Он вороного оседлал, И — в стремя левою ногой, Пока же правую вдевал, Уж был в Сасуне вороной. Глядит: Давидов конь, один, Уныло бродит по горам. А мсырцы посреди равнин — Что море — нет числа шатрам, Семь бычьих шкур он надевал, — Боялся: от избытка сил Не разорваться б! Тучей встал И с кручи горной возгласил: «Эй, эй, Давид! Где ты? Услышь! Недаром носишь ратный крест! Святую деву помяни, Явись под солнцем этих мест!» Пророкотал донесья клич К Давиду под тюремный кров, «Эй, эй, — сказал, — то дядя мой, С горы Сасуна этот зов! И богоматерь Марута И древний крест мой боевой, В мой трудный час взываю к вам…» — И прянул витязь удалой. По жернову ударил он, Разбил на тысячу кусков, Взвились обломки в небосклон, — Так и летят ряды веков. Из ямы вышел: грозен встал, — И задрожал Мелик пред ним: «Мой брат Давид, ко мне поди, Садись за стол, поговорим». «Теперь твой хлеб не для меня, Лукав ты, низок и труслив. Бери доспех, седлай коня, И вступим в бой, пока ты жив». «Ну, вступим в бой! — сказал Мелик, — Но ударять сначала — мне», «Пускай — тебе!» — сказал Давид И стал средь поля на коне, Взял палицу Мысрамелик, Помчался, во весь дух гоня, Он залетел в Диарбекир — И вновь назад погнал коня. Три тысячи был лидров вес Огромной палицы одной. Ударил он — в пыли исчез, Заколебался шар земной. «Землетрясенье? Рухнул мир?» — В смятеньи спрашивал народ, «О нет, то жаркой крови пир, То великанов бой идет!» «Один удар — и пал Давид!» — Войскам провозгласил Мелик. Но из-под тучи крик гремит: «Я жив!» — Давида грозный крик… «Ай, ай, — разбегу мало нам! Гляди, как налечу сейчас!» — Вскричал Мелик. Могуч и прям, Сел на коня второй он раз. Теперь уж скачет он в Алепп, Оттуда вновь погнал коня. От вихря пыли мир ослеп, Под бурей задрожал, стеня. Разит. Услыша грозный гром, Оглохли люди, нем язык. «Осиротел сасунцев дом!» — Спешит похвастаться Мелик. «Я жив! — воскликнул вновь Давид, — Скачи еще — черед не мой!» — «Ай, ай, разбегу мало нам!..» — Мелик воскликнул, сам не свой. Мчал в третий раз он горячо, И в Мсырский ускакал предел, И с палицей через плечо Вновь на Давида налетел. Изо всех сил ударил он, Ужасен гром был, мир поник, Окутан прахом небосклон, Покрылся тьмою солнца лик, И вот три ночи и три дня Стоял подобьем тучи прах, Была три ночи и три дня Давида смерть на всех устах. Три долгих дня ушло, и вот В стоявшем тучей прахе том Живой Давид горой встает — Горою в сумраке густом. «Теперь, — он молвил, — мой черед!» Припав к земле, дрожит Мелик, — Смертельный пал на сердце гнет, Душой кичливой царь поник. Он сам в ту яму, в глубь и тьму Под земляной забрался кров, — Забился он под сорок шкур, Залег под сорок жерновов. И с места прянул, и вскричал Сын-лев, достойный льва-отца. Сверкнул, взыграл, забушевал Меч-молния в руке бойца. Но мать меликова вопит, Вопит и пряды рвет седин: «Топчи мне волосы, Давид! Но мне даруй удар один!» Вторично меч Давид вознес, Сестра меликова — к нему: «Давид, теперь, — вопит сквозь слез, — Рази по сердцу моему!» И час последний наступил. Давид сказал: «Господь, прости! Я два удара уступил, Но третий должен нанести». Тут дядя выступил Торос, «Его разрубишь пополам, Потом, Давид, — он говорит, — Мы тело взвесим по частям. Две половины мертвеца Да будут равны, — говорит, — Иль больше моего лица Не увидать тебе, Давид». Воспрял Давид и поскакал, Мчит бурно конь — сдержать нельзя. Забушевал и засверкал Меч-молния, и пал разя. Сквозь сорок буйволовых кож, Сквозь сорок мельничных камней. Он пополам рассек царя И вглубь прошел на семь локтей. «Я жив! — Мелик из тьмы вопит, — Рази еще, — да не рассечь!» Тогда разгневался Давид, Вновь сыплет искры дивный меч. «А ну, встряхнись, Мысрамелик!» Мелик встряхнулся, и тогда Распались половины вмиг, Одна — сюда, одна — туда. И вражья рать простерлась в прах. Встал ужас, лица леденя. Давид воззвал: «Оставьте страх, Приблизьтесь, слушайте меня… Жизнь ваша, пахари, темна! Голодный, голый вы народ. Мук ваших тысяча одна И тысяча одна — забот. Зачем вы взяли стрелы, лук, Пришли — в чужих полях засесть? У нас ведь тоже дом и плуг, И старики, и дети есть. Иль опостылел вам покой И ваши сельские труды, Иль надоело под горой Вам сеять, жать, сбирать плоды? Идите, люди, как пришли, В свой Мсыр родимый сей же час. Но, если из своей земли Вы вновь подыметесь на нас, — Хоть в яму брошен будь Давид, Будь тяжким жерновом накрыт, Как ныне, молнией-мечом Давид Сасунский вас сразит. Бог весть, при встрече боевой Кто пораскается в тот час: Мы — в грозный вышедшие бой, Иль вы, напавшие на нас!»