меня пригласили в службу безопасности «Радио Свобода», чтобы поинтересоваться, что я думаю по поводу найма жены в Русский институт армии США. Я только пожал плечами и ответил, что не возражаю, поскольку это не отразится негативно на моей работе директором службы новостей. К моему удивлению, мой контрагент попросил меня пойти навстречу пожеланиям моей жены.

«Вы на хорошем счету и вас тщательно проверяли, – говорил он. – Поэтому относительно найма вашей жены не должно возникнуть никаких возражений. Если ее выберут из кандидатов на заявленную ставку и она будет работать учителем, это будет особым почетом нашей радиостанции. Мы заинтересованы, чтобы жены наших ведущих сотрудников работали в таких престижных заведениях».

В 1980 году Светлану наняли преподавателем в Гармиш. После рождения нашей дочери Саши она нашла себе работу ближе к дому.

Жизнь дочери и ее первые попытки ползать по полу дома связаны с событиями, которые у меня все еще вызывают удивление сегодня. Однажды, когда ей еще не было года, он приползла из нашей спальни с каким-то чужеродным предметом во рту. Я взял ее на руки и дал выплюнуть предмет изо рта мне на руку. Ого! Это было изощренное миниатюрное подслушивающее устройство с присоской, напоминающее шуруп. Где Саша нашла этот «жучок» и где оно крепилось? И кем? Я был очень обеспокоен этой внезапной находкой. Что бы это значило? Рутинную проверку, которой время от времени подвергались все сотрудники? Или контрразведка следит за мной? Или, быть может, КГБ наблюдает за мной, полагая, что я, возможно, стал вести двойную игру?

Недолго думая, я решил, что будет лучше выкинуть жучок просто в мусор. Я не рассказал ни жене, ни службе безопасности о находке. Но сообщил об этом коллегам во время следующей встречи в Карлсхорсте, что очень их обеспокоило. Они посоветовали мне внимательно осмотреть всю квартиру, проверить тайники и определенные места в квартире, и внимательнее соблюдать правила конспирации. После возвращения я бдительно проверил все комнаты, уделив особое внимание стенам и мебели, но не нашел никаких новых подозрительных предметов.

Для сотрудников «Радио Свобода» не было секретом, что для персонала службы безопасности не составляло никакого труда беспардонно проникать и обыскивать квартиры в отсутствие квартирантов. По этой причине я не хранил дома никакой оперативной техники, за исключением контейнера для микрофильмов, хранящегося в батарейке. Речь шла о настоящей батарейке, которую я ставил на свой приемник, но внутри ее полости был тайник.

Однажды в середине семидесятых я отправился на работу и оставил дома в квартире свою новую знакомую. В обед она озабоченно позвонила мне:

«Скажи, Олег, кому ты оставил ключ от квартиры?»

«Никому!»

«Тогда мне это непонятно».

«Успокойся и скажи, что стряслось?»

«А как же мне успокоиться? Я проснулась, когда кто-то, будто он хозяин квартиры, открыл входную дверь. Думала, что ты с работы вернулся, и полураздетая вышла в коридор. А там двое незнакомых мужчин стоят напротив. Они коротко поздоровались, развернулись и удалились. Скажи, что бы это значило?»

После того, как она описала мне этих двух мужчин по их внешности, у меня не оставалось никаких сомнений, что это был шеф службы безопасности «Радио Свбода» в сопровождении одного из сотрудников.

Кстати, история с жучком осталась единичной и до сих пор мне непонятной.

Но хочу вернуться к семейной жизни. Наш брак протекал благополучно до 1985 года, когда я внезапно узнал, что я не единственный мужчина в личной жизни моей жены. Мы сразу расстались…

Светлана и Саша до сих пор живут на Западе. К сожалению, контакт с дочерью у меня очень нерегулярный. Она недавно навестила меня в Москве.

Да, за все в жизни приходится платить. И иногда цена очень высокая.