— Марья Семеновна, Марья Семеновна, вам что, плохо?

— Ну-ка, отодвиньтесь, — попросила Ладка, войдя в купе и сразу заметив неестественную бледность старушки попутчицы. — Что случилось? — не поворачиваясь, спросила она у соседки.

— А ничего. Сидела, смеялась, а потом — бряк! Одной рукой нащупывая пульс, другой Ладка полезла в свою сумку.

Так, анальгин, аспирин, тонометр. Хорошо, что тонометр есть. Как это она догадалась взять? Надо же!

— Да все нормально, — бормотнула Марья Семеновна, с трудом разлепив морщинистые веки. — Ты не переживай так, доченька.

Ну, конечно, нормально. Испарина на висках, под глазами синева мгновенно обозначилась, щеки бледные, скулы заострились.

Щас она дуба даст, пока ты тут радуешься, что приборчики да лекарства прихватила.

Действуй давай! Ну же!

— Станция скоро? — спросила она, заворачивая бабулькин рукав, чтобы померить давление.

— Да, кажется, — испуганно ответил сосед.

Слишком неожиданным было превращение в немощную старушенцию румяной, улыбчивой, проворной Марьи Семеновны, которая вчера отплясывала на перроне, сегодня с утра снова уселась за карты, и хлопала в ладоши от восторга, когда опять выиграла, а проигравшая кукарекала в коридоре дурным голосом.

— Попросите у проводника аптечку, — велела Ладка супругам. — И кипятка принесите. — А потом улыбнулась Марье Семеновне: — Сейчас мы с вами чайку горячего выпьем. И все будет хорошо.

— Конечно, милая. Конечно, хорошо. У меня так не впервой, все-таки семьдесят лет — не кот начхал!

— Семьдесят?! — Ладка удивленно похлопала ресницами. — Ну и ну, я бы вам больше пятидесяти пяти не дала.

Сейчас Марья Семеновна выглядела на все сто, но знать об этом ей совершенно не полагалось.

Ладка покосилась на тонометр, хотела спросить что-то, но передумала. Девяносто на шестьдесят — плохо.

Чертова дура! Скучно тебе было, да? Повеселиться решила, да? Ну вот, повеселилась! Где глаза-то твои раньше были? Никого покрепче для своих развлечений кретинских не могла найти?

Так, хватит! Муки совести оставим на потом.

— Через пять минут будет Жуковка, — доложили за спиной и, понизив голос, добавили: — Аптечки у проводника нет.

На столе появилась кружка с кипятком, и Ладка принялась заваривать чай, щедро добавив сахару.

Это ерунда, конечно. Сейчас бы капельницу с глюкозой.

— Я сейчас, Марья Семеновна, — Ладка выскочила в коридор и из-за двери поманила соседей: — Помогите мне вещи ее собрать. На любой станции должен быть какой-нибудь медпункт.

Подоспел проводник — тот самый, чья фуражка болталась без надобности у нее в рюкзаке.

— Что случилось-то? То концерты вон какие закатывали, то болеть вздумали. У вас, что ли, давление?

Он с сомнением оглядел Ладку. Та кивнула в сторону купе.

— У бабули. Нельзя ей дальше ехать. В этой вашей Жуковке больница-то есть нормальная?

— А я почем знаю? — чертыхнувшись, спросил мужик. — Пойду бригадиру сообщу, пусть скорую вызывает к перрону! И что за напасть такая с утра пораньше, и уж приехали почти, до Адлера пара часов осталось! Вот непруха!..А ты внучка ее? — прищурился мужик. Она помотала головой. — Ладно, пойду по связи передам. Может, среди пассажиров врач есть…

— Я — врач, — пробормотала Ладка, — вернее, медсестра.

— Медсестра? А чего молчишь?

— Слушайте, вы скорую-то вызвать успеете? Больная сама не дойдет, а на себе ее я не доволоку, понимаете?

Он кивнул. Это точно, куда ей волочь, сама меньше воробушка. Медсестра! Сама же старушенцию на подвиги подбивала. Доплясалась!

Все это отчетливо проступило на его небритой физиономии.

— Ну, идите уже! — Ладка подтолкнула проводника, а сама вернулась в купе — поить Марью Семеновну чаем.

Придерживая старушечью спину, Лада взглядом показала соседке на чемодан на верхней полке. Женщина закивала торопливо и пихнула супруга в бок, а сама начала собирать в пакет бабкины пирожки, складной стаканчик, наивный гребешок для волос.

— Что это вы? — слабо удивилась Марья Семеновна. — Зачем это?

— А станция скоро, — спокойно пояснила Ладка. — Мы с вами туда и отправимся. А вечерком уж тронемся в Адлер. Вы же туда едете?

— Туда, — Марья Семеновна улыбнулась и как-то сразу обмякла в Ладкиных руках. — Внучка у меня там, все звала, приезжай, бабуля, отдохнешь на солнышке. В прошлом-то годе смерч этот проклятый был, я и побоялась, а сейчас вот…

— Все будет в порядке, — Ладка успокаивающе погладила холодную, мелко дрожавшую ладонь. — Вот попьете чайку, на свежий воздух выйдете…

Поезд уже притормаживал, за стеклом поплыли дома и маленькие огородики.

— Скорая сейчас будет, — бодро оповестил проводник, заглядывая в купе. — Давайте, бабуля, выбирайтесь потихонечку.

— Куда выбирайтесь? — прошипела Ладка. — Она шагу не сделает, ясно? Носилки есть?

— Откуда? — Он развел руками.

Ладка решительно выпихнула его в коридор, закрыла за собой дверь и заявила:

— Пока скорая под окнами не будет стоять, Марья Семеновна с места не тронется…

— Да ты с ума сошла! — заорал проводник. — У нас стоянка три минуты!

— Значит, задержите поезд!

— Задержите! — передразнил он, скривившись. — Тут одноколейка! Давай мы твою бабусю осторожненько транспортируем, а там ее врачи и подхватят. Ну, есть же на перроне люди, в случае чего помогут!

— Нет, — решительно сказала Ладка. Он вытаращил глаза.

— Смелая, что ли? Ну, раз смелая, сама с бабкой и оставайся!

— Понятное дело, останусь! — кивнула она. — Только скорой мы здесь дождемся!

Он сплюнул, но, осознав, видимо, что спорить себе дороже, тут же сменил тактику: забубнил, что когда приедет скорая — неизвестно, потому что вчера в районе буря была, и поселок весь без света сидит, а поезд должен следовать по расписанию, а зарплата маленькая, а детей в доме семеро по лавкам.

— Ну, давай мы ее осторожненько вынесем, — умоляюще произнес проводник. — Я одеяло дам, скрутим по типу носилок и вперед.

Останавливаясь, поезд дернулся так, что их бросило друг к другу. Ладка отпрыгнула. Что же делать-то, а?!

— Несите одеяло, — зло сказала она.

Кое-как справились, только Марья Семеновна все закатывала глаза и тихо говорила, что зря они все это затеяли, что она полежала бы немножко и непременно бы самостоятельно поправилась. Проводник злобно косился на Ладку, решив, что та абсолютно напрасно навела шороху. Помогавшие им супруги только вздыхали и охали.

Едва Ладка с Марьей Семеновной расположились на лавочке возле перрона, репродуктор надсадно кашлянул и сообщил, что поезд отбывает. Проводник вприпрыжку поскакал обратно, а соседи, повздыхав еще секунду-другую, ринулись следом.

Ладка тронула худое запястье.

Пульс едва пробивался.

— Девушка, это вы с бабушкой?

Понятное дело, что она — девушка, а рядом — бабушка, и они — вместе!

Ладка уставилась на коллег — мужика с очевидными следами похмелья на сизом лице и неряшливого вида девицу, жующую бутерброд.

— Че случилось-то у вас? — чавкая, поинтересовалась девица.

Рефлексия межреберного копчика с завихрением коленной чашечки в среднем полушарии мозга, чуть не сорвалась в ответ Ладка.

Пожалуй, местные эскулапы именно до этого бабку и доведут.

Мужик почесался и стал все-таки пристраивать носилки на лавке.

— А скорая где? — поинтересовалась Лада, помогая Марье Семеновне улечься.

— В… — весело откликнулся мужик, а его напарница невозмутимо вытерла жирные ладони халатом.

— Че, с сердцем что ль че? — догадалась она. — У нас кардиологов сроду не было, надо в Туапсе везти. Дай ей нашатыря нюхнуть, Палыч.

Палыч покрутил пальцем у виска. Ну слава Богу, подумала Ладка, хоть немного соображает.

— Больница-то у вас есть?

— Как не быть! Вон, через улицу.

— Да не надо меня в больницу, ребятки, — застонала Марья Семеновна, — сейчас полежу, и так все пройдет.

Мужик радостно хрюкнул.

— Может, правда, не надо?

На этот раз девица покрутила у виска, косясь на бабушку с выражением безмерной тоски. Как пить дать, коньки отбросит. Лучше уж в больнице, чем у них на носилках.

— Ну, потопали тогда, — вздохнул мужик.

— Вы ее через дорогу на носилках потащите? — спросила Ладка.

— Да тут дороги-то! Шаг шагнуть. А машин все равно нет, у нас вчера ураган был…

— Я слышала, — буркнула она, — только не понимаю, при чем тут машины! Они у вас на батарейках?

— Во девка! — поразился Палыч. — А как, по-твоему, ехать, коли повсюду деревья попадали? Вон, тетку Матрену ваще чуть не зашибло! А у нашего главврача черепица треснула…

— Она у него давно треснула, — возразила девица и обернулась к Ладке: — Давай присоединяйся.

Та сунула чемодан Марьи Семеновны под мышку и взялась за носилки.

—…он им говорит, вызывайте МЧС, а те ржут, мол, из-за такой ерунды никто и не поедет, сами уберем денька через два. А как уберут? У нас один бульдозер, и тот сломанный!..

В больнице нищета вопила со всех сторон, свешивалась облупленной краской со стен, рваным линолеумом стенала на полу, кряхтела полуразвалившейся лестницей на второй этаж.

— Ты тут останься, бабку твою мы быстренько починим.

— Она не моя, — возразила Ладка. — Я вам помогу, я — медсестра.

— Да ты че? — поразилась девица, выуживая из кармана очередной бублик, — правда, что ль?

— Правда, что ль! — не сдержалась Ладка, состроив зверскую мину. — Капельницу несите.

Палыч проворчал, что командовать необязательно, у них здесь не военно-полевые сборы и, невзирая на сопротивление, выпихнул Ладку в коридор.

Оглядевшись, она обнаружила в углу стул о трех ногах и с опаской на него уселась. Минуты через две голова наполнилась гулом, опять повыскакивали в полный рост мысли о собственной дурости… Едва не завыв, Ладка склонилась лицом на потертый бабкин чемодан и тут же подпрыгнула.

Балда! Свой-то рюкзак она оставила в поезде! Что делать-то?

Да делай хоть что-нибудь!

Ладка рванула на первый этаж, потом передумала, вернулась и заглянула в палату:

— Как она?

— Хто? — пошутил Палыч.

— Да все чики-пуки, — заявила напарница, опять чем-то чавкая. — Капельницу поставили, сейчас бабуленция твоя заснет, а к вечеру будет как огурчик.

— Вай! Что ты говоришь! Как персик будет! — поправил Палыч, дилетантски изобразив кавказский акцент.

Лада перевела дыхание и сосчитала до десяти.

— Я тогда отойду ненадолго, хорошо? Вы ей скажите, в случае чего, что я здесь, просто отошла. И чемодан у вас оставлю, можно?

Она аккуратно пристроила бабкины пожитки возле покосившейся тумбочки.

Ну и кто я после этого, думала Ладка, выбегая из больницы. Мало того, что чужую бабушку до капельницы довела, так еще собственных родителей теперь в гроб загоню. Мобильный валялся на дне рюкзака.

И почему она, идиотка, не могла потерпеть эту штуковину на шее? Все носят, и ничего, а ей, видите ли, неудобно! Потому что по груди бьет!

Где она, твоя грудь-то?! Одно название! Треска сушеная, доска стиральная, глиста в скафандре!

Этого мало. Что ты в красноречии упражняешься, лучше подумай, как потом бабульку в Адлер доставить. Денег-то нет!

— Скажите, пожалуйста, — всунув голову в вокзальную кассу, спросила она, — а поезд номер тридцать два где сейчас?

— В каком смысле? — лениво уточнили из кассы.

— Ну, понимаете, я отстала от поезда, а там вещи остались, я его догнать смогу или нет?

— Нет!

— А если на машине попробовать? Тетка высунулась ей навстречу:

— Из деревни не выедешь, у нас на каждом перекрестке по дереву валяется. Вчера ураган был…

— Знаю, знаю, — отчаянно перебила Ладка, — света нет, машины не ходят, а все-таки, может, у поезда где-нибудь остановка долгая, а?

— Ну и что? На вертолете полетишь туда?

— Вы скажите, где он сейчас должен быть по расписанию. Хоть знать, куда ехать!

Тетка пожала плечами, втянулась обратно и принялась барабанить по клавиатуре. Попутно бормоча, что ничего у Ладки не получится.

— Вот твой тридцать второй, — сказала кассирша. — К Туапсе подходит.

— Спасибо, — Ладка прислонилась к стенке кассы. Толку от этой информации было ноль.

И в этот момент грянул гром. А вслед за ним раздался оглушительный треск, будто земля разверзлась, и в эту дыру стало падать что-то тяжелое, и кто-то совсем рядом закричал, и за окном в один момент потемнело, но тут же мощный порыв ветра всколыхнул занавески кассы и понес дым к небу.

— Это что? — на бегу выкрикнула Ладка.

Со всех сторон было движение, и людей прибавилось будто раз в двести, но ее вопроса никто не услышал.

Какая-то тетка, стиснув в охапку малолетнего карапуза в ярких шортах, истошно голосила. Бабки крестились. Мужские голоса на разные лады выдвигали предположения.

— Террористы, проклятые!

— Смерч, что ли, опять?

— Берег, берег осыпался… Поезд вон с рельсов сошел!

Ладка, не глядя по сторонам, побежала вдоль перрона. Звенел ветер, выбивая из головы остатки мыслей. Поблизости шумела вода.

Асфальт резко оборвался, и она спрыгнула на гальку, подвернув ногу, но не остановилась. Впереди творилось что-то невероятное. Пыль забивалась в глотку, в глаза, в уши, но можно было разглядеть перевернутые вагоны, кое-где сверху придавленные каменными глыбами, расслышать крики, доносившиеся отовсюду.

— Куда?! Твою мать, не подходи! Тут обвал! Ладка остановилась. А потом побежала дальше.

— Сюда нельзя! Нельзя! Вы что, девушка, не слышите?

— Пустите! Я врач!

— Врач — это хорошо, — прохрипел кто-то, почти невидимый из-за поднявшейся пыли. — Вон туда иди, там, наверно, раненые…

— А там что? — Ладка с ужасом смотрела в сторону металлических груд, откуда доносились крики.

— МЧС вызвали, щас всех достанут.

Сквозь пыль она стала пробираться туда, где были раненые. «Какие раненые? — стучало в мозгу. — И что я буду с ними делать, не имея даже бинтов, не имея вообще ничего?!»

Пострадавших при обвале было много. Кто-то сидел, раскачиваясь и подвывая, кто-то лежал на прибрежной гальке и стонал. Она наклонилась к неподвижно лежавшей женщине и осторожно приподняла ее голову. Не открывая глаз, женщина застонала.

А дальше это была уже не Ладка, а кто-то другой — решительный, быстрый, профессиональный. Раньше ей никогда не приходилось промывать страшные раны водой из пластиковой бутылки и перевязывать разорванной на полоски одеждой, но, оказывается, она это умела! Ее руки действовали сами по себе, а губы сами по себе говорили что-то правильное, потому что думать было некогда. И — нельзя! Ведь тогда бы пришлось осознавать весь этот кошмар, в центр которого ее почему-то занесло…

Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем откуда-то взялся спирт. Не поняла, в какой-то момент рядом с ней появились люди в белых халатах. Гул вокруг не стихал, усиливая ощущение нереальности происходящего, и было непонятно, то ли это подошла техника МЧС, то ли окончательно распоясалось море.

— Сестричка! — едва слышно окликнул кто-то сзади, и Ладка, обернувшись, увидела парня, целиком окровавленного — просто с головы до ног! — и на секунду ощутила эту самую реальность, и, не желая принимать ее, затрясла головой.

Нельзя. Она не имеет права. Не думать, не чувствовать, не вслушиваться в голоса, затопленные ужасом.

— Сестричка!

Будто это кино про войну. Да, да, думай вот так. Это кино. Скоро кончится сеанс, и ты умоешь лицо, и руки засунешь беззаботно в карманы, и выйдешь из кинотеатра легкой походкой.

Терпи. И помни: тебе здесь проще всех. Ты — молодая, здоровая, сильная, и твой поезд не сходил с рельсов, и не попадал под горный обвал.

Попить бы.

— Девушка, посмотрите ребенка!

Какая-то тетка тащила за собой мальчишку лет десяти. Быстро оглядев его руку, Ладка промокнула в спирте обрывок собственной юбки и принялась за дело.

— Щипит, — оповестил тонкий голосок.

— Не щипит, а щиплет, — поправила она, — потерпи немножко, ладно?

— Я постараюсь, — пообещал он.

Рана на руке кровоточила, но не была опасной. Ладка некоторое время подула на нее и наспех наложила повязку. Ее помощи ждали другие, более тяжелые раненые.

Увидев, что она собирается отойти, мальчишка заплакал.

— Что? Так болит? — уже на ходу спросила она.

— Я не знаю, где мама…

О Господи! А она-то откуда знает? Что говорить-то? Этому уж точно в институте не учили!

— Ты звал ее?

— Звал! — всхлипнул мальчишка, сморщившись, и отчаянно зарыдал.

— Погоди. Не реви, кому говорят! — строго прикрикнула она. — Значит, в завалах твоя мама, сейчас выйдет, видишь, вон им помогают. Спасатели приехали. Ну, видишь?

— Вон те, в комбинезонах? — выгнул шею пацан. Ладка кивнула. Лишь бы было, кого вытаскивать. Парней в ярких комбинезонах было немного, но, как ей показалось, действовали они довольно быстро и слаженно.

— Девушка, вы что тут бродите? Быстро в машину!

— В какую еще машину?

— В скорую, вот в какую. Ну, идти можешь? Ладка просипела, что может, и добавила, что никуда не пойдет.

— Девушка, да все будет нормально с вашими близкими. Вы только под ногами здесь не путайтесь! Ну, кто там у вас? Мама-папа? Или с женихом в романтическое путешествие ехали? Так все до свадьбы заживет!

Мужик в военной форме — в званиях она, конечно, не разбиралась, — довольно заржал. Наверное, гордился своей психологической тонкостью: так умело перевел разговор на безопасную тему свадьбы-женитьбы.

— Я медсестра, — устало пояснила Ладка. — И я не с этого поезда.

— Да? — Он подозрительно осмотрел ее изодранные коленки и юбку клочьями. — А почему без халата?

— Торопилась очень, — зло сказала она.

— Не надо нервничать, — тотчас посерьезнел военный, — выполняйте свою работу, только добудьте где-нибудь халатик, иначе вас погрузят в скорую и слушать не станут! Подумают, что у вас шок. Ясно?

— Ясно, — пробормотала она.

И тут за спиной военного возник здоровенный детина устрашающей наружности. Через щеку к виску у него тянулся толстый шрам, лоб нависал горой над физиономией, как у орангутанга. Орангутанг был в каске и оранжевом комбинезоне. В руках сжимал какую-то железяку, с виду похожую на огромные ножницы, хотя больше ему бы подошла обыкновенная дубина.

— Сержант, вам нечем заняться? Почему люди не все отгружены?

Потому что люди — не дрова, раздраженно подумала Ладка и резко развернулась.

— А вы куда? — гаркнул детина.

— Я уже сержанту все объяснила! Я врач, понятно? Вы меня задерживаете, понятно? А там люди…

Детина извинительно шмыгнул приплюснутым боксерским носом и повернулся к военному.

— Администрация здесь?

— Так точно.

— Бульдозеры почему до сих пор не подогнали? Мать вашу, резину тянем, да? Взрывпакеты подвезли? Тоже нет? Головой твоей пустой взрывать будем?

Ладка споткнулась.

— Зачем взрывать? — крикнула она издалека.

— Вы врач? — завопил похожий на обезьяну мужик, который собирался устраивать взрыв. — Врач, — ответил он сам себе. — Так идите и занимайтесь своим делом, а я займусь своим!

Ага, займется он! Вместо того чтобы доставать из завалов мать раненого мальчишки, эти спасатели хреновы точат лясы и переводят стрелки. Администрация бульдозеры не подогнала, менты подъезд не обеспечили, врачи бинтов мало притащили — что еще?! Горы неправильно себя ведут? Сопротивление оказывают, приказов не слушаются?!

Она захлебнулась своей мысленной обличительной речью, увидав, как в груде железа неподалеку мелькнула и скрылась под маской страшная физиономия.

Во ручищи, подивилась Ладка, разглядев медвежью лапу, которой он досадливо поправил снаряжение. И, поежившись, двинулась туда, откуда послышался стон.

* * *

Ника поскреблась аккуратно и вопросительно задрала башку.

— Иди, — разрешил Артем, — дальше я сам.

Самое трудное осталось позади, завалы они разгребли, — только торчат рваные куски железа, и повсюду останки чужой беды, и лохмотья одежды, и разверзнутые пасти чемоданов, и чудом уцелевшая бутылка водки, присыпанная галькой. Людей увезли: кому-то оказали помощь на месте и отправили в гостиницу, тех, кому повезло меньше, — в больницу.

Осталась скучная, рутинная работа.

— Ну что, Темыч? — неслышно подошел Басманов. — Сделаем «бум»?

— Щас, — он обернулся, махнул Лысому: — Пошли, посмотрим, что там.

Там — на горе, все еще осыпавшей мелкие камни. То ли ее принудительно рушить — устраивать «бум», как предлагал Лешка, — то ли оставить пока. И еще пару-тройку лет — до очередного шквального ветра и ливней, бешеных, как вчерашние, — она простоит.

Шагая к каменному уступу, Артем заметил, что дядя Жора, стоя у газели, яростно размахивает руками. Их, что ли, зовет?

— Да мне вот только что сказали! Я точно знаю, что он там! Ну что вам стоит? Не на скорой же мне добираться!

На первый взгляд, ей подошла бы именно скорая.

Артем цепко схватился глазами за тонкую фигурку девушки, которая о чем-то просила шофера. Юбка в клочья, на майке пятна кровавые, острые, исцарапанные коленки. Ползла она на них, что ли?

Многим приходилось ползти, спасаясь от обвала.

Она с досадой топнула ножкой, потерянно огляделась, и Артем увидел пыльную, худую мордашку.

А, вот в чем дело! Она сказала, что врач. Ясно, почему скорая ей не подходит — служебный долг не позволяет занять место, предназначенное пострадавшему.

— Ну, пожалуйста!

— Леш, сходи узнай, чего там дамочке от дяди Жоры надо, — неожиданно для себя приказал Артем, хотя ни дамочка, ни дядя Жора его не интересовали.

Его интересовало, чтобы на территории людей лишних не осталось и чтоб взрывчатку поскорей подвезли.

— Пожрать бы, — безостановочно вздыхал Лысый.

— Сгоняй в буфет, притащи чего-нибудь, — смилостивился Артем.

Пригодько тут же высунулся откуда-то и ухмыльнулся довольно.

— Буфет закрыт, Темыч. А у меня в машине сало дюже вкусное.

— Чего молчал? Опухнем с голодухи, ни в один завал не влезем! Неси давай.

Через минуту капитан вернулся растерянный и обиженный.

— А машины нема.

— Че? Сало сперли?

— Не, машину сперли! Вместе с Жорой!

— Ого! — присвистнул Басманов. — Только теракта нам не хватало для полного счастья. Освобождение заложников, блин, в нашу компетенцию не входит!

Артем сплюнул сквозь зубы и велел всем заткнуться, мимоходом пообещав снять с дяди Жоры три шкуры. Водитель обязан сидеть на месте и в любую минуту быть готовым двинуться с этого самого места. Какого черта, а? Дисциплина, елки зеленые!

И есть хотелось невероятно…

* * *

Дядя Жора между тем как раз собирался обедать в Туапсе, где высадил свою пассажирку. В приступе благодарности она все порывалась заплатить за него, пока не вспомнила, что денег в кармане ни копейки.

— Иди уж, — великодушно сказал он розовой от смущения барышне, — догоняй свой поезд.

— Да, да, я сейчас вещи заберу и вернусь. И закажу вам самого лучшего вина!

— Я за рулем, — хохотнул дядя Жора.

Вечно она попадает впросак, с досадой подумала Ладка и, настояв, чтобы он все-таки дождался ее, помчалась к перрону.

Тетка из кассы оказалась человеком памятливым и гуманным. Она сразу сообщила Ладке, что ее поезд из-за завала задержали на одноколейке. С этой новостью она тут же понеслась обратно к дяде Жоре. И, слава Богу, тот согласился ее подвезти, хотя перед этим орал минут десять без передышки, все на тему важности собственной персоны, без которой спасатели не обойдутся.

— Ну, это же туда и обратно! — стенала Ладка. — Обернемся быстренько, никто и не заметит!

Дядя Жора — Георгий Победоносец, вот он кто! — буквально ее спас, чего уж там!

На вокзале творилось что-то невероятное, люди не могли усидеть в вагонах и шатались туда-сюда, строя различные предположения по поводу возможной отправки. Самые осведомленные яростно шипели, что «эти чертовы завалы теперь разгребут только через неделю!»

Забрав вещи и кое-как отделавшись от перепуганных соседей, которые при виде ее разодранных коленок и юбки пришли в еще больший ужас, Ладка побежала к газели, на ходу выудив из рюкзака мобильный. Так и есть, неотвеченных вызовов целая куча! Трусливо запихав телефон обратно, она успокоила себя тем, что перезвонит родителям попозже. Когда устроится.

— Вот, теперь я могу заплатить за обед, — сообщила она дяде Жоре.

Он придержал руку, которую она запустила было в рюкзак.

— Не майся дурью. Лучше скажи, ты чего ж, возвращаться удумала?

— Ну да, у меня там бабушка. В смысле, не бабушка, а… В общем, мне забрать ее нужно и в Адлер доставить.

— А ночевать где ж ты будешь? — прищурился дядя Жора.

— На вокзале, наверное, — она легкомысленно пожала плечами.

Дядя Жора ничего на это не сказал, но многозначительно постучал согнутым пальцем по лбу.

Неудивительно. В последнее время Ладка и сама была не слишком высокого мнения о собственных умственных способностях.

Правда, чуточку собой и гордилась. Потому что девица с умелыми, решительными руками, оказавшая помощь едва ли не десятку пострадавших, — это тоже была она.

Ладка потрясла головой. Накатившее воспоминание отозвалось в горле противными спазмами.

— Ладно, поехали, — посмотрев на нее, тяжело вздохнул дядя Жора.

Всю обратную дорогу она героически боролась со слезами, но они, непрошеные, время от времени все же начинали катиться по щекам.

— Вы меня у больницы высадите, ладно? — попросила она, когда газель въехала в Жуковку.

— Об чем разговор? Только на вокзале не ночуй, приходи лучше к нам, у мужиков палатки имеются, на крайний случай в машине поспишь.

— Да нет, спасибо, я как-нибудь…

— Не дело это, молодой девке на вокзале спать! Я за тобой вечером в больницу заеду!

Сказал — как отрезал. Научился у майора командному голосу, вот и пригодилось.

Девчонку было очень жалко. Худосочная, взъерошенная, изодранная вся, будто воробей после драки с воронами… Надолго она этот день запомнит.

Высадив ее, дядя Жора коротко посигналил и ободряюще махнул рукой, высунувшись из окна.

— Только не уходи отсюда никуда!

— Да не уйду, не уйду, — проворчала она.

Куда идти-то? В душ бы сейчас. А потом на чистые прохладные простыни — навзничь.

Но это — завтра, сказала себе Ладка, когда Марью Семеновну с рук на руки сдам и доберусь до гостиницы. Завтра. А пока — потерпи. Сегодня-то еще не кончилось!

* * *

Подошел лейтенант и еще какие-то люди в форме, а некоторые — в гражданской одежде, но с такими же начальственными лицами. Всем хотелось немедленно узнать результаты, чтобы по цепочке доложить наверх об успешной ликвидации катастрофы. Примерно так выразился один из них — круглолицый и расплющенный, словно блин.

— Рано докладывать, — заявил Артем, — пути не восстановлены, составы стоят.

— Так ведь…

Он взглянул на круглолицего, и тот сразу притих.

— Раньше надо было думать, — не сдержался Артем, — когда вы нормальный проезд техники обеспечить не смогли!

Не дожидаясь ответа, который был у чиновника наготове, Артем передвинул каску пониже и отправился работать. Поесть так и не удалось, хоть газель с «дюже вкусным» салом вернулась. Но пока Артем отчитывал дядю Жору за самодеятельность, остальные сало подъели. В большой семье, как говорится, ушами не хлопай.

Может, буфет уже открылся?

Да и вообще, не зря ли он возомнил, что без него дело остановится, и тотчас еще какая-нибудь напасть произойдет? Ребята вполне справятся.

— Лысый, вы пять минут без меня побудете? — виновато осведомился он.

Лысый хохотнул и сообщил, что даже секунды без майора прожить не может. Майор пробурчал, что тогда им непременно нужно пожениться. Лысый не расслышал, но зато расслышала Ника, подобного юмора не понимавшая, и брезгливо тявкнула у него за спиной.

— Со мной пойдешь? — спросил Артем.

Она отрицательно потрясла бородой и двинулась вслед за Лысым.

Трудолюбивая, с гордостью подумал хозяин и быстро пошел в сторону вокзала. В зарослях акации возле лавочки кто-то тоненько всхлипывал, и Артем с досадой пошел туда. Мало ли…

Внутри, в паутине веток, обнаружился красный от рыданий пацаненок лет десяти.

— Ты чего ревешь? — сердито поинтересовался Артем. — Побили, что ли?

Одна рука у мальчишки была обмотана какими-то подозрительными на вид тряпками.

— Ты с поезда? — догадался Артем. — Это кто ж тебя так перевязал-то?

— Те-те-тенька…

— У тетеньки мозгов, что ли, нет? — процедил себе под нос майор. — Вот будет заражение крови, узнает тогда твоя тетенька!

— Не, она спиртом… того… обеззаразила…

— Что? Обеззаразила, говоришь? — улыбнулся было Артем, но тут же нахмурился снова: — Давай-ка, брат, вылезай отсюда.

Мальчишка настороженно запыхтел. Надо бы спросить, с кем он ехал и где этот кто-то теперь, но Артему вдруг стало страшно.

Господи, когда он чего-нибудь боялся в последний раз? Классе в восьмом, в клочья изорвав новые штаны на развалинах, что грозило дедовой поркой.

А сейчас… Мальчишка мог ответить, что угодно. Вплоть до самого страшного, когда изменить уже ничего нельзя.

— Пойдем, — сказал Артем.

— Я боюсь… туда.

— А мы не туда. Мы совсем в другое место. Тебе перевязку надо сделать нормальную, понимаешь? И гипс наложить, если вдруг перелом.

— Нету у меня перелома. Тетенька смотрела.

— Много они понимают, твои тетеньки… Крепко держа его за здоровую руку, Артем вылез из кустов и решительно двинулся к начальнику станции, стоявшему неподалеку и о чем-то яростно спорившему с двумя ментами.

— Медпункт где?

Начальник призадумался, будто впервые здесь оказался. Потом махнул рукой куда-то вбок и вверх. Артем проследил за рукой и уперся взглядом в крону дерева.

— Где медпункт, я спрашиваю?!

У начальника наступило прозрение, он внимательно оглядел форменный комбинезон майора и суетливо сообщил:

— Так вон, как зайдете, налево. Только там все равно никого нет, все врачи в больничке, там же раненых полно.

— Где больница?

Вопросы у него получались какие-то однообразные.

— Через дорогу, — поспешно ответил начальник станции, теребя фуражку, — вот прямо через дорогу.

— Спасибо, — вежливо завершил разговор Артем.

— До свидания, — подхватил мальчишка.

И они улыбнулись друг другу, и пошли через дорогу.

— Я маму потерял, — вдруг сказал пацаненок враз осевшим голосом.

Артем сглотнул.

— Так тем более надо в больницу! — Он заявил это с уверенностью, которой вовсе не чувствовал. — Там твоя мама, где ей еще быть? Всех туда отправили, только ты, чудик, в кустах прятался!

Конечно, где же еще ей быть, как не в больнице? Разве что на том свете.

— Я ее звал, звал…

— Разве в таком грохоте что услышишь? Давай, двигай ногами, сейчас мы ее отыщем. Только руку твою перебинтуем сначала, ладно? А то мама перепугается, увидев на тебе эти тряпки.

В больнице царила суета, перебинтованные, проспиртованные люди сидели на подоконниках, тяжелые стонали с кроватей, которыми были забиты все коридоры.

— Нет, нет местов! — орала старая нянечка, наверное, с испугу возомнившая себя администратором гостиницы советских времен.

Артем заглянул в один кабинет, потом в другой, и понял, что толку не будет. Искать свободных медсестер, а уж врачей тем более — бесполезно! Повязку он, конечно, сам в состоянии наложить, но для этого как минимум нужны бинты.

Войдя в очередную дверь, он увидел вожделенный стеклянный шкаф с лекарствами и молча двинулся к нему. Мальчишка сопел рядом и нерешительно вырывался, бормоча, что не надо ему перевязки, а надо маму искать.

У стены кряхтел дед, уложенный на узкую кушетку. За перегородкой кто-то выяснял отношения на повышенных тонах.

— Найдешь, сейчас найдешь. Садись, — Артем подхватил его и устроил на столе, — давай руку.

Так, насчет поесть остается только мечтать, и что делать с пацаном дальше, неизвестно. Отошел, е-мое, на минутку!

— Да вы не понимаете! — вскрикнули за перегородкой так отчаянно, что мальчишка в страхе дернулся в сторону, и все пришлось начинать сначала.

— Милочек, — внезапно ожил дед на кушетке, — а почему это у тебя халат-то оранжевый?

— Потому что это не халат! — ответил Артем с тихим бешенством.

— Она меня увидит и успокоится, ну как вы не понимаете? — продолжала надрываться невидимая просительница. — Она же тут совсем одна! А я просто посижу рядом…

— Да негде сидеть! Негде! Отвяжитесь от меня со своей бабкой, у меня вон раненых полно!

— Послушайте, я же ее все равно найду, всю вашу больницу переверну, вам это надо? Где она, ну? Вы что, во двор ее вынесли, чтобы места для раненых освободить?

— Да нету ее здесь, просто нету! Достали вы меня! Померла она! Нюська вот освободится, даст в Адлер телеграмму… Внучка же в Адлере?

Тут Артем услышал грохот и звон, дед подскочил на кушетке, а из-за перегородки раздался дикий вопль.

— Ты что себе позволяешь, психопатка? Да я тебя урою! Ты посмотри, что ты наделала, овца безмозглая! Ну, е…

— Считай, что это только начало, Палыч, — неожиданно спокойно ответил женский голос. — Я на тебя в суд подам, посажу, а когда ты с зоны вернешься, руки поотрываю к чертям собачьим, они тебе все равно не нужны.

Снова грохотнуло что-то, невидимый Палыч матюгнулся и заорал, захлебываясь в крике:

— Ты, дура, успокойся! Ты все равно ничего не докажешь, а бабке сто лет в обед было! Я ничего сделать не мог, понятно? Ты видала, что там творилось? Я, что же, должен был тут со старой клячей возиться, пока там…

Раздался звук пощечины.

— Ах ты, сука!

Мимо Артема метнулась короткая, худая тень, за ней грузно вывалился мужик, держась широкопалой ладонью за красную щеку.

— Сука! — Он притормозил, посмотрел на ладонь. — До крови, мразь, расцарапала.

Артема кто-то дернул за рукав, и он понял, что автоматически все-таки перевязывает руку пацаненка.

— Что? — наклонился он к нему. — Туго очень?

— Эта та тетенька, — тихо сказал мальчишка. — Она меня бинтовала. И обеззаразила.

Видать, шибко понравилось ему это словечко. Артем зачем-то посмотрел на дверь, за которой скрылась «тетенька».

— А вы кто такой? Вы что тут делаете? — заметил их поцарапанный.

Артем ссадил мальчишку со стола, взял за руку и плечом молча отодвинул мужика с прохода.

— Э…

— Тебе мало? — не поворачиваясь, спросил майор. — Добавить от себя лично?

Врач попятился.

В коридоре мальчишка снова занервничал, озираясь и хлопая мокрыми ресницами. Артем понял, что из-за пелены слез тот ни черта не видит.

— Хорош реветь, маму напугаешь, — Артем вытащил платок и неловко промокнул красные глаза мальчишки.

— Борька! Боря! — завопили вдруг из угла. Ручонка моментально выскользнула из Артемовой лапищи.

— Ой! Тетя Люда! А мама? Где мама?!

— Да здесь, здесь, ей швы накладывают, — всхлипнула женщина, — мы тебя потеряли.

— А я вас! А швы — это страшно, теть Люд?

— Ну что ты, Боречка! Это ерунда просто, чик — и готово! Иди сюда, иди, садись, я встать не могу… пока…

Артем боком выдвинулся из коридора на улицу.

Все. Можно поесть. Он вполне имеет право несколько минут передохнуть.

Или не имеет?

Решая этот сложный вопрос, Артем быстро пошел к калитке.

У забора на корточках сидела давешняя истеричка — медсестра в разодранных «гражданских» одеждах. Плечи у нее тряслись, словно она была на северном полюсе. Артем даже огляделся. Нет, не северный полюс.

И не такая она хладнокровная, как хотела казаться там, в больнице, когда угрожала врачу.

— Куришь? — Артем подошел поближе, доставая сигареты.

Она отказалась, не поднимая головы.

— Ну, как хочешь. А вообще, успокаивает. Попробуешь, может?

— Нет, — с трудом проговорила она и заревела еще горше.

Он потерянно переступил с ноги на ногу. Артем никогда не подходил к девушкам первым, ему просто некогда было разглядывать их, выбирать, чтобы «глаз положить», как это называлось у Лешки Басманова. А жалеть кого-то — сейчас не было времени.

Ну, что он тут стоит?

Она — медсестра, стало быть, должна привыкать. К несправедливости, к боли, к смерти, в конце концов! И его совсем не касается, что сейчас ей отказала профессиональная выдержка. Что там случилось-то? Ну, врач не доглядел, а бабка тем временем померла себе. Все правильно. Бабки иногда помирают, а врачи обязаны спасать потерпевших, а не сидеть привязанными к кроватям старух.

Разве не так?

— Это я виновата, — прохрипела она.

Ну, вот еще! Он-то уж точно знал, что никто ни в чем не виноват. Как самый ярый фаталист он верил в судьбу, иначе давно бы уж сбрендил на своей чертовой работе! Сбрендишь, пожалуй, бесконечно спрашивая: почему?! за что?! Поэтому пришлось поверить, будто есть какие-то высшие силы, и только они решают — кому, когда и как.

А его дело маленькое…

— Что у тебя во фляжке-то? Спирт?

Она внимательно себя оглядела и с удивлением обнаружила торчавшую из кармана бутылку.

— Спирт, — кивнула.

— Ну так выпей. Выпей, выпей. Помяни бабку-то. И самой полегчает!

С каких-таких пор его стало интересовать, чтобы кому-то полегчало?!

— Я не могу. Не глотается.

— Да ладно, — не поверил он, — ты просто, не пробовала. И не хрипи ты, ради Бога, будто задушенная! В кабинете вон как орала, любо-дорого! Давай, прокашляйся, воздуха в грудь набери, и глотни. На вдохе глотай, поняла?

Черт возьми! До чего дошел, а? Учит всяких пигалиц спирт хлестать!

По-прежнему не подымая головы, она отвинтила пробку и послушно вдохнула всей грудью.

Артем деликатно отвернулся и повернулся обратно, только когда раздался сухой кашель. Быстро сорвал с росшего у забора дерева горсть незрелых ткемали.

— Закуси, — велел он и сунул ей под нос.

Она схватила не глядя, потом торопливо подвигала челюстью, проглотила. И посмотрела на него возмущенно.

— Что за хрень?! Ой!

— Что — ой? — уточнил Артем.

Хотя примерно знал, что это значило. Смотреть на него мало кому доставляло радость. А уж девице в расстроенных чувствах, вообще, наверное, худо пришлось. То-то у нее глаза врастопырку и рот набок.

Пусть бы еще, что ли, глотнула спиртику? Авось, спьяну не так пугаться будет…

* * *

Лада не испугалась, ей было все равно. Просто физиономия мужика в оранжевом комбинезоне напомнила о том, что происходило у завалов. А следом появилось перед глазами улыбающееся лицо Марьи Семеновны.

Конечная станция. Больше она улыбаться не будет.

И в этом только твоя вина! Твоя, а не Палыча или другого какого хлыща в белом халате, который плюнул на бабку и побежал спасать других. Потому что так было надо. Потому что там действительно нуждались в их помощи.

А Марье Семеновне было сто лет в обед. Палыч не намного ошибся.

Все так и должно быть.

Виноваты не те, кто оставил ее без присмотра, виновата ты, и твои глупые детские шуточки, и твое ослиное упрямство, и твоя куриная слепота!

Так вот сейчас самое время испить вину до дна.

Пей! Захлебывайся! И никакой спирт не перебьет этот вкус!

— Да не трогайте вы меня! — отмахнулась она, внезапно осознавая, что ее куда-то тащат.

— Совсем раскисла. Ну и ну, я думал, нынешняя молодежь покрепче будет. Да не пинайся ты, малохольная!

— Пустите…

Он ухмыльнулся и отпустил. Ладка сползла по забору в траву. Юбка, прошедшая боевое крещение, задралась. В попу что-то упиралось, и Ладка, поерзав с минуту, вытащила собственный рюкзак. Не сразу его узнав, долго и глубокомысленно разглядывала.

Зачем ей рюкзак? Ей теперь не рюкзак, ей бы веревку и мыло.

Как жить с чувством такой вины?

— Я не смогу! — повторила она несколько раз, будто споря с кем-то. — Это из-за меня… она умерла.

Перекошенная от гнева красная физиономия оказалась совсем рядом с ней. Бабка из-за нее померла? Из-за этой шмакодявки?!

— Ты кто? — шмакодявка внезапно открыла глаза. — Ты чего?

— Наклюкалась, — констатировал Артем и, взявшись за лямки перепачканной майки, аккуратно потянул Ладку на себя.

— Нормально! — удивилась она, заинтересованно глядя на перепачканные огромные пальцы в заусенцах и царапинах.

Артем поставил ее, прислонив к забору, а потом, быстро примерившись, перекинул через плечо.

— Мы куда? — спросила она.

— На кудыкину гору.

— А ты знаешь, что такое беспомощность? — Ладка с неожиданной ловкостью вывернулась и теперь стояла перед ним и смотрела на него в упор.

— Заткнись, а? — попросил Артем.

— Так что? — не послушалась она, — ты знаешь, что такое беспомощность? Когда тебе семьдесят лет, а ты лежишь на казенной койке, под капельницей, и думаешь, что кто-то придет и поможет тебе, а никто не идет и не помогает! Потому что есть дела поважней, понимаешь? Потому что чья-то жизнь оказывается дороже твоей! Ты вот во сколько ценишь свою?

— Что?

— Свою жизнь!

— Слушай, ты что, никогда не пила, что ли? — догадался он.

— Пила, — возразила Ладка, — еще как пила.

Черт его дернул связаться с этой мелюзгой! Ну кто же знал, что с глотка спирта ее так развезет? Он же помочь хотел, а вышло что-то совсем невообразимое!

Раньше не помогал, и все было отлично! И что теперь с ней делать?

— Ты здесь живешь или проездом? — вежливым голосом поинтересовался Артем.

— Проездом. Проездом на поезде, — Ладка решила быть точной в формулировках. — Мы ехали вместе с Марьей Семеновной, всю дорогу в карты играли, а потом она…

Недослушав, Артем вздохнул и снова взвалил ее на плечо.

— Поставьте меня, пожалуйста, — тихо попросила она.

— Ну, щас, ага, — согласился он, не сбавляя шаг.

— Я вам говорю, отпустите, — повторила она внезапно изменившимся голосом. — Я в порядке.

И что-то заставило Артема поверить ей, и он взглянул на нее по-новому. Как быстро девочка взяла себя в руки! На удивление быстро. Молодец.

— А на ногах-то устоишь? — все-таки поинтересовался он.

— Да не ваше дело! Пустите! — разозлилась она и спрыгнула на землю, почувствовав, что его хватка ослабла.

Устояв, Ладка взглянула на Артема внимательно, запрокинув голову. Перед ней стояла горилла в оранжевом комбинезоне.

— Что? — чуть отодвинулся он. — Не нравлюсь? Она растерянно моргнула. О нем Ладка как-то не думала. Она всего-навсего решала, какого черта этот орангутанг вздумал, что ее необходимо утешать и таскать, перекинув через плечо, будто ковер. И еще — поить спиртом, предлагать сигаретку и смотреть исподлобья с жалостью.

Ей не нужна его жалость!

С собой она справится сама.

— Всего хорошего, — попрощалась она, скроив вежливую гримасу.

— А на мой вопрос вы так и не ответили… — ни с того ни с сего сказал Артем.

— На какой еще вопрос?

Она досадливо поддернула лямку рюкзака.

Странно, подумалось Артему, она меня не боится, и презрительно не морщится, и осторожного, брезгливого любопытства тоже нет в помине в ее лице.

Пыльная, заостренная мордочка выражала только нетерпение.

Странно, снова подумал он и вдруг страшно на себя разозлился.

Какая разница, что думает о тебе эта девчонка? Конечно, удивительно, что она до сих пор не сбежала в ужасе от твоих шрамов и зверского выражения лица — морды, морды, товарищ майор! Конечно, удивительно, что ей не пришло в голову тащить тебя в ближайшие кусты и проверять соответствует ли твой темперамент твоей волосатости и мощным бицепсам-трицепсам. Чрезвычайно странно! Обычно именно эти два варианта практиковали в отношениях с ним девицы всех возрастов и категорий.

Она не девица, пренебрежительно хмыкнул внутренний голос. Она — тощая, чумазая, заплаканная, не в меру впечатлительная, ужасно самонадеянная девчонка!

Какое тебе дело до ее мнения?

А такое…

Когда он увидел ее там, у забора — после вспышки в кабинете, — трясущуюся от слез, с виновато опущенной головой, Артем почему-то подумал… Нет, не подумал — ощутил… Нет, не так. В нем родилось вдруг внезапное понимание, и он чуть было не поделился им с ней, и удержался в последний момент, чтобы не сказать: «Мы с тобой одной крови. Ты и я».

Маугли, черт тебя подери!

Вместо этого он предложил ей закурить. Очень эффективный способ дать понять человеку, что разделяешь его точку зрения. По большому счету, на ее точку зрения он плевать хотел. Но…

Но «мы с тобой одной крови» отчетливо и настойчиво билось в голове.

В тех джунглях, где существовал Артем и куда попала совершенно случайно эта мелкая, проще существовать в одиночку. Проще и надежней.

Ему повезло с друзьями, но они не имели никакого отношения к этим самым джунглям. А девчонку он сразу вычислил — она была той же породы, того же розлива, что и он.

Неизвестно, что именно заставило его так думать. Хладнокровие, с которым она угрожала врачу? Пощечина, неожиданная после эдакой невозмутимости? Горькие рыдания, которые она позволила себе, только когда ее никто не видел? Злость, направленная лишь на себя, — ведь даже на Палыча она не злилась, а презирала и ненавидела?

Или главным было то, что она так быстро справилась с собой?

Или ее равнодушие при взгляде на Артемову страшную рожу, к которой даже милая бабуся Агнесса Васильевна не могла привыкнуть?

Или — что?!

— А где же вы будете ночевать? — вдруг спросил он. — Я правильно понял, вы же проездом здесь?

Она поглядела насмешливо, чуть свысока. Хотя буквально дышала ему в пупок.

— Разве это проблема — снять комнату на ночь?

— Еще какая проблема! — с удовольствием, не вполне понятным ему самому, объявил Артем. — На одну ночь вам никто не сдаст. У нас так не принято.

— Бросьте. За деньги можно снять что угодно.

— И все-таки…

— Послушайте, я не совсем понимаю, при чем тут вы? С какой стати вас интересует мой ночлег?

Артем неожиданно смутился, чего не случалось с ним со времен Рамзеса Второго. То есть, никогда не случалось, вот как!

— Ну что, нет ответа? — хмыкнула Ладка. — Тогда до свидания, благородный рыцарь. Спасибо за выпивку.

— Она была ваша, меня благодарить не за что.

— Ну, как же? Вы оказали мне неоценимую моральную поддержку.

Было непонятно, серьезно она говорит или издевается. Ну и черт с ней, рассерженно подумал Артем, еще не хватало разбираться в интонациях этой пигалицы!

Немного жаль, конечно… Она ведь не поняла, что они «одной крови», не прониклась доверием, и не торопилась разделить с ним скромный ужин, и воспоминания о сегодняшней катастрофе.

Заметив, как сердито он сжимает кулаки, Ладка внезапно смягчилась.

— Да вы не волнуйтесь! Я понимаю, вы — спасатель, у вас работа такая, чтобы за всех разом беспокоиться…

Ах вот оно что! Интересная интерпретация. Откуда она это взяла?!

— Но за меня не надо, — продолжала Ладка с неведомо откуда взявшимся добродушием. — Я вполне справлюсь со своими проблемами сама. До свидания.

Он несколько секунд недоуменно смотрел на ее ребром протянутую ладошку.

Значит, отметить внезапную встречу единомышленников все-таки не удастся?

А может, все дело в том, что она-то его единомышленником не считает? Он для нее — чужак. Спасатель, сказала она, то ли с ехидцей, то ли снисходительно.

— Угу, до свидания, — процедил он наконец-таки и потряс осторожно тонюсенькую ладошку.

Подумал и поднес ее к губам.

Ладка хихикнула, не зная, как еще реагировать.

Мужчины ни разу не целовали ей руки. Если не считать семидесятилетнего Ивана Савельевича, которому Ладка ставила капельницы и таскала утки. Выписываясь, он преподнес ей букет фиалок и, взяв в обе руки — морщинистые и очень холодные — ее пальцы, с благоговением подышал на них.

Она чуть не заплакала тогда. Она всегда была впечатлительной.

Сейчас плакать не хотелось.

Было вообще непонятно, что делать. Мужские губы тяжело касались ее пальцев, будто ставили клеймо, а Ладка смотрела на стриженый затылок в шрамах, неожиданно оказавшийся прямо у нее под носом.

— До свидания, — сказала она этому затылку.

— До новых встреч, — пробурчал Артем, чувствуя себя отвергнутым ухажером завидной невесты.

Она быстро пошла в сторону вокзала, а он остался стоять, хотя им было по пути.

Кажется, он смотрит мне вслед, подумала Ладка. И даже попыталась изобразить походку поэротичней. В очередной раз неудачно крутанув бедрами, она здорово рассердилась: на вспученный старый асфальт, на тяжесть мужского взгляда за спиной, на свои вялые ноги, цеплявшиеся друг за дружку, будто макаронины.

Почему ей вообще приспичило вдруг вилять задницей?! Что еще за блажь такая?

…Он даже не в ее вкусе, и уж точно не принц, ради которого стоило бы научиться дефилировать, как модель на подиуме!

Он застал ее в слезах и, кажется, догадался о причине этих слез, и только это — ничего больше! — создало иллюзию близости. То есть, духовной близости, конечно. Или как это называется? Толком она и не знала, просто чувствовала что-то такое — неуловимое, приятное и болезненное одновременно — будто бы вместе с ним не так страшна, не так тяжела ее ноша.

Окажись на его месте кто-то другой, все было бы так же, думала Ладка. Вот только, наверное, никто больше не осмелился бы таскать ее на плече и совать под нос ткемали.

А этот — вылитый неандерталец, самоуверенный индюк, настоящий мачо — очень ее чем-то раздражал. Несмотря на мимолетное ощущение той самой духовной близости.

Она вошла в здание вокзала и устроилась на подоконнике с максимальным комфортом, задрав ноги к подбородку. И все продолжала думать о нем.

Чтобы не думать о Марье Семеновне.