— Ой, Илюша, — подскочила с гамака Маринка, — а ты чего так рано?
— Надо, — ухмыльнулся он и, мимоходом потрепав сестру по волосам, протопал в гостиную.
Но тут же выглянул обратно.
— А чего так тихо? Где все?
— А хто тебе нужен? — прокряхтел рядом дед, возникший, будто черт из табакерки.
Илья почувствовал, как стремительно краснеет. Нервы никуда не годятся! На пенсию пора, вот что. Вместе с дедом в гараже ковыряться. Виданное ли дело адвокату терять самообладание из-за простого вопроса?!
Виктор Прокопьевич смотрел на внука, хитро прищурившись.
— Ты совсем приехал али как?
— Али как, — буркнул Илья, — где наши-то?
— Так на речке. И мать пошла, и баушка.
— А Данька?
— Спрашиваешь!
— А…
Илья беспомощно огляделся, пытаясь решить, стоит ли спрашивать про Женю.
— А… — снова растерянно начал он.
— Ты здоров ли, внучек? — насмешливо поинтересовался Виктор Прокопьевич.
Илья не ответил, резко развернулся и ушел в дом. Дед еще немного постоял на крыльце, удовлетворенно покачивая головой.
В доме было очень тихо, непривычно тихо, до головокружения тихо. Тьфу ты, и, правда, нервы ни к черту! Разочарование было таким внезапным и оглушительным, что Илья никак не мог сообразить, что же делать дальше. На речку что ли идти? И выкрасть Женьку потихоньку, улучив момент, когда бабушка с мамой отвернутся. Даньку будет отвлечь не трудно.
Хм… Кажется, это смахивает на ритуальное похищение невесты.
Невесты, какое вкусное слово.
Угомонись, приказал себе Илья и очень решительно поднялся на второй этаж, намереваясь переодеться и осуществить свой дурацкий план.
Дурацкий, не дурацкий, а должен сработать. Иначе придется повеситься от отчаяния. Не может же он сделать вид, что приехал просто так, на обед или это… бумаги, например, забрать. Невозможно представить, что надо будет оставаться равнодушным, когда вместе с Женькой окажется рядом все семейство. Прикидываться перед собственными родственниками Илье еще не доводилось.
И пытаться не стоит.
Бабушка, наверняка, сразу его раскусит. Да и мать не вчера на свет родилась.
Как это раньше ему в голову не пришло, что побыть наедине в большом доме так трудно?! Что сразу всем все станет ясно, и неизвестно, чем это обернется. Вот засада! Что же им теперь, скрываться, будто влюбленным подросткам? Выжидать момент, пока остальные разбредутся по комнатам? Сбежать на заимку в тайгу?
Илья раздраженно бросил дипломат в угол комнаты и принялся избавляться от галстука. Вдруг совсем близко послышалось мурлыкание. Он едва не подпрыгнул от неожиданности.
Котов в доме нет, это точно.
Нервные клетки не восстанавливаются, что тоже очевидно. Надо с этим что-то делать.
Он вышел в коридор, прислушался и спустя минуту понял, что кошачья песня вовсе не кошачья, и доносится из Женькиной комнаты. Никогда бы ему в голову не пришло, что Женька на досуге распевает.
А чем, по-твоему, она должна заниматься, придурок?! Оплакивать твое утреннее исчезновение? Скорбеть, уткнувшись носом в подушку? Утопиться, отправившись на речку с Данькой, мамой и бабушкой?
Почему-то он совершенно не был к этому готов. К ее тихому, но достаточно бодрому голоску, тонко заполняющему коридорное пространство.
Весело ей.
А ты бы хотел, чтобы она стонала и причитала?! Точно, придурок. Эгоист, циник и чурбан неотесанный!
Илья еще немного постоял у двери в ее комнату, продолжая переговоры с собственной совестью. Женька все напевала, и на его лице будто сама собой проклевывалась улыбка.
— Можно? — очень вежливым тоном спросил Илья, распахнув дверь.
А постучать забыл.
Женька сидела на подоконнике спиной к двери. Вернее, уже не сидела. Его оклик заставил ее подскочить на месте, и от неожиданности она опрокинулась на кровать, распластавшись, будто лягушка.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
Немножко побарахтавшись на постели, так что все покрывало сбилось в неаппетитную кучку, Женя уселась по-турецки и стала смотреть на собственные шорты.
Это были замечательные шорты. Новые, только вчера купленные, но уже привычные, удобные и как будто обжитые. Только сейчас вдруг они показались ей слишком короткими, и Женька принялась незаметно тянуть к себе покрывало.
— Тебе холодно? — ухмыльнулся Илья, облокотясь на тумбочку рядом с кроватью.
— Ты понимаешь, мы купались… Данька учил меня плавать, а потом я устала… Они пошли в кафешку перекусить, а я домой. Я спать хотела.
— Ты спишь на подоконнике?! — изумился он с притворным ужасом. — И поешь во сне?
Она смущенно потерла нос.
— Нет, не во сне. Я просто так.
Ни за что на свете она не признается, что поет, когда ей совсем уж плохо. Садится в Шушика, давит на педали и орет во всю глотку! Или забирается в кресло с ногами и, раскачиваясь, будто болванчик, мурлычет себе под нос.
Иногда это помогает.
Иногда становится еще тоскливее.
— Куда ты покрывало тянешь?
Она посмотрела на него недоуменно, а потом перевела взгляд на собственные ноги, уже наполовину скрытые под покрывалом. Вот дуреха!
Скромность девушку украшает, сказала бы мама.
Не прикидывайся овцой, сказала бы Ираида Матвеевна.
— Хватит дурить, — ласково сказал Илья. Или ей показалось, что ласково?!
Женька внезапно рассердилась изо всех сил. Что он себе вообразил, этот дурак в трехтысячной степени?!
Сначала он улепетывает со всех ног из ее постели, потом приходит и издевается! Песни ее ему не понравились, видите ли! Покрывала, видите ли, ему жалко!
— И вообще, почему ты вошел без стука?! — она свесила ноги и выпрямила спину, будто пай-девочка.
— Я стучал, — улыбнулся Илья.
— Нет, не стучал!
— Стучал, стучал.
— Это я тебя сейчас стукну! — разгневалась она пуще прежнего. — Проваливай отсюда. Я спать хочу. Я не выспалась!
Вот этого говорить не следовало. Тут же всплыла в памяти ночь — та самая, вчерашняя ночь, которая, по большому счету из памяти никуда и не девалась, — и щеки загорелись маками, и сердце забухало оглушительно.
— Прости, — виновато произнес Илья, а она даже не сразу сообразила, за что. А когда сообразила, стало совсем худо.
Женька отвернулась. Абсолютно излишне, если он заметит ее неуместное глупое смущение.
— Я думал, ты поспишь утром, — рассудительно произнес он, присаживаясь рядом, — тебя Данька разбудил, да? Он с утра всегда орет, как оглашенный.
— Я сама проснулась, — четко выговорила она. Сказать, что из-за него? Что проснулась, потому что поняла — его уже нет рядом! Пусть потешит самолюбие. Нет уж, не дождется, самовлюбленный баран!
— Ты сердишься на меня? — спросил он осторожно. Какая прозорливость!
Женя одарила его высокомерным взглядом.
— Мне надо было записку оставить, — покаянно пробормотал он, — я не догадался, извини.
Она взглянула на него с недоверием.
— Нечего оправдываться, — буркнула Женька, решив, что он попросту врет, чтобы сбить ее с толку, — мне твои записки на фиг не нужны.
— А я?
— Что?
— Я тебе нужен?
Вселенная, где можно жить без страха и одиночества. Где нет пустых вечеров в обнимку с тоской. Куда рвется сердце, словно намагниченное, завороженное, ослепленное блестящим таинственным сумраком и искрами веселого солнца.
Нужна ли ей эта вселенная?!
О боже, разве это дано узнать? Нужна или нет, она уже на дороге к той планете, и нет пути опасней и чудесней.
— Илья, давай не будем говорить, — прошептала Женька, старательно тараща глаза в сторону.
— В каком смысле? — опешил он.
— Я не могу об этом говорить.
Илья развернул ее, и несколько секунд они тихонько боролись. Наконец, ему удалось посмотреть ей в лицо.
— Чего ты ревешь?
— Я не реву.
— Жень, ты очень обиделась на меня, да? Что я ушел и ничего не сказал. Я же тебе объяснил…
— Я все утро думала, — всхлипнула она, — думала, думала. Я даже не знала, дома ты или нет. И за завтраком тебя не было!
— А я вообще не мог есть, — признался Илья со смешком, будто удивляясь самому себе. — Слушай, поедем куда-нибудь, а?
Она потерла глаза кулачками, как маленькая.
— Куда?
— Ну, не знаю. В город, погуляем. Или на речку, я быстрей, чем Данька, научу тебя плавать.
Упоминание о его сыне выудило Женьку из мечтательного раздумья.
— Куда мы поедем, Илюш?! — горестно вздохнула она. — Что твоя родня скажет?
— Какая разница?
— Есть разница, — убежденно возразила она, — я так не могу, я живу в твоем доме, и все… Ну неужели ты не понимаешь?
С отчаянием она взялась за его ладонь — плотную мужскую ладонь, которая этой ночью лежала на ее груди, словно так было уже миллион лет, а по-другому и быть не могло.
— Хорошо, и что ты предлагаешь? — угрюмо спросил он.
Женя молчала, обводя пальцем линии его жизни и судьбы.
— Женька, все это глупости! Поехали, а? Я с ума сейчас сойду. Скажем, что тебе нужно купить еще что-нибудь. Или вот, я придумал!
Он быстро притянул ее к себе и победительно чмокнул в макушку. Женька нетерпеливо завозилась.
— Что?
— Я как будто отвезу тебя к врачу. Ногу показать. Это вполне реальный вариант, а?
— Бэ, — высунула она язык.
— Не дерзи мне, девчонка! — изобразив жуткую гримасу, угрожающе прошипел он.
— А то что?
— А то!
Илья повалил ее на спину, а сам пристроился сбоку, образовав руками надежную преграду для малолетней нахалки. В изумрудных озерах плескалось его крошечное отражение, губы растянулись в смелой ухмылке, морщился от смеха конопатый нос.
Илья медленно переместил взгляд пониже. Под майкой, плотно облегающей все, что этой ночью принадлежало ему, колотилось сердце, и был виден каждый вздох. Вспомнилось, как вчера она примеряла эту майку, крутилась перед зеркалом, а потом, задвинув занавеску в примерочной, пищала, что это слишком вызывающе, и она лучше переоденется обратно в свое платье, а он хохотал и велел продавщицам принести монашескую рясу. Этого она стерпеть не могла и отважно засунула майку в пакет с покупками.
А теперь лежит в ней и прерывисто дышит.
Затылок у него взмок, словно он три дня шлялся по Сахаре с непокрытой головой.
— Тут замок есть? — прохрипел Илья, забыв, что находится в собственном доме, где известна каждая трещинка.
— Что? Зачем тебе замок? — встрепенулась Женька. — Илюшка, даже не думай! Не смотри на меня так.
— А как?
— Никак не смотри. Отвернись сейчас же. Что ты делаешь?
Он пытался справиться с ее шортами.
— Илья, нет! — взмолилась Женя, вибрируя всем телом.
— Да, хорошо, извини, — забормотал он, быстро отодвигаясь на другой конец кровати.
Кое-как отдышались.
— Если ты не поедешь со мной, мне придется тебя украсть, — сердито пробурчал он, не глядя на Женьку.
— Я поеду, — смущенно мяукнула она, сделавшись красной от шеи до лба.
Илья поднялся, посмотрел на нее очень внимательно и подхватил на руки.
— Не дергайся. Во дворе только дед с Маринкой, скажем, что у тебя после купания разболелась лодыжка, и я везу тебя в травмпункт.
— А может, я сама дойду? — робко предложила она.
— Так правдоподобней, — торжественным голосом ответил он, прикидывая, какая гостиница ближе всего к их захолустью.
* * *
До гостиницы они не добрались. Принялись целоваться в джипе, едва отъехав от оранжевого забора на несколько метров.
— Дай я сяду за руль, — сипло произнесла Женька, когда прошло несколько тысяч лет.
— У тебя руки трясутся, — кивнул Илья на ее пальцы, сцепленные на коленках и слегка подрагивающие.
— У тебя тоже.
— Что будем делать? — беспомощно спросил он, пялясь на ее майку.
То есть, не совсем на майку. Вернее, совсем не на майку.
— Илья, смотри на дорогу.
— А разве мы едем куда-то?
Она прищурилась и решительно облизала губы. Будь, что будет! Можно хоть раз в жизни потерять голову и не думать о последствиях, а? И вообще, ни о чем не думать.
— Ты что делаешь?.. — застонал он, когда Женька ловко просунула ладонь за ремень его брюк. — Я свихнусь, — пообещал Илья спустя мгновение, — тут народ шастает, а мы… так просто это не кончится.
— Надеюсь, — промурлыкала она ему на ухо и куснула за шею, урча от нетерпения.
«Что со мной?!», — невразумительно, ликующе стучало в голове. Что это, что?
Он стянул с нее майку, и вопросы — миллиарды вопросов — схлынули в небытие. Женька совершенно точно знала, что погибнет, распадется на атомы, просто перестанет существовать, если немедленно, сию же секунду не получит его.
Он зарычал, когда ее пальцы перебрались наверх. Пуговицы на его рубашке подверглись стремительной атаке. Пришиты они были на совесть, петли сидели плотно, и Женька от отчаяния издала гортанный звук, пытаясь добраться до цели.
Илья рассмеялся, если бы мог. Но от ее голоса кожа покрылась мурашками, и в голове будто вскипело что-то.
Вонзаясь в нее беспорядочными поцелуями, он нащупал регулятор сбоку кресла и опрокинулся на спину, увлекая ее за собой.
— Погоди, погоди, — срываясь на хрип, простонала она, — кеды, у меня кеды.
— Черт с ними! — возмутился он, пытаясь стащить с ее попки какую-то тряпку, ужасно мешающую ему.
— Шнурки запутались. Я зацепилась за что-то…
— Это не что-то, это коробка передач, — ответил кто-то вместо него, а он тем временем лихорадочно тянул на себя ее дурацкую юбку.
Женька потерла ногами друг о друга, высвобождаясь из кроссовок, и засмеялась чужим, русалочьим смехом:
— Про коробку передач ты знаешь, а мои шорты пытаешься снять через голову…
— Ах, это шорты, — выдохнул Илья и с силой рванул проклятую тряпицу вниз.
Что-то затрещало. Швы, должно быть, которые лопнули окончательно и бесповоротно. Или то были электрические разряды, сотрясающие их тела мощно, беспрерывно, не давая ни единого шанса остаться невредимыми. Остаться такими, как раньше.
* * *
— Ба, смотри, это папина машина! — радостно завопил Данька, свернув к дому.
— Он же говорил, что джип в ремонте, — заметила Ольга Викторовна, — и чего это он его тут оставил, а не во дворе?
Бабушка молча и напряженно вглядывалась вдаль. У нее были свои мысли на этот счет, но обнародовать их она не спешила. Данька вприпрыжку скакал к калитке, торопясь встретиться с отцом, и тут тонированное стекло поползло вниз, и чья-то смуглая рука помахала в воздухе, словно распугивая комаров.
Ирина Федоровна быстро покосилась на дочь, которая ничего вроде бы не заметила.
Зато заметил Данька и ринулся в обратный путь к машине.
— Пап, ты тут что ли? Пап, открой, а?
В джипе произошло какое-то судорожное движение и послышался отчаянный шепот.
Бабушка вырвалась вперед, оставляя позади Ольгу Викторовну.
Илья открыл дверь, и Данька незамедлительно вскарабкался ему на коленки, радостно сообщая что-то про речку.
— Привет, ба, — кивнул Кочетков и покосился на заднее сиденье.
Бабушка заглядывать туда не стала. Все и так было ясно.
— Рубашку застегни, — тихо приказала она, — мать сейчас подойдет.
— Я не могу, — еще тише ответил Илья, — пуговиц нет.
Сзади кто-то отчаянно и возмущенно пискнул.
— Данька, пойдем в дом, — Ирина Федоровна решительно обхватила правнука за плечи.
— А папа? Пап, ты идешь? У тебя телефон пищит, слышишь? Пап, ну пошли!
— Я уже уезжаю, к ужину вернусь обязательно.
— Ну пап! — заныл Данила, однако тут подошла Ольга Викторовна и, потеснив их с бабушкой в сторону, поинтересовалась строго:
— Илюш, ты чего здесь сидишь? Ты обедал уже? Он быстро кивнул и потянул на себя дверь, намереваясь немедленно тронуть машину с места.
— Что с твоей рубашкой?! — изумилась мать, не ведая о его коварных планах. — Ты в таком виде собираешься в город?
— Оля, оставь его в покое, — дернула ее бабушка.
— Нет, ма, ты посмотри, на кого он похож! Илюша, я тебя не узнаю!
— Я сам себя не узнаю, — пробурчал он неслышно, — мама, я опаздываю, мне надо ехать. У Женьки нога разболелась, я везу ее травмпункт.
Ольга Викторовна, не вслушиваясь, смотрела на него во все глаза и ничего не понимала. Ее сын — всегда аккуратный, невозмутимый, — сейчас жутко нервничал, ерзал и отводил глаза, будто нашкодивший первоклашка, да и внешний вид его оставлял желать лучшего.
— Ты подрался, что ли? — осененная догадкой, Ольга Викторовна с ужасом закатила глаза.
— Нет. Да. Ма, мне надо…
Нет, непохоже, что подрался. Мать еще раз внимательно оглядела его лицо. Глаза горели, как у мартовского кота, и через секунду, поймав, наконец, взгляд сына, Ольга Викторовна все поняла.
— Женечка, — ласково позвала она, оттолкнув Илью вглубь машины, — детка, ты не против, если на ужин будет рыба с овощами? Ты как к рыбе относишься?
— По-положительно, — промямлила Женька, уже сто пятьдесят раз сгорев от стыда.
— Вот и замечательно, — улыбнулась Ольга Викторовна и, повернувшись к сыну, бросила, гневно полыхая глазами: «До вечера, Илья».
Он так и знал!
Женечку — детку! — все будут жалеть, утешать, потчевать рыбкой, а на него плюнут и разотрут. В глазах семьи он — Казанова, циничный соблазнитель, который воспользовался беспомощным состоянием юной девицы.
Вот черт!
— Вылезай, что ты там сидишь? — хмуро проговорил Илья.
Женька, кряхтя, поднялась из проема между сиденьями, куда рухнула из страха разоблачения.
— На фиг ты окно открывала?
— Так жарко, — пояснила она миролюбиво.
— Кондиционер есть, — не унимался Илья, — попросила бы, я включил бы.
— Если бы да кабы! — передразнила она, раздражаясь, и угрюмо одернула майку, мятую до безобразия.
Илья завел двигатель и обернулся.
— Перелезай давай.
— А зачем? — вспылила она. — Мне никуда ехать не надо, все дела мы уже переделали!
— Дела?! Дела?! — злобно прошипел он, до боли вывернув шею, чтобы как следует разглядеть эту кретинку, посмевшую так выражаться.
— Значит, дела?! — снова переспросил Илья, и не найдя больше слов, перегнулся через кресло и схватил ее за майку и с силой потряс.
— Пусти! Ты мне и так всю одежду испортил!
— Кто бы говорил! Моя рубашка теперь только чучелу огородному впору.
— Вот-вот, носи на здоровье!
Это что еще, а?! Она назвала его чучелом, так что ли?
Илья вышел из машины и рванул заднюю дверь, едва не сдернув ее с петель. Женька забилась в противоположный угол и совершенно не знала, что делать.
Происходило нечто странное.
Очень-очень хотелось его ударить. Больно. Несколько раз. Лучше всего по голове, чтобы как следует встряхнуть мозги, может тогда они бы заработали, а их обладатель понял бы, что никому не позволено так обращаться с женщиной.
С женщиной, которая минуту назад вместе с ним летела по Млечному пути, к бесконечности.
Хам! Бревно неотесанное!
Так и есть. Он бесцеремонно потянул ее за ногу, и как она ни брыкалась, вытащил наружу.
— Поставь меня, недоумок!
— Как только, так сразу, — пообещал он, ловко уворачиваясь от ее пинков, — после дождичка в четверг или когда рак на горе свистнет.
Он усадил ее на переднее сиденье, и, держа за плечи, несколько секунд смотрел, как она пытается убить его взглядом.
— Я не был готов, что нас… ммм… раскроют, — признался, наконец, Илья.
— Конечно! Куда проще работать под прикрытием, мистер хренов Джеймс Бонд! — она едва не плакала. — Как я теперь вернусь в дом? Что я твоей маме скажу? А бабушке?! О господи!
Илья крепче схватил ее судорожно дергающиеся плечи.
— Женька! Ты бредишь! Что такого особенного случилось?! Все просто растерялись немного…
— Пошел ты к черту! Растерялись!
— Трусиха, — он быстро чмокнул ее и захлопнул дверь.
— Куда ты меня везешь? — раздраженно поинтересовалась она, когда он тронул машину с места.
— На кудыкину гору! — отрезал Илья.
И до той самой кудыкиной горы они добирались в полном молчании.
* * *
— Нет, я обязательно с ней поговорю! — выпалила Ольга Викторовна и залпом опустошила полбутылки минералки.
Бабушка насмешливо заметила, что молодежь нынче пошла очень нервная.
— Мама, ты что, правда, не понимаешь? Илюша собрался жениться, а эта девочка не дай бог влюбится в него…
— Жениться?! — усмехнулась Ирина Федоровна. — Он тебе сам об этом сказал?
— Ну Рита же приходила, — растерянно пробормотала Ольга Викторовна, — у них все практически решено, и потом, они знают друг друга давно, работают вместе. Ты вот с Женей тогда сидела, а могла бы послушать невестку-то…
— Оля, твоя наивность меня поражает! Рита просто взяла быка за рога, вот и все. Еще неизвестно, что думает по этому поводу Илья. Ты говорила ему, что она приходила знакомиться?
— Нет, конечно! — всплеснула руками Ольга Викторовна. — И не буду, это не этично по отношению к Рите, она просила…
Ирина Федоровна пробормотала, что сама Рита ничего не смыслит в этике и, может быть, не стоит так уж с ней церемониться.
— Она тебе просто не понравилась, — отмахнулась Ольга Викторовна, — а на самом деле Илье она очень подходит, ему нужна такая женщина — сильная, хваткая, которая знает, чего хочет. А Женечка еще совсем ребенок…
— Господи, Оля! Ну о чем мы вообще говорим?! Илья сам все решит!
— Я видела, как он решает такие вопросы, — озабоченно нахмурилась та, — запудрил девочке мозги, вот и все решение.
Хлопнула входная дверь, и военный совет, спонтанно организованный на кухне, был прерван появлением Даньки.
— Папа приехал! Они с Женькой меня забирают на речку! Мы ее вдвоем будем учить плавать!
Женщины переглянулись. Младшая сердито барабанила пальцами по столу, старшая загадочно улыбалась.
— Какая речка, Данила? — поморщилась Ольга Викторовна. — Темнеет уже, ты простудишься. О чем только Илья думает?
— Бабусь, не пили меня! — с дедовскими интонациями проговорил Данька. — Лучше найди мне плавки, папа ждет, а я тут с вами валандаюсь!
Ирина Федоровна расхохоталась и, жестом остановив дочь, готовую разразится пламенной воспитательной речью, увела правнука из кухни.
— Я сама с ней поговорю, — задумчиво сказала она, когда вернулась, проводив Даньку до калитки.
Ольга Викторовна вскинула на мать недоуменный взгляд.
— Точно?
— Точно, точно. Если, конечно, мне удастся застать ее одну, — со смешком добавила бабушка.
И поздним вечером, когда Женька, отказавшись от ужина и не обращая внимания на напряженное лицо Ильи, поднялась к себе, Ирина Федоровна вскорости последовала за ней.
— Евгения, мне с тобой надо кое-что обсудить, — с этими словами бабушка ловко запрыгнула на подоконник рядом с Женькой и принялась болтать ногами.
— Я знаю, Ирина Федоровна, — судорожно вздохнула она, — я уеду завтра.
Бабушка внимательно посмотрела на нее и мягко потрепала по плечу.
— Разве кто-то говорит об отъезде, девочка? Ты на Ольгу не обижайся, ну, на то, что она тебя жалеет и так уж сильно опекает. Она ведь мать, она Илюху насквозь видит. И ей просто хочется тебя уберечь.
— От чего? — притворившись равнодушной, спросила Женя.
— От разочарований, милая. И еще, ты знаешь, она верит, будто Илья уже все решил насчет свадьбы с этой Ритой.
Рита. Черт, ведь есть еще и Рита! Как она могла забыть об этом, влюбленная курица?!
Скрипнув зубами от злости на собственную персону, Женька соскользнула с подоконника.
— Я все понимаю, Ирина Федоровна, честное слово. Мне только очень жаль, что я вас расстроила…
— Да при чем тут я! Вы…
— Извините, Ирина Федоровна, можно я посплю, а? Я очень устала. Я завтра же уеду.
— И будешь дурой! — не стерпела бабушка. — Насколько я понимаю, у вас все идет замечательно.
Женя вскинулась вдруг.
— Ничего у нас не идет!!! Так оно и было.
Они столкнулись, словно разно зарядные электроны, но почему-то не шарахнулись в стороны друг от друга, как положено, и даже не продолжили движение в одном направлении, как бывает в фантастических рассказах, а просто замерли на месте и топтались вокруг да около, будто пасущиеся на лугу коровы.
Они неистово и много целовались, они занимались любовью с пылкостью первооткрывателей, они говорили о чем-то, они смотрели в глаза друг другу, они колесили несколько часов кряду по МКАДу — просто так, без цели, — и им не было скучно, они забрали Даньку и устроили пикник на речке, словно были идеальной семьей.
Но надо было возвращаться в дом, где ждало все остальное семейство, где их встретили вопросительные, подозрительные, осуждающие взгляды, и от неловкости у Женьки подводило живот.
А Илья ничего не замечал и держался самоуверенно. Будто не произошло ничего, ровным счетом ничего, из-за чего бы стоило поднимать панику, давать пояснения, расставлять точки и остальные знаки препинания. Женьке показалось даже, что все это она придумала. И прошлую ночь, и этот день, полный тоскливого ожидания и сумасшедшего счастья.
Балбеска, сказала бы мама.
Чего ты себе вообразила, сказала бы Ираида Матвеевна.
Не торопись, сказал бы папа.
Да уж, поспешишь, людей насмешишь, кажется, это очень в тему. Но она же не виновата, что все случилось так быстро, и пути к отступлению оказались отрезаны.
А вперед дороги не было вообще. Ее просто не предусматривалось.
Параллельные прямые не пересекаются. Никогда. Кто она такая, чтобы мечтать об этом?!
«Дура, вот кто. Набитая! В розовых очках и пускающая восторженные пузыри! Все его тридцать шесть лет — самоуверенные, сильные, успешные тридцать шесть — глядят на нее свысока, как на забавное существо, с которым приятно и необременительно повозиться несколько минут. Часов. Дней. И в тот же миг, когда ты выйдешь из его дома в направлении к своей коммуналке, одиноким вечерам и обедам в Макдональдсе, он все забудет. Ему станет плевать, что ты существуешь, что можешь страдать, надеяться, что хочешь смеяться вместе с ним и ждать его!»
Так-то.
К тому же Рита. Как завершающий аккорд.
Женька не сразу поняла, что плачет. Фу, как стыдно! Она быстро и крепко провела ладонями по лицу, но успокоиться не смогла.
— Ты не должна сдаваться, — сказала Ирина Федоровна, — борись, ты ведь женщина! Для начала вам с Маринкой стоит сходить в салон красоты.
— Что?! — всхлипнула она.
— Расслабиться, — невозмутимо пояснила эта великолепная старуха, — вы обе какие-то утята, а могли бы быть лебедушками. Красота делает женщину уверенней!
Женька горько рассмеялась.
— Да, да, — гнула свое Ирина Федоровна, — когда, например, ты в последний раз делала макияж? А принимала грязевые ванны? А позволяла себе поблаженствовать под сильными руками массажиста? Я уж не говорю о твоем маникюре.
— А что с ним такое? — купилась Женя, выставив перед собой пальцы и озабоченно ими вертя.
— Его просто нет! — отрезала бабушка.
В общем-то, да. Откуда же ему взяться? Во-первых, некогда. Во-вторых, зачем маникюр девушке, которая занимается частным извозом, по выходным ходит на рынок, и это у нее считается увеселительной прогулкой?!
Впрочем, так было всю жизнь, в смысле маникюра и прочих женских примочек. Подруг у Женьки практически не водилось, так что перенимать опыт было не у кого. Опять же она искренне считала это напрасной тратой времени, предпочитая мчаться по шоссе, гулять с отцом по Елисейским полям, пить пиво в уютных ирландских пабах, кормить голубей на площади у Колизея.
—..завтра с утра и отправляйтесь, — услышала Женька.
— Куда? — встрепенулась она.
Ирина Федоровна сурово поджала губы.
— Да ты меня не слушаешь!
— Извините, пожалуйста, — покаянно пробормотала Женя.
— Ты посмотри на свою кожу, — сердито буркнула бабушка, — это же уму непостижимо, будто ты не водителем работаешь, а прачкой! Все руки в мозолях, и цыпок полно, брр! А тощая ты какая! Смотреть больно! И вся дерганая, словно тебя покусали и ты собираешься укусить в ответ! Так нельзя, девочка, так не годится.
Кажется, срабатывало. Ирина Федоровна с удовлетворением заметила, что Женька задумалась над сказанным и теперь даже не заикается об отъезде. Но девушке, действительно, нужно привести себя в порядок. Это загнанное выражение на лице и одновременно готовность кинуться в драку с первой минуты растопили старое, мудрое сердце.
Было ясно, что девочка много повидала и страдала, и как умела, справлялась с этим, сделав главной своей защитой одиночество, когда не страшно разочароваться в ком-то или потерять.
— Ну вот что, давай-ка ты завтра еще в Арбат-Престиж сгоняешь, там вполне умеренные цены и шикарный выбор. Мы с Олькой частенько выбираемся. Заодно нашу поэтессу вытащишь, пора ей тоже превращаться в настоящую леди.
— Ирина Федоровна! — взмолилась Женя, ничего не соображая.
— Я семьдесят шесть лет Ирина Федоровна, — горделиво заявила та, — и у меня, между прочим, до сих прекрасная кожа, шикарные волосы и ногти в порядке. И к тому же имеется здоровый аппетит, не то что у некоторых! Понятно тебе?
Женя нехотя кивнула.
— Так что пойдем ужинать, не дай старухе умереть голодной смертью!