XVII
Рассвета лучом Чатиндаг озарен.
И, как с водопоя верблюды, на склон
Гуськом из ущелья идут облака.
В долине блестит и дымится река…
Что ж полно смятенья селенье в горах?
На кровлях толпится встревоженный люд,
И юноши, ружья сжимая в руках,
Толпою ко входу в ущелье бегут.
XVIII
К толпе возбужденных событьем людей
Седой, величавый старик подошел
И, пыхнув прокуренной трубкой своей,
Сказал, указавши рукою на дол:
«Я прошлую ночь – этак в полночь – не спал,
И, глаз не смыкая, в постели лежал…
Всего я лишился на старости лет, —
И сна, и здоровья бывалого нет…
Да… помню: был темный полуночный час,
Вдруг пес забрехал за стеною у нас.
«Эй, кто там? Уймись ты!» – я крикнул ему.
Гляжу, – пес, как бешеный, кинулся в тьму!.
«Эх, времечко! – тут про себя я сказал, —
Чем прежде я был, и чем нынче я стал?
Бывало, один возле выгона спишь,
Чуть шорох, – и вскочишь, и в оба глядишь…»
Так вот, говорю, не сомкнул еще глаз;
А помню – был горький, полуночный час…
Две тени мелькнули, пустились бегом
От пса и пропали во мраке ночном…
Туда побежали».
Толпа удальцов
В ущелье сошла и двоих беглецов
Недавние там отыскала следы,
Терявшиеся на песке у воды.
XIX
Шло время. Толпа деревенских парней
Все горы обрыскала за сорок дней,
Но только Саро-пастуха не нашла,
Укравшего дерзко Ануш из села.
И парни ни с чем воротились домой.
Про удаль Саро говоря меж собой:
«Эх, вот у кого нам пример надо брать!
Друзья, вот как надо невест умыкать!..»
Но, жаждою мести снедаемый, брат
Беглянки Ануш не вернулся назад.
Дал клятву Моси беглецов проследить,
Убить их на месте и гнев утолить.
В горах он скитался…
Но вот как-то раз
Со жницами женщинами в поздний час
В изодранном платье, понурясь, тайком
Беглянка вернулась в родительский дом.
XX
«Эй, слышишь, Вардишах, коль любишь меня, —
Раскинь-ка на счастье горсть ячменя!
Исчахнуть бы мне, ослепнуть бы мне!
Послушай, что мне приснилось во сне»
…Ущельем иду, где воды шумят,
И овцы Саро в ущелье стоят,
Язык обрели – и песню поют,
Согласно поют, чудесно поют,
Раскинь свой ямчень! Порадуй сестру!
Ой, плох этот сон… Ох, он не к добру…
О боже, врата свои нам открой;
Ты нас сотворил, мы – прах пред тобой!..
Безгласные овцы в ущелье глухом
Так пели, сестрица, как мы не споем;
Бедняги Саро убогая мать
С платочком пошла пред ними плясать…»
«Услышь, Манишак, к несчастью твой сон,
Гляди на ячмень – как падает он:
Вот – зло, вот – добро… А это – гляди:
Саро… он стоит на черном пути.
Господь, молодца Саро пощади!
В дом старой нани беду не пусти!..»
XXI
И бродит Саро по горам родным,
Как загнанный зверь, из оврага в овраг.
И рок впереди, и пуля за ним,
Луга ему – ад и друг ему – враг.
Когда ж на горах закат догорит,
И вечер дарит отрадную тьму —
Его баяти печально звучит,
И горы-друзья внимают ему:
«Ночные горы – эгей!
Вас мое горе темней.
Ой, горы, вам я кричу,
Одни вы вторите мне!
С надеждой к вам я бежал,
Я так от мира устал!
О горы, скройте меня
В глухих расселинах скал!
Как к дому друга, иду
К скалистым кручам во льду.
Умру, избавлюсь от мук,
Ночлег спокойный найду.
Умру… но как же она?
Ах, эта мысль мне страшна.
Пусть я избавлюсь от мук —
Она, как будет одна?»