Зоя ТУМАНОВА
АГУТЯ
"Агу - не могу, засмейся - не хочу!" - это меня пацаны дразнят. За то, что сестренку в коляске транспортирую да еще разговариваю, я ей "агу!", а она вся сощурится и хохочет - хохочет, без голоса, просто так - лицом, руками, ногами - если тепло, если не запеленута...
Я тоже так раньше думал: футбол гонять или собаку прогуливать это вот дело, а с ребятишками - пусть бабки возятся или, на худой конец, девчонки. А у нас бабушка - московская, не хочет приезжать, квартиру терять. Родители, понятно, работают. Вот и стал я нянькой. Пускай во дворе смеются. Не знают они, как это бывает - когда вот такое малое, и не говорит еще, и не ходит, и руками не владеет, а уже тебя узнает и т_е_б_е - лично - улыбается.
------
Подросла Ксанка, еще интереснее стало с ней гулять Никогда не угадаешь, что у нее с языка слетит. Идем раз по бульвару, кто-то таксу на поводке ведет. Ксанка всполошилась: "Боря, смотри, этой собаке забыли ноги приделать!". Или еще было: идем с ней через двор. Вместе с бельем на веревке висит кошка тряпичная: кто-то игрушку вымыл и повесил сушиться, прищепкой за хвост прищемив. Ксанка это видит - и опять ко мне: "Боря, смотри! Так нельзя! Прицепи ее за ухо, а то у нее головка закружится!"
------
В общем-то, нельзя сказать, чтобы Ксанка проказила по-крупному, да и хитрости ее были такие прозрачные, что старшие только смеялись и не сердились на нее. Но однажды случилась большая неприятность. И как ее, Ксанку, угораздило разбить окно в детской? Ладно бы еще снизу - могла стукнуть чем-нибудь, заигравшись. Но нет, отверстие было в верхней фрамуге, да такое круглое, будто от хоккейной шайбы.
Конечно, родители не обрадовались, поди найди стекольщика! И ведь не лето на дворе.
Как только мама раскрыла рот на тему разбитого окна, Ксанка пустилась в горькие слезы и сквозь рев приговаривала:
- Это не я! Вовсе это не я!
- Так кто же? Может, я? Или папа? Или Борис?
Мамин голос с каждым вопросом поднимался все выше и выше, как по ступенькам. Ксанка отчаянно мотала головой: нет, нет!
- Так кто же? Изволь объяснить, Оксана!
- Это... это Агутя! - едва выговорила Ксанка.
- Значит, Агутя... - протянула мама. - И каким же образом эта самая Агутя попала в твою комнату? Никто из нас никого не видел!
Ксанка продолжала упорствовать.
- Он - Агутя! Влетел через окно... Он не хотел разбивать! Он нечаянно!
- Опять твои "кабытабы"! Знаешь, хватит с меня! - взорвалась мама. - Натворила дел - будешь наказана по заслугам!
"Кабытабы" - так произносит Ксанка "как будто бы", это ее любимое слово в играх: "Кабытабы я рыба, а ты меня поймаешь и съешь!" Но тут была не игра, и мама рассердилась не на шутку.
Словом, за то, что не созналась по-честному, за то, что придумала несусветицу да еще цеплялась за нее с непонятным упрямством, Ксанка получила весь комплект: до конца недели - без двора и без подружек, в воскресенье - без цирка, и чтоб каждый день к приходу родителей игрушки были в идеальном порядке!
Но вот что интересно: вся мамина свирепость не отбила у ребенка вкус к новой выдумке. Уютное словечко "Агутя" не сходило у нее с языка.
Сижу, делаю уроки, а Ксанка играет в детской. Дверь приоткрыта, и до меня порой доносится ее голосишка:
- Ах, если б у меня была комната, которую не надо убирать! Агутя, ты здоров? Почему не ешь? Это кушанье для тебя не приспособлено? Ладно, принесу морковку...
Я привык к сестренкиным разговорам с игрушками. У них у всех есть имена - которую же переназвала она Агутей?
- Ксанка! - не вытерпел я. - А кто такой Агутя, зверушка или человек?
- Он не человек, - говорит. - Он маленький. Так, челик... Подумала и уточнила: - Челобок.
Я, конечно, расхохотался.
- А что это... за челобок?
- Это человек, как колобок! - исчерпывающе ответила Ксанка.
Далее удалось выяснить, что Агутя в ее представлении - кругломохнатенький, ушастенький пучеглазик. Тут, видимо, сфантазировать помогли мультики - что-то среднее между Винни-Пухом и Чебурашкой. Но Ксанка добавляла и свое - время от времени: разное выдумывала.
Вот так и поселился у нас Агутя, прочно, усидчиво. Если верить Ксанке, продолжал он и проказить, по мелочам. Перепутал нитки маминого вязанья - "хотел довязать". Ну, и так далее, вплоть до того, что у меня пропал компас, маленький, ручной, на ремешке. Спрашиваю Ксанку, ответ один: "Агутя взял, ему надо".
Надоел мне этот шкодный Агутя, и решил я от него избавиться. Простым образом - разоблачить Ксанку.
- Ладно, - говорю, - Агутя так Агутя, а ты мне его покажи!
Смотрю, потупилась, ногой стала загребать. И пробормотала:
- Он не хочет. Он не пойдет к тебе.
Я ей дал щелчка по затылку:
- Ай, лукавишь, сестрица!
- Честное детское! Честное октябрятское! Всякое честное! Не хочет он!
Клянется дрожащим голосом, а я не отступаюсь:
- Мало ли что не хочет! Он же маленький: возьми и принеси!
Вся вспыхнула, слезы заблестели.
- Он сказал: нельзя! Вы все... ошеломеете!
От такого словечка я расхохотался, и злость на Ксюшку-врушку прошла. Ну, пусть себе играет в таинственного Агутю, если ей так нравится. Тем более, что компас на другое утро нашелся.
Проскочил месяц, стал придвигаться Новый год.
Я обещал Ксанке, что добуду елку (у меня было свое на уме!), и стал уже приглядываться, где очереди поменьше. И тут, неожиданно, Ксанкин Агутя облегчил мою задачу. Сестрица вдруг заявила:
- Настоящую - не надо! Агутя сказал, что она, как мы, живая и не хочет сохнуть-дохнуть!
Капроновую купить куда проще! Притащил ее - маленькую, ростом с полвеника. Ксанка обрадовалась:
- Как раз для Агути! Ничего, что игрушки для нее велики! Повесим мамины драгоценности и стеклянности!
- А мама разрешит? - засомневался я.
- Мама сказала, что бог с нами, папа все равно нам все разрешает!
Украсили елку - повесили на жесткие ветки мамины бусы, клипсы, бисер, цепочки с бомбошками. А свечку - таллинскую, витую - поставили рядом, в чугунном подсвечнике. Отлично получилось - ай да Агутя, ай да мы!
Я начал второй тайм: уговаривать родителей, чтоб гостей не звали, а сами в компанию пошли. Они - с полным удовольствием, а Ксанку, даже и не спрашивают, оставляют на меня.
Ну, человечек она не вредный, и мы с ней в дружбе живем. Договорились по-хорошему: я в детской накрываю ей стол - чай и сладкое - для нее, для кукол и Агути, потом она "немножечко" смотрит телевизор и в десять часов отправляется в постель. И спит, как умница, так, что пушкой не разбудишь.
Обговорив все это, начал я по телефону компанию сбивать. Первой, конечно, позвонил Римме. "Алло-у?" Сердце, как мяч, подпрыгнуло, а сам говорю, этак небрежно:
- Ну, что, старуха, тридцать первого - у меня?
Она молчала минуты три, потом отозвалась:
- Меня уже Давидянц приглашал... и Лолка... да ладно, ни нашим, ни вашим. У тебя, так у тебя. "Маг" будет?
- ВСЕ будет! - заорал я в трубку.
Ну, если Римма обещала...
Все покатилось, как по гладкому льду. Гарик достал такие пленочки - закачаешься! Рашид получил из Ферганы посылку с гранатами. Все ладилось, все дела в руках горели.
И вот он - вечер... Жданный. В первый раз с Риммой - не в школе, не в кино, а в одной компании. Все-таки она согласилась - с нами... со мной. Это что-нибудь да значит?
...Брякает звонок. Шум, голоса в прихожей. Басит Гарик, повизгивают от смеха девчонки. Голос Риммы...
Я чувствую, что улыбка моя расползается от уха до уха. И ничего не могу с этим поделать - так я счастлив...
Все начиналось хорошо. Крутился "маг". Плыли, покачивая танцоров, томные мелодии зарубежного происхождения. Парни острили напропалую. Я незаметно поглядывал на Римму - какая она была в этот вечер! "Как мальчик кудрявый, резва, нарядна, как бабочка летом..." (Это не я сочинил, но очень подходит...)
Я хотел танцевать только с ней - и не мог подойти, сказать запросто, как другим: "Пошли, сбацаем танчик, а?"
Я искал другие слова - и почти нашел. Набирался решимости - и почти уже решился. Но в эту минуту...
Да, отворилась дверь детской. Тихо-тихо - из-за нее выказалась Ксанка.
Это после всех наших уговоров! И в каком виде она была!
Нарядное, новогоднее платье надевать не стала, любимое накинула бумазейное, линяло-голубенькое, украшенное пятнами вишневого варенья. И штаны ее драгоценные - пушистые, с пролысинами на коленках. И щеки в шоколаде.
Тем не менее, выступала она очень важно и улыбалась - ну, не как Чеширский кот, а как Чеширский котенок.
Я моргнуть не успел - сестрица уже рядом с Риммой и отвешивает ей такой комплимент:
- Ой, ты такая красивая! Прямо как декоративная собака!
У Риммы брови отпрыгнули от глаз и рот стал как буква "о", а Ксанка уже подобралась к Гарику, который как раз выдавал свою коронную роль - "Арлекино", под Аллу Пугачеву, и заявила сходу:
- Хватит изображать из себя двухлетнего ребенка! Если большие будут вести себя, как маленькие, то маленькие - вообще, как микробы?
Это высказывание имело большой успех - гости укатались со смеху. Чтоб успех не стал еще больше, я настиг Ксанку и начал потихонечку продвигать ее к двери. Она упиралась, крича: "Я тут побуду!" Гости стали подначивать: "Это тебе, Боря, не мяч в ворота провести!"
Чувствуя, как пылают мои уши, я сел возле Ксанки на корточки и шепотом принялся уговаривать - побыть хорошей девочкой хоть один вечерок. Обещал все-все на свете и еще сверх того...
Она моргала и упорно пыталась выскользнуть из-за меня Тогда я воззвал к лучшим ее чувствам: "А как же Агутя! Он же скучает один! У всех праздник, а у него - нет?"
Это подействовало. Но лучше б я вовсе не упоминал про Агутю и про то, что у всех праздник...
Ушла Ксанка, и скоро мы забыли об "инциденте". Орал "маг", все плясали, выявляя свою индивидуальность, позвякивала посуда в серванте, поблескивали граненые стеклышки на нашей мини-елочке... И вдруг стоп! Джеймс Ласт смолк на полувздохе. Сразу - крик:
- Зачем вырубили музыку?
- Хоть бы допеть дали!
- Кому там за стол не терпится?
Оказалось, что никто "маг" не трогал. Авария? Наши "технари" взялись - что-то там разобрали, о чем-то заспорили. Потом... екнуло сердце: я услышал знакомый скрип двери. И следом - Ксанкину реплику. Вразумляющим тоном:
- Все равно играть не будет - Агутя так сделал! Он сказал: "Надо, чтобы праздник был для всех. Надо кое-что исправить!"
Началась неразбериха: народ накинулся на меня, а я - на Ксанку, требуя объяснений. А тут еще Гарик "вошел в образ" пана Зюзи из "Тринадцати стульев" и добавлял жару, сочиняя реплики про "з... зайцев-агути" (Кажется, есть такие, тропические).
Никто так ничего и не понял из Ксанкиной речи, а я - кое-что. Вот по какой причине выступала Ксанка: ее загадочный Агутя "кабытабы" облазил весь наш двор и обнаружил кое-где непорядки. И что мы - не "кабытабы", а на самом деле - должны сейчас же, немедленно, пойти по квартирам (номера квартир она повторяла, не сбиваясь) и все наладить. Кого-то накормить, что-то передать - сорок бочек арестантов!
Разумеется, все гоготали и тормошили Ксанку, требуя от нее "лучше сказать стишок про елочку", а она, красная, вырывалась, чуть не плача, и все твердила свое. А я, честно скажу, совсем растерялся: надо же было дураку напомнить сестрице про ее фантазии...
Вдруг эту сумятицу точно пронзил голос Риммы, четкий и холодный:
- Не довольно ли - детского крика на лужайке? Борис, уйми свое бэби! Знаешь, я читала в польском журнале: если приглашаешь гостей, надо детей и домашних животных отправить к родственникам! И вообще если через пять минут не будет музыки, я ухожу!
Да. Коротко и ясно. Мне даже нехорошо стало. Я-то предполагал, что ее кто-то в этой компании интересует, так же, как она интересует когото...
Ну, да что там! Людей ведь созвал, и вот так, наперекосяк пошло... Наши "спецы" зашивались возле магнитофона. Я мигнул Рашиду, он снял со стены гитару. Взял аккорд - и такое грянул цыганистое, не хочешь, да притопнешь!
- Попробовать, что ли? - протянула Римма.
И так прищурилась, так повела плечом, тряхнула кудрями, что всем стало ясно - сейчас выдаст... по первому классу...
И в наступившей тишине - дззынь!
Струна лопнула, ожгла Рашида по щеке. Снова загалдели. Послышался, сквозь всхлипы, Ксанкин голосишка:
- Я же говорила... Нельзя! Сами веселятся, а там... Разве нельзя помочь? Перед Агутей же стыдно!
Я схватил ее на руки - унести поскорей! Она замолкла, только смотрела глазищами - просветила насквозь, аж совесть у меня зачесалась...
Лопнула вторая струна, сама по себе. Третья...
- Финиш! - крикнула Римма. - Лично с меня - хватит! Детсад какойто! Люди, через полтора квартала отсюда - Артур Давидянц и компания! У них магнитола, "Грюндиг!" Я - туда! Джентльмены и джентльменки, кто со мной?
Все переглядывались, пожимали плечами... Я чувствовал, что даже обидеться не имею права, если все, вот так, возьмут и уйдут. В самом деле, ерунда ведь получается...
И вдруг кто-то сказал:
- Погодите! Ребенок ведь плачет! Надо же разобраться!
Это сказала Таня. Кто-то ее привел, кто-то знакомил с нами, я особо не разбирался. Но сейчас мне понравилась эта речь про ребенка. Ксанку и вправду жалко...
Короче, как завершилась вся эта катавасия?
Ушла Римма. С ней еще четверо. Ну, ладно...
Нас пятеро осталось. "Спецы" не оставили надежды на магнитофон, остальные взялись за фантики с современным уклоном: "Что хотите, то купите, кибер-робот не берите!". Таня пыталась утешить Ксанку - у девчонки уже слезы катились горохом. И Таня вдруг сказала: - Борис, а давай сделаем, как она просит - походим по квартирам... А кто такой Агутя?
Пришлось объяснять, что Агутя - пустяк, детская выдумка, а все остальное - как знать? Ксанка целый день по двору гуляла, всего могла насмотреться и на ус намотать.
Так и решили - сходим. Закутали девчушку, отправились.
Не скажу, чтоб я шел с большим восторгом. Двор у нас большой, корпусов штук десять, в своем - соседей еще так-сяк знаю, а в остальных? Ладно, если здороваемся. И вот - стучать в двери к незнакомым людям: "Здравствуйте, я ваша тетя!" Дичь!
Но Таню это не смущало.
- Что ж такого? Праздник ведь! Поздравим, по-соседски. И будем действовать, как обстановка подскажет.
По словам Ксанки, выходило так, что в четырнадцатой квартире "живет невеста и ждет телеграмму". Соседка, вроде бы, эту телеграмму получила - и забыла передать...
- Ну, это же просто! - сказала Таня.
Позвонили соседке. В квартире было шумно, из-за двери тянуло пригорелым.
Открыла хозяйка, вся впопыхах: половина волос на бигуди закручена, остальные развеваются, как водоросли, фартук в муке.
- Опять кого-то ищут! - сказала она сердито. - Адрес надо точно узнавать, мо-ло-дежь!
- С Новым годом! - улыбнулась ей Таня. - Мы за телеграммой...
- Будь оно неладно! - всполохнулась соседка. - Забыла ведь! С этими пирогами всю голову потеряла! Сейчас, несу!
Пока она ходила за телеграммой, Ксанка успела поворчать:
- Голову потеряла... Хорошо хоть - быстро нашла...
И вот мы, еще не отхохотав над нашей ворчуньей, звоним в четырнадцатую, держа телеграмму перед собой. Здесь нас встретили иначе:
- Ой, голубчики! Идите, несите скорей! Наша-то сидит - вся закаменела. Не подступись! Я уж ей: "Ну, не доставили телеграмму, бывает, ну, завтра поздравит твой суженый-ряженый!" Так голову не повернет...
Мы прошли в комнату - там, на тахте, у окна, сидела девушка, сжавшись зябким комочком. Как будто не в комнате сидит, а в ледяной пустыне. Как падчерица в лесу, у Деда-Мороза: "Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?". А девица уже и губ не может разжать, только смотрит огромными синими, как лед, глазами...
Мы отдали телеграмму. И девушка вздохнула так, будто после шести месяцев полярной ночи показалось наконец солнце...
...Еще одна квартира из Ксанкиного "списка". Тут на наше приветствие весьма раздраженно ответил хозяин, солидный дядек с таким внушительным носом, что мог бы рассекать им волны, как корабль.
- Слушайте, какой Новый год? Тут наши соседи такое учудили... Сами - в гости, а собак, чтоб в квартире не безобразили, - на балкон! Так псы-то - воют! Один устает, другой начинает! Празднуем, как в лесу!
- Я этих собак знаю, - выступила вперед Ксанка. - Это Тявка и Джуди. Они очень хорошие, воспитанные! А воют потому, что их забыли накормить! Спустите им еду на веревочке! Какой-нибудь кусочек или косточку!
- Косточку на веревочке! - саркастически повторил хозяин и вдруг смягчился: - В самом деле, чем животные виноваты?
Балконы в квартирах точно один над другим - попробуйте спустить сверток на веревочке с верхнего балкона на нижний! Но мы все-таки справились с этим нелегким делом - я и Таня, хозяева давали советы, а Ксанка покрикивала: "Джуди, Тявка! Потерпите, сейчас!" И собачонки отвечали радостным повизгиванием...
Новые подъезды, новые этажи. В одной из намеченных Ксанкой квартир нас, не спрашивая, кто и откуда, сразу потащили к столу. Хозяева радостно засуетились, объясняя:
- ...что оно вышло-то! Напекли, нажарили - на целую роту! А молодежь, пойми их - в горах решили встречать, у живой елки! Рюкзаки, лыжи - за спину, и поминай как звали! А мы тут сиди одни, за таким-то столом.
Мы отведали кой-чего, уж очень аппетитно выглядели все эти салаты и заливные... Отведали, похвалили, а потом рассказали, что за стенкой у них, у хозяев этих радушных, - только в другом подъезде, - сидит сейчас одна-одинешенька старая женщина, перебирает пожелтевшие фотографии и плачет, потому что пойти ей некуда, про жизнь потолковать, повспоминать о близких своих, в войну потерянных, рассказать - некому...
Хозяйка тотчас все поняла. Засобиралась, платок пуховый накинула. Только и спросила:
- А вы ей кто, старушке-то этой, знакомые или как?
- Мы тимуровцы, - ответила сообразительная Таня. Больше и объяснять не пришлось...
Что еще мы успели свершить в странном своем походе? Починили пробки в квартире, где кое-как праздновали при свечах, а елка стояла погасшая. Подобрали "ничьего котенка", который плакал под лестницей, и нашли для него хорошего хозяина семи с половиной лет отроду. Предотвратили назревающую ссору ревнивых молодых супругов. ("Не надо ссориться, скандалиться!" - убедительно сказала им Ксанка). И, наконец, заявила:
- Ну, все сделано. Может и Новый год приходить!
...Когда мы вернулись к себе, магнитофон прокручивал сквозь себя кассету за кассетой, гости выплясывали что-то весьма далекое от классического балета, некоторые, самые нетерпеливые, уже поглядывали на часы и на симпатично накрытый стол, а Ксанке давно пора было спать.
Самое странное, что девчушка и не возражала. Прихватив со стола конфету "Золотой петушок" - "для Агути", со всеми "поспокойночившись", удалилась в свои апартаменты, в свое царство "одушевленных" игрушек и милых выдумок...
- Хорошая девочка. И голова неплохая, и, главное, сердечко, сказала Таня. - Как она радовалась, когда людям становилось лучше, веселее...
Я посмотрел на нее и подумал, что сама-то она, должно быть, славный человек, - кто другой, из наших девчонок или ребят, сумел бы справиться с не очень-то обдуманным нашим мероприятием? Она - в каждом случае - говорила то, что требовалось, и так, как было надо. Кажется, это называется такт...
Странным образом все перевернулось в этот вечер. Римма ушла, а я не чувствовал ни обиды, ни ревности...
Ближе к двенадцати мы погасили свет, зажгли таллинские витые свечи в чугунных подсвечниках... Таинственно двигались тени на стенах, на нашей крохотной елочке в граненых стекляшках маминой бижутерии вспыхивали и мерцали разноцветные огоньки, и где-то близко, за плечом у меня, светились тихие, внимательные глаза - вчера только совсем не знакомой девушки...
Хоть я и хозяин, пошел бы провожать - кого-нибудь из гостей, если б не Ксанка. Таня сказала:
- Вдруг ребенок проснется ночью, позовет - и никого нет! Испугается...
Я помахал им с балкона, - они шли весело, то рассыпаясь, то смыкаясь; Гарька, размахивая руками, рассказывал анекдоты. Немного щемило сердце; но ведь впереди - каникулы, телефон Танин я записал...
Успокоив себя этой мыслью, я пошел взглянуть, а как она там, Ксанка, горе мое и забота моя, чудик дорогой...
Зашел я со свечкой, чтобы яркий свет не разбудил сестренку. Посмотрел, как она спит, - хорошо, покойно, на правом боку, уложив ладонь под щеку...
Давно я не заходил в детскую вот так, невторопях и без дела: многое здесь изменилось. Я озирался, удивляясь: у Ксанки - да вдруг порядок! Вместо груды кое-как сваленных игрушек - уютный уголок. Куклы, зверушки спят рядком, аккуратно накрытые разноцветными лоскутами. А некто плюшевый - новый Мишка, что ли? - так даже на кроватке, подушечка под лопоухой головой, пушистая лапа поверх одеяльца...
Что за черт!
Мне показалось, что у игрушки, под кукольным этим одеяльцем, мерно вздымается и опускается животик...
Глупо, а в жар бросило. Пока не сообразил: колеблется пламя свечки, тени танцуют...
Показалось!
И еще, и еще раз показалось.
В конце концов, это могло быть что-то заводное. Говорят, сейчас делают таких кукол - сами ходят, "папа - мама" говорят.
Проще всего было бы подойти, откинуть одеяльце и посмотреть, что оно там такое.
Я понимал это - и не трогался с места.
Уж очень тихо было в квартире. И пламя свечки, извиваясь, словно дразнило язычком. И метались тени по стенам.
Нет, я, конечно, посмотрю, что это за странный Мишка завелся у моей сестры. Завтра посмотрю, днем. А сейчас - еще разбудишь ее, маленькую! Она и так утомилась, устала с этим нашим походом, по настоянию ее "Агути".
Агути?
Ничего, ничего, до завтра можно подождать...
------
Я прибирал в квартире, отбиваясь от своих собственных, наседающих на меня мыслей.
Ну, что там еще выдумывала Ксанка про своего таинственного летуна Агутю?
"Он умеет перецветняться". Любопытный факт. "Агутя поменял ушки на рожки" - локаторы на антенны? "Агутя показывал - как диафильм: такие разноцветные точки и двигаются, сливаются - получаются картинки..." Тоже наводит на размышления.
Я-то все умилялся: вот фантазирует! А если все это правда - все... все... все...
Наверно, я все-таки не дотерпел бы до утра.
Прокрался бы снова в детскую и... Но тут вернулись из гостей родители и, слова не дав сказать, погнали меня спать.
Я думал: ни за что не уснуть! После такого... И провалился в сон, точно в колодец: ни всплеска, ни проблеска света.
Разбудили меня громкие, возбужденные голоса и хныканье Ксанки.
- Хоть бы что-нибудь новенькое придумала! - кричала мама. - Мало того, что опять... Опять! Хоть бы созналась! Опять эти глупости "улетел-прилетел!"
...Уже предчувствуя, но еще не веря, не в силах поверить, я ворвался в детскую.
Плачущая Ксанка. Пустая кукольная кроватка с откинутым одеяльцем. Круглая дыра в оконном стекле - высоко, под потолком...
------
Родителям я даже не пытался изложить свои невероятные мысли. А Гарику - попробовал. Он выслушал внимательно, поморщил лоб - и стал искать объяснения. Вполне реальные, веские - для всех фактов и всех наблюдений. И нашел их... почти. А когда я указал на это "почти" покрутил пальцем у виска, намекая, что шарики в моей голове явно разболтались.
Потом я рассказал все Тане. Ну, если и она не поверит...
Она поверила.
- Знаешь? Давай расспросим еще раз твою сестру... И осмотрим все ее игрушки: может, остался какой-нибудь след?
С расспросами ничего не получилось.
Ксанка, все еще обиженная наказанием "за вранье насчет стекла", угрюмо объяснила:
- Ну, взял и улетел. Ему тоже надо домой!
И запросилась во двор, к подружкам.
Когда она ушла, мы с Таней, медленно, чего-то боясь, перебрали все ее имущество - куклу за куклой, лоскут за лоскутом.
Ничего - никаких признаков чего-то необычайного. Но не было и плюшевого мишки, ни с заводом, ни без. А может, он мне померещился в неверном свете свечи?
- Смотри, какая закладка странная! - тихо сказала Таня.
В любимой Ксанкиной книжке "Кот, лиса и петух" поблескивала серебристо полосочка фольги. Мы осторожно, не дыша, раскрыли книжку.
На тонком, просвечивающем листке, на странно мерцающем прочернели, проблеснули буквы.
"Слушайте ваших детей!" - прочитали мы оба, вместе.
Рука моя сама - быстрее мысли - схватила листок. Не ощутила ничего - да уже и не было на ладони ничего.
Серебристые ниточки паутины - мерцающие пылинки, что таяли одна за другой, - ничего!
Таня не упрекала меня - слезы, как звезды, вспыхнули в ее прекрасных глазах...
- Ничего! - бормотал я. - Ничего... Он еще вернется... Не может быть... Он еще вернется - к нашей Ксанке... и к нам.