XXVII

Принеслась весна. Склоны гор в цветах. Загремел в лесах хор весенних птах. Девушка одна ходит, травы рвет, Про себя поет и не отдохнет, По речным пустым ходит берегам, Плача и смеясь, бродит по лугам. «Красавица, что плачешь ты, Тоскуешь ты о чем? И для кого-ты рвешь цветы В ущельях день за днем? Ты плачешь – роз весенних ждешь? Для роз настанет май!.. Иль ты о милом слезы льешь? Ушел он в дальний край… Его из плена – никакой Мольбой не воротить!.. Зачем напрасных слез рекой Огонь очей гасить? Могильный холм его польет, Оплачет дождь весной. Тебя ж другой любимый ждет. Таков закон земной». «Благодарю, прохожий-брат! Иди! Ты встретишь яр… У ней смеется сладко взгляд Глубокий, полный чар. Пусть ваши дни, любви полны, Ликуют, как весна! А мне? – лишь слезы мне даны, И плакать я должна». И бредет она, И поет она. А у ней одна Песня сложена, И кипит в ней слез темная волна… Ропота полна, стонет и скорбит, И одно поет, и одно твердит: «Опустела жизнь!.. Страшно опустел, Изменился мир!.. Мир осиротел!.. Горы без Саро – сиры и пусты. — И зовет она: – «Милый, где же ты? Где твои пути? где найти следы?.. Сжалься, удалец! Воротись скорей. Долго ль ждать тебя Любящей твоей? Поверни стада, Пригони домой! Мы тайком тогда Встретимся с тобой… Взгляни на тот зеленый склон, — Там юноша лежит. Укрывшись черной буркой, он, Откинув руку, спит. Ах, то – мой яр! дыханьем трав Он сладко опьянен, На свежий луг в тени упав, Спит безмятежно он. Встань же, удалец! Встань, жестокий мой! Уж давно овец Гнать пора домой… Смуглый, молодой, Я тебя люблю. Боль души с тобой Только – утолю!.. Чья свадьба там, под рев зурны, Идет – пышнее всех? Людей веселых скакуны Несут сквозь дождь и снег?.. Нет… Мне послышалась зурна, Почудилась на миг… Подруженьки, а где ж у них Невеста и жених?.. Вон несут, несут К воротам родным!.. Стойте! я косу Расплету над ним… Унесли его, Плача и стеня. О, заройте с ним В землю и меня!.. Ах, что я! Это, говорят, Немой, смердящий труп; Застыл недвижный, мутный взгляд, Засохла кровь у губ. А тот был юн и полон сил, Благоуханно-свеж! Он с шуткой, с песней проходил По росам вешних меж… Сжалься, удалец, Воротись скорей! Долго ль ждать тебя Любящей твоей?.. Ждать не заставляй, Долго я ждала. Много без тебя Слез я пролила. Если не дождусь Нынче до зари, Помни – рассержусь, Разлюблю – смотри!»

XXVIII

В утесы бьет разъяренный Дэв-Бед пеной мутных волн, И виден над ним зеленый Саро надмогильный холм. Там слезы безумная льет, Возлюбленная его, И стонет она и зовет К себе Саро своего. И светом сменяется тьма И тьмой сменяется свет; Безмолвна могила, нема, И милого нет и нет… Дэв-Бед вздыхает: «Вуш, вуш!..» Вал за валом гоня во тьму, Призывая: «Слушай, Ануш, Тебя я возьму к нему!..» «Ануш, эй, Ануш! вернись же назад!..» — Старуха нани с обрыва кричит. Но, страшно немы, ущелья молчат. Лишь недруг Дэв-Бед во мраке шумит: «Вуш-вуш, Ануш, вуш – нежный друг, Любви твоей жалко нам!.. Вуш-вуш, Саро, храбрец-пастух!.. Вуш – милым твоим горам».

XXIX

Под Вознесенье, в ночь тайн и чудес, Есть миг счастливый один, когда вдруг Распахиваются врата небес, И умолкает внизу всякий звук, И чуть струится в небе эфир, И благодатью наполнен весь мир. В тот миг чудесный, когда тишиной Объяты бездны и бури молчат, Неутоленных при жизни земной Влюбленных звезды друг к другу летят, И встречаются, и нежно, с тоской, Целуются – высоко над землей…