Обезболивающий эффект наступил не сразу. Уж очень много накопилось внутри такой боли, что хотелось разжать зубы и орать до хрипоты, до разрыва голосовых связок, до полного беспамятства. Но Штык лишь сильнее закусывал ворот собственной куртки и терпел.

Но лекарство наконец подействовало и боль предприняла стремительное отступление по всем фронтам. В этот момент Штык понял, что счастье — это просто когда ничего не болит. Боль перестала терзать его измученное тело и какое-то время он просто парил в пространстве с непередаваемым ощущением полного блаженства.

Сколько прошло времени, он не знал. Два часа? Три? Пять? Военные сталкеры медленно двигались в сторону южного прохода и, пока Штык плавал в «отключке», вполне могли устроить по дороге привал.

Постепенно возвращалось нормальное восприятие окружающего пространства. Все спокойнее и ровнее билось сердце, перестали пульсировать ноги, на смену бездумному счастью пришли воспоминания о недавнем прошлом. А с ними пришел и гнев.

Ощущая, как стремительно возвращаются силы, Штык с каждой секундой все сильнее ненавидел продажного майора Кратчина с его послушными до полного скотства солдатиками-военсталами; тупых и кровожадных бандитов, охочих до чужих богатств; «свободников», желающих захапать дом и озеро для себя, не считаясь ни с кем; помешанных на своих идеях генной чистоты «долговцев»; мутантов, что с необъяснимым идиотизмом рвались к озеру, несмотря на долбаных «долговцев»; дурацкое серое небо, из-за которого здесь не было видно солнца… И, разумеется, Феникса, боготворящего свою плесень, не погнушавшегося ради построения своего маленького счастья обречь другого человека на проклятие «цепи судьбы». Его Штык ненавидел в эту минуту больше всех остальных вместе взятых. Ненависти было столько, что она уже не помещалась внутри и, казалось, начала понемногу выплескиваться наружу.

Как-то само собой получилось так, что он перестал виснуть на своих конвоирах, а «поймав» ногами землю, зашагал сам. Понемногу прояснялось в глазах, вернулись ощущения в руках — они оказались связанными впереди — все четче соображала голова.

— Товарищ майор, кажись, очухивается, — сказал один из тех, что тащил его под руки.

— А не рановато? — удивился Серый. — Такую дозу закатали, что до Периметра дремать должен.

— Да точно говорю: очухивается!

— Сейчас еще закатаем, — Серый развернулся и быстро зашагал вперед. — Стерх! Есть там у нас в запасе еще пара доз?

И в этот момент Штык остановился. Ненависть нашла в голове тайный рычаг и дернула за него, выпуская из клетки ярость.

— Эй, ты чего? — испуганно спросил тот конвоир, что тащил Штыка, поддерживая его справа.

Еще ни одно человеческое существо никогда в жизни не смотрело на военстала с такой злобой.

Его Штык ударил головой в лицо, мгновенно отправив в нокаут. Второй конвоир, что шел слева, попытался удержать пленника, схватив его за толстый шнур, стягивающий запястья. Штык немедленно рванулся влево и вверх, круговым движением выворачивая руки охраннику, а когда тот повернулся, пытаясь вырываться из жесткого захвата, с такой силой ударил его ногой в бок, что военстал отлетел метра на полтора и больше не шевелился.

Остальные военсталы только начинали понимать, что с их тихим пленником происходит что-то неладное, а Штык уже в несколько прыжков догнал Серого, оттолкнулся от земли и прыгнул, стараясь нанести удар сразу двумя ногами. Услышав вскрик конвоира, тот как раз начал поворачиваться, и летящий на него в прыжке Штык привел майора в состояние глубокого шока. В следующий миг страшный удар в грудь бросил Серого навзничь. Штык тоже покатился кубарем, но тут же вскочил на ноги и ринулся к следующей жертве.

Пока остальные военсталы соображали, что происходит и хватались за автоматы, Штык налетел на Стерха, легко увернулся от удара прикладом, раскрытыми ладонями приподнял его снизу за голову, вдавливая нижнюю челюсть в верхнюю так, что захрустели зубы и рванул вверх, загораживаясь помощником Серого, как живым щитом. Связанные запястья помогали рукам не разойтись в стороны.

Тот военстал, что стоял за Стерхом, уже целился из автомата, но сразу стрелять в командира не решился, а в следующую секунду Штык, застонав от натуги, бросил Стерха на него.

Один из тех, что стоял дальше, все-таки открыл огонь, но Штык уже мчался прямо на него. Одна пуля оцарапала плечо, вторая чиркнула по бедру, все остальные ушли мимо. Не дожидаясь, пока его постигнет участь товарищей, военстал со страшным криком развернулся и бросился бежать, но длинная очередь разворотила ему грудь и бросила на землю. Другой военстал, пытавшийся стрелять в Штыка, но попавший в товарища, с ужасом смотрел на бывшего пленника, который теперь никуда не бежал, а тяжелым шагом наступал на оставшихся людей Серого.

Перед глазами у Штыка кружили черные снежинки, но сейчас он ненавидел их также сильно, как и все остальное вокруг. С рычанием он отмахнулся от их назойливого хоровода, а они… послушно разошлись в стороны. В него почему-то никто больше не стрелял. По инерции он продолжал идти в сторону своих врагов, но в этот момент послушные черные кляксы занимали его уже гораздо больше. Часть расплывшихся точек, теперь он видел это предельно четко, отличались чуть более светлыми тонами окраски, некоторые слегка пульсировали, как живые. И те, и другие гораздо охотнее слушались его безмолвного приказа, чем антрацитово-черные ленивые снежинки. И когда, попытавшись сдвинуть их с места, он случайно сумел свести все эти точки, кляксы и снежинки в одно большое темное пятно, военсталы, только что готовые стрелять в бешеного пленника, вдруг принялись бросать автоматы.

Один, сложив руки на груди, упал на колени. С блаженным выражением на лице, он поднял голову, словно вглядываясь в небеса, но глаза у него были закрыты. Второй, заливаясь слезами, бросился на землю и забился в рыданиях. Уселся, рассеянно глядя перед собой, уже было вытащивший из кобуры пистолет Стерх.

Ярость, получив свое, испарилась без следа. Гнев, булькающий внутри, как доходящая на медленном огне каша, больше не слепил разум. Штык остановился.

Маленький отряд военсталов он, конечно, разгромил. Но ни Кроту, ни Булю от этого легче не стало. Где находится Хомяк — одним «долговцам» известно. Зато в душе больше не осталось никаких сомнений.

Осмотрев полученные царапины, уже переставшие кровоточить, Штык быстро принялся собираться в обратную дорогу. Не испытывая ничего, кроме голода и жажды, равнодушно съел несколько черных плиток из пластиковых пакетов, на которых было написано «оперативное питание», повесил на пояс две фляги с водой, отобрал у одного из военсталов автомат, рассовал по карманам реквизированной разгрузки несколько магазинов, нашел в мешке у Стерха свой лук с колчаном стрел и отобрал у него пистолет. Еще один мешок привлек внимание округлым выпуклым боком. Развязав горловину, Штык, к своему удивлению, обнаружил там свой шлем, который Феникс бросил после того, как оглушил Штыка и потащил его к лагерю «свободников».

На голову шлем опустился так, словно был сделан специально для Штыка. На полупрозрачном забрале изнутри сияли зеленые графические индикаторы включения и загрузки. Через несколько секунд перед глазами появились хорошо знакомые сетчатые плоскости, бегущие ряды цифр, изгибающиеся графики. Детекторы шлема строили карту аномалий. Вопрос, о котором Штык даже не задумывался, решился сам собой.

Он снял шлем, наклонился к Стерху, и, дождавшись, пока взгляд внезапно ставшего рассеянным военстала сфокусируется на нем, стараясь говорить предельно внятно, сказал:

— Не ходите за мной больше. Если еще хоть одного увижу — буду убивать. Понял меня?

Дождавшись кивка, он еще раз проверил снаряжение и одел шлем. С автоматом за спиной, луком в руке и шлемом на голове, он медленно зашагал в сторону заднего склона горы и северного рукава озера. Даже если «свободники» Хука уже отплыли к дому, в кустах его ждал катамаран.