— Мам, ты идешь?

Алена Сергеевна смущенно оглядела учительскую. Никого из коллег не было, только в углу на диванчике шелестела страницами практикантка Люда.

— Сколько раз я просила называть меня по имени-отчеству! — недовольно пробурчала Алена Сергеевна дочери.

Ташка — чудо из чудес, в стоптанных кедах и платье, перепачканном гуашью, рыжий хвост на макушке, глаза будто выстрел, и рюкзак за спиной, наверняка, снова расстегнут, и тетрадки того и гляди посыплются, — насмешливо фыркнула.

— Всем прекрасно известно, что ты моя мама. Ладно ты меня на уроках постоянно дергаешь!..

— Я тебя не дергаю! — возмутилась Алена и с беспокойством покосилась на практикантку.

Почему-то все Аленины двадцать девять лет ей было важно, что о ней подумают окружающие. Не приведи Господи, истолкуют превратно! Она знала за собой эту черту, но ничего поделать не могла.

Вот Людочке, наверное, абсолютно плевать, что о ней подумает учительница литературы. Сидит себе невозмутимая, ножкой покачивает, журнальчик глянцевый листает, и Алена ей глубоко безразлична. А уж Ташка тем более!

— Ну, мама! Пойдем, а?

— До свидания, Людмила, — вежливо попрощалась Алена с практиканткой. — Наташа, попрощайся с Людмилой Денисовной.

Ташка невнятно промычала что-то и, дернув мать за рукав, исчезла в коридоре.

— Что у тебя с платьем? — первым делом полюбопытствовала Алена, выйдя следом.

Черные глаза с искренним недоумением уставились на нее, потом оглядели платье, и Ташка пожала плечами.

— А что у меня с платьем?

— Пятна какие-то, подол мятый, на кармане вон дыра, — Алена поморщилась, — но я же помню: утром все было в порядке. И почему ты в кедах? Это новая мода?

— Это у нас физра была, а потом мне было лень переобуваться, — исчерпывающе пояснила дочь.

В кого она такая, спрашивается? У самой Алены аккуратность шла в графе ценностей в начальных рядах. Непосредственно за порядочностью, обозначенной первым пунктом, трудолюбием и чувством юмора. И Наташку она изо всех сил приучала к опрятности. Только результат практически отсутствовал. Можно было бы, конечно, гены обвинить. Дурную наследственность и тому подобное. Однако, Ташкин отец — первая любовь, первая взрослая боль Алены, — был парнем сильно озабоченным по поводу внешности, и строго следил за расположением стрелок на брюках, и брился по два раза на день, и с особой тщательностью чистил ботинки. Пятнадцать минут левый, пятнадцать — правый.

Нельзя сказать, что тогда это приводило ее в бешеный восторг. Но и причиной развода данный факт тоже считать несправедливо. Просто оба они были слишком молоды, слишком принципиальны, слишком горячи и слишком влюблены, чтобы прощать друг другу несовершенство.

Через полтора года после свадьбы родилась Ташка, и стало ясно, что ничего более важного в жизни не случится. Аленин муж этой мысли не разделял, даже вовсе наоборот, Ташку считал чем-то вроде досадной помехи на пути к прекрасному будущему. А с этим Алена совсем уж не могла примириться, хотя еще была в него влюблена и преисполнена горячей благодарности за то, что он сумел вызволить ее из родительской опеки. Так что молодые очень быстренько разбежались, пообещав в будущем друг друга не дергать. В приступе благородства — а точней какого-то отупения от собственной решимости немедленно и навсегда разрушить «прекрасное чувство», — Алена даже от алиментов отказалась, и первые несколько лет весьма сожалела об этом, едва сводя концы с концами. Учителя в стране всегда почему-то считались существами не от мира сего, которые работают исключительно ради идеи, и платить им нормальные деньги вроде как-то нелепо. Вот и не платили.

Помогать было некому: родители уже вышли на пенсию, и сами перебивались с хлеба на квас, вспоминая, как водится, прошлое благополучие интеллигентной профессорской семьи. Алена была единственным, очень поздним ребенком, и ей достались в одинаковой степени и неистовая любовь и тотальный, изматывающий душу контроль родителей во всем — от выбора туфель и подруг до расписания всей последующей жизни. Конечно, если бы они могли, они бы просто спрятали Алену — дар Божий, не больше, не меньше! — под стеклянным колпаком, и любовались бы издали, уверенные, что ничего с ней не случится, что всегда она будет принадлежать только им. Однако, родители были все же людьми разумными и понимали, что это невозможно. Но уберечь ее от жизни они старались изо всех сил, пичкая всевозможными иллюзиями и одновременно пугая несовершенством мира.

Музыкальная школа, по выходным — театр, планетарий и всевозможные музеи, только классическая литература, разговоры о смысле жизни, банальные истины, засевшие с тех пор в Алениной голове и никакой реальностью не вышибаемые. Она сбежала от них в замужество, а оттуда еще дальше — в самостоятельность. И вот, несколько лет — съемные квартиры, неприкаянная Ташка, до слез смешная зарплата. Кое-как держась на ногах после трех уроков русского и парочки часов литературы, она проносилась по магазинам, потом в детский сад за Ташкой, из последних сил выслушивала, какие еще фортели выкинула ее своенравная дочь, извинялась, улыбалась, расшаркивалась, ковыляла домой, одной рукой готовила, другой — проверяла тетрадки, а впереди еще был вечер встреч с платными — по двадцать рублей за час! — учениками, и замоченное белье, и Ташкино настырное «Давай играть вместе!», и подруга Юлька с очередными телефонными советами по розыскам хорошего мужика.

Хороший мужик в итоге нашел ее сам. Такое случается.

И зарплата у нее теперь вполне ощутимая. В частных лицеях учителей почему-то ценят дороже. Почему?..

В холле — в лицее был именно холл, со всеми полагающимися атрибутами, блестящий и гулкий — Алену окликнула историчка Тамара Эдуардовна, элегантная дамочка с цепким взглядом.

Алена покорно притормозила, велев дочери идти одеваться.

— Ну да, — заныла Ташка, с досадой косясь на приближающуюся Тамару Эдуардовну, — ты теперь с ней зависнешь на полтора часа, а я парься!

— Виснет компьютер, — машинально возразила Алена, — а парятся…

— В бане! Я знаю! — Ташка показала ей язык и ринулась в раздевалку.

— Алена Сергеевна! Выручайте! — строгим голосом заявила историчка, подступая к ней вплотную.

Алена доброжелательно улыбнулась, ожидая продолжения. Ничего хорошего не предвиделось. И чему она улыбается, непонятно. Ну да ладно. Ей не тяжело, а человеку приятно.

Человек, то есть Тамара Эдуардовна, между тем складно и бойко повествовал о своей проблеме и так задушевно при этом глядел на Алену, что та уже была уверена, будто проблема — их общая. А то и целиком ее, Аленина.

— Так вы меня выручите, душечка? — утвердительно произнесла коллега.

Душечке очень хотелось домой, проверять тетрадки, готовить мужу фирменные голубцы, поговорить спокойно с дочерью и что там еще важного и интересного в жизни.

Однако, сначала она стояла и терпеливо слушала стенания исторички, а теперь вот кивала, словно болванчик. И все улыбалась.

В принципе, что ей стоит помочь? А именно: заменить завтра в пятом «Б» историю на литературу. Или на русский язык, выбор за вами, как выразилась Тамара Эдуардовна. Совсем не трудно. Алена любила свою работу и с ребятами вполне ладила.

Только жаль завтрашнего дня. По расписанию у нее уроков не было, и Алена собиралась заняться чем-нибудь приятным. Например, выспаться. Если у Ташки вторая смена, то отправиться с ней в кино или в парк Белинского с примитивными, но такими забавными аттракционами.

Или можно рвануть на Западную Поляну — там, в двух шагах от городского гула, деловито урчащих автобусов и суетливых машин, алеют рябиновые бусы, колдуют дубы, качаются тонкие клены. Там, в тишине, аккуратно ступать по влажному золоту листвы, запрокидывать голову к разлапистым макушкам, где в сетях ветвей запутались тугие, полные влаги облака. Помечтать в одиночестве. Ну и что, что ей двадцать девять и как-то уже не солидно тратить время на мечты.

Она ведь не впадает в стобняк, фантазируя о том, о сем.

Она — вменяемая, взрослая женщина, и всецело осознает несбыточность этих самых фантазий.

Однако каждый раз они обрушиваются с такой реальной, такой ощутимой тоской по чему-то, что никогда не случится, но что отчетливо видится сердцу.

— Пал Палыча завтра не будет, — сообщила Тамара Эдуардовна доверительно, и Алене пришлось вытряхнуть себя из грез.

— Так что проблем у вас не возникнет, — добавила историчка.

Ну, да.

Пал Палычем звали директора, и он крайне неодобрительно относился к подобным заменам. На случай болезни или еще каких катаклизмов в жизни педагогов, такой вариант еще годился. Но — лицей есть лицей! — в повседневности этакие пертурбации не допускались, потому как совершенно выбивали детей из графика, подрывали дисциплину и вообще вносили хаос в упорядоченную жизнь привилегированного учебного заведения города Пензы.

И все это Алена отлично знала.

Но ведь завтра директора не будет, а Тамару Эдуардовну нужно выручить.

Стало быть, никаких прогулок.

Еще несколько минут Алена провела за светской беседой о невыносимом поведении подростков, угрожающем росте терроризма и ценах на красную икру.

Между тем Ташка, наверное, измучила охранника, умоляя дать ей подержать табельное оружие — «Ну, на пять секундочек! Ну, хоть пустую кобуру! Ну, пожалуйста, что вам, жалко, что ли?!» — успела поиграть в футбол собственным рюкзаком и измерила все лужи во дворе. Хотя нет, на территории лицея в любую погоду было чистенько и сухо. Словно дворник Потапыч каждый день пылесосил асфальт.

Наконец, Тамара Эдуардовна решила, что светская болтовня ее утомила, и попрощалась с Аленой.

* * *

Он не ошибся в выборе, приехав сюда несколько лет назад. Город ему нравился. С одной стороны — провинциальный тихоня, с другой — богатенький наследник, как будто только примеривающийся к солидным сбережениям почившего папаши. Было где развернуться. Начать все с начала.

У него неплохо получилось.

Если бы не этот чистоплюй, получилось бы — отлично!

Впрочем, так неинтересно. Ему всегда нравились противники сильные и упорные, а здесь за все время так и не встретилось достойного сопротивления. Так что последнего, самого перспективного в этом плане, он оставил на десерт.

В его годы простительна слабость к сладкому…

Что ж, битву за лакомый кусочек можно начинать. План продуман, исполнители в позе «готовсь!» К тому же обстоятельства явно складываются в его пользу. Не зря же так вовремя попался ему под руку этот столичный лох, возомнивший себя покорителем провинции. Спасибо старым товарищам, не подкачали. Правда, они-то думали, что клиента ему сватают, а он подкорректировал кое-что, и получился из московского гостя не клиент, а подсадная утка.

Забавная роль, не правда ли?

Эпизодическая, конечно, но остальные уже распределены. Вот только козла отпущения он пока не выбрал.

Дело, в общем-то, нехитрое.

Он отставил бокал с коньяком и придвинул к себе тонкую папку, в которой лежало всего несколько машинописных страниц. Ничего интересного — крупным шрифтом биографии мелких людишек. Их пристрастия, слабости, послужные списки, уровень зарплаты. Последний пункт — четырехзначные цифры, экая несправедливость! — его здорово рассмешил.

Он с удовольствием похохотал некоторое время, не переставая, однако, думать о претендентах.

Красотка по другую сторону двери недоуменно прислушалась. Звуки, доносившиеся из кабинета босса, очень напоминали скрежет металла по стеклу.

Она скривилась и быстро отскочила в глубь своей конторки.

Ожил селектор.

— Зайди, — услышала она отрывистую команду. Босс, развалясь в кресле, глядел в одну точку и сам себе улыбался. Как же она боялась этих его улыбочек! Он вдруг посмотрел на нее в упор сердитым и удивленным взглядом, и красавица неуютно поежилась, почувствовав себя беззащитной киской, некстати подвернувшейся под ноги хозяину.

— Вы меня вызывали, — напомнила она робко.

— Чего тогда жмешься? — гавкнул он. — Садись! Он нарочно пугал ее. Так девочка лучше соображала. Вынув из папки один лист, он придвинул его к ней и лениво произнес:

— Вот этот. Сегодня же наладь контакт. Неделя на полное взаимопонимание. Упустишь, другого будешь искать сама. Вопросы?

Девушка сосредоточенно пробежалась глазами по строчкам. Озадаченно нахмурилась.

— Кроме жены у него есть кто-то?

— Там же написано, — вкрадчиво попенял босс. — Дочь.

— Да, но у дочери и у женщины другая фамилия, — не поднимая глаз, доложила красавица, — скорее всего, ребенок не его. Может быть, на всякий случай найти еще кого-то? Родителей? Или сестру, например?

Он довольно хрюкнул.

— Хорошо, что заметила. Скажешь ребятам, пусть роют. А пока достаточно бабы с дитем. — Потом он задумчиво отпил коньяка и добавил: — Отправляйся, детка.

Он никогда не называл ее по имени. Как и остальных подчиненных. Попросту не давал себе труда запомнить их имена, вот и все.

* * *

В кафе по поводу обеденного перерыва было многолюдно и шумно.

Бородатый мужчина в надвинутой на глаза кепке склонился к своей собеседнице.

— А условия? Какие условия?

Шепот его был полон страсти, будто они лежали в постели и готовились к очередному витку сексуальной игры. Девушка в который раз подивилась прозорливости босса. Как же он углядел всего в нескольких строчках этого бородача?! Более подходящую кандидатуру трудно было придумать.

Сам трясется от страха, а глаза горят диким желанием. Денежек тебе хочется, миленький, да? Много денежек! И чтобы не работать, а так — пошустрить влегкую.

Девушка понимающе кивнула, старательно пряча брезгливую ухмылку.

— Условия достойные, — ответила она и, положив раскрытую ладонь на стол, легонько постучала пальцами.

Этот кретин не понял.

Она постучала настойчивей, и бородач недоуменно перевел взгляд на ее руку. С превеликим трудом до него дошел смысл ее жеста.

— Пять? — шевельнулись тонкие губы.

Она едва не застонала от досады. Ну, каков идиот! Кепку для конспирации на нос натянул, невежа, а язык за зубами держать не может. Ерунда это, конечно, какая к черту еще конспирация! Зато сразу видно, что парень туп, как пробка.

— Столько стоит операция, — усталым голосом уточнила красавица. — Помимо этого у вас будет оклад, если шеф решит, что ваши услуги нам интересны.

— Оклад? — зачарованно повторил кепочный узник. Так бы и дала по башке! Идеальный вариант, идеальный! Но как все-таки трудно общаться с кретинами!

Кретин же торопливо облизнул пересохшие губы и залпом выпил стакан минералки, стараясь не глотать слишком шумно. Он многого ждал от этого предложения, но все-таки не думал, что оно будет настолько серьезным. О долговременном сотрудничестве даже не помышлял. А теперь перед ним раскрывались такие перспективы!.. Осталось протянуть руку, которая слегка подрагивала от страха и близости мечты. Но из последних сил он держал марку, не подозревая даже, что собеседница потешается втихомолку над его потугами выглядеть уверенным и важным.

Неужели наконец-то удача повернулась к нему лицом?

Только бы не спугнуть, только бы не лопухнуться. Эх, наверное, зря он так сразу согласился, вот что! Надо было поломаться, цену набить, обдумать все как следует тоже не помешало бы! Ведь он рискует. Блин, и правда, он же рискует.

Девушка, не спеша потягивающая кофе, мысленно скривилась, наблюдая, как собеседник ерзает на стуле и хмурится, что-то лихорадочно прикидывая.

Вот болван! Опомнился наконец! Стал соображать, чем все это ему грозит. Как бы не сорвался сразу!

— Заказать вам шашлык? Здесь его замечательно готовят, — задушевно предложила она, чуть придвинувшись к нему.

Бородатый испуганно отшатнулся, возвращаясь из глубины своих переживаний.

— Да, спасибо, — кивнул он, расслабившись немного от ласкового взгляда красотки.

Она ободряюще улыбнулась, и он решился все-таки на вопрос.

— Какие у меня гарантии безопасности?

— Всякие, — еще шире улыбнулась она, — наши специалисты будут поддерживать вас и в любую минуту придут на помощь. Вы же понимаете, что ваша безопасность и в наших интересах тоже.

Из чего следовало последнее заявление, было неясно. Однако сказано оно было с такой нежностью, с такой уверенностью, что логика отказала мужчине.

Он облегченно вздохнул и принялся ждать обещанного шашлыка, полностью уверовав, что сегодняшний день положит начало его новой жизни.

А когда шашлык принесли, девушка отлучилась в туалет и, собравшись с духом, набрала номер босса. Почему-то даже по телефону разговаривать с ним было неуютно, словно его тяжелый волчий взгляд просачивался в трубку и обдавал с ног до головы холодом.

— Все в порядке, — только и сказала она.

— Все? — уточнили недоверчиво на том конце провода. — Он уже согласен?

— Да. Только трусит страшно.

— Это хорошо, — задумчиво произнес босс. — Но постарайся больше его не запугивать. Пока рано.

— Я сегодня еще нужна вам? — скороговоркой спросила девушка.

— Ты мне всегда нужна, детка, — из трубки донеслось скрипучее хихиканье, — так что приезжай, а ребята пусть проводят нашего козлика.

Она прикрыла глаза и обреченно вздохнула. Как ее угораздило во все это вляпаться?!

* * *

Они вышли в осень.

Лицей находился на окраине, в тихом районе Арбеково, и тут, среди шикарных многоэтажек и новеньких коттеджей, было чистенько я уютно, однако стоило выйти на проспект к остановке — и слякотный провинциальный октябрь предстал в полной красе. Грязь по колено, горы влажной жухлой листвы, перемешанной с мусором, буйный ветрище.

— Мам, ты лодку с собой не взяла случайно? — весело спросила Ташка, оглядывая очередную безразмерную лужу.

И, услышав в ответ материнский смешок, вознамерилась прыгать. Алена едва успела ухватить ее за шиворот.

— В обход!

— Ну, мам!

— Не мамкай!

— Ма, а ты сегодня голубцы сделаешь? А то я есть хочу, как кентавр!

Голубцы были коронным блюдом Алены.

— С чего это ты решила, что кентавры самые прожорливые? — мимоходом удивилась Алена, поправляя дочкин шарф, который почему-то неизменно оказывался размотанным и волочился сзади, будто королевский шлейф.

— Ни с чего, просто так. Мам, ну хватит меня пеленать! Вязала бы ты что ли шарфы покороче…

— Тебе какой ни свяжи, все одно!

— Ну, тогда давай забацай мне манишку. Я буду красивая и аккуратная. Пока не начну в нее сморкаться!

— Ташка! — Алена сделала возмущенное лицо, но все-таки хихикнула.

Эмоции всегда брали в ней верх над воспитательными порывами, и Алена все никак не могла решить, хорошо это или плохо. Пока она решала, Ташка росла и безо всяких угрызений совести вела себя соответственно своим представлениям о жизни.

Взявшись за руки, они дошли до остановки, и уже оттуда, укрывшись под стеклянным козырьком, смотрели, как наползает на город осенний промозглый вечер. Лениво, громоздко, будто слон в джунглях, пробирались вдоль улиц тяжелые сумерки. Тучи в изнеможении навалились друг на дружку и толпились, как люди на тесном пяточке остановки, а через секунду захлюпали мокрыми носами, и от дождя мгновенно стало совсем темно.

— Прямо волком хочется выть! — серьезно проговорила Ташка, топчась на одном месте.

Алена прижала ее к боку, так что рыжий хвост уперся под мышку, и Ташка беспокойно завертелась, устраиваясь поудобней.

И почему-то вспомнилась другая осень. Из чужой, придуманной жизни.

Сколько ей тогда было? Как Наташке, наверное. Накрахмаленная юбка колом, отражение солнца на носках туфель, бледная улыбка, аккуратные косы-корзиночки в ослепительно белых бантах. И подруга Юлька — единственная и неповторимая — мечтательница, как и она, только с решительным блеском в глазах:

— Давай в кино сбежим! У Пашки сегодня смена! Пашка был Юлькиным братом и предметом зависти Алены.

— Давай, он нас бесплатно пропустит! — жарко шептала Юлька. — И фильм сегодня отличный! Про любовь!

Почему Алена поддалась тогда? Рассудительность чуть ли не впервые изменила ей, и страх перед возможным наказанием за прогул тоже не помешал. Потом, конечно, преступление раскрылось, и учительница доложила родителям, что «ваша девочка отсутствовала без уважительной причины», и те долго и нудно допрашивали девочку, стенали и охали, в итоге оставив ее без сладкого и надежды провести каникулы у моря.

Но все это было потом.

А сначала… Они с Юлькой сидели в мрачном зале и, одинаково раскрыв рты, таращились на экран.

Нет, спустя столько лет, Алена не помнит, конечно, ни названия фильма, ни режиссера, ни подробностей сюжета.

Только минутная сцена застряла в душе прочно и, по всей видимости, навсегда. Другая, любимая осень — вкрадчивая, сочная, с ласковым шепотом дождя — оттуда.

Алена помнит ее до мелочей, до судорог в горле, когда хочется плакать и толком не понимаешь, почему.

Помнит незнакомый город, окутанный серебристыми облаками, необъяснимое, горько-нежное очарование улиц с блестящей от дождя брусчаткой, цветами на каждом подоконнике, островерхими черепичными крышами, каминными трубами. Помнит внезапное солнце, мягко переступающее по куполам соборов, и площадь, залитую тихим светом, и попирающую небо Эйфелеву башню.

Помнит открытое маленькое кафе. Дымящуюся чашку кофе на столике под навесом. Тонкие женские пальцы, нервно скользящие по гладкой ткани пальто. Помнит жадный взгляд, в котором стремительно отражались осенние каштаны, ворохи листьев вдоль бульвара и силуэты прохожих. И мгновенную, иступленную радость в глазах, когда из-за поворота, устрашающе рыча, вывернул забрызганный грязью черный мотоцикл.

Помнит, как женщина зачарованно, словно во сне, поднялась. Машинально отряхивая свое удивительное, белоснежное пальто, улыбнулась, как человек, дождавшийся чуда. А мужчина, спрыгнувший с мотоцикла, нетерпеливым движением сдернул шлем с головы и двинулся ей навстречу.

И камера закружилась над их головами, то приближаясь, то поднявшись высоко, охватывала умытый дождем Париж, набережную, макушки деревьев. А потом в город входили сиреневые таинственные сумерки, и не было ничего прекрасней на свете этого вечера в осенних одеждах, и мужчина с мотоциклетном шлемом в руках все стоял рядом с женщиной в белом пальто, и лиц их было уже не видно, но Алена точно знала, что они счастливы.

Она не помнила внятной концовки — лишь острое ощущение чуда, случившегося с этими двумя, и неожиданную, пронзительную грусть оттого, что в жизни так не бывает. Теперь ей казалось, что с этим фильмом кончилось ее детство, нет, конечно, куклы остались на своих местах и в салочки она играла с прежним вдохновением, только неведомая раньше печаль время от времени пробиралась в душу, напоминая, что самое главное, самое дорогое никогда не исполнится. То, о чем рассказали лица влюбленных с огромного экрана кинотеатра. То, что дорисовало воображение. То, что отозвалось в сердце сладкой болью — на всю жизнь.

Она мечтала двадцать лет и будет мечтать дальше. О том, как сияет Париж, а в маленьком уютном кафе пахнет круассанами и лучшим кофе на свете. И она — в белом пальто! — сидит за столиком, ожидая человека, который научит любить его простой земной любовью. И ее дочь нетерпеливо ерзает рядом, тоже в белом пальто, уже перепачканном шоколадными крошками, любопытная, будто обезьянка, вспыльчивая и насмешливая, с глазами как выстрел. Они знают, что ждать осталось недолго, совсем чуть-чуть.

…Жаль, что этого никогда не случится.

* * *

Колючий мелкий дождь бил в лицо, сыпал за воротник, ветер ныл противно, будто избалованное дитя, прохожие идиоты то и дело задевали своими дурацкими зонтами, лужи стояли по колено, и конца всему этому не предвиделось.

Дудки!

Он улыбнулся внезапно улыбкой победителя, поплотней закутываясь в плащ.

Вот уж дудки!

Все это кончится очень скоро, и никакие кретины больше не посмеют толкать его в бок на узкой слякотной дороге, и никакой дождь не станет помехой на пути его «мерседесу». Или «вольво», он еще точно не решил.

Все изменится. Этого шанса он не упустит! Он слишком долго ждал свою синюю птицу, он устал, в конце концов, и заслуживает отдыха. Отдыха не дома в постели с женой — о, безусловно, хорошей женой, самой лучшей, которую только можно найти, любящей, нежной, верной, домовитой! Она его обожает, это точно. И он к ней относится совсем неплохо. Но, черт подери, кто бы знал, как надоел ему этот рай, созданный в отдельно взятой квартире! Эти убогие занавесочки, покрывальца, прихваточки, вышитые вручную — может, красиво, хрен его разберет, но так и разит бедностью! — эта уютная простота, этот тщательно подобранный интерьер, в котором так и хочется выть от безысходности. Потому что задыхается он здесь, задыхается и все! Ему не нужен диван из магазина «Комфорт» за три с половиной тысячи рублей! Его не пучит от радости при виде добротного, под старину, комода с распродажи. И он не желает, — слышите, НЕ ЖЕЛАЕТ! — покупать стиральную машину в кредит.

Ему надоело!

Фух!

Из-за угла, словно крокодил со светящимися глазами, выползла длинная машина. И наподдав газку, шофер энергично въехал в лужу, так что во все стороны полетели брызги.

Ну, все!

Сжав кулаки, он стоял и смотрел, как грязные потеки стекают с колен. Потом его словно прорвало, и многосложные матерные пируэты понеслись вдогонку шутнику за рулем лимузина.

Встретиться бы с тобой в темном переулке, объяснить бы, что за такие приколы бывает!.. Впрочем, нет. Ни драться, ни объяснять толково он не умел.

И плевать! Зато теперь у него будет полно времени, чтобы этому научиться. Не придется тратить его на всякую ерунду типа работы, муторных переговоров, обычно заканчивающихся ничем, отчетов начальству, дороги домой на общественном транспорте в час пик, тягостных дум, где бы достать много денег, и сногсшибательных видений, как их потратить. Вот провернет пару сделок для этой красотки, и можно будет не мечтать, а действовать. В первую очередь он, конечно, купит машину. И уедет на ней подальше от диванов с распродажи, в новый дом с подвесными зеркальными потолками, джакузи, десятком спален, витой лестницей и подземным гаражом. И еще с этим… как его… обогревом пола, вот. Хоть ему всего тридцать два, мерзнет он постоянно, словно старик. Да и вообще обогрев полов — штука нужная. Ну, а если и не нужная, какая разница?! Главное, что будет возможность это сделать. Будет, будет.

Конечно, ему страшновато. Но адреналин, словно кем-то впрыснутый в кровь, уже растекся по всему телу, завладел целиком и полностью и теперь командовал: «Не оглядывайся! Не медли!» Так что панике он не поддастся, нет! Он все сделает правильно, и скоро все узнают, чего он стоит на самом деле. И эти тупые козлы, которым просто повезло до такой степени, что они безболезненно сыплют деньгами направо и налево. И пронырливые шакалы, называющие себя его коллегами. И женщина, ждущая его с ужином и рассказами о своей трудной, скучной учительской работе.

Наверное, ему все-таки стыдно перед ней. Даже пару раз мелькнула мысль, не предупредить ли ее о надвигающихся переменах. Хотя бы намекнуть. Или как бы ненароком спросить совета, прикинувшись, что речь идет о ком-то другом. Она умная, его жена. Она поддержала бы его, подсказала кое-что, в чем он не слишком разбирается.

Но с другой стороны, еще неизвестно, захочет ли он с ней остаться, когда все будет кончено и целый мир окажется у его ног. Конечно, он любит ее, и все такое. Но ведь мужчине нужно разнообразие?

Собственные мысли казались ему очень верными, логичными, мудрыми. Однако, что-то не давало покоя. Что-то вроде камешка в ботинке — маленького, но острого.

Быть может, это называлось чувством вины?

Как бы там ни было, такая мелочь не помешает ему исполнить задуманное. Все же совесть требовала хоть какого-то успокоения. Отряхиваясь, будто мокрая собачонка, он зашел в супермаркет и потратил уйму денег на бестолковую вкусную еду, дорогое шампанское, какие-то сувенирчики и безделушки.

Он так и не обратил внимания на машину с заляпанными номерами, которая неторопливо ползла за ним следом.

* * *

— Если Балашов снова сидит за моим компьютером, я его убью! — заявила Ташка, когда они с Аленой, уставшие и промокшие, бежали от остановки домой.

Но Балашова еще не было, и Ташка, стуча зубами от холода, первым делом уселась проходить пятый — или пятнадцатый? — уровень какой-то своей космической стрелялки.

Ну, что за девчонка растет?!

— Надень, — Алена сунула дочери теплые носки и принялась растирать полотенцем золотистые лохматульки, с которых капала на ковер водица.

Ташка фыркала и уворачивалась.

— Иди ты, мама, лучше в душ!

— И пойду!

Через полчаса, распаренная и довольная жизнью, Алена завернулась в пушистый халат и вышла на кухню. Каждый раз ее удивляло и повергало в состояние какого-то совершенно детского восторга наличие этой самой кухни, которая целиком и полностью принадлежала ей. Впрочем, как и вся квартира. Когда несколько лет назад умерла престарелая тетка — то ли папина троюродная сестра, то ли внучатая племянница маминой бабушки — ее двухкомнатные хоромы с видом на Суру достались Алене. Неизвестно, почему старушка вспомнила о ней, но факт оставался фактом — прождав положенные полгода, выдержав возмущенные нападки родителей: «Зачем тебе целая квартира?! Надо быть скромней! Возвращайся домой, а тетину жилплощадь мы будем сдавать», — Алена вступила в законные права наследства. О, неописуемое блаженство с тех пор нисколько не убавилось!.. Все здесь она переделала по-своему, и каждый сантиметр был дорог, и запахи в квартире витали особенные, очень родные. В том доме, где Алена выросла, обычно пахло хлоркой — мама поддерживала прямо-таки стерильную, больничную чистоту; луком — папа считал, что в нем больше всего витаминов, и чтобы зазря не выкидывать деньги, выращивал его в баночках на подоконнике; голыми стенами — родителям в голову не приходило повесить картинку или — Боже упаси, какое мещанство! — ковер. Нет, они не были скупы, просто искренне полагали, что лучше потратиться на «Антологию русской поэзии» в трех томах, сходить в оперу, на оставшиеся двадцать рублей до зарплаты — поехать на экскурсию в Пушкинский заповедник. А что до остального — все это блажь: и вкусный обед, и новый портфель, и красивая, почти живая кукла, умеющая говорить «мама!», и пальто с одинаковыми пуговицами.

Какая тебе разница, удивлялась мама, когда Алена со слезами на глазах застегивала эти дурацкие пуговицы разных цветов и конфигураций — еще не хватало бегать по городу в поисках каких-то там пуговиц! Носи бережней, в конце концов!

Алена покорно кивала. А то, что пуговицы с пальто обрывали хулиганы в школьной раздевалке, никого не интересовало. Так же, как никому не было дела, что ей хотелось, допустим, пирога с малиной или рассыпчатого пюре, а вовсе не пельменей или макарон — каждый день, каждый день, каждый день! Мама преподавала в институте, и готовить, конечно же, было некогда. Алена пыталась сама, но это пресекалось в корне: «Нечего тратить время на ерунду! Пища должна быть сытной и полезной, только и всего!»

Слава Богу, теперь у нее есть собственная кухня! Где на окнах висят занавески, вышитые собственными руками, и пахнет сногсшибательно варениками, голубцами, курицей по-татарски — чем угодно! — собственного исполнения.

И пускай она сто раз мещанка!

Алена поставила разогреваться суп, щелкнула чайником и принялась колдовать над бутербродами. Запеченные в сыре ломтики «бородинского», предварительно натертые чесноком, посыпанные зеленью, и обваленные в картофельном пюре. Вкуснятина, пальчики оближешь! Потом она заварила чай, сняла кастрюлю с супом с плиты и стала дозываться Ташку. Та откликнулась не с первого раза и не слишком довольно. Но все-таки пришла.

— А голубцы? — хищно обведя глазами кухню, поинтересовалась дочь.

— Будут, — пообещала Алена, придвигая тарелки.

— Ну, мам! Я в школе уже щи ела!

Алена сунула дочери ложку и салфетку и вполне миролюбиво произнесла:

— Не ври! Мне Мария Андреевна рассказала, как ты ела. Мясо выловила и схомякала, а гущей полила кактусы! Я тебя умоляю, веди себя прилично хотя бы в школе!

— Мам, а ты не разговаривай с набитым ртом! — велела в свою очередь Ташка.

Они переглянулись и хихикнули, как две подружки. И тут в замке заскрежетал ключ.

— Балашов, — скривилась Ташка и решительно поднялась.

— Эй, хватит уже, а? — попросила Алена.

— Я у себя поем, — спокойно сказала дочь, размещая на подносе тарелку с супом, бутерброды и чай.

В коридоре зажегся свет и донеслось радостное:

— Девчоночки! Я пришел, мои хорошие!

— Ну, хоть бы раз в жизни обошелся без сюсюканья, — покачала головой Ташка.

Алена нахмурилась. Алексей Балашов — хороший человек, и любит их обеих, и вообще…

— Что вообще? — ехидно сверкнули черные глаза. — Он — твой муж, вот ты с ним и сиди! А я обойдусь как-нибудь!

— Девочки! Ау! — надрывался в прихожей хороший человек Алексей Балашов.

Алена еще раз с печальной укоризной взглянула на дочь и пошла встречать мужа. Он действительно казался ей положительным во всех отношениях, и Наташкино пренебрежение было совершенно непонятно. Ведь дочь не ревновала, не утопала в эгоизме, их совместному проживанию — то есть, гражданскому браку — не препятствовала, истерик не закатывала, козней не чинила, хотя поначалу Алена опасалась именно этого. А вышло совсем иначе. Алексей изо всех сил старался Ташке понравиться, но в ответ получал только снисходительные ухмылки. «Ненавижу подлиз!» — кричала Ташка, когда Алена уговаривала ее быть к нему подобрей. Дочь считала Алексея кем-то вроде далекого родственника из глуши — неуклюжего, развязного и надоедливого, как муха.

С другой стороны, все могло быть намного хуже, сказала себе Алена. И это помогло ей успокоиться.

А в голове будто сама собой нарисовалась знакомая картинка из мечты: они с дочерью в белых пальто за столиком парижского кафе. И тот, кого они обе ждут, зовется как-то иначе, не Алексей Балашов, нет.

Тьфу, ну что за глупость?!

Зачем ей кто-то, кроме Леши?! Он — теплый, сильный, надежный, как плюшевый мишка из детской. А она — женщина, давно распрощавшаяся с иллюзиями, и точно знает, что влюбленность ни к чему хорошему не приведет. Однажды она уже вышла замуж по великой любви, и чем это кончилось? Пшиком. Вселенским несчастьем, о котором она никому и никогда не рассказывала. Опустошенностью. Разочарованием. И все потому, что она сама все придумала про него, а потом принялась это «все» любить. Молодости свойственны подобные фокусы.

А Балашов — хороший человек. Его она не выдумывала, его она приняла — отчасти потому, что другого выхода просто не было. Или утопиться с тоски, или Балашова принять. Топиться она не могла из-за Ташки. Не имела права. А ведь тянуло — особенно по ночам, когда так ясно обнаруживалось, что постель слишком широка для нее одной.

Хотелось отогреться, хотя бы чуточку, самую малость. Балашов оказался похожим на уютную, большую печку. Иногда он Алену раздражал, но не часто. Она приучила себя к мысли, что нельзя ждать, ждать чего бы то ни было. Кому-то подходит правило «не верь, не бойся, не проси», а ее спасает вот это «не жди!» Когда ожидания не оправдываются, очень больно.

Поняв это после развода с первым мужем, она раз и навсегда решила: «Ждать от жизни нечего, надо потихоньку пользоваться тем, что уже есть». Иначе потом придется собирать себя по кусочкам.

Вот случился человек хороший — бери. Естественно, не сразу, а приглядись, обдумай, тщательно взвесь. Как говорится, семь раз отмерь, один отрежь. Чем больше Алена раздумывала, тем больше убеждалась, что у них с Балашовым получится отличная семья. Он был работящим, ласковым — сюсюкал, как выражалась Ташка, но это лучше, чем мужская обычная сухость! — с ним было интересно поболтать о том, о сем, он всегда внимательно слушал ее, старался понять, глядел с беспокойством. Это так здорово, когда за тебя кто-то беспокоится.

И от рук его веяло теплом.

Она с ним совершенно счастлива.

И это — окончательно.

— Ален! Ну, я стою-стою! Где мой поцелуй? Я устал, как бобик, у меня куча новостей! А где Ташка, я ей диск купил и вот еще, хрень какую-то для модема, говорят, скорость соединения увеличивает раз в десять!

Хрень — дело хорошее. Но почему бы не назвать ее как-то иначе? В русском языке полным-полно симпатичных слов, которыми можно обозначить незнакомый тебе предмет.

Вещица. Нечто. Кое-что. Финтифлюшка, в конце концов…

Эк ее занесло!

Алена моментально одернула собственные мысли, будто это был табун не в меру разгоряченных лошадей.

— Леш, поставь пакеты, что ты с ними обнялся?

— Там подарки, — горделиво откликнулся он. Алене стало стыдно за свои мысленные придирки. Он был таким славным, таким заботливым парнем, а сегодня выглядел как-то особенно трогательно. Темная густая борода не могла скрыть широкую улыбку, глаза за стеклышками очков блестели победно, и даже в развороте плеч, обычно чуть ссутуленных, ощущалось сейчас торжество. Интересно, что это такое произошло?

Она взяла в руки большую и теплую ладонь мужа. Он осторожно опустил пакеты и притянул Алену к себе.

— Какие еще подарки? До праздников вроде далеко, что ты придумал? — осведомилась Алена, радуясь спокойной, привычной силе его объятий.

— Милая, — щекотно приблизилось его дыхание, — сегодня такой день… Мне наконец-то попался человек, нормальный человек, готовый платить нормальные деньги!

— Что за человек? — промурлыкала она, потершись щекой о его плечо.

— Очень солидный клиент. Если я заключу с ним сделку, то выйду совсем на другой уровень. Я решил, что мы должны по этому поводу того… отпраздновать, в общем. Смотри-ка…

Алексей высвободился, снова сгреб пакеты и протопал на кухню. До Алены, наконец, дошел смысл его сообщения. Она поскакала следом чуть не вприпрыжку.

— Так ты добился, да? Леший, тебе удалось прорваться?

Он и вправду прорывался. Все те годы, что они вместе, Алексею не везло в работе. В риэлторской фирме, куда он устроился сравнительно недавно, дела тоже шли еле-еле. То есть, у ее владельца они продвигались успешно и только вперед, а вот у рядового агента Балашова топтались на одном месте. Ему платили проценты от сделок, а достойные клиенты на эти самые сделки все не подворачивались, коллеги подсиживали, буквально изо рта вырывали куски — и самыми мелкими не гнушались. Алексей постоянно где-то еще подрабатывал, даже порывался ехать в Москву, ибо «только в столице крутятся настоящие бабки!», а в свободное время придумывал сложные, но нереальные комбинации по мгновенному обогащению. Алена ласково подтрунивала над ним, убеждая, что все и сразу получить невозможно.

И вот, он все-таки пробил «реального клиента», как, по рассказам Алексея, выражались у них в офисе.

— Лешка, ты молодец! Я всегда знала, что ты молодец! — Алена чмокнула его в макушку и, заглянув через плечо, весело ужаснулась: — Слушай, куда ты столько всего накупил?! О Господи, это что? А это зачем? У нас и в холодильник столько не влезет! Ты свихнулся от радости? Ташка, иди сюда! Ну, иди же!

— Голубцов, я так понимаю, не будет? — возникла на пороге Наташа.

Алена легонько дернула ее за нос и пропела, что какие уж тут голубцы, когда шампанского три бутылки, салаты заморские в огромном количестве, икра красная, киви зеленые, курица горячая только с гриля и еще полно всякой всячины, от которой может сломаться стол.

Ташка отодвинулась от матери и насмешливо поинтересовалась:

— Балашов, у тебя что, дядя-миллионер в Америке объявился?

— Я сам себе миллионер, — ничуть не задетый таким обращением, ответил Алексей. — Ты вон в том пакете поройся, там подарки тебе и маме.

— Подарки мы любим, — сообщила Ташка таким тоном, что стало ясно: балашовская щедрость ее не тронула.

Алена, ловко накрывая на стол, погрозила дочери кулаком.

— Хватит ерничать, садись давай.

— Так я уже супом сытая, — усмехнулась та, — а вина вы мне все равно не нальете.

— Нальем! — пообещал Алексей.

Откуда же ему было знать, что Ташкино уважение заслуживается вовсе не сюсюканьем и вседозволенностью? Наверное, если бы Ташка захотела, он бы и сигареткой с ней поделился, и гопака сплясал бы. Так думала Алена, и не осуждала его за это, Боже упаси! Для нее мотивы всегда были важнее поступков.

* * *

Октябрю было совершенно плевать, что настало утро. Солнца не предвиделось, только звезды побледнели, и ночное угольное небо слегка растушевала туманная серость. Вылезать из постели не хотелось. Да что там — жить было лень и тошно.

Осенью всегда так. Особенно по утрам. Особенно после шампанского, которое Алена не слишком любила, но вчера пила с удовольствием. Все-таки у них был праздничный вечер! Мужу повезло, наконец-таки, с работой, разве это не повод? Повод! А причина? Ведь еще была причина, если уж совсем начистоту.

Хотелось напиться. Хотелось легкости, звенящей и бессмысленной пустоты в голове, чтобы она хоть на некоторое время перестала работать. Чтобы не ворочались туда-сюда тяжелые жернова никчемных, бредовых мыслей.

О белом пальто и Париже.

О ком-то, кого знать не знаешь, но ждешь.

Разве не чушь? Но от нее некуда было деваться, и Алена пила бокал за бокалом, и внимательно слушала мужа, и смотрела на него с беспомощной тоской, мысленно умоляя, чтобы он хоть как-то помог расправиться с ее мечтой.

Она не помнила, в какой момент перестала думать обо всех этих глупостях. Напилась.

А теперь вот что-то рассыпается в голове на мелкие кусочки, и во рту мерзопакостно, и от осеннего утра с души воротит.

— Ты спи, — поднимаясь, великодушно прошептал Алексей, хотя терпеть не мог собираться в одиночестве.

Но чувство вины, заставшее его врасплох, не улеглось еще окончательно. Хотелось сделать жене что-нибудь приятное. Необременительное и не требующее больших затрат — моральных и материальных. Хотя, Бог с ней, он теперь может многое себе позволить, купит ей сегодня какую-нибудь побрякушку. Золотую. Или серебряную. Пусть радуется, ему не жалко. Тем более что сегодня ночью она была такой непривычно пылкой… Прям удивительно. С ней всегда было хорошо, но чтобы так! Может, он и не уйдет никуда. Хоть и надоел домашний очаг до зубовного скрежета, все-таки променять уютную, ласковую жену на неизвестную красотку было бы глупостью.

Надо еще все обдумать. В любом случае, никакие красотки на него пока не торопятся вешаться. Им не нужен рядовой служащий. Им подавай толстосумов, и завтра он станет одним из них, и сам будет решать, с кем и когда. Тогда и посмотрим.

Свобода выбора — звучит заманчиво, черт побери!

— Ну, зачем ты встала? — с ласковым укором обернулся Балашов, заслышав в коридоре легкие шаги.

Алена зевнула, осторожно придерживая рукой затылок, в котором что-то звенело.

— Мне все равно к десяти на работу, — пробормотала она, — чего уж тянуть-то?

— Разве у тебя сегодня уроки? — удивился он.

— Я же тебе вчера говорила, Тамара Эдуардовна попросила ее заменить.

Алексей нахмурился. Готовность жены выручать всех и каждого раздражала его невероятно.

— А она? Она тебя потом заменит или снова прокатит?

Алена с досадой дернула плечом и промолчала. Он продолжал бубнить о том, что надо уметь говорить «нет» и вообще в первую очередь думать о себе, а уж потом — что вовсе даже необязательно — о других. Пока Алексей разглагольствовал, она сноровисто жарила отбивные, стряпала бутерброды и накрывала на стол.

— Садись, Леш. Ты на обед сегодня приедешь или как?

— Куда я еще поеду! — угрюмо откликнулся Балашов, изо всех сил теребя галстук. Когда он нервничал или злился, то обязательно что-нибудь мусолил в руках. — Час сюда, час обратно, а дел-то теперь будет по горло!

— Тогда я тебе с собой супа налью, — решила Алена, — у вас же в офисе можно разогреть?

Не прекращая мять бедный галстук — вот ведь дурацкая привычка! — он заявил, что тысячу раз просил ее не заводить разговор «о супе и где его можно разогреть!»

— Но горячее нужно есть обязательно, — упрямо возразила Алена, впихивая ему в руку вилку.

Он отшвырнул ее раздраженно. И принялся разминать салфетку.

— Я только кофе попью, иначе не успею. И перестань, Христа ради, изображать мать Терезу!

— Я никого не изображаю! — обиделась Алена и вместо салфетки всучила ему журнал с холодильника.

Авось отвлечется.

Балашов покосился на жену, потом на журнал и разозлился окончательно. У него в руках был свежий номер Ташкиного «Космо».

* * *

Жаль, что Лешка рассердился и стремглав убежал на работу. Они могли бы вместе прогуляться до остановки. Ради этого можно было выйти и пораньше. Ведь уже тыщу лет они никуда не выбирались, даже в парк по соседству — просто побродить, держась за руки, помолчать сообща.

Очень жаль.

А у Ташки сегодня вторая смена, она на радостях будет дрыхнуть до полудня.

Алена вздохнула горестно, представив, что сейчас надо будет одной тащиться к остановке, скучать в ожидании автобуса. И возвращение домой будет таким же тоскливым.

К тому же в коридоре она столкнулась со своим отражением, и настроение испортилось вовсе.

Накраситься, что ли? Алена скептически поморщилась, понимая, что никакой макияж не скроет кислое выражение лица. Ну да бог с ним, с выражением, все остальное тоже никуда не годилось. Длинный конопатый нос, рот большой, как будто клоунский, припухшие глаза с рыжими щеточками бровей. И на голове не пойми что — словно она выглядывает из соломенного шалаша.

Алена приутюжила этот самый шалаш двумя ладонями, но как только убрала руки, волосы освобожденно зашуршали и снова встали торчком. Ужас какой! Времени на укладку вечно не хватает.

Но сейчас-то вполне можно заняться собой. Даже в парикмахерскую реально успеть. Правда, тогда к уроку она не успеет подготовиться. Но ведь вся программа литературы, да и русского, давным-давно отпечаталась в голове так, что разбуди ее среди ночи, она без запинки проведет урок.

Непонятно, зачем каждый раз тратить время на повторение, искать интересные материалы, читать методички, штудировать пособия и т. д., и т. п., и др.

Не лучше ли заняться собственной внешностью?

Алена прикинулась, что не слышит собственных мыслей, быстренько прилизалась, забрала волосы в аккуратный пучок, прошлась пуховкой по лицу, а тушью по ресницам, Отражение в зеркале стало немного поярче.

До идеального же было далеко, как до Китая пешком.

Ну, и ладно. Она никогда красоткой и не была. Даже просто хорошенькой себя не считала, зато надеялась, что обладает неким шармом и обаянием. Хорошо, что некогда было обдумывать данный факт как следует. Такие вот приступы самокритичности случались с ней раз в столетие.

И слава Богу!

Она надела плащ, на шее завязала замысловатым узлом невесомый, элегантный шарфик собственного сочинения и отправилась на работу.

* * *

— Кирилл Иваныч, из налоговой звонят, — доложила по селектору секретарша, — будете говорить?

А вот не будет. Других дел у него как будто нет!

Кирилл потер шею, будто налитую свинцом. Черт, тут распрямиться некогда, от бумаг никакого продыха, какая еще налоговая?!

— Маш, переключи их на Трофимова.

В конце концов, юрист у них Трофимов. А он, Панин Кирилл Иванович, хозяин-барин. Начальник-самодур. Вот сейчас захочет — и уедет на фиг из конторы! В тайгу на заимку, комаров кормить. Там тебе ни документов, ни БТИ, ни налоговой.

— Кирилл Иваныч, так Трофимов в области, — между тем ожила Маша.

— А этот… помощник его, Виктор, что ли…

— Ну, он где-то здесь.

— Вот пусть он с налоговой и разбирается.

— Кирилл Иваныч, он работает вторую неделю, — напомнила секретарша, — еще напортачит чего…

Он раздраженно чертыхнулся, пообещал, что всех уволит к едрене-фене, и велел подать ему сюда приснопамятную налоговую службу.

Из трубки тотчас вылился на него поток информации, сообщаемый гнусавым, противным голоском.

К пятой минуте плодотворного общения Кирилл, наконец, понял, в чем дело, и поднял трубку внутреннего телефона.

— Балашов на месте? — спросил он, когда на том конце ответили.

— Тут я, — горестно вздохнул в телефонных недрах искомый господин.

— Быстро ко мне!

Пока Кирилл терпеливо выслушивал нескончаемые претензии налоговика, Алексей Балашов нервно курил у входа в приемную. Идти к шефу ему совсем не хотелось. Он и раньше этого не любил, а в свете последних событий вообще начальства старался избегать. До сих пор ему удавалось.

А что сейчас?

Уже обо всем известно?

Но это невозможно. Слишком рано, он ведь толком даже ничего не предпринял, ничего не успел. Черт, а руки трясутся, как у паралитика.

— Привет, Леш. Ты чего хотел? — встретила его секретарша.

— Шеф вызвал срочно, — стараясь казаться безразличным и уверенным в себе, ответил Балашов.

— Так это по твою душу из налоговой звонят?

— Чего? Чего?

Маша отмахнулась. Какой-то он странный, этот Балашов. Вечно на взводе.

— Проходи, Леш, раз срочно. Да толкай ты сильней, Господи, там открыто!

Вот сукин сын, подумал Балашов про начальника, дверь себе забубенил такую, что людям и не войти с первого раза. Издевается, буржуй недобитый!

Кирилл повесил трубку и тяжелым взглядом уперся в замершего у входа агента.

— Ну? Чего ты там с документами намутил?

— А? Что? Я? С какими документами? Пожалуй, действие адреналина оказалось слишком краткосрочным. Под ложечкой засосало от страха, и ладони взмокли так, что нестерпимо тянуло сейчас же вытереть их о брюки. Но нельзя. Еще не хватало!

— Сядь-ка, Алексей, — Панин кивнул на стул напротив. — Ты дом на улице Калинина оформлял?

— Да.

— Так какого лешего документы в налоговую не отправил?! — взорвался Кирилл. — Они мне и так плешь проели, а тут еще ты! Если склерозом страдаешь, валяй выходи на пенсию!

Как же ему не взорваться! Каждый день сплошная нервотрепка, вынимающая душу текучка, бессмысленные встречи, переговоры, занудство налоговиков, капризность клиентов.

И главная беда в том, что все это ему нравится.

Поди разберись…

На стуле перед ним тосковал несчастный Балашов.

— Сейчас же! Немедленно! Документы должны быть в налоговой, понял?

— Понял.

— Ну, вперед и с песней! Балашов пятясь удалился.

Кирилл забарабанил пальцами по собственной физиономии, подоткнув ладонями тщательно выбритый подбородок. Что-то он не того… должного уважения к сотрудникам не проявляет. Правда, его заслужить еще нужно, уважение-то. Но ведь людям свойственно ошибаться, а? Риэлтор тоже человек, и ничто человеческое ему ни чуждо. Ну что он напустился на этого Балашова?! Тот, конечно, скользкий тип, себе на уме, ну и хрен с ним, главное — чтоб работу делал. А ведь делает, старается, чуть ли не с высунутым языком бегает.

Кирилл отслеживал работу каждого своего сотрудника. Доверяй — но проверяй, вот так примерно. Старые, избитые истины никогда его не подводили.

Может, зря он наорал на этого старательного неврастеника? Того аж перекосило со страху, а в таком состоянии работа явно на лад не пойдет.

Всегда он так. Сначала сделает, потом подумает. Импульсивный потому что. Горячий, как говорила бабушка. И отвешивала ему подзатыльник, когда в очередной раз Кирилл, «разгорячившись», курил тайком в туалете или приносил домой жабанят с болота по соседству.

У бабушки была тяжелая рука. Зато нрав легкий. Отлупив внука хорошенько, наоравшись вдоволь, она быстро успокаивалась, приходила налаживать отношения, лепила его любимые вареники с вишней. Ольге, его сестре, доставалось не меньше, но та была — впрочем, и остается — поумней и посдержаннее, чтобы обделывать все свои темные делишки втихаря. Знакомства с мальчиками тщательно скрывались, губная помада пряталась со всей надлежащей осторожностью в пенале среди карандашей, завернутая в обрывок газеты. А однажды Кирилл увидел, как хитрая сестрица, завернув за угол дома, в один момент ловко избавилась от смешных теплых рейтуз, в которые ее неизменно наряжала бабушка. Вот так-то! Ему бы и в голову не пришло! Он бы спорил до хрипоты, но не догадался бы притвориться послушным, а потом потихоньку сделать по-своему.

Эта проклятая глупая честность, эта несдержанность мешала ему всю жизнь. И бизнес Кирилл поднимал долго, не умея смолчать, когда нужно, стерпеть, когда очень нужно, слукавить, когда нет другого выхода. Семь потов сошло, пока справился. Зато теперь репутация его «Русского дома» была надежной абсолютно.

Ему доверяли и клиенты, и коллеги, а конкуренты знали точно, что с ним лучше не связываться, потому как пер он напролом, не страшась затянуть разбирательство или понести убытки. Плевать он хотел на эти убытки! Главное — доказать свою правоту.

Впрочем, ошибки он умел признавать и устранять их считал делом чести.

Поэтому Кирилл снова набрал внутренний номер и бросил в трубку пару слов, выражающих нечто вроде извинения за его вспыльчивость. Балашов на том конце провода чуть не свалился от инфаркта. От смелого безрассудства, с которым он ввязался в это дело, с этой минуты не осталось и следа.

Проблемы с налоговой — ерунда.

Шеф все знает, вот что! Эта богатая сволочь просто потешается над ним, оттягивает момент расплаты, как последний извращенец!

Алексей аккуратно положил трубку на аппарат и вытер-таки потные ладони о брюки. Хорошо, что он один в кабинете… Но нет, надо взять себя в руки, нельзя так распускаться, непозволительно, черт возьми, ведь все уже на мази.

Однако положение обостряется с каждой минутой. И что с ним сделает Панин, если узнает обо всем, одному Богу известно.

…На самом деле это было известно не только Всевышнему. А еще нескольким людям, которые вот уже месяц не отходили от Балашова, медленно, но верно подталкивая его к краю пропасти. Осталось совсем немного, чтобы он упал. А вместе с ним пошатнется и Кирилл Иваныч, такой принципиальный, непорочный аки ангел! Интересно, крылья у него за спиной помогут взлететь в самый ответственный момент, или Кириллу Иванычу придется карабкаться вверх, сбивая пальцы об острые камни в кровь и подвывая от страха.

Зрелище, достойное многотысячной аудитории его клиентов, уверенных в непоколебимости «Русского дома».

* * *

Алена надеялась, что выходные они проведут всей семьей. Съездят, наконец-то, к Балашову на дачу. Это, конечно, сильно сказано, от дачи там одно название, и добираться неудобно, и все же… Все же рядом река и лес, а на участке — домик-развалюшка, где можно затопить печку, устроиться у окна и смотреть на тихую, бескрайнюю даль, постукивая спицами. Клубок пряжи будет весело скакать по деревянному полу, от печи потянет ароматом пирогов — таких ни в одной духовке не приготовишь! — а на рассвете загорланят соседские петухи.

По грибы сходить можно. Перекликаться в лесу громко и бесшабашно. Скакать друг за дружкой, кривя страшные рожи. Горделиво вышагивать вдоль деревеньки с почти пустыми лукошками. А потом обессиленно упасть на шаткие стулья вокруг стола, пить чай и переглядываться, фыркая от беспричинного смеха.

Что там говорить…

Иногда у них получалось быть идеальной семьей. Идеальной, в понимании Алены.

Ташка особо не бузила, заслышав о ее планах. Ей нравилось на даче, там можно было на часок велик угнать у аборигенов, напроситься подоить корову, таскать прямо из костра руками печеную картошку, и главное, мама при этом ничего не имела против!

Алена знала, что и Балашова жизнь на даче устраивает. Городская суматоха выматывает, а тут он расслабляется на всю катушку, и никакой телевизор ему не нужен и никакие другие блага цивилизации.

В который раз, думая об этом, она благодарила судьбу — или кого там принято благодарить за такие подарки?! — что ритмы их жизни совпадают. Примерно таким вот образом.

Однако на этот раз Балашов наотрез отказался от выходных в «тутуновке». Так и сказал: «Я в твою тутуновку не поеду!» На что Алена удивленно вскинула брови и с нежностью заметила, что тутуновка не ее, а его.

— Ты что, не понимаешь?! — вдруг заорал он. — У меня важный клиент, у меня, наконец-то, появились перспективы! Я не могу уехать из города даже на минуту! Ну и что, что выходные?!

Алена так растерялась, что даже не нашла, как возразить.

В последнее время он уже несколько раз переходил на крик, она, конечно, обижалась, но все же как-то его для себя оправдывала. Однако такой чепухи, как сейчас, ей еще слышать не приходилось. Получалось, будто клиент — младенец грудной, не иначе, раз оставить его без присмотра не представляется никакой возможности.

— Леш, ты же не будешь все выходные с ним в офисе сидеть? — робко уточнила она.

Наверное, и подгузники придется менять. Ташка бы обязательно это упомянула, но Алена сочла момент неподобающим для насмешек. Состояние мужа ее беспокоило.

— Если понадобится, буду! — взорвался он. — И не смотри на меня, как на больного! Я погляжу, как ты запоешь, когда у нас появятся наконец деньги! Нормальные, достойные деньги!

— Леший, ты так кричишь, что я уже никаких денег не хочу, — пробормотала она.

— Ну, конечно, — скривился он, — тебе надо, чтобы я был тише воды, ниже травы и убивался бы от звонка до звонка за одну только заработную плату! Так?!

Она возразила, что не так. Взяла в руки его ладонь, но он вырвался. Ей хотелось поговорить спокойно, уже давно хотелось. Обсудить, например, с какой стати он взял за привычку повышать голос. Или почему задерживается до часу ночи, не предупреждает, не звонит. Почему вот уже целую неделю он сам на себя не похож, дергается от каждого шороха, смотрит исподлобья и даже жует, торопливо давясь, сгорбившись над тарелкой, будто кто-то может отнять.

— Ты так переживаешь из-за этой сделки? — стараясь оставаться спокойной, спросила она.

— Ничего я не переживаю!.. — снова рявкнул он.

— Не ори, Леш, — перебила Алена.

Красный от злости, он отшвырнул от себя стул и ушел в комнату. Пусть думает что хочет. Он уже не в силах что-либо изменить, даже если бы захотел.

На дачу ей приспичило, видите ли! Дрова колоть, печку топить, в туалете на дворе задницу морозить!

Если бы она только знала, как он ненавидит эту «тутуновку», вечную грязь по колено, нищету покосившихся избенок. В лесу, конечно, хорошо! Вольготно, и кажется, что забываешь обо всем. А потом накрывает с новой силой. И хочется, хочется до зубовного скрежета по барам, по бильярдным, в сауну с гидромассажем, в угарное веселье казино! «Еще шампанского? Спасибо, предпочитаю джин. С тоником? Разумеется! Вы были этой зимой в Швейцарии? Что вы, лыжный отдых выходит из моды, нынче все едут на Карибы нырять с аквалангом. Как насчет партии? Сейчас, только возьму свои кубинские сигары!..»

Таким вот образом.

Домик же в деревне практически не требовал капиталовложений. Кое-где Балашов подштукатурил, кое-что подправил, и еще сто лет простоит. А городские — шумные, пьянящие — развлечения не по карману. Вернее, были не по карману до недавнего времени. Теперь все изменится.

…Может быть, пойти с Аленкой помириться все-таки? Хотя вскорости сама прибежит, она не умеет и не любит дуться подолгу. Такая привычная, такая своя. Наверное, ему будет ее не хватать.

В то, что из Алены получится жена богатого человека — такая, как он себе представлял в тайных видениях, — Балашов верил все меньше и меньше.

* * *

Сначала сломался будильник. Потом Анжелике вздумалось демонстрировать знание Камасутры с непривычным для раннего утра энтузиазмом и пылкостью. Как следствие, по прошествии минут сорока навалилась блаженная сонная одурь. Сигарета то и дело норовила выскользнуть из пальцев, а с кухни, куда бодро ускакала Лика, донеслось характерное шипение. Кофе, стало быть, сбежал.

Кириллу вдруг захотелось сделать то же самое. То есть, в буквальном смысле, убраться куда-нибудь подальше. Потому как примерный сценарий развития событий был ему известен. Сейчас они позавтракают, обсуждая за столом последние политические новости, после часа два будут добираться до города по пробкам — ведь все дачники и деревенские жители предпочитают именно в понедельник вырываться со своих плантаций в городскую цивилизацию, устраивая невероятные для провинциальной трассы заторы! В итоге он потихоньку озвереет, как пить дать. Примется орать на ни в чем не повинную Анжелику, на подчиненных, которые обязательно станут звонить на мобильный и заискивающе вопрошать, когда шеф соизволит явиться в офис.

— Кофе уже второй раз сбежал, — появилась в дверях спальни Лика.

Такая хорошенькая, прям беда! Глазки горят, грудки торчат, светлые кудряшки забраны в два задорных хвостика. Девочка-припевочка.

Вот посадят меня за совращение малолетних, подумал Кирилл с веселой бесшабашностью.

— …так что? Как ты относишься к какао?

— Положительно, — усмехнулся он. Лика выпятила губки.

— Тебе бы только положить, — с намеком выдала она. Кирилл скептически приподнял бровь.

— А ты пошлячка… Разве это не ты меня сейчас положила, деточка?

— Причем на обе лопатки, — резюмировала она и, вильнув попкой, скрылась в кухне.

Завтрак прошел благополучно, и даже политические дебаты ничуть не испортили аппетита.

Лика работала секретарем в городской Думе, так что совсем избежать разговоров о политике было невозможно. Несмотря на легкомысленную внешность, у девочки имелся хорошо подвешенный язык и склонность к глубокомыслию, что Кирилла забавляло и раздражало одновременно. Однако, сейчас он настроился на благодушное настроение, дабы заранее перед долгой дорогой и предстоящей деловой встречей нервы себе не трепать.

Но едва он вышел из дома, стало ясно, что день все-таки не заладился и добродушие сохранить не удастся.

Каким-то отморозкам удалось забраться на территорию его коттеджа, и, вероятно, ополоумев от такого везения, они не придумали ничего лучше, чем проколоть подряд все шины его верного джипа. А новая «хонда» категорически отказалась открыть двери, чего он только ни выделывал с электронным брелоком, громко матерясь при этом — все напрасно!

Встречу, назначенную на утро, Кирилл отменял дрожащим от бессильной ярости голосом.

— Я тебе давно говорю, надо водителя завести, — заявила Анжелика, не дожидаясь пока он договорит. — Нереспектабельно самому баранку крутить!

Кирилл покосился на нее с едва сдерживаемым желанием немедленно придушить. Подумать только — «нереспектабельно»! Подумать только — «давно говорит»! Да они знакомы-то месяца два от силы. Или он что-то путает?

Пробормотав в трубку прощальные извинения, Кирилл сунул телефон в карман и пнул сверкающую «хонду». Какого черта он купил эту красотку?! Кажется, по совету одной из предшественниц Лики, которая тоже считала многое в его имидже «нереспектабельным». Тьфу! Пора бы уже задуматься на досуге, как быстро и безболезненно таких вот советчиц заставить помалкивать.

Но у него никогда не получалось останавливать женские выкрутасы одним лишь грозным взглядом. А гаркнуть на них воспитание не позволяло. Бабушка приучила его общаться со слабым полом с исключительным уважением. И теперь Кириллу казалось, что повышать голос на бедное создание с полутораметровыми ногами и детскими кудряшками просто безнравственно.

А спокойного тона они — все создания вместе взятые, а также по отдельности — абсолютно не понимали. Вот и живи, как хочешь!

— Вызови такси, — подсказала Анжелика, нетерпеливо наблюдая, как Кирилл мрачно разглядывает свой автомобильный парк.

— Ну да.

Пока такси доедет, можно будет садиться обедать. Кирилл покосился на свое безупречное пальто, на шикарный дипломат, и нерешительно шагнул в глубь гаража. Там, за коробками с каким-то хламом — непонятно, почему он до сих пор все это не выкинул, — поблескивал запыленными фарами мотоцикл «Ямаха» — его первое транспортное средство.

— Ты что, свихнулся? — охнула за спиной Анжелика. Кирилл, между тем, задумчиво провел ладонью по седлу.

— Нет, ты точно сбрендил!

— Дожидайся такси, — бросил через плечо Кирилл, вынул из дипломата папку с документами, закрепил на заднем сиденье, и, откинув полы пальто, уселся на мотоцикл.

— Кирилл! Кирилл, ты в своем уме? Милый, да ты же пальто испортишь! Это просто немыслимо! В конце концов, ты ведь…

Он не дослушал.

Давно ему не удавалось так веселиться. Он вдруг почувствовал себя молодым — елки-палки, да он и был молодой, всего-навсего тридцать шесть лет, почему ему раньше не приходило в голову, что все может быть так просто и легко?! Сел на мотоцикл и поехал. И ветер в ушах. И свобода навстречу.

А потом он вдруг увидел себя со стороны. Стал «Ямаху» пристраивать у офиса и увидел. Солидный господин в развевающемся черном пальто лихо спрыгивает с мотоцикла, будто малолетний шалопай. Романтика, блин!

Кирилл воровато покосился по сторонам. Так и есть! Ничего другого и ожидать было нельзя. Народ, бодро подтягивающийся к офису, внезапно замедлил шаг, сбился в кучку у лестницы, и оттуда на Кирилла немедленно дохнуло жгучим любопытством.

Конечно.

Даже охранник — ленивый пень — выперся из своей будки, вроде как в порыве служебного рвения, и старательно отводил взгляд от шефа и мотоцикла, а на лице его отчетливо нарисовалось: «У богатых, конечно, свои причуды, но ведь и меру надо знать!»

— У вас перекур? — высокомерно осведомился Кирилл у толпы, сгрудившейся возле крыльца.

— Доброе утро, Кирилл Иваныч, — откликнулся нестройный хор голосов.

Он пробормотал в ответ, что ничего особо доброго этим утром не наблюдалось, засунул под мышку шлем, взял папку с документами и двинулся в офис. Толпа, опережая его, прыснула в разные стороны. Кирилл был уверен, что первые несколько часов рабочего дня сотрудники, вместо исполнения своих непосредственных обязанностей, будут с вдохновением обмусоливать его внезапную страсть к мотоциклам. Наверняка приплетут надвигающийся маразм. А могут заподозрить неожиданное банкротство, и все разом примчатся подавать заявление об уходе.

Нет. На самом деле он не думал о подчиненных так уж плохо и однозначно. Просто сейчас был очень зол на себя и на весь мир.

В действительности все не так, как на самом деле.

— Здрасте, — мимоходом улыбнулась ему Маша, а заметив мотоциклетный шлем, прямо-таки расцвела, — вы что, самолет испытывали?

Маша была отличным работником и хорошим человеком, и с шефом держалась запросто именно по этим причинам. До сегодняшнего дня ему это импонировало. В конце концов, снобом он никогда не был.

Но сегодня насмешливая Машина мордочка вывела его из себя окончательно.

— У тебя что, дел нет, кроме как обсуждать поведение начальства?! — мимоходом оскалился он. — Вызови мне Терехина, быстро!

Маша пожала плечами и сделала вид, что не обиделась. А Кирилл Иванович Панин с мотоциклетным шлемом под мышкой прошел в кабинет и брякнулся в кресло. Несколько минут он сосредоточенно вспоминал, зачем ему понадобился начальник службы безопасности Миша Терехин. Но так и не вспомнил.

* * *

— Что происходит? Что за самодеятельность, черт бы вас побрал?!

Несмотря на сердитый тон, человек на заднем сиденье роскошного «мерседеса» не мог сдержать улыбки. Правда, она еще больше напугала того, кто сидел впереди, выгнув шею к боссу. Улыбка босса напоминала оскал голодного волка, почуявшего близкую добычу — мелкую, легкую добычу, не стоившую его внимания, однако все равно льстившую самолюбию.

— Просто такой случай подвернулся, — доложили с переднего сидения, — охранники что-то там отмечали, ворота открыть — дело плевое, вот мы и решили…

И голос, и выражение лица докладчика были как из мультика про Маугли. Просто вылитый шакал Табаки, виляющий худосочной задницей.

— А если бы он вас застукал, кретины?

— Это исключено, босс! Мы ж профессионалы.

— Ну да, — усмехнулся тот, — и ваша профессия заключается в мелких пакостях вроде проколки шин и баловства с электроникой.

— Босс, ну такой случай… Жалко упускать было.

— Кретины! — еще раз повторил человек с волчьим оскалом.

Он не любил размениваться по мелочам. И все же, все же необычайно приятно было осознавать свою власть над этим молокососом, которому ребятки испортили утро. В любой момент он — Босс с большой буквы — мог устроить проблемы на десяток уровней повыше. Просто так, для потехи.

— Ладно, иди. Больше такого не потерплю. Все действия согласовывать со мной лично, понятно тебе?

— Конечно, босс. Простите, босс. Будет сделано, босс. «Табаки» задом выдвинулся из машины.

— Домой, — велел шоферу человек на заднем сиденье и, старчески кряхтя, достал из кармана пиджака мобильный.

— Доброе утро, детка. Как дела у нашего козлика?

— Он заполнил документы, — доложила красавица, — и ждет дальнейших инструкций.

— Хорошо. Пусть узнает подробности о службе безопасности в компании. Охрана, камеры, пропускной режим. Ты нашла человека для подписи?

Произошла некоторая заминка, свидетельствующая о том, что это не совсем так и девица судорожно соображает, как выкрутиться.

— Время идет, а время — деньги, — зловеще напомнили ей.

— Я понимаю, я все понимаю. Подпись будет готова, не волнуйтесь. А как быть с печатью, босс? Нам же нужно подстраховать Балашова, вы же хотели и в будущем его использовать, а если Панин его заподозрит…

— Это ваша забота.

— Да, да, конечно. Нам нужно еще пару дней.

* * *

С утра в офисе оживленно велась дискуссия по поводу внезапно обнаружившихся странностей шефа. Как и ожидал вышеупомянутый шеф.

— А чего он? — лениво поинтересовался Балашов. — Опять наорал, а потом премию выдал?

— Ты, Леша, от жизни отстал конкретно! Начальство у нас нынче прибыло к офису на мотоцикле «Ямаха», — пояснила Людочка Феоктистова, самая страстная сплетница. — Само за рулем сидело. Или как там эта штука называется…

— Так и называется, — протянул кто-то насмешливо.

Алексей задумчиво почесал подбородок. Ой, неспроста это все, неспроста! Или от страха теперь ему во всем уже мерещится подвох?!

— А ты что, опоздал, как всегда? — пихнула его в бок Люда. — В следующий раз вовремя на работу приходи, а то такое зрелище пропустил…

— Да не опаздывал я, — вяло возразил он.

Он вообще не уходил со вчерашнего вечера, только знать об этом никому не полагалось.

Собственная смекалка приводила его в восторг. Пока наниматели раздумывали да прикидывали, с какой стороны подобраться, он уже все сделал! Данный факт обязательно должен повысить его гонорар, обязательно! И уж конечно поднять Балашова в глазах работодателей. Правда, некоторые утверждают, что инициатива — наказуема, но ведь это совсем другой случай. Сейчас важно себя проявить, завоевать доверие, стать незаменимым. Тогда за будущее можно не волноваться. Несколько месяцев — пускай даже лет — опасной игры, зато потом — достойная жизнь.

Первое задание оказалось совсем простым. Девица продиктовала по телефону фамилии и велела заполнить договор купли-продажи, в котором «Русский дом» выступал как собственник торгового комплекса, недавно отстроенного в районе Окружной.

Только поначалу это показалось странным.

Какая-то уж очень грубая подстава получалась.

Но потом Балашов узнал, что комплекс на самом деле принадлежит Панину. Значит, его продадут за его спиной, вот что!

Не зря он уже полгода торчит в этом чертовом риэлторском агентстве. Кое-что соображает.

Следуем дальше. На подобного рода документах обязательно должна быть подпись самого Панина и, конечно, печать. Плюс надо приложить лицензию.

Что же на том берегу все тянут?! Туману напустили, велели ждать дальнейших инструкций. Ведь совершенно ясно, что делать дальше.

И он решился.

Теперь самое страшное осталось позади. Озноб в печенках, когда он прятался в кладовке за коробками с печеньем и чаем. Голоса припозднившихся коллег в отдалении. Оглушающий скрежет швабры в руках старательной уборщицы. Позвякиванье ключей.

Ха, у него были свои ключи, он давно по этому поводу подсуетился! Впрочем, они и не понадобились. Кабинет шефа оказался открытым. Ничего особо ценного там не хранилось, а Панин играл в демократию и полное доверие с сотрудниками.

Тупица!

С каким бы удовольствием Алексей устроил бы здесь погром! Разбил бы стильные тяжелые пепельницы, порвал бы в мелкую крошку календарь с ежедневником, поджег бы кресло! И много еще чего, ох много! Фотку вот в деревянной простой рамке он бы, пожалуй, разрисовал в стиле школьных приколов. Чисто из озорства. На фотке красовалась хищная блондинка в дымчатых огромных очках, за которыми можно было разглядеть пронзительные, ярко-синие глаза. Сестрица начальника. Пронырливая девица, выбившаяся в столичные штучки. Поговаривали, она замужем за знаменитостью, то ли за художником, то ли за модельером — уж не за Юдашкиным ли?! Или просто спит со звездой. Или сама по себе девка популярная. Но это — вряд ли. Еще поговаривали, что между ней и боссом очень теплые отношения. Как же, единственная родственница. Вот бы он ее разукрасил, эту единственную! С превеликой радостью.

А пальцы все-таки дрожали, он заметил. Дрожали, когда поворачивали ручку двери. Когда ящик выдвигали. И уж совсем лихорадочно тряслись, когда нащупали за кучей бумаг то, за чем он пришел сюда.

Бесполезно было пытаться унять эту постыдную дрожь.

И он только старался сделать все побыстрей, передвигаясь почти на ощупь, как слепой, в тусклом свете уличного фонаря, который случайно стал его подмастерьем. А потом выбрался в совершенно темный коридор, отдышался, прижавшись к холодной стене, и стал на цыпочках пробираться в свой кабинет. Тут окна выходили на улицу, и охранник из будки не заметил бы света, — а совершать круг почета этот накачанный лентяй явно не собирался, — но Алексей все же не решился включить лампу.

Пялиться в густой, пугающий мрак было невозможно, и он, усевшись в кресло, прикрыл глаза. Ждать — вот чего он никогда не умел, но в последние дни это стало его основным занятием. Приходилось мириться. Он развлекался тем, что представлял себе, что будет, когда ожидание кончится. И вот, когда он в очередной раз увидел, будто наяву, то желанное, праздное, роскошное будущее, вдруг грянул гром.

Разве поздней осенью бывает гром?!

Да ведь это — стреляли!

Стреляли… Безличный глагол и мудрая старческая невозмутимость из «Белого солнца пустыни». Господи, при чем тут это?

Стреляли?!

Кресло под ним как будто обмякло, и, теряя опору, он пополз вниз, нелепо барахтая ногами в воздухе.

И тут он внезапно понял, что это звонил мобильный. Его собственный мобильный телефон, дребезжавший секунду назад на краю стола. Вот и снова, пожалуйста. Звук, совсем не похожий на выстрел, с чего же он взял, что это — «стреляли»?!

Нервы ни к дьяволу, ни в Красную Армию!

Возьми же трубку, психопат хренов, приказал кто-то в его голове.

— Леш! Леша, ты где? Все в порядке?

Рукавом он вытер потный лоб.

Жена. Его любимая и любящая супружница. Волнуется вот.

Сам хорош, как же он забыл ей позвонить-то? Конечно, она знает, что у него важный проект, супердорогой клиент и сногсшибательные планы по зарабатыванию денег, но ведь не в два часа ночи их реализовывать!

Не хватало еще, чтобы она заподозрила…

— Аленушка, я на работе задержался, а потом в пробку попал, — как можно ласковей сказал он, хотя в горле еще вибрировала паника, и говорить было трудно.

— В какую пробку? — удивилась она. — У нас в два часа ночи бывают пробки? И ты что, машину купил?

От своего идиотского вранья, от нежного недоумения в ее голосе он разозлился так, что стало горячо глазам. Будто в них ткнули раскаленным железом.

— Ну, поймал такси, а водила поехал огородами, чтоб быстрей, а там авария, мы и застряли. А потом выяснилось, что машина, которую стукнули, в угоне числится. Ну, и менты вот приехали, теперь разбираемся. Ты меня не жди, я раньше утра не приеду.

Нет, изящно солгать у него никогда не получалось. И утром он приехать не собирался, вот в чем дело. Что он плетет? Зачем?

А раньше, года три назад, ему бы и в голову не пришло врать Алене. Он ей доверял. Он даже был в нее влюблен некоторое время и искренне полагал, что прекрасней и мудрей нет на свете женщины. Он с удовольствием вверил себя, любимого, ее заботам. И она жалела его, ухаживала за ним. Правда, сначала он за ней, но сопротивлялась Алена недолго, за что он был ей крайне признателен.

Его тогда уволили из рекламного агентства — он бы и сам ушел, подумаешь, три тысячи плюс проценты, а проценты надо еще заработать! — и он был на испытательном сроке на новом месте, в какой-то шарашкиной конторе по ремонту и отделке помещений. Числился личным помощником директора. То бишь кофе подавал, на посылках служил, о встречах договаривался, с малярами ругался, штукатуров строил и так далее. Было немного унизительно, зато оклад стабильный и вполне приличный. В один прекрасный день его отправили договариваться насчет ремонта в престижной платной школе. Лицей, вот как это называлось. Он и не знал, что такое есть в их городе. Он вообще в то время слабо себе представлял, какими деньгами ворочают некоторые из его земляков. А тут будто бы попал в закрытый элитарный клуб, где на стоянке толпились шикарные блестящие тачки, за невысоким элегантным забором пестрели безупречно круглые клумбы, а в чистеньком здании сверкал паркетом широкий и гулкий холл. И невозможно было представить, что тут, в этом благолепии, всего-навсего учатся дети. Балашову вспомнилась его школа — серые стены, покореженные парты, двор в колдобинах. На уроках физкультуры они постоянно об эти колдобины спотыкались, а однажды кто-то даже ногу сломал, запнувшись и пролетев метра три.

Ремонт в лицее требовался бассейну. Когда Балашов увидел этот бассейн, он впал в окончательное отчаяние. Будто с рекламного проспекта на него напирала красота тонких фонтанчиков, ярких горок, маленьких водопадов, выложенного причудливой мозаикой дна.

Потом начальник АХО, с которым велись переговоры, удалился за какими-то бумагами, оставив Балашова в «комнате отдыха». Тут действительно можно было отдохнуть по полной программе. У мягких кожаных диванов стоял журнальный столик с фруктами и минералкой, лежала аккуратная стопка глянцевых журналов, тихонько играла стереосистема, неслышно работал кондиционер, покачивала листьями настоящая пальма в огромной кадке, и веселые солнечные лучи плясали на жалюзи. Только Балашову было не до релаксации, его трясло от исступленной ненависти к этим богатым гадам, что привозят сюда своих наследничков, наверняка пустоголовых, как и они сами. Черт побери, почему им досталось все это, а ему — беготня по городу в липовых кроссовках «адидас», старая дача за сто км от Пензы, «комната отдыха» на пять минут?!

Он не успел вдоволь посетовать на судьбу, так как в комнате возникла прекрасная незнакомка. Впрочем, прекрасной ее можно было назвать с некоторой натяжкой. Просто в первую очередь в глаза Балашову бросились изумительной красоты рыжие волосы, а потом он уж разглядел все остальное. Бледное лицо с длинным носом и ненакрашенным большим ртом, унылый наряд, во взгляде — тоска и усталость. И еще немного смущения. Наверное, решила расслабиться после урока, а тут какой-то хмырь незнакомый. Другая бы принялась расспрашивать, кто да откуда, возмутилась бы или, например, пококетничала слегка. А эта рыжая только конфузливо моргала, словно ее застукали в неглиже. Трепетная лань, просто-таки.

— Здрасте, — сказал Балашов, которому неловкая пауза уже начала действовать на нервы.

— Добрый день, — невыразительно улыбнулась училка. Он сразу понял, что она — именно училка, не родительница, не секретарь.

Неловко пробравшись к столику, она налила себе минералки.

— Вы будете? — едва слышно поинтересовалась у него.

Он посмотрел в ее уставшее лицо и махнул рукой.

— Валяйте! Хотя… Я бы кофейку хряпнул.

— Хряпнул?! — изумилась она тихонько. И зачем-то направилась к пальме.

Балашов, выгнув шею, наблюдал за ее передвижениями. Оказалось, за пальмой — еще один столик. С кофеваркой и подносом, уставленным фарфоровыми чашечками. Училка выкатила его оттуда и осведомилась очень вежливым голосом:

— Вам с молоком или со сливками?

— Ну, блин, и сервис тут у вас! — не сдержался Алексей.

Она вдруг улыбнулась с энтузиазмом, очень доброй и широкой улыбкой. И Балашов на миг залюбовался ее лицом.

— Это Пал Палыч, наш директор. Он очень заботится об учителях…

— А вы что преподаете? — заинтересованно спросил Алексей.

— Русский язык и литературу.

Сначала он просто изображал вежливый интерес, потом загорелся не на шутку. Женщина не была красавицей, но ему нравилось смотреть на нее и слушать ее голос — хорошо поставленный, профессиональный голос педагога. К тому же в ней чувствовался некий надлом, тоскливая заброшенность стояла в глазах, и Балашов немедленно ощутил себя рядом с ней сильным и уверенным. Все познается в сравнении, наверное, так.

Разговор на первых порах хромал и спотыкался, но после обмена именами и нескольких глотков крепкого, вкусного кофе приободрился и затрусил неспешной рысцой. Вдоль музыки, классической литературы, весны за окном.

Балашов забыл, что пришел сюда по делу, и опомнился, только когда распахнулась дверь, впуская маленького круглолицего мужика с объемистыми папками в руках. То был начальник АХО. Алексей сейчас бы под страхом смертной казни не вспомнил его имени. И на самого хозяйственника смотрел несколько секунд недоуменно, будто пытаясь сообразить, какого черта он тут оказался.

— Ну, как вы тут? Заждались? Здравствуйте, Аленушка, ах, мы с вами уже виделись сегодня. Кофейку? Ах, ах, вы уже пьете… Ну что ж, приступим.

Алена отставила чашку и двинулась к дверям, кивнув на прощание коротко и равнодушно. И Балашову вдруг стало очень обидно, что он не сумел заинтересовать ее. Не растормошил.

— Извините. Я на минутку, — сухо обронил он, когда дверь за ней закрылась.

И выскочил в коридор.

— Алена!

Она обернулась и взглянула на него с мягким удивлением.

— Во сколько у вас заканчиваются уроки? Я хотел бы… поужинать с вами, это возможно?

В ее глазах метнулось сомнение, а потом снова навалилось туманное, вязкое безразличие.

— В принципе, возможно. Только зачем?

Он не знал, что в эти минуты она клянет себя последними словами. За глупые раздумья и еще более глупые мечты. Он не мог слышать, как она говорит самой себе, что жизнь продолжается, годы идут, ничего интересного не предвидится, что не каждый день ее приглашают на ужин, что выть на луну от одиночества — собачий удел, а никак не женщины ее возраста.

Каким-то образом он догадался, что отвечать на ее последний вопрос не стоит. Просто не надо, и все. Он старательно выдержал паузу, и Алене ничего не оставалось, как пообещать, что к шести часам она будет свободна, и он может заехать за ней прямо сюда, к лицею.

Вечером, в ресторане, выяснилось, что им есть о чем поговорить, кроме музыки и погоды. Так разговаривали они еще несколько месяцев, встречаясь почти каждый день. Балашов был уверен, что влюблен. И даже наличие Ташки его не смущало, наоборот, хотелось взять их обеих — и мать, и дочку — под свое крыло. Рядом с Аленой он будто становился сильней, несмотря на ее нежные подколки и снисходительность, изредка проскальзывавшую в голосе.

Ему нравилось смотреть, как она колдует на кухне, как уютно постукивает спицами, устроившись на диване у него под боком. С ней всегда можно было посоветоваться, и его рассказы о проблемах на работе — каждый раз новых! — она выслушивала внимательно и терпеливо. Нет, в рот не смотрела, но было заметно, что ей все это важно. И он верил, что так будет всегда.

А потом — куда все это делось?!

Она по-прежнему ласкова и заботлива, но он… У него появились совсем другие интересы. Теперь, когда до мечты можно было дотянуться рукой, его перестала занимать реальность. Ему было скучно, и привычный быт, и вкусный ужин, сервированный по всем правилам, и плавные, спокойные движения жены, и ее рассказы о школе раздражали его невероятно.

Даже странно, что он сдержался и не наорал на нее — как случалось не раз в эти дни! — когда она позвонила ночью на мобильный.

Из-за этого чертова звонка он еще долго не мог прийти в себя, в кромешной тьме налил воды в стакан, хотел выпить залпом, но зубы стучали о стекло, и горло перехватывало. Он с отвращением вылил воду в кадушку с пальмой и снова уселся в кресло. Главное теперь — не упустить момент, когда станут стягиваться на работу первые ранние пташки. Активисты, так их и растак! Он должен влиться в толпу, и ничем не выдать себя, а это сложно — после сегодняшней ночи ему будет в тысячу раз сложней изображать невозмутимость, он это четко осознавал.

И был готов. Вот только пальцы время от времени снова начинали трястись.

* * *

В ожидании Терехина — зачем он его ждал?! — Кирилл сосредоточенно грыз «паркер» и просматривал документы на подпись.

В этом вопросе он тоже не доверял никому, и никогда не оставлял автограф просто так, с кондачка. Читал, конечно, по диагонали, и это было особое искусство, помогавшее экономить время.

— Могут, когда хотят, — пробормотал Кирилл тоном ворчливого деда, поучающего внуков правильно надевать портянки.

И, сунув документы под мышку, а «паркер» за ухо, полез в сейф за печатью.

Ее там не оказалось. Папки с «важняком» лежали на месте. Золотые запонки — подарок сестры — валялись там же. Бутылка коллекционного вина загадочно подмигивала из глубины сейфа. А печати не было.

Он отложил бумаги и порылся еще немного, на всякий случай.

— Ну вот, пожалуйста! — протянул Кирилл, почему-то изобличающе ткнув «паркером» в сторону Ольгиной фотографии. — Полюбуйся-ка!

Сестра глядела со снимка, прищурившись, будто оценивала размеры бедствия. Кирилл улыбнулся. Ольга всегда приводила его в хорошее настроение.

— Ну, это же просто безалаберность какая-то, — растерянно пожаловался он и выдвинул по очереди все ящики стола.

Печать лежала в третьем снизу. Или в четвертом сверху, как хотите.

Он посмотрел на нее и задумчиво почесал ручкой за ухом.

— Я разве сюда ее клал? — спросил Кирилл у фотографии сестры.

И ответил сам себе задумчиво:

— Я ее туда даже не ложил…

Или что? Склероз нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь? Маразм крепчал, деревья гнулись?

И тут Кирилл вспомнил. Он вообще вчера печать со стола не убирал. Закрутился, завертелся и… забыл. Кто-то принес документы на подпись, а потом с этим кем-то Кирилл пошел к юристам, чтобы уточнить нечто безотлагательное. А печать осталась лежать на столе.

Кажется, все так и было.

Потом, наверное, он смахнул ее в ящик да и опять… забыл.

Значит, все-таки склероз.

— А я ведь еще молодой, — подмигнул Кирилл фотографии, — с девицами знакомлюсь, Камасутру осваиваю, на мотоциклах разъезжаю…

Его монолог был прерван телефонным звонком. Звонила та, которой секунду назад Кирилл признавался в юношеских забавах.

— У тебя проблемы? Хочешь об этом поговорить? — вместо приветствия бодро осведомилась Ольга.

Она каждый раз придумывала что-нибудь новенькое. То выкрикивала в трубку «Кир! Поехали в Каир!», то гнусавым голосом сообщала, что он выиграл суперприз в игре «Поле чудес» и этот приз прибудет самостоятельно поездом «Сура», так что «в понедельник встречай».

— Оль, здорово, что ты позвонила…

— Брат мой, как ты себя ощущаешь в энтом мире? — прокряхтела она голосом умудренной опытом и убеленной сединами бабушки.

— Ты представляешь, я сейчас обнаружил, что старею, — признался Кирилл, — память служить отказывается! Да и ноги… того… ломят. От мотоцикла, что ли…

— А хвост еще не отвалился?

— Чего?

— Ничего, — хмыкнула Ольга, — а какой-такой мотоцикл? Ты что, стал экстремалом? Хотя, погоди, давай все в подробностях при встрече.

Он спохватился вдруг:

— А ты что, уже в Москве? Как показ-то прошел?

— Он не прошел. Он состоялся! — поправила она притворно обиженным тоном.

— Ну, здорово! — обрадовался Кирилл и тут же опечалился: — А я, блин, зашиваюсь, смогу выбраться только через неделю, не раньше. Ты никуда не уедешь?

На том конце провода хихикнули.

— Еще как уеду!

— Олька! Ну, ты чего? — немедленно взвился Кирилл, судорожно прикидывая, не сможет ли он на неделе освободиться. Получалось, что никак не сможет. Если только передать бразды правления Машеньке. Остальные все равно ни черта делать не умеют. Или прикидываются, что не умеют.

Он разозлился и потянулся за сигаретой.

— Алле, братец Иванушка, ты еще тут? Или там? Где ты?

— Я по уши в дерьме, — огрызнулся он, мусоля в зубах фильтр.

Ольга поняла, что он переживает. Причем сильно. Они и так уже не виделись месяца три. И оба скучают.

— Ну, могу я отдохнуть, в конце концов? — капризно промурлыкала она, решив еще немного потянуть время.

Она любила крайности во всем. Чтобы сначала все плохо, а потом разом — большой шмоток счастья.

— На Багамы собралась что ли? — усмехнулся Кирилл. — Со своим этим… Витей?

— Ага. С Димой.

— Был же Витя, — недоуменно протянул он.

— А теперь Дима, — упрямо сказала она, — и на Багамы мы не собираемся, мы в Ирландию хотим…

— Ну, и скатертью дорожка.

Ольга послушала, как брат глубоко и часто затягивается.

— Эй, так ты меня встретишь, я не поняла?

Он поперхнулся и долго кашлял, прежде чем уточнить:

— В Ирландии?!

— Дурак! Туда мы зимой поедем, в январе. А хочешь, поехали вместе!

— С Витей? Тьфу, с Димой?

— Ну и что? Отдохнешь, развеешься. К тому же, никакого Димы к тому времени может уже и не быть, — последнюю фразу она добавила будто в скобках. — Ты когда последний раз отдыхал-то, Кир?

— В прошлом годе, и, надеюсь, это был не последний раз, — ворчливо произнес он, посопел и осторожно спросил: — Так где я тебя встречать-то должен?

— В Пензе.

— Балда! — рассердился Кирилл. — Не могла сразу сказать, что приедешь? Довела, понимаешь, до инфаркта!

Ольга довольно захихикала. Потому что услышала кроме сердитости счастливое похрюкивание в его голосе. И правда, балда она. Сказала бы сразу, и похрюкали бы вместе. Нет, все ее вечно тянет спектакли устраивать, иначе — неинтересно.

— Так встретишь? Двадцатого, двенадцатый вагон.

— И грохну прямо на вокзале! На том и порешили.

Кирилл несколько минут посидел в задумчивости, глядя на телефон. И тот, будто вняв безмолвному призыву, затрезвонил снова.

— Забыла прощения попросить за свои дурацкие шуточки? — ехидно справился он, быстро подхватив трубку.

— Милый, кто это с тобой там шутит? — поинтересовался в ответ елейный голосок.

Он не смог скрыть разочарования.

— Лика? — уныло протянул в трубку.

— А ты кого бы хотел услышать?

— Я с сестрой только что разговаривал.

— С Ольгой? Как она?

Ну, конечно, голос потеплел и прямо-таки накалился от искреннего интереса к делам его сестрицы. С которой Анжелика сроду была незнакома.

Кирилл достал еще сигарету.

— Солнышко, а у тебя на завтра какие планы? — не дождавшись ответа, спросила Лика.

— Наполеоновские, — буркнул он себе под нос.

— Что? — не поняла она. — Ты не сильно занят? Там у вас в центре магазинчик новый открылся, я хочу, чтобы ты меня сопровождал.

Почетный эскорт, вот какую ему прочили роль.

— Что еще за магазинчик? — неизвестно зачем полюбопытствовал Кирилл, прикуривая новую сигарету от старой, наполовину истлевшей.

— Салон женской одежды. Говорят, там пальтишечки — высший класс! Сходим?

Он обреченно согласился, чувствуя, что Лика все равно не отцепится. Было совершенно непонятно, какой кайф в том, чтобы в магазин женской одежды тебя сопровождал мужчина. Ну непонятно, и все. Что там мужчине делать, а? Или нет, что там с мужчиной делать, а?

Эх, как бы успокоиться?!

Можно, конечно, плюнуть и послать ее в… салон одну. Но он чувствовал вину за сегодняшнее утро, когда бросил Лику дома дожидаться такси. Она-то не разделила его внезапно вспыхнувшей вновь страсти к мотоциклам. И не обязана была разделять. Впрочем, и он не обязан был оставаться с ней.

Никто никому ничего не обязан.

Никаких обещаний, никакой ответственности. С тех пор как ему исполнилось двадцать и стало ясно, что подобные вещи сильно стесняют свободу. Нужно все время быть начеку, с широкой улыбкой, с букетами, с глазами, полными страсти и огня, с «я тебя люблю, и буду любить всю жизнь!» наизготовку. А если хочется просто помолчать — ты толстокожий мужлан, эгоист, недоумок и пень березовый! Поесть спокойно?! А кто будет восхищаться новой прической? Устал?! Как ты можешь, в «Октябре» премьера «Титаника»!

И тысячи вариаций на тему…

Безобидные женские штучки перестали его раздражать годам к двадцати пяти. Он не научился обходить их вниманием, но и злиться перестал. Почти.

Он знал, что за все надо платить. Сегодня не получилось поужинать вместе, завтра — обед у родителей (ох, а вот этот салат Танечка-Сонечка-Наденька-Катенька делала сама!). В театр опоздал — поехали в казино. Разговоры о детях не умолкают — купим собачку.

Циником он себя не считал и мужланом тоже, просто раз и навсегда решил, что его не касаются чужие дела. Со своими он справлялся сам, один, и искренне полагал, что это — здорово. Это и есть — свобода! Поэтому на свободу других не покушался. Никогда. Чтобы помочь кому-то — по-настоящему помочь, а не дать денег, к примеру, на норковое манто, потому что старое уже поистерлось, — нужно ведь разобраться, понять, посочувствовать, в конце концов! А это не в его правилах. Увязнешь, и пиши пропало. Лучше как-нибудь сторонкой, по касательной, чтоб не задеть ненароком, и того… не провалиться по уши в чужую жизнь.

Ему своя нравилась. Он был сам себя хозяин, а уж если кому-то вздумалось покупать в его обществе пальтишко на осень, так это — пожалуйста. Право, какой пустяк.

Он раздраженно погасил окурок и снова взялся за печать.

* * *

Очень хотелось оказаться где-нибудь за тридевять земель, где нет унылой осени и Лешкиных клиентов, из-за которых он вынужден торчать на работе сутками. В буквальном смысле. Ночевать не пришел, утром не появлялся, мобильник отключил вовсе. Дела.

А она сиди и думай, как он там.

Алена старалась не слишком надоедать ему, но от беспокойства не знала, куда себя деть. Вчера весь вечер просидела в кресле с крючком, но не смогла сосредоточиться даже на любимом деле. Ташка поглядывала искоса, а потом ехидно поинтересовалась: «Что это у тебя, мамочка, клубок совсем не уменьшается?!» То и не уменьшается, что руки будто бы чужие. А какая бы могла получиться шаль! Алена только недавно тщательно продумала узор, подобрала пряжу, предвкушая, как тихими осенними вечерами станет колдовать над новым своим произведением. Это дамы из лицея так их называли — произведениями, каждый раз потрясенно охая над Алениными шарфиками. Заказывали себе «такую же прелесть», но она отнекивалась, ссылаясь на занятость. И еще немного стеснялась. Так что вязала Алена исключительно для себя, Ташки и подруги Юльки. Последняя тоже всегда восторгалась, закатывала глаза, причмокивала губами и ругала Алену, что та сидит в школе — пусть хоть сто раз престижной! — а не мчится со всех ног к Юдашкину или Зайцеву демонстрировать свой талант.

— Какой еще талант? — смеялась Алена.

— Ба-льшой! — Подруга выскакивала из-за стола, обертывалась шалью и принималась дефилировать по кухне. — Вот связала б ты им платье или костюмчик какой! У тебя же фантазии немерено и руки золотые! Золотые руки-то, балда!

Алена уже хохотала, чуть не падая со стула. Тонкая, маленького росточка, с короткой мальчишеской стрижкой, Юлька была похожа на беспризорника, который стащил у бабуси платок, чтобы согреться. И изображает теперь томную походку манекенщицы.

Зрелище уморительное.

Юлька вообще существо веселое и беззаботное, и Алена завидовала этим ее качествам. У нее самой так не получалось. Чтобы всегда улыбка в тридцать два зуба, румянец во всю щеку, голос бодрый и на все проблемы один ответ: «Прорвемся!»

Как тут прорваться, если муж дома не ночует и совсем из-за этой своей выгодной сделки голову потерял?!

Алена налила себе еще кофе и стала думать, как бы отвлечь Лешку хоть ненадолго от его трудов. Иначе однажды он просто рухнет, умаявшись до предела.

— Мам! Мам, ты куда делась?

Заячий топоток по квартире, хлопанье дверей, шум опрокинутого стула, сердитое бормотание, и через секунду в кухню просунулась сонная веснушчатая физиономия.

Настроение как-то сразу улучшилось.

— Ты здесь? — уточнила физиономия на всякий случай.

Алена кивнула, радостно поглядывая на нее из-за чашки кофе.

— А чего делаешь?

— Кофе пью.

Ташка выдвинулась вся, покачалась на пятках, приглаживая стог соломы на голове. И сделала книксен, двумя пальчиками оттопырив пижамные штаны.

— Тогда доброе утро, мамочка!

— Доброе, доброе. Ты что встала-то?

— Так выспалась.

— Выспалась, а стулья роняешь, — усмехнулась Алена, принимаясь готовить любимые дочкины сладкие бутерброды.

Ташка это замечание комментировать отказалась, молча и сосредоточенно насыпая себя какао.

— Запеканку будешь? Или отбивные?

— И запеканку, и отбивные. Я — растущий молодой организм, которому положено жрать без остановки.

— Если ты, организм, не перестанешь грубо выражаться, я тебя выпорю!

— И в угол поставишь? — с притворной горечью спросила Ташка.

— Нет! В чулан запру!

— У нас нет чулана, мам. Хватит тебе уже крутиться, допивай свой кофе и иди причешись!

Алена осторожно потрогала пучок на голове и сообщила, что уже причесана.

— Что, с этой блямбой гулять пойдешь? — сморщилась дочь. — Скучно же, мам!

Да, у них же сегодня — полная свобода! Ташка учится во вторую смену, а вместо Алениной литературы Тамара Эдуардовна проводит историю в пятом «Б». Как здорово-то! Все-таки жизнь прекрасна и удивительна, раз есть еще хоть что-то, кроме волнений за мужа и горьких мыслей по поводу его внезапной отчужденности.

— Ужас, как скучно! — повторила Ташка, состроив жуткую мину.

— Так я же не в цирк иду, — бодро откликнулась Алена, — а просто погулять.

— Ну, мама! Тебе с распущенными в сто раз круче! А так ты на училку похожа.

— Я и есть училка!

— Но тебе же не девяносто лет, — Ташка почесала нос и хитро прищурилась — верный признак очередной гениальной идеи. — Мам, давай так, если ты волосы распустишь и наденешь эту свою юбку зеленую, я с тобой гулять пойду, куда захочешь. В противном случае маршрут выбираю сама!

— Это шантаж! — возмутилась Алена, хотя ей было все равно, куда идти.

Почему-то всегда так получалось, что она поддавалась на Ташкины провокации. В эти моменты было совершенно непонятно, кто из них взрослый человек, а кто — дите неразумное.

Дочь важно кивнула, нисколько не смутившись.

— Зеленая юбка очень короткая, очень!

— Вот и хорошо, — улыбнулась Ташка, — ты же не монахиня, чтобы постоянно в длинных ходить!

Алена тоже почесала нос.

— Нет, я не могу. Я ее сто лет не носила и носить не собираюсь! У меня пальто в химчистке, а в куртке и в этой юбке я буду похожа на… Неважно… И волосы мне укладывать часа полтора! Нет, Ташка, и думать забудь.

Спустя некоторое время вдоль тихой улочки прогуливалась рыжая девчонка в пальто, из-под которого торчали заляпанные джинсы. Рядом несмело вышагивала женщина — тоже рыжеволосая — с очень стройными, открытыми выше колен ногами, на которые она косилась смущенно и раздосадованно.

— Ма, давай в центр поедем, что ли!

— Я юбку надела! — напомнила Алена. — Так что выбор за мной!

— Но тут же скучно! А на Плеханова, говорят, новый магазин открылся, с автоматами! Мам!

— Не мамкай!

— Мам! Ну, давай пешочком дойдем, раз ты так погулять хочешь. Тут же недалеко!

Ага, буквально рукой подать! Первые несколько кварталов они прошли бодро, глазея на осенние аллеи, словно присыпанные топазами и рубинами. Потом подкрепились мороженым и продолжали путь неторопливо, вразвалочку, как парочка Винни-Пухов.

— Я больше не могу, — простонала Алена, когда дом оказался далеко-далеко позади, а до центра осталось совсем чуть-чуть.

— Мама! Главное — никогда не сдаваться, — серьезно заявила Ташка и потянула ее за руку.

— Может, на автобусе доедем? — жалобно пискнула жертва собственного ребенка.

Ребенок отказался даже подумать на эту тему.

В центр они прибыли как раз к обеду, устроились в небольшом кафе, и после чашки чая Алена категорически заявила, что остается здесь жить. Ибо сил сдвинуться с места у нее не было.

Ташка молчала, лишь хитровато щурилась. Через несколько минут, как она и ожидала, сидеть сиднем матери надоело. Они выползли на свет Божий и снова зашагали рядом, тихонько радуясь друг другу, прохожим, свободе, ленивому ветру.

И вдруг Алена замерла, как вкопанная.

Прямо перед ней в витрине стоял манекен в чудесном белоснежном пальто. Тонкое, элегантное, с воротником апаш и рукавами, отделанными изысканной вышивкой, оно было прекрасно.

— Ташка, — хрипло окликнула Алена, — посмотри…

— Супер! — мгновенно оценила дочь. — Давай зайдем, поближе поглядим.

Алена быстро взглянула на вывеску, еще раз на витрину, а потом на себя. Какое-то чувствовалось несоответствие. В подобные магазины, должно быть, являлись дамы в норковых шубах до пола, сверкая настоящими бриллиантами и голливудскими искусственными зубами.

— Ма!

Куда от этого денешься?!

— Ну, пошли, пошли!

Внутри было много света и зеркал. На сияющем мраморном полу заляпанные Ташкины ботинки выглядели почти кощунственно. Алена вздохнула обреченно и огляделась, как в музее. Ряды манекенов перемежались кожаными диванчиками, очевидно, для отдыха утомленных трудным выбором посетителей. Кабинки примерочных были задрапированы бархатными шторами, а посреди зала возвышался подиум с эксклюзивными моделями, о чем предупредительно сообщила поспешившая к Алене девица в униформе.

Великолепие магазинного убранства Ташку ничуть не смутило, зато Алена почувствовала себя так, будто по недоразумению очутилась на званом балу в своей старой байковой пижаме.

Девица рядом с ней безостановочно лопотала, хотя и поглядывала с некоторым пренебрежением.

— Мам, померь, а? — прогудела Ташка, остановившись рядом с белым пальто.

Алена замотала головой. Но подошла, вежливо известив девицу, что «мы просто посмотрим, хорошо?» Та разочарованно вздохнула и исчезла в зале.

— Мам, ну чего ты? За примерку денег не берут! Давай!

— Нет! Нет, нет, нет.

— Мам!..

Ташка посмотрела с досадой и, решительно развернувшись, ускакала. Алена стояла, как зачарованная. Конечно, это было не совсем то. Но все же, все же. Она не могла отвести глаз от пальто на манекене.

Неожиданно ее кто-то пихнул в бок. Она, не оборачиваясь, сделала шаг в сторону.

— Извините, — сказал мужской голос, — я вас не заметил.

— Ничего, ничего, — пробормотала она и тут вспомнила о вежливости, и повернулась, изобразив на лице любезную снисходительность.

Ей пришлось задрать голову. Незнакомец, в магазинном отупении налетевший на нее, был очень высок. Оттуда, сверху, глядели с ленивым интересом холодные, голубые глаза.

— Мам, твое пальто стоит, как целый слон! — раздался Ташкин вопль. Через миг она сама оказалась возле Алены и махнула в сторону приближающейся девицы в униформе: — Я все равно консультанта позвала!

— Что ты так орешь? — смущенно поинтересовалась Алена.

Ташка обиженно засопела и перевела взгляд на мужчину, который с любопытством прислушивался к их разговору.

— Здрасте, — вежливая девочка изобразила свой коронный книксен и осведомилась ласково: — Вы тоже пальто присматриваете? Для жены?

— Наташа! — одернула ее мать.

— Здравствуй, — как ни в чем не бывало откликнулся незнакомец. — Я пальто не присматриваю, у меня уже есть. А жены нет.

Алена покосилась на него и убедилась, что на нем, действительно, было пальто. Черное, длинное, очень стильное.

— Кирилл! Кирюша! Посмотри, пожалуйста! Незнакомец с досадой качнул темной головой — наподобие мула.

Хорош враль! Жены у него нет! А эта юная нимфа, выглядывающая из примерочной, стало быть, его внучка?!

Алена негромко фыркнула, придя в замешательство от собственных мыслей.

— А говорите, жены нет! — ухмыльнулась и Наташка, по-свойски подмигнув верзиле, и Алена пожалела, что не обладает сверхъестественной способностью проваливаться сквозь землю. А еще о том, что ее дочь не осталась сегодня дома.

Кирилл внезапно развеселился и доверительно сообщил этому рыжему бесенку:

— Какая жена? Это моя тетушка. Из Бразилии.

— Где в лесах живет много диких обезьян? — уточнила Ташка.

— Наталья! — Алена решительно схватила ее за рукав и потащила в сторону.

* * *

Кирилл, улыбаясь, направился к примерочной, где так и сяк крутилась Лика.

— Ну?

— Отлично. Берем.

— Ты это говоришь, только чтобы побыстрей меня уволочь отсюда!

Он возвел глаза к потолку, потом глянул на часы и снова уставился ввысь. Сколько можно?!

Мимо них прошла девушка в униформе. Анжелика томно взмахнула рукой:

— Извините, вернитесь, пожалуйста! У вас есть такая же модель, но чуть светлее? В этом я выгляжу немного старше, — кокетливо добавила она.

Девушка слушала терпеливо, но Кирилл был уверен, что в душе у нее царила буря, подобная его собственной. Анжелика за два часа кого угодно довела бы до истерики.

— Такой же модели, к сожалению, нет, — вежливо ответила девица, — но вы можете примерить вот это.

Она, как заправский экскурсовод, указала ладонью на манекены, возле которых стояли давешние рыжики. Дочь и мать. Первая — забавная и храбрая, как маленькая мартышка. Кирилл неожиданно поймал себя на том, что с удовольствием поболтал бы с ней еще. Обычно дети оставляли его равнодушным. Эта — немного Пеппи-Длинный-Чулок, чуточку Алиса из Зазеркалья, взрывчатая смесь детской непосредственности и взрослого цинизма, с лукавыми глазами и колким язычком — привела его в дивное расположение духа. Он даже на минуту забыл, что злился из-за двухчасового ожидания.

Сейчас Кирилл с удовольствием наблюдал, как девчушка вертится юлой вокруг манекена в белом пальто и в чем-то яростно убеждает свою матушку. Ту еще квочку, судя по всему.

В матушке этой если и было что-то интересное, так только волосы. Сама тетка, бледная поганка, зажатая какая-то и востроносая, будто старушка из сказки про Ивана-дурака, выглядела скучно. А волосы — очень даже весело и необыкновенно. Рассыпчатые, пламенные и с виду очень мягкие. Хотелось проверить, так ли это на самом деле.

Он нахмурился, мрачно раздумывая, откуда вдруг появилось такое желание.

— Пожалуйста, посмотрите, — обратилась к Лике девушка-консультант, принимая у нее забракованную темную модель, — я сейчас приглашу кого-нибудь, чтобы помочь вам. Извините.

Она помахала лапкой, призывая кого-то из коллег, а сама направилась к рыжикам.

— Ваша дочь сказала, что вы хотите примерить пальто? Какое вас заинтересовало?

— Белое! — решительно ткнула пальцем девчушка. А бледная поганка отшатнулась от манекена, будто застигнутая в момент преступления. Кирилл хмыкнул.

— Ну? Скажи мне что-нибудь, а? — выскочила из примерочной Лика. — Какое тебе нравится?

— Что?

— Кирюша, какое пальто мне примерить?

— Серо-буро-малиновое в крапинку, — пробухтел он и снова отвернулся к рыжим.

— Куда ты смотришь? Тебе что, нравится белое? Но это же непрактично, Кирюша, особенно, если ты станешь возить меня на мотоцикле.

Она хихикнула и потерлась щекой о его плечо, как большой наглый кот, требующий добавки.

Подоспела следующая девица в униформе и принялась лопотать что-то завлекательное, подвигая Лику на новые эксперименты. А рыжики все маялись у манекена.

Кирилл пожалел, что не взял из машины лэптоп. Сидел бы сейчас, делал свои дела. Лика, наверное, с досады его покусала бы!..

— Нет, мне нравится белое! — услышал он ее голосок, внезапно зазвеневшей сталью.

— Извините, пожалуйста, но его уже примеряют, вот посмотрите эту модель…

— Да где примеряют-то? — возмутилась Анжелика и быстро двинулась в сторону матери и дочки, обступивших белое пальто.

Кириллу стало нехорошо. Ему, в принципе, все два часа здесь было плоховато. Но сейчас особенно. Он вдруг понял, что произойдет через секунду. Лика из-под носа бледной поганки утащит пальтишко, а та с горя пойдет да повесится. Во всяком случае, выражение ее востроносого лица говорило именно об этом.

Рыжик останется сиротой.

И Кирилл с удовольствием ее удочерит. Возможно, она не будет называть его папой — да и пусть! зачем ему? — зато они непременно подружатся, вечерами станут резаться в покер, и, выигрывая, она будет визжать от радости и скакать на диване. Или сядут смотреть мультики. Кирилл обязательно полюбит мультики. Раньше ведь любил. Они устроятся перед экраном с громадным ведром поп-корна и будут хором заливаться от смеха, угадывать реплики и кричать на весь дом: «Отдай плюшку!» Или это… «И того, и другого, и можно без хлеба!» Или вот… «Я еще и на машинке могу. И крестиком вышиваю!»

Он станет спешить с работы, чтобы погонять с ней в футбол. Узнает всех ее учителей по имени и отчеству. Будет делать строгое лицо, если она схлопочет двойку, и, возможно, даже наорет. Но быстро опомнится и сядет объяснять ей теорему Пифагора, чтобы через десять минут понять, что ни черта в этом не понимает. Они оба распалятся и до звона в ушах будут спорить, на фига она нужна, эта самая теорема. Потом помирятся и наперегонки помчатся к компьютеру проходить девятый уровень «Цивилизации».

А потом она вырастет. Модно подстрижет рыжие вихры. Станет крутиться перед зеркалом, постоянно глядеть на часы, и глаза ее будут вспыхивать ожиданием счастья каждый раз, когда зазвонит телефон. Кирилл стиснет зубы и будет терпеть, когда чужой парень пригласит ее на свидание. И будет гордиться ею — до спазмов в горле, до старческих беззвучных слез — тоненькой и сильной, в белом платье и в золотистом облаке кудрей.

Этому не бывать. Вот беда-то!

Он никогда не мечтал о детях. Ему было некогда и неинтересно.

Пора в отпуск, вот что! Маразм окреп до такой степени, что контролировать его уже невозможно. Удочерит, черт подери! Удочерит!

Болван старый!

Пока он наматывал сопли на кулак, Лика потеснила бледную поганку и решительно приказала консультанту помочь ей примерить белое пальто. Рыжая пигалица смотрела на его «тетушку из Бразилии» с неприкрытой ненавистью.

— Мы первые его выбрали! — заявила она, вырываясь из материнских рук.

— Наташа, перестань. Пойдем. Спасибо, до свидания. Кажется, она стала еще бледней, эта поганка. Впрочем, никакая она и не поганка, просто усталая женщина, вот и все. Кирилл судорожно похлопал себя по карманам, нащупывая сигареты. Вспомнил, что в магазине курить нельзя, и хлопать перестал.

Ему показалось, что женщина сейчас заплачет.

На девчонку он не смотрел, а в следующий момент вообще отвернулся к примерочным.

Подумаешь, пальто они не поделили! Вселенское горе, блин! Катастрофа! Ну, иди и вешайся, раз так! Он нарочно распалялся, перебивая внутренний голос, который надрывно кричал, что все не так просто, как кажется, и белое пальто тут ни при чем, и надо бы подойти, успокоить чужую дочку, на чью сморщенную мордаху было невыносимо даже взглянуть.

— Мам! Ну почему? Почему?!

— Ташка, хватит! Пошли отсюда, — раздался в ответ яростный шепот.

Кирилл сосредоточенно считал цветочки на шторах примерочной. Двадцать семь, двадцать восемь…

— Кирюша, по-моему, это то что нужно, да? — качнула головой Анжелика, указывая на девицу, которая несла ей пальто.

— Не знаю. Я пойду покурю. Он обернулся на полпути.

— Заканчивай уже, а?

* * *

— Мы все равно не смогли бы его купить. Это очень дорого, понимаешь? Я тебя спрашиваю, понимаешь?

Алена очень старалась говорить спокойно и рассудительно.

На крыльцо, где они с Ташкой остановились, вдруг вышел давешний верзила. Хахаль той, что вполне может себе позволить белое сногсшибательное пальто. Крутой мэн. К тому же красавец писаный. Брови смоляные, глаза синие, чистый и широкий лоб, лощеный подбородок, четкий рисунок губ. И модная стрижка — словно небрежно всклокоченные волосы, а на самом деле в этом особый шик и блеск. Фу-ты, ну-ты! Откуда такие только берутся? Сериал «Майами-Бич» по ним рыдает просто.

Она неожиданно поняла, что смотрит на него, не отрываясь.

Вот дура-то! У нее пальто из-под носа увели, а она — смотрит! О том, что это пальто она действительно не могла себе позволить, даже не вспомнилось сейчас.

— Здрасте вам! — выпалила Ташка, тоже уставясь на красавчика.

— Мы уже здоровались.

Он поежился, шевельнув могучими плечами под пальто. Наверное, разминался после долгого ожидания своей крали. Не выдержал, вышел развеяться. Подышать.

— Идем, — твердо сказала Алена и взялась за прохладную дочкину ладонь.

Та все смотрела на чернобрового богатыря.

— Тете привет передавайте!

— Наташа!

— Обязательно передам, — невозмутимо ответствовал тот.

Алена буквально поволокла дочь за собой. Ташка очень громко и прочувствованно пожелала незнакомцу всего хорошего, в том числе больших луж на дороге и разудалых водителей, когда его фифа будет переходить улицу в своем новом белом пальто.

Так и сказала — «фифа»!

Алена не знала, плакать или смеяться. И просто промолчала. Красавчик за спиной пробормотал что-то невнятное.

— Ну, как ты себя ведешь, а? — бубнила Алена по пути к остановке. — Ни грамма уважения к старшим! И потом, это не последнее пальто, которое мне понравилось, и не надо так яростно вставать на мою защиту…

— Я и не вставала, — возразила Ташка, — если бы встала, им обоим бы не поздоровилось.

Алена лишь тоскливо усмехнулась.

* * *

Оглядевшись, он расслабился немного. В парке было тихо, только за железной решеткой, на танцплощадке, шаркал метлой дворник, да время от времени вскрикивали в зарослях вороны. Детские аттракционы уже не работали, а молодежь еще не вышла на ежевечерний моцион, и лавочки были пусты. Изредка проходили мимо молодые мамаши, обессиленно навалясь на коляски с яркими пакетами внутри.

Он подумал вдруг, что выглядит нелепо, в чинном ожидании сложив руки на коленях, и достал из дипломата газету недельной давности. Сделал вид, что чрезвычайно увлечен чтением.

Эта игра даже нравилась ему. Если бы еще пальцы, вцепившиеся в газету, не тряслись так сильно!

— Добрый вечер, — раздался рядом вкрадчивый голос, и Балашов подпрыгнул от неожиданности.

— Что вы подкрадываетесь?! — отчаянно прошипел он вместо приветствия.

В последнее время эта красавица перестала ему нравиться. Совсем перестала. Особенно неприятно было встречаться с ее насмешливым, высокомерным взглядом. Все остальное — умопомрачительные наряды, в которые была упакована шикарная фигура, изысканный макияж, безупречная прическа, стильные, очень дорогие безделушки типа мобильника или золотого брелока — тоже раздражали. А ведь с первой встречи он едва не влюбился в нее! Но теперь глянцевая дорогая красота этой куколки жгла глаза, заставляла корчиться от зависти и недосягаемой — пока, только пока! — мечты.

— Нервы у вас никуда не годятся, — немного погодя сказала она тоном врача, поставившего неутешительный диагноз, — вам бы отдохнуть, вот что. Ну, зачем вы звонили?

Лицо ее выражало нетерпение и брезгливость. Балашов скрипнул зубами, сдерживая злобное желание вмазать хорошенько по сладкой мордашке. Но тут же вспомнил, ради чего пришел. Он — победитель, черт возьми! Он все продумал сам и осуществил, пока неведомые наниматели рассусоливали и тянули кота за хвост.

Да они ему должны в ножки поклониться, а не посылать наглую девку, чтобы она тут еще выкобенивалась да жизни его учила!

Он сам кого хочешь научит. Он — предприимчивый, хитрый, смелый и очень умный!

— Я все сделал, — вымолвил Балашов, внезапно успокаиваясь от этих мыслей.

— Что?! — искренне изумилась девица. — Как?!

— Ловкость рук, и никакого мошенничества, — ухмыльнулся он снисходительно, ликуя и забавляясь ее замешательством.

Однако красотка быстро взяла себя в руки.

— Ладно, ваши секреты меня не волнуют. Дайте взглянуть на бумаги.

— Сначала деньги, — хрипло отозвался Балашов.

— Покажите документы, дорогуша! — прошипела она. — Я должна знать, за что плачу!

Он огляделся и раскрыл дипломат. На самом верху лежали бумаги, в углу которых красовалась печать «Русского дома». На секунду он залюбовался делом своих рук. Все правильно. Ни единой ошибки. Свою партию Балашов провел безупречно.

Осознав это сейчас с абсолютной четкостью, он улыбнулся довольно и самоуверенно. И захлопнул дипломат.

— Ну?

Девица повела плечом.

— Вы что, думаете, я ношу такую сумму в кармане? Надо было предупреждать, милый мой!

Что?! Эта чертова баба решила его кинуть? Да нет же, спокойно, спокойно. Документы пока у него. Все в порядке. Действительно, сам виноват, обалдел от радости и ничего толком ей не сказал. Надо было сразу велеть, чтобы приготовила гонорар.

И что же теперь делать?!

Вероятно, этот вопрос отчетливо проступил на его физиономии, и девица, подумав пару мгновений, кивнула:

— Ладно. Вы хорошо поработали. Едем.

— Куда? — насупился он.

— В банк. Подождете меня где-нибудь в кафе, и сразу получите свои денежки.

— Вы что?! А если нас кто-нибудь увидит? Я и так слишком рисковал, добывая печать…

Он сказал об этом в надежде на повышение оговоренной суммы. Вот бы девица прочувствовала опасность, которой он подвергался, и показала бы вместо пяти хотя бы шесть пальчиков, а?

Напрасно он надеялся.

Она лишь неприятно рассмеялась и заявила, что на этот риск он пошел сам, не дожидаясь инструкций от шефа. Сидел бы себе тихонечко, сопел в две дырочки, а потом следовал бы четким указаниям и горя бы не знал. Но сейчас вся ответственность только на нем.

Балашов нахохлился, слушая ее разглагольствования.

В чем-то девчонка была права, и за это хотелось ее придушить немедля.

— Возьмите себя в руки, — велела она, снова прочитав все по его лицу, — прогуляйтесь пока, мне нужно позвонить.

Прижимая дипломат к боку, Балашов неохотно поднялся.

Дождавшись, пока он отойдет, девушка набрала номер и радостно доложила, что дело сделано. Некие смутные сомнения терзали ее юное сердце, но о них она предпочла умолчать. Ну, в самом деле, не говорить же боссу, что самодеятельность этого козла отпущения слишком подозрительна. Ну, не блещет он умом, совсем даже наоборот! И потому совершенно непонятно, как ему удалось проделать работу самостоятельно.

Босс, однако, остался доволен и вроде бы ничем не озаботился. Только велел уточнить некоторые детали.

Закончив разговор, девица поднялась и нагнала Балашова, бредущего по аллее.

— Вы уверены, что не оставили следов? — поинтересовалась она любезным тоном, подхватив его за локоток.

Он снова вздрогнул от неожиданности и чертыхнулся вслух, вызвав у нее самодовольную ухмылку.

— Да перестаньте же дергаться!

— А вы перестаньте подкрадываться! Никаких следов я не оставлял, все чисто, ясно вам?

— Насколько мне известно, в офисе есть камеры. Балашов покосился на нее с высокомерием.

— У вас плохие осведомители. Камера только при входе. А если в кабинете Панина и есть скрытые, то это ничего не значит. Свет я не включал, так что лица было не видно. И в конце концов, вы обещали мне полную безопасность, разве не так?!

— Вы первый нарушили условия договора, — напомнила она, — теперь за последствия я не ручаюсь.

— Ах вот как!

— Не орите! Я же сказала, все в порядке. Просто на будущее не стоит увлекаться самодеятельностью, босс этого не одобряет. Но на первый раз никаких санкций не будет.

Балашов едва сдержал очередной возмущенный вопль. Он, блин, из штанов выпрыгивал, а эта коза несет какую-то чушь о санкциях! Вместо благодарности?!

— …Наоборот, босс решил вас поощрить, — добавила она будто мимоходом, и он чуть не споткнулся от такой наглости.

Что за шуточки, а?

Что себе позволяет эта цаца?! Кто ей дал право над ним издеваться?!

Девушка между тем от души веселилась. Ей безумно нравилось выводить из себя этого лоха. Мелочь, как говорится, а приятно.

Расстались они весьма холодно.

Правда, настроение у него стремительно улучшалось, пока он ждал возвращения девицы с деньгами. С его деньгами!

Да еще и… мм… поощрение! Интересно, в каком размере?! Голова кружилась от сладкого предчувствия, и он почти не заметил, как пролетело время.

Красотка снова подошла неслышно, но на сей раз он даже не встрепенулся.

— Бумаги! — приказала она, протянув ладонь.

— А? Ага, сейчас, — он судорожно сглотнул. Голова под кепкой взмокла, и по шее скатилось несколько капель. — Сначала деньги, — пробормотал он, оглядываясь по сторонам.

Девица раздраженно нахмурилась и быстро сунула в карман его пальто плотный конверт.

— Ну! — поторопила она.

Балашов потрогал карман, снял кепку и принялся мять ее в руках.

— Давай документы! — гневно прошипела красавица.

— Я должен пересчитать…

И этого недоумка босс хочет использовать в деле и дальше?! Да проще нанять десяток крепких парней и решить проблему кардинально, чем полагаться на «смекалку» этого болвана!

Она едва не вырвала из его потных рук дипломат. Балашов опомнился, перехватил его и, придерживая одной рукой карман с деньгами, достал бумаги. Ему вдруг почудилось, что сейчас же раздастся выстрел снайпера. Или подъедет бригада ОМОНа.

Просто так его не отпустят. Как же раньше он не подумал?!

— До свидания, — проскрипела девица, пряча документы в сумку, — вам позвонят.

И совершенно спокойной походкой профессиональной манекенщицы направилась в глубь парка.

Балашов окаменел на лавочке.

Неужели все?! Даже достать печать было проще, чем пережить эти мгновения. Кретин! Ведь он получил бабки! Хватит трястись!

А вдруг его кинули? Она же не дала пересчитать деньги!

Но, с другой стороны, к его услугам намерены прибегать и в будущем. Значит, должны заплатить, как договаривались. Нет им резону на нем экономить.

Или есть?!

Чужими, деревянными пальцами он вскрыл конверт, не слыша своего собственного нетерпеливого урчания, похожего на утробный рык голодной дворняги, обнаружившей на помойке колбасные обрезки.

Йес!

Йес!

У него получилось! Вот они — зелененькие, хрустящие, ароматные. Какой кретин выдумал, что деньги не пахнут?! Еще как пахнут! Свободой, правом выбора, уверенностью. Кожаным салоном новенького «мерса». Сладкими духами капризной красавицы. Отменным виски и сукном бильярдного стола.

Он тщательно спрятал конверт во внутренний карман пиджака и оглядел парк — уже не загнанным взглядом, а глазами победителя. Здесь неподалеку, он знал, был уютный ресторанчик с караоке и бильярдом. Приличная кухня, красотки-официантки, забубенные цены.

Нет, нет, не подходит.

Отправиться в центр? Рвануть за город в какой-нибудь «хотель» с джакузи, бассейном и теннисным кортом? Шикануть в казино?

Ему срочно надо выпить.

Он найдет тихий, солидный ресторан, выберет лучший столик и закажет себе бутылку какого-нибудь крутого вина. Какого? «На ваше усмотрение». И этих… лобстеров в соусе. Или что? Ладно, как-нибудь справится. С важным видом станет ковыряться в тарелке, выпьет, расслабится… Пенза — большой город, не Лас-Вегас, разумеется, но отдохнуть и развлечься можно.

Про отключенный сотовый он не вспомнил.

О жене не думал.

Зато словно наяву представлял себе запотевшую бутылку шампанского в ведерке со льдом, терпкий дым сигар над бильярдным столом и роскошную блондинку с многообещающей улыбкой.

* * *

Юлька сунула мобильный в карман и досадливо хмыкнула:

— Ну, ни минуты покоя! Жить он, что ли, без меня не может?!

— Радуйся, дуреха, — пробормотала Алена, разливая чай.

Подруга махнула рукой, но вдруг насторожилась.

— А ты что? Случилось что-нибудь?

— Все в порядке.

— Значит, у нас просто девичник? А куда ты Балашова сплавила?

Алена зябко поежилась и плотнее закуталась в шаль.

— Ты простыла? Или просто хандришь? Не молчи, ради Бога! Вы что, поругались?

— Юль, ты будешь варенье сливовое или джем абрикосовый?

Юлька нахмурилась и заявила, что слопает хоть яблочное повидло. И Алена против воли хихикнула. Этим самым повидлом — чрезвычайно противным! — потчевали их в школьной столовой. В меню оно числилось под привлекательным названием «десерт». Мальчишки лепили из него склизкие шарики и использовали вместо бомб, когда играли на переменах в войнушку.

— Ну? Дашь повидла-то? — уточнила Юлька.

Вопрос не требовал ответа. Зато на кухне стало чуть-чуть повеселей. И даже дождь за окнами вроде как поубавился.

Поняв, что про мужа Алена ничего так и не скажет, Юлька переключилась на карьеру.

— Как олимпиада прошла? — издалека начала она.

— Отлично, просто отлично, — с энтузиазмом откликнулась Алена. — Мой мальчик, я тебе про него рассказывала, Сенька Уланов, второе место взял. В феврале поедет в Москву, представляешь?

— И тебе бы туда, — вздохнула подруга.

Алена сделала вид, что не услышала последней реплики. Но Юлька была человеком упрямым.

— Говорю, и ты поезжай!

— Куда?!

— Столицу нашей родины покорять! Ты посмотри на себя, Алька! На тебе в данный момент один из шедевров вязального искусства!

Алена прыснула.

— Да нет такого выражения, Юль! Вязальное искусство, скажешь тоже!

— Главное — не сказать, а сделать! — невпопад возразила та. — Вот ты делаешь, а цены себе не знаешь. Мне, например, вчера одна наша краля предлагала сто баксов за шарфик. Ну, помнишь, ты недавно подарила, такой голубенький, с аппликацией. Я уходить собралась, а эта мадам чуть из кресла не выпрыгнула, еще немножко, Катя бы ей пол-уха отбебенила. Ну, короче, как заорет: «Девушка, где вы такую красотищу купили?!» Я — так мол и так, а она вцепилась клешнями и вопит: «Продайте!» Наши, как цену услыхали, прям попадали!..

— Юль, пей чай, остынет.

— Тьфу на тебя! Может, по городу прошвырнемся?

— Я уже нашвырялась сегодня. Хватит.

Юлька вдруг поняла, что еще мгновение, и подруга зарыдает. Вроде бы не бледнела она, не вздыхала судорожно, и взгляд был совсем обыкновенный, только чуточку грустный. А рыдания будто бы уже витали в воздухе.

— Ладно. Сиди пока, — бросила Юлька и умчалась в коридор.

— Ты куда? — пискнула вслед Алена.

Ответом был грохот входной двери. А через десять минут запыхавшаяся Юлька торжественно выставила на стол бутылку водки и банку огурцов.

— Не домашние, конечно, но, по-моему, есть можно, — сообщила она, вскрыла банку, принюхалась подозрительно и кивнула.

— Можно.

Алена посматривала на нее неодобрительно.

— Знаю, знаю, — еще интенсивней закивала подруга, — горе заливать, все равно что Сахару из детской лейки опрыскивать. А выпить надо. Хоть как ты смотри, надо!

— Какое еще горе? — прищурившись, спросила Алена.

Она не любила, когда ее жалеют. Даже если это была Юлька. Потому и не рассказывала ни про Алешку, ни про белое пальто из мечты, которое сегодня купил своей крале высокий и шикарный мэн.

Слово за слово, и не заметишь, как начнутся слезы и причитания. Саму себя она тоже жалеть не любила. Стыдно.

— Ален, горе, может, и не большое, но напиться хочется!

— Не большое? — Она встрепенулась. — У тебя что-то случилось?

Вот дура, а! Ну, какая дура! Сидит тут, вся такая независимая, и не желает, чтобы подруга о ее проблемах беспокоилась. О том, что у подруги могут быть свои проблемы, даже не подумала. Эгоистка чертова!

— Рассказывай, — велела Алена.

И Юлька, уговорив стопочку, завела долгое повествование о том, как ее притесняют на работе, в салоне красоты. Она старательно морщилась, хлюпала обиженно носом, ругалась и вроде бы совсем убедила Алену, что пьет исключительно по этому поводу. К тому времени, когда в бутылке плескалось на дне всего ничего, Юлька и сама поверила в свою несчастную судьбу. Но своего она добилась, так или иначе. Алена уже не куталась в шаль, не отводила печальных глаз и вообще перестала строить из себя Зою Космодемьянскую на допросе. Разрумянившись, она вместе с подругой оплакивала общее человеческое свинство. Потом незаметно как-то вырулила на белое пальто. Потом невнятно пожаловалась на Балашова.

Если бы Юлька могла адекватно реагировать, она бы самой себе выдала медаль за спасение утопающих. Потому как Алена выговорилась и расслабилась, но при этом ее самолюбие нисколько не пострадало.

Ох, как же Юлька не понимала этого самолюбия! В том смысле, что ее бесила просто подобная ересь. Ее саму хлебом не корми, дай поплакаться всласть в жилетку подруги. А эта всю жизнь держит себя в ежовых рукавицах.

Юлька знала ее родителей и была уверена, что это они виноваты. Их школа, чтоб ей провалиться! Деньги — блажь, дружба — иллюзия, утешение для слабых, разговоры по душам — вообще извращение. Разговаривать нужно исключительно о прекрасном. Например, как был написан «Тихий Дон», сам ли Шекспир писал свои сонеты или в чем именно секрет улыбки Моны Лизы.

Чем не тема для беседы?

Остальное — грязное белье, коим трясти значит унижаться. Проблемы? Решай самостоятельно. И никогда, слышишь, никогда, ни с кем, ничем нельзя делиться.

Человек приходит один и уходит один. Затем только, чтобы ознакомиться в этом мире с величайшими произведениями искусства, научиться ценить подлинную красоту и самоусовершенствоваться. Это слово особенно любила Аленина мать. В ее понимании оно означало, что Алена должна была с гордо поднятой головой носить пальто с разными пуговицами. Плевать на мнение окружающих и на собственный внешний вид. Главное — богатство внутреннего! Поэтому выкинь из головы раз и навсегда всякие глупые мысли — о мальчике, например, которому вздумалось зачем-то провожать тебя домой, — и подумай о том, почему у тебя четверка по истории, а вот Ленин Владимир Ильич никогда себе такого не позволял.

Иногда Юлька готова была расстрелять подружкиных родителей. Вот, например, в такие вечера.

Но, слава Богу, водка ударила куда нужно, и всякие глупые мысли из головы выветрились. И у нее, и у Алены. Время от времени полезно отключать тормоза, это Юлька знала совершенно точно.

В этот раз они, похоже, перестарались. За разговором Алена как будто машинально вытащила из холодильника початую бутылку мартини. Вечер потихоньку наполнялся весельем. Потом они пошли встречать Ташку, и та долго потешалась над подругами, с высоты своего возраста и трезвого состояния. Потом пошли провожать Юльку и долго не могли вспомнить, куда и зачем. Пока Ташка не подсказала.

Дома Алена бросилась к телефону и, упершись в стену тяжелым взглядом, полчаса накручивала диск. Пальцы онемели, спина затекла от неудобной позы, а она все сидела и вертела. Бесстрастный женский голос сообщал, что «абонент временно не обслуживается», часы на стене показывали одиннадцать.

— Мам, хватит, а? Иди спать, — потрясла ее за плечо Ташка.

Она упрямо потрясла головой.

— Я дозвонюсь! Вдруг что-то! — крикнула чужим, тонким голосом.

— Что?!

— Вдруг что-нибудь случилось, — старательно выговорила Алена.

Дочь посмотрела на нее взрослыми глазами. И столько в этих глазах было всякого разного, что Алена почти протрезвела.

— Ложись, — сказала она нормальным голосом, — я сейчас умоюсь и тоже лягу.

— Мам, да все с ним в порядке! Ну, может, зарплату получил, решил гульнуть…

— Ложись, Ташка, ложись. Та неожиданно послушалась и ушла к себе. Алена положила трубку, быстро подняла снова и внимательно прислушалась к гудкам.

Какая к бесу зарплата?! Никогда Лешка зарплату не обмывал, и гулянки были ему побоку. Что-то случилось, это точно. И случилось не сегодня и не вчера. Неужели дело в том самом выгодном клиенте, на которого муж буквально молился? Возможность сорвать большой куш изменила его до неузнаваемости.

Она бросила трубку на рычаг, негодующе и бессильно.

Или было еще что-то?

Что-то, ставшее важным для него, первостепенным, настолько желанным, что остальное — она, Ташка, ужин за круглым столом, «тутуновка» на выходных, споры, примирения, сериал «Петербургские тайны», который нравился им обоим, — перестало иметь значение.

Ведь ради чего-то торчит он в офисе целыми сутками!

И причина внезапного отчуждения между ними тоже там, в этом растреклятом офисе! На самом деле предстоящая сделка? Или… другая женщина, например. А может быть, кризис среднего возраста?

Любая версия имеет право на существование.

Но думать об этом ужасно глупо. Все равно что гадать на кофейной гуще. Алена никогда не верила в гадания и выстраивать предположения не любила. С чего же сейчас взялась?

Ах да, она ведь пьяна. Вот и лезут всякие бредни в голову.

Вдруг стало так стыдно, что жар ударил в затылок. Алена заплакала. О чем это она тут думала? Пьяная, жалкая неудачница. Собственная дочь видела, как она в пьяной истерике крутила телефонный диск и таращилась бессмысленным взглядом в стену. Кошмар! Ей еще не доводилось показываться в таком свинском виде перед Ташкой. Впрочем, ни перед кем вообще. Она в таком состоянии была в первый раз. Она же девочка из хорошей семьи.

Алена плакала долго, а потом заснула, и, кажется, даже во сне продолжали литься эти горячие, стыдные слезы.

* * *

В пятницу пошел снег. Тихий и очень крупный, он неспешно опускался на стылую землю и мгновенно таял, будто сахар в кипятке. Раз, и все. Словно и не было.

Алена стояла у окна в кабинете литературы и смотрела, как осень с зимой под ручку прогуливаются по городу.

— Мам, ты здесь?! А я боялась, что ты меня не дождешься!

Алена обернулась и изобразила улыбку.

— Боялась? Разве ты чего-то боишься, кроме контрольной по математике?

— Ага. Диктанта по английскому, — весело призналась Ташка. — Ну, идем, что ли?

И они пошли. По возможности они всегда ходили вместе. Алене почему-то подумалось, что это удивительно и странно — в Наташкином возрасте девочки уже не слишком любят ходить куда-либо в компании матери. Предпочитают сбиваться с ровесницами в стайки, обсуждать наряды и Тома Круза и сообща делать вид, что не замечают мальчиков.

— … а она мне говорит, что надо было тогда в библиотеку съездить! А я ей говорю, что если бы кроме истории никаких больше уроков не было, то…

Хорошо, что у нее есть дочь.

Господи, какое счастье, что у нее есть дочь! И они всегда, всегда будут вместе. Даже если окажутся далеко друг от друга.

— Мама, ты меня слушаешь?

— Конечно.

— А что у тебя с лицом? Ты вся белая. Ты из-за Балашова переживаешь, что ли?

Ташка смотрела с недоверием, словно никак не могла взять в толк, как это возможно — переживать из-за Балашова аж до бледности.

Между тем, Алена именно из-за него была бледная, хмурая и рассеянная. И еще — злая. Она не понимала, что происходит, а когда решила выяснить, внятного ответа не получила, и теперь от бессилия оставалось только злобно скрежетать зубами. Откровенную беседу Лешка не поддержал, хотя раньше всегда охотно делился с ней любыми проблемами: от дырки на носке до ежемесячных отчетов у начальства.

Раз двадцать в сутки Алена вспоминала их последний разговор и не могла понять, что же она сделала не так, где ошиблась. Она ведь тщательно готовилась, решила ни в коем случае ни спрашивать больше о той ночи, которую он провел неизвестно где, атмосферу создавала, ужин сногсшибательный приготовила, Ташку спровадила к подругам. Все, казалось бы, предусмотрела. Кроме явного нежелания супруга общаться на заданную тему. Пока она рассказывала о своей работе, лицо у него было расслабленное и довольное, он похохатывал даже, с удовольствием жевал рыбу, попивал винцо и в целом имел вид счастливого человека. Но стоило ей спросить, как продвигается его сделка, Алексей отвел глаза и принялся мурыжить в руках полотенце.

— Все нормально, солнышко, — едва выдавил он, — я пока не хочу подробности рассказывать. Чтобы не сглазить.

Сглазить?! Да Лешка, как и она сама, никогда не верил в приметы! Что еще за чушь?!

— Я понимаю, — покривила душой Алена, — но все-таки, мне хочется знать, что происходит. Я очень волнуюсь за тебя. Ты устаешь, я знаю, и, наверное, все из-за этого…

— Да что все-то? Что все? — будто бы в негодовании закричал он.

Но Алена увидела в его лице растерянность и страх. И сказала решительно:

— Можешь сколько угодно делать вид, будто ничего не происходит. Но факт остается фактом — ты очень изменился, Леш, и отношения между нами изменились тоже. Мне это не нравится, и я не знаю, как с этим быть.

Она очень старалась быть честной. Она не хотела никаких недомолвок, не хотела больше гадать и придумывать за него ответы на свои вопросы.

И ей хотелось, чтобы он тоже был искренним. Как всегда. Она привыкла к этому и ждала сейчас честных объяснений, пусть невнятных, нелогичных, но его собственных объяснений тому, что происходит между ними. Наверное, напряженность последних дней — недель?! — заставила ее позабыть главный жизненный принцип. «Не жди ничего!»

— Что ты из меня душу вынимаешь, а? — простонал он, терзая бедное полотенце. — Что вы, бабы, за народ-то такой? Хлебом не корми, дай в душе чужой поковыряться.

Она ошеломленно заморгала.

— Леш, ты не прав. Не хочешь, не рассказывай. Я просто волновалась за тебя, вот и все. Мне показалось, ты слишком вымотался за последние дни и ничего вокруг не замечаешь. Может быть, нам в выходные съездить отдохнуть куда-нибудь?

— Ну, да. Например, на Багамские острова. Желает, блин, дама на Багамы.

Как ловко срифмовал. Ему понравилось. И страх, стекавший потными струйками под свитером, немножко отпустил.

Алексей захихикал. Алена очумело уставилась на него.

— И ты говоришь, что с тобой все в порядке?

— А что? Посмеяться нельзя? — Он с досадой отшвырнул полотенце, достал сигарету и затеребил ее так интенсивно, что на стол посыпался табак.

— Хватит мне уже указывать, что делать, а что — нет! Надоело! Понимаешь, надоело! И не смотри на меня озабоченным взглядом, словно ты — мой лечащий врач! Да, я устал, да, я замотался, а ты что, думала, большие деньги легко достаются?!

Она не думала ничего такого. С тех пор, как устроилась на работу в лицей, Алена вообще не думала о деньгах. Здешней зарплаты хватало. Конечно, в Париж просто так не скатаешься и белое пальто ценой в слона, как справедливо заметила Ташка, не купишь. Но считать копейки тоже не приходилось.

Так о чем вопит Лешка?!

Она никак не могла понять, почему, гоняясь за пресловутыми «большими деньгами», он стал холоден и безразличен к ней. Как это связано?! Почему он орет ни с того ни с сего, почему глаз у него дергается, а руки — трясутся, будто кур воровал?!

Вот и поговорили. Ничего не вышло.

А теперь она третий день ходит бледная и угрюмая. Скоро станет, как он, неврастеничкой. Наверное, это дело заразное.

— Мам, ты в луже стоишь! — сообщил Ташкин голос, и Алена пришла в сознание.

— Ой, правда!

Она вышла из лужи, достала специальную тряпочку для таких случаев и тщательно вытерла ботинки. Ташка изнывала рядом.

— Мы завтра в парк пойдем, мам?

— Как погода будет. Видишь, слякоть какая, и снег этот противный…

— Тебе же всегда нравился снег. Пойдем, а? И Балашова возьмем уж. Я себя прилично буду вести.

Алена посмотрела на дочь внимательно.

— Не надо таких жертв. Балашов все равно не пойдет.

— Ну, тогда иди и утопись в тазу с грязным бельем! — посоветовал нежный ребенок.

А что? Неплохой вариант. Все лучше, чем мучиться от неизвестности.

Алена вдруг поняла, что именно это больше всего волнует. Предчувствие неведомых перемен. Что-то такое витало в воздухе, прямо над головой, и, приближаясь с каждой минутой, готово было обрушиться — знать бы! — счастьем или бедой.

И все это устроил ее любимый муж. Ну да, любимый.

Такой привычный, надежный Лешка, от которого сейчас не знаешь, чего ожидать.

Или ей только кажется, что это он изменился? Вдруг на самом деле изменилась она сама?

Вдруг ее фантазии, так старательно загоняемые поглубже и подальше, однажды вырвались на свободу, а она просто не заметила? Они решили испортить ей жизнь, вот что! Они нарочно попались Лешке на глаза, и он все понял — про белое пальто, парижское кафе и ожидание чуда.

И теперь он не знает, что делать. Злится, орет, дома не ночует, а когда ночует — отворачивается к стене и сразу начинает храпеть.

Это была сумасшедшая версия.

Но Алена еще немного поразмышляла над ней, забыв, что решила не строить предположений вообще.

Когда они переходили дорогу, Ташка взяла ее за руку, как маленькую.

Алена покосилась на рыжую макушку и мгновенно устыдилась своих мыслей. К черту всю эту ерунду! У нее дочь, и она должна думать только о ней. Самое печальное, что Ташка все понимает — или, нет, она все чувствует. Алена просто обязана держать себя в руках. Столько лет она училась этому и была уверена, что преуспела, в совершенстве овладев искусством скрывать от всех плохое настроение, горькие думы, разочарования, страхи, боль. Как это у американцев? Всегда все «олрайт» и «о’кей». Для пущей убедительности «файн». Так-то.

— Мы обязательно пойдем завтра в парк, — сказала Алена, когда они очутились на остановке.

Ташка пожала плечами.

— Если не хочешь, можно и не ходить. Вдруг, правда, снег опять повалит? Да и чего там делать, в этом парке? Лучше я в кино пойду. Второго Гарри Поттера смотреть.

— А я? Я тоже хочу Поттера, — весело заявила Алена. Подъехал битком набитый автобус. Они несколько минут смотрели, как люди лезут друг на друга, пытаясь продраться к цели. Мимо шуршали переполненные маршрутки. Увидев подъезжающее такси, Алена решительно подняла руку.

— Мам, дорого! — вытаращила глаза Ташка.

— Залезай давай.

В конце концов, зачем нужны деньги, если не для комфорта?

Жаль только, что понятие о комфорте у них с Балашовым с некоторых пор стало таким разным! Такси ему, наверное, мало. Ему подавай карету или, на крайний случай, вертолет.

Иначе зачем он так убивается на работе?!

* * *

Он возвращался в квартиру, которую уже не считал своим домом. Так, временное прибежище. Еще немного, и сможет позволить себе достойное, солидное жилье. Надо только набраться терпения. О том, что неплохо бы запастись еще и храбростью, Балашов не думал. Сейчас, когда первое задание было выполнено, он казался себе смельчаком, готовым на все.

Так что предстоящие заказы — сущая мелочь. Ему раз плюнуть. Главное, чтоб платили. Гонорар как-то уж очень стремительно убывает, и пока ни о каком собственном доме не может быть и речи.

Приходится возвращаться в двухкомнатную квартиру, лицезреть в окнах речку Суру, пить чай из пузатой кружки с дурацкой надписью «Наливай еще!»

А главное — смотреть Алене в глаза. Знать, что через пару дней он, возможно, навсегда уйдет из этого дома, и смотреть. А куда деваться? Не к Беллочке же, которую он подцепил в «Эдеме» в тот же вечер, когда конверт с гонораром опустился к нему в карман. Беллочка — женщина первого класса, и вряд ли обрадуется, узнав, что новообретенному любовнику негде жить. Можно в гостиницу, но там никто не станет стирать его брюки, гладить рубашки и преданно заглядывать в глаза, спрашивая «как прошел день?» Это мелочи, конечно, но он привык к ним. Уж лучше отвыкать одним махом, а не постепенно. Уехать за тридевять земель, купить дом, завести новую Беллочку, с которой не стыдно появиться на тусовке себе подобных — богатых и красивых.

А пока под бочок к жене. Он специально пришел пораньше, чтобы она не трепыхалась и не ждала его, а сразу улеглась спать, удостоверившись, что «муж в порядке».

— Аленушка, ты где?

Странно, но его, кажется, никто и не ждал. Пол-одиннадцатого, не может она уже дрыхнуть.

Но она именно дрыхла. Балашов некоторое время постоял в растерянности у кровати, где совершенно безмятежно посапывала его гражданская супруга. За стенкой бряцала клавиатура компьютера. Ташка, стало быть, еще бодрствует.

Ему стало досадно. Не то чтобы он был рад каждодневному Алениному ожиданию и ее беспокойным взглядам и осторожным расспросам. Но это как-то… тешило самолюбие. Несмотря на выкрутасы, которые он позволял себе в последнее время, она продолжала заботиться о нем, ласкаться, успокаивать. Однажды, правда, попыталась завести серьезный разговор, но ему удалось сыграть в утомленного труженика, попусту терзаемого глупой женщиной.

И вот глупая женщина спит себе и думать не думает, где, как и с кем ее муж!

А дочка тоже хороша. Даже не вышла поздороваться. Ведь слышала, как он вошел, по любому слышала! Вредная малявка!

Ладно. Черт с вами!

До новой жизни осталось совсем чуть-чуть.

И плевать ему на внезапное равнодушие семейства, которое он все равно скоро покинет. И все у него будет новое, абсолютно все!

Он вышел в кухню, пошарил по кастрюлям, но вспомнил, что только что поужинал с Беллочкой в шикарном джаз-клубе. Единственном в городе, между прочим.

— Привет, Балашов, — прошлепала в коридоре Ташка.

— Слушай, у меня имя есть, — неожиданно разозлился он, — чего ты все время выеживаешься?

Она недоуменно фыркнула.

— Вы бы, Алексей Владимирович, выражения выбирали. С ребенком разговариваете!

— Да уж, ребеночек, — пробурчал он себе под нос. А завтра, блин, выходные. В офис идти не надо, так что предстоят веселые деньки бок о бок с противной девчонкой и ее матерью. Подумав об этом, Алексей угрюмо закурил. Вдруг пришла в голову спасительная идея — ну конечно это лучше, чем сидеть перед телевизором или переться на Западную Поляну, где так любит гулять Алена! А ей он скажет, что обычно. Работа, работа, работа.

И вообще — к черту оправдания. Терять ему нечего.

Все же он прислушался — на всякий случай. Еще не хватает скандала!

Из спальни не доносилось ни звука. В Ташкиной комнате тоже вроде было тихо.

Он закрыл кухонную дверь, порылся в справочнике и придвинул к себе телефон. Опомнившись, покосился на часы. Подумал — и все же набрал номер. В заведениях такого класса отвечают на звонки двадцать пять часов в сутки.

— Алло, гостиница? Я хотел бы заказать номер на двоих на эти выходные. Люкс? А что, давайте люкс.

Беллочке должно понравиться. Два дня в роскошном, новом отеле рядом с заповедником «Тарханы». Тут тебе и природа пожалуйста, и сервис на уровне. Во всяком случае, Панин Кирилл Иванович, чтоб его черти задрали, остался доволен. О чем не преминул сообщить своей секретарше, а та в свою очередь всему офису уши прожужжала, что в нашей, мол, глуши, появилось достойное место для отдыха. Офисным сотрудникам на это самое место зарплаты не хватило бы. А ему вот хватит!

Хотя, черт его знает, Панин-то ездил прошлым летом, вдруг цены подскочили? Спрашивать было как-то несолидно, но администраторша сама сразу же сообщила все условия. Расценки привели Алексея в священный ужас. Это за что же такие деньги дерут, а? Или у них унитазы в номерах золоченые, а горничные постояльцам не только завтрак приносят, но и попу вытирают?!

Отступать, однако, не хотелось. Пора уже брать быка за рога и привыкать смотреть на деньги с легким пренебрежением, как могут себе позволить только очень обеспеченные люди. Интересно, можно его считать обеспеченным? Сам он именно так и считал. Просто пока не сумел выдрать насовсем из головы прежнее отношение к хрустящим бумажкам, дающим свободу.

Пока он думал, трубка вещала о красоте тамошних мест и дополнительных благах, положенных постояльцам. Бассейн с морской водой, корты — блин, а он до сих пор не научился играть в теннис! — конюшня, где можно взять напрокат лошадку, а то и целый табун!

…За стеной Алена смотрела в темноту и улыбалась. Конечно, жаль, что она проснулась, и Лешкин сюрприз не вполне удастся. Но ведь самого главного она пока не знает. Можно до утра строить предположения, где он заказал этот самый люкс. Решил свозить жену в ее обожаемый Питер? Или куда-нибудь в область? У них тут полным-полно замечательных мест. Взять хотя бы Соловцовку, где стоит древний монастырь, бьют удивительные источники, и вокруг липовые аллеи и все дышит стариной и загадками. Хотя, вряд ли там есть гостиница с люксами.

Перестань, одернула себя Алена, ты же не любишь гадать о будущем. Лежи и дожидайся завтрашнего дня. Радуйся, что вернулся привычный, ласковый Лешка, что ему в голову пришла эта чудесная идея провести выходные вдвоем за городом. И подумай, что делать с Ташкой. С ними она явно не поедет: и сама не захочет, и Лешка определенно подразумевал романтическое уединение. Значит, надо договориться с Юлькой и ее ненаглядным Владом. Это не проблема. У этих троих взаимная любовь с первого взгляда. Юлька потеряла голову больше десяти лет назад, когда, приехав встречать Алену из роддома вместо Алениного мужа, очумело разглядывала сморщенную, красную мордаху в байковом одеяле. А Влад, появившийся год назад, познакомился с Ташкой при весьма забавных обстоятельствах и тоже пал жертвой ее обаяния. Она сидела на дереве во дворе Юлькиного дома, пока Алена с Юлькой пили чай на веранде. Слезть не могла, но признаться в этом считала постыдным. Так бы и просидела, наверное, всю жизнь, если бы в калитку не вошел неизвестный молодой человек. Его можно было не стесняться, и Ташка моментально этим воспользовалась — велела, чтобы он принес лестницу: «Да вот же она, за углом, вы что, слепой?!» Человек, пришедший знакомиться с подругой любимой девушки, тщательно подготовился. У него был шикарный букет, свежая прическа и новый костюм, никак не предназначенный для объятий с трухлявой лестницей. Однако благородный рыцарь спас малолетнюю принцессу, пожертвовав своим идеальным видом. Лестница при ближайшем рассмотрении показалась совсем уж ненадежной, и пришлось лезть на дерево самому. Спустя минуту на ветке рядом с рыжей девчонкой оказался молодой мужчина с букетов цветов под мышкой и озабоченным выражением лица. Эту картину и застали Алена с Юлькой, встревоженные подозрительным шумом у ворот.

Сначала они квохтали и бестолково суетились, потом принялись хохотать. Потом Ташка была передана с рук на руки, а ее спаситель представлен присутствующим с надлежащей важностью.

— Влад, я теперь на «ты» буду вас звать, ладно? — немедленно решила Ташка. — Как-никак у нас столько общих воспоминаний.

Она получила от матери шутейский подзатыльник, а от Влада — смущенную улыбку. С тех пор они стали друзьями, и пока подруги сплетничали о том о сем, эти двое с упоением гоняли мяч во дворе или сражались на самодельных рапирах.

Так что выходные в Юлькином старом доме для Ташки — лучший подарок.

С одной стороны, это хорошо. Но Алена принялась размышлять вдруг, почему у Балашова с Ташкой совсем другие отношения. О дружбе даже речи не шло. Она скрывала, конечно, что это задевает ее. И от самой себя скрывала, и от них. Не ругаются, вроде, ну и ладно. В действительности же очень жаль, что все сложилось так, а не иначе.

И снова пришлось себя одергивать. Зачем она только проснулась? И вместо предвкушения замечательных выходных в обществе любимого мужа — ну да, любимого! — думает теперь тяжелые, никчемные думы. Все равно не в ее силах изменить отношения между Балашовым и дочерью. Остается только смириться. «Не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней». Кажется, так выражались великие и мудрые. Кто она такая, чтобы спорить? К тому же глупо, очень глупо биться головой о стену, сознавая собственное бессилие.

То же самое, что мечтать о Париже, где случаются чудеса.

Скрипнула дверь, и что-то стукнулось об пол.

— Блин, — тихо произнес совсем рядом голос мужа. Наверное, налетел впотьмах на стул или забытый Ташкой рюкзак. Дочь предпочитала почему-то делать уроки в их спальне, улегшись животом на кровать и поглядывая время от времени на Алену, колдующую над вязанием или наводящую красоту у трюмо.

— Ален, ты спишь? Я тебя не разбудил?

Она промолчала. Почему она промолчала?!

Лешка пристроился рядом, повозился немного и затих, угнездившись на боку, спиной к ней. Она дышала в эту спину, стараясь не сопеть слишком громко.

Завтра они уедут вдвоем в шикарный люкс и целый день будут валяться в постели, отыгрываясь за все последние пустые ночи.

Эта мысль не принесла должной радости. И бесполезно было спрашивать у себя — почему? Не было ответа. Как не было ничего на свете, что могло бы примирить ее с несбыточностью мечты сидеть в парижском кафе и точно знать, что через пару мгновений наступит счастье.

…А утром Алексея не оказалось дома. На прикроватной тумбочке под будильником лежала записка: «Уехал в командировку. Буду в понедельник вечером. Люблю. Муж».

Он всегда так подписывался. Муж. Как будто она могла не узнать его каракули и, не дай Бог, подумать, что писал — любовник. Что за хрень лезет в голову?! О Господи, это не ее мысли, она просто не могла думать такими словами! Да что вообще происходит, черт побери?!

Ташка уже проснулась, стояла босиком на кухне и задумчиво пила воду из чайника. Выражением веснушчатая мордочка походила на утенка.

— А что, у нас чашки кончились? — спросила Алена.

Дочь пробормотала что-то нечленораздельное.

Алена быстро зашла в ванную, пустила воду на полную мощность и хотела заплакать. Но плачут от горя. От обиды, боли, разочарования. Ничего подобного она не чувствовала, только полную растерянность. И, пожалуй, досаду на саму себя. Что она себе еще напридумывала? Лешка осознал, что вел себя по-свински, и решил устроить ей праздник в номере люкс. Классная фантазия!

Она сидела на бортике ванны, подставив руку под холодную струю воды, и смотрела, как брызги летят в разные стороны.

Может быть, его вчерашний разговор по телефону ей просто приснился?!

Если нет, тогда она выдумала не только романтические выходные, но и всего Лешку. Целиком и полностью он был плодом ее воображения, как в юности, когда она все сочинила про своего первого мужа и истово полюбила собственную фантазию.

Но сейчас ей почти тридцать. Она вполне отличает реальность от вымысла. Она научилась разбираться в людях. Или это только кажется?! Но тогда… тогда никакого мужа у нее нет. Есть человек, проживший с ней три года, которому она привыкла доверять и который ее обманывал. Впервые или все это время — неважно. Номер люкс в неизвестной гостинице предназначался вовсе не ей. С нее хватит и записки.

А вдруг он действительно в командировке? И вчера просто не стал ее будить, чтобы предупредить заранее. Заказал себе номер на двоих чисто для понта, как сейчас принято выражаться.

— Мам, ты скоро? Я умыться хочу!

Сколько она здесь сидит? А главное — зачем?

Ничего особенного не произошло. В ее жизни вообще ничего не происходит. Только в последнее время все чаще возникает ощущение пропасти под ногами. И туда, в эту пропасть вот-вот полетит весь ее мир — стабильный, комфортный, с мелкими неурядицами и хлопотами, с маленькими радостями и победами. Полетит — и разобьется вдребезги!

И она не сможет спасти его.

Никто не сможет.

* * *

Выходные прошли просто отлично, и возвращаться обратно в скучную семейную жизнь совсем не хотелось.

В понедельник он не вышел на работу, предупредив, что возьмет недельный отгул. Типа, по семейным обстоятельствам.

В конце концов, он заслужил настоящий длительный отпуск. Где-нибудь в подмосковном пансионате, как белый человек.

Состоятельный, свободный мужчина в полном расцвете сил.

Не с Беллкой же ехать, право слово! Одному дешевле и вообще… Где только раньше у него глаза были?! Эта самая Беллка оказалась вовсе даже не «девушкой из высшего общества», а обыкновенной шлюхой. Пардон, профессиональной содержанкой. По поводу разницы понятий она его достаточно просветила. Одно дело на улице околачиваться, и совсем другое — ждать принца на «мерседесе» в каком-нибудь шикарном кабаке. Воспитание опять же, манеры, фасад вполне приличный, конфиденциальность и качество обслуживания. И тому подобный бред.

Впрочем, на качество действительно грех жаловаться.

Балашов расслабленно потянулся, стоя в очереди к кассе.

В Москве наверняка найдется кто-нибудь на смену Беллочке. Выбор за ним.

— Алексей, отойдемте, пожалуйста, — вдруг раздался совсем рядом задушевный шепот.

Ах, черт!

За ним стояли двое накачанных ребятишек в деловых костюмах, которые выглядели на них так же уместно, как рабочая роба на премьер-министре.

Грабеж посреди бела дня на людном вокзале?!

Или чего хотят от него эти ряженые урки?!

— Нужно поговорить, — прошелестело над ухом. Он позволил отвести себя в сторону, лишь испуганно озираясь в надежде на чудо.

Что им надо? На ментов совсем не похожи. Конкуренты его заказчиков? Но какое им дело до него?

— Куда вы собрались, господин Балашов? — с неуклюжей любезностью осведомился один из братков.

— Я еду в отпуск, — покрывшись испариной от дурного предчувствия, доложил Алексей.

— Извините, но вы еще не выполнили свою работу.

— Ка-какую работу?

— Вы нужны нам здесь, — проникновенно сказали ему. — Отпуск придется отложить.

Честное слово, он и не предполагал, что все так серьезно!

Он провернул нехилое дельце и намеревался лишь оттянуться немного на свои кровные! Он заслужил это, в конце концов! Что же происходит?!

Растерянность, вероятно, отчетливо проступила на его физиономии. Ребятки переглянулись и доверительно проинформировали, что отдыхать он по-прежнему сможет в «Тарханах».

— Что?! — пискнул Балашов.

Откуда они знают про заповедник? Стало быть, за ним следили?! Зачем? Почему?

— Вы не волнуйтесь. Мы просто обеспечивали вашу безопасность. Но уезжать из города вам ни в коем случае не рекомендуется.

Суки! Грязные твари! Что они себе возомнили?! Что купили его с потрохами и теперь вправе командовать, указывать, куда ходить, что делать и с кем играть в песочнице?!

Весь ужас заключался в том, что именно так и обстояли дела.

Он понял это неожиданно и обомлел от догадки.

Это все было известно с самого начала. Им, но не ему. Все заранее продумывалось как раз таким вот образом.

У него был выбор только тогда, в кафе с красоткой. Он мог сказать «нет», но сказал «да», и теперь выбора не осталось. Бумаги с подделанной им панинской подписью и действительной печатью «Русского дома» в руках этих бандюков. Или кто они там?! Он даже не удосужился это выяснить. Впрочем, такие задачки явно были ему не по зубам.

К тому же, обезумев от открывшихся перспектив, он совершенно не вникал в суть дела. Он знать не знал, зачем им понадобились эти документы. Доверенность, пара договоров, что там было еще? Какое им найдут применение? Ему недосуг было раздумывать об этом, он считал свои денежки и мечтал о Багамах. О собственном доме с джакузи и подогревом пола, идиот!

В считанные секунды ему вспомнилось все — и встречи с девицей, и собственная безрассудная смелость вперемешку с приступами головокружительного страха, и кабинет шефа, и свет фонаря, и триумфальное шествие по парку Белинского с пачкой баксов в кармане.

— Возвращайтесь домой, господин Балашов, — напомнили о себе цепные псы его нанимателей.

Домой, вашу мать?!

Да в гробу и в белых тапочках он видел этот дом! Теперь, после того как попробовал совершенно другую жизнь — беззаботную, сладкую, на роскошной перине номера люкс, с утренним кофе в постель, с морской водой в бассейне, с серебряными вилками и фарфоровой супницей за обедом, — как он может вернуться в прежнюю?!

Туда, где ничего такого в помине нет!

Чтоб вы провалились, гады!

— Конечно, — сказал он вслух, — я понимаю.

Он прикинул, можно ли уйти от слежки. Вряд ли ему угрожает слава Джеймса Бонда, стало быть, надо брать не сноровкой и силой, а хитростью. Стоп, а вообще кто сказал, что они караулят его день и ночь?! Надо всего-навсего дождаться темноты и потихоньку ускользнуть из дома.

Навсегда!

И плевал он на эту чертову работу! Распоряжаться собственной жизнью он не позволит. Пошли они к дьяволу, эти уголовники!

Он еще не совсем понимал, что значит вся эта бодяга. Им пока руководило только оскорбленное самолюбие, которое не могло стерпеть подобного обращения.

И ясно было одно — жить по указке он не согласен. Пусть даже за деньги! Какая от них радость, если он даже не может потратить их по собственному усмотрению? Так что — спасибо, и адью!

Осталось только придумать, как и куда свалить из города.