Там на ночь они остались сам-друг, Взял Оган-Горлан свой колчан и лук, Под голову их положил, храпит. В море дум меж тем погружен Давид. Вдруг видит — вдали словно свет зажгли, Могучий огонь сияет вдали… И вот на лучи Он пошел в ночи. Идет по горе, взобраться спешит, Взошел, поглядел: там мрамор лежит, Лежит, рассечен, Внутри просвечен, Из камня ж огонь, вырываясь, бьет, — Взовьется и вновь на камень падет. Спустился Давид с той вершины опять; Спустился и стал он Огана звать: «Встань, дядя, чего ты храпишь? Иди! Встань, дядя, скорей, на свет погляди! Яркий свет упал на ту высоту, На ту высоту, на глыбину ту. Встань, сон отряхни, поди посмотри, Какой это свет там горит внутри?» Встал Оган-Горлан, сотворил он крест: «Умереть бы мне за свет этих мест! То наша гора, то свет Марута! Монастырь здесь был, где глыбина та — Сасуна покров, Сасуна оплот, Заступницу здесь почитал народ; Обычно, когда собирался в бой, Молитву творил там родитель твой. Он умер, и бог отвратил свой лик, И войско собрал царь Мысрамелик. Пришел, монастырь он разрушил, смёл, — Но доныне свет нам струит престол».