Бейтензорг — Амбоина

В отличие от пребывания на Яве Миклухо-Маклай, покинув Бейтензорг, сразу же начал вести дневник, который довольно исправно продолжал в течение почти всей экспедиции. Вот его первая запись, датированная 15 декабря 1873 года: «Около 12 часов ночи выехал я из Бюйтенцорга. Я предпочел 5-часовую езду в карете 2-часовой езде по железной дороге, потому что мог провести таким образом несколько часов более в семействе Л*** и потому что предпочитаю отправляться в путь вечером или ночью. Сон благотворно действует, и разлука с близкими людьми переносится как будто в мир грез». Тоска по Бейтензоргу появилась и в некоторых других дневниковых записях.

По предписанию генерал-губернатора русский путешественник был любезно принят голландским резидентом Батавии. Его люди проводили Николая Николаевича и Ахмата во внутреннюю гавань, откуда маленький пароходик по судоходному каналу доставил их на внешний рейд, где уже готовился к отплытию пароход «Король Вильгельм III», который отправлялся, с заходами в несколько портов, на Молуккские острова.

В Батавии свирепствовала эпидемия холеры, от которой за шесть недель умерло около двух тысяч человек, в том числе 200 европейцев. Эпидемия распространилась на яванские порты Семаранг и Сурабая, куда зашел «Король Вильгельм III». Заболевшие холерой обнаружились и на самом корабле, а потому на нем были приняты все возможные меры предосторожности. Тело пассажирки, умершей от холеры в открытом море, бросили за борт.

Во время плавания состояние здоровья Николая Николаевича существенно ухудшилось: участились приступы малярии, снова стала проявляться незалеченная лихорадка денге, вызывая боль и припухлость в костях и суставах, в штормовую погоду он страдал от морской болезни. Но путешественник не пал духом. Пребывание на пароходе он использовал для наблюдений над пассажирами, среди которых было немало евро-малайских, китайско-малайских и негро-малайских метисов, расспрашивал старожилов-голландцев о различных обычаях обитателей Явы и других островов Малайского архипелага.

22 декабря «Король Вильгельм 111» бросил якорь в гавани Макасара — столицы султаната Гова, включавшего юго-западную часть Сулавеси (Целебеса) и ряд маленьких островов. Еще в конце XVIII века этот султанат был покорен голландцами и стал частью Нидерландской Ост-Индии. За султаном были сохранены номинальные права и значительные земельные владения, но реальная власть перешла к голландскому резиденту.

В Макасаре Миклухо-Маклай встретился с итальянским путешественником и натуралистом Одоардо Беккари (1843 — 1920), который вместе со своим соотечественником Луиджи Мария д'Альбертисом (1841 — 1901) в 1871-1872 годах на молуккском паруснике плавал вдоль Берега Папуаковиай, но по ряду причин, в том числе ввиду внезапного заболевания своего спутника, так и не смог приступить там к научным исследованиям. В 1873 году, незадолго до встречи с Миклухо-Маклаем, он совершил поездку на острова Кей и Ару, расположенные к югу от западной оконечности Новой Гвинеи. Беккари дал русскому ученому полезные советы, которые помогли ему лучше подготовиться к путешествию на Берег Папуаковиай, но предупредил о серьезных трудностях и опасностях, которые будут ждать его на этом побережье.

В своем дневнике, опубликованном посмертно, в 1924 году, Беккари довольно подробно описал встречу с Миклухо-Маклаем, «общение с которым, продолжавшееся всего несколько часов, породило нечто большее, чем простое знакомство». Рассказав о планах своего нового приятеля, Беккари прибавил: «Я нашел его очень ослабевшим и по виду страдающим от лихорадок. <…> Поистине досадно и огорчительно, что он пускается в путь со здоровьем, находящимся в столь плачевном состоянии». Но вопреки предостережениям местных голландских врачей и незавидной перспективе, красноречиво обрисованной Беккари, Николай Николаевич решил не отступать от намеченного плана. Как и в другие критические периоды своей жизни, путешественник проявил огромную силу воли и, презрев недуги, мобилизовал все силы своего организма, чтобы достичь желанной цели.

2 января 1874 года «Король Вильгельм III» пришел в Амбоину (ныне Амбон), административный центр голландского резидентства (провинции) Молуккские острова — конечного пункта своего рейса.

Молуккский архипелаг расположен между большим островом Сулавеси и Новой Гвинеей. Он состоит из трех сравнительно крупных островов и более чем 1300 мелких, соединенных в несколько цепей. Население архипелага еще в XVII веке было покорено голландскими завоевателями. Отдельными островами продолжали управлять раджи (князья), «начальниками» мелких островков и отдельных деревень на более крупных островах были традиционные вожди, многие из которых стали называться на европейский лад майорами или капитанами. В XIX веке все эти правители — напрямую или через других феодалов — находились в вассальной зависимости от северомолуккских султанатов Тернате и Тидоре, которые, в свою очередь, признавали сюзеренитет Нидерландов.

Амбоинский резидент, прочтя адресованное ему письмо Джеймса Лаудона, пригласил Миклухо-Маклая поселиться в своем доме, окруженном тенистым парком. На берегу, в комфортабельной обстановке, страдания путешественника не уменьшались. В его дневнике мы находим такие записи: «Здоровье плохо, лихорадка и боль правой стороны» (7 января); «Периост костей, которые подчас сильно болят, так что чувствуешь боль во всем теле, сильно вспух. Колотье и боль печени более чем чувствительны» (15 января); «Вот уже более недели, как почти все время провожу, лежа или в постели, или в длинном кресле. Лихорадка, кнокелькурс и раны на ногах поочередно или иногда вместе надоедают положительно» (21 января). Но и при таком самочувствии путешественник не оставался без дела. Он подолгу беседовал с резидентом и его помощниками, голландскими поселенцами, морскими торговцами и ам-боинской знатью, обсуждая, как лучше добраться до Берега Папуаковиай и обосноваться на этом побережье, продолжал работать над начатой ранее статьей об обычаях папуасов и зарисовал трех женщин в местной больнице. 11 января, когда не было приступов, он отправился в шлюпке на коралловый риф и занялся любимым делом — добычей губок, а потом изучал и консервировал их в своей комнате.

Из Амбоины Миклухо-Маклай отправил письмо Мещерскому, в котором, подтвердив свое намерение во что бы то ни стало отправиться еще раз на Новую Гвинею, признался, что не менее болезней его тревожат финансовые проблемы. Одно дело — участвовать в голландской экспедиции на пароходе «Кум-пан», другое — самостоятельно добираться до Папуаковиай и, как оказалось необходимым, нанимать на несколько месяцев слуг и парусник с командой, закупать большое количество снаряжения и продовольствия. На это не могло хватить денег, присланных летом из России (и частично потраченных на уплату долгов). Путешественник уже занял тысячу гульденов у батавской фирмы «Дюммлер и К°». По возвращении на Яву ему понадобятся две-три тысячи рублей. Потеряв надежду получить деньги от матери, Николай Николаевич просил своего друга похлопотать в РГО, чтобы требуемая сумма была выслана ему в Батавию к маю 1874 года.

Полевые записи за первую половину февраля не сохранились, но, как видно из дневника, Миклухо-Маклай нанял в Амбоине двух слуг — амбонцев-христиан Давида Хукома и Иосифа Лописа, которые уже бывали на Новой Гвинее и, в частности, участвовали в 1871 — 1872 годах в неудачном плавании Беккари к Берегу Папуаковиай. Порт Амбоина на островке того же названия находится у юго-западной оконечности крупного острова Серам. Знающие люди посоветовали путешественнику перебраться на островки Серам-Лаут, вытянувшиеся цепочкой на восток от Серама: здесь издавна сложился центр торговли с Новой Гвинеей и потому легче было нанять подходящее парусное судно с командой и закупить нужные припасы. 14 февраля Николай Николаевич отправился туда на большом правительственном катере под голландским флагом, любезно представленном ему резидентом.

Прибытие этого судна всполошило правителей островков Серам-Лаут, и они прибыли на лодках к вставшему на якорь катеру. От имени генерал-губернатора Нидерландской Ост-Индии и резидента Амбоины Миклухо-Маклай приказал этим капитанам, майорам и раджам-муда (младшим раджам) немедленно помочь ему в аренде подходящего парусника и выделить за оговоренную плату 16 человек, знающих морское дело и уже бывавших на Новой Гвинее. Анакода (амбоинский шкипер катера) подтвердил все сказанное «белым господином». В результате уже на следующий день, 20 февраля, Николай Николаевич выбрал урумбай, принадлежавший деревне на островке Килвару, — небольшое двухмачтовое парусное судно с заостренными и высокими носом и кормой, без палубы, но с каютой в виде хижины посередине. Его важное преимущество состояло в том, что в случае штиля или неблагоприятного ветра урумбай мог передвигаться на веслах, а не под парусами.

На островках Серам-Лаут, издавна превратившихся в торговый центр, было смешанное население. Наряду с коренными жителями, которых Миклухо-Маклай называет серамцами, здесь обитали выходцы из других районов Малайского архипелага, арабы, китайцы, папуасы и разнообразные метисы. Эта этническая пестрота отразилась и на команде, отобранной путешественником. Среди его матросов были серамцы, буги с Южного Сулавеси, малайско-папуасские метисы и два чистокровных папуаса. По просьбе местных правителей Николай Николаевич назначил копал-орангом (начальником над людьми) Сангиля — брата майора Килвару. Два дня продолжалась погрузка на урумбай различных припасов, в том числе продовольствия (саго, сушеной рыбы, сушеной говядины и др.). Путешественник приказал закупать еду на пять месяцев — срок, который он предполагал пробыть на Новой Гвинее.

Пользуясь последней возможностью отправить свою корреспонденцию с катером, который возвращался в Амбоину, Николай Николаевич написал несколько писем на Яву и в Россию. До нас дошли только два письма — секретарю РГО и Мещерскому. «Мой план, — говорится в первом письме, — снова тот же, как и в 1871 году: познакомиться с жителями, их обычаями и языком, живя с ними, не оставляя при этом моих зоологических и метеорологических наблюдений». Путешественник добавил, что Лаудон обещал прислать за ним пароход «по окончании Ачинской экспедиции». «Отправляюсь, — написал он Мещерскому, — потому что если теперь не решусь, пожалуй, вторая экспедиция в Новую Гвинею никогда не удастся вследствие здоровья, которое уходит, и средств, которые все более и более стесняют. Постараюсь вернуться, потому что главные результаты (этнологические) 1-го путешествия почти не разработаны мною, и никто это за меня сделать не сможет».

23 февраля 1874 года урумбай поднял якорь и взял курс на Новую Гвинею. Посетив по пути острова Горонг и Ватубела и выдержав жестокий шторм, который едва не потопил лодку, путешественник и его спутники увидели 27 февраля поднимающиеся уступами горы. Это был Берег Папуаковиай.

 

«Здесь легче умирать, чем жить»

Голландские, английские и французские морские экспедиции нанесли на карту извилистую береговую линию Папуаковиай с прилегающими к ней островами. Натуралисты, участвовавшие в некоторых из этих экспедиций, съезжали на берег. Но никто из европейских ученых не занимался изучением местного населения, о котором ходили самые невероятные слухи, распускавшиеся морскими*торговцами — подданными султаната Тидоре, формально владевшего этой частью Новой Гвинеи.

Панорама, которая открылась с урумбая перед Миклухо-Маклаем, восхитила путешественника: «Море с его многочисленными бухтами и проливами, отвесные скалы, высокие хребты гор с разнообразными контурами, чрезвычайно богатая растительность представляют в Папуаковиай самые эффектные комбинации, и часто пейзаж не довольно назвать "красивым", но надо назвать "величественным"». Однако путешественника поразило безлюдье этой по виду роскошной страны.

На всем протяжении Берега Папуаковиай он обнаружил «не более 3 или 4 построек, которые можно назвать хижинами; все остальные, и эти очень малочисленные, едва заслуживали название шалашей». «Все эти жилища <…> — добавил он, — только временно обитаемы, и даже редко можно застать в них жителей. Все население скитается по заливам и бухтам в своих пирогах, оставаясь только несколько часов или дней в одной местности».

На следующий день после прибытия Николай Николаевич с Сангилем в качестве переводчика посетил гористый, покрытый пышной растительностью островок Наматоте, где встретился с местными «большими людьми» — правителями островов Айдума, Наматоте и Мавара. Подобно «начальникам» на Молуккском архипелаге, эти папуасы именовались радьями (раджами) или капитанами и красовались, по словам путешественника, в малайской одежде. Путешественник объяснил им, что намеревается «поселиться здесь между ними, месяца на три», желает «видеть здесь горы, деревья, животных, людей и хижины их», хочет «знать обо всем, что здесь делается». В ответ он услышал жалобы на военные набеги из Папуа-Онин и междоусобные войны. «Титулованные» собеседники просили защиты у туан пушу (белого господина), обещали во всем ему помогать и просили дать им пару бутылок рома или джина, к которым они пристрастились под влиянием молуккских морских торговцев.

Отказавшись от предложения местного раджи обосноваться на Наматоте, Николай Николаевич объехал на урумбае прилегающие участки побережья и ближайшие острова. Его выбор пал на мыс Айва, расположенный на «материке» вблизи от острова Маваре. Здесь на уступе скалы с красивым видом на море он приказал расчистить в лесу площадку, на которой люди с урумбая с помощью местных жителей быстро построили домик на сваях, крытый атапами — водонепроницаемыми пластинами, сплетенными из пальмовых листьев. Он состоял «из передней, моей комнаты с двумя окнами и дверью и другой, почти вдвое большей, для моих людей». Сюда перетащили с урумбая вещи путешественника — одежду, ружья, приборы, ящики с медикаментами и т. д. На берегу под скалой начали селиться обитатели ближайших островов. Они строили шалаши или вытаскивали на сушу свои обычные жилища — лодки с двумя балансирами и довольно широкой платформой с навесом, сплетенным из листьев пандануса.

Не теряя времени, Миклухо-Маклай приступил к научным изысканиям: обмерял головы папуасов, собирал черепа и скелеты из разрушенных захоронений, составлял словники местных диалектов, добывал при отливе и консервировал губок и других простейших морских животных, организовал охоту на местных птиц, чьи черепа и скелеты помещал в консервирующие растворы, проводил метеорологические наблюдения.

В 1828 году голландская колониальная администрация объявила о присоединении западной части Новой Гвинеи к Нидерландской Ост-Индии и, чтобы подкрепить эту декларацию, основала на Берегу Папуаковиай, в местности Лобо, расположенной недалеко от Айвы, военное поселение — форт Дюбус. Однако большинство поселенцев, включая коменданта, погибли от малярии, берибери (скорбута) и дизентерии. Новые пополнения ждала та же участь. В 1836 году оставшиеся в живых солдаты и офицеры с семьями были вывезены военным кораблем в Батавию. Голландцы получили столь суровый урок, что следующую попытку основать поселение в этом районе предприняли лишь в конце XIX века, а до того ограничивались «демонстрацией флага», изредка посылая к Берегу Папуаковиай военные корабли.

Трагическая судьба форта Дюбус была не случайной. Как вскоре убедился русский путешественник, прибрежная полоса Берега Папуаковиай — с заболоченными низинами и мангровыми болотами — была еще более нездоровой, чем местность на побережье залива Астролябия, где он жил в 1871 — 1872 годах. Судя по дневнику, Николая Николаевича здесь реже посещали приступы малярии, но он страдал от осложнений, вызванных лихорадкой денге, и постоянно испытывал сильное недомогание. Между тем серьезно заболел Ахмат. Приступы малярии следовали у него один за другим. Мальчик настолько ослаб, что с трудом говорил и, лежа на циновке, не мог без помощи приподнять голову. Николай Николаевич заботливо ухаживал за своим «папуасенком». Местными разновидностями малярии заболело и большинство «матросов» урумбая. Положение спасали большие дозы хинина, которым предусмотрительно запасся Миклухо-Маклай. Природные красоты, которыми не уставал восхищаться путешественник, обернулись другой, трагической стороной. Уже через несколько дней после высадки в его дневнике появилась такая запись: «Местность здесь живописная, жалко, что здесь легче умирать, чем жить».

Ознакомившись с окрестностями Айдумы, Миклухо-Маклай 21 марта отправился на урумбае в более далекую экскурсию. Сторожить свой домик он оставил пятерых матросовсерамцев под начальством амбонца-христианина Иосифа Лописа, которому поручил неустанно заботиться об Ахмате, еще не окрепшем после серии пароксизмов малярии.

Идя вдоль берега, преимущественно на веслах, урумбай посетил многие бухты и проливы, а также маленькие острова, причем Николай Николаевич внес уточнения и изменения в официальную голландскую карту. Путешественник проявил, как теперь говорят, политкорректность: безымянный мыс на острове Драмай он назвал в честь Лаудона, проток, ведущий в залив Бичару, обозначен на его картосхеме как пролив Королевы Софии (супруги голландского короля), а обособленная часть залива Тритон — как пролив Великой княгини Елены (его петербургской покровительницы).

На востоке урумбай дошел до острова Лакахия, где имелась хорошая, защищенная от ветров якорная стоянка, а потому здесь чаще, чем у других островов Берега Папуаковиай, останавливались серамские и макасарские падуаканы (большие парусники), приходящие для меновой торговли. На Лакахии не было постоянного поселения. Но стоило появиться падуакану, как сюда, словно на ярмарку, приплывали в своих лодках жители окрестных прибрежий и островов. По мнению современного востоковеда М.А. Членова, Миклухо-Маклай наблюдал здесь начальную стадию образования торгового центра, при дальнейшем развитии которого на острове обычно оседают и смешиваются люди разных национальностей, образуя ядро «торгового этноса», и возникает постоянное поселение.

На Наматоте и Айдуме Николай Николаевич несколько раз встречался с людьми из племени вуоусирау, населявшего горы над Берегом Папуаковиай. Они приглашали путешественника в гости, причем рассказали, что за грядой прибрежных холмов находится большое озеро Камака-Виллар. Несмотря на общую слабость и боль в ногах, Миклухо-Маклай по крутым тропинкам совершил поход в горы и познакомился с культурой и бытом этого племени, которое было меньше затронуто внешними влияниями, но тоже имело своего «капитана». Вуоусирау (как и их соседи — маираси) по своему антропологическому типу мало отличались от прибрежных папуасских племен. «Между женщинами, — записал путешественник, — я заметил одну девочку лет около 13, большие темно-карие глаза которой могли бы удовлетворить самых взыскательных ценителей женской красоты». Вуоусирау говорили на особом диалекте, вели более оседлый образ жизни, строили прочные хижины на сваях и в отличие от береговых папуасов держали собак, которые по своей природе и предназначению были похожи на их четвероногих сородичей с Берега Маклая.

Спустившись с гор, Миклухо-Маклай продолжил объезд побережья. Путешественнику приходилось быть все время настороже, так как сопровождавшие его местные жители утверждали, что на урумбай готовится нападение. В узком и извилистом заливе Каруру 50 вооруженных старинными ружьями, луками и копьями папуасов на больших лодках приблизились к урумбаю. Решительность и находчивость Миклухо-Маклая помогли предотвратить столкновение, но команда урумбая была уверена, что это разведка, а настоящее нападение произойдет ночью, а потому уговорила путешественника поставить паруса и поскорее выйти в открытое море. Однако это было только начало. 2 апреля на обратном пути к Айдуме Николай Николаевич и его спутники узнали от плывшего в утлой лодчонке папуаса, что на Айву напали более сотни обитателей залива Бичару, разграбили вещи путешественника, убили несколько папуасов, поселившихся возле его домика, обезглавили их, а двух девушек и мальчика увели с собой в горы.

Утром 3 апреля урумбай подошел к Айве, и путешественник услышал от Иосифа Лописа более точную версию происшедших событий. По словам Лописа, нападение было устроено сообща людьми, живущими в заливе Бичару и на островах Наматате и Мавара, причем одним из главных организаторов этого предприятия был Саси — капитан Мавары. Они, по-видимому, сговорились с некоторыми серамцами из команды урумбая, оставленными для охраны домика ученого, и когда Лопис приказал открыть огонь по нападавшим, те стреляли холостыми зарядами.

Около острова Наматате стоял на якоре макасарский падуакан, прибывший для меновой торговли с ковиайцами, Лопис с Ахматом и одним из матросовсерамцев отправился в маленькой лодке на это судно и уговорил его капитана послать на берег вооруженных людей, чтобы прекратить резню и спасти хоть часть имущества путешественника. Когда макасарцы прибыли в Айву, бичарцы уже ушли, а папуасы с Наматоте и Мавары занимались дележом добычи. Увидев вооруженных моряков, они не стали сопротивляться, когда Лопис с макасарцами собрали остатки вещей «белого господина» и перевезли их на падуакан.

8 апреля капитан падуакана сообщил Миклухо-Маклаю, что вследствие недавних событий боится здесь оставаться и отправляется для торговли на острова Кей или Ару. Путешественник послал с ним письма, а также два ящика с заспиртованными препаратами и черепами для передачи голландским властям.

В письме «командиру правительственного корабля на рейде Гесира», посланном 9 апреля с капитаном падуакана, Миклухо-Маклай сообщил: «Папуасы ограбили мою хижину. Я нахожусь в затруднительном положении и имею честь просить Вас без опоздания прибыть за мною в Айдуму». Но когда прошел первый шок от разбойного нападения, Николаю Николаевичу стало обидно покидать Папуаковиай менее чем через два месяца после высадки и он ограничился тем, что перевел свою «резиденцию» из Айвы на северный берег острова Айдума, поближе к стоявшему на якоре урумбаю, где, по его мнению, он будет в большей безопасности, чем на «материке». Здесь для путешественника построили маленькую хижину, в которой едва поместились его койка, стол и стул. Возле хижины туан пути сразу начали селиться папуасы с ближайших островов. Между тем условия для научной работы серьезно ухудшились, так как исчезли или были повреждены многие метеорологические приборы и инструменты для анатомических и антропологических исследований. Кроме того, нападавшие унесли почти весь запас хинина, без которого было крайне опасно оставаться в этой нездоровой местности.

Непредвиденное обстоятельство заставило путешественника срочно расстаться с Берегом Папуаковиай. Утром 23 апреля Миклухо-Маклай узнал, что капитан Мавары — главный зачинщик резни и грабежа в Айве — находится в одной из парусных лодок, стоящих возле урумбая. Одержимый желанием отплатить обидчику, Николай Николаевич в сопровождении своих наиболее доверенных людей с заряженными ружьями немедленно прибыл на урумбай и громко потребовал, чтобы капитан Мавары поднялся на борт. После неоднократно повторенного приказания бледный, дрожащий капитан подчинился. «Я встал, вынул револьвер, — говорится в полевом дневнике путешественника, — и, подойдя к капитану Мавара, приставил револьвер к лицу его и сказал стоящим вокруг меня людям урумбая очень громко, чтобы <…> люди на берегу слышали бы мои слова: "Этот человек с радьей Наматоте разграбили мои вещи в Айве, поэтому вяжите его, я его беру с собой, и г. резидент в Амбоине скажет, что с ним сделают!" <…> Арестование произвело большое впечатление на всех, особенно на папуасов на берегу, и я был одинакового мнения с моими людьми, что не следует теперь терять время и, не отлагая до завтра, уйти в море». Не дожидаясь, пока папуасы попытаются освободить Саси, Миклухо-Маклай приказал перенести свои вещи из хижины на урумбай и к полудню при попутном ветре судно находилось уже далеко от Берега Папуаковиай.

К эпизоду с захватом капитана Мавары Миклухо-Маклай возвращался неоднократно — в статьях на русском, французском и английском языках, в письмах и публичных выступлениях, -изменяя фактические детали и прибавляя драматические подробности, призванные показать его смелость, неустрашимость и находчивость в «Зазеркалье» — мире первобытных людей. Например, в версии дневника, подготовленной в 1886 году к печати, рассказывается, как путешественник, пройдя с двумя помощниками по берегу острова мимо толпы папуасов, приблизился к лодке, в которой находился капитан Мавары, откинул скрывавшую его циновку, «схватил капитана за горло и, приставив револьвер ко рту, приказал <…> связать ему руки». Так, Николай Николаевич вносил свою лепту в развитие мифологических представлений о себе, возникших в России и за ее рубежами.

Каковы же научные результаты второй экспедиции Миклухо-Маклая на Новую Гвинею? «Главное соображение, маячившее передо мной как цель этого путешествия, — писал он в статье, опубликованной в батавском научном журнале, — было желание составить ясное суждение об антропологическом положении населения юго-западного берега в сравнении с туземцами северо-восточного побережья Новой Гвинеи». Николай Николаевич пришел к выводу, что обитатели Папуаковиай подобно обитателям Берега Маклая принадлежат к папуасской расе, хотя между ковиайцами встречаются люди смешанного происхождения — потомки малайцев (так называл ученый представителей всех береговых народов Малайского архипелага) от местных женщин. Но если в антропологическом отношении население обоих районов оказалось близким друг к другу, то в их образе жизни обнаружились существенные различия.

«Хотя папуасы Берега Маклая живут совершенно изолированно от других рас и не знают ни одного металла, — писал он в той же статье, — они строят своими каменными топорами относительно очень удобные, иногда и большие хижины. Вблизи от своих многочисленных и красиво устроенных деревень они старательно обрабатывают свои плантации, круглый год снабжающие их пищей. Кроме собак, в деревнях видно много свиней и даже кур. Вследствие их оседлого образа жизни и дружественных отношений между многочисленными деревнями войны происходят реже, так что постоянное чувство опасности почти исчезло».

Что же касается береговых жителей Папуаковиай, живших в постоянном страхе за свою жизнь, то они были вынуждены «постоянно скитаться из одной местности в другую то в поисках морских животных и для ловли рыбы, то чтобы бродить по лесам для сбора немногих плодов, листьев или кореньев». Вследствие длительных контактов с жителями Молуккских островов у папуасовковиай появились железные орудия труда и холодное оружие, кремневые ружья, получили некоторое распространение малайские одежда и украшения, они познакомились с алкогольными напитками и курением опиума. Но, как установил Миклухо-Маклай, они «оттого не стали ни богаче, ни счастливее». Путешественника заинтересовало, почему эти папуасы ведут, по его выражению, «такую жалкую жизнь», и он нашел, как ему показалось, ответ на этот вопрос.

Дело в том, что на протяжении многих лет на побережье Папуаковиай нападали хонгии (морские экспедиции), снаряжаемые султанатом Тидоре под предлогом сбора дани. Эти экспедиции буквально опустошали побережье, грабили и убивали папуасов, обращали многих из них в рабство. Примерно такой же характер имели пиратские набеги, совершаемые с островов Серам-Лаут и Горонг. Спрос на рабов стал важным источником войн между местными племенами, и это усиливало на побережье атмосферу подозрительности и тревоги. «Постоянные опасения быть убитым и ограбленным, — записал в дневнике Миклухо-Маклай, — принуждают туземцев жить преимущественно в своих пирогах, перекочевывая с места на место». «Сколько раз этих людей грабили, избивали, уводили в рабство, — гласит другая запись. — Один тидорский принц Амир несколько лет тому назад увез, как говорят, много сотен людей отсюда. <…> Не удивительно, что каждый кажется им неприятелем. Они также в свою очередь старались отплатить без разбора всем, кто легкомысленно попадался им в руки».

В целом экспедиция на Берег Папуаковиай оказалась менее результативной, чем пребывание на Берегу Маклая, хотя его главная задача — антропологическое изучение местного населения в сопоставлении с папуасами, живущими в районе залива Астролябия, — была выполнена. Николаю Николаевичу удалось также сделать интересные наблюдения над образом жизни обитателей Папуаковиай, внести вклад в географическое изучение этого района, собрать фаунистическую коллекцию. Дневниковые записи дополнены превосходными рисунками; их сохранилось более двадцати. На них изображены местные жители, их жилища и магические предметы, пейзажи, домик путешественника на мысе Айва. Учитывая крайне неблагоприятную обстановку, в которой пришлось действовать Миклухо-Маклаю, и состояние его здоровья, исследования путешественника на Берегу Папуаковиай можно уподобить подвигу.

В 1902 году, то есть через 28 лет после Миклухо-Маклая, Берег Папуаковиай посетил русский натуралист К.Н. Давыдов. Он пробыл в этом районе только две недели, так как увидел, что «научные исследования там невозможны». «Никогда в жизни не чувствовал я себя столь подавленным и удрученным окружающей обстановкой, — писал он о своем посещении Папуаковиай. — Как никто понял я там всю цену и значение подвига Миклухи-Маклая».

 

На Молуккских островах

Без особых происшествий урумбай за пять дней дошел до Молуккских островов. По пути Миклухо-Маклай запретил где-либо останавливаться, так как ему стало известно, что его пленник, Саси, уговаривал некоторых «матросов» помочь ему бежать, обещая за это щедро вознаградить их товарами, вывозимыми с Берега Папуаковиай. Урумбай подошел лишь на несколько часов к острову Горонг, чтобы пополнить запасы продовольствия и пресной воды, а на следующий день, 29 апреля, бросил якорь у острова Килвару в группе Серам-Лаут, откуда путешественник в феврале отправился в плавание к берегам Новой Гвинеи.

На Килвару Миклухо-Маклай был радушно встречен местным раджей, который поселил его в доме для почетных гостей. Путешественник послал Иосифа Лописа на небольшом голландском паруснике на остров Банда с письмами местному голландскому ассистент-резиденту и резиденту в Амбоине с известием о своем прибытии на Килвару и стал ждать парохода, чтобы отправиться на нем в Макасар, а оттуда на Яву. Это ожидание растянулось натри недели.

Миклухо-Маклай использовал пребывание на Килвару, чтобы вчерне написать сообщение в РГО «Мое второе путешествие на Новую Гвинею», провести антропологические исследования и поближе познакомиться с бытом и нравами местного, по преимуществу смешанного населения.

Особое внимание путешественник уделил обследованию малайско-папуасских метисов. Помимо некоторых выводов, имеющих узкоспециальный интерес (о передаче по наследству отдельных признаков каждой из рас), Миклухо-Маклай установил, что межрасовые браки дают здоровое потомство, а не приводят к его физической и умственной неполноценности; более того, физиономии детей смешанного происхождения оказались «интеллигентнее и живее, чем у чистокровных (особенно малайских) детей». Опубликовав вскоре эти наблюдения в ба-тавском научном журнале, исследователь нанес еще один удар по воззрениям современных ему антропологов-расистов.

Как отмечалось выше, Миклухо-Маклай после 1871 года избегал широких выводов и обобщений. Но в связи с антропологическими изысканиями, проведенными на Килвару и соседних островах, он занес в дневник гипотезу, новаторскую для того времени и не утратившую своего значения до наших дней: «Итак, вероятно, что папуасы, как и негры, очень измененное племя, происшедшее от индифферентного родоначального племени с курчавыми и прямыми волосами».

Миклухо-Маклай записал легенды о хвостатых людях и духах-оборотнях, родословную раджи Килвару, с интересом наблюдал по вечерам мужскую военную пляску чикалеле — пережиток танца охотников за головами, занялся своим излюбленным делом — препарировал пойманную акулу. Его по-прежнему донимала малярия. Полностью рассчитавшись за аренду урум-бая и с нанятыми им людьми, включая двух амбонцев-христиан, Николай Николаевич остался практически без денег. «Вино, сахар, кофе на исходе. Денег, рису, бисквитов более нет», — с грустью записал он в дневнике накануне отплытия из Килвару.

Николай Николаевич нарисовал портреты нескольких малайско-папуасских метисов. Среди них была Бунгарая — молодая женщина 25 — 27 лет. Вскоре она стала его любовницей — возможно, по воле раджи, желавшего угодить путешественнику. В дневнике, не предназначенном для печати, Миклухо-Маклай довольно подробно, с натуралистическими деталями описал свою связь с Бунгараей. В этих записях путешественник предстает перед нами не столько как любовник, сколько как довольно бесстрастный ученый-натуралист. Приведем несколько отрывков из них.

«Вечером, незваная, пришла Бунгарая — я не мог воздержаться и отослать ее! Хотя было не более 7 часов. Я предполагаю, что папуасские ласки мужчин иного рода, чем европейские, по крайней мере, Бунгарая с удивлением следила за каждым моим движением и хотя часто улыбалась, но я не думаю, что это было только следствием удовольствия. Несмотря на малый рост, vagina показалась очень длинною. Внешние губы не велики» (9 мая).

«Вечером опять пришла Бунгарая. Утром при уходе я подарил ей кусок катуна (хлопчатобумажной ткани, идущей на женскую набедренную одежду. — Д. Т.), которым она, кажется, не осталась довольна; так как у меня остается всего-навсего ½ gulden'a, то денег не пришлось дать. Она говорила что-то, но я не мог понять, кажется, просила денег, желала серег, браслет. Слыша, что я хохочу (было темно), она что-то стала сердито бормотать, я еще более хохотал, она несколько раз толкала меня в бок не слишком нежно, потом даже намеревалась с досады укусить (!) меня раза два. Я ее успокоил тем, что 3-й раз за ночь удовлетворил ее желание» (10 мая).

«Надеюсь спать спокойно эту ночь после 4-х довольно утомительных при скудной пище, что, однако, не удалось. Я уже спал крепко, когда был разбужен Бунгараею, которая пробралась ко мне в комнату незамеченной слугами, которые сидели на задней веранде. Недостаток пищи имеет следствием незначительное выделение семенной жидкости. При эякуляции вытекает только 4 — 5 капель. Я ее отправил без подарка, и надеюсь, что не придет беспокоить меня сегодня» (12 мая).

«Было 7 часов вечера, я сидел за своим скудным ужином. Когда на минуту люди мои вышли оба на заднюю веранду, Бунгарая осторожно пробралась мимо меня в спальню. Пришлось ее спрятать, хорошо, что у кровати есть занавеска. Принесла тарелку яиц. Странно, что пришла, и еще незваная, да с подарком, когда я ей 3-го дня ничего не дал» (13 мая).

«Бунгарая опять приходила» (14 мая).

«Бунгарая приходит каждый день» (18 мая).

21 мая наконец прибыл пароход «Бали» с резидентом на борту. Голландский чиновник передал Николаю Николаевичу много писем, но среди них не было ни одного от родных и Александра Мещерского.

Резидент решил судьбу капитана Мавары, которого держал под арестом раджа Килвару. Саси был осужден на пожизненное изгнание: его отправили на поселение в Тидоре и запретили когда-либо возвращаться в Папуаковиай.

Покинув Килвару 23 мая, «Бали» посетил три островка и через неделю пришел на амбоинский рейд. Здесь Николай Николаевич увидел пароход «Ангер», идущий с Явы на Новую Гвинею за русским путешественником. Помощь, высланная батав-скими властями, несколько опоздала.

Миклухо-Маклай не собирался задерживаться в Амбоине, но его здоровье настолько ухудшилось, что ему пришлось провести здесь около месяца. Похоже, путешественник не вел здесь дневник. Поэтому о его пребывании на Амбоине приходится судить по отдельным, нередко противоречащим друг другу фразам на разрозненных листках, в письмах и публичных чтениях 1882 года. Малярия здесь меньше изводила исследователя, но к ней прибавилась рожа лица и головы. Пришлось лечь в амбоинский военный госпиталь, где голландские врачи с трудом излечили его от этой напасти. Несмотря на болезнь, Николай Николаевич продиктовал писарю, знающему немецкий язык, несколько расширенный вариант своего сообщения о путешествии в Папуаковиай, подготовленного для РГО в Килвару; эта статья появилась в батавском научном журнале. С помощью того же писаря ученый завершил и подготовил к публикации работу «Папуасские диалекты Берега Маклая на Новой Гвинее», начатую в Бейтензорге. Эту работу ученый отправил с Амбоины в РГО вместе с не дошедшими до нас письмами П.П. Семенову и Александру Мещерскому. В следующем году, путешествуя по джунглям Малакки, он вспомнил «девочку в Амбоине, которая мне нравилась».

В начале июня 1874 года Амбоину посетил английский мореплаватель Джон Морсби, который на судне «Бэзилиск» обследовал и нанес на карту значительную часть юго-восточного и северо-восточного побережья Новой Гвинеи. По указанию британского Адмиралтейства, откликнувшегося на просьбу совета РГО, Морсби в 1872 году безуспешно пытался отыскать Миклухо-Маклая в районе залива Астролябия и только теперь встретился с ним в амбоинском госпитале. Как вспоминает Морсби, здоровье русского путешественника «было в плачевном состоянии», и, оставляя Амбоину, английские моряки «не рассчитывали, что он останется в живых». Но Николай Николаевич выстоял и на голландском рейсовом пароходе, заходившем по пути в Тернате, Менадо и Макасар, в конце июля прибыл в яванский порт Сурабая.

 

Снова на Яве

Из Сурабаи Миклухо-Маклай отправился прямо в Бейтензорг. «Я был, как и в прошлом году, дружески принят в любезном семействе генерал-губернатора», — сообщил Николай Николаевич матери. Вместе с Лаудонами путешественник переехал из Бейтензорга в их летнюю резиденцию в Чипанасе — городке, расположенном на плоскогорье в более прохладной климатической зоне, а затем вместе с ними вернулся в Бейтензорг.

Миклухо-Маклай подробно рассказал Лаудону о трагической обстановке, сложившейся на Папуаковиай, прозрачно намекнув, что за бедственное положение тамошних жителей в конечном счете несут ответственность голландские колониальные власти, которые не принимают мер ни для искоренения рабства на Молуккских островах, ни для защиты ковиайцев от хонгий и других разбойных экспедиций. В развитие этих бесед он представил генерал-губернатору меморандум о политическом и социальном положении папуасов этого Берега, в котором уделил особое внимание морским набегам, совершаемым главным образом с целью захвата рабов, рассказал о жестоком обращении с детьми-рабами на Молукках. Путешественник призвал принять действенные меры для прекращения совершающихся злодеяний, причем высказался за создание на Берегу маленького военного поселения, «достаточно сильного для того, чтобы поддерживать справедливость и наказывать виновных». Более того, как сообщил Миклухо-Маклай секретарю РГО, в разговоре с Лаудоном он выразил готовность, отложив на год свои научные изыскания, отправиться «с несколькими десятками яванских солдат и одною канонерскою лодкою» на Берег Папуаковиай и основать там упомянутое поселение, чтобы защитить папуасов от морских набегов и побудить их «переменить образ жизни и взаимные отношения между племенами, последствием чего было бы прекращение частых войн, прекращение похищения и торга людьми». Непременным условием Николай Николаевич считал предоставление ему полной самостоятельности, «доходящей до права на жизнь и смерть моих подчиненных и туземцев».

Генерал-губернатор отклонил это предложение, как «исходящее от иностранца и ставящее такие условия», добавив, что «голландское правительство не имеет намерения еще более расширять и без того обширные колонии». И в самом деле, Лаудону было тогда не до положения в Папуаковиай. Вторая военная экспедиция в Аче (ноябрь 1873-го — апрель 1874 года), хотя и ознаменовалась захватом столицы султаната ценой гибели сотен голландских солдат и офицеров, не привела к окончанию войны; сопротивление ачехцев оккупантам еще более усилилось. Неудачи в «умиротворении» Аче серьезно подорвали престиж Лаудона. Его обвиняли в неумелом и нерешительном ведении войны, причем эти обвинения выплеснулись на страницы печати как в метрополии, так и на Яве.

В августе 1873 года в Гааге сменилось правительство, и новый министр колоний попытался несколько ограничить всевластие генерал-губернатора Нидерландской Ост-Индии. Лаудон обиделся и послал в Гаагу прошение об отставке. Это произошло как раз в те дни, когда Миклухо-Маклай представил и обсуждал с ним свой меморандум о положении в Папуаковиай. Путешественник и не подозревал об этом шаге Лаудона, предпочитавшего не разглашать до поры до времени свой демарш, ожидая реакции верховных голландских властей. Но 24 декабря 1874 года в парламенте было официально объявлено, что Лаудон уходит в отставку, а на следующий день — что его преемником станет известный дипломат И.В. Лансберге. В ожидании решения по своему прошению Джон Лаудон действовал крайне осмотрительно и тем более не склонен был пускаться на какие-либо авантюры.

Генерал-губернатор отклонил предложение путешественника к счастью для Миклухо-Маклая, ибо исполнение такого проекта вовлекло бы его в опасный водоворот с весьма сомнительными шансами на успех и могло стоить ему жизни. И все же этот недостаточно продуманный, по существу утопический проект стал заметной вехой на жизненном пути Миклухо-Маклая: впервые научную критику расизма он попытался дополнить практическими действиями на благо угнетенных народов. С этого эпизода начинается его многолетняя борьба в защиту человеческих прав папуасов Новой Гвинеи и других островитян Океании.

Ведя переговоры с Лаудоном, Миклухо-Маклай не забывал о своих научных исследованиях. Он использовал отдых на Яве для подготовки к печати нескольких статей: переписал и отправил в Петербург для публикации в «Известиях» РГО сообщение о путешествии на Берег Папуаковиай, написанное вчерне на Килвару, передал в журнал Королевского общества естествоиспытателей Нидерландской Индии первую часть большой работы по этнологии Берега Маклая и антропологическую заметку.

Летом 1874 года в России вновь начали беспокоиться о судьбе отважного путешественника, так как не знали, что он застрял на Молукках и Амбоине на обратном пути с Новой Гвинеи. Лишь после высадки Николая Николаевича в Сурабае телеграф принес в Европу известие о том, что он жив и прибыл на Яву. Особенно эмоционально реагировала на это известие сестра путешественника. «Ваши телеграммы и Ваше письмо получила. Спасибо за них, — написала Ольга 25 октября Александру Мещерскому из Малина. — Я была уверена, что Коля благополучно возвратится из своего путешествия. Не знаю почему, но эта уверенность была велика и не обманула меня. Никогда Коля не умрет, прежде чем мы с ним не увидимся и не передаст другим свое начатое дело. Его работа и труды не пропадут, как никогда не пропадет правое и справедливое дело, иначе наша жизнь была бы настоящей толчеей, где хорошее и дурное проходило бы так же бесследно, как и жизнь мошкары».

С этого времени русские и западноевропейские естественно-исторические журналы и ведущие газеты начали отслеживать перемещения Миклухо-Маклая и публиковать сообщения о его путешествиях. В Чипанасе Николай Николаевич встретился с Одоардо Беккари, который приехал отдохнуть на Яву перед очередной экспедицией на Новую Гвинею и познакомил своего приятеля с несколькими выпусками итальянского географического журнала «Космос», присланными его издателем Гвидо Кора. Некоторые статьи и заметки о Миклухо-Маклае, появившиеся в русской печати, перевела для журнала Наталия Герцен.

Очень порадовало путешественника письмо Ф.Р. Остен-Сакена, который в те годы, как уже упоминалось, временно отошел от повседневного руководства деятельностью РГО, но оставался влиятельным членом его совета. Письмо датировано 31 марта 1874 года, но Миклухо-Маклай получил его лишь в сентябре, по возвращении на Яву. «Покорно благодарю вас за вашу добрую память и присылку интересной статьи о папуасах, напечатанной в батавском журнале, — говорилось в письме. — В последнее время возвратившийся из своего тибетского путешествия Пржевальский производит в Петербурге фурор; действительно, это замечательный путешественник, и по настойчивости, предприимчивости и неустрашимости я только вас могу поставить еще выше его. <…> С вашей легкой руки Новая Гвинея сделалась теперь модным предметом исследований».

Не случайно именно Остен-Сакен убедил совет РГО оказать финансовую помощь Миклухо-Маклаю, хотя некоторые члены совета были недовольны тем, что спустя четыре года путешественник так и не приступил к изысканиям в морях, омывающих дальневосточные окраины России. Как сообщалось в «Отчете РГО за 1874 год», совет «счел своим нравственным долгом, ввиду высокой важности для общей географической науки исследований г. Маклая и редкого его самоотвержения, оказать ему некоторое денежное содействие и назначил на этот предмет из запасного капитала Общества <…> 1500 рублей». Сознавая недостаточность этой суммы ни для предполагаемого возвращения Миклухо-Маклая в Россию, ни для его новых экспедиций, совет РГО обратился в Московское общество любителей естествознания с призывом внести свой вклад в поддержку путешественника, но получил вежливый отказ.

Между тем Миклухо-Маклай начал обдумывать планы следующей экспедиции. 25 августа он написал Мещерскому, что намерен развернуть исследования на острове Ява. О глубоком интересе путешественника к этому большому густонаселенному острову, где издавна взаимодействовали разные народы и культуры, свидетельствует очерк «Один день в пути», в котором ученый рассказал о своем посещении Батавии в 1886 году. В этом очерке содержатся интересные сведения о ситуации в Нидерландской Ост-Индии, рассматриваются возможности и перспективы народного восстания против «ига белых». Но сколь велик бы ни был соблазн заняться исследованиями на Яве, Миклухо-Маклай вскоре понял, что тем самым он серьезно отступает от плана многолетней экспедиции, разработанного им в 1870 году. Ведь одна из главных задач, которые он тогда поставил перед собой, — проследить распространение папуасской расы за пределами Новой Гвинеи. На Яве не было никаких шансов наткнуться на папуасские племена, а потому идея развернуть здесь научные исследования была отброшена. «Познакомившись обстоятельно с папуасами разных местностей Новой Гвинеи, убедившись в их пребывании на Филиппинских островах, — написал путешественник 5 октября 1874 года Ф.Р. Остен-Сакену, — мне кажется важным познакомиться с жителями гор полуострова Малакки, где многими учеными предполагается присутствие папуасского (?) населения». Съездив в Батавию, он взял в местной библиотеке книги английских путешественников и исследователей, писавших о Малакке и высказывавших догадки по этому вопросу.

Читатели, вероятно, ждут рассказа о развитии отношений Миклухо-Маклая с дамами из семейства Лаудон. К сожалению, об этом деликатном предмете приходится судить лишь по нескольким коротким фразам и туманным намекам в дневнике, который Николай Николаевич вел во время путешествий по Малаккскому полуострову. В них упоминаются Л. (очевидно, Сюзетта Лаудон) и Л.Л. (Луиза Лаудон).

За время отсутствия исследователя на Яве Сюзетта повзрослела и похорошела. На ее портрете, сделанном Николаем Николаевичем 1 ноября 1874 года, она выглядит старше своих лет, миловидной и несколько надменной барышней. Похоже, ее платоническая влюбленность в Миклухо-Маклая нашла ответный отклик у русского путешественника, так как в дневнике упоминается «обещание, обоюдно данное». Между тем продолжался его роман с Луизой Лаудон, и эта щекотливая ситуация привела к взрыву накануне отъезда Николая Николаевича из Бейтензорга. На драматические события намекает следующая дневниковая запись: «Воспоминание о Богоре наполняет меня иногда очень горьким чувством. Урок: не привязываться ни к кому и не верить в других». Эта книга — не роман, а документальное повествование, что заставляет автора ограничивать полет фантазии. И все же возможны два варианта. Либо Луиза, приревновав дочь к Николаю, нашла возможность их поссорить, либо Сюзетта случайно стала свидетельницей интимных отношений матери с путешественником; потрясенная, она круто изменила свое отношение к «белому папуасу».

Несмотря на ссору, в дневнике Миклухо-Маклая несколько раз повторяется запись: «Думал о Л.». Увидев в джунглях красивые горы, он предался романтическим мечтаниям: «Этой ночью мне пришла фантазия купить для медового месяца (??) скалы Двух влюбленных». А вспоминала ли Сюзетта своего ветреного героя? Не вспыхнуло ли вновь ее чувство к нему, когда прошел шок от ссоры? Следуя викторианской морали, она едва ли делилась сокровенными мыслями на этот счет даже с сестрами. Во всяком случае, ей не довелось больше увидеться с русским ученым. В 1875 году отставной генерал-губернатор с семьей вернулся в Голландию. Лаудон вспоминает в автобиографии, что Сюзетта вышла замуж лишь в 1893 году — «перестарком», на тридцать четвертом году жизни, — за солидного господина аристократических кровей. Брак был недолгим, так как через три года Сюзетта скончалась. Причина ее смерти неизвестна.

Миклухо-Маклай, по-видимому, получил от РГО телеграфный перевод, конвертированный примерно в 200 фунтов, накануне своего отъезда с Явы. Но, не рассчитывая на серьезную финансовую помощь из Петербурга, путешественник еще до этого одолжил у X. Я. Анкерсмита, главы батавской фирмы «Дюммлер и К°», 150 фунтов стерлингов, оставив в залог коллекции, привезенные с Новой Гвинеи. Теперь у него набралось достаточно денег, чтобы отправиться в новую экспедицию. 20 ноября в сопровождении двух слуг — верного Ахмата и сунданца Сайнана, нанятого в Батавии, — Николай Николаевич отплыл из этого города на пароходе «Намоа» в Сингапур, который он решил сделать отправной точкой и базой своих путешествий по Малаккскому полуострову.