Рыдает Ануш, пав на землю лицом. Соседки безмолвно столпились кругом; Не знают они, что ей, бедной, сказать. И чем обнадежить, и как утешать?.. Покамест бог миловал, – бешеный брат Из дальних полей не вернулся назад… Но с пеной у рта жестокий отец Плюется, клянет несчастную дочь: «Пусть горе тебе принесет твой венец! Уйди ты, распутница, с глаз моих прочь! Подальше от дома свой стыд уноси, Уйди! Не позорь ты отца своего! Ты знала – его ненавидит Моси, Ты знала – что мы невзлюбили его! Так как же решилась ты с ним убежать? Нет! Лучше б тебе в могиле лежать!..» На крик старика все селенье сошлось, И слышно: «Утихни!.. Умерь свою злость!..» И сельский священник приплелся на крик — Осанистый белобородый старик. «Прочь, прочь уходите! – он людям сказал, — Уйдите, чтоб сам я всю правду узнал! Ануш все мне скажет сама, И тогда Увидите, что поправима беда. Не плачь, успокойся, утихни, мой свет! Скажи мне, ты любишь его или нет? Сама захотела ты с ним убежать?.. Сама? Ну, так должен я вас обвенчать. — И все тут!..» «Эй! кто там так громко кричит?.. Да, что там?.. Пускай кто-нибудь поглядит!.. Убил?.. Кто?.. Моси?.. Нехватало беды… Ануш, эй, Ануш!.. поскорее – воды!..»

Как бурный поток, что, свиреп и могуч, Внезапно бы на землю хлынул из туч, Как яростный вихрь, распахнувший крыла, Помчалась толпа парней из села. Спешат, уж не спрашивая ни о чем, Гонимые горем, как черным смерчом. Влетели в ущелье. И мнится – у ног Шипит и клубится кровавый поток… И вмиг – никого не осталось в селе. Теснясь, в нетерпенье стоят на скале. И, с трепетом вслушиваясь в каждый звук, Глядят напряженно. Но скалы вокруг Безмолвны. Лишь пену бушующих вод Бессонный Дэв-Бед по дну бездны несет.

И вот показался убийца из мглы Ущелья. Шаги неверны, тяжелы. Идет… Все черты его искажены, Глаза выраженьем ужасным полны, И – страшный, медлительный – к двери своей Прошел он, не глядя на лица людей; Повесил на столб волосатой рукой Ружье свое, схожее с черной змеей. Застыла толпа. Каждый – как онемел От страха… Никто и дохнуть не посмел, Молчат. Вдруг завыла старуха одна. Лицо раздирает и вопит она; «Арай!» Это сын ее, сын… он убит. Она, обезумев от горя, бежит. И, страшен и нечеловечески дик. В пустынном ущелье звучит ее крик.

И с воплем «арай» исступленной толпой Все женщины кинулись узкой тропой В ущелье, за матерью вслед. И вдали Ее возле мертвого сына нашли. И плач их надгробный так скорбно звучал, Что душу, казалось, живым разрывал. И юноши с горестной думой в глазах Уселись понуро на ближних камнях. А женщины плакали – сгиб удалед… Жалели покинутых сирых овец. Бедняжку Анув помянули потом Бездушным проклятьем. Скорбели о том, Что вот, мол, все юноши в горы пойдут, Саро одного лишь с собой не возьмут. Что некому будет собак накормить, Что с кровли начнут они, бедные, выть, Что палица с грозной щетиной гвоздей Покроется сажей на полке своей. Что длинный кинжал, украшенье стены. Заржавеет, вдвинутый праздно в ножны. Привыкшая к воздуху горных высот, Нани в этот год на яйлаг не взойдет; Одна будет дома несчастная мать Сидеть, горевать, о былом вспоминать… И каждое слово, что слышала мать О сыне, ей сердце могло б растерзать. И мать мертвеца начинает молить Хоть слово сказать, хоть глаза приоткрыть: «Что, солнышко, ты закатилось во тьму? Зачем не глядишь ты? Молчишь почему? Сын милый! Ты – что изменил мне? Взгляни — Ты отнял могилу у старой нани!» Но бледные веки навек заперты. Застыли уста, и не дрогнут черты. Не слышит убитый земных голосов… Недвижно белеет полоска зубов. …И небо-врага проклинает она, Отчаянья и исступленья полна. И бога поносит, и волосы рвет, И снова рыдает, и снова зовет: «Ты солнцем за тучи упал, Саро-джан! Ты с ветви цветущей упал, Саро-джан! Тьма солнце у била мое, Саро-джан!.. И ночь наступила моя, Саро-джан!..» …И ночь наступила. И пала роса. И плачущих стихли вдали голоса, Лишь старый Дэв-Бед, в гриве пенных седин, Горюет и плачет в ущелье один. С грозной песней Мчится в бездне, И – горя полн — Бьет пеной волн О стены скал За валом вал Разбивает И рыдает…

Друзья, с сокрушенной душой, Могилу копать пришли. Над рекой, под скалой большой, Они его погребли. Заблагоухал ивы цвет, Всплыл над долиной туман. И голосом шумным Дэв-Бед Величавый спел шаракан. И друзья – грустны и туманны — Воротились каждый в свой дом, Оставя внизу безымянный Черный холм в ущелье глухом.