XVII

Рассвета лучом Чатиндаг озарен. И, как с водопоя верблюды, на склон Гуськом из ущелья идут облака. В долине блестит и дымится река… Что ж полно смятенья селенье в горах? На кровлях толпится встревоженный люд, И юноши, ружья сжимая в руках, Толпою ко входу в ущелье бегут.

XVIII

К толпе возбужденных событьем людей Седой, величавый старик подошел И, пыхнув прокуренной трубкой своей, Сказал, указавши рукою на дол: «Я прошлую ночь – этак в полночь – не спал, И, глаз не смыкая, в постели лежал… Всего я лишился на старости лет, — И сна, и здоровья бывалого нет… Да… помню: был темный полуночный час, Вдруг пес забрехал за стеною у нас. «Эй, кто там? Уймись ты!» – я крикнул ему. Гляжу, – пес, как бешеный, кинулся в тьму!. «Эх, времечко! – тут про себя я сказал, — Чем прежде я был, и чем нынче я стал? Бывало, один возле выгона спишь, Чуть шорох, – и вскочишь, и в оба глядишь…» Так вот, говорю, не сомкнул еще глаз; А помню – был горький, полуночный час… Две тени мелькнули, пустились бегом От пса и пропали во мраке ночном… Туда побежали». Толпа удальцов В ущелье сошла и двоих беглецов Недавние там отыскала следы, Терявшиеся на песке у воды.

XIX

Шло время. Толпа деревенских парней Все горы обрыскала за сорок дней, Но только Саро-пастуха не нашла, Укравшего дерзко Ануш из села. И парни ни с чем воротились домой. Про удаль Саро говоря меж собой: «Эх, вот у кого нам пример надо брать! Друзья, вот как надо невест умыкать!..» Но, жаждою мести снедаемый, брат Беглянки Ануш не вернулся назад. Дал клятву Моси беглецов проследить, Убить их на месте и гнев утолить. В горах он скитался… Но вот как-то раз Со жницами женщинами в поздний час В изодранном платье, понурясь, тайком Беглянка вернулась в родительский дом.

XX

«Эй, слышишь, Вардишах, коль любишь меня, — Раскинь-ка на счастье горсть ячменя! Исчахнуть бы мне, ослепнуть бы мне! Послушай, что мне приснилось во сне» …Ущельем иду, где воды шумят, И овцы Саро в ущелье стоят, Язык обрели – и песню поют, Согласно поют, чудесно поют, Раскинь свой ямчень! Порадуй сестру! Ой, плох этот сон… Ох, он не к добру… О боже, врата свои нам открой; Ты нас сотворил, мы – прах пред тобой!.. Безгласные овцы в ущелье глухом Так пели, сестрица, как мы не споем; Бедняги Саро убогая мать С платочком пошла пред ними плясать…» «Услышь, Манишак, к несчастью твой сон, Гляди на ячмень – как падает он: Вот – зло, вот – добро… А это – гляди: Саро… он стоит на черном пути. Господь, молодца Саро пощади! В дом старой нани беду не пусти!..»

XXI

И бродит Саро по горам родным, Как загнанный зверь, из оврага в овраг. И рок впереди, и пуля за ним, Луга ему – ад и друг ему – враг. Когда ж на горах закат догорит, И вечер дарит отрадную тьму — Его баяти печально звучит, И горы-друзья внимают ему: «Ночные горы – эгей! Вас мое горе темней. Ой, горы, вам я кричу, Одни вы вторите мне! С надеждой к вам я бежал, Я так от мира устал! О горы, скройте меня В глухих расселинах скал! Как к дому друга, иду К скалистым кручам во льду. Умру, избавлюсь от мук, Ночлег спокойный найду. Умру… но как же она? Ах, эта мысль мне страшна. Пусть я избавлюсь от мук — Она, как будет одна?»