Между полем овса и редколесьем, украсившим плоские холмы на северо-западе, стоял только один дом. Если девчонки не обманули, здесь живет мой лучший друг. Дом был одноэтажным и показался мне растянутым. Тот, кто его проектировал, вряд ли считался с понятием «архитектура». Я рассчитывал увидеть открытую веранду, но ее не было. Плотно задернутые зеленые шторы не гармонировали с голубыми оконными рамами. Серая шиферная крыша лежала на побеленных стенах, как раненый солдат на снегу. Вокруг дома шел деревянный забор около трех футов высотой, но по обе его стороны трава была одинаково пожухлой и неухоженной. Я остановил машину перед калиткой, от которой к дому пролегала прямая забетонированная дорожка, и вышел. Тишина, только легкий ветерок чуть слышно шелестит верхушками деревьев. Джейк не мог не слышать, как я подъехал. Но дом по-прежнему напоминал солдата, впавшего в кому от тяжелого ранения.

Замечательно — я полстраны пересек, чтобы увидеться с этим типом, а его дома нет!

Перегнувшись через калитку, я откинул крючок и вошел во двор. Бетон дорожки растрескался, травинки, проросшие в щелях, теперь лежали на нем мертвыми червями. Да что за дурацкие мысли! Вокруг идиллическая тишина, стоит глянуть на небо — поверишь в рай, я только что встретил самых красивых юных девушек на свете и через несколько минут увижу лучшего друга, — а в голову лезут исключительно заупокойные сравнения. Еще немного — и придется просить Терри подыскать мне хорошего психоаналитика.

К коричневой двери вели три деревянные ступеньки. Звонка я не увидел. Заглянуть в окно мешали шторы. Я ударил кулаком по двери, крикнул: «Джейк!» — и пять секунд подождал. Надо переходить к более активным действиям. Я подергал дверь во все стороны, встал на цыпочки, чтобы пошарить рукой по притолоке, и обследовал косяки. Пусто. Коврика на ступеньках не было. Если Джейк, уходя, прятал где-то ключ, то не рядом с дверью. Зная размах его фантазии, я предположил, что ключ находится в ямке, вырытой под шестым стеблем ветреницы налево от третьего куста бересклета, если считать от желудя, упавшего на рассвете в полнолуние. Я не смог бы найти его, даже если бы был лучшим бойскаутом мира или прошел подготовку в школе спецназа. Проще вышибить дверь. Разумнее найти Джейка. Я выбрал второе.

Логика была не самой слабой моей стороной, так что возвращаться к деревне в объезд поля я не стал: если бы Джейк был в деревне или бродил по полям, он бы уже увидел меня, верно? Я сделал ставку на холмы. Обошел дом, убедившись, что все окна закрыты, на заднем дворе (таком же заросшем, как и «парадная лужайка») подфутболил пустую банку из-под машинного масла. Она перевернулась в воздухе, жирно поблескивая потеками, и врезалась в проволочную клетку, где сидели три кролика. Белый кролик вздрогнул, но остался на месте, а два серых запрыгали, прижав ушки и стараясь втиснуться в решетчатые углы. Я бы с удовольствием погладил их, но не рискнул открыть клетку: вряд ли Джейк будет благодарен, если я выпущу его любимцев. Клетка стояла под стеной дома, а в пяти ярдах от нее теснились, споря за жизненное пространство, два небольших сарая, запертых на навесные замки. Хмель оплел меньший из них, затянул крошечное окошко, заполз на крышу. Побуревшие шишки свисали гроздьями, закрывая верхнюю половину двери. Наверное, договор аренды не предусматривает пользование сараями, но если Джейка осенила очередная великая идея, он вряд ли заметил само существование хозяйственных построек. Нет, вряд ли его идеи были великими: он ведь не забывал кормить кроликов.

Усмехнувшись, я ухватился за забор покрепче, подтянулся и поставил ногу на верхнюю перекладину. Моя ступня оказалась слишком широкой для промежутка между вертикальными планками, пришлось втиснуть ее наискось. Я понадеялся, что не вывихну лодыжку, прыгая (и даже не подумал, что можно вернуться к калитке и обойти забор с цивилизованным видом), оттолкнулся — и услышал приближающийся звук автомобильного мотора. Останавливать движение было поздно, падать не хотелось, и я приземлился по ту сторону забора, чтобы сразу же полезть обратно. Если бы Терри увидел меня сейчас, он бы сказал, что я подтверждаю старую истину: все писатели — люди чокнутые, как бы ни старались это скрыть. И основная задача литературных агентов — не искать издательство, — согласное заплатить побольше за кипу исписанной бумаги, а держать подопечных авторов подальше от нормальных людей. Сказав это, Терри медленно покивал бы, обдумывая свою речь, и произнес что-нибудь по-латыни. А вот Энни возмутилась бы: «Ты что, мальчишка? Сколько можно, Уолт, я же тебя тысячу раз просила не позориться!» И почему все считают, что мы с ней влюблены друг в друга?

Мысли отвлекли меня от техники исполнения второго прыжка, и он вышел не таким ловким, как первый. Ладно, публики все равно нет. Судя по звуку, машина остановилась перед домом — и я бегом рванул туда, улыбаясь во весь рот в предвкушении встречи с Джейком.

И так, с криво открытым ртом, остановился, увидев на дорожке полную женщину лет сорока. Она несла два желтых бумажных пакета, набитых продуктами, и смотрела на меня с испугом, как и положено порядочной домохозяйке, навстречу которой выскакивает из-за угла неизвестный мужчина, растрепанный и шумно дышащий. Я подумал, что сейчас она завопит — что это домохозяйка Джейка — что если она пойдет на меня в атаку, из меня оладушек получится — что волосы у нее крашеные — что оригинальности Джейка хватит на то, чтоб сожительствовать с этой дамой — что надо представиться — что она не поверит… Мыслей было слишком много, и женщина, вышедшая из рыже-коричневого пикапа, пришла в себя быстрее.

— Что вам надо? — спросила она. Испуг уже соскользнул с ее лица и не затронул голос. Светло-голубые глаза моргнули несколько раз, будто она надеялась, что я растаю и белесым дымком уйду под землю.

С потусторонними мыслями у меня сегодня перебор.

— Добрый день, мэм, — опомнившись, я дружелюбно улыбнулся. — Я Уолтер Хиллбери, друг Джейка. Он не предупреждал вас, что пригласил меня погостить? В ее глазах отразилась работа мысли. Брови сдвинулись, между ними пролегла морщина, похожая на водосток. на ров братской могилы

Не отводя от меня взгляда, женщина подняла правую руку и зажала под мышкой пакет, который раньше держала за ручки, а теперь ловко подхватила под дно.

— Вы говорите про мистера Риденса? — спросила она.

Хвала тебе, господи, все-таки сообразила.

— Да. Где он?

Толстуха покачала головой.

— Вы его друг?

— Да, близкий друг. Я думал, он меня встретит.

— Когда вы приехали?

— Только что.

— Но уже виделись с другом?

Думайте обо мне что хотите, но чем заводить такую туполобую домработницу, я бы лучше жил по уши в грязи и питался сандвичами с яичницей. Джейк превзошел себя.

— Его нет дома, — для ясности я показал на запертую дверь. — Не было, когда я приехал.

Женщина пихнула пакет поглубже под мышку,

— А почему вы ищете его в моем доме? — спросила она.

Я остолбенел. Близняшки надо мной подшутили. Или здесь несколько полей с овсом. Или то, что я принял за овес, было… черт его знает — рожью! Или клевером! Я точно отличаю только кукурузу. Значит, я шатался по чужому двору, и так как я не коммивояжер и не коп, то делал это незаконно. Сюрприз-бонус: рядом не видно полиции.

— Мэм, простите бога ради! — выпалил я, надеясь, что мои вытаращенные глаза послужат доказательством чистых намерений и успокоят ее бдительность. — Это не дом Джейка?

— Мистер Риденс живет за холмом, — ответила она. — Вам надо объехать наш дом и перевалить через вон тот, — она качнула подбородком, — холм. С вершины увидите дом мистера Риденса. Вам вообще надо было не сюда сворачивать, а прямо от поля ехать к нему.

Ее взгляд говорил, что я — хитрый подонок, бродяга, назвавшийся чужим именем и намеренный сегодня же украсть фамильные драгоценности, включая серебряную ложку прабабушки Сары. Мне стоило труда не поежиться.

— А вы уверены, что вам именно мистер Риденс нужен? — с подозрением поинтересовалась хозяйка запертого дома.

— У меня с собой его письмо, — давно я не чувствовал себя школьником перед учительницей. — Показать? — Ни к чему. Езжайте, куда вам надо. У меня дел полно, а я тут с вами время теряю.

— Извините, — пробормотал я. — Когда я спросил дорогу, мне не сказали о холме, только о поле, — и я подумал, это дом Джейка.

— Тут ребенок не заблудится.

— Извините, — повторил я. И сделал крупную тактическую ошибку: — Помочь вам донести покупки?

Глаза женщины превратились в смотровые щели танка. Я буквально услышал, как в глубине ее мозга командир экипажа отдает приказ стрелку. Для отступления осталась секунда.

— То есть… Извините… Я поеду.

Она молчала. Большой зеленый цветок вроде ромашки, нарисованный на пакете, показался мне элементом военной маскировки. Я боком протиснулся мимо женщины, стараясь удержаться на дорожке (кто знает, как она отреагирует на истоптанные остатки травы), и пошел к своей машине под конвоем пристального взгляда.

* * *

Дороги, ведущей за холмы, я не обнаружил и, не рискуя возвращаться уточнять, пустил «Шевроле» напрямик через луг. Вряд ли трава здесь предназначалась для выпаса скота. Кстати, где скот? Какой из увиденных мной сараев был хлевом? Я всегда думал, что в хлеву много узких, похожих на бойницы окон. Думал, что около любой деревни должны пастись коровы, кони или овцы. И думал, что найду Джейка без всяких хлопот.

Оказавшись на вершине холма, я увидел внизу два дома, а не один. Они стояли по разные края ложбины, как часовые. Оба красные с темно-коричневыми крышами, окруженные деревьями. Я уже проиграл двойную ставку, так что не стал мудрить еще раз, а направил машину вниз по прямой — туда, где посреди ложбины работали на небольшом поле два человека. Спрошу еще раз, может, мужчины здесь лучше умеют указывать путь. Подъехав поближе, я разглядел, что со взрослым мужчиной работает мальчик-подросток. Надо понимать, отец и сын решили расширить свои владения и теперь превращали пустырь в годное для сева поле. Они ворочали камни — я представить не мог, что в наше время еще занимаются таким тяжелым ручным трудом. Мужчина был кряжистым, загорелым дотемна, и его жесткие голубые глаза сощурились, когда он поддел ломом очередной камень, сковыривая его с места, а потом нажал на лом еще сильнее — и камень тяжело откатился на шаг Мальчик тут же уперся в него и стал толкать к краю поля. Камень катился медленно, спина мальчика выгнулась, а мужчина поддел следующий камень и, бросив лом, покатил его сам. У него получалось быстрее, и, докатив камень до груды таких же, он сердито посмотрел на мальчика, взглядом обвиняя его в лени — как будто не понимал, что мальчишка из шкуры вылезает, но даже если выскочит из нее, не сможет работать быстрее.

— Здравствуйте! — крикнул я, высунувшись в окно с пассажирской стороны.

Мальчик посмотрел на отца, а не на меня, будто боялся ответить без позволения, а мужчина толкнул камень посильнее и выпрямился, отряхивая руки.

— Добрый день, сэр, — ответил он. — Сбились с дороги к озеру?

— Нет. Мне нужно попасть в Моухей.

Не знаю, почему я заговорил о деревне, а не о Джейке. Мужчина кивнул.

— Все правильно.

— Вы не подскажете, где живет Джейк Риденс? — я опасался, что сейчас он снова упрется в камень. — Джейк, который приехал из Калифорнии?

Мужчина кивнул еще раз. А взгляд мальчика вдруг наполнился таким любопытством, будто он услышал, что я только что прибыл от далай-ламы.

— Есть такой, — сказал мужчина. — Хороший человек. Вон его дом, — он показал на западный край ложбины. — Верно, Делберт?

— Конечно, — мальчик широко улыбнулся и осмелился на шаг приблизиться к машине. — Вы через две минуты там будете, сэр. Мистер Риденс сейчас дома.

Он был приятным на вид пареньком. Худой, но тяжелая работа сделала его худобу мускулистой, а большие темно-карие глаза могли получить первый приз, если бы здесь устроили конкурс красивых глаз, как сделали когда-то в нашем колледже. Тогда Джейк получил поощрительный приз «за хронически ошалевшие глаза». Темные волосы Делберта закрывали шею и торчали завитками над седьмым позвонком. А ко лбу пряди прилипли, пропитанные потом. Голубая футболка тоже промокла от пота, мальчик никак не мог отдышаться, но отец будто не замечал этого. Зато во мне сочувствие потребовало действия, и выход нашелся мгновенно.

— Вашего сына не затруднит показать мне дорогу? — спросил я, приглашающим жестом распахивая дверцу.

Мужчина прикинул на глаз расстояние до дома, видного с того места, откуда он стоял, и посмотрел на меня повнимательней.

— Я уже два раза не по адресу попадал, не хочу снова ошибиться, — торопливо выпалил я. Выглядел при этом кретином, ясное дело, но после короткого осмотра получил все-таки улыбку: «Ладно. Только побыстрее», и, ободренный успехом, пошел в новую атаку:

— И, если можно, я бы хотел, чтобы он помог мне управиться с вещами. Понимаете, перенести их в дом, разложить… Я заплачу.

Его взгляд поискал грузовой трейлер, который, видимо, на ходу отцепился от моей машины и теперь сиротливо стоит где-то неподалеку. Но, не обнаружив его, мужчина почему-то улыбнулся еще шире.

— Никакой платы, сэр. Сейчас вон по той колее, по ней мистер Риденс ездит, вы к самому дому подкатите. А там Делберт сделает все, что скажете… Я Роджер Энсон, — добавил, спохватившись, что до сих пор не представился, — а это Делберт, мой младший.

— Уолтер Хиллбери.

— Тоже из Калифорнии?

— Да, прямо из Лос-Анджелеса.

Роджер кивнул энергичнее, чем в прошлый раз. Наверное, в Моухее приезд калифорнийцев считается хорошей приметой. К мягкой зиме или к богатому урожаю. Так что с таким важным гостем можно отпустить сына, ни о чем не беспокоясь.

Мальчик сел рядом со мной и кивнул на колею, которую указал отец. Он тоже улыбнулся, но виновато, будто выпросил у меня эту поездку, понимая, что делать этого нельзя. Ничего, пусть стесняется, зато передохнет.

— Желаю приятной встречи с приятелем, сэр, — сказал Роджер. — Приходите вечером на танцы с ним вместе, познакомимся поближе.

— Обязательно.

Мы помахали друг другу на прощание. Делберт упорно смотрел на колею, не рискуя встречаться взглядом с отцом. Но когда «Корвет» оставил наполовину расчищенное поле позади, глянул на меня:

— Мистер Риденс о вас рассказывал. Вы надолго приехали?

— Дня на два-три, не больше.

— Хорошо. Вообще у нас людям из города скучно.

— Джейку, кажется, нравится.

— Мистеру Риденсу? Так он ведь на самом деле не здесь. На какой-то другой планете, которую сам выдумал. Он мне давал рукопись почитать. А вы тоже писатель?

— Да.

— Мистер Риденс говорил, вы удачливый. Вы здесь писать будете?

— Вряд ли за два дня много напишешь.

— Тогда вообще от безделья замаетесь. Лучше завтра же уезжайте, — с неожиданной резкостью сказал он. — Увидите мистера Риденса, поболтаете с ним — и возвращаетесь в Лос-Анджелес. На что вам тут время тратить? Направо.

Он сбил меня с толку последним словом, зато мои руки автоматически повернули баранку — и машина оказалась точно напротив нового Джейкова жилья.

Дощатый дом, выкрашенный красной краской, словно сошел с картинки. Веранда с двумя плетеными креслами, к стене между дверью и окном продвинут небольшой прямоугольный стол, раньше, наверное, на кухне стоял. Около дома всего один небольшой сарайчик и, насколько я видел, никаких клеток для домашней живности. Окна, даже маленькое чердачное окошко, распахнуты, и бледно-желтые занавески слегка колышутся.

Я дал длинный гудок и чуть сам не завопил в той же тональности, когда одна из занавесок рывком отлетела в сторону и моим глазам предстало наконец лицо моего лучшего друга.

Джейк выскочил из дома бегом, а я уже бежал к нему. Наша встреча сгодилась бы для финальной сцены военного фильма: ты жив, старый однополчанин! Я хлопал Джейка по спине сильнее, чем он меня, но я же стал высвобождаться из объятия первым.

— Как хорошо, что ты так быстро, — бормотал Джейк. — Просто невероятно… Как хорошо…

— Подберите сопли, маэстро, — приказал я. — Сентиментальность — не ваш жанр. Капитаны межгалактических экспедиций приветствуют друзей коротко и сухо.

— Нет. Мне одному было… Идем выпьем, — оборвал себя Джейк. И наконец-то заметил мальчика, стоящего около машины. — Привет, Делберт! Ты что, сегодня выходной? Хочешь дальше прочесть?

— Нет, мистер Риденс, — улыбка парнишки стала совсем смущенной. — Это мистер Хиллбери попросил меня ему помочь. Дорогу показать и вещи в дом внести.

Он перевел на меня вопросительный взгляд, а я торжественно вытащил из багажника полупустую дорожную сумку средних размеров. Джейк расхохотался, вклинил в смех радостное «ну, Уолт, ты даешь!» и попросил Делберта отнести этот неподъемный груз в «бывшую комнату Молли, по коридору налево». Мальчишка прятал глаза. Стеснялся вслух смеяться над чокнутым гостем, но понимал, что взгляд может не проконтролировать. Он мне нравился, пусть и был резок в своих добрых намерениях спасти меня от деревенской скуки. Честно говоря, этим тоже нравился.

— Как ты сумел так быстро вырваться? — спросил Джейк.

Я усмехнулся.

— Меня никто не держал на привязи. И, честно говоря, твое письмо меня испугало.

— Врешь! — Джейк мотнул головой. — Пойдем, в доме будешь жаловаться.

Его дом начинался с тесной прихожей, оклеенной желтыми обоями. Из нее вело три двери, не считая входной, — все распахнутые настежь, а в простенке висело овальное зеркало в тонкой металлической раме. На обувной тумбе напротив зеркала высилась груда исписанных листов. Джейк повел меня в кухоньку, маленькую, но побольше прихожей. Там стояла старая белая мебель и урчащий холодильник тоже пенсионного возраста. Никаких кухонных комбайнов, ни микроволновой печи, ни посудомоечной машины. Энни от такой кухни пришла бы в ужас. А я уселся на поцарапанный табурет и улыбнулся:

— Хорошо у тебя.

А что мне оставалось делать? Хватать Джейка за плечи, трясти и допытываться, что с ним случилось? Почему его движения стали дергаными, а взгляд — испуганным? Откуда взялись синие круги под глазами? Почему здесь, в райском месте, он, улыбаясь, выглядит намного хуже, чем во время глубокой депрессии? Можно подумать, он бы мне ответил! Нажим в таких ситуациях не помогает, человек вместо того, чтобы вывернуть наизнанку собственную душу, замыкается еще больше. Я пытался показать это в романе о подростке по имени Хэнк, в том самом, куда вставил случай с мамой и унизительным ударом влажного полотенца. Там на Хэнка давят все друзья, преподаватели и родители — и все с самыми лучшими намерениями. Не знаю, насколько мне удалось передать их доброжелательную толстокожесть, но сам я уподобляться им не хотел.

Джейк пожал плечами. На обеденном столе лежали отрывки истории Сермахлона (я скажу ему, что название никуда не годится, чуть позже), но нашлось место и для тарелок.

— Вина у меня нет, — сообщил Джейк. — Налить тебе виски?

— Мистер Хиллбери!

Делберт появился на пороге кухни, как чертик из коробки.

— Можно вас на минуточку?

— Да, — я поднялся и пошел за ним в «бывшую комнату Молли», не понимая, почему у мальчишки такое встревоженное лицо. Змея вылезла из моей сумки? Нет, я точно помнил, что змей не упаковывал.

В комнате была узкая старомодная кровать с изголовьем и изножьем одинаковой высоты, узкий шифоньер, лампочка без абажура и швейная машинка в углу. Сумка спокойно стояла на единственном стуле с причудливо изогнутой спинкой. Хорошее решение: человеку садиться на такой опасно для позвоночника, а сумке ничего не сделается.

— Что случилось?

— Не пейте это виски.

В глазах и приглушенном голосе мальчика читался страх: вот сейчас я высмею его и уйду. Но я сохранил серьезное выражение лица.

— Почему?

— Оно никудышное. Вам такое нечего пить.

Если бы в машине не лежала бутылка «Уайлд теркл», я бы попросил его не плести чепухи и уверил, что писательские желудки закалены в борьбе со спиртным любого качества. А так сам собой выдался повод задержать паренька.

— Услуга за услугу, — сказал я. — Я пью только собственное виски, а ты сидишь тут еще два часа.

— Зачем? — изумился он.

— На глупые вопросы я всегда отвечаю такими же. Но мальчишка уже догадался, в чем дело.

— Пожалели, да? — он прищурился. И вдруг засиял улыбкой, которая и на Страшном Суде могла бы послужить смягчающим обстоятельством. — Договорились, мистер Хиллбери. Только вечером скажите моему отцу, что мы все это время ваши чемоданы разбирали.

— Тогда я должен был на грузовике приехать. Может, лучше соврем, что мебель двигали?

Он улыбнулся еще раз, сел на кровать и привалился к стене, закрыв глаза. Я не стал выяснять, уснет он сидя или найдет позу поудобнее. Спросил на всякий случай: «Есть хочешь?», получил отрицательный жест и пошел на кухню, по дороге прихватив из «Корвета» бутылку.

Джейк разогревал стейки, но, оглянувшись, оценил мой подарок довольным воплем. Жир на сковородке потрескивал.

— Кто тебе готовит? — спросил я. — Где колоритная старушка?

— Кто? Какая старушка?

Пришлось напомнить ему о планах месячной давности. Сообразив, Джейк заулыбался и закивал головой.

— Точно! Я совсем с курса сбился. Подожди, сейчас все будет в порядке, — он сел и сильно потер ладонями лицо, виски, затылок — и снова лицо. На массаж ушло около минуты. Я рассматривал разнокалиберные рюмки в застекленном навесном шкафчике.

— Когда я тебя увидел, — сказал Джейк, — у меня чуть сердце не выскочило. Я думал, ты сначала напишешь, будешь две-три страницы сомневаться, стоит ли сюда ехать. А этой ночью приснилось, что ты явился без предупреждения, свалился снегом на голову и начал командовать — точно, как сейчас.

Мы посмеялись. Со своего места я видел маленькую клумбу под окном, но не знал, как называются растущие на ней цветы. На подоконнике стоял деревянный ящичек с измазанными землей клубнями. А на холодильнике — грязный радиоприемник.

— Пока будем есть, расскажу, как сюда попал. Ты еще не разучился понимать жующих?

— Это врожденный инстинкт.

— Тогда слушай.

Набив рот, он начал с того, как восхищался пейзажами в дороге. Предгорья Скалистых Гор зачаровали его так, что захотелось на время выбросить из головы космические приключения и написать что-нибудь о гномах, великанах и лепреконах. Пусть детское, но чтобы на страницах вздымались поросшие лесом горы, затягивающие беднягу смертного в череду страшных приключений. А потом он встретил старика (я тебе о нем писал, помнишь?) и выслушал его проникновенный монолог. Еще три дня метался по дорогам, пока здесь, в Моухее, не почувствовал: лучшего места не найти. Целый день бродил по окрестным холмам, идей пришло столько, что записывать не успевал, и, если бы перед ним вдруг появился джинн, одержимый страстью исполнять чужие желания, Джейк потребовал бы у него пишущую машинку и пачку бумаги — а теперь отвали, старичок, и не лезь под руку!

Он испугался, подумав, что сегодня же придется уехать, но понимал, что в такой крохотной деревушке трудно будет найти комнату внаем. Девяносто девять процентов за то, что никто из местных не пустит чужака на порог. И оттого, что он не сможет здесь остаться, Джейку стало больно, по-настоящему больно: заныли все кости и желудок скрутило. Возвращаясь в центр Моухея, к машине, он прикидывал, сможет ли построить себе шалаш — еще ведь тепло, мог бы месяцок-другой пожить в шалаше, — но оказалось, что в этом нет нужды. Его «Блейзер» как раз рассматривал мистер Пиле (я тебе его вечером покажу), они разговорились, и как только Джейк сказал, что хочет остаться здесь на недельку, мистер Пиле сразу повел его к Маккини, потому что Маккини женат на Молли Гарделл, и они забрали старую миссис Гарделл к себе, а ее дом стоит пустым с того времени, как похоронили старика.

— Арендовать гарделловский дом? Да хоть на десять лет, — сказал Чарльз Маккини. А его теща с такой радостью вызвалась за скромную плату приходить убирать и приносить постояльцу еду (наша Молли отлично готовит!), будто это Джейк их облагодетельствовал, а не они — его.

С трудом поверив в свое счастье, Джейк почти две недели писал запоем, спасибо, миссис Гарделл с настойчивостью родной тетушки трижды в день заставляла поесть. А вообще люди здесь необыкновенные!

— Это точно, — перебил я. — Типажи редкие, особенно леди, которая живет на вершине холма.

— В доме с синей крышей? — подхватил Джейк. — Это Сельма Уибли, кошмар всей деревни. Чокнутая старая дева, которую давно пора отправить в психушку, но люди относятся к ней с удивительным сочувствием. Они все здесь как одна семья, вот и берегут бедняжку. Как ты на нее нарвался?

Пришла моя очередь рассказывать.

— Близнецы — дочки О'Доннелов, — комментировал Джейк. — Красотки, правда? Им бы в модельном бизнесе тон задавать, но родители их ни за что не отпустят «развратничать». Кэтлин О'Доннел, между прочим, тоже красавица, но просидела тут безвылазно всю жизнь. Предрассудки в этой деревне прошловековые… Ладно, пойдем сегодня вечером на танцы, сам всех увидишь. Так что ты сделал?! Через забор? И прямо на нее выскочил? Ни хрена себе!

Он так хохотал, что на глазах проступили слезы. Я смотрел, как он, обхватив живот руками, корчится от смеха, и боролся с искушением ему врезать. Не люблю чувствовать себя идиотом, я сегодня уже получил тройную порцию этого блюда. Но ведь не Джейк виноват, что я изображал из себя Зеба Стумпа.

— Извини, — наконец пришел он в себя. — Просто миссис Энсон — дама боевая, если бы она действительно заподозрила тебя в дурных намерениях, пришлось бы посылать родным телеграммы с соболезнованием.

— В ложбине возле твоего дома поле ее мужа? — спросил я.

— Точнее сказать, он собирается заиметь там поле. По-моему, идея не из лучших: там камней больше, чем пустых бокалов в конце светского раута. Спорю, ты с ним познакомился, когда он валуны из земли выковыривал.

— Выиграл. А земля в этой ложбине плодородная?

— Черт ее знает. Наверное, это просто был единственный свободный участок в окрестностях. Делберт с ним работал?

— Да.

— Как обычно. — Джейк положил мне еще один стейк и пододвинул тарелку с горошком. — Старшего у них в семье больше любят. Стоит мне увидеть, как Делберт пашет на поле, я радуюсь, что у меня нет сестер и братьев, так что родителям, кроме меня, любить некого.

— Радуйся, что родился не в деревне.

— Фигня, — отмахнулся Джейк. — Важно не место, а чувства. Всё, не трогай меня!

В этом он не изменился. Пришла какая-то идея в голову — исчезайте все. Я как-то спросил, что он делает, если Великая Мысль появляется, когда он лежит в постели с женщиной. Джейк вытаращил глаза: «Как это — что делаю? Пишу… А чего ей оскорбляться? Я ее вежливо прошу подождать». Я несколько дней хотел провернуть этот фокус с Энни — подожди, дорогая, мне надо записать, что сделал герой с найденным ключом, так что перестань стонать и не шевелись, а то на качающемся матрасе писать неудобно, — но не решился.

Бумага у Джейка была под рукой, из кармана джинсов он вытащил обгрызенную ручку и писал, улыбаясь, — видно, идея нравилась. К его улыбкам во время работы я привык. К частому нервному морганию — нет. Но напирать не буду. По крайней мере, до вечера.

Я откинулся на стену, сунул в рот кусок мяса и стал думать о близняшках О'Доннел. Я не сердился на них: во-первых, девочки могли вполне искренне показать мне полдороги, считая, что дальше я сам разберусь, а во-вторых, они были слишком красивы, чтобы на них сердиться, даже если бы направили меня прямиком в болото. Представляю, как в школе гарцуют вокруг них ровесники. Здесь школы вроде бы нет, значит, дети или каждый день ездят в соседний городок, или живут в интернате, пока учатся. Я глотнул виски и понял, что не хочу, чтобы улыбчивые близняшки уезжали. Хочу видеть их каждый день. Хочу свозить обеих в кино, а перед сеансом повести по магазинам и покупать все, что им захочется. Хочу, чтобы мне снова было семнадцать. Моя Большая Школьная Любовь в подметки этим сестрам не годилась.

— Уолт, — подал голос Джейк, — как насчет душа?

— Я думал, здесь у тебя такой роскоши нет.

— Ну, прямо уж, — он качнул головой и потер нос. — Мы же не в трейлере. Я еще часок поработаю, а ты можешь принять душ или вообще влезть в ванну и отмокнуть с дороги. Извини, надо было сразу предложить.

— Наоборот, сытому в ванне лежать приятнее, чем голодному.

Улыбнувшись, Джейк взмахом руки объяснил, как найти ванную, и снова улетел за миллион парсеков. Я взял все необходимое из сумки (Делберт сладко спал, свернувшись калачиком поверх покрывала), убедился в наличии свежих полотенец, прихватил стакан со щедрой порцией «Уайлд теркл» и содовой, пачку джейковых «папирусов» и улегся в горячую воду. Зря Энни пугает меня сердечным приступом, все равно люблю киснуть в ванне часами. Стакан стоял на бортике уверенно, как профессиональный циркач, а вот роман Джейка… Нет, я не уронил его в воду, даже не забрызгал. У меня большой опыт чтения в ванне. Но Джейк никогда раньше не писал так мрачно. Бессвязно — пусть, но почему все отрывки пропитаны страхом? Инопланетяне у него получились параноиками, а экипаж космического корабля только тем и занимался, что хандрил. «Мы потерялись, — сказал Эд. — Потерялись не в лесу, откуда хотя бы есть надежда выйти, а в космосе, которому нет конца. Скоро в нашем корабле станет темно и холодно, потому что мы чужды этой галактике и никому здесь не нужны. Как вы думаете, капитан, нас найдут ?»

На месте капитана я бы отправил этого Эда под домашний арест и только корабельному психологу разрешил с ним видеться. А Джейк заставил командира экспедиции (то есть человека, проверенного целой армией психиатров) нести такую же скулящую галиматью. Трудно было поверить, что это пишет парень, которого я знаю десять лет. Но где здесь Джейк нашел бы себе хост-райтера?

— Как это объяснить? — спросил я, бросив его рукопись на кухонный стол.

Джейк поднял голову от очередного листа, который исписал уже до половины. Как всегда в подобные моменты, я увидел отсутствующие глаза — и несколько раз щелкнул пальцами перед его лицом.

— Вернись на землю. Чего ты боишься?

— Э-э… Понимаешь, Уолт…

— Нет. И не пойму, пока не объяснишь по-человечески. Ты присылаешь восторженное письмо, в конце которого фонтаном бьет страх, а в твоем новом сочинении он льется уже водопадом.

— Н-нет, — Джейк по-детски мотнул головой. — Я не хотел, чтобы это пробилось в роман. И тебе не хотел жаловаться.

— Рассказывай.

Я сел на табурет и приготовился выслушать для начала поток сумбура, но Джейк прокашлялся, с тоской посмотрел на отложенную ручку и сообщил вполне ясно:

— С первой же ночи, которую я провел здесь, мне стали сниться кошмары. Два жутких сна, которые чередовались, как по графику: то за мной гналось… не знаю, что. Какая-то тварь вроде огромного паука. Мохнатая, округлая, с выпученными глазами. Ее глаза были то желтыми, то коричневыми, а иногда зелеными, но каждый раз они выглядели так, будто слепились из гноя. Два больших комка желеобразного гноя, и я бежал от этой твари и ждал, что вот-вот ее глаза лопнут и на меня выплеснется вонючий гной. А на следующую ночь мне снилось, что я стою на краю обрыва, и земля осыпается у меня из-под ног. Я не могу не то что убежать, но даже сдвинуться с места, а земля сыплется все быстрее. Еще минута — и я упаду, а на дне оврага огромная лужа отравленной воды, на ее поверхности гниет ряска, и я понимаю, что мое тело будет гнить точно так же, если я сейчас же не отскочу — но не могу. Не могу, Уолт!

Его заколотило. Пальцы вцепились в ручку, резко дернулись, но Джейк словно не услышал звонкий хруст сломанной пластмассы, не глянул на взлетевшую, как из пращи, ампулу. Сжимая обломки, он спешил выговориться:

— К утру все проходило, но по ночам… Я тебе писал ночью. Проснулся и сел за письмо, ложиться было страшно. Понимаешь, мои кошмары объединились. Самая жуткая ночь в моей жизни.

Его губы дернулись, но что это была попытка улыбнуться, я понял только, когда Джейк добавил:

— Хуже, чем с Линдой на третьем курсе… Я снова стоял на обрыве, земля сыпалась так, будто ее лопатой отгребали, а тварь с гнилыми глазами шла на меня. Не бежала — наверное, понимала, что я теперь никуда не денусь. Шла, и ее выпученные глаза тряслись, а потом с этих трясущихся шаров начало капать что-то темное. А как только я отворачивался, чтобы не видеть этой гадости, уже не мог отвести глаз от жижи на дне оврага. Она пузырилась, воняла серой и… Блин, и оттуда торчала человеческая рука! Тонкая, маленькая, может, даже детская. Пальцы сжимались и разжимались, я понял, что эта рука тянется схватить меня — и в ту же минуту мне на шею брызнул гной из разорвавшегося глаза твари… Я орал, наверное, секунд десять после того, как проснулся.

Он громко втянул в себя воздух, почти всхлипнул и потряс головой, отгоняя жуткие воспоминания. Я через стол протянул ему руку, и Джейк вцепился в нее, как ребенок. Но всего на полминуты, не дольше. Его голова еще несколько раз мотнулась от плеча к плечу, и дыхание стало ровнее.

— Я никому не рассказывал об этих снах, — сказал он. — И о том, что боюсь их. Но люди замечали, что я странно выгляжу, и пытались меня успокоить. Миссис Гарделл всегда задерживалась, чтобы поговорить, рассказать что-нибудь веселое. И все остальные очень доброжелательны. Я читал, что в деревнях не любят чужаков, но здесь ко мне относятся как к родному. Здесь живут замечательные люди, Уолт. Только успокоить меня они не могли, вот я и подумал, что у тебя это точно получится. Ну, и написал.

Я мог сказать ему, что сны, какими бы страшными они ни были, всего лишь сны. То есть пойти по самой проторенной дороге: моя мама, Энни или Терри, как и большинство людей, сказали бы именно это. Еще я мог удариться в философию, вспомнить о восточном мудреце и его сне о бабочке и за пятнадцать-двадцать минут заморочить Джейку голову так, что он не только о кошмарах, но и о своем Сермахлоне забыл бы. Но я сказал:

— Это элементарное переутомление, Джейк. Тебе надо ненадолго отложить работу. Побольше гулять, хорошо питаться и не забивать голову инопланетными чудовищами. Через недельку будешь как новенький. Давай вернемся домой или, если хочешь, поедем куда-нибудь развеяться. Мы ведь еще ни разу не были в Нью-Йорке. Хочешь пройтись по Бродвею?

— Я не хочу отсюда уезжать, — в последний раз мотнул головой Джейк. — Мне здесь пишется как никогда. А гулять и объедаться здесь можно свободно. Ты… Ты останешься со мной? Хотя бы на пару дней, Уолт? Устроишь себе отпуск?

— С удовольствием.

Если я не допишу книгу, за которую получил аванс, Терри с меня шкуру снимет, но вдруг именно в Моухее я придумаю неожиданный поворот сюжета и дело пойдет в таком же олимпийском темпе, как у Джейка? Правда, писать от руки я не люблю, но Джейк вроде бы брал с собой пишущую машинку. О компьютере в этой деревне я не мечтал.

— Здесь, конечно, не Бродвей, — улыбнулся Джейк, — но развеяться тоже можно. Деревенские танцы — развлечение не слабее богемных тусовок. И при этом никто не высказывает свое тупое мнение о творчестве Воннегута и не спрашивает, когда же наконец выйдет твоя книга.