В доме Гарделлов не светилось ни одно окно. У меня сердце выпрыгивало от бега, но я надеялся, что оно выдержит еще пять минут нагрузки. Даже меньше — лишь бы добраться до комнаты Джейка. Я был уверен, что встать и уйти он не мог. Если спит… Все равно разбужу, и уедем немедленно!

Но он не спал. Он метался в постели, хватая ртом воздух, и скреб скрюченными пальцами одеяло. Я кинулся к нему, называя по имени, но вряд ли Джейк слышал хоть слово. Его глаза закатились, изо рта рвался хрип. И эта сука Гарделл еще называет себя медсестрой! Бросить человека в таком состоянии!

— Джейк! — в тридцатый раз повторил я. — Джейк, ты слышишь? Все будет хорошо!

С тем же успехом можно было успокаивать дерево, гнущееся под порывами урагана. Тело Джейка горело, на ввалившихся щеках алели рваные пятна. Какой дрянью его поили? Но ведь и другие пили то же самое! Позавчера, вчера, сегодня все взрослые моухейцы хлестали свое самодельное пойло, час назад Сельма у меня на глазах выпила больше, чем Джейк за весь вчерашний вечер. Но ни она, никто другой не корчился из-за этого в конвульсиях. А жизнь Джейка сейчас зависит от помощи настоящих профессионалов. И от того, насколько быстро он эту помощь получит.

Я заметался между домом и «Корветом», застелил заднее сиденье одеялом со своей кровати, швырнул на пассажирское место впереди свою сумку и вернулся в спальню Джейка. Его глаза закрылись, а по лбу и щекам скатывались крупные капли пота. Я не имел права терять время на то, чтобы собрать его вещи. К черту! И черновик романа о Сермахлоне, который ворохом грудился в углу комнаты, — туда же. Я обхватил Джейка, набрал побольше воздуха и рывком приподнял его. Джейк хрипло вскрикнул и дернулся, неуклюже взмахнув руками. Он оказался тяжелее, чем я рассчитывал. Ничего, справлюсь. Еще один рывок, перехватить горячее тело вот так, поудобнее… Я всей душой жалел, что уделял мало внимания своей физической форме. От сидения за клавиатурой компьютера мышцы не становятся стальными. А Джейк изо всех сил мешал мне. Он ни на миг не открыл глаз, но и не отключался (а жаль, было бы легче!): то обвисал у меня в руках, то начинал биться с такой энергией, что мне стоило всех сил не выпустить его. Руки начали подрагивать, сейчас растянемся вдвоем…

— Не надо, мистер Хиллбери!

Голос Делберта прозвучал настолько неожиданно, что я вздрогнул, а Джейк как раз в это мгновение затрепыхался — и удержать его я не смог. Он повалился на пол, как куль, а Делберт тут же проскользнул к нему, присел на корточки и приподнял голову.

— Где настойка? Быстро, мистер Хиллбери!

Если бы я видел стакан или кружку — да любую плошку! — с лекарством, я бы влил в Джейка все до капли, не думая, из чего сделано это варево. Лишь бы он перестал мелко трястись, хлопая губами. Но в комнате ничего не было. Я кинулся на кухню — пусто.

— Быстрее! — снова крикнул Делберт.

— Ничего не осталось.

— Бутылку давайте! Он умрет, если не дать ему выпить!

Я автоматически схватил со стола наполовину опустошенную «Четыре розы», но на ходу подумал, что поить человека спиртным в разгар лихорадки нельзя, и остановился посреди спальни, не решаясь отдать бутылку мальчишке. За то время, что я топтался на кухне, Делберт перетащил Джейка через полкомнаты и усадил, оперев спиной о кровать.

— Давайте! Да не смотрите так, миссис Гарделл его этим и поила!

— Как «этим»? — поразился я. — Она какой-то темный отвар приносила.

— Да самогон это был! — Делберт провел ладонью по подбородку Джейка, стирая слюну, снова протянул руку за бутылкой — и вдруг замер, обернувшись к окну. Я тоже услышал со двора шаги и два голоса, мужской и женский, а в следующую секунду Делберт нырнул под кровать. Джейк, лишившись поддержки, начал оседать, клонясь набок, и я подхватил его, не выпуская бутылки из руки.

— Что ты делаешь? — от двери поинтересовался Ларри О'Доннел.

— С ума сошел! — включилась миссис Гарделл. — Разве можно такого больного поднимать? Ларри, уложи его сейчас же!

— Отойди, Уолт, — О'Доннел подхватил Джейка, как тряпичную куклу, и без малейших усилий поднял его. Тело Джейка судорожно дернулось, но Ларри удержал его и осторожно положил на кровать.

— Скоро пойдет дождь, — простонал Джейк. — не надо, пожалуйста, не надо! Дождь… Бегите… Дождь…

Еще раз передернувшись, он громко втянул воздух, напоследок пробормотал «не надо дождя» и обмяк. Миссис Гарделл выхватила бутылку у меня из рук и поднесла ко рту Джейка.

— Ну-ка глоточек, — проворковала она, сменив тон.

— Подождите!

Я хотел перехватить ее руку, но Ларри встал передо мной, не подпуская к старухе.

— Успокойся, — сказал он. — Не мешай, и с Джейком все будет в порядке.

— Но зачем…

— Объяснения потом, — О'Доннел оглянулся на Джейка (часть жидкости пролилась ему на грудь, но горло подергивалось, он глотал самопальное виски все быстрее, и старая ведьма улыбалась) и удовлетворенно кивнул. — А сейчас выйди. Возвращайся на танцы или посиди во дворе.

— И не подумаю.

— Уолт, это приказ!

Я остолбенел. В голосе Ларри прозвучали нотки, которые можно услышать только у офицерского состава. Военные и полицейские за годы службы вырабатывают такой тон, исключающий малейшее возражение. Но я никак не думал услышать его от деревенского бармена. С другой стороны, короткая, как выстрел, фраза частично объяснила крутой нрав О'Доннела и его гордую осанку, близкую к определению «выправка».

Ларри понял мою догадку, и по его губам промелькнула улыбка.

— Перестань ершиться и выйди, — спокойнее сказал он. — Через полчаса я тебе все объясню.

Я отрицательно мотнул головой:

— Джейку надо в больницу.

— Джейк скоро придет в себя и не вспомнит, что с ним было. Уйди. Потанцуй или с Делбертом поболтай, пока я не вернусь.

Шпиона из меня никогда не выйдет. Я посмотрел на кровать, понимая, что этого делать нельзя, но все равно не смог удержаться. Сейчас Ларри проследит за моим взглядом, вытащит Делберта, как мышонка из мышеловки, и… Не знаю, что с ним сделает, но неспроста ведь мальчишка спрятался!

— Шевелись, — Ларри взял меня за руку и подтолкнул к двери. — Ничего плохого с Риденсом не случится.

Слава богу, он решил, что я смотрю на Джейка. А Джейк хрипло что-то выкрикнул и снова задергался. Его рука вскинулась и вцепилась в уже почти пустую бутылку, как будто это была единственная надежда удержаться над пропастью.

Поздно спохватился — он уже на самом дне пропасти. В черном, пропахшем мертвечиной холоде.

— Идем вместе, — выдохнул я. Не потому, что испугался очередной мрачной мысли, но увести Ларри, пока он не обнаружил мальчишку под кроватью, казалось самым лучшим выходом из ситуации.

О'Доннел еще раз глянул на Джейка (миссис Гарделл улыбнулась самодовольно, как врач, только что с блеском завершивший трудную операцию) и буркнул:

— Ладно. — Он снова ухватил меня за руку и буквально вытащил во двор.

— Каких ты хочешь объяснений? — Вопрос прозвучал так, будто Ларри несколько лет тренировался пародировать Джона Уэйна, так что если бы оказалось, что руку в карман он запустил за «кольтом», я бы не удивился. Но на свет вынырнула всего лишь пачка «Кэмела».

— Всех, — я взял предложенную сигарету. — Насчет глюков, которые мерещатся приезжим, насчет состояния Джейка.

— И почему тебе неуютно рядом с новыми приятелями? — усмехнулся Ларри. — С такими милыми людьми…

— Я тоже поиронизирую, если растолкуешь, над чем.

— Не здесь. Идем ко мне.

— А как же бар? Больше никто не захочет выпить?

— Потерпят. Да и вечер минут через пятнадцать закончится. Кэтлин с девочками уже поехали домой.

Клянусь, если бы он сказал, что его жена и дочери сели в космический корабль и рванули за тридесять парсеков, я бы еще сильнее захотел оказаться у него дома — зная, что услышу наконец разумное объяснение зловещей атмосфере, окружающей Моухей, и никто не станет мешать. Я не сомневался, что Кэтлин обязательно составит нам компанию, как только мы войдем в дом, а рассказывать при ней о своих страхах не хотелось. Другое дело — вскочить при ней на коня и выхватить из ножен эскалибур или сесть за руль гоночной машины. Или хоть полку к стене прибить.

Но желание уберечь собственную гордость от трещины, а Кэтлин — от разочарования не помешало мне Молча пойти за О'Доннелом. Он шагал быстро, как и полагается ковбою, у которого всегда дел невпроворот, и смотрел прямо перед собой, а я успевал вертеть головой.

Ночь была теплой, полной ароматов, которым я не Мог дать названия, разве что по методу Делберта окрестил бы запахи незнакомых цветов на свой лад. Интересно, успеет мальчишка выбраться из дому незамеченным? Например, когда миссис Гарделл на кухню выйдет. Иначе она его живьем сожрет.

Луне осталось дотерпеть не больше трех дней до полнолуния. Новое поле Энсонов лежало перед нами развернутой салфеткой без единой крошки на ней. Груда камней показалась выше, чем днем. Зато холмы словно округлились, свернулись в клубок спящими котами. И молочный свет с небес не манил их проснуться.

Дома вдоль дороги стояли темными — похоже, все еще веселились на танцах. Только в доме О'Доннелов светились два окна. Где-то далеко, наверное во дворе какой-то развалюхи на окраине, затявкала собака. Дворняжка, которую я заметил, впервые проезжая по Моухею? Других не видел и не слышал. Выходит, она.

Ларри толкнул калитку, но к крыльцу не пошел. Повернул налево, не сбавляя шага, обогнул дом. Дверь заднего хода стояла распахнутой.

— Входи, — небрежно бросил мне хозяин, не потрудившись обернуться. Сам он вошел первым и включать свет в коридоре посчитал лишним. Из кухни — или откуда там падал на двор квадрат света — сюда не проникало ни лучика. Я не мог разглядеть обстановки в сгустившемся мраке, но светлые волосы Ларри видел. А он, пройдя до середины коридора, сделал три или четыре шага вправо — и его голова поплыла теперь уже не только вперед, но и вниз. Ничего себе фокус!

Будь О'Доннел брюнетом, я бы еще долго топтался в коридоре или загремел бы по крутым ступенькам подвальной лестницы — предупреждать меня о ней никто не стал. Но, сообразив, каким «чудом» голова Ларри в течение трех секунд оказалась на уровне моих коленей, я двинулся за ним, вытянув перед собой руки, и вовремя обнаружил проем открытой двери. Дальше пришлось нащупывать дорогу носками туфель. Лестница (без перил, для акробатов, что ли, строили?) вела вниз под углом градусов в семьдесят. Судя по звукам, которыми отдавались наши шаги, она была металлической. Я спускался не так уверенно, как хозяин, и, когда в подвале вспыхнул свет, чуть не полетел вниз. Одна-единственная лампочка в шестьдесят ватт показалась мне яркой, как прожектор аэродрома.

— Сейчас привыкнешь, — сказал Ларри, правильно расшифровав мою гримасу. — Здесь спокойнее, чем наверху. Мой личный бункер.

В подвале не было ни одного окошка, даже крохотного слухового. Голые бетонные стены, спасибо, хоть побеленные, бетонный пол. Примерно посередине подвала стоял большой старомодный диван — динозавр, рожденный в начале тридцатых, из тех, чьи спинки поверху украшались резными деревянными планками, а посреди завитушек вставляли небольшое зеркало. Правда, в этом диване на месте зеркала желтел деревянный овал

как пустой гроб.

Перед диваном собачонкой замер старый журнальный столик. На нем лежала книга, но, к сожалению, задней стороной обложки вверх, так что о литературных пристрастиях Ларри я мог только догадываться, глядя на гладкий черный картон и спрессованные желтоватые ребра страниц. Дальнюю стену подпирала широкая тумбочка, похоже, от спального гарнитура. Из скважины в ее дверце сломанным ребром торчал ключ без головки. В углу висел на стене жестяной умывальник — если не отец, то уж точно ровесник дивана, под ним стоял слегка помятый таз.

— Нравится?

— Смахивает на тюремную камеру где-нибудь в Гватемале, — ответил я.

— Серьезно? А по-моему, вполне приличные апартаменты.

На сей раз насмешки в голосе не было. Ларри жестом предложил мне сесть. Диван не заскрипел, и пружины не врезались в тело. Показалось, наверху что-то позвякивает, но Ларри не обращал на это внимания, и я не стал прислушиваться. Если в дом ворвались вооруженные люди, чья задача не дать нам поговорить, я все равно не смогу отбить их атаку. Разве что между страниц в книге спрятана граната. А в ящике для белья под диваном — огнемет.

О'Доннел прошелся до тумбочки, обхватил двумя пальцами стержень ключа, и я услышал слабый щелчок. Ларри вытащил темную пузатую бутылку, небрежно толкнул дверцу обратно и, вернувшись к дивану, поставил бутылку передо мной. На ней блестела этикетка «Камю». Милый сюрприз.

— Настоящий, не бойся, — улыбнулся Ларри. — Я всякую дрянь не пью, Делберт, кажется, тебе это уже сообщил.

— Откуда ты знаешь?

— От него самого. Сегодня перед танцами мы с ним поговорили по душам, пришли кое в чем к общему знаменателю. А ты думал, я и не подозреваю, что ты воду пьешь вместо виски?

— Вместо самогона, хочешь сказать?

— Точно.

Он этого слова не боялся и не испытывал ни малейшего стеснения. Почему-то образ ковбоя стал таять, вспомнилось резкое «это приказ!», и вместо того, чтобы спросить, о чем же они договорились с Делбертом, я вдруг выпалил:

— Кто ты такой?

Вместо ответа О'Доннел сосредоточенно вгляделся в содержимое бутылки. Вытащил пробку, принюхался, почему-то посмотрел на лестницу. Я глянул в ту же сторону. Дверь оставалась открытой. Может, пойти захлопнуть? Дверь в бункер должна быть заперта, иначе какой это бункер. Но что-то еще непонятное, проступившее вдруг в облике О'Доннела, удержало меня на месте. Вдруг он подумает, что я хочу сбежать, и… Не знаю, что «и». Но теперь я гораздо лучше понимал, почему Делберт нырнул под кровать с такой скоростью.

— Кто ты такой? — повторил я.

— Пора представиться? — Ларри улыбнулся. — Хорошо. Будем знакомы: Лоренс Джозеф О'Доннел, второй лейтенант военно-воздушных сил США, родился во Флориде в шестьдесят первом году, умер в Моухее в восемьдесят седьмом.

Я разинул рот, уставившись на него во все глаза. Но не заметил ни малейшего намека на шутку. Приехал, Уолт, поздравляю! Я сижу в подвале или с самым чокнутым из всех, кого до сих пор встречал, или с живым мертвецом. Не зомби — в О'Доннеле не было ничего от покорного существа, способного всего лишь бездумно выполнять чужие приказы. Значит, с вампиром? Замечательно! Только брать у него интервью что-то не хочется.

Он улыбнулся еще раз (клыков я не заметил), обошел диван и присел на противоположный край. Достаточно далеко, чтобы мне не захотелось отодвинуться. Все мало-мальски подходящие случаю шутки казались глупыми, я не знал, что сказать, и Ларри молчал. Яркие голубые глаза испытующе ощупывали мое лицо.

— Уолтер Роберт Хиллбери, — наконец произнес я. — Писатель, родился в семьдесят пятом в Калифорнии. Боюсь, что скоро умру в Моухее.

— Бояться поздно, — ответил О'Доннел. — Ты уже Умер.

Я онемел, а металлическая лестница тихо загудела Под шагами. В подвал с подносом в руках спускалась Айрис, не глядя вниз, она находила ступеньки так же легко и уверенно, как отец. Когда мы вошли, Ларри ни ее, никого другого не окликнул, и они не дали о себе знать, но девочка не выглядела удивленной. Значит, заранее знала, что мы явимся? Знала, что спустимся вдвоем в подвал… И что отец объявит себя мертвецом? Мне стало совсем уж не по себе. Наверное, так чувствуют себя герои книг, которых автор заставляет действовать по его плану, не советуясь с беднягами. Может, вполне справедливо автору оказаться на их месте, но я согласился бы до конца своих дней писать слащавые историйки для домохозяек, лишь бы поскорее выбраться из Моухея. Для начала — из этого подвала.

Ага, держи карман шире! Не для того тебя сюда привели, чтобы сразу выпустить!

Я еле удержался, чтоб не вскочить, но тут же заставил себя отогнать параноидальные выводы. Не из чего их делать! Выдал Ларри реплику из фильма ужасов, но ведь топором он пока над моей головой не машет. И вряд ли позволил бы дочке сюда войти, если бы собирался сцену в духе Хичкока разыграть. Шутит он, вот и все. От моухейской логики меня воротит, а кто сказал, что моухейский юмор должен быть приятным? Снова я сам себя накрутил?

Я постарался перевести дыхание незаметно, а Ларри всем видом демонстрировал дипломатичное равнодушие. У него Делберт и этому учился, надо понимать? Застенчиво улыбнувшись, Айрис поставила поднос на стол. Высокий кофейник, сахарница и сливочник из одного набора — фаянс, покрытый перламутровой глазурью. И из того же набора крохотные кофейные чашечки. Боже, ты решил, что мне еще недостаточно мучений?

— Некоторые ученые твердят, что кофе вреден, — сказал Ларри, — но, насколько мне известно, покойникам ничто не вредит. Сахар клади себе сам.

— А нормальные чашки есть?

— То есть?

— Обычные. Для чая, для воды. Кружка, в конце концов, найдется? Терпеть не могу пить кофе из скорлупок.

— Неси.

Услышав приказ, Айрис белкой взлетела наверх и вернулась с двумя большими фаянсовыми кружками в руках. Чтобы окончательно доказать, что присоединяться к нам она не собирается, девочка ушла, едва поставила их на столик, не дожидаясь благодарности или каких-нибудь просьб. Дверь гулко захлопнулась за ней, а я отметил про себя, что обыкновенная деревянная дверь так не грохает. Значит, эта — металлическая? Бронированная? Черт, да пусть же мне кто-нибудь объяснит, что происходит! Я ведь за этим сюда и пришел!

— Раз ты не требуешь соблюдать хорошие манеры, я тоже не буду кривляться, — сказал Ларри, разливая кофе. Отвергнутые «скорлупки» он наполнил коньяком, рассчитав, что раз уж они здесь, то идти за рюмками не эргономично. — Расслабься, Уолт, психически я полностью нормален. С тобой сравниваться не буду, но что Риденса нормальнее — это точно.

Он бросил в свою кружку две ложки сахара, я взял одну. Сливок обоим не захотелось. Мы не торопясь тянули коньяк; его вкус и аромат были великолепны, но и кофе доказал свою принадлежность к благородным напиткам. Я даже подумал, что неплохо было бы Айрис наняться в то кафе на Лонг Бич бульваре, где я практически ежедневно выпивал чашку кофе. О'Доннел не проявлял агрессивности, и мои нервозные подозрения отступили. Я отпил еще глоток и посмотрел на него.

— Я слушаю.

Ларри тоже поднес кружку к губам.

— Сначала слушать буду я, — за спиной у улыбки промелькнула офицерская интонация. — Если бы я хотел рассказывать с ходу, сделал бы это, как только ты приехал. Но, по-моему, чем больше странностей заметит человек., тем быстрее поверит он потом в чужие слова.

— Ну и…

— Ну, и рассказывай, что заметил, — Ларри откинулся на угол дивана, забросил ногу на ногу. — Не стесняйся, давай с подробностями. Меня ничем не удивишь.

Он не соврал. Признавая справедливость неписаного закона «откровенность за откровенность», я говорил о видениях, начавшихся еще в дороге, о странно изменившемся поведении Джейка и о том, какими фальшивыми выглядят моухейцы, а О'Доннел только улыбался краем рта и кивал, как профессор на экзамене, довольный правильным ответом студента.

— И наконец выясняется, что ты — мертвец, — подвел я итог истории.

— Писатель должен распознавать фигуральные выражения.

— Но даже писателю не помешало бы знать, чем они мотивированы.

Ларри рассмеялся. Пододвинул ко мне кофейник и поровну разлил в опустевшие чашечки остатки коньяка.

— Так, значит, без Риденса ты не уедешь? — спросил он.

— Нет.

— А если обстоятельства станут еще хуже? Больше кошмаров, больше странных людей вокруг… Или не людей?

— Ты обещал прояснить дело, а не запутывать еще сильнее.

— Извини. Просто мне надо точно знать, насколько сильно в тебе чувство дружбы.

— Слона на спине выдержит, — буркнул я.

— Скоро проверим. Я сказал, что ты умер, Уолт, так вот — умер ты из-за дружбы. Я в свое время умер из-за любви, — губы Ларри дернулись. — Шестнадцать лет назад я знать не знал, что на свете существует Моухей. И никаких кошмаров не видел по дороге сюда, никаких жутких галлюцинаций. Наоборот, мы въехали в эту проклятую деревню, заливаясь смехом. Отличная была компания…

В автобусе стоял такой хохот, что уши закладывало: капрал Бейкон только что закончил рассказывать анекдот о заблудившемся в Нью-Йорке китайце. Лейтенант О'Доннел обнимал за плечи жену. Кэтлин даже сейчас, на седьмом месяце беременности, была красивее всех женщин, каких ему только доводилось видеть. И именно она настояла на участии в этой экскурсии. Ларри не хотел трястись в автобусе и жизнь в палатках после восьми лет в армии не казалась ему романтичной, а Великие Озера… На черта ему сдались Великие Озера? Но Кэтлин заявила, что он хочет лишить ее всех удовольствий в жизни, обозвала эгоистом и то ныла, то ласкалась, повторяя «поедем», «поедем», «поедем», с того момента, как на приграничной военной базе, где служил Ларри, вывесили объявление об автобусной экскурсии на Великие Озера.

Желающих было с лихвой; поддавшись наконец на уговоры жены, лейтенант О'Доннел чуть не остался за бортом уже не по собственной воле. Но его любили и командиры, и подчиненные, кроме того, все восхищались Кэтлин, желали им обоим счастья… Словом, из самых лучших побуждений — как это всегда бывает — им уступили два билета в ад.

Впрочем, пока автобус не добрался до Моухея, об аде никто не вспоминал. Ребята смеялись, пили пиво и шутили, не всегда успевая прикусить язык, если шутка оказывалась чересчур сальной для женских ушей. А обладательница единственной в автобусе пары таких изящных розовых ушек улыбалась, поглаживала живот и прижималась к мужу. Ларри и Кэтлин уже почти месяц не занимались любовью, и, может быть, поэтому он испытывал такое острое наслаждение от каждого невинного прикосновения к ее телу.

— Еще одна деревенька, — выкрикнул Бейкон. — Им конца не будет! А убогая-то какая!

Ларри выглянул в окно поверх плеча Кэтлин. Разбросанные по холмистой равнине дома показались ему неуклюжими, словно слепленными из деталей разнокалиберных детских конструкторов. А через две минуты раздался треск и визг тормозов; автобус резко вздрогнул и, перекосившись вперед, замер. Водитель, Томми Райе, чертыхнулся, толчок бросил Кэтлин на мужа, и она охнула, обхватив живот обеими руками. Рядовой Динкман, как раз поднявшийся, чтобы изобразить полковника на плацу, шлепнулся на задницу и выпалил фразу, которую полковник мог бы позволить себе разве что в случае новой мировой войны. Мотор автобуса еще работал, но двигаться он больше не желал, только кренился все сильнее, словно хотел зарыться носом в землю. Капитан Йорк, худощавый мужчина лет сорока, старший по званию среди экскурсантов, крикнул: — Глуши двигатель, Том!

Минутой позже толпа парней в военной форме рассматривала глубокую рытвину, в которую ушли передние колеса. Автобус прижался к земле передней частью, словно брал низкий старт, но вот сорваться с места и рвануть вперед он точно не смог бы. Томми Райе клялся, что ни один водитель в мире не разглядел бы яму, потому что она была прикрыта досками, спрятанными под густым слоем пыли. Доказательством его слов служили изломанные куски фальшивого дорожного покрытия. Но это не облегчало положения: автобус крепко засел в узкой ямине.

— Сэр, — Динкман повернулся к капитану, — что будем делать?

Йорк не ответил. А Ларри вдруг подсознательно почувствовал опасность серьезнее, чем если бы над их базой закружились истребители противника. Он автоматически опустил ладонь на кобуру и порадовался, что не оставил пистолет дома, как сделали Йорк и Бейкон.

Со всех сторон к ним уже спешили моухейцы. Они охали и цокали языками, разглядывая застрявший автобус, но никто не давал советов и не спешил разворачивать спасательные работы.

— У нас тут земля сама собой просела, — сказал невысокий коренастый мужчина. — Мы мосток сделали наскоро, ни сил, ни времени не было долго возиться — думали, когда на полях управимся, подвезем земли и засыплем эту яму. А оно вон как вышло… Легковушки-то мосток выдерживал, а автобус слишком тяжелым оказался.

— Ничего, сейчас из Гэлтауна ребят с тягачом вызовем, — улыбнулся парень в клетчатой рубашке навыпуск. — Они в два счета справятся.

Он назвался Стэном Клейменом. И улыбался, не переставая, улыбался так, будто проломившийся под колесами автобуса деревянный мосток был самым красивым зрелищем в его жизни. Ларри подавил желание стереть с его лица улыбку и обнял Кэтлин свободной рукой. Убирать правую с рукоятки пистолета он не собирался.

— Все будет в порядке, — улыбнулся и низкорослый. — А пока прошу ко мне в дом, выпьете чего-то холодненького, успокоитесь. Ресторана или отеля здесь нет, под солнцем торчать глупо. Идем?

Его земляки дружно повторили приглашение, услышав в ответ тридцать благодарностей и один отказ.

— Почему, лейтенант? — удивленно прошептал капрал Бейкон. — Люди обидятся. Ну, растяпы они, но ведь не нарочно ловушку устроили.

— Я останусь здесь, — уперся Ларри.

Глупо, но автобус казался ему чем-то вроде спасательного плота. Надо удержаться за него, не дать этим улыбчивым доброжелательным штатским ничего испортить… Ларри не знал, почему ему вдруг пришло в голову, что деревенские испортят автобус. Но что-то в честных взглядах и широких улыбках моухейцев мешало поверить им. И женщины, окружившие Кэтлин с обычными женскими ахами-охами, показались хитрыми лгуньями. Какое им дело до ее беременности? С чего вдруг они так рады оказывать услуги тем, кого видят первый и последний раз?

Он не ушел под крышу с палящего солнца. И Кэти не отпустил. Стоял, держа ее за руку, и смотрел, как приятели расходятся по домам. Кэтлин жаловалась на духоту, сердилась. Она раскраснелась от жары, по лицу струйками сбегал пот, и даже стоять на место ей было тяжело. Теперь она обеими руками придерживала большой «близнецовый» живот уже не только из желания лишний раз обратить внимание мужа на свое положение.