Он жил без нее много лет и получал удовольствие от жизни. Правда, для этого ему пришлось измениться, сломить в себе многое — черты ли характера, взгляды или просто привычки. То был инстинкт самозащиты, ведь остаться прежним значило бы продолжать любить ее. А поверить в то, что любовь однажды закончится, пройдет, было невозможно. Поэтому Олегу пришлось избавляться от самого себя, впустившего в сердце боль.

Ему достаточно быстро удалось приноровиться к себе — обновленному. В конце концов, он всегда любил жизнь. Люди в большинстве своем не приводили его в восторг, но и дикого раздражения не вызывали, просто с ними было скучно. Ему хватало того, чем он владел: клавиатура, удобное кресло, тихий дом, где время от времени раздавался женский смех.

Он был вполне счастлив.

И мог бы снова стать счастливым после той встречи в ресторане у Китай-города… Но почему-то не стал.

В первый вечер он казнил себя, что ушел. Надо было остаться, поговорить, напомнить о часах, проведенных вместе. Ведь они незабываемы, эти часы, и к чему все усложнять, если их тела так понимают друг друга? Нельзя резать по живому, а они это сделали!

На второй вечер Олег дозрел до звонка и, выпив две бутылки водки, подготовил убедительную речь. Главным образом она сводилась к тому, что отказывать себе в удовольствии — глупо. Но Тина отключила сотовый, и речь осталась непроизнесенной.

На следующее утро он умирал с похмелья. А к вечеру решил во что бы то ни стало отыскать ее и предложить ей стать любовниками. А что? Вполне нормальная форма общения между взрослыми людьми. Они же на самом деле любовники, — то есть, были ими! — и, черт возьми, в этом нет ничего зазорного! Он должен убедить ее!

Иначе он просто сойдет с ума.

Вот эта последняя мысль и остановила его.

А, собственно, почему он должен сходить с ума? Он прекрасно обходился без нее все эти годы, спору нет, она — лучшая из женщин, но это еще не повод, чтобы потеряв ее, потерять и себя.

Он снова напился, запутавшись в своих рассуждениях.

На следующий день была встреча с редактором, ставшим за несколько лет если не другом, то достаточно близким приятелем. Он был приличным пройдохой, этот приятель, и хорошо разбирался в людях, иначе не продержался бы в своем бизнесе ни минуты.

Во время беседы с ним Олег обдумывал свою близость к безумию, и в конце концов редактор насторожился:

— Старик, да что с тобой сегодня?

— Обдумываю новый сюжет, — спустя минуту нашелся Морозов.

— Да? — не поверил тот. — Любовного романа, что ли?

— Почему?

— Потому что у тебя взгляд мечтательный, как у курсистки! — объяснил проницательный приятель. — Извини, но это меня уже достало! Я тебе ни слова не сказал, когда ты смылся с презентации, я тебе ни слова не сказал, когда ты опоздал на встречу на два часа! На два, Олег! А как ты обошелся с Григорьевым?! Такое впечатление, что ты его в упор не видел, а музыку, между прочим, он заказывает!.. Слушай, с этим надо что-то делать! Ну, была бы у тебя семья, я бы понял! Тут корячишься целыми днями, а дома жена пилит, у тещи климакс, у дочери вон — любовь до гроба, и она по этому поводу целый день истерики закатывает! У тебя тоже любовь, что ли?

Олег, не особо вдумываясь, кивнул. Потом возмутился:

— Да иди ты к черту! Какая любовь!

— Нет, правда, а что тогда? — Редактор смотрел испытующе. — Ты, может, жениться надумал, а? Предсвадебный синдром у тебя, может?

— Похмельный у меня синдром! — выкрикнул Морозов. — Ну, может человек раз в жизни напиться? Ну, два раза? Имею право!

— А причины? — деловито уточнил приятель.

— Да обыкновенные, господи, — устало вздохнул Олег, прислушиваясь к своим словам как будто со стороны. — Не жениться я собрался, а наоборот как раз. Типа развелся… Старая история, понимаешь?

Вот опять случайно встретились, и того… не срослось.

О как! Практически на подростковом сленге заговорил. И лицо сделал соответственное. Мол, обидно, конечно, что с этой телкой не получилось, но щас встряхнусь, побегу за новой.

— Да, — вздохнул сентиментально несентиментальный редактор, — старая любовь не ржавеет. А что не срослось-то у вас?

Олег фыркнул.

— Да у нее муж, дети. А я, сам знаешь, вообще не подарок. Да и на фига мне этот геморрой?

— А в чем тогда проблема? — лениво спросил тот, не ожидая, в общем, ответа.

Но он ошибся. Следующие сорок минут — редактор сверял по часам, — известный писатель, молчун и флегматик, рассказывал о женщине, путаясь в словах и деепричастных оборотах. Понять что-либо в его пространных речах было проблематично, и неблагодарный слушатель только вздыхал, косясь на часы.

— Тебе жениться надо, — резюмировал он, когда Олег наконец замолк.

— На ней? — испугался Морозов.

— На ней не надо, — со знанием жизни заверил редактор, — по любви женятся только идиоты!

— По какой любви? Иди к черту, — беспомощно огрызнулся писатель.

Редактор раздраженно полистал какие-то записи.

— Старик, это здорово, конечно, что ты билет поменял и еще на недельку остался, только я-то думал, ты о карьере печешься, — он вздохнул. — Ты свои проблемы решай, Олежек, решай. Я тебе как старший товарищ говорю — женись! Супруга, дети, ясли с горшком, то да се, отвалится эта барышня сама собой. Иначе крышка тебе.

Смирившись с тем, что толку от деловой встречи все равно не будет, редактор попрощался и пошел к выходу. Олег двинулся за ним.

К обеду он был в Отрадном, где жил еще один московский приятель. Тот, что помог ему пристроить стихи. Дело опять закончилось пьянством. А поздно вечером трясущимися руками Олег набрал домашний номер Тины.

Трубку взяла ее мать, Морозова она, к счастью, не узнала, но вежливо доложила, что дочка уехала отдыхать.

Вот тогда он разозлился по-настоящему. Он покажет ей отдых! Вот только она вернется, он сию же минуту объяснит ей, что она не имеет никакого права так его мучить!..

Наутро, протрезвев, он вспомнил, что русская традиция знает два способа утопить горе: в водке и в работе. В водке у него как-то не очень получалось, оставалось попробовать работу.

Это получилось лучше. Он много писал, к тому же благодаря приятелю, живущему в Отрадном, у него появилось новое развлечение — торчать в студии звукозаписи, где неблагодарные композитор и продюсер кромсали его тексты, приближая их к попсе. В общем, Морозову было наплевать на это, но он играл роль непризнанного гения, сражающегося до последней капли крови за каждое слово в своем шедевре.

За этим занятием его и застал звонок Тины. Он сам не понял, как так вышло, что он послал ее к черту. А бросив трубку, подумал: наверное, он дошел-таки до ручки и весь их разговор — лишь плод его больной фантазии.

Тем не менее, он уехал из студии в гостиницу. В номере сел в кресло и стал ждать. Он не сомневался, что она придет. И она пришла. Точнее, ворвалась в номер, когда за окном уже стемнело и он совсем было отчаялся.

— Я жутко устала, — не здороваясь, сказала Тина. — У тебя есть что-нибудь пожевать, а?

— Ты загорела, — пробормотал он обескураженно, — тебе очень идет.

Он не был готов, оказывается. Оказывается, он позабыл, как она красива… А от солнечных ласк сделалась еще красивей. Изумрудно-золотые глаза — словно еловую хвою сбрызнули медом, словно молодой одуванчик прячется в листьях жасмина, словно миндальный орешек наполовину расколот.

Можно умом тронуться, подумал Олег.

А губы… Они горели, вычерченные алым на нежном шоколаде.

— Что ты так смотришь? — испуганно прозвучал ее голос.

— Я соскучился, — понял он, наконец-то. Жутко соскучился.

Она смущенно отвернулась.

Она пришла сюда только потому, что решила, будто все предельно ясно. Секс, и точка на этом. Нормально. Сойдет. Главное — не слишком откровенничать, обходиться без нежностей и мимолетных признаний. Похоже на правило девушек легкого поведения: «Не целоваться в губы».

От поцелуев отказаться она, пожалуй, не готова. Но дистанцию можно соблюсти. Еще на пороге его номера она была уверена в этом.

Но вырвалось все-таки:

— Я тоже скучала.

Нет, с этим надо что-то делать! Непринужденная светская болтовня — вот что должно спасти их обоих. А дальше по плану — шампанское, свечи, дорога к постели. И никаких сожалений, и никаких сомнений, и ничего, кроме… да, секса.

Она не поворачивалась, давая ему время прийти в себя и отступить на безопасную отмель.

— Отчего ты устала? — вежливо осведомился Олег.

— Тушканчика пристраивала, — сообщила она. — Так у тебя есть пожевать что-нибудь?

— Есть, конечно, — он потянулся к телефону, чтобы сделать заказ.

Тушканчик, стало быть. Ну и кто из них сбрендил?

— Ксюшка с Сашкой решили, что им необходима собака или хотя бы кто-то помельче, — пояснила Тина в ответ на его вопросительный взгляд. — Привезли тушканчика. Представляешь?

— С трудом, — рассмеялся он, — а почему ты собаку не разрешаешь?

— У Ефимыча аллергия, — нахмурилась она.

В дверь постучали, и спустя минуту, дождавшись, пока официант уйдет, Тина набросилась на еду.

— Зачем ты номер телефона сменила? — спросил Олег.

Она пожала плечами.

— А зачем пришла?

Она снова пожала плечами.

— Ну, а что-нибудь вообще ты знаешь? — развеселился он.

— Знаю. Тушканчик в безопасности. Правда, Сашка с Ксюшкой ревели весь вечер, пока не заснули.

Морозов почесал в затылке.

— Купи попугая, у него нет шерсти.

— У него перья.

— Тогда черепаху. Или…

Она стукнула вилкой по столу.

— Морозов, прекрати делать вид, что тебя интересуют проблемы моих детей! Это вовсе не обязательно. Я пришла, ты ведь этого хотел? Ты послал меня к черту, я сюда и пришла!

Он уперся взглядом в ее лицо, насмешливое и жалобное одновременно.

— Что ж, добро пожаловать в преисподнюю!

— Морозов!..

— Ты — молодец, Тина, ты видишь людей насквозь и точно знаешь, что ими движет! Умница! Тонкий психолог! Давай доедай свой ужин и проваливай!

— Что-о?!

— Что слышала! Мне плевать на твоих детей, мне плевать на тебя, я лишь хотел потрахаться в свое удовольствие! Но для этого подойдет и гостиничная шлюха, так что в твоих услугах я не нуждаюсь!

Она закрыла лицо ладонями.

— Олег. Олег, я не то хотела сказать.

— Именно это! Знаешь, я и сам так думал. Мы ведь славно проводили время, да? За исключением того, что иногда я чувствовал себя жалким воришкой, а ты — ты как будто все время оглядывалась, так, Тина?

— Это происходит со всеми любовниками, — прошептала она. — Я ведь замужем, Олег, у меня…

— Я знаю, дети!

— Тогда зачем ты остался, черт тебя подери?! И дальше продолжать эти гребаные игры в прятки? Тебя это заводит, да? Запретный плод сладок?

Он кивнул.

— Я тоже думал об этом, да что толку, Тина? Тут можно голову сломать…

— А голова в этом деле мало помогает! — перебила она. — Зато другие части тела…

Он перегнулся через стол и, схватив ее за отвороты пиджака, больно встряхнул. Тина охнула.

— Ты что?!

— Я тебя ненавижу! Сколько можно врать?

— Это я тебя ненавижу, урод! Психопат! Пошел вон!

— Я уйду, — кивнул он, и внезапно успокоился, — я могу уйти, и ты можешь уйти, а потом мы снова будем обманывать самих себя, так?

— «Так?», — злобно передразнила она, — «так или не так?» Убери свои руки от меня! Выметайся отсюда, понял?!

Он быстро пересек комнату и хлопнул дверью. Тина всхлипнула, потом зарыдала в голос, смутно надеясь, что он стоит под дверью и сейчас обязательно вернется, измученный чувством вины.

Так и вышло. Однако вины он не испытывал. Только горечь и растерянность. Но он постарался скрыть их и заговорил спокойно:

— Ты меня выгнала из моего же номера. Не стыдно?

— А ты меня довел до слез. Извиняться будешь?

— И не подумаю.

— Тогда я пошла.

— Счастливо.

— И больше не звони мне.

— И не буду!

Подбоченясь, она ждала, пока он догадается уйти с дороги. Морозов как ни в чем не бывало насвистывал, прислонившись к двери.

— Ну и дурак! — восхитилась Тина.

— Я тебя люблю, — подтверждая диагноз, сказал он.

И обнял ее.

— Не говори глупостей, — устало проговорила она, — я не шестнадцатилетняя девочка, не нужно красивых слов, чтобы затащить меня в койку.

— Ох, ну какая же ты дура, — сокрушенно выдохнул он, прижав ее поплотней, — ну какая дура!

А потом он еще что-то говорил, в чем-то пытался убедить, — себя ли, ее? Она не слушала, окунувшись в его тепло, в его запах, позабыв значения слов, потому что его руки сказали ей все, что она хотела узнать.

И все, что узнать боялась.